Лепестки на ветру Эндрюс Вирджиния Клео

СЛИШКОМ МНОГО ПОТЕРЬ

Оглохшая и окаменевшая, словно мраморная статуя, я села на веранде и уставилась в темное ночное небо. Там собиралась гроза, постепенно наползали свинцовые тучи. Вскоре вышел Джулиан, сел рядом со мной, и в его объятиях я принялась тихо плакать.

— Что случилось? — спросил он. — Ведь ты меня немножечко любишь, правда? По-моему, твой доктор отнесся ко всему спокойно, он был со мной очень обходителен и сам посоветовал пойти утешить тебя.

Тут на пороге появилась Хенни. Своими быстрыми, как молния, жестами она показала, что ее «доктор-сын» собирается куда-то уехать и предлагает нам остановиться здесь.

— Что она говорит? — поинтересовался Джулиан с тревогой в голосе. — Черт возьми, такое же дурацкое чувство испытываешь, когда кто-то говорит при тебе на иностранном языке. Чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Подожди меня здесь, — велела я, а сама бросилась в дом, взлетела на второй этаж и вбежала в комнату Пола. Он укладывал вещи в чемодан.

— Что случилось? — воскликнула я. — Почему ты уезжаешь? Ведь это твой дом. Лучше я уеду. Возьму с собой Кэрри и навсегда лишу тебя своего присутствия!

Он обернулся и посмотрел на меня долгим взглядом, в котором читалась боль. Затем вновь начал собирать чемодан.

— Кэти, ты уже лишила меня жены, которую я рассчитывал получить, так не лишай меня хотя бы дочери. Кэрри как будто плоть от плоти моей, я с ней сроднился, к тому же твой образ жизни не пойдет ей на пользу. Пусть она остается с Хенни и со мной, и у меня будет хоть что-то в жизни, что я могу считать своим. Я вернусь до твоего отъезда… Да, а ты знаешь, что отец Джулиана очень серьезно болен?

— Джорджес болен?

— Да. Ты ведь не знала, что вот уже много лет он страдает болезнью почек, а последние несколько месяцев живет исключительно на искусственной почке. Боюсь, он долго не протянет. У него другой лечащий врач, не я, но к использую любую возможность, чтобы его навестить, в основном чтобы узнавать новости про вас с Джулианом. А теперь лучше уйди, не вынуждай меня говорить то, о чем мне потом придется жалеть.

Я убежала к себе и рыдала, зарывшись в подушку, пока в комнату не вошла Хенни.

Сильные, по-матерински ласковые черные руки погладили меня по спине. Выразительные черные глаза с поволокой говорили без слов. Она что-то показала мне жестами, а потом достала из кармана фартука заметку о моей свадьбе с Джулианом, вырезанную из местной газеты.

— Хенни, — простонала я, — что же мне теперь делать? Ведь я замужем за Джулианом, не могу же я теперь развестись! Ведь он так привязан ко мне, так во мне нуждается!

Хенни пожала своими богатырскими плечами, показывая, что человеческая природа для нее так же непонятна, как и для меня. Потом показала знаками:

— Большая сестрица всегда приносила массу проблем. Одного мужчину ты уже обидела, так зачем обижать двоих? Доктор — хороший человек, сильный человек, он переживет это несчастье, а вот твой танцор может и не пережить. Вытри слезы, не плачь, а лучше улыбнись пошире и спускайся вниз обнять молодого мужа. Все, что ни делается, все к лучшему. Вот увидишь.

Я последовала ее совету и спустилась в гостиную. Мне пришлось сказать Джулиану, что его отец при смерти. Его и без того бледное лицо стало белее мела, он принялся нервно кусать губу.

— Неужели все настолько серьезно? — едва выговорил он.

Мне всегда казалось, что Джулиан достаточно равнодушен к отцу, поэтому его реакция меня даже удивила. Тут в комнату вошел Пол, он держал в руках чемодан.

— Давайте я отвезу вас в больницу, — предложил он. — И помните: в моем доме достаточно комнат, так что даже и не думайте останавливаться в гостинице. Живите у меня, а я вернусь через пару дней.

Он вывел автомобиль из гаража, мы с Джулианом сели на переднее сиденье, и машина тронулась. За всю поездку мы не проронили ни слова. Наконец Пол остановился возле главного входа больницы, высадил нас, и я еще долго смотрела вслед удаляющейся машине, увозившей его в ночь.

Джорджес лежал в отдельной палате, при нем постоянно находилась мадам Мариша. Увидев его, я просто не поверила своим глазам! Господи, как он исхудал! Краше в гроб кладут. Лицо его приобрело какой-то серый оттенок на фоне смертельной бледности, кости выпирали из-под кожи, так что по нему можно было изучать анатомию. Мадам Мариша сидела, склонившись над ним, и вглядывалась в его изможденное лицо; глаза ее, казалось, молили: держись, не сдавайся, не умирай!

— Милый, милый, — повторяла она, словно разговаривала с ребенком, — не уходи, не оставляй меня одну! Ведь у нас еще все впереди! Ты должен увидеть, как твой сын станет звездой… Милый, держись, не покидай меня!

После этих слов мадам Мариша взглянула на нас, и как всегда строго произнесла:

— Ну, Джулиан, наконец-то ты явился! И это после стольких телеграмм! Может быть ты их просто рвал одну за другой и танцевал на обрывках, словно ничего не происходит?

Я с удивлением взглянула на Джулиана, потом на его мать.

— Милая мама, — холодно проговорил он, — мы были на гастролях, и ты прекрасно об этом знаешь. У нас есть договоры, контракты, поэтому мы с женой вынуждены соблюдать свои обязательства.

— Ты бесчувственная скотина! — прорычала она и сделала Джулиану знак подойти ближе. — А теперь скажи что-нибудь ласковое этому человеку, — она перешла на свистящий шепот, — или ты пожалеешь, что родился на свет!

Джулиану стоило больших усилий набраться мужества и подойти к постели умирающего, так что мне даже пришлось его подтолкнуть, а его мамаша в это время рыдала, уткнувшись носом в розовый носовой платок.

— Здравствуй, отец, — только и смог выдавить Джулиан. —Мне очень жаль, что ты так болен.

Произнеся эти слова, он тут же отошел и крепко обнял меня. Я почувствовала, что он весь дрожит.

— Любовь моя, милый мой, дорогой, — снова запричитала мадам Мариша, принимаясь гладить его слипшиеся темные волосы, — открой глазки и посмотри, кто пришел. Наш мальчик пролетел тысячи километров, чтобы быть в эту минуту рядом с тобой. Видишь, это Джулиан и его жена. Едва узнав, что ты болен, они все бросили и прямо из Лондона помчались сюда. Открой глазки, сердце мое, посмотри на него, на его жену, какая это красивая пара! Ну, пожалуйста, открой глазки!

Бледный призрак на постели разомкнул тяжелые веки, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на нас с Джулианом. Мы стояли в изножье кровати, но он, казалось, нас не видел. Мадам встала и подтолкнула нас поближе, перерезав Джулиану пути к отступлению. Джорджес открыл глаза пошире и едва заметно улыбнулся.

— А, Джулиан, — выдохнул он. — Спасибо, что пришел. Я должен многое тебе сказать, мне уже давно следовало это сделать. — Он запнулся и остановился. — Я должен был…

Внезапно он откинулся на подушку. Я думала, что он продолжит, но он молчал. Мадам страшно закричала, вбежали доктор и сестра, они выставили нас за дверь, чтобы попытаться оживить бездыханное тело.

Мы представляли собой жалкое зрелище, сгрудившись кучкой в холле больницы. Наконец появился седовласый врач и сказал, что сделал все, что в его силах. Все было кончено.

— Может так оно и лучше, — добавил он. — Лучше смерть, чем та нестерпимая боль, которую он испытывал. Просто удивляюсь, как долго он боролся со смертью…

Я пристально посмотрела на Джулиана, ведь мы могли приехать намного раньше. Но Джулиан смотрел остановившимся взором и молчал.

— Это же твой отец! — визжала мадам, по ее щекам текли слезы. — Целые две недели он провел в невыносимых страданиях, ожидая, что ты приедешь, и он сможет спокойно умереть!

Джулиан весь покраснел от гнева и заорал:

— Мадам матушка, а что дал мне мой отец? Я был для него лишь продолжением его собственного «я»! Он только и знал, что учить меня танцам. Работай, танцуй, как будто он не знал других слов. Его абсолютно не волновала моя личная жизнь, мои интересы помимо балета, он не интересовался моими желаниями, стремлениями, потребностями, наконец! Я хотел, чтобы он любил меня просто за то, что я его сын, а не за то, что я талантливый танцовщик. А ведь я его любил, я так хотел, чтобы он видел мою любовь, любил меня в ответ… все тщетно. И даже когда я танцевал так, что не к чему было придраться, он ни разу меня не похвалил: я, видишь ли, не дотягивал до того уровня, какой он сам имел в мои годы! Да, я был для него лишь продолжателем рода. Но, черт побери, у меня есть собственное имя — Джулиан Маркет, а не Джорджес Розенкофф, так что его имя не сохранится в веках, я не собираюсь делиться с ним славой, которой обязан исключительно самому себе!

В ту ночь я по-особому страстно обнимала Джулиана, я узнала его с новой для себя стороны. Когда, не выдержав напряжения дня, он разрыдался, я плакала вместе с ним, мы оплакивали его отца, которого на словах он презирал, но на самом деле глубоко любил. Я подумала о Джорджесе, о том, как это печально, что наконец он попытался высказать то, что столько лет носил в себе.

Вот так закончился наш медовый месяц, во время которого нам удалось достичь новых вершин славы и популярности, месяц, наполненный тяжелым трудом, и теперь оказалось, что мы прибыли на похороны человека, который так и не узнал о выдающихся достижениях собственного сына. Чудесные лондонские деньки сменились трауром похорон.

Когда похоронная церемония закончилась, мадам Мариша протянула ко мне руки и заключила меня в объятия. Она обхватила меня своими тоненькими ручками, как когда-то должно быть держала Джулиана, и мы, словно погрузившись в какой-то гипнотический транс, долго стояли так; по нашим щекам текли слезы.

— Будь хорошей женой моему сыну, — всхлипывала она. — И постарайся быть терпеливой, если он станет поступать необдуманно. У него была непростая жизнь, и его слова — это чистая правда. Он вечно соревновался с отцом и чувствовал, что тот имеет над ним превосходство. Вот что я тебе скажу: Джулиан любит тебя почти благоговейно и считает, что ты самое большое счастье его жизни, что ты напрочь лишена недостатков. Так что постарайся не показывать ему свои недостатки, он не сможет с ними примириться. Видишь ли, он раз сто влюблялся, но ни одно его увлечение не могло продлиться больше месяца. Ты многие годы отказывала ему, так что теперь, когда вы поженились, подари ему любовь, которой он прежде был лишен. Ведь я из тех, кто чаще скрывает свои чувства. Сколько раз мне хотелось обнять, приласкать его, но я не могла заставить себя первой прикоснуться к нему, так что почаще ласкай его, Кэтрин. Бери его за руку, когда он уходит в себя и грустит в одиночестве. И пытайся понять, что произошло, люби его в этот момент в десять раз сильнее. Только так можно заставить проявиться его лучшим качествам, а уж их у него хоть отбавляй. Да иначе и быть не может, недаром он сын Джорджеса.

Она поцеловала меня и взяла с меня слово, что мы с Джулианом будем почаще приезжать.

— Помните обо мне, — грустно попросила она; ее печальное лицо удлинилось, глаза померкли.

Я взглянула на Джулиана, он смотрел на нас тяжелым взглядом.

На пасху приехал Крис, он намеревался провести в городе пасхальные каникулы. Встреча с Джулианом явно не вызвала у него радости. Я заметила, что Джулиан смотрит на него подозрительно.

Едва мы с Крисом остались наедине, как он спросил резко и грубо:

— Вы что, поженились? Нельзя было подождать? Ведь ты была такой чувствительной, когда мы сидели взаперти. Что же произошло, твои чувства атрофировались, когда мы выбрались наружу? Я не хотел, чтобы ты выходила за Пола, только потому что он намного старше. Теперь я понимаю, что был неправ. Я ревновал, я не хотел, чтобы ты вообще выходила замуж. Мечтал, что когда-нибудь… мы с тобой… Короче, ты сама знаешь. Но уж если выбирать между Полом и Джулианом, то, конечно же, лучше Пол! Он подобрал нас, кормил, одевал, он вообще столько для нас сделал! А Джулиана я не люблю. Он принесет тебе несчастье.

Крис отвернулся, чтобы я не видела его лица. Ему уже исполнился двадцать один год, и он очень возмужал, превратился в настоящего мужчину. В нем было много от нашего отца, как, впрочем, и от матери. Чтобы ему отомстить, я решила сказать, что материнских черт в нем гораздо больше, чем отцовских, но стоило мне произнести первое слово, как я почувствовала, что не смогу выдавить из себя ничего подобного: он был абсолютно не похож на нашу мать!

Крис был сильным, а она слабой. Он был благороден, а она и понятия не имела о том, что такое честь.

— Крис, не заставши меня страдать еще больше, мне и так нелегко. Давай останемся друзьями. Да, Джулиан вспыльчив, высокомерен, в нем масса черт, которые неприятно поражают на первый взгляд, но в глубине души он в сущности ребенок.

— Но ведь ты же его не любишь! — Крис старался не смотреть мне в глаза.

В тот же день мы с Джулианом должны были уезжать. Я спросила Кэрри, не хочет ли она поехать со мной в Нью-Йорк и поселиться там, но, видно, я потеряла ее доверие, слишком часто я обманывала ее.

— Сама возвращайся в свой Нью-Йорк, — заявила она. — Я знаю, там всегда идет снег, в парке выступают актеры, а в сабвее поджидают убийцы. Нет уж, я останусь здесь. Я всегда хотела жить Вместе с тобой, а вот теперь не хочу! Ты. вышла за своего Джулиана с черными глазами, а ведь могла стать женой доктора Пола, заменить мне мать! А знаешь, я сама выйду за доктора! Ты думаешь, он не женится на мне, потому что я слишком мала? Нетушки, все так и будет. Он поймет, что мне больше никого не найти, пожалеет меня и женится на мне, и у нас будет шестеро детей, так и знай!

— Кэрри…

— Слушать тебя не хочу! Не люблю тебя больше! Уходи! Живи там! Только и знаешь, что танцевать! Ну и танцуй себе на здоровье, а нам с Крисом ты больше не нужна! Никому ты здесь больше не нужна!

Как больно мне было слышать эти жестокие слова! Моя Кэрри кричит мне, чтобы я убиралась, а ведь я была ей почти, как мать! Я посмотрела в сторону Криса, он стоял ссутулившись возле роскошного куста нежно-розовых роз, а в его глазах, в этих голубых-голубых глазах… я никогда не забуду его взгляд. Мне не уйти от его любви, и я не смогу любить безоглядно, пока его любовь преследует меня.

За час до нашего отъезда приехал Пол. Он улыбнулся мне своей обычной улыбкой, как будто между нами ничего не произошло, и рассказал Джулиану заранее заготовленную байку о каком-то медицинском конгрессе, на котором пришлось задержаться. Выразив ему свои соболезнования, он пожал руку Крису и похлопал его по спине, так мужчины часто демонстрируют симпатию друг к другу. Поздоровавшись с Хенни, он поцеловал Кэрри, выдал ей коробочку леденцов и только после этого обратился ко мне:

— Привет, Кэти. — Эти слова многое мне сказали: я больше не была Кэтрин, женщиной, с которой он был на равных, а вновь превратилась в девочку, которую он любил, как дочь. — Не нужно брать Кэрри в Нью-Йорк. Здесь ее дом, мы с Хенни о ней заботимся, время от времени она может видеться с братом, к тому же я не хотел бы, чтобы она слишком часто меняла школу.

— Я ни за что не уеду от тебя! — решительно заявила Кэрри.

Джулиан пошел наверх уложить последние вещи, а я отважилась последовать за Полом в сад, несмотря на предостерегающий взгляд Криса. Пол стоял на коленях и выпалывал какие-то сорняки. На нем все еще был выходной костюм. Услышав мои шаги, он быстро поднялся на ноги и отряхнул землю с колен, после чего стал смотреть вдаль, словно ему было неприятно видеть мое лицо.

— Пол, сегодня должна была состояться наша свадьба…

— Да? А я, честно говоря, запамятовал.

— Ничего ты не запамятовал! — воскликнула я, подходя ближе. — «Первый день весны, начало новой жизни!» — ты сам так сказал. А я все испортила, и нет мне прощения! Как я могла поверить Аманде?! И как могла я выскочить за Джулиана, не поговорив прежде с тобой?!

— Давай не будем больше об этом, — Пол тяжело вздохнул. —Что сделано, то сделано, назад не вернешь.

Вдруг он подошел ко мне совсем близко, и я упала в его объятия.

— Кэти, мне нужно было побыть одному, поразмыслить. Когда ты разочаровалась во мне, ты инстинктивно и вполне искренне обратилась к человеку, который многие годы любил тебя. Это же очевидно. И если бы ты была до конца честной с самой собой, то поняла бы, что любила Джулиана так же, как он любил тебя. Я знаю, тебе пришлось загнать свою любовь вглубь, потому что ты считала, что обязана мне…

— Не смей так говорить! Я люблю тебя, а не его! И всегда любила только тебя!

— Ты все перепутала, Кэти… Ты хочешь меня, хочешь его, хочешь спокойствия, хочешь приключений. Ты думаешь, что можно иметь все это одновременно, хотя на самом деле такое мало кому удается. Я всегда говорил, что апрель не может ужиться с сентябрем. Мы старались убедить себя, что разница в возрасте между нами не имеет значения, но, к сожалению, это не так. И дело не только в возрасте, нас разделяли бы сотни километров. Ты бы танцевала где-то в больших городах, а я жил бы здесь, и лишь на пару недель в году мне удавалось бы сняться с места. Ведь я прежде всего врач, а уж потом муж. Рано или поздно ты все равно бы это поняла и так или иначе сошлась бы с Джулианом. — Он улыбнулся и нежным поцелуем убрал слезы с моего лица.

— Все, что ни делается, все к лучшему, — сказал он и добавил: — Но мы будем видеться. Ведь это не значит, что мы расстаемся навсегда. И в душе я сохраню память о том прекрасном чувстве, которое было между нами.

— Ты не любишь меня! — воскликнула я. — И никогда не любил, иначе ты не смог бы так легко примириться с этим!

Он мягко улыбнулся и вновь прижал меня к себе, как это сделал бы любящий отец.

— Кэтрин, милая, страстная, взбалмошная моя танцовщица, да разве есть на свете мужчина, который не любил бы тебя? И как только тебе удалось постичь искусство любви в твоей сырой и холодной комнатушке?

— Из книг, — ответила я, хотя многие уроки давала мне сама жизнь.

Его руки гладили мои волосы, губы приблизились к моим губам.

— Я никогда не забуду твой подарок на день рождения — это был самый лучший подарок в моей жизни. — Я чувствовала на щеке его дыхание. — Но отныне все будет так: вы с Джулианом поедете в Нью-Йорк, ты станешь ему образцовой женой. Вы с ним будете из кожи вон лезть, чтобы потрясти мир своим искусством, а ты больше не станешь оглядываться назад и забудешь обо мне.

— А ты? Что будет с тобой? Он потрогал усы.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько усы делают мужчину привлекательным. Я теперь всегда буду их носить.

Мы рассмеялись, и это был искренний смех. Я сняла с пальца бриллиантовое кольцо, которое он когда-то мне подарил, и попыталась вернуть ему, но он запретил.

— Нет, пусть это кольцо останется у тебя. Храни его на черный день, если тебе вдруг понадобится немного наличных.

Мы с Джулианом улетели в Нью-Йорк. Несколько месяцев ушло у нас на то, чтобы снять подходящую квартиру. Конечно, нам хотелось что-нибудь более элегантное, но честно говоря, мы еще не заработали на пентхаус, хотя и считали, что вполне заслужили жить в таком доме.

— Рано или поздно ты получишь его, где-нибудь неподалеку от Центрального парка, и твою комнату будут украшать живые цветы.

— У нас нет времени заботиться о цветах, — я вспомнила, сколько времени отнимает настоящий уход за растениями. — К тому же, навещая Кэрри, мы сможем наслаждаться садом, который вырастил Пол.

— Не нравится мне этот твой доктор.

— Вовсе он не мой, — при этих словах я вся затрепетала и почему-то испугалась, хотя для этого не было никаких причин. — А почему тебе не нравится Пол? Все его очень любят.

— Я знаю, — коротко бросил он, и его вилка застыла на полпути от тарелки ко рту. Он тяжело на меня посмотрел И добавил: — В том-то и беда, что ты, кажется, даже слишком его любишь. Честно говоря, и к братцу твоему у меня душа не лежит. А сестрица твоя ничего. Ты можешь ее к нам приглашать, но только не забывай, что теперь в твоей жизни на первом месте я, а уж все остальное на втором. И твой Крис, и Кэрри, и этот твой доктор, с которым ты была обручена. Я ведь не слепой и не полный идиот, Кэти, я видел, как он смотрит на тебя. И что бы между вами ни было, советую тебе навсегда об этом забыть.

У меня сильно забилось сердце: ведь брат и сестра — это продолжение меня! Они — неотъемлемая часть моей жизни, а не кто-то посторонний! Что же я наделала? Господи, ведь теперь он станет моим тюремщиком, посадит меня в четырех стенах, где я буду чувствовать себя так же, как чувствовала, когда жила взаперти в Фоксворт Холле! Только теперь моя свобода будет ограничена брачными узами.

— Я безумно тебя люблю, — сказал он, подбирая остатки еды с тарелки.

— Ты — подарок судьбы! И я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, в поле моего зрения. Ты должна поддерживать меня в жизни. Иногда я могу напиться и тогда становлюсь ужасно подлым, низким, а ты должна сохранять во мне того человека, каковым я являюсь на сцене, ведь я не хочу причинить тебе боль.

Он прикоснулся ко мне рукой, и я знала, ему очень тяжело, потому что он разочаровался в отце, как я когда-то разочаровалась в матери. Я действительно нужна ему. Может быть, Пол был прав, и это сама судьба привела Аманду ко мне в гримерную, чтобы мы с Джулианом оказались на коне. Юность должна притягивать юность, а Джулиан был юный, красивый, талантливый танцовщик, в нем было море обаяния, если он этого хотел. Конечно, в его душе были и темные стороны, я это знала, испытала на себе, но мне удастся его приручить. Я не позволю ему руково— дить моими поступками, не позволю себя судить. Я сделаю так, что мы всегда будем на равных, и я не буду его служанкой. Мы будем партнерами, и когда-нибудь ясным солнечным утром я проснусь, увижу его покрытое темной щетиной лицо и пойму, что люблю его. Люблю сильнее, чем любила кого бы то ни было до него.

Часть третья

Мечты сбываются

Пока мы с Джулианом трудились как подневольные, продвигаясь к вершинам балетного мира, Крис стремительно преодолел колледж и на четвертом году обучения приступил к ускоренной программе для студентов-медиков, одновременно заканчивая последний курс колледжа и осваивая первый курс медицинского факультета.

Он прилетел в Нью-Йорк и все это мне объяснил, пока мы бродили, взявшись за руки, по Центральному Парку. Стояла весна, и птицы щебетали, весело собирая всякий мусор для постройки гнезд.

— Крис, Джулиан не знает, что ты здесь, и мне бы не хотелось, чтобы он узнал. Он страшно ревнует к тебе и к Полу. Ты бы очень обиделся, если бы я не пригласила тебя пообедать?

— Да, — упрямо сказал он. — Я приехал повидать свою сестру, что и намерен сделать. Причем не тайком. Можешь сказать ему, что я приехал к Иоланде. К тому же я собираюсь остаться только на выходные.

Джулиан питал ко мне всепоглощающе собственническую привязанность. Он был словно единственный ребенок в семье, которому нужно, чтобы его непрерывно тешили, и я ничего не имела против, если только он не старался удержать меня вдали от родных.

— Ладно. Он сейчас репетирует и думает, что я дома вожусь по хозяйству и присоединюсь к нему во второй половине дня. Но держись подальше от Иоланды, Крис. От нее одни неприятности. Чем бы и с кем бы она ни занималась, на следующий день это становится известно всем и вся.

Он холодно посмотрел на меня:

— Кэти, я плевать хотел на Иоланду. Она — просто предлог, чтобы увидеться с тобой: я знаю, как твой муж меня ненавидит.

— Я бы не назвала это ненавистью… тут не совсем ненависть.

— Ну хорошо, назови это ревностью, но что бы то ни было, ему меня с тобой не разлучить. — Его голос и взгляд стали серьезными. — Кэти, вы с Джулианом все время будто вот-вот должны добиться чего-то большого, но тут всегда что-нибудь происходит, и вы так и не превращаетесь в звезд, какими вам должно бы быть. В чем дело?

Я пожала плечами. Я не знала, в чем дело. По-моему, мы с Джулианом были не меньше других преданы танцу, и все же Крис был прав: выступали мы эффектно, получали восторженные отзывы, а потом отступали в тень. Может быть мадам Зольта не хотела, чтобы мы стали суперзвездами и ушли из ее труппы в другую.

— Как там Пол? — спросила я, когда мы уселись на скамейку, пеструю от пятен света и тени.

— Пол это Пол, он не меняется. Кэрри его обожает, он обожает ее. Со мной он обращается, как с младшим братом, которым очень гордится. И в самом деле, Кэти, я думаю, вряд ли у меня все так здорово вышло бы, если бы не его уроки.

. — Он пока никого себе не нашел? — спросила я натянуто.

Я не до конца верила письмам Пола, где он говорил, что ни одна женщина его не интересует.

— Кэти, — сказал Крис, ласково взяв меня за подбородок и приподнимая мое лицо к своему, — ну где Полу найти такую, как ты?

От выражения его глаз я едва не расплакалась. Освобожусь ли я когда-нибудь от своего прошлого?

Стоило Джулиану увидеть Криса, как они сцепились.

— Я не желаю, чтобы ты ночевал под моей крышей! — бушевал Джулиан. — Я тебя никогда не любил, не люблю и любить не буду, так что убирайся вон к чертям и забудь, что у тебя есть сестра!

Крис ушел в гостиницу, и мы раз или два украдкой виделись, прежде чем он вернулся в институт. Я понуро отправилась с Джулианом в класс, а затем на послеобеденную репетицию и на вечерний спектакль. Иногда у нас были ведущие партии, иногда только второстепенные, а иногда в наказание за какое-нибудь саркастическое замечание Джулиана в адрес мадам Зольты и ему, и мне приходилось танцевать в кордебалете. Крис после этого три года в Нью-Йорк не приезжал.

Когда Кэрри исполнилось 15, она в первый раз приехала к нам в Нью-Йорк на лето. С видом растерянным и перепуганным после долгого перелета, который ей пришлось совершить в полном одиночестве, она медленно семенила сквозь суматошную, шумную толпу в зале прибытия аэропорта. Джулиан первым углядел ее и окликнул, бросившись вперед, чтобы сгрести ее в охапку.

— Приветик, изумительная свояченица! — поздоровался он, сердечно чмокнув ее в щеку. — Вот это да, как похожа ты стала на Кэти, мне прямо, знаешь, и не разобрать кто где, так что смотри! Ты положительно убеждена, что балет не для тебя?

Удовольствие, с которым он ее встречал, обрадовало и УСПОКОИЛО Кэрри; в ответ она тут же повисла у него на шее. За три года, прошедших с нашей свадьбы, она научилась любить Джулиана таким, каким он ей виделся.

— Не вздумай назвать меня Дюймовочкой! — сказала она со смехом.

Это была наша расхожая шутка: Джулиан считал, что Кэрри с ее ростом как раз подходит на роль маленькой феи, и все твердил ей, что ей еще не поздно стать балериной. Предложи такое кто-то другой, и она была бы глубоко уязвлена, но ради Джулиана, которым Кэрри искренне восхищалась, она готова была изображать фею, порхая вокруг и взмахивая руками точно крылышками. Она знала, что в его устах «Дюймовочка» звучит, как комплимент, а не шпилька по поводу ее малого роста.

Затем пришел и мой черед обнять Кэрри. Меня охватила такая любовь, будто я держала в объятиях свое собственное, рожденное от моей плоти, дитя. Хотя всякий раз, глядя на Кэрри, я не могла не тосковать по Кори, который должен был бы стоять рядом с ней. И я размышляла, были бы и в нем те же 4 фута 6 дюймов, останься он в живых?

Мы с Кэрри смеялись и плакали, обмениваясь новостями, а потом она шепнула так, чтобы Джулиан не расслышал:

— Я больше не ношу нулевой размер. У меня настоящий лифчик.

— Знаю, — прошептала я в ответ. — Твои груди я заметила в первую очередь.

— Правда? — она была в восторге. — Ты их разглядела? А я и не думала, что они так выдаются.

— Само собой, еще как выдаются, — заявил Джулиан, которому не следовало бы подкрадываться так близко, чтобы подслушивать сестринские секреты. — После восхитительного личика это первое, на что я смотрю. Кэрри, ты знаешь, что у тебя восхитительное личико? Я бы мог послать свою жену подальше и жениться на тебе.

Последнее замечание было мне не по нутру. Многие наши ссоры происходили из-за его повышенного внимания к молоденьким девочкам. Однако я не собиралась позволить хоть чему-то испортить нью-йоркские каникулы Кэрри, когда она впервые приехала сама. Поэтому мы с Джулианом составили расписание, чтобы все ей показать. По крайней мере кто-то один из моих родных был по душе Джулиану.

Быстро пролетели месяцы, и наступила такая долгожданная для нас весна.

Мы с Джулианом были в Барселоне, наслаждаясь первым настоящим отпуском за нашу супружескую жизнь. Мы были женаты пять лет и три месяца, и все же временами Джулиан казался чужим. Мадам Зольта предложила нам отпуск, находя полезным,чтобы мы посетили Испанию, где могли бы изучить стиль фламенко. Во взятой напрокат машине мы ехали от города к городу, любуясь живописной местностью. Нам нравилось поздно ужинать, во время полуденной сиесты лежать на скалах Лазурного Берега, но больше всего мы любили испанскую музыку и танцы.

Мадам Зольта наметила на карте маршрут нашего путешествия по Испании, записав названия всех вилл, где брали самую ничтожную плату. Она была прижимиста и научила своим штучкам всех танцоров труппы. Если же проживающие в маленьких коттеджах при гостиницах еще и сами себе готовили, это стоило даже меньше. Как раз в таком месте и пребывали мы с Джулианом в день, когда от Криса пришло приглашение на церемонию вручения дипломов. Оно путешествовало за нами по всей Испании, чтобы настичь нас именно здесь.

Мое сердце подпрыгнуло, когда я заметила толстый кремовый конверт, поняв, что в нем извещение об успешном окончании Крисом медицинского факультета и присвоении ему степени, наконец-то! Я чувствовала себя так, будто сама окончила колледж, а потом медицинский факультет всего за семь лет.

Очень осторожно я вскрыла конверт, чтобы поместить этот сувенир в свой альбом мечтаний, некоторые из коих понемногу сбывались. Внутри было не только официальное извещение, но и записка от Криса, в которой скромно сообщалось:

«Мне неловко об этом говорить, но я лучший из двухсот выпускников.

Не вздумай найти предлог, чтобы уклониться. Тебе придется быть здесь и купаться в лучах моего ликования так же, как я купаюсь в сиянии твоей радости от успеха на сцене. Я вряд ли смогу принять свой диплом, если ты этого не будешь видеть.

Так и скажи Джулиану, когда он попытается помешать тебе приехать».

Загвоздкой в этом деле был Джулиан, а я некоторое время назад подписала контракт на запись «Жизели» на телевидении. Съемки назначили на июнь, но сейчас в мае были нужны мы оба. Мы были уверены, что выступление по телевидению сделает нас звездами, к чему мы так давно стремились.

Казалось, это наиболее подходящий момент, чтобы преподнести новость Джулиану. Мы вернулись к себе в коттедж после осмотра старинных замков. Кончив ужинать, мы тут же устроились на террасе, потягивая из стаканов красное вино, по которому Джулиан сходил с ума, а я мучилась головной болью. Только теперь я робко заговорила о том, чтобы съездить в Штаты к майской выпускной церемонии Криса.

В самом деле у нас есть время слетать туда и загодя вернуться, чтобы начать репетировать «Жизель».

— Да брось ты, Кэти! — нетерпеливо сказал он. — У тебя трудная партия, ты устанешь, и тебе надо будет отдохнуть.

Я возразила. Двух недель более чем достаточно, а» телевизионные съемки не потребуют много времени.

— Пожалуйста, милый, поедем. Скверно было бы не увидеть, как мой брат получает докторскую степень; ты бы чувствовал точно то же, если бы твой брат достиг цели, к которой шел год за годом.

— Черт побери, нет уж! — вспыхнул он, сощурившись и сверкая на меня своими темными глазами. — Мне уже тошно слышать: Крис то, Крис это, а если ты почему-либо не трубишь мне в уши его имя, так тогда есть Пол, который то и это! Ты не едешь!

Я уговаривала его быть благоразумным.

— Он мой единственный брат, и день, когда ему вручат диплом, так же важен для меня, как и для него. Ты не понимаешь, как много это значит для нас с ним. Ты думаешь, по сравнению с тобой, мы с ним в роскоши купались, но не сомневайся, жизнь у нас была не сахар!

— О своем прошлом ты вообще со мной не заговаривай, — отрезал он. — Ну прямо будто ты заново на свет родилась, повстречав своего драгоценного доктора Пола! Кэти, ты теперь моя жена, и твое место со мной. А у твоего Пола есть Кэрри, и они там будут, так что у твоего братца не будет недостатка в аплодисментах, когда ему вручат этот чертов диплом!

— Ты не можешь указывать мне, что я могу делать, а что не могу! Я твоя жена, а не рабыня!

— Не желаю больше об этом говорить, — сказал он, вставая и хватая меня за руку. — Пошли на боковую, я устал.

Не сказав ни слова, я позволила ему увлечь меня в спальню и начала раздеваться. Но он принялся мне помогать, давая понять, что это будет ночь любви, или, скорее, секса. Я оттолкнула его руки. Он нахмурился, опять взял меня за плечи и наклонился, слегка покусывая мне шею, затем стал ласкать мои груди и попытался расстегнуть на мне бюстгальтер. С криком «Нет!» я снова отпихнула его руки, но он все-таки снял с меня лифчик. Легко, как маску, отбросил гнев и принял свой мечтательно-романтический вид.

Было время, когда Джулиан представлялся мне воплощением всего изысканного, светского и элегантного. Однако теперь после смерти отца он выглядел неотесанным мужланом. Иногда я попросту питала к нему отвращение, и сейчас был именно такой момент.

— Я еду, Джулиан. Ты можешь поехать со мной или встретить меня в Нью-Йорке, когда я прилечу с церемонии. Или оставайся тут и дуйся себе. Как бы то ни было, я еду. Мне хочется, чтобы ты поехал со мной и поучаствовал в семейном торжестве, ты ведь никогда ни в чем не участвуешь, ты только меня держишь на привязи, так что и я тоже ни в чем не участвую, но на этот раз тебе меня не остановить! Это слишком важно!

Он спокойно все выслушал и улыбнулся так, что у меня по спине побежали мурашки. До чего же злым он мог казаться.

— Послушай-ка, любезная женушка: с тех пор, как ты за меня вышла, я тобой распоряжаюсь. Ты при мне и останешься, пока я не дам тебе пинка. А сделать это я пока не готов. Ты не оставишь меня одного в Испании, я не говорю по-испански. Может у тебя получается учить язык с помощью магнитофона, но у меня — нет.

— Не угрожай мне, Джулиан, — сказала я холодно, но без прежнего напора, ощущая ужасный приступ паники. — Без меня у тебя не будет никого, кому ты был бы небезразличен, только твоя мать; но поскольку тебе она безразлична, с кем же ты останешься?

Он легко подался вперед, хлестнул меня по одной и другой щеке. Я закрыла глаза, готовая смириться со всем, чтобы он ни делал, лишь бы мне можно было поехать к Крису. Я позволила ему себя раздеть и творить все, что ему заблагорассудится, хотя он до боли тискал мои ягодицы. При необходимости я отрешалась от происходящего, смотря на все это как бы со стороны, и каким бы ужасным не было то, что он делал со мной, это на самом деле не имело значения, ведь по сути я отсутствовала, разве что боль становилась слишком сильной, а так иногда случалось.

— Не пытайся улизнуть, — предупредил он невнятно, покрывая все мое тело поцелуями и играя со мной, точно не очень голодный кот с мышью. — Дай слово чести, что ты останешься и пропустишь вручение диплома твоему дражайшему братцу, останешься с мужем, которому ты нужна, который тебя обожает и жить без тебя не может.

Он глумился надо мной, хотя я действительно была ему необходима, как ребенку необходима мать. Именно матерью я для него и стала во всем, кроме секса. Мне приходилось выбирать ему костюмы, рубашки, носки, одежду для репетиций и спектаклей, хотя он упорно отказывался передать мне в ведение счета.

— Не буду я обещать, так нечестно. Крис приезжал посмотреть твои выступления, и ты упивался, красуясь перед ним. Теперь его очередь. Он это заработал тяжким трудом.

Я вырвалась от него и пошла подобрать черную кружевную ночную сорочку. Ему нравилось, когда я ее надевала. Я ненавидела черное белье и ночные сорочки: они напоминали мне о шлюхах и девочках по вызову, а также о моей собственной матери с ее пристрастием к черным аксессуарам.

— Восстань с колен, Джулиан. Ты выглядишь нелепо. Если я решу ехать, ты ничего не сможешь со мной сделать. Кровоподтеки бросаются в глаза, а к тому же, ты настолько привык к моему весу и пропорциям, что другую балерину тебе и не поднять-то толком.