Затерянные в Полынье Трапезников Александр
– Есть такая догадка, – хмуро подтвердил я. – Дело в том, что дед не умел плавать, а выловили его труп из озера. С какой стати он в воду полез?
– Он мне никогда не говорил, что плавать не может. Ты точно знаешь?
– Точнее не бывает. И я прошу вас, милая тетушка, помочь мне.
– Так всегда, охотно, только скажи, – и она снова засуетилась, будто бы именно сейчас надо было куда-то бежать, ловить, хватать убийцу и тащить его на судилище к сельским ревматикам с топорами и вилами.
– Вот что, тетушка, – остановил я ее порыв. – С этой минуты назначаю вас своим помощником. Ватсоном, если угодно. Основной работой займусь я, а вы, как старожил Полыньи, разбирающийся в хитросплетениях местной жизни, знающий все тайны Мадридского двора, пройдитесь по соседям, по знакомым, поспрашивайте, поинтересуйтесь, не знает ли кто чего, не слышал ли, не имел ли кто на деда зуб. Может быть, накануне гибели, у него с кем-либо произошла ссора? Важна любая деталь. Все, до мельчайших подробностей, будете передавать мне. Задание ясно?
– Вадим! – взмолилась Лидия Гавриловна. – Да говори ты толком, простым языком. А то: ватман какой-то, Мадрид… Испанцев здесь сроду не было.
– Не было – придут еще, вслед за таджиками. Ладно. Ваша задача: походить по домам, покалякать, втереться в доверие и, будто бы вспоминая деда, перевести разговор на него. Узнать: кто радуется его смерти, а кто искренне опечален. Так мы сузим круг подозреваемых лиц, а заодно и подберемся вплотную к искомому злодею.
Тетушка смотрела на меня круглыми от удивления глазами. Не догоняла краями. Тормоз, одно слово.
– Ясно? – рявкнул я, чтобы придать ее ускорение.
– Ой! – Она даже подскочила. – Все поняла, все. Сейчас же и пойду. Побегу даже.
– Э, нет, не торопитесь, спешка тут совсем ни к чему, задание запорете, – произнес я более мягким тоном. – Главное, действуйте с предельной осторожностью. Хитро. Чтобы не выдать себя. Вы можете наткнуться на главного преступника, и он обо всем догадается. И тогда, вполне возможно, и вы и я сами окажемся на дне этого озера.
Мне не хотелось понапрасну запугивать старушку, но она должна была ясно представлять себе всю степень опасности и сложности порученного ей дела. Сам же я решил действовать следующим образом: вызвать огонь на себя. Это было довольно рискованно, но мне хотелось показать всем, что я кого-то подозреваю. Дескать, я уверен, что мой дед умер не своей смертью, а его утопили. И именно с этой целью я и приехал в Полынью – найти преступника.
Это, на мой взгляд, был единственный способ заставить убийцу занервничать, как-то проявить себя, привлечь его внимание к моей персоне. Называется: ловля на живца, которым в данном случае был я сам. А там будь что будет. Главное – заставить его обнаружить себя. Чтобы мы могли сойтись лицом к лицу. Иного выбора в моей ситуации не было.
Сбегав домой и взяв соломенную сумку, я отправился в магазин за продуктами, посчитав, что в этом центре народного парламентаризма я засвечусь быстрее всего. На перекресток я вышел одновременно с пятидесятилетним мужчиной, сухощавым, с курчавой бородкой, в круглых очках и панамке. Некоторое время мы шли рядом, делая вид, что не замечаем друг друга. Он так же держал в руке соломенную сумку – изделие местных умельцев. Наконец мужчина повернул голову в мою сторону, приподнял панамку и вежливо произнес:
– Разрешите представиться – доктор Мендлев. А вы, насколько я понимаю, племянник покойного Арсения Прохоровича?
– Нет. Я его внук. Вадим Евгеньевич Свиридов, – любезно отозвался я.
– Густав Иванович, – отрапортовал сельский эскулап. И продолжил: – Поселок наш маленький, и о вас уже прошел некоторый слух. Очень рад, что в Полынье появился еще один интеллигентный человек. А то, знаете ли, живем мы довольно дико… Ну-с, вы ведь тоже собрались в магазин?
– Вне всякого сомнения. Наши соломенные сумки выдают цель нашей прогулки.
– Да-с, это продукция одного здешнего мастера. Разрешите, прежде всего, принести вам свои глубокие соболезнования…
– Полноте, прошло столько времени. Скажите лучше, что это на нас надвигается столь устрашающим образом?
Из-за поворота вышла группа женщин, числом около пятнадцати, чрезвычайно возбужденных и крикливых. Эта армада, размахивая соломенными сумками, направилась в нашу сторону. Впереди идущие несли транспарант, на котором было написано: «Движение свободных матерей Полыньи – ДСМП». Сопровождал группу раскачивающийся словно на шарнирах полицейский с багрово-отечным лицом и в сдвинутой на затылок фуражке.
– Ах, это! Это у нас такая женская организация. Не то феминистки, не то лесби… – Доктор Мендлев не окончил фразу, мы посторонились, пропуская демонстрацию, причем служивый (очевидно, это и был Петр Громыхайлов) чуть не отдавил мне ногу сапогом. – Бациллы демократии, – равнодушно добавил Густав Иванович. – Сейчас ведь вновь разрешено ляпать любые партии и движения.
– Все как у людей?
– А вы как думали? Цивилизация добралась и до наших богом забытых мест.
– А полицейский тут для чего? Чтобы не произошло столкновения и коитуса с «Движением свободных отцов Полыньи»? ДСОП.
– Нет, – усмехнулся доктор. – Очевидно, блюститель просто идет по своей надобности.
– Но в ногу с матерями-девственницами Полыньи. А этой «надобности», мне кажется, ему уже хватит. Судя по цвету мордэны, напоминающей «Страну багровых туч». То бишь утреннюю звезду – Венеру.
– А вы наблюдательны, Вадим Евгеньевич. Да-с, господин Громыхайлов страдает этой извечной русской болезнью.
– Ну отчего же она только «русская», Густав Иванович? Вы, немцы, нам всегда льстите. Если не идете завоевывать.
– Я обрусевший немец, – несколько обиделся Мендлев. – Мои предки приехали в Россию триста лет назад. И честно ей служат.
– Не сомневаюсь. А здесь-то как оказались?
– Судьба-с. А точнее – Минздрав-с.
Вот так, мило беседуя, мы подошли к продуктовому магазинчику, который представлял собой одноэтажное, хотя и чрезвычайно длинное и широкое здание. Называлось оно, естественно, «Супермаркет». Внутри помещение было разделено на несколько отсеков, где имелись и съестные припасы, и хозяйственные принадлежности, и кое-что из одежды, обуви, и даже некоторые ювелирные изделия. Вернее, бижутерия.
У прилавка застряло человек пять-шесть покупателей, а продавщица (она же и хозяйка магазина) сидела за кассой. На ее широкоскулом и крутобровом лице тоскливо моргали глаза испуганной оленихи.
– Зинаида Алексеевна! – вкрадчиво обратился к ней доктор Мендлев. Я заметил, что у него несколько необычная, осторожная манера общения с людьми, словно он каждого считал своим будущим пациентом, который в данный момент передвигается на своих двоих лишь по странному недоразумению. – Не привозили ли еще лекарства по моему списочку?
– Только обзидан и сомапакс, – механически ответила продавщица, заглянув в бумажку.
– Что ж! Давайте хоть это, – вздохнул доктор. – И пять банок шпрот.
Я побросал в сумку различные консервы, выбрал для Милены симпатичное лазуритовое колечко, расплатился и вышел из магазина вслед за доктором Мендлевым.
– Героическая женщина, знаете ли, – произнес он. – Сына приговорили к пожизненному, а она держится.
– Так ведь он, насколько мне известно, сбежал?
– Точно-с. – Доктор удивленно вскинул брови. – А ваш Абвер неплохо работает.
– Сигуранца, – поправил я. – Для того и прибыл, чтобы навести кое-какие справки.
– Какие же?
– По поводу смерти моего деда. – Я решил, что пора переходить в наступление. – У меня есть подозрение, что он умер не своей смертью.
– Да? Зайдем теперь в булочную? – предложил доктор, никак не среагировав на мое заявление. Это меня удивило и огорчило. Выстрел оказался вхолостую.
Пекарня размещалась неподалеку. Лотки со свежеиспеченным белым и ржаным хлебом лежали прямо на прилавке, за которым стоял пузатый и грозный дядя с рыжими усами. А над его головой висел красочный плакат: «Коммунистам, либералам, фашистам и гомосексуалистам – хлеба нет, не было и не будет!»
– А кому же тогда – «будет»? – резонно спросил я у забавного хлебопека: – И как вы определяете, кто есть кто?
– По запаху, – сурово ответил булочник, подкручивая вверх усы и с явным подозрением принюхиваясь в мою сторону.
– О нет, Ким Виленович! – угадал его мысли доктор Мендлев. – Наш гость, вне всякого сомнения, достоин любых хлебных изделий, включая булочки с маком. Ручаюсь. Это внук Арсения Прохоровича.
– Рекомендация принята, – кивнул пекарь, благосклонно сунув мне бородинский. – Угощаю. За счет заведения.
– Спасибо, друг, – поблагодарил я. – Разделяю твои взгляды. Мы им всем наваляем.
– Удачи, браток! – отозвался он. И совершенно неожиданно для меня добавил: – Мы найдем убийцу твоего деда. Не сомневайся.
Значит, подумал я, моя версия о насильственной смерти деда уже давно гуляет по Полынье. И я не одинок в своих предположениях. Когда мы вышли на улицу, доктор Мендлев предложил заглянуть к нему в медицинскую часть, пропустить по мензурке чистейшего спирта. Я, переваривая последние слова булочника, механически согласился. Все-таки странно, что Ким Виленович вот так сразу в лоб заявил об убийстве деда. Он был первым, кто столь безапелляционно озвучил мои мысли. Случайно ли? Порою не только сыщик, но сам преступник готов вызвать «огонь на себя», чтобы заставить другого выложить карты. Не стоит забывать и об этом…
Мимо нас медленно проехал джип «Чероки», в котором сидело два человека в камуфляжной форме, с гипсовыми, застывшими лицами. Я ощутил на себе лишь острые, прощупывающие взгляды двух пар глаз.
– И все-таки странно, что у вашего хлебного баронета такие прокоммунистические имя и отчество. Как-то это не соотносится с его идейными взглядами. А в остальном у вас все как в Москве. Мне кажется, что я даже никуда не уезжал. Просто столица вдруг уменьшилась до размеров Полыньи.
– Да, забавно, – согласился доктор. – Но это и естественно. С кого же еще брать пример в таких маленьких поселениях, как не с Большого Брата? Мы – маленькая часть России, капиллярный сосудик в ее огромном теле, таких множество. Но чтобы организм функционировал нормально, нужно и профилактикой заниматься. Каждую болячку лечить. Иначе – тромб.
– Не похоже что-то, чтобы об этом задумывались в Кремле, – отозвался я. – А впрочем, там не голова России, а ее желудок. Ладно. А кто были эти, в джипе?
– Охранники Намцевича, – пожал плечами Мендлев. – Да в общем, неплохие ребята. За порядком следят. Надо же кому-то… Громыхайлов только грохочет, когда напьется, а в остальное время спит.
– Ну-ну, – только и сказал я.
Вскоре мы сидели в его кабинете: доктор – за своим столом, на котором лежали фонендоскоп, аппарат для измерения давления и даже переносной электрокардиограф, а я – на кушетке, покрытой клеенкой.
– Ну-с, выпьем за знакомство? – предложил Густав Иванович.
– Дернем, – согласился я.
– Вам дистиллированной водой разбавить?
– Обижаете.
На столе появился рифленый пузырек, две мензурки и банка с солеными огурчиками. Мне почему-то этот человек начинал нравиться все больше и больше. Хотя я понимал, что в числе подозреваемых он – один из первых. Поскольку, как ни крути, а дед являлся его единственным конкурентом во врачебной деятельности. Других-то лекарей тут не было. Но весь мирный облик Мендлева как-то не вязался с классическими признаками убийцы.
– Прозит! – сказал доктор.
– Вах! – ответил я, чокаясь с ним мензуркой.
Спирт был действительно превосходный. У меня хорошая школа по этому делу. Можно сказать, красный диплом, с отличием. Ведь еще Островский устами своего персонажа Шмаги сказал, что место артиста – в буфете. Там я и набрался образования.
– Мне кажется, вы хотите меня о чем-то спросить? – произнес Мендлев, захрустев огурчиком.
– Хочу.
– Спрашивайте, не стесняйтесь. Что-нибудь о вашем деде?
– Об этом потом. Времени у нас впереди много.
– Кто знает! – многозначительно вздохнул доктор, разливая по второй.
А я свернул к другой теме, которая меня также чрезвычайно заинтересовала:
– Что вы думаете об этой местной легенде? Девушка-Ночь, Волшебный камень… Какие-то гоголевские сказки. Нечто инфернальное, не так ли?
Я заметил, что Густав Иванович как-то испуганно вздрогнул и поморщился, словно его кольнули в больное место. На мгновение смешался, в глазах за стеклами очков появилась растерянность. Но он быстро взял себя в руки.
– Ерунда… Никакой мистики во всем этом нет. Я вообще в чертей не верю и вам не советую. Иначе быстренько ко мне в палату номер шесть попадете. Я ведь и психиатр тоже.
– Многостаночник?
– У меня два высших образования. Аллопат и психотерапевт. Ну какая может быть Девушка-Ночь, сами посудите? Просто местное предание. А вот Волшебный камень действительно существует. Сам ходил к нему не раз и трогал руками. Кстати, он лежит неподалеку от вашего дома. И представляет собой, скорее всего, какой-то осколок метеорита.
– Вот как?
– Да-с. Молва приписывает ему волшебные свойства потому, что в любое время года он сохраняет тепло. Даже в зимнюю стужу снег вокруг него мгновенно тает. Почему такое происходит, я не знаю. Возможно, какая-то особенность его структуры. Или почвы вокруг него. Аномальная зона. Наверное, в этом месте выходят болотные газы. Сколько раз мы писали в Москву, и в Минздрав, и в Академию наук, и даже на Старую площадь, но никто к нам так и не соизволил приехать. Заняты распилкой бюджетных средств. Вот тут медлить никак нельзя. Это важнее всяких загадочных метеоритов в какой-то там Полынье.
– Правильно. Надо бы сходить, посмотреть на это чудо-юдо. Вот почему его так облюбовала Девушка-Ночь: совершать таинство любви на таком Волшебном камне – это, должно быть, нечто! Какая уж там кровать с подогревом! Никакого сравнения.
– Да нет же никакой Девушки-Ночи, – почти в раздражении отозвался доктор. – И вы туда же!
– Нет – так будет, – миролюбиво отозвался я. – Чего это вы так взволновались? Родственница она вам, что ли?
– Ну вы уж совсем… По третьей?
– А то! Ну, хорошо. А скажите, мой дед сильно мешал вашей практике? Ведь вы, кажется, платный доктор?
– Мешал, – думая о чем-то другом, проговорился Мендлев, разливая спирт.
– И поэтому вы его убили?
Густав Иванович открыл рот, уставившись на меня, потом закрыл. Затем снова открыл и опять закрыл. Как выброшенная на берег рыба. Я вновь чокнулся с его мензуркой и выпил. Он тоже. Только после этого ответил:
– Ну, знаете ли… это уж вообще ни в какие ворота… Шуточки у вас, Вадим Евгеньевич…
– Да какие уж шутки. Шекспировские трагедии.
Ситуацию разрядила заглянувшая в кабинет медсестра Жанна, этакая рыжая ведьмочка, с ходу стрельнув в меня зелеными, жадными глазами.
– К вам пациент, Густав Иванович. Дрынов. Здрассьте! – последнее относилось ко мне.
– И вам – мерси! – широко улыбнулся я, послав ей на всякий случай воздушный поцелуй. Это спирт начинал действовать.
– Проси, – доктор забарабанил по столу пальцами, с намеком взглянул на меня. Я поднялся, чувствуя себя лишним.
– Нет, нет, не уходите пока, я вас познакомлю. Это наш газетно-журнальный король, через него проходит вся пресса. Потомственный спирит, между прочим… Личность исключительная в своем роде.
Вошедший мужчина, король-киоскер, имел благородную внешность, был высок, бледен, с серебром в шевелюре. Он долго тряс мне руку, заглядывал в глаза, а потом поинтересовался: как я отношусь к спиритическим сеансам и каббале?
– Да никак, мне фиолетово, – ответил я. – Еще не приходилось сталкиваться лоб в лоб. А что?
На что местный оккультист тотчас же предложил:
– А не хотели бы присоединиться?
– Я всего хочу. Только сразу.
– Тогда завтра, в десять вечера, я жду вас у себя. Мы собираемся по вторникам. Густав Иванович, надеюсь, не откажется сопроводить вас.
– Я зайду за вами, – пообещал мне на прощанье доктор Мендлев.
А я, выйдя на улицу и немного поразмыслив, направил свои стопы к местной кузнице. Мне очень хотелось побеседовать с лучшим другом, как уверяла тетушка Краб, моего покойного деда.
Глава 5. Борьба стихий
По дороге к кузнице, которая находилась на окраине поселка, мне встретилась Аленушка – фиалка этих не слишком веселых мест.
– Пойдем со мной! – предложил я ей. – Может быть, дядя Потап тебе подковку подарит. На счастье.
– А у меня уже есть одна. Он мне ее выко… вырял, – ответила малышка.
Вскоре мы подошли к жерлу местного вулкана, откуда доносился грохот железа и удары молота. Двери кузницы – деревянного амбара – были распахнуты настежь, а внутри, где в печи бушевал огонь, выбрасывая языки пламени, Гефест Полыньи со своим помощником ковали какое-то непонятное для меня, городского жителя, изделие. Потап Ермольник был широк в плечах, жилист, коренаст и, кажется, как и его олимпийский покровитель, тоже прихрамывал. Встретил он меня угрюмо, не выразив никакого восторга по поводу моих родственных связей с его усопшим другом.
– Иди, Степа, погуляй пока, – сказал Ермольник своему подмастерью, и тот, усадив на плечо хохочущую девчушку, вышел из кузницы.
Некоторое время мы молча присматривались друг к другу. Я чувствовал, что вызываю у этого богатыря неприязнь. Но почему? Ничего не понятно. Или у него характер такой? Наконец, кузнец довольно-таки грубо произнес:
– Ну, чего пришел? Шляются тут…
– Хочу поговорить, – миролюбиво отозвался я.
Но разговаривать он явно не желал. Пришлось брать быка за рога.
– Меня интересует смерть моего деда, – сказал я, выждав театральную паузу. Это я умею делать. Тут главное – не перетянуть. Ермольник, продолжая орудовать молотом, не оборачиваясь ко мне, бросил:
– Опомнилась попа, когда ночь прошла. Где ж ты раньше был, парень? Когда он тебя ждал тут. Говорил: вот скоро приедет, скоро уже… Дождался. Прибыл. На каникулы. Уж лучше бы и не приезжал вовсе.
– Я не мог вырваться, – соврал я. – Съемки в кино, спектакли. Я ведь существо подневольное.
– Кино-о, шпектали-и, – язвительно протянул он. – Артист, что ли? Артист, сразу видно. Все вы артисты.
– Да что я вам плохого сделал? – возмутился я. – Где я вам дорогу перешел?
– У нас дорожки-пути разные. Я прямо иду, а вы все криво.
– Да что вы все обобщаете? Всех под одну гребенку чешете?
– Право имею, – с вызовом ответил Ермольник. – Насмотрелся в жизни.
Но тут он вдруг неожиданно смягчился. Отставил молот, зачерпнул кружкой воды из бака и протянул мне.
– На вот, испей. В кузне вода особую чистоту и сладость имеет. Живой становится. Потому как грохот железа из нее все бациллы выгоняет.
Я попробовал, ничего, вкусно (а было действительно жарко), так и осушил до дна. Мастеру, видно, это понравилось.
– А некоторые брезгуют, считают – грязная, – проговорил он. – Я вот тут у себя проверяю, кто как воду пьет. С ужимками, из вежливости или от души. Сразу человека видно. А ты не поморщился. Молоток, хвалю.
– Теперь будете со мной говорить нормально? – спросил я, улучив момент.
– Ладно, валяй, – смилостивился он. – Чего надо-то?
– Почему вы установили столь странное надгробие на могиле деда? Скрещенные мечи, руки из земли… Что это все значит?
Он помолчал. Видимо, у него тоже была своя, кузнечная пауза. Потом ответил:
– Что ж, скажу. Об этом меня просил твой дед еще два года назад.
– Но что за дикая фантазия? Для чего?
– Для чего? – Ермольник усмехнулся, а угрюмое лицо его от этого как-то сразу подобрело. – Он сам растолковал мне, для чего. Потому что это борьба двух стихий – темных и светлых. Которая проходит не где-нибудь, а в душе человека. Борьба эта вечная и продолжается даже после смерти, так считал твой дед. Вот почему руки тянутся из-под земли – оттуда, где покоится мертвое тело. Понимаешь теперь? Борьба в загробном мире. А может, и со смертью тоже, – добавил он, подумав.
– Странно… – произнес я в полной растерянности. – Мне кажется, это уже не похоже на аллегорию… Черная магия какая-то. А вы ковали когда-нибудь для деда настоящие мечи?
Ответа пришлось ждать еще минуты две. Затем нехотя последовало:
– Да. Года четыре назад. Два меча смастерил.
– А зачем они ему понадобились?
– Не знаю, парень. Он не всегда посвящал меня в свои замыслы. Да вообще никогда не говорил, что к чему.
– Хорошо, а были ли у него тут враги?
– Что ты имеешь в виду?
– Не думаете ли вы, что его могли убить?
Ермольник хмуро посмотрел на меня, отошел к чану с холодной водой, зачерпнул полную жестяную кружку и долго пил, запрокидывая голову все выше и выше. Затем вытер ладонью губы. И только после этого ответил совершенно будничным голосом:
– Мне незачем думать. Потому что, видишь ли, я знаю.
– Что знаете?
– Что его утопили.
– И молчали до сих пор?! – почти выкрикнул я. – Как? Кто это сделал?
Кузнец произнес всего одно слово:
– Они… – Потом похлопал меня по плечу и добавил: – Вот что, парень, потолкуем об этом в другой раз. Больше я тебе пока ничего не скажу. А как-нибудь вечерком загляну домой. Ты же постарайся вести себя потише. Не высовывайся.
– Но…
– И хватит об этом! – строго оборвал он меня, и в его словах была такая сила, что я молча опустил голову. Кого он имел в виду, кто такие «они»? И тут взгляд мой упал на его башмаки – тупоносые, большого размера, никак не меньше сорок третьего. Не эти ли ботиночки оставили следы в моем доме сегодняшней ночью? Но если у меня побывал кузнец, зачем ему понадобились тетрадки деда? У меня накопилось много вопросов, но ответов на них я здесь уже не получил бы, потому что Ермольник закричал над самым моим ухом:
– Степка! Хватит прохлаждаться! Подь сюда, печь стынет!
Я вышел из кузницы, взял Аленушку за руку, и мы направились к поселку. «Ладно, – подумал я в некотором раздражении. – Сам разберусь, кто убил деда. Главное – я теперь точно знаю, что он умер не своей смертью. И что убийц было несколько. По крайней мере, не меньше двух».
– А вон папа идет! – выкрикнула вдруг Аленушка и побежала вперед, к шедшему нам навстречу священнику, которого я видел накануне в церкви. Он с улыбкой подхватил ее на руки, поцеловал и подождал, пока я подойду ближе.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал я, наклоняя голову. – Вы уж нас извините, это я виноват, уговорил ее пойти со мной в кузницу.
– Ничего, ничего, – ответил он, продолжая улыбаться. – Она у меня самостоятельная, просто сладу нет. Я уже слышал о вас. Приехали надолго?
– Как получится.
Мы были с ним примерно одного возраста, только небольшая борода пшеничного цвета, прорезанное ранними морщинами лицо да усталый, но какой-то мягкий и теплый взгляд делали его старше. Я вспомнил, о чем мне говорила тетушка Краб: какую титаническую борьбу с сектой проповедника Монка вел здесь этот человек, сражаясь практически в одиночку за души прихожан.
Дальше мы пошли все вместе. Я разговорился с отцом Владимиром. Меня, конечно же, интересовал дед. Все, что было с ним связано. И чего я лишился, столь легкомысленно отбросив общение с ним.
– Часто ли он посещал церковь? – спросил я.
Священник смущенно кашлянул:
– Должен вас огорчить. Он был не слишком усердным прихожанином. Скажу больше: за те четыре года, что я возглавляю приход, мне довелось видеть его в храме всего несколько раз. Но приватные беседы с ним мы вели. В его доме.
Меня почему-то удивило это. Я не мог представить себе отца Владимира в таком месте, где и сам-то чувствовал себя неуютно, где таился страх и какая-то неведомая мне опасность.
– Да, да, – снова улыбнулся священник. – Должно быть, и вам этот дом внушает неприязнь. Я предлагал Арсению Прохоровичу освятить его, и коли там поселилась нечистая сила, она покинула бы те стены. Но он всякий раз отказывался… Наверное, это моя беда, что я так и не смог его убедить.
– О чем же вы с ним беседовали, отец Владимир? – спросил я. – Простите, меня влечет не простое любопытство, а желание понять: что же за человек был мой дед, какая борьба шла в его душе и кто в конце концов одержал верх?
– Его любили и уважали здесь, в поселке, – мягко отозвался священник, наблюдая, как Аленушка рвет полевые цветы. – А такие чувства плохой человек не вызовет… Плохого будут бояться, тайно презирать, но любить – никогда… Мы говорили о разном. О боге и вере, о человеческих заблуждениях, о тех силах, что тянут человека вниз, к дьяволу, об исцелении души и тела и возможно ли одно без другого. Мне искренне жаль, что он умер, так и не приняв последнего причастия. Внезапно. Жалко.
Последнее слово в его устах прозвучало почти так же, как сказала мне Аленушка при нашей первой встрече. И он словно бы повторил вслед за ней еще раз:
– Жалко.
– Мне кажется, его убили, – произнес я. Лицо отца Владимира чуть дрогнуло, он поднял на меня ясный взгляд. Глаза у него были такие же синие, как у Аленушки, в них таилась какая-то прозрачная чистота. И он просто спросил:
– У вас есть доказательства тому?
– Пока только предположения.
– Что вы намерены делать?
– Искать. Искать убийц.
– Возможно, бог уже наказал их, – задумчиво произнес он. И добавил: – Вам будет трудно справиться в одиночку.
– Но вы же ведете свою борьбу почти один, я знаю.
– То другая борьба. И протекает не только здесь, на земле. Я – всего лишь служитель божий. Ну что ж, мне пора…
Он подозвал к себе Аленушку, и она прижалась щекой к его ладони. В ее руке был уже целый букет цветов.
– Вот еще одна моя опора, – с улыбкой сказал отец Владимир, потрепав ее по льняным волосам. – Примите на прощанье мой совет: даже борясь со злом, не уподобляйтесь ему, не закрывайте свое сердце наглухо, иначе со временем и вы сами переродитесь. Вы перестанете различать границы – где ложь, а где правда, где дозволен человеческий, а где лишь божий суд, который не обратим ни для кого из нас, и это перерождение, эта мутация станет гибельна для вас. Приходите ко мне почаще, еще потолкуем.
Глава 6. Расследование продолжается
Дорога из городка N. как бы переходила в главную улицу поселка, упиравшуюся в центральную площадь Полыньи. От нее уже лучами расходились маленькие улочки, вдоль которых располагались дома жителей. Некоторые строения имели запущенный вид, другие, наоборот, говорили о хорошем достатке хозяев.
Я отправился посмотреть на озеро, в котором утонул дед. Поодаль располагались домики рыбаков. Возле каждого из них на длинных шестах сушились сети, а лодки красовались на берегу. Рядышком сидели трое мужчин, покуривая трубочки. Несмотря на довольно жаркий день, тут же дымился небольшой костерок.
Я постоял на берегу, любуясь светло-голубой гладью. Странно, но я не чувствовал вражды к расстилавшимся передо мной водам, которые поглотили моего старика. Наоборот, они манили меня к себе, словно и я должен был пройти путем деда. Постояв так некоторое время, я направился к группе рыбаков возле костерка. Они, прервав беседу, с любопытством посмотрели на меня.
– День добрый и хорошего вам улова! – сказал я. – А что здесь водится-то? Пираньи есть?
– Все есть, даже утопленники, – засмеялся один из них, с рябым лицом. – Рыбки хотите купить?
– Окуньков, пожалуй, взял бы, – согласился я. – Штучек десять.
– Как раз для вас и приплыли. – Рябой ушел в дом и вскоре вернулся с ведерком. – Забирайте. Тару только потом не забудьте вернуть. Вы ведь внук Арсения?
– Да, – ответил я, расплачиваясь. – А вы его хорошо знали?
– Кто ж его не знал! Он тут всех лечил. Особливо нас, кто, почитай, весь день и ночь в сырости проводит. А вы тоже знахарствуете? Или так, баловством пробавляетесь?
– Ага. Пробавляюсь.
– Жаль, жаль… Мы-то думали: вот, внук на смену деду приехал. Значит, оборвалась ниточка, кончилось его мастерство вместе со смертью.
Впервые я почувствовал стыд оттого, что глупо транжирил время, вместо того чтобы хоть чему-то научиться у деда. Не за теми сокровищами гонялся. А овладей я его знаниями, так, наверное, и меня почитали бы, как его самого. А так – кто я? Бесполезный актеришка. Чтобы скрыть свое смущение, я поинтересовался:
– Где обнаружили его тело?
– Вон в тех камышах, – показал рукой один из рыбаков. – Мой брат Валентин наткнулся. Пошел ранним утром, извиняюсь, по нужде и углядел. Валька сейчас в городе, вам бы с ним потолковать надо.
– Обязательно.
– Как вернется, я его к вам пошлю.
– А как он… выглядел?
– Ну как выглядят утопленники? – вмешался рябой. – Полежи недельки три в воде, так и узнаешь… Лицо у него было сильно попорчено. Раки да окуни – самые первые враги утопшим.
Я невольно поглядел на плескавшихся в моем ведерке окуньков.
– Его с трудом-то и распознали, – продолжил между тем рябой. – Если бы не перстень на пальце…
– Какой перстень?
– Серебряный такой, печатка. Он его на указательном пальце носил.
Читать бесплатно другие книги:
