Лепестки на ветру Эндрюс Вирджиния Клео

— Путаясь у коллег под ногами, — закончила я.

— Оказывая тебе самую квалифицированную помощь, — поправил он и прокричал в сторону кухни: — Хенни, я везу Кэтрин в больницу! Скажи Кэрри, когда она проснется. И позвони мадам Марише, поставь для нее пленку, которую мы записали.

Мы предусмотрели все. Когда Пол, подогнав машину, открыл парадную дверь, я услышала, как у меня за спиной с пленки доносится мой собственный голос.

— Мадам, — записала я еще несколько недель назад. — Ваш внук на подходе.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем впереди замаячило здание больницы. Под навесом у входа в приемный покой тревожно шагала туда-сюда одинокая фигура Криса. Со словами: «Слава Богу, добрались! Я уже воображал себе всевозможные несчастья», он помог мне выбраться из машины, а тем временем кто-то другой примчался с креслом на колесиках, и безо всяких предварительных процедур, которым подвергают пациентов, я в мгновение ока оказалась на койке, тяжело дыша из-за очередной схватки.

Спустя три часа родился мой сын. При сем присутствовали и Крис, и Пол, оба со слезами на глазах, но именно Крис приподнял моего сынишку, еще с необрезанной пуповиной, грязного и в крови. Он положил его мне на живот и держал его там, пока другой доктор проделывал все необходимое.

— Кэти… Ты его видишь?

— Он прекрасен, — благоговейно пролепетала я, разглядев темные кудрявые волосики и чудное маленькое красное тельце. В яростном негодовании, совсем как его отец, он размахивал крохотными» кулачками и дрыгал тощими ножками, вереща от всех издевательств, которые над ним учиняли, и от света, так внезапно ударившего ему в глазки, как бывает, когда стоишь в центре сцены.

— Его имя Джулиан Янус Маркет, но я стану звать его Джори.

Мой едва уловимый шепот все-таки расслышали и Крис, и Пол. Я была такая измученная и сонная.

— Почему ты хочешь звать его Джори? — спросил Пол, но сил ответить у меня не было. О причине догадался Крис.

— Будь он блондином, она назвала бы его Кори, но он темненький, и с «Дж» начинается имя Джулиана, а остальное — от Кори.

Мы встретились глазами, и я улыбнулась. Как замечательно, если тебя понимают, и объяснения никогда не бывают нужны.

Часть четвертая

МОЙ МИЛЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ

Если какому-нибудь ребенку пришлось, явившись на свет, как бы войти принцем во дворец, полный восторженных обожателей, то это моему Джори, с его иссиня-черными кудрями, светло-кремовой кожей и темно-темно-синими глазами. Он был вылитый Джулиан, и я могла в избытке дарить ему любовь, которую не дала его отцу.

С самого начала Джори будто бы понимал, что я его мать. Казалось, он узнавал мой голос, мои прикосновения, даже звук моих шагов. При этом он почти так же сильно был привязан к Кэрри, которая каждый вечер бежала домой из приемной Пола, чтобы подхватить его на руки и часами» с ним играть.

— Нам надо поселиться отдельно, — сказал Крис, стремившийся окончательно утвердить себя в роли отца Джори.

В доме Пола это было невозможно.

Я не знала, что ответить на это. Я любила просторный дом Пола, любила быть рядом с ним и Хенни. Мне хотелось, чтобы Джори тоже радовался этим дорожкам в саду, где я катала бы его в коляске, и он был бы окружен красотой. Мы с Крисом не смогли бы дать ему ничего подобного. Крис ведать не ведал о моих астрономических долгах.

Наверху в доме Пол устроил детскую, где были и колыбель, и манеж, и несколько десятков мягких плюшевых зверюшек, с которыми малыш мог играть, не рискуя пораниться или ушибиться. Время от времени Пол и Крис радостно прибегали домой с одинаковыми игрушками, таращились друг на друга и выдавливали улыбку, стараясь скрыть замешательство. Я была вынуждена спасать ситуацию, восклицая:

— Надо же, одна мысль пришла сразу двоим!

И один подарок приходилось возвращать, но ни разу, ни разу я даже не намекнула, чей же именно.

В июне того года, когда Кэрри исполнилось семнадцать, она окончила среднюю школу. В колледж идти она не собиралась: ее вполне устраивало место личного секретаря Пола. Ее пальчики порхали по клавиатуре пишущей машинки, она поразительно быстро и точно печатала со слуха, но при этом по-прежнему мечтала, что кто-то ее полюбит, невзирая на малый рост.

Видя ее несчастной, я опять кипела яростью при мысли о матери. Я начала прикидывать, что бы такое мне предпринять, когда представится шанс. Не было в живых мужа, который мог бы меня удержать, и я была свободна в своих действиях, чтобы заставить мать за все расплатиться, как платила сейчас за ее грехи Кэрри.

День за днем она наблюдала, как Пол и Крис соперничают между собой за мое расположение и, пытаясь меня завоевать, начинают смотреть друг на друга враждебно. Я должна была разрешить эту проблему, которую следовало бы уладить гораздо раньше. Не попадись на моем пути Джулиан, я была бы теперь женой Пола, Джори был бы его сыном, и все же, все же… Джори я любила, каким он был, а по зрелому размышлению решила, что и совместная жизнь с Джулианом была к лучшему. Я уже не та милая, простодушная девочка: двое мужчин многому меня научили. Отныне я сумею добиться своего, когда придет время увести от матери ее нынешнего мужа. Я буду с ним такой же, какой она была с папой. Я буду бросать на него застенчивые взгляды, такие многозначительные, долгие взгляды. Я протяну руку и поглажу его по щеке… А самое большое мое преимущество состояло в том, что я была копией матери, но значительно моложе! Разве он сможет устоять? И я прибавлю в весе несколько фунтов, чтобы придать большую округлость своим формам и дополнительно подчеркнуть наше сходство.

Наступило Рождество, и Джори, которому еще не исполнилось и года, сидел среди подарков, с растерянно вытаращенными глазенками, не зная, что ему делать и какую игрушку взять первой. Клик, клик, клик — щелкали три фотоаппарата. Но в отличие от меня, Кэрри и Криса, у Пола была кинокамера.

— Баю-бай, спокойной ночи, — тихонько пропела Кэрри моему сыну, укачивая его на сон грядущий в Рождественскую ночь. — Пусть небесное волшебство осенит тебя на Рождество…

Я не смогла удержаться от слез, глядя на нее: сама еще почти ребенок, она так мечтала о собственных детях. Крис подошел ко мне сзади и обнял меня за талию, а я откинулась назад, прильнув к нему.

— Сбегать бы за фотоаппаратом, —шепнул он. — Они так трогательно выглядят вдвоем, но я боюсь разрушить очарование. Кэрри так похожа на тебя, Кэти, только вот рост…

Коротенькое словечко «только». Словечко, никогда не позволявшее Кэрри почувствовать себя счастливой.

На лестнице послышались шаги. Я вырвалась от Криса и подошла к кроватке, чтобы уложить сынишку. Стоя спиной, я ощутила присутствие Пола за дверью, Криса уже не было, он ушел к себе.

— Кэти, — окликнула меня Кэрри шепотом, боясь разбудить Джори. — Как ты думаешь, у меня когда-нибудь будет малыш?

— Конечно, будет.

— Я-то сама так не думаю, — проговорила она и засеменила прочь, а я осталась стоять и смотреть ей вслед.

В детскую вошел Пол, поцеловал на ночь Джори и повернулся ко мне, пытаясь меня обнять.

— Нет, — приглушенно сказала я, — не надо, пока Крис здесь.

Он натянуто кивнул и попрощался, а я до рассвета пролежала не сомкнув глаз, ломая голову, как мне разрешить стоявшую передо мной дилемму.

Джори похоже был вполне счастлив и в такой ситуации. Он не был избалован, не ныл и не плакал, не требовал неизвестно чего, а принимал все как есть. Он мог долго и спокойно сидеть, переводя взгляд с одного из нас на другого, будто изучая и определяя, кто кем ему приходится. У него было терпение Криса, спокойная приветливость Кори, и лишь иногда проявлялась порывистость, доставшаяся ему от отца, как, впрочем, и от матери. Но совсем ничего не напоминало мне в нем о Кэрри, настолько чаще ее он улыбался. Хотя Кэрри возилась с ним, как никто другой. Гуляя с Джори на руках в садах Пола, она показывала ему, чем отличаются друг от друга деревья. Без конца что-то объясняла. Она побудила его повторять слова намного раньше, чем он стал бы это делать сам.

— Посмотри, это дубовый листок, — сказала Кэрри как-то раз, когда Джори уже умел ходить, а в воздухе веял весенний ветер. — У всех деревьев листочки отличаются и формой, и запахом, и на ощупь они разные. Все цветочки раскрываются так, чтобы в них легко могла проникнуть пчела, все, кроме розы. Но маргаритки пахнут не так хорошо, как розы, вот пчелки и пролетают мимо, направляясь прямо к розам, которые так скупы на нектар и так высоко держат головки на стройных стеблях.

Она показала на розу, а потом посмотрела на меня. Потом подвела Джори к маргариткам и анютиным глазкам.

— И знаешь, если бы я была пчелкой, то обязательно наведывалась бы к фиалкам и анютиным глазкам, пусть они и не такие высокие.

Она подняла глаза, встретилась со мной взглядом и произнесла странным, напряженным голосом:

— Ты, как роза, Кэти. К тебе слетаются все пчелы, а меня они и не видят даже, так я низко. Пожалуйста, не выходи снова замуж, пока мне не представится возможность. Пожалуйста, если кто-нибудь станет на меня погладывать, не попадайся ему на глаза… И не улыбайся ему, пожалуйста.

До чего же стремительно бегут годы, если каждая минута жизни заполнена присутствием ребенка. Все мы фотографировали, как сумасшедшие: первая улыбка Джо-ри, его первый зуб, а вот он первый раз пробует проползти от меня к Крису, а потом к Полу и Кэрри.

Пол ухаживал за мной все эти два года, и в течение тех же двух лет Крис проходил интернатуру в клермонтской больнице. При взаимной любви и уважении они не могли причинить друг другу боль. Даже заговорить о разделявшей их преграде они были не в состоянии, разве что через меня.

— Все из-за этого городишки, — заявлял мне Крис. — Я думаю, Кэрри чувствовала бы себя намного лучше где-нибудь в другом месте. Все мы были бы вместе.

В саду сгущались сумерки, наш излюбленный час. Пола не было дома, он совершал обходы в трех больницах, а Кэрри развлекала Джори перед сном. На кухне Хенни громыхала кастрюлями и сковородками, сообщая нам таким образом, что она еще на кухне, вся в хлопотах.

Для Криса истекли два года интернатуры, и теперь еще три года он должен был работать по месту жительства. Когда он сообщил мне, что подумывает продолжить подготовку в другой, гораздо более известной больнице, я была глубоко потрясена. Он оставляет меня!

— Прости, Кэти, но меня берут в клинику Майо, а это большая честь. Я пробуду там только девять месяцев, а потом вернусь, чтобы проходить практику здесь. Почему бы вам с Джори не поехать со мной? — Его глаза так и сияли. — Кэрри может остаться с Полом.

— Крис! Ты же знаешь, я не могу!

— Я уеду, и ты тут останешься? — горько спросил он.

— Если бы мне заплатила страховая компания Джулиана, я могла бы позволить себе жить в собственном доме и открыть свою балетную школу. Но они настаивают, что он совершил самоубийство. В полисе есть оговорка, что в случае самоубийства страховка выплачивается только тогда, если перед тем деньги вносились в течение, как минимум, двух лет. Мы делали это с самого дня свадьбы, так что сейчас оговорка утратила силу. И все-таки они отказываются платить.

— Что тебе нужно, так это хороший адвокат. У меня подпрыгнуло сердце.

— Да. Действительно. Отправляйся в клинику Майо без меня, Крис. Я как-нибудь продержусь и клянусь, не выйду замуж, пока ты не возвратишься и не одобришь мой выбор. Думай лучше о том, чтобы самому кого-нибудь найти. В конце концов я не единственная женщина, похожая на нашу мать.

Он вспыхнул.

— Какого черта ты выворачиваешь все наизнанку? Дело в тебе, а не в ней! Как раз то в тебе, что никоим образом о ней не напоминает, и заставляет меня так к тебе стремиться и так тебя желать!

— Крис, мне нужен мужчина, с которым я буду спать, который обнимет меня, если мне будет страшно, поцелует меня и даст мне почувствовать, что я не дрянная и стою любви.

Подступили слезы и голос пресекся:

— Я старалась показать маме, на что я способна, стать прима-балериной, но теперь, когда Джулиана больше нет, все, чего мне хочется — это плакать под балетную музыку. Крис, мне его так не хватает.

Я припала к его груди и разрыдалась.

— Я должна была лучше к нему относиться, тогда он не размахивал бы кулаками. Я была ему необходима и предала его. А тебе я не нужна. Ты сильнее, чем он. Да и Полу я тоже, в общем-то, не нужна, иначе он добился бы, чтобы мы сразу же поженились…

— Мы можем поселиться вместе и… и… — тут он запнулся и покраснел.

Я не дала ему договорить.

— Нет! Неужели ты не видишь, что ничего не получится?

— Мне кажется, ты просто хочешь, чтобы не получилось, — жестко отрезал он. — Но я дурак и всегда им был, потому что мечтал о несбыточном. Я и сейчас настолько глуп, что хочу опять сидеть вместе с тобой под замком и быть единственным доступным тебе мужчиной!

— Что ты несешь!

Он стиснул меня в объятиях.

— Что несу? Да простит меня Бог, но я именно это имею в виду! Тогда ты принадлежала мне, и по-своему та наша жизнь вдвоем сделала меня лучше, чем я мог бы быть… И ты сама заставила меня вожделеть тебя. Ты могла бы посеять во мне ненависть к тебе, а посеяла любовь.

Я отрицательно покачала головой: ведь я лишь естественным образом переняла манеру поведения моей матери с мужчинами. Я глядела на него, дрожа, пока он меня не отпустил. Повернувшись, чтобы убежать в дом, я точно споткнулась. Передо мной маячила фигура Пола! Я что-то виновато забормотала от испуга, вытаращившись на него, но он отвернулся и зашагал прочь. Ох! Он все видел и слышал! Я потопталась на месте и кинулась обратно туда, где, прислонившись к стволу самого старого дуба, стоял Крис.

— Смотри, что ты наделал! — закричала я. — Забудь меня, Крис! Я не единственная женщина на свете!

Он перевел на меня будто незрячие глаза и произнес:

— Для меня ты единственная на свете.

Подошел октябрь, а вместе с ним отъезд Криса. Смотреть, как он упаковывает вещи, знать, что он уезжает, говорить «до свидания» с таким видом, точно тебе безразлично, когда он вернется — все это терзало мне сердце, а лицо тем временем безмятежно улыбалось.

Я плакала в розовой беседке. Теперь должно было стать легче. Мне не придется без конца держать Пола на расстоянии, чтобы не обидеть Криса. Мне не надо будет больше взвешивать каждую улыбку и немедленно компенсировать одному то, что прежде досталось другому. Мне открылась прямая без всяких препятствий дорога навстречу Полу, но вдруг мне кое-что попалось на глаза. Фотография матери, выходящей из самолета с мужем, который следовал за ней, поотстав на шаг. Она возвращалась в Грингленн! Я вырезала из газеты снимок вместе с подписью и вложила себе в альбом. Будь она по-прежнему далеко, я быть может рано или поздно вышла бы замуж за Пола. В этой ситуации, однако, я предприняла нечто, раньше совершенно в мои планы не входившее.

Мадам Мариша, что называется, стала сдавать, и ей понадобился помощник. Поэтому я отправилась к ней, намереваясь убедить ее, что я, а не кто-то другой, должна буду заведовать школой, если… понимаете ли, ведь никогда нельзя знать заранее…

— Я не собираюсь умирать, — бросила она. Затем кивнула с недовольным видом, и в ее черных глазах мелькнуло подозрение.

— Но я понимаю, что ты вполне можешь считать меня старой, хоть самой мне так не кажется. Но не вздумай пытаться поставить на своем и руководить мной. Я здесь главная, главной и останусь, пока не сойду в могилу!

К ноябрю я осознала, что работать с мадам Маришей решительно невозможно. Ее суждения обо всем и вся были непоколебимы, тогда как у меня были свои представления о некоторых вещах. Но мне нужны были деньги и свой дом. Я пока не созрела выйти замуж за Пола, а останься я с ним, это неизбежно произошло бы. Много лет я провела, строя планы и мысленно расставляя западни. Пришло время сделать ход. И первой пешкой в игре должен был быть господин адвокат. Если бы я и дальше жила у Пола, ничего бы не вышло, и хотя он возражал, говоря, что это только приведет к лишним расходам, я объяснила ему свое желание стать самой собой, и, обосновавшись в собственном жилище, понять, наконец, чего же я хочу. Он поглядел на меня сначала озадаченно, а потом испытующе.

— Хорошо, Кэтрин, поступай, как знаешь. Ты ведь все равно сделаешь по-своему.

— Я так решила только из-за того, что Крис просит меня не выходить замуж, пока такая возможность не появится у Кэрри, и не хочет, чтобы я жила у тебя, пока… пока он в отъезде… — Закончила я весьма неубедительно, да еще как солгала!

— Понимаю, — сказал он с кривой улыбкой. — Совершенно очевидно, что со дня смерти Джулиана я соперничал с ним за твою благосклонность. Я пробовал говорить об этом с ним, но он отказывался слушать. Теперь я пытаюсь поговорить с тобой, и уже ты сама не хочешь. Поэтому отправляйся жить отдельно, будь сама себе хозяйкой, а когда почувствуешь себя достаточно взрослой, чтобы вести себя соответственно, возвращайся ко мне.

РАЗЫГРЫВАЕТСЯ ГАМБИТ

Сняв маленький коттедж на полпути из Клермонта в Грингленн, я сразу набросала письмо матери, намереваясь ее шантажировать. Я погрязла в долгах, у меня на руках был ребенок, да и о Кэрри надо было позаботиться. До сих пор оставались неоплаченными огромные долги Джулиана в нью-йоркских магазинах, так же, как и счета за пребывание в больнице и похороны, плюс мой собственный больничный счет за роды. Кредитные карточки всех проблем не решали. Ни на секунду я не могла допустить мысли о том, чтобы занять у Пола. Он и без того достаточно сделал. Мне необходимо было доказать, что я лучше мамы, умнее и находчивее ее… И что иное могла я предпринять, если не написать ей письмо, подобно тому, как сама она написала бабушке после гибели папы? Отчего бы не попросить у нее какой-то жалкий миллион? Почему бы нет? Она сильно нам задолжала! Эти деньги принадлежали и нам тоже! Получив их, я смогла бы расплатиться со всеми долгами, вернуть полученное от Пола и сделать что-нибудь для того, чтобы Кэрри стала счастливее. Если у меня и были какие-то угрызения совести, поскольку я некоторым образом собиралась поступить так же, как некогда она, то я отмела их, подумав, что она сама виновата! Сама напросилась! Джори не будет жить в нужде, в то время как она имеет так много!

Наконец после нескольких неудачных попыток я создала по моим представлениям совершенное во всех отношениях послание вымогательницы:

«Дорогая миссис Уинслоу!

В давние пенсильванские времена жили-были муж с женой, у них было четверо детей, которых вы звали дрезденскими куколками. Ныне одна из этих куколок лежит в сырой земле, а другая не вышла ростом, потому что была лишена солнечного света, свежего воздуха и любви, в которой ей отказала мать, когда она более всего в этом нуждалась. Теперь у куколки-балерины есть крошка-сын и нет денег. Зная, что Вы, миссис Уинслоу, не слишком благоволите к детям, из-за которых на ласкающее Вас солнышко может набежать тучка, я с Вашего разрешения перейду прямо к делу. Кукла-балерина требует себе один миллион долларов, если Вы желаете сохранить остальные Ваши миллионы или миллиарды. Можете выслать мне чек на мой абонентский ящик и будьте уверены, миссис Уинслоу, если Вы этого не сделаете, достопочтенный адвокат, господин Бартоломью Уинслоу, наслушается разных страшных историй, чего, я уверена, Вам вовсе не хочется. Искренне Ваша куколка-балерина, Кэтрин Доллангенджер Маркет».

Каждый день я ждала, что получу с почтой чек. И каждый новый день приносил мне разочарование. Я написала еще одно письмо, затем еще и еще. Семь дней подряд я отправляла ей письма, а в сердце у меня закипала бешеная злоба. Что значил для нее какой-то паршивый миллион при ее-то богатстве? Я ведь не просила многого. Так или иначе, часть этих денег причиталась нам.

После нескольких месяцев бесплодного ожидания, когда миновали Рождество и Новый год, я решила, что прождала достаточно долго. Она думала просто проигнорировать меня. Я заглянула в телефонный справочник и тут же условилась о встрече с адвокатом Бартоломью Уинслоу.

Шел февраль. Джори исполнилось три года. Он должен был провести вторую половину дня с Хенни и Кэрри, а я, одевшись как можно лучше и тщательно уложив волосы, вошла в шикарно обставленную контору, чтобы полюбоваться на мужа своей матери. Наконец-то я могла поглядеть на него вблизи, и глаза его на этот раз были открыты.

Он медленно поднялся с растерянным выражением на лице, будто он помнил, что встречал меня раньше, но никак не мог припомнить, где же именно. В памяти у меня выплыла та ночь, когда я тайком пробралась в огромные апартаменты матери в Фоксворт Холле и обнаружила Барта Уинслоу, спящим в кресле. Тогда у него были длинные темные усы, и я осмелилась поцеловать его, считая, что он крепко спит… а это оказалось не так! Он видел меня и решил, что я ему привиделась во сне. Последствия одного поцелуя украдкой, о котором позже довелось услышать Крису, привели нас с братом на путь, каким мы никогда бы не пошли по доброй воле. А теперь мы держали ответ за это, и по ее вине мы с Крисом жили в разлуке, силясь пресечь зло, которое она породила. Я не могла пойти на то, чтобы Пол стал моим мужем, пока не заставлю ее за все заплатить, причем не только деньгами. Тем временем он улыбался мне броско, красивый муж моей матери, и я впервые убедилась в неотразимости его обаяния. Вдруг глаза его загорелись светом узнавания:

— Не сойти мне с этого места, если передо мной не мисс Кэтрин Дал, изумительная балерина, при взгляде на которую у меня перехватывает дыхание, стоит ей появиться на сцене. Я необыкновенно счастлив, что вам понадобился адвокат, и вы выбрали меня, хоть и теряюсь в догадках по поводу причины, приведшей вас сюда.

— Вы видели мои выступления? — спросила я ошелом-ленно.

Если это так, то значит мама должна была быть с ним! А я и ведать не ведала! Я оживилась, затем притихла, погрустнела и смешалась. Где-то глубоко в душе еще теплилась не задушенная до конца ненавистью искра той любви, которую я питала к матери, будучи юной и доверчивой.

— Моя жена — любительница балета, — продолжал он. — Честно говоря, меня он не слишком привлекал до того, как она стала вытаскивать меня на каждое ваше выступление. Но скоро я научился получать удовольствие, в особенности, когда вы и ваш муж танцевали ведущие партии. Вообще-то, жена, кажется интересуется балетом только в вашем исполнении. Я было начал опасаться, не влюбилась ли она в вашего мужа: он немного на меня похож.

Уинслоу взял мою руку и поднес ее к губам, вскинув глаза и улыбнувшись с подкупающей непосредственностью человека, знающего себе цену дамского угодника, привыкшего вести счет победам.

— Вне сцены вы даже красивее, чем на сцене. Что вы делаете в этих краях?

— Я здесь живу.

Он пододвинул мне стул и усадил поближе к себе, чтобы видеть мои скрещенные ноги. Он облокотился на край стола и наклонился ко мне, предлагая мне сигарету, от которой я отказалась. Он зажег свою и спросил:

— Вы в отпуске? Приехали навестить мать своего мужа? Я поняла, что он ничего не знает о Джулиане.

— Мистер Уинслоу, мой муж скончался от травм, полученных в автокатастрофе, больше трех лет назад, вы не слышали об этом?

Казалось, он был потрясен и немного растерялся.

— Нет, не слышал. Мне очень жаль. Примите мои запоздалые соболезнования. — Он вздохнул и затушил сигарету. — Вы были великолепны в танце. Ужасно жаль. Вы производили такое впечатление на мою жену, что она плакала.

А как же! Еще бы ей не впечатлиться. Я предупредила последующие вопросы, перейдя прямо к цели своего визита, и вручила ему страховой полис Джулиана.

— Он застраховался вскоре после нашей свадьбы, а теперь они не желают платить, считая, что он перерезал трубку капельницы. Но, как видите, после выплаты взноса в течение двух лет оговорка о самоубийстве потеряла силу.

Он сел, чтобы внимательнее прочесть документ, потом опять посмотрел на меня.

— Посмотрим, что я смогу сделать. Деньги нужны вам немедленно?

— Кому же они не нужны, мистер Уинслоу? Разве что миллионерам, — я улыбнулась и чуть вскинула голову, подражая матери. — У меня есть сотни счетов и маленький сын, которого надо растить.

Он спросил, сколько лет моему сыну. Я ему сказала. Он выглядел явно смущенным и сбитым с толку, когда я воззрилась на него полузакрытыми глазами с поволокой, слегка запрокинув голову и немного склонив ее набок, совсем как делала мать, жеманничая с мужчинами. Когда я его поцеловала, мне было всего пятнадцать. Теперь он стал гораздо красивее. Его зрелое лицо было худым и удлиненным, с чересчур выступающими скулами, но при этом обладало необыкновенной мужественной привлекательностью. Что-то в его облике выдавало повышенную чувственность. Я удивилась, что мать так и не послала мне чек. Быть может мои письма до сих пор следовали за ней с места на место.

Барт Уинслоу задал еще около дюжины вопросов и пообещал взвесить, что он сможет предпринять.

— Если уж моя жена разрешает мне оставаться дома и заниматься практикой, стало быть, я неплохой адвокат.

— Ваша супруга весьма богата, не так ли? Это замечание ему явно не понравилось.

— Пожалуй, — сдержанно ответил он, давая понять, что не склонен обсуждать эту тему. Я встала, собираясь уходить.

— Готова поспорить, ваша богатая жена водит вас на расшитом каменьями поводке, точно пуделя, мистер Уинслоу. Богатые женщины, они всегда так. Понятия не имеют о том, что значит зарабатывать на жизнь, и я, по правде говоря, сомневаюсь, ведомо ли это вам.

— Клянусь Богом, — выпалил он, вскакивая из-за стола, и встал, широко расставив ноги, — если вы действительно так полагаете, зачем тогда пришли сюда? Обратитесь к другому адвокату, мисс Дал. Я не заинтересован в клиенте, который меня оскорбляет и без уважения относится к моим возможностям.

— Нет, мистер Уинслоу, мне нужны вы. Я хочу, чтобы вы подтвердили, что знаете свое дело, как заявляете.

— Возможно и для вас это будет случай кое-что доказать самому себе; например, что вы все-таки не купленная богачкой игрушка.

— У вас лицо ангела и язык блудницы, мисс Дал! Я позабочусь о том, чтобы страховка вашего мужа была выплачена. Я вызову их в суд и пригрожу предъявить иск. Ставлю десять к одному, они все выполнят за десять дней.

— Замечательно, — сказала я. — Дайте тогда мне знать, потому что, как только я получу деньги, я перееду.

— Куда? — спросил он, шагнув вперед и удерживая меня за руку.

Я рассмеялась, глядя ему прямо в лицо и употребляя обычные ужимки женщины, стремящейся заинтересовать мужчину.

— Если вы хотите поддерживать контакт, я так и быть сообщу вам, куда еду.

Через десять дней Бартоломью Уинслоу, верный своему слову, приехал ко мне в балетную школу с чеком на сто тысяч долларов.

— Ваш гонорар? — спросила я, знаком отсылая сбежавшихся девчонок и мальчишек.

На мне был облегающий тренировочный костюм, и он прямо-таки ел меня глазами.

— Ужин в восемь часов во вторник на той неделе. Оденьтесь в голубое под цвет ваших глаз, и мы обсудим размеры моего гонорара, — ответил он и направился к выходу, даже не дожидаясь моей реакции.

Когда он ушел, я обвела взглядом ребятишек, занятых упражнениями, точно взирая на происходящее с высоты, и ощутила горькое презрение к собственной жалкой персоне, которой так восторгается эта невинная мелюзга. Мне стало грустно и за себя, и за них.

— Кто это привозил тебе чек? — поинтересовалась мадам Мариша после того, как занятия закончились.

— Адвокат, которого я наняла, чтобы заставить раскошелиться страховую компанию Джулиана. Он этого добился.

А, — протянула она, тяжело опускаясь на свой старый вращающийся табурет. — Теперь у тебя завелись деньги, ты можешь заплатить по счетам, и, я думаю,ты уйдешь из школы и куда-нибудь уедешь, да?

— Я пока не совсем представляю, что делать дальше. Но вы должны согласиться, мадам, что мы с вами не очень-то ладили, правда?

— Слишком уж у тебя много идей, которые мне не по душе. Ты воображаешь, что знаешь больше моего! Возомнила, что проработала здесь несколько месяцев и можешь отправляться открывать новую школу! — Она злорадно улыбнулась, увидев, как я вздрогнула от неожиданности, подтвердив верность ее догадок. — Так… По-твоему, я тоже круглая дура? Да тебе по гроб жизни не найти другую такую, как я. Я тебя насквозь вижу, Кэтрин. Ты меня не любишь, не любила и любить не будешь. И все-таки ты явилась сюда, чтобы понять, как браться задело… я опять права? Ну и что, мне плевать. Балетные школы появляются и исчезают, но школа балета Розенковых будет всегда! Когда-то я собиралась передать ее Джулиану, но он погиб, и тогда я решила, что после моей смерти я завещаю ее тебе. Но я не сделаю этого, если ты увезешь сына и не дашь мне его учить!

— Воля ваша, мадам, но я заберу Джори с собой;

— Зачем? Ты думаешь, что сможешь учить его так же хорошо, как я?

— Не скажу наверняка, но надеюсь, что смогу. Мой сын может и не захотеть становиться танцовщиком, — продолжала я, не обращая внимания на ее неподвижный тяжелый взгляд. — Если в один прекрасный день он предпочтет именно это, думаю, что буду хорошим учителем, не хуже прочих.

— Если он предпочтет именно это! — она точно стреляла словами. — Разве есть у сына Джулиана какой-то другой выбор, кроме балета? Он у него в крови, а еще более, в сердце! Он либо будет танцевать, либо сгинет!

Я встала, собираясь уходить. Я намеревалась быть с ней доброй, думала позволить ей участвовать в воспитании Джори… Но злоба в ее холодных глазах побудила меня переменить решение. Она превратит моего сына в то же, во что превратила Джулиана: в человека, имеющего один-единственный выбор, а потому обреченного никогда не обрести удовлетворения жизнью.

— Я не предполагала говорить вам это сегодня, мадам, но вы вынуждаете меня так поступить. Вы заставили Джулиана поверить, что если он не сможет танцевать, жизнь утратит всякий смысл. И он оправился бы от перелома шеи и внутренних повреждений, но не от ваших слов, что больше ему не танцевать. А ведь он вас услышал. Он не спал. И предпочёл умереть! Само по себе то, что он был в состоянии двигать свободной рукой и даже оказался способен стащить ножницы из кармана той сиделки, уже свидетельствует о начавшемся выздоровлении, но впереди он не видел ничего, кроме унылой пустыни, где не существует балета! Так вот, мадам… с моим сыном вы такого не сделаете! Мой сын получит возможность сам выбрать, какой жизни ему хочется, и я молю Бога, чтобы это был не балет!

— Ты дура! — выпалила она, вскакивая, и принялась ходить туда-сюда перед своим старым, видавшим виды столом. — Нет ничего прекраснее преклонения поклонников, грома аплодисментов, ощущения в ладони колючих стеблей розового букета! И очень скоро ты сама в этом убедишься! Надеешься увезти подальше внука моего мужа и уберечь от балета? Джори будет танцевать, и я не умру, пока не увижу его на сцене, где он будет заниматься тем, что ему на роду написано… или умрет!

Может ты для того рослого красавца-врача хочешь поиграть в мамочку и женушку? — осклабилась она, презрительно выпятив губу. — Ну что же… черт с тобой, Кэтрин, если тебе ничего больше не надо от жизни.

Она запнулась, и откуда-то глубоко изнутри ее гортани поднялись рыдания, сделав ее голос, до этой минуты высокий и пронзительный, снова хриплым и грубым.

— Да, давай… или замуж за этого верзилу-доктора, по которому ты сохла еще с тех времен, когда явилась ко мне со своими сияющими, точно у ребенка, глазками и свежим личиком… Иди, сломай и его жизнь тоже!

— Сломать и его жизнь тоже? — глупо переспросила я. Она все металась туда и обратно.

— Тебя что-то гложет, Кэтрин! Что-то точит тебя изнутри! Кипит ненавистью в твоих глазах и заставляет тебя стискивать зубы! Я знаю таких, как ты. Ты губишь всякого, кого с тобой сводит судьба, и да поможет Бог тому мужчине, который полюбит тебя так же сильно, как любил тебя мой сын!

Неожиданно меня будто окутал какой-то таинственный, невидимый покров, наделивший меня холодной, отрешенной уравновешенностью матери. Никогда раньше я не чувствовала себя настолько неуязвимой.

— Спасибо за то, что вразумили меня, мадам. Прощайте и всего вам доброго. Вы больше не увидите ни меня, ни Джори.

Я повернулась и ушла. Навсегда.

Во вторник вечером Барт Уинслоу возник у дверей моего коттеджа. Он оделся с особым старанием, а я была в голубом. Он улыбнулся, польщенный, что я послушалась и повез меня в китайский ресторан, где мы ели палочками, а весь интерьер был черно-красным.

— Вы самая красивая женщина из всех, с кем я знаком, за исключением моей жены, — сказал он, пока я читала выпавшую мне с заказом записку-сюрприз «Остерегайтесь необдуманных действий».

— Большинство мужчин не упоминают своих жен во время встречи с другой женщиной. Он перебил меня:

— Я — не большинство. Я лишь сообщаю вам, что вы не самая красивая из моих знакомых женщин.

Я мило улыбнулась, пристально глядя ему в глаза. Мне было ясно, что я раздражала, притягивала и более всего интриговала его. А когда мы танцевали, я поняла, что еще и возбуждаю в нем волнение.

— Что значит красота при полной безмозглости? — спросила я, приподнявшись на цыпочки и задевая его ухо. — Куда годится красавица, когда она стареет, толстеет и в ней нет больше никакой изюминки?

— Вы — самая дрянная бабенка из всех, кого я встречал! — он сверкнул темными глазами. — Да как вы смеете намекать, что моя жена глупа, стара и толста? Она выглядит очень молодо для своих лет!

— Как и вы, — заметила я с коротким издевательским смешком. Он побагровел. — Но не волнуйтесь, господин адвокат… я не попытаюсь с ней состязаться, мне не нужен домашний пуделек.

— Леди, — холодно произнес он, — вам это и не грозит. Скоро я уезжаю открывать отделение моей конторы в Виргинии. Мать моей жены неважно себя чувствует, и при ней должен кто-то находиться. Как только вы со мной рассчитаетесь, можете попрощаться с человеком, к которому вы совершенно очевидно поворачиваетесь наиболее неприглядной стороной своей натуры.

— Вы так и не назвали размер гонорара.

— Я еще не решил.

Отныне я знала, куда мне направиться: обратно в Виргинию, чтобы обосноваться где-то поблизости от Фоксворт Холла.

Теперь я могла начинать мстить по-настоящему.

— Но Кэти, — слезно взывала ко мне Кэрри, страшно опечаленная, что мы покидаем Пола и Хенни. — Я никуда не хочу! Я люблю доктора Пола и Хенни! Поезжай сама куда твоей душе угодно, но оставь меня тут! Неужели ты не видишь, ведь доктор Пол не хочет, чтобы мы уезжали? Неужто тебе не безразлично, что ты его обижаешь? Ты всегда его обижаешь! А я не хочу!

— Доктор Пол для меня очень много значит, Кэрри, и я не хочу его огорчать. И все-таки есть некоторые вещи, которые мне приходится делать. А твое место со мной и Джори, Кэрри. Пола надо избавить от стольких нахлебников, чтобы он мог найти себе жену. Ты разве не замечаешь, что мы для него обуза?

Она попятилась и уставилась на меня:

— Кэти, но он хочет, чтобы его женой была ты!

— Он не говорил мне этого уже очень, очень давно.

— Не говорил, потому что тебя уже заклинило на отъезде. Мне он сказал, что желает тебе достичь того, к чему ты стремишься. Он слишком тебя любит. Будь я на его месте, я заставила бы тебя остаться и не посмотрела на то, что тебе там взбрело на ум! — Тут она разрыдалась и выбежала из моей комнаты, с грохотом захлопнув дверь своей спальни.

Я пошла к Полу и объяснила ему, куда и зачем еду. Счастливое выражение у него на лице сменилось грустью, и глаза затуманились.

— Да, я все время подозревал, что ты ощутишь необхо-димость вернуться туда и встретиться с матерью лицом к лицу. Я наблюдал, как ты вынашиваешь свои планы и надеялся, что ты попросишь меня отправиться вместе с тобой.

— Это я должна сделать сама, — сказала я, взяв обе его руки в свои. — Пойми, пожалуйста, пойми, что я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить.

— Я понимаю, — просто ответил он. — Желаю удачи, моя Кэтрин. Желаю счастья. Пусть тебя ждут впереди только ясные, солнечные дни, и пусть ты добьешься того, чего хочешь, независимо, вхожу я в твои планы или нет. Когда я тебе понадоблюсь, если я вообще тебе понадоблюсь, то буду здесь ждать случая снова сделать все, что смогу. И каждую минуту буду любить тебя и скучать по тебе… Просто помни: стоит тебе захотеть, я окажусь тут как тут.

Я не заслуживала его. Он был чересчур хорош для такой, как я.

Мне не хотелось, чтобы Крис или Кэрри знали, куда именно я направляюсь в Виргинии. Крис писал мне раз или два в неделю, и я отвечала на каждое письмо, но ни словом не обмолвилась о переезде… Он сам поймет, когда увидит новый адрес.

Стоял май месяц, когда на следующий день после двадцатилетия Кэрри, которое мы отметили без Криса, Кэрри, Джори и я отбывали в путь, медленно выезжая на шоссе с аллеи перед домом Пола, куда мы заехали попрощаться. Пол махал нам, и, взглянув в зеркало заднего вида, я увидела, как он полез в нагрудный карман за носовым платком. Продолжая махать, он промокнул слезы в уголках глаз.

Хенни неотрывно смотрела нам вслед. Мне показалось, я поняла, что было написано в ее выразительных черных глазах.

Идиотка, идиотка, идиотка, если уезжаешь и покидаешь такого хорошего человека!

Что ж, лучшим доказательством моего идиотизма было то, что в этот солнечный день я отправлялась в сторону гор Виргинии со своей крошкой-сестрой и сынишкой, устроившимся на соседнем сиденье. Я была вынуждена так поступить, натура побуждала меня искать отмщения в месте нашего давнего заключения.

ГИБЕЛЬНЫЙ ЗОВ ГОР

В последний момент я решила не рисковать и не встречаться с Бартом Уинслоу, пусть даже только для того, чтобы заплатить ему причитающийся гонорар, поэтому просто опустила в почтовый ящик чек на двести долларов, полагая это достаточным, независимо от того, так ли это на самом деле.

Вместе с Кэрри, сидевшей рядом со мной, Джори у нее на коленях, я мчалась прямо к горам Блю Ридж. Кэрри уже была в восторге от поездки и, широко раскрывая свои большие голубые глаза, комментировала все, что нам попадалось в дороге.

— Ох, я обожаю путешествовать! — со счастливым видом говорила она.

Когда Джори сморился, она заботливо соорудила ему постельку на заднем сиденье и примостилась рядом, следя, чтобы он не скатился на пол.

— Он такой красавчик, Кэти. У меня будет не меньше шести детей, а то и больше. Я хочу, чтобы половина из них походила на Джори, другая половина — на тебя и Криса, а еще двое-трое — на Пола.

— Я люблю тебя, Кэрри, и потому жалею: ты замахнулась на целую дюжину, а не на шестерых.

— Не беспокойся, — отозвалась она, устраиваясь поудобнее, чтобы вздремнуть самой. — Никому я не понадоблюсь, и у меня не будет своих детей, так что я буду любить твоих.

— Неправда. У меня предчувствие: как только мы поселимся в нашем новом доме, у мисс Кэрри Доллангенджер Шеффилд появится любовь. Спорим на пять долларов? — Она улыбнулась, но спорить не стала.

По мере того, как я вела машину все дальше на северо-запад, и вокруг сгущалась ночь, Кэрри все больше задумывалась. Она глядела на звезды, потом на меня, и в ее огромных глазах все заметнее читался испуг.

— Кэти, мы что, возвращается туда?

— Не совсем, — это все, что я ответила и молчала до самой гостиницы, где мы остановились на ночь.

На следующее утро агент по недвижимости, рослая, мужеподобная, до мозга костей деловая женщина, первым делом повезла нас осматривать «собственность, предназначенную к продаже».

— Вам ведь нужно что-нибудь небольшое, практичное, и не слишком дорогое. Почти все дома в округе весьма недешевы. Но есть и несколько домиков, в которых богатые семьи размещали своих гостей или селили прислугу. Один из них очень милый с чудесным цветником.

Этот пятикомнатный коттедж она показала нам в первую очередь, он сразу меня покорил и, думаю, Кэрри тоже, но я предупредила, чтобы она ничем не выдавала своего одобрения. Я немного попридиралась, чтобы слегка поубавить энтузиазма у агента.

— Камин похоже не работает.

— Прекрасный камин с хорошей тягой.

— А плита газовая или масляная?

— Пять лет назад провели газ и модернизировали ванную с кухней. Здесь жила супружеская пара, они работали у Фоксвортов там на холме, но потом переехали во Флориду, продав дом. Они любили этот дом.

Еще бы. Только очень любимый обитателями дом мог изобиловать этими мелкими деталями, делавшими его неповторимым. Я купила его и подписала все бумаги без адвоката, хотя предварительно внимательно все изучила и настояла, чтобы документы прошли проверку.

— У нас будет духовка со стеклянной дверцей, — сказала я Кэрри, которая любила готовить; и слава Богу, потому что у меня на это не было времени. — А еще мы сами перекрасим весь дом изнутри и сэкономим деньги.

Мне уже становилось ясно, что после того, как я оплачу все счета и выложу наличные за коттедж, от моих ста тысяч останется не так уж много. Но я не просто так, очертя голову, кинулась в это предприятие. Пока Кэрри оставалась с Джори в мотеле, я посетила даму, преподававшую балет, а теперь желавшую продать свою школу и уйти на покой. Она оказалась миниатюрной блондинкой под семьдесят. Похоже, ей было приятно меня видеть. Мы пожали друг другу руки и договорились о цене.

— Я видела вас на сцене с вашим мужем, и право слово, мисс Дал, хоть я и в восхищении, что именно вы купили мою школу, какая же все-таки досада: вы так рано кончили танцевать. Я бы ни за что не прекратила выступать в двадцать семь лет, ни за что!

Но она — не я. У нее позади не было моего прошлого, моего детства. Убедившись, что я твердо намерена заключить сделку, она дала мне список учеников.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

В книге, которую вы держите в руках, известный документалист Игорь Прокопенко собрал самые разные ве...
В этой небольшой и яркой книге выдающийся философ Марта Нуссбаум обосновывает важность гуманитарных ...
Жанр фэнтези давно и прочно любим широкими кругами читателей. В романе Г. Беломестновой рядом с реал...
Таинственное исчезновение главной распорядительницы наследия семьи и потомственной ведьмы Роуан Мэйф...
Данное учебно-методическое пособие написано в соответствии с ФГОС ВПО, рабочими программами по дисци...
Блистающий Пояс вокруг планеты Йеллоустон состоит из десяти тысяч анклавов, обитаемых космических ст...