Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) Коллинз Уильям

Постояв с минуту в нерешимости посредине комнаты, он прошел к углу, где находился индийский шкафчик.

Он поставил свечу на шкаф и стал выдвигать и задвигать один за другим ящики, пока не дошел до того, где лежал хрусталик, игравший роль алмаза. Секунду он смотрел на ящик, потом вынул из него правой рукой хрусталик, а левой взял со шкафчика свечу. После этого он вернулся на середину комнаты и опять остановился.

До сих пор он с точностью повторял все то, что проделал в ночь после дня рождения. Будут ли и последующие его действия точным повторением того, что он сделал в прошлом году? Выйдет ли он из комнаты? Вернется ли он, как поступил, по моему предположению, тогда, в свою спальню? Покажет ли нам, что он сделал с алмазом, когда возвратился в свою комнату?

Первое его движение было не тем, какое он сделал после первого приема лауданума. Он поставил свечу на стол и сделал несколько шагов к дальнему концу гостиной. Там стоял диван. Он тяжело оперся на его спинку левой рукой, потом выпрямился и опять возвратился на середину комнаты. Теперь я увидел его глаза. Они становились тусклы, и веки отяжелели.

Напряжение этой минуты сказалось на нервах мисс Вериндер. Она сделала несколько шагов и остановилась. Мистер Брефф и Беттередж взглянули на меня из-за двери в первый раз. Предчувствие, что ожидания будут обмануты, овладело ими так же, как и мной. Все же, пока он стоял на середине комнаты, надежда еще была. Мы ждали с огромным нетерпением, что будет дальше.

То, что произошло дальше, решило все. Он выпустил хрусталик из рук. Тот упал на пол у двери и остался лежать на виду. Он не сделал никакого усилия, чтобы его поднять: он смотрел на него мутным взглядом, и вдруг голова его опустилась на грудь. Он пошатнулся, пришел опять в себя на мгновение, нетвердыми шагами направился к дивану и сел на него. Он сделал над собой последнее усилие, попробовал встать – и снова опустился на диван. Голова его упала на подушки. Было двадцать пять минут второго. Я не успел еще спрятать часы назад в карман, как он уже спал.

Все было кончено. Теперь он находился под снотворным влиянием лауданума; опыт пришел к концу.

Я вошел в комнату и сказал мистеру Бреффу и Беттереджу, что они могут идти за мной. Теперь уже нечего было опасаться его потревожить. Мы могли свободно двигаться и говорить.

– Прежде всего нужно решить, – сказал я, – что нам теперь с ним делать. Вероятно, он проспит часов шесть или семь по меньшей мере. Нести его назад в спальню чересчур далеко. Будь я помоложе, я справился бы с этим один, но сейчас здоровье и силы у меня не те, что прежде, и я боюсь, что придется мне просить вашей помощи.

Они не успели ответить, как мисс Вериндер тихо позвала меня. Она стояла в дверях своей спальни, держа в руках легкую шаль и покрывало с собственной кровати.

– Вы будете сидеть при нем, пока он спит? – спросила она.

– Да, я не хочу оставлять его одного, так как не совсем уверен в действии на него опиума.

Она подала мне шаль и одеяло.

– Зачем его тревожить? – шепнула она. – Постелите ему на софе. Я затворю дверь и останусь в своей комнате.

Это, бесспорно, было и проще, и безопасней всего. Я сообщил ее предложение мистеру Бреффу и Беттереджу; оба его одобрили. Не прошло и пяти минут, как он уже удобно лежал на софе, укрытый шалью. Мисс Вериндер пожелала нам доброй ночи и затворила за собой дверь. Я предложил стряпчему и старшему дворецкому сесть к столу, на котором горела свеча и лежали письменные принадлежности.

– Прежде чем мы разойдемся, – начал я, – мне нужно сказать два слова о произведенном нынче опыте. Мы ставили себе две цели. Во-первых, надо было доказать, что в прошлом году мистер Блэк вошел в эту комнату и взял Лунный камень, действуя бессознательно и непроизвольно под влиянием опиума. После виденного вами вы, вероятно, теперь в этом убеждены.

Оба они без колебания ответили утвердительно.

– Вторая цель, – продолжал я, – заключалась в том, чтобы узнать, куда он дел Лунный камень, когда вышел с ним из гостиной на глазах мисс Вериндер в ночь после дня ее рождения. Достижение этой цели, конечно, зависело от того, насколько точно повторит он все свои прошлогодние действия. Этого он не сделал, и вторая цель опыта не достигнута. Не могу сказать, чтобы я не был огорченэтим, но честно скажу – я нисколько этим не удивлен. Я с самого начала говорил мистеру Блэку, что наш полный успех в этом деле зависит от точного воспроизведения физических и нравственных условий, в какие он был поставлен в прошлом году, и предупредил его, что достигнуть этого почти невозможно. Мы воспроизвели эти условия только отчасти, и опыт удался, конечно, тоже только отчасти. Быть может, я дал ему слишком большую дозу лауданума. Но, по-моему, первая из указанных мной причин и есть та настоящая причина, которой мы обязаны и нашим успехом, и нашей неудачей.

Сказав это, я положил перед мистером Бреффом письменные принадлежности и спросил его, не согласится ли он изложить подробно все, чему был свидетелем, и скрепить это своей подписью. Он тотчас взялся за перо и составил отчет с профессиональной быстротой.

– Этим я отчасти могу загладить то, что произошло между нами вечером, – сказал он, подписывая бумагу. – Прошу прощения у вас, мистер Дженнингс, за недоверие к вам. Вы оказали Фрэнклину Блэку неоценимую услугу. Говоря нашим юридическим языком, вы выиграли ваше дело.

Извинение Беттереджа было характерным для него.

– Мистер Дженнингс, – сказал он, – когда вы перечтете «Робинзона Крузо», – что я вам настоятельно советую, – вы увидите, что он никогда не отказывался признавать свои заблуждения. Прошу вас, сэр, считайте, что в настоящем случае я иду по стопам Робинзона Крузо.

С этими словами он, в свою очередь, подписал бумагу. Когда мы встали из-за стола, мистер Брефф отвел меня в сторону.

– Одно слово об алмазе, – сказал он. – По-вашему, Франклин Блэк спрятал Лунный камень в своей комнате. По-моему, Лунный камень находится у банкиров мистера Люкера в Лондоне. Не станем спорить, кто из нас прав. Ограничимся вопросом: кому из нас первому удастся проверить свою теорию на практике?

– Моя проверка сегодня ночью была уже сделана и не удалась, – ответил я.

– А моя проверка, – возразил мистер Брефф, – еще только производится. Вот уже два дня, как я поставил у банка сыщиков для наблюдения за мистером Люкером, и я не отзову их до конца месяца. Я знаю, что мистер Люкер должен выкупить алмаз лично, и рассчитываю на то, что человек, заложивший драгоценность, выкупив его, заставит взять алмаз из банка. В таком случае я мог бы узнать, кто этот человек. И тогда мы раскроем тайну именно с того места, где она стала для нас сегодня непроницаемой. Согласны ли вы с этим?

Я, разумеется, согласился.

– Я возвращаюсь в Лондон с утренним поездом, – продолжал стряпчий. – Может случиться, что я услышу по возвращении о каком-нибудь новом открытии, и чрезвычайно важно, чтобы в этом случае Франклин Блэк был поблизости. Я намерен сказать ему, как только он проснется, что ему надо ехать со мной в Лондон. После всего случившегося могу ли я рассчитывать, что вы пустите в ход ваше влияние, чтобы поддержать меня в этом?

– Безусловно! – ответил я.

Мистер Брефф пожал мне руку и вышел из комнаты. Беттередж последовал за ним.

Я подошел к софе посмотреть на мистера Блэка. Он не шевельнулся с тех пор, как я его уложил, – он лежал, погруженный в глубокий и спокойный сон.

Пока я смотрел на него, дверь спальни тихо отворилась. На пороге опять показалась мисс Вериндер в своем нарядном летнем платье.

– Окажите мне последнюю услугу, – сказала она шепотом. – Позвольте мне посидеть возле него вместе с вами.

Некоторое время я колебался, имея в виду не соблюдение приличий, а ее ночной отдых. Она подошла совсем близко и взяла меня за руку.

– Я не могу спать, я даже не могу сидеть спокойно у себя в комнате, – сказала она. – О мистер Дженнингс! Если бы вы были на моем месте, подумайте только, как вам хотелось бы сидеть возле и смотреть на него! Согласитесь, пожалуйста!

Нужно ли говорить, что я не устоял? Конечно, нет!

Она придвинула стул к дивану. Она глядела на мистера Блэка в безмолвном восторге, пока от избытка счастья на глаза ее не навернулись слезы. Она вытерла их и сказала, что пойдет за работой. Работу она принесла, но не сделала ни одного стежка. Работа лежала у нее на коленях – она же не в силах была отвести от него глаз даже на мгновение, чтобы вдеть нитку в иголку. Я вспомнил свою молодость, вспомнил кроткие глаза, некогда обращенные с любовью на меня. Со стесненным сердцем я обратился за облегчением к своему дневнику и записал в нем то, что тут написано.

Так сидели мы молча вместе: один – погруженный в свой дневник, другая – поглощенная своей любовью.

Час проходил за часом, а он все лежал в глубоком сне. Наступал день, и становилось все светлее и светлее, а он не выходил из своего оцепенения.

Часам к шести я почувствовал приближение своих обычных болей. Я вынужден был на время оставить ее наедине с ним, под тем предлогом, что иду наверх взять для него еще подушку в спальне. Припадок мой длился на этот раз недолго. Вскоре я был в состоянии вернуться.

Я застал ее у его изголовья. Когда я входил, она как раз коснулась губами его лба. Я покачал головой с самым строгим видом и указал ей на стул. Она взглянула на меня в ответ с ясной улыбкой и пленительным румянцем на лице.

– И вы сделали бы это на моем месте! – сказала она мне шепотом.

Ровно восемь часов. Он первый раз пошевелился.

Мисс Вериндер стоит на коленях возле дивана. Она выбрала такое место, чтобы глаза его, как только он их откроет, упали прямо на ее лицо.

Оставить их одних?

Конечно!

Одиннадцать часов. Дом снова опустел. Они все уладили между собой; они все уехали в Лондон с десятичасовым поездом. Кончен мой короткий сон счастья. Я опять пробуждаюсь к действительности моей печальной и одинокой жизни.

Не решусь записать тут ласковые слова, сказанные мне – особенно мисс Вериндер и мистером Блэком. К тому же это и бесполезно. Слова эти всегда будут вспоминаться мне в минуты одиночества и помогут перенести то, что еще предстоит мне перенести перед концом. Мистер Блэк обещал писать и сообщить, что произойдет в Лондоне. Мисс Вериндер вернется в Йоркшир осенью (к своей свадьбе, вероятно), и я должен взять отпуск и погостить у них. Боже мой, как отрадно было сердцу, когда глаза ее, полные счастья и признательности, глядели на меня и теплое пожатие ее руки говорило мне: «Это сделали вы!»

Пятый рассказ, написанный Фрэнклином Блэком.

Добавлю, со своей стороны, несколько слов, чтобы дополнить рассказ, содержащийся в дневнике Эзры Дженнингса.

О себе могу сказать только, что я проснулся утром двадцать шестого, ничего не подозревая о том, что я говорил или делал под влиянием опиума, с минуты, когда началось его действие, и до того времени, когда раскрыл глаза на диване в гостиной Рэчел.

О том, что случилось, когда я проснулся, не считаю себя вправе давать подробный отчет. Скажу только, что Рэчел и я поняли друг друга, прежде чем хотя бы слово объяснения было сказано с той или другой стороны.

Но я готов прибавить, что миссис Мерридью, наверное, застала бы нас, если бы не присутствие духа Рэчел. Она услышала шелест платья почтенной дамы в коридоре и тотчас выбежала ей навстречу. Я слышал, как миссис Мерридью сказала: «Что случилось?» – и ответ Рэчел: «Сейчас будет взрыв!» Миссис Мерридью тотчас позволила взять себя за руку и увести в сад, подальше от предстоящего потрясения. Возвращаясь в дом, она встретила меня в передней и объявила, что прямо поражена огромными успехами науки с того времени, как она училась в школе.

– Взрывы, мистер Блэк, несравненно тише, чем они были прежде. Уверяю вас, из сада я почти не слышала взрыва, произведенного мистером Дженнингсом. И сейчас, когда мы вернулись в дом, я не чувствую ни малейшего запаха. Я, право, должна извиниться перед вашим медицинским другом. Справедливость требует сказать, что он устроил это великолепно.

Итак, победив Беттереджа и мистера Бреффа, Эзра Дженнингс покорил и миссис Мерридью.

За завтраком мистер Брефф не скрыл, по какой причине он хочет, чтобы я поехал с ним в Лондон с утренним поездом. Слежка у банка и результат, который может последовать, возбудили в Рэчел такое непреодолимое любопытство, что она тотчас решила, – если миссис Мерридью не будет возражать, – ехать с нами в Лондон, чтобы получить самые свежие сведения о наших действиях.

Миссис Мерридью оказалась сговорчивой и снисходительной после истинно деликатного способа, с каким был проделан взрыв, и Беттереджу сообщили, что мы все четверо возвращаемся назад с утренним поездом. Я ожидал, что он будет просить позволения ехать с нами. Но Рэчел благоразумно доставила верному старому слуге занятие, интересное для него. Ему было поручено докончить меблировку дома, и он был слишком поглощен своей служебной ответственностью, чтобы почувствовать «сыскную лихорадку», как он почувствовал бы ее при других обстоятельствах.

Единственное, о чем жалели мы, уезжая в Лондон, – это необходимость расстаться скорее, чем хотелось бы нам, с Эзрой Дженнингсом. Невозможно было уговорить его ехать с нами. Я мог только обещать ему писать, а Рэчел могла только настаивать, чтобы он погостил у нее, когда она вернется в Йоркшир. Мы твердо надеялись увидеться с ним через несколько месяцев, и все же было что-то глубоко грустное для нас в том, как наш лучший и дорогой друг остался одиноко стоять на платформе, когда поезд тронулся.

Не успели мы приехать в Лондон, как к мистеру Бреффу подошел мальчик в курточке и штанах из поношенного черного сукна, привлекавший внимание необыкновенными глазами. Они были столь выпуклы и так широко раскрыты, что, казалось, им никак не удержаться в своих орбитах. Выслушав мальчика, мистер Брефф попросил дам извинить нас, если мы не проводим их на Портлендскую площадь. Я едва успел пообещать Рэчел вернуться и рассказать все, что случится, как мистер Брефф схватил меня за руку и торопливо потащил в кэб. Пучеглазый мальчик со странными глазами сел на козлы возле извозчика, и кэб покатил по направлению к Ломбардской улице.

– Известия из банка? – спросил я, когда мы тронулись.

– Известия о мистере Люкере, – ответил мистер Брефф. – Час назад видели, как он выехал из своего дома в Ламбете, в кэбе, вместе с двумя людьми, в которых мои люди узнали переодетых полицейских. Если страх перед индусами заставил мистера Люкера принять меры предосторожности, то вывод довольно ясен. Он едет брать из банка алмаз.

– А мы едем в банк посмотреть, что выйдет из этого?

– Да, или услышать, что вышло, если уже все будет кончено к этому времени. Вы обратили внимание на мальчика – того, что сидит на козлах?

– Я обратил внимание на его глаза.

Мистер Брефф засмеялся:

– У меня в конторе этого беднягу прозвали Гусберри[4]. Он служит у меня рассыльным, и желал бы я, чтобы на моих клерков, давших ему это прозвище, можно было положиться так же, как на него! Гусберри – один из самых ловких мальчишек в Лондоне, мистер Блэк, несмотря на его глаза.

Было без двадцати минут пять, когда мы подъехали к банку на Ломбардской улице. Гусберри, отворяя дверцу кэба, умоляюще взглянул на своего хозяина.

– Ты тоже хочешь войти? – ласково спросил мистер Брефф. – Хорошо, только не отходи от меня до дальнейших распоряжений… Он проворен, как молния, – шепнул мне мистер Брефф. – Двух слов достаточно для Гусберри там, где для другого мальчика понадобилось бы двадцать.

Мы вошли. Первая контора, с длинным барьером, за которым сидели кассиры, была полна народу; все ожидали своей очереди получить или внести деньги, прежде чем банк закроется в пять часов.

Как только мистер Брефф вошел, к нему приблизились два человека из толпы.

– Ну? – спросил стряпчий. – Видели вы его?

– Полчаса назад, сэр, он прошел мимо нас во внутреннюю контору.

– Он еще не выходил оттуда?

– Нет еще, сэр.

Мистер Брефф обернулся ко мне.

– Подождем, – сказал он.

Тщетно искал я глазами в толпе трех индусов. Их нигде не было видно. Единственный человек со смуглым лицом был высокий мужчина в лоцманской куртке и в круглой шляпе, похожий на моряка. Неужели это один из них, переодетый моряком? Не может быть! Мужчина этот был выше всех индусов, а лицо его, там, где оно не было закрыто косматой черной бородой, было вдвое шире лица любого из них.

– Здесь должен быть кто-нибудь из сообщников, – сказал мистер Брефф, в свою очередь взглянув на смуглого моряка, – и, может быть, он – этот самый и есть!

Прежде чем он успел произнести еще что-нибудь, мальчик с выпученными глазами почтительно тронул его за фалду сюртука. Мистер Брефф посмотрел туда, куда смотрел мальчик.

– Шш! – сказал он. – Вот мистер Люкер!

Из внутреннего отделения банка вышел ростовщик, а за ним охраняющие его два полицейских в штатской одежде.

– Не теряйте его из виду, – шепнул Брефф. – Если он передаст кому-нибудь алмаз, то передаст его здесь.

Не замечая никого из нас, мистер Люкер медленно пробирался к двери то в густой, то в редеющей толпе. Я ясно видел, как рука его шевельнулась, когда он прошел мимо низенького, плотного человека в приличном темно-сером костюме. Человек этот слегка вздрогнул и посмотрел ему вслед. Мистер Люкер медленно пошел дальше. В дверях полицейские стали по обе его стороны, за ними следовал один из двух сыщиков мистера Бреффа. Через мгновение они все скрылись из виду.

Я оглянулся на стряпчего, а потом бросил многозначительный взгляд на человека в темно-сером костюме.

– Да, – шепнул мне мистер Брефф, – я тоже заметил это!

Он обернулся, отыскивая другого своего сыщика. Но того нигде не было видно. Он оглянулся, желая подозвать мальчика. Но Гусберри тоже исчез.

– Черт побери! Что это значит? – сердито сказал мистер Брефф. – Оба оставили нас в то время, когда более всего нужны нам…

В эту минуту подошла очередь человека в темно-сером костюме. Он протянул кассиру чек, получил расписку и повернулся, чтобы уйти.

– Как теперь быть? – спросил мистер Брефф. – Мы не можем унизить себя до того, чтобы идти за ним следом.

– Я могу! – ответил я. – Я не потеряю этого человека из виду и за десять тысяч фунтов!

– В таком случае, – ответил мистер Брефф, – я не потеряю из виду вас и за вдвое большую сумму! Прекрасное занятие для человека в моем положении! – пробормотал он про себя, когда мы оба вышли вслед за незнакомцем из банка. – Ради бога, не говорите об этом никому! Я лишусь своей практики, если об этом станет известно.

Человек в сером костюме сел в омнибус, ехавший в западную часть Лондона.

Мы последовали за ним. Мистер Брефф сохранил еще юную душу. Я положительно утверждаю это: когда он сел в омнибус, он покраснел.

На Оксфордской улице человек в сером костюме остановил омнибус и вышел. Мы снова двинулись за ним. Он вошел в аптеку.

Мистер Брефф вздрогнул.

– Мой аптекарь, – сказал он. – Боюсь, что мы сделали ошибку!

Мы вошли в аптеку. Мистер Брефф вполголоса обменялся с ее хозяином несколькими словами и с вытянутым лицом опять присоединился ко мне.

– Это делает нам большую честь, – сказал он, взяв меня за руку и выводя из аптеки. – Хоть это служит утешением!

– Что именно делает нам честь? – спросил я.

– То, мистер Блэк, что мы оба самые плохие сыщики-любители, когда-либо подвизавшиеся на этом поприще. Человек в сером костюме служит у аптекаря тридцать лет. Он был послан в банк внести деньги на счет своего хозяина, и он знает о Лунном камне не более новорожденного младенца.

Я спросил, что теперь делать.

– Вернемся ко мне в контору, – сказал мистер Брефф. – Гусберри и другой мой человек, очевидно, последовали за кем-то… Будем надеяться, что хоть у них-то, по крайней мере, оказались зоркие глаза.

Когда мы доехали до конторы мистера Бреффа, второй его сыщик был уже там. Он ждал нас более четверти часа.

– Ну, – спросил мистер Брефф, – какие у вас новости?

– С сожалением должен сказать, сэр, я сделал ошибку. Я готов был присягнуть, что увидел, как мистер Люкер передал что-то пожилому джентльмену в светлом пальто. Пожилой джентльмен оказался, сэр, весьма почтенным торговцем железными товарами в Истчипе.

– Где Гусберри? – безропотно спросил мистер Брефф.

Сыщик вытаращил глаза.

– Не знаю, сэр. Я не видел его с тех пор, как вышл из банка.

Мистер Брефф отпустил его.

– Одно из двух, – сказал он мне, – или Гусберри убежал, или он следит за кем-нибудь по собственному почину… Что вы скажете о том, чтобы пообедать здесь, со мной, на случай, если мальчик вернется через час или два? У меня есть хорошее вино в погребе, и мы можем послать в кофейную за отбивными котлетами.

Мы пообедали в конторе мистера Бреффа. Прежде чем убрали скатерть, нам было доложено, что кто-то хочет поговорить со стряпчим. Был ли это Гусберри? Нет, это оказался сыщик, посланный следить за мистером Люкером, когда тот вышел из банка.

Донесение и на этот раз не представляло ни малейшего интереса. Мистер Люкер вернулся домой и там отпустил свою охрану. Он больше не выходил. В сумерки ставни его дома были закрыты и дверь заперта на засов. За улицей перед домом и за переулком позади дома тщательно следили. Никаких следов индусов нигде не было видно, никто не шатался около дома. Сообщив эти факты, сыщик пожелал узнать, не будет ли дальнейших приказаний. Мистер Брефф отпустил его на ночь.

Мы прождали мальчика еще полчаса, и прождали напрасно. Мистеру Бреффу пора было ехать в Гэмпстед, а мне вернуться к Рэчел на Портлендскую площадь. Я оставил свою карточку у конторского сторожа, написав на ней, что буду у себя на квартире в половине одиннадцатого. Эту карточку я поручил передать Гусберри, если мальчик вернется.

Есть люди, умеющие никогда не опаздывать к назначенному сроку, другие имеют свойство опаздывать. Я принадлежу к числу этих последних. Прибавьте к этому, что я провел вечер на Портлендской площади, сидя на одном диване с Рэчел, в комнате длиной в сорок футов, в дальнем конце которой сидела миссис Мерридью. Удивит ли кого-нибудь, что я вернулся домой в половине первого вместо половины одиннадцатого? Если да, то у такого человека нет сердца! И как горячо надеюсь я, что мне никогда не придется встретиться с таким человеком!

Слуга мой подал мне бумажку, когда отворил мне дверь. Я прочел слова, написанные четким почерком юриста:

«С вашего позволения, сэр, мне ужасно хочется спать. Я приду опять завтра утром в десятом часу».

Из расспросов оказалось, что приходил пучеглазый мальчик, показал мою карточку, ждал около часа, то и дело засыпал и снова просыпался, потом написал мне несколько слов и ушел домой, с важным видом сообщив слуге, что «он никуда не годится, если не выспится ночью».

На следующее утро в десять часов я был готов принять своего посетителя. В половине десятого я услышал шаги за дверью.

– Войдите, Гусберри! – закричал я.

– Благодарю вас, сэр, – ответил серьезный и меланхолический голос.

Дверь отворилась. Я вскочил и очутился лицом к лицу… с сыщиком Каффом.

– Я решил заглянуть сюда, мистер Блэк, на случай, если вы в Лондоне, прежде чем написать вам в Йоркшир, – сказал сыщик.

Я предложил ему позавтракать. Деревенский житель просто обиделся. Он завтракал в половине седьмого, а ложился спать с курами и петухами.

– Я только вчера вечером вернулся из Ирландии, – сказал сыщик, приступая к деловой цели своего посещения с обычным своим невозмутимым видом. – И прежде чем лечь спать, прочел ваше письмо, рассказавшее мне обо всем, что случилось после того, как мое следствие по поводу алмаза прекратилось в прошлом году. Мне остается сказать только одно. Я совершенно не понял дела. Не берусь утверждать, смог ли бы другой на моем месте увидеть вещи в их настоящем свете. Но это не изменяет фактов. Сознаюсь, что я напутал. Это была не первая путаница, мистер Блэк, в моей полицейской карьере! Только в книгах сыщики никогда не делают ошибок.

– Вы приехали как раз вовремя, чтобы исправить свою репутацию, – сказал я.

– Извините, мистер Блэк, – возразил сыщик, – теперь, когда я вышел в отставку, я ни на грош не забочусь о своей репутации. Я покончил со своей репутацией, слава богу! Я приехал сюда, сэр, из уважения к памяти леди Вериндер, которая была так щедра ко мне. Я вернусь к своей прежней профессии, если понадоблюсь вам и если вы полагаетесь на меня, именно по этой, а не по какой другой причине. Мне не нужно от вас ни единого фартинга. Это вопрос чести для меня… Теперь скажите, мистер Блэк: в каком положении находится дело сейчас, после того как вы писали мне?

Я рассказал ему об опыте с опиумом и о том, что случилось в банке на Ломбардской улице. Он был очень поражен опытом – в его практике это было нечто совершенно новое. Особенно заинтересовался он предположением Эзры Дженнингса насчет того, что я сделал с алмазом после того, как вышел из гостиной Рэчел.

– Я не согласен с мистером Дженнингсом, что вы спрятали Лунный камень, – сказал сыщик Кафф, – но я согласен с ним, что вы должны были отнести его к себе в комнату.

– Хорошо! А что же случилось потом? – спросил я.

– Вам не пришло в голову никакого объяснения?

– Решительно никакого.

– И мистеру Бреффу тоже?

– Не больше, чем мне.

Сыщик Кафф встал и подошел к моему письменному столу. Он вернулся с запечатанным письмом. На нем стояло «секретно», и оно было адресовано мне, а в углу была подпись сыщика.

– Я подозревал в прошлом году не то лицо, – сказал он, – может быть, и сейчас подозреваю не того. Подождите распечатывать конверт, мистер Блэк, пока не узнаете правды, а тогда сравните имя виновного с тем именем, которое я написал в этом запечатанном письме.

Я положил письмо в карман, а потом спросил его мнение о мерах, которые мы приняли в банке.

– Отличные меры, сэр, – ответил Кафф, – это именно то, что следовало сделать. Но, кроме Люкера, следовало присматривать и за другим человеком.

– Названным в письме, которое вы отдали мне?

– Да, мистер Блэк, за человеком, названным в этом письме. Теперь уже нечего делать. Я кое-что предложу вам и мистеру Бреффу, сэр, когда наступит время. А сейчас подождем и посмотрим, не скажет ли нам чего-нибудь нового мальчик.

Было около десяти часов, а Гусберри все еще не появился. Кафф заговорил о других вещах. Он спросил о своем старом друге Беттередже и о садовнике. Через минуту он перешел бы от них к своим любимым розам, если бы мой слуга не прервал нас, доложив, что мальчик ждет внизу.

Когда Гусберри ввели в комнату, он остановился на пороге и недоверчиво уставился на незнакомого человека. Я подозвал мальчика к себе.

– Ты можешь говорить при этом господине, – сказал я, – он здесь как раз для того, чтобы помочь мне, и он знает все, что случилось. Мистер Кафф, – прибавил я, – это посыльный из конторы мистера Бреффа.

В современном цивилизованном мире знаменитость, – какого бы она ни была рода, – это рычаг, двигающий всем. Слава знаменитого Каффа дошла даже до ушей маленького Гусберри. Когда я назвал прославленное имя, и без того выпученные глаза мальчугана совсем вылезли из орбит, так что я было испугался, не выпадут ли они на ковер.

– Поди сюда, мой милый, – сказал сыщик, – и давай-ка послушаем, что ты нам расскажешь.

Внимание великого человека, героя многочисленных нашумевших в конторе каждого лондонского адвоката историй, словно околдовало мальчика. Он вытянулся перед сыщиком Каффом и заложил руки за спину, как ученик на экзамене.

– Твое имя? – задал сыщик первый вопрос.

– Октавиус Гай, – ответил мальчик. – В конторе меня называют Гусберри из-за моих глаз.

– Октавиус Гай, иначе Гусберри, – продолжал сыщик с чрезвычайной серьезностью. – Тебя хватились вчера в банке. Где ты был?

– С вашего позволения, сэр, я следил за одним человеком.

– За кем?

– За высоким мужчиной, сэр, с большой черной бородой, одетым, как моряк…

– Я помню этого человека! – перебил я. – Мы с мистером Бреффом сочли его шпионом, подосланным индусами.

На сыщика Каффа, по-видимому, не произвели большого впечатления наши предположения. Он продолжал расспрашивать Гусберри.

– Почему ты следил за этим моряком? – спросил он.

– С вашего позволения, сэр, мистер Брефф желал знать, не передаст ли чего-нибудь мистер Люкер кому-нибудь по выходе из банка. Я видел, как мистер Люкер передал что-то моряку с черной бородой.

– Почему ты не сказал мистеру Бреффу то, что ты увидел?

– Я не успел никому сказать об этом, сэр, моряк вышел очень быстро.

– А ты побежал за ним?

– Да, сэр.

– Гусберри, – сказал сыщик, гладя его по волосам, – у тебя в голове есть кое-что – и это не вата. Я пока очень доволен тобой.

Мальчик покраснел от удовольствия. Сыщик Кафф продолжал:

– Ну, что же сделал моряк, когда он вышел на улицу?

– Взял кэб, сэр.

– А ты что сделал?

– Бежал сзади.

Прежде чем сыщик успел задать еще вопрос, вошел новый посетитель – главный клерк мистера Бреффа.

Понимая, что не следует мешать мистеру Каффу, я принял клерка в соседней комнате. Он пришел с дурными вестями от своего хозяина. Волнение и суета последних двух дней оказались не под силу мистеру Бреффу. Он проснулся в это утро с припадком подагры и не мог выйти из своей комнаты в Гэмпстеде, и очень тревожился, что при настоящем критическом положении наших дел оставил меня без совета и помощи опытного человека. Главный клерк получил приказание оставаться в моем распоряжении и готов был приложить все силы, чтобы заменить мистера Бреффа.

Я тотчас, чтобы успокоить старика, написал ему о приезде сыщика Каффа, прибавив, что он расспрашивает Гусберри в эту минуту, и обещая уведомить мистера Бреффа, лично или письменно, о том, что случится днем. Отправив клерка в Гэмпстед с моим письмом, я вернулся в комнату и увидел, что сыщик Кафф, стоя у камина, собирается позвонить в колокольчик.

– Извините меня, мистер Блэк, – сказал сыщик, – я только что хотел послать к вам слугу – сообщить, что хочу говорить с вами. У меня не осталось ни малейшего сомнения, что этот мальчик… славный мальчик, – прибавил он, гладя Гусберри по голове, – следил именно за тем, за кем нужно. Драгоценное время было потеряно, сэр, из-за того, что вы, к несчастью, не были дома в половине одиннадцатого вчера вечером. Теперь остается только немедленно послать за кэбом.

Через пять минут сыщик Кафф и я (Гусберри сел на козлы, показывать кучеру дорогу) ехали в Сити.

– Когда-нибудь, – сказал сыщик, указывая на переднее окно кэба, – этот мальчик добьется замечательных успехов в моей бывшей профессии. Давно я не встречал такого бойкого и умного малого. Передам вам сущность того, мистер Блэк, о чем он рассказал мне, когда вас не было в комнате. Кажется, еще при вас он упомянул, что побежал вслед за кэбом?

– Да.

– Ну, сэр, кэб поехал с Ломбардской улицы к Тауэрской пристани. Моряк с черной бородой вышел из кэба и заговорил со стюартом с роттердамского парохода, который должен был отплыть на следующее утро. Он спросил, может ли он переночевать на пароходе в своей каюте. Стюарт сказал: нет. В этот вечер каюты и койки будут чистить, и пассажирам до утра не позволяется занимать места на пароходе.

Моряк повернулся и ушел с пристани. Идя по улице, мальчик в первый раз заметил на противоположной стороне человека, одетого ремесленником, который, по-видимому, следил за моряком. Моряк остановился около трактира и вошел в него. Мальчик не знал, что ему делать, и вместе с другими мальчуганами стоял и смотрел на закуски, выставленные в окне трактира. Он подметил, что ремесленник ждет, как ждал и он сам, но по-прежнему на другой стороне улицы. Через минуту медленно подъехал кэб и остановился там, где стоял ремесленник. Мальчик мог ясно разглядеть в кэбе только одного человека, высунувшегося из окна, чтобы поговорить с ремесленником… Он сообщил мне, мистер Блэк, без всяких наводящих вопросов с моей стороны, что этот человек был очень-очень смугл и похож на индуса.

Было ясно, что и на этот раз мы с мистером Бреффом ошиблись. Моряк с черной бородой явно не был шпионом индусов. Неужели алмаз находился у него?

– Через некоторое время, – продолжал сыщик, – кэб отъехал. Ремесленник перешел через улицу и вошел в трактир. Мальчик ждал, пока его не одолели голод и усталость, а потом, в свою очередь, вошел в трактир. У него в кармане был шиллинг; он великолепно пообедал, уверяет он, черным пудингом, пирогом с угрем и бутылкой имбирного пива. Чего только не переварит желудок мальчишки! Все, что только можно съесть!

– Что же он увидел в трактире? – спросил я.

– Он увидел моряка, читавшего газету за одним столом, и ремесленника, читавшего газету за другим. Прежде чем моряк встал и вышел, уже стемнело. На улице он подозрительно осмотрелся вокруг. Мальчик – ведь это был только мальчик – был им оставлен без внимания. Ремесленник еще не выходил. Моряк шел, оглядываясь по сторонам и, видимо, еще не зная, куда ему пойти. Ремесленник опять появился на противоположной стороне улицы. Моряк все шел, пока не дошел до Берегового переулка, ведущего в улицу Нижней Темзы. Там он остановился перед гостиницей под вывеской «Колесо Фортуны» и, осмотревшись, вошел. Гусберри тоже вошел. У буфета было много народу, по большей части вполне приличного. «Колесо Фортуны» – гостиница очень порядочная, мистер Блэк, знаменитая своим портером и пирогами со свининой…

Отступления сыщика раздражали меня. Он это заметил и в дальнейшем своем рассказе стал строго придерживаться сведений, полученных от Гусберри.

– Моряк спросил, может ли он получить койку. Хозяин ответил: «Нет, все заняты». Буфетчица возразила ему, что десятый номер пуст. Послали за слугой, чтобы проводить моряка в десятый номер. Как раз перед этим Гусберри приметил ремесленника между людьми, стоявшими у буфета. Он исчез, прежде чем слуга появился на зов. Не зная, что ему делать дальше, Гусберри решил выждать и посмотреть, не случится ли еще чего-нибудь. И кое-что случилось. Хозяина позвали. Наверху послышались сердитые голоса. Вдруг опять появился ремесленник – хозяин тащил его за шиворот, а он, к величайшему удивлению Гусберри, выказывал все признаки опьянения. Хозяин вытолкал его за дверь, грозя послать за полицией, если он вернется. Пока они спорили, выяснилось, что человек этот был найден в номере десятом и с упорством пьяного объявлял, что он занял эту комнату. Гусберри был так поражен внезапным опьянением еще недавно трезвого человека, что не выдержал и побежал за ним на улицу. Пока ремесленник не отошел от гостиницы, он шатался самым неприличным образом. Но как только он завернул за угол, к нему тотчас вернулось равновесие, и он стал таким трезвым членом общества, что лучше и желать было нечего. Гусберри вернулся в «Колесо Фортуны» в сильном недоумении. Он опять ждал, не случится ли чего-нибудь. Ничего больше не случилось, и ничего больше не было слышно о моряке. Гусберри решил вернуться в контору. Но как только он подумал об этом, на противоположной стороне улицы опять появился тот же ремесленник! Он смотрел на одно из окон гостиницы, единственное, в котором был виден свет. Свет этот как будто успокоил его. Он тотчас ушел. Мальчик вернулся в контору, получил вашу карточку, отправился к вам, но не застал вас. Вот в каком положении теперь дело, мистер Блэк…

– Какого вы мнения об этом?

– Думаю, что дело серьезное, сэр. Судя по тому, что видел мальчик, тут действуют индусы.

– Да. А моряк – это, очевидно, тот, кому мистер Люкер передал алмаз. Не странно ли, что мистер Брефф, я и сыщик, нанятый мистером Бреффом, – все мы ошиблись, кому именно он передал драгоценность?

– Вовсе не странно, мистер Блэк. Принимая во внимание тот риск, которому подвергается этот человек, мистер Люкер, вероятно с умыслом, сговорившись с ним, направил ваше внимание в другую сторону.

– Как понять то, что происходило в гостинице? – спросил я. – Человек, одетый ремесленником, был, разумеется, нанят индусами. Но я, так же как и Гусберри, не могу объяснить его внезапного опьянения.

– Думаю, что могу угадать, что это значит, сэр, – ответил сыщик. – Если вы хорошенько подумаете, вы поймете, что этот человек получил, должно быть, очень строгие инструкции от индусов. Они сами слишком заметны для того, чтобы лично показаться в банке или в гостинице, и принуждены были поручить все это своему сообщнику. Очень хорошо! Этот сообщник услышал у буфета громко названный номер той комнаты, которую моряк должен занять на ночь; в этой комнате, если мы не ошибаемся, должен находиться в эту ночь и алмаз. Вы можете быть уверены в том, что индусы непременно потребовали бы точное описание этой комнаты, в какой части дома она находится и возможно ли проникнуть в нее снаружи и тому подобное. Что должен был сделать человек, получив такое задание? Именно то, что он сделал! Он побежал наверх взглянуть на комнату, прежде чем туда приведут моряка. Его застали за осмотром, и он притворился пьяным – простейший выход из затруднения. Вот как я разрешаю загадку. После того как он вышел из гостиницы, он, вероятно, отправился со своим донесением туда, где его ждали индусы. А те, без сомнения, послали его назад: удостовериться, действительно ли моряк остался ночевать в гостинице. А что случилось в «Колесе Фортуны» после ухода мальчика, нам следовало бы знать еще вчера вечером. Сейчас одиннадцать часов утра. Постараемся узнать все, что только возможно.

Через четверть часа кэб остановился в Береговом переулке, и Гусберри отворил дверцу.

– Все ли в порядке? – спросил сыщик.

– Все в порядке, – ответил мальчик.

Но в ту минуту, когда мы входили в «Колесо Фортуны», даже для моих неопытных глаз стало ясно, что в доме далеко не все в порядке.

Единственным лицом за стойкой была растерянная служанка, которая совершенно не понимала своего дела. Двое посетителей, ожидавшие утреннего питья, нетерпеливо стучали монетами по стойке. Буфетчица появилась из внутренних комнат, взволнованная и озабоченная. Она резко ответила на вопрос сыщика Каффа о хозяине, что тот наверху и не может сейчас ни с кем разговаривать.

– Пойдемте-ка со мной, сэр, – сказал мне сыщик Кафф, хладнокровно поднимаясь по лестнице и делая мальчику знак следовать за нами.

Буфетчица громко крикнула хозяину, что какие-то незнакомые люди врываются в дом. На площадке нижнего этажа нам встретился хозяин, в сильном раздражении спешивший узнать, что случилось.

– Кто вы, черт побери? Что вам здесь надо? – спросил он.

– Успокойтесь, – невозмутимо сказал сыщик. – Я вам скажу, кто я: я – сыщик Кафф.

Знаменитое имя тотчас произвело свое действие. Сердитый хозяин раскрыл дверь в гостиную и попросил у сыщика извинения.

– Дело в том, что я раздражен и расстроен, сэр, – сказал он. – Сегодня утром у нас в доме случилась неприятность. Человека моей профессии многое может вывести из себя, мистер Кафф.

– В этом нет никакого сомнения, – сказал сыщик. – Я тотчас изложу, если вы позволите, то, что привело нас сюда. Мы с этим джентльменом хотим побеспокоить вас кое-какими расспросами о некоем человеке, интересующем нас обоих.

– О ком же это? – спросил хозяин.

– Об одном смуглом человеке, одетом моряком, который ночевал у вас нынешней ночью.