Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) Коллинз Уильям

Глава IV

Что рассказал Джон Рэнс

Мы вышли из дома № 3 в Лористон-Гарденс около часу дня. Шерлок Холмс потащил меня в ближайшую телеграфную контору, откуда он послал какую-то длинную телеграмму. Затем он подозвал кеб и велел кучеру ехать по адресу, который дал нам Лестрейд.

– Самое ценное – это показания очевидцев, – сказал мне Холмс. – Откровенно говоря, у меня сложилось довольно ясное представление о деле, но тем не менее надо узнать все, что только можно.

– Знаете, Холмс, вы меня просто поражаете, – сказал я. – Вы очень уверенно описали подробности преступления, но скажите, неужели вы в душе ничуть не сомневаетесь, что все было именно так?

– Тут трудно ошибиться, – ответил Холмс. – Первое, что я увидел, подъехав к дому, были следы кеба у самой обочины дороги. Заметьте, что до прошлой ночи дождя не было целую неделю. Значит, кеб, оставивший две глубокие колеи, очевидно, проехал там нынешней ночью. Потом я заметил следы лошадиных копыт, причем один отпечаток был более четким, чем три остальных, а это значит, что подкова была новая. Кеб прибыл после того, как начался дождь, а утром, по словам Грегсона, никто не приезжал, стало быть, этот кеб подъехал ночью, и, конечно же, он-то и доставил туда тех двоих.

– Все это вполне правдоподобно, – сказал я, – но как вы угадали рост убийцы?

– Да очень просто: рост человека в девяти случаях из десяти можно определить по ширине его шага. Это очень несложно, но я не хочу утомлять вас вычислениями. Я измерил шаги убийцы и на глинистой дорожке, и на пыльном полу в комнате. А потом мне представился случай проверить свои вычисления. Когда человек пишет на стене, он инстинктивно пишет на уровне своих глаз. От пола до надписи на стене шесть футов. Одним словом, задачка для детей!

– А как вы узнали его возраст?

– Ну, вряд ли дряхлый старец может сразу перемахнуть четыре с половиной фута. А это как раз ширина лужи на дорожке, которую он, судя по всему, перепрыгнул. Лакированные ботинки обошли ее стороной, а Квадратные носы перепрыгнули. Ничего таинственного, как видите. Просто я применяю на практике некоторые правила наблюдательности дедуктивного мышления, которые я отстаивал в своей статье… Ну, что же еще вам непонятно?

– Ногти и трихинопольская сигара, – ответил я.

– Надпись на стене сделана указательным пальцем, обмакнутым в кровь. Я рассмотрел через лупу, что, выводя буквы, убийца слегка царапал штукатурку, чего не случилось бы, если бы ноготь на пальце был коротко подстрижен. Пепел, который я собрал с полу, оказался темным и слоистым – такой пепел остается только от трихинопольских сигар. Ведь я специально изучал пепел от разных сортов табака; если хотите знать, я написал об этом целое исследование. Могу похвастаться, что с первого же взгляда определю вам по пеплу сорт сигары или табака. Между прочим, знание таких мелочей и отличает искусного сыщика от всяких Грегсонов и Лестрейдов.

– Ну а красное лицо? – спросил я.

– А вот это уже более смелая догадка, хотя я не сомневаюсь, что и тут я прав. Но об этом вы пока что не расспрашивайте.

Я провел рукой по лбу.

– У меня просто голова кругом идет, – сказал я, – чем больше думаешь об этом преступлении, тем загадочнее оно становится. Как могли попасть эти двое – если их было двое – в пустой дом? Куда девался кучер, который их привез? Каким образом один мог заставить другого принять яд? Откуда взялась кровь? Что за цель преследовал убийца, если он даже не ограбил свою жертву? Как попало туда женское кольцо? А главное, зачем второй человек, прежде чем скрыться, написал немецкое слово «Rache»? Должен сознаться: решительно не понимаю, как связать между собой эти факты.

Мой спутник одобрительно улыбнулся.

– Вы кратко и очень толково подытожили все трудности этого дела, – сказал он. – Тут еще многое неясно, хотя с помощью главных фактов я уже нашел разгадку. А что до открытия бедняги Лестрейда, то это просто уловка убийцы, чтобы направить полицию по ложному следу, внушив ей, будто тут замешаны социалисты и какие-то тайные общества. Написано это не немцем. Букву А, если вы заметили, он пытался вывести готическим шрифтом, а настоящий немец всегда пишет печатными буквами на латинский манер, поэтому мы можем утверждать, что писал не немец, а неумелый и перестаравшийся имитатор. Конечно же, это хитрость с целью запутать следствие. Пока я вам больше ничего не скажу, доктор. Знаете, стоит фокуснику объяснить хоть один свой фокус, и в глазах зрителей сразу же меркнет ореол его славы; и если я открою вам метод своей работы, вы, пожалуй, придете к убеждению, что я самая рядовая посредственность!

– Вот уж никогда! – возразил я. – Вы сделали великое дело: благодаря вам раскрытие преступлений находится на грани точной науки.

Мои слова и серьезная убежденность тона, очевидно, доставили моему спутнику немалое удовольствие – он даже порозовел. Я уже говорил, что он был чувствителен к похвалам его искусству не меньше, чем девушка к похвалам своей красоте.

– Я скажу вам еще кое-что, – продолжал он. – Лакированные ботинки и Квадратные носы приехали в одном кебе и вместе, по-дружески, чуть ли не под руку, пошли по дорожке к дому. В комнате они расхаживали взад и вперед, вернее, Лакированные ботинки стояли, а расхаживали Квадратные носы. Я это прочел по следам на полу и прочел также, что человека, шагавшего по комнате, охватывало все большее возбуждение. Он все время что-то говорил, пока не взвинтил себя до того, что пришел в бешенство. И тогда произошла трагедия. Ну вот, я рассказал вам все, что знаю, наверное, остальное – лишь догадки и предположения. Впрочем, фундамент для них крепкий. Но давайте-ка поторопимся, я еще хочу успеть на концерт, послушать Норман Неруду.

Кеб наш тем временем пробирался по бесконечным убогим уличкам и мрачным переулкам. Наш кучер вдруг остановился в самом мрачном и унылом из них.

– Вот вам Одли-корт, – произнес он, указывая на узкую щель в ряде тусклых кирпичных домов. – Когда вернетесь, я буду стоять здесь.

Одли-корт был местом малопривлекательным. Тесный проход привел нас в четырехугольный, вымощенный плитняком двор, окруженный грязными лачугами. Мы протолкались сквозь гурьбу замурзанных ребятишек и, ныряя под веревки с линялым бельем, добрались до номера 46. На двери красовалась маленькая медная дощечка, на которой было выгравировано имя Рэнса. Нам сказали, что констебль еще не вставал, и предложили подождать в крохотной гостиной.

Вскоре появился и сам Рэнс. Он, по-видимому, был сильно не в духе оттого, что мы потревожили его сон.

– Я ведь уже дал показания в участке, – проворчал он.

Холмс вынул из кармана полсоверена и задумчиво повертел его в пальцах.

– Нам было бы куда приятнее послушать вас лично, – сказал он.

– Что ж, я не прочь рассказать все, что знаю, – ответил констебль, не сводя глаз с золотого кружка.

– Просто расскажите нам все по порядку.

Рэнс уселся на диван, набитый конским волосом, и озабоченно сдвинул брови, как бы стараясь восстановить в памяти каждую мелочь.

– Начну с самого начала, – сказал он. – Я дежурил ночью, с десяти до шести утра. Около одиннадцати в «Белом олене» малость подрались, а вообще-то в моем районе было тихо. В час ночи полил дождь, я повстречался с Гарри Мерчером – с тем, что дежурит в районе Холленд-Грув. Мы постояли на углу Генриетта-стрит, покалякали о том о сем, а потом, часа, наверное, в два или чуть позже, я решил пройтись по Брикстон-роуд, проверить, все ли в порядке. Грязь там была невылазная, и кругом ни души, разве что один-два кеба проехали. Иду себе и думаю, между нами говоря, что хорошо бы сейчас пропустить стаканчик горяченького джина, как вдруг вижу: в окне того самого дома мелькнул свет. Ну, я-то знаю, что два дома на Лористон-Гарденс стоят пустые, и все потому, что хозяин не желает чистить канализационные трубы, хотя, между прочим, последний жилец умер там от брюшного тифа… Ну и вот, я, как увидел в окне свет, так даже опешил и, конечно, заподозрил что-то неладное. Когда я подошел к двери…

– Вы остановились, потом пошли обратно к калитке, – перебил его мой приятель. – Почему вы вернулись?

Рэнс подскочил на месте и изумленно уставился на Холмса.

– А ведь верно, сэр! – сказал он. – Хотя откуда вам это известно, один бог знает! Понимаете, когда я подошел к двери, кругом было так пустынно и тихо, что я решил: лучше-ка я захвачу кого-нибудь с собой. Вообще-то я не боюсь никого, кто ходит по земле; вот те, кто лежат под землей, конечно, другое дело… Я и подумал: а вдруг это тот, что умер от брюшного тифа, пришел осмотреть канализационные трубы, которые его погубили?.. Мне, признаться, стало жутковато, ну я и вернулся к калитке, думал, может, увижу фонарь Мерчера, но только никого вокруг не оказалось.

– И на улице никого не было?

– Ни души, сэр, даже ни одна собака не пробежала. Тогда я собрался с духом, вернулся назад и распахнул дверь. В доме было тихо, и я вошел в комнату, где горел свет. Там на камине стояла свечка, красная, восковая, и я увидел…

– Знаю, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату, стали на колени возле трупа, потом пошли и открыли дверь в кухню, а потом…

Джон Рэнс порывисто вскочил на ноги, с испугом и подозрением глядя на Холмса.

– Постойте, а где же вы прятались, почему вы все это видели, а? – закричал он. – Что-то вы слишком много знаете!

Холмс рассмеялся и бросил на стол перед констеблем свою визитную карточку.

– Пожалуйста, не арестовывайте меня по подозрению в убийстве, – сказал он. – Я не волк, а одна из ищеек; мистер Грегсон или мистер Лестрейд это подтвердят. Продолжайте, прошу вас. Что же было дальше?

Рэнс снова сел, но вид у него был по-прежнему озадаченный.

– Я пошел к калитке и свистнул в свисток. Прибежал Мерчер, а с ним еще двое.

– А на улице так никого и не было?

– Да, в общем, можно сказать, никого.

– Как это понять?

По лицу констебля расплылась улыбка.

– Знаете, сэр, видал я пьяных на своем веку, но уж чтоб так нализаться, как этот, – таких мне еще не попадалось. Когда я вышел на улицу, он привалился к забору возле калитки, но никак не мог устоять, а сам во всю мочь горланил какую-то песню. А ноги его так и разъезжались в стороны.

– Каков он был с виду? – быстро спросил Шерлок Холмс.

Джон Рэнс был явно раздражен этим не относящимся к делу вопросом.

– Пьяный как свинья, вот какой он был с виду, – ответил он. – Если б мы не были заняты, конечно, сволокли бы его в участок.

– Какое у него лицо, одежда, вы не заметили? – нетерпеливо добивался Холмс.

– Как не заметить, ведь мы с Мерчером попробовали было поставить его на ноги, этого краснорожего верзилу. Подбородок у него был замотан шарфом до самого рта.

– Так, достаточно! – воскликнул Холмс. – Куда же он делся?

– Некогда нам было возиться с пьяницей, других забот хватало, – обиженно заявил полисмен. – Уж как-нибудь сам доплелся домой, будьте уверены.

– Как он был одет?

– Пальто у него было коричневое.

– А в руке он не держал кнут?

– Кнут? Нет.

– Значит, бросил его где-то поблизости, – пробормотал мой приятель. – Может быть, вы видели или слышали, не проехал ли потом кеб?

– Нет.

– Ну вот вам полсоверена, – сказал Холмс, вставая и берясь за шляпу. – Боюсь, Рэнс, вы никогда не получите повышения по службе. Головой надо иногда думать, а не носить ее как украшение. Вчера ночью вы могли бы заработать сержантские нашивки. У человека, которого вы поднимали на ноги, ключ к этой тайне, его-то мы и разыскиваем. Сейчас нечего об этом рассуждать, но можете мне поверить, что это так. Пойдемте, доктор!

Оставив нашего констебля в тягостном недоумении, мы направились к кебу.

– Неслыханный болван! – сердито хмыкнул Холмс, когда мы ехали домой. – Подумать только: прозевать такую редкостную удачу!

– Я все-таки многого тут не понимаю. Действительно, приметы этого человека совпадают с вашим представлением о втором лице, причастном к этой тайне. Но зачем ему было опять возвращаться в дом? Убийцы так не поступают.

– Кольцо, друг мой, кольцо – вот зачем он вернулся. Если не удастся словить его иначе, мы закинем удочку с кольцом. Я его поймаю на эту наживку, ставлю два против одного, что поймаю. Я вам очень благодарен, доктор. Если б не вы, я, пожалуй, не поехал бы и пропустил то, что я назвал бы интереснейшим этюдом. В самом деле, почему бы не воспользоваться жаргоном художников? Разве это не этюд, помогающий изучению жизни? Этюд в багровых тонах, а? Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг – распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом. А теперь пообедаем и поедем слушать Норман Неруду. Она великолепно владеет смычком, и тон у нее удивительно чистый. Как мотив этой шопеновской вещицы, которую она так прелестно играет? Тра-ля-ля, лира-ля!..

Откинувшись на спинку сиденья, этот сыщик-любитель распевал, как жаворонок, а я думал о том, как разносторонен человеческий ум.

Глава V

К нам приходят по объявлению

Волнения нынешнего утра оказались мне не по силам, и к концу дня я почувствовал себя совершенно разбитым. Когда Холмс уехал на концерт, я улегся на диване, надеясь, что сумею заснуть часа на два. Но не тут-то было. Мозг мой был перевозбужден сегодняшними событиями, в голове теснились самые странные образы и догадки. Стоило мне закрыть глаза, как я видел перед собой искаженное, гориллообразное лицо убитого – лицо, которое нагоняло на меня такую жуть, что я невольно проникался благодарностью к тому, кто отправил его владельца на тот свет. Наверное, еще ни одно человеческое лицо не отражало столь явно самые низменные пороки, как лицо Еноха Дж. Дреббера из Кливленда. Но правосудие есть правосудие, и порочность жертвы не может оправдать убийцу в глазах закона.

Чем больше я раздумывал об этом преступлении, тем невероятнее казались мне утверждения Холмса, что Енох Дреббер был отравлен. Я вспомнил, как он обнюхивал его губы, – несомненно, он обнаружил что-нибудь такое, что навело его на эту мысль. Кроме того, если не яд, то что же было причиной смерти, раз на мертвеце не оказалось ни раны, ни следов удушения? А с другой стороны, чьей же кровью так густо забрызган пол? В комнате не было никаких признаков борьбы, а на жертве не найдено никакого оружия, которым он мог бы ранить своего противника. И мне казалось, что, пока на все эти вопросы не найдется ответов, ни я, ни Холмс не сможем спать по ночам. Мой приятель держался спокойно и уверенно, – надо полагать, у него уже сложилась какая-то теория, объяснявшая все факты, но какая – я не имел ни малейшего представления.

Мне пришлось ждать Холмса долго – так долго, что не было сомнений: после концерта у него нашлись и другие дела. Когда он вернулся, обед уже стоял на столе.

– Это было прекрасно, – сказал он, садясь за стол. – Помните, что говорит Дарвин о музыке? Он утверждает, что человечество научилось создавать музыку и наслаждаться ею гораздо раньше, чем обрело способность говорить. Быть может, оттого-то нас так глубоко волнует музыка. В наших душах сохранилась смутная память о тех туманных веках, когда мир переживал свое раннее детство.

– Смелая теория, – заметил я.

– Все теории, объясняющие явления природы, должны быть смелы, как сама природа, – ответил Холмс. – Но что это с вами? На вас лица нет. Вас, наверное, сильно взволновала эта история на Брикстон-роуд.

– Сказать по правде, да, – вздохнул я. – Хотя после моих афганских мытарств мне следовало бы стать более закаленным. Когда в Майванде у меня на глазах рубали в куски моих товарищей, я и то не терял самообладания…

– Понимаю. В этом преступлении есть таинственность, которая действует на воображение; где нет пищи воображению, там нет и страха. Вы видели вечернюю газету?

– Нет еще.

– Там довольно подробно рассказано об этом убийстве. Правда, ничего не говорится о том, что, когда подняли труп, на пол упало обручальное кольцо, – но тем лучше для нас!

– Почему?

– Прочтите-ка это объявление. Я разослал его во все газеты утром, когда мы заезжали на почту.

Он положил на стол передо мной газету; я взглянул на указанное место. Первое объявление под рубрикой «Находки» гласило: «Сегодня утром на Брикстон-роуд, между трактиром «Белый олень» и Холленд-Грув, найдено золотое кольцо. Обращаться к доктору Уотсону, Бейкер-стрит, 221-б, от восьми до девяти вечера».

– Простите, что воспользовался вашим именем, – сказал Холмс. – Если бы я назвал свое, кто-нибудь из этих остолопов догадался бы, в чем дело, и счел бы своим долгом вмешаться.

– О, ради бога, – ответил я. – Но вдруг кто-нибудь явится, ведь у меня нет кольца.

– Вот оно, – сказал Холмс, протягивая мне какое-то кольцо. – Сойдет вполне: оно почти такое же.

– И кто же, по-вашему, придет за ним?

– Ну, как кто, конечно, человек в коричневом пальто, наш краснолицый друг с квадратными носками. А если не он сам, так его сообщник.

– Неужели он не побоится риска?

– Ничуть. Если я правильно понял это дело – а у меня есть основания думать, что правильно, – то этот человек пойдет на все, лишь бы вернуть кольцо. Мне думается, он выронил его, когда нагнулся над трупом Дреббера. А выйдя из дома, хватился кольца и поспешил обратно, но туда по его собственной оплошности уже явилась полиция, – ведь он забыл погасить свечу. Тогда, чтобы отвести подозрения, ему пришлось притвориться пьяным. Теперь попробуйте-ка стать на его место. Подумав, он сообразит, что мог потерять кольцо на улице после того, как вышел из дома. Что же он сделает? Наверняка схватится за вечерние газеты в надежде найти объявление о находке. И вдруг – о радость! – он видит наше объявление. Думаете, он заподозрит ловушку? Никогда. Он уверен, что никому и в голову не придет, что между найденным кольцом и убийством есть какая-то связь. И он придет. Вы его увидите в течение часа.

– А потом что? – спросил я.

– О, предоставьте это мне. У вас есть какое-нибудь оружие?

– Есть старый револьвер и несколько патронов.

– Почистите его и зарядите. Он, конечно, человек отчаянный, и, хоть я поймаю его врасплох, лучше быть готовым ко всему.

Я пошел в свою комнату и сделал все, как он сказал. Когда я вернулся с револьвером, со стола было уже убрано, а Холмс предавался своему любимому занятию – пиликал на скрипке.

– Сюжет усложняется, – сказал он. – Только что я получил из Америки ответ на свою телеграмму. Все так, как я и думал.

– А что такое? – жадно спросил я.

– Надо бы купить новые струны для скрипки, – сказал он. – Спрячьте револьвер в карман. Когда явится этот тип, разговаривайте с ним как ни в чем не бывало. Остальное я беру на себя. И не впивайтесь в него глазами, не то вы его спугнете.

– Уже восемь, – заметил я, взглянув на часы.

– Да. Он, наверное, явится через несколько минут. Чуть-чуть приоткройте дверь. Вот так, достаточно. Вставьте ключ изнутри… Спасибо. Вчера на лотке я купил занятную старинную книжку – De Jure inter Gentes[7], изданную на латинском языке в Льеже в 1642 году. Когда вышел этот коричневый томик, голова Карла еще крепко сидела на плечах.

– Кто издатель?

– Какой-то Филипп де Круа. На титульном листе сильно выцветшими чернилами написано: «Ex libris Guliolmi Wnyte»[8]. Любопытно, кто такой был этот Уильям Уайт. Наверное, какой-нибудь дотошный стряпчий семнадцатого века. У него затейливый почерк крючкотвора. А вот, кажется, и наш гость!

Послышался резкий звонок. Шерлок Холмс встал и тихонько подвинул свой стул поближе к двери. Мы услышали шаги служанки в передней и щелканье замка.

– Здесь живет доктор Уотсон? – донесся до нас четкий, довольно грубый голос. Мы не слышали ответа служанки, но дверь захлопнулась, и кто-то стал подниматься по лестнице. Шаги были шаркающие и неуверенные. Холмс прислушался и удивленно поднял брови. Шаги медленно приближались по коридору, затем раздался робкий стук в дверь.

– Войдите, – сказал я.

Вместо грубого силача перед нами появилась древняя ковыляющая старуха! Она сощурилась от яркого света; сделав реверанс, она остановилась у двери и, моргая подслеповатыми глазками, принялась нервно шарить в кармане дрожащими пальцами. Я взглянул на Холмса – на лице его было такое несчастное выражение, что я с трудом удержался от смеха.

Старая карга вытащила вечернюю газету и ткнула в нее пальцем.

– Я вот зачем пришла, добрые господа, – прошамкала она, снова приседая. – Насчет золотого обручального колечка на Брикстон-роуд. Это дочка моя, Салли, обронила, она только год как замужем, а муж ее плавает буфетчиком на пароходе, и вот было бы шуму, если б он вернулся, а кольца нет! Он и так крутого нрава, а уж когда выпьет – упаси бог! Коли угодно вам знать, она вчера пошла в цирк вместе с…

– Это ее кольцо? – спросил я.

– Слава тебе господи! – воскликнула старуха. – Уж как Салли обрадуется! Оно самое, как же!

– Ваш адрес, пожалуйста, – сказал я, взяв карандаш.

– Хаундсдитч, Дункан-стрит, номер 13. Путь до вас не ближний!

– Брикстон-роуд совсем не по дороге от Хаундсдитча к цирку, – резко произнес Холмс.

Старуха обернулась и остро взглянула на него своими маленькими красными глазками.

– Они ведь спросили, где живу я, – сказала она, – а Салли живет в Пекхэме, Мэйсфилд-плейс, дом 3.

– Как ваша фамилия?

– Моя-то Сойер, а ее – Деннис, потому как она вышла за Тома Денниса, – малый он из себя аккуратный, тихий, пока в море, а пароходная компания им не нахвалится, а уж сойдет на берег, тут и женский пол, и пьянки, и…

– Вот ваше кольцо, миссис Сойер, – перебил я, повинуясь знаку, поданному Холмсом. – Оно, несомненно, принадлежит вашей дочери, и я рад, что могу его вернуть законной владелице.

Бормоча слова благодарности и призывая на меня божье благословение, старая карга спрятала кольцо в карман и заковыляла вниз по лестнице. Едва она успела выйти за дверь, как Шерлок Холмс вскочил со стула и ринулся в свою комнату. Через несколько секунд он появился в пальто и шарфе.

– Я иду за ней, – торопливо бросил он. – Она, конечно, сообщница и приведет меня к нему. Дождитесь меня, пожалуйста.

Когда внизу захлопнулась дверь за нашей гостьей, Холмс уже сбегал с лестницы. Я выглянул в окно, старуха плелась по другой стороне улицы, а Холмс шагал за нею, держась немного поодаль. «Либо вся его теория ничего не стоит, – подумал я, – либо сейчас он ухватится за нить, ведущую к разгадке этой тайны». Просьба дождаться его была совершенно излишней: разве я мог уснуть, не узнав, чем кончилось его приключение?

Он ушел около девяти. Я, конечно, и понятия не имел, когда он вернется, но тупо сидел в столовой, попыхивая трубкой и перелистывая страницы «Vie de Bohme»[9] Мюрже. Пробило десять; по лестнице протопала служанка, отправляясь спать. Вот уже и одиннадцать, и снова шаги: я узнал величавую поступь нашей хозяйки, тоже собиравшейся отходить ко сну. Около двенадцати внизу резко щелкнул замок. Как только Холмс вошел, я сразу понял, что он не мог похвастаться удачей. На лице его боролись смешливость и досада, наконец чувство юмора взяло верх, и он весело расхохотался.

– Что угодно, лишь бы мои дружки из Скотленд-Ярда не пронюхали об этом! – воскликнул он, бросаясь в кресло. – Я столько раз издевался над ними, что они мне этого ни за что не спустят! А посмеяться над собой я имею право – я ведь знаю, что в конечном счете возьму реванш!

– Да что же произошло? – спросил я.

– Я остался в дураках, но это не беда. Так вот. Старуха шла по улице, потом вдруг стала хромать, и по всему было видно, что у нее разболелась нога. Наконец она остановилась и подозвала проезжавший мимо кеб. Я старался подойти как можно ближе, чтобы услышать, куда она велит ехать, но мог бы и не трудиться: она закричала на всю улицу: «Дункан-стрит, номер тринадцать!» Неужели же здесь нет обмана, подумал я, но, когда она села в кеб, я на всякий случай прицепился сзади – этим искусством должен отлично владеть каждый сыщик. Так мы и покатили без остановок до самой Дункан-стрит. Я соскочил раньше, чем мы подъехали к дому, и не спеша пошел по тротуару. Кеб остановился. Кебмен спрыгнул и открыл дверцу – никого! Когда я подошел, он в бешенстве заглядывал в пустой кеб, и должен сказать, что такой отборной ругани я еще на своем веку не слыхал! Старухи и след простыл, и, боюсь, ему долго придется ждать своих денежек! Мы справились в доме тринадцать – владельцем оказался почтенный обойщик по имени Кесуик, а о Сойерах и Деннисах там никто и не слышал.

– Неужели вы хотите сказать, – изумился я, – что эта немощная хромая старуха выскочила из кеба на ходу, да так, что ни вы, ни кучер этого не заметили?

– Какая там к черту старуха! – сердито воскликнул Шерлок Холмс. – Это мы с вами – старые бабы, и нас обвели вокруг пальца! То был, конечно, молодой человек, очень ловкий, и к тому же бесподобный актер. Грим у него был превосходный. Он, конечно, заметил, что за ним следят, и проделал этот трюк, чтобы улизнуть. Это доказывает, что человек, которого мы ищем, действует не в одиночку, как мне думалось, – у него есть друзья, готовые для него пойти на риск. Однако, доктор, вы, я вижу, совсем никуда не годитесь! Ступайте-ка спать, вот что я вам скажу!

Я и в самом деле очень устал и охотно последовал его совету. Холмс уселся у тлеющего камина, и я еще долго слышал тихие, заунывные звуки его скрипки. Я уже знал, что это значит, – Холмс обдумывал странную тайну, которую решил распутать во что бы то ни стало.

Глава VI

Тобиас Грегсон доказывает, на что он способен

На следующий день все газеты были полны сообщениями о так называемой «Брикстонской тайне». Каждая газета поместила подробный отчет о происшедшем, а некоторые напечатали и статьи. Из них я узнал кое-что для меня новое. У меня до сих пор хранится множество газетных вырезок, а в записной книжке есть выписка из статей о загадочном убийстве. Вот содержание нескольких из них.

«Дейли телеграф» писала, что в истории преступлений вряд ли можно найти убийство, которому сопутствовали бы столь странные обстоятельства. Немецкая фамилия жертвы, отсутствие каких-либо явных мотивов и зловещая надпись на стене – все говорит о том, что преступление совершено политическими эмигрантами и революционерами. В Америке много социалистских организаций; по-видимому, убитый нарушил какие-то их неписаные законы и его выследили. Бегло упомянув германский фемгерихт[10], aqua tofana[11], карбонариев, маркизу де Бренвилье[12], теорию Дарвина, теорию Мальтуса и убийства на Рэтклиффской дороге[13], автор статьи под конец призывал правительство быть начеку и требовал усиления надзора за иностранцами в Англии.

«Стандард» подчеркивала, что беззакония такого рода, как правило, происходят при либеральном правительстве. Причина тому – неустойчивое настроение масс, что порождает неуважение к закону. Убитый, по происхождению американец, прожил в нашей столице несколько недель. Он остановился в пансионе мадам Шарпантье на Торки-Террас, в Камберуэлле. В поездках его сопровождал личный секретарь, мистер Джозеф Стэнджерсон. Во вторник, четвертого числа сего месяца, оба простились с хозяйкой и поехали на Юстонский вокзал к ливерпульскому экспрессу. На перроне их видели вместе. После этого о них ничего не было известно, пока, согласно приведенному выше отчету, тело мистера Дреббера не было обнаружено в пустом доме на Брикстон-роуд, в нескольких милях от вокзала. Как он туда попал и каким образом был убит – все это пока окутано мраком неизвестности. «Мы рады слышать, что расследование ведут мистер Лестрейд и мистер Грегсон из Скотленд-Ярда; можно с уверенностью сказать, что с помощью этих известных сыщиков загадка разъяснится очень скоро».

Газета «Дейли ньюс» не сомневалась, что это убийство на политической почве. Деспотизм континентальных правительств и их ненависть к либерализму прибили к нашим берегам множество эмигрантов, которые стали бы превосходными гражданами Англии, если бы не были отравлены воспоминаниями о том, что им пришлось претерпеть. У этих людей существует строгий кодекс чести, и малейшее его нарушение карается смертью. Нужно приложить все усилия, чтобы разыскать секретаря покойного, некоего Стэнджерсона, и разузнать об особенностях и привычках его патрона. Чрезвычайно важно то, что удалось установить адрес дома, где он жил, – это следует целиком приписать энергии и проницательноси мистера Грегсона из Скотленд-Ярда.

Мы прочли эти статьи за завтраком; Шерлок Холмс потешался над ними вовсю.

– Я же говорил – что бы ни случилось, Лестрейд и Грегсон всегда останутся в выигрыше!

– Это зависит от того, какой оборот примет дело.

– Ну что вы, это ровно ничего не значит. Если убийцу поймают, то исключительно благодаря их стараниям; если он удерет – то несмотря на их старания. Одним словом, «мне вершки, тебе корешки», и они всегда выигрывают. Что бы они ни натворили, у них всегда найдутся поклонники. Un sot trouve toujours un plus sot qui l’admire[14].

– Боже, что там такое? – воскликнул я, услышав в прихожей и на лестнице топот множества ног и гневные возгласы нашей хозяйки.

– Это отряд уголовной полиции Бейкер-стрит, – серьезно ответил Шерлок Холмс.

В комнату ворвалась целая орава на редкость грязных и оборванных уличных мальчишек.

– Смирно! – строго крикнул Холмс, и шестеро оборванцев, выстроившись в ряд, застыли неподвижно, как маленькие и, надо сказать, довольно безобразные изваяния. – Впредь с докладом будет приходить один Уиггинс, остальные пусть ждут на улице. Ну что, Уиггинс, нашли?

– Не нашли, сэр, – выпалил один из мальчишек.

– Я так и знал. Ищите, пока не найдете. Вот ваше жалованье. – Холмс дал каждому по шиллингу. – А теперь марш отсюда, и в следующий раз приходите с хорошими новостями!

Он махнул им рукой, и мальчишки, как стайка крыс, помчались вниз по лестнице; через минуту их пронзительные голоса донеслись уже с улицы.

– От этих маленьких попрошаек больше толку, чем от десятка полисменов, – заметил Холмс. – При виде человека в мундире у людей деревенеет язык, а эти сорванцы всюду пролезут и все услышат. Смышленый народ, им не хватает только организованности.

– Вы наняли их для Брикстонского дела? – спросил я.

– Да, мне нужно установить один факт. Но это только вопрос времени. Ага! Сейчас мы услышим что-то новенькое насчет убийства из мести. К нам жалует сам Грегсон, и каждая черта его лица источает блаженство.

Нетерпеливо зазвонил звонок; белобрысый сыщик через несколько секунд взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки за раз, и влетел в нашу гостиную.