Против Рубена Волфа Зусак Маркус
Похоже, он напряженно думает. Потом наблюдает, как мы с Рубом вновь тузим друг друга.
С не той перчаткой труднее. Мы оба пропускаем больше ударов, но мало-помалу входим в ритм. Описываем круги. Руби выбрасывает кулак. Я подныриваю. Отскакиваю. Прохожу на ближнюю. Хлесь! Достаю в подбородок. И еще по ребрам. Он отвечает. Дыхание у него жесткое, его кулак обдирает мне скулу, потом попадает в горло.
– Прости.
– Норм.
Мы продолжаем.
Руб приваривает мне под ребра, вышибает дух. У меня вырывается беззвучный подвизг.
Руб стоит.
Я тоже, но сломавшись пополам.
– Прикончи его, – командует Перри.
Руб выполняет.
Первым, придя в себя, я вижу уткнувшуюся мне в лицо собачьежуткую морду Пушка. Потом я вижу Перри, он лыбится. Потом вижу Руба, он встревожен.
– Я нормально, – говорю ему.
– Молодец.
Они подымают меня, и мы возвращаемся на кухню, Руб с Перри садятся. Я валюсь на стул. Такое чувство, что сейчас отдам концы. По краям поля зрения какая-то зеленая кайма. В ушах шелест помех.
Перри показывает на холодильник.
– Точно пива нет?
– Ты что, алкаш, или кто?
– Просто люблю иногда хлопнуть пивка.
– Ну… – говорит Руб прямо, – у нас нет.
Ему слегка не по себе, что он меня вырубил, я вижу. Я вспоминаю, как он говорил: «В жизни меня не волнует ничего, кроме…»
Перри решает вернуться к делу.
Его слова как гром среди ясного неба.
Слова такие:
– Я бы взял вас обоих.
Руб удивленно сопит и трет нос.
Перри переводит взгляд на Руба и поясняет:
– Ты… – и лыбится. – Ты умеешь драться. Факт. – Потом смотрит на меня – А у тебя есть стержень… Глядите, о чем я еще не рассказал – чаевые. Люди бросают деньги тебе в угол, если видят, что у тебя есть стержень, а… Кэмерон, правильно?
– Угу.
– Вот, у тебя он железобетонный.
Силясь сдержаться, улыбаюсь. Горе с чуваками вроде этого Перри. Ты их ненавидишь, а все равно им улыбаешься.
– Ну и вот как все будет. – Он смотрит на Руба. – Ты будешь выигрывать бои и станешь звездой, потому что ты проворный, молодой, и у тебя корявый, но почему-то симпатичный череп.
Теперь и я смотрю на своего брата. Оглядываю его, и это все правда. Он хорош собой, но на странный манер. Какой-то внезапный, грубый, зазубренный. Какая-то пролетная красота, которая больше вокруг Руба, чем на нем. Скорее, ощущение, ореол, что ли.
Перри смотрит на меня.
– А ты? Тебе, скорее всего, придется огребать, но если драться будешь честно, не липнуть к канатам, то баксов до двадцати будешь собирать: публика увидит твой стержень.
– Спасибо.
– Не за что благодарить. Я говорю, как есть. – Дальше без обиняков: – Так соглашаетесь, нет?
– Не знаю, как вот с братом, – признается Руб осторожно, – он, конечно, держит удар у себя за домом, но это не то, что получать каждую неделю от какого-то чела, который хочет тебя убить.
– У него каждый раз будет новый противник.
– И что?
– Большинство там хорошие бойцы, но есть и полное ни рыба ни мясо. Просто сильно нуждаются в деньгах. – Перри жмет плечами. – Как знать. Малыш может и победить раз-другой.
– Какие другие опасности?
– Вообще?
– Угу.
– Вообще, такие, – он перечисляет, – крутые ребята смотрят матч, и, если ты сливаешь поединок, они могут тебя порешить. С этими ребятами приходят классные девчонки, и, если ты до них дотронешься, тебя могут порешить. В прошлом году копы чуть не накрыли старую фабрику в Петершэме, где мы проводили бои. Если они тебя поймают – порешат. Поэтому в такой ситуации – беги.
Перри ужасно доволен собой, особенно последним замечанием:
– Но самая страшная опасность – это кинуть меня. Если так сделаете, я вас порешу, а я – это хуже, чем все остальные вместе взятые.
– В общем, справедливо.
– Ну что, подумаешь?
– Да.
Ко мне:
– А ты?
– Я тоже.
– Лады. – Он встает и протягивает свой телефонный номер. Он записан на обрывке картона. – У вас четыре дня. Позвоните мне в понедельник вечером, ровно в семь. Я буду дома.
У Руба еще два вопроса.
Первый:
– Что если мы согласимся, а потом захотим уйти?
– До августа вы должны предупредить меня за две недели или найти кого-то себе на замену. Всё. Люди все время уходят – это жесткая игра. Я все понимаю. Предупреди за две недели или три серьезных имени тех, кто хорошо умеет драться. Таких везде полно. Незаменимых нет. Если дотянешь до августа, надо завершить сезон, остаться до сентября, когда полуфиналы пойдут. Гляди, у нас ведь жеребьевка, турнирная таблица, все дела. Бывают финалы и все такое, там растут ставки.
Второй вопрос:
– В какой весовой категории мы будем драться?
– Вы оба легковесы.
Это вызывает вопрос у меня.
– А придется нам драться друг с другом?
– Может, но вероятность слабая. Время от времени ребятам из одной команды приходится драться друг с другом. Такое случается. А что, у вас с этим сложности?
– Да, в общем, нет, – это говорит Руб.
– Тоже нет.
– А чего спросил тогда?
– Просто интересно.
– Остались вопросы?
Мы соображаем.
– Нет.
– Отлично.
Мы провожаем Перри Коула за дверь. На крыльце он нам напоминает:
– Не забудьте, четыре дня. В понедельник в семь вечера вы мне звоните: да или нет. Если вы не позвоните, я буду недоволен, – а вам не понравится, если я буду недоволен.
– Договорились.
Он уходит.
Мы смотрим, как он садится в машину. У него старый «холден», хорошо заделанный, и, наверное, стоит прилично. Поди, этот Перри купается в деньгах, раз у него и микроавтобус, и эта тачка. А деньги делаются на таких вот оторвах, как мы.
Вернувшись домой, мы занимаемся с Пушком, скармливаем ему сало из бекона. Ничего не говорим. Ничего. Что сейчас говорить? Пушок катается на спине, мы чешем ему пузо. Я иду в комнату с намерением выяснить окончательно, что же там воняет. Приятного будет мало.
– Нет, не сплю.
– Как ты догадался, что я спрошу?
– Ты всегда спрашиваешь.
– Я нашел, что воняло.
– И что?
– Помнишь тот мешок лука из лавки?
– Что? Который мои друганы сперли? На Рождество?
– Ага.
– Это ж, блин, полгода назад!
– Несколько штук, видно, укатились. Они были у меня под кроватью, в углу, дрянь и гниль.
– Мрак.
– Уж точно. Я их вынес в компостную кучу, к ограде.
– Хорошо придумал.
– Хотел тебе показать, но они так воняли, что я бегом с ними.
– Еще лучше… А я где был?
– У соседей, Пушка отводил.
– Вон оно что.
Смена темы.
– Ты думаешь, – спрашиваю я, – про этого чудика Перри?
– Ну.
– Думаешь, мы сможем?
– Трудно сказать.
– С виду оно…
– Что?
– Ну, не знаю… Страшновато.
– Но это шанс.
…Ага, но шанс на что, интересно. Нынче в нашей комнате как-то особо темно. Тяжко темно. Я вновь задумываюсь. Шанс на что?
5
Вечер пятницы, и мы смотрим «Колесо Фортуны». Обычно мы не особо пялимся в телек, потому что или деремся, или творим какие-нибудь глупости на заднем дворе, или околачиваемся перед домом. Ну и к тому же все равно хрень, которую там показывают, мы, по большей части, терпеть не можем. Есть только одна польза от нее: иногда за просмотром может прийти в голову какая-нибудь классная идея. Идеи, которые пришли нам в голову за просмотром телика до сего дня:
Ограбить зубную клинику.
Поставить журнальный столик в гостиной на диван, чтобы играть в футбол свернутыми носками.
Впервые пойти на собачьи бега.
Продать соседям за пятнадцать баксов Сарин сломанный фен.
Продать Рубов испорченный кассетник пареньку с нашей улицы.
Продать телик.
Ясно, не все из этих идей мы смогли воплотить.
У зубного была катастрофа (мы, естественно, сдали назад). Футбол носками закончился разбитой губой у Сары, проходившей через гостиную. (Клянусь, это был локоть Руба, не мой.) На собачьих бегах было весело (хотя мы и вернулись с них на двенадцать баксов беднее, чем уходили). Фен прилетел к нам через забор с прицепленной запиской: «Верните наши пятнадцать баксов, не то порвем, жулье паршивое». (Деньги мы вернули на следующий день.) Кассетник так и не нашелся (да и парнишка все равно изрядно прижимистый, не думаю, что удалось бы с него много получить). Наконец, последнее: продать телик нечего было и думать, даже при том, что я составил список из одиннадцати причин с ним распрощаться. (Причины такие:
Первое. В девяноста девяти процентах фильмов в конце побеждают хорошие, а это прямое вранье. Ну, то есть давайте признаем. В настоящей жизни побеждают гады. Им достаются все девчонки, все бабло и вообще все. Второе. Если постельная сцена, то все идет как по маслу, а на самом деле люди на экране должны быть перепуганы так же, как я. Третье. Тыщи реклам. Четвертое. Реклама всегда гораздо громче самой передачи. Пятое. От новостей всегда как-то погано. Шестое. По телику все люди красавцы и красавицы. Седьмое. Все самые лучшие сериалы закрываются. Например, «Северная сторона». Слышали? Нет? Именно – ее зарубили несколько лет назад. Восьмое. Все телеканалы принадлежат богачам. Девятое. Богачам принадлежат, кроме того, прекрасные женщины. Десятое. Сигнал у нас все равно что-то адское, потому как антенна плохо ловит. Одиннадцатое. Постоянно повторяют шоу под названием «Гладиаторы».)
Сейчас вопрос один: какая нынче идея? Но на самом деле, это скорее решение, которое надо было принять вчера вечером, как ясно из слов Руба. Он начинает с «Эй».
– Эй! – говорит он.
– Да?
– Твои какие соображения?
– О чем?
– Ты знаешь, о чем. Перри.
– Денег-то надо.
– Надо, да вот предки нипочем нам не разрешат платить по счетам.
– Ну да, но за себя-то мы сможем платить – покупать еду и вещи, тогда всего хватит на дольше.
– Да, наверное.
Потом Руб подводит итог.
Решено.
Сказано.
Конец.
Руб произносит:
– Мы пойдем.
– Лады.
Правда, мы знаем, что не будем платить за свою еду. Не. Не собираемся вообще. Мы идем на это по другой причине. По другой причине, которая вынуждает нас изнутри.
Теперь остается дождаться понедельника и позвонить Перри Коулу, но нам уже сейчас надо задуматься – обо всем. О кулаках других ребят. Об опасностях. И если узнают родители. И как выживать. Нам на ум пришел новый мир, и надо с ним как-то обращаться. Мы решили, и теперь не пристало удирать, поджав хвост. Мы решили перед теликом, а это значит: надо попробовать. Получится – ура. Пролетим – не привыкать.
Руб думает об этом, я вижу.
Сам же я стараюсь не думать.
Я стараюсь сосредоточиться на роскошных ногах дамочки в «Колесе». Вот она открывает буквы, и ног видно больше, и тут же она оборачивается и улыбается мне. У нее милая улыбка, и я на долю секунды забываю. Забываю о Перри Коуле и всех предстоящих тумаках. И от этого задаюсь вопросом: тратим ли мы большую часть своих дней, стараясь запомнить или стараясь забыть? Тратим ли свое время в основном на то, чтобы бежать навстречу своей жизни или прочь от нее? Не знаю.
– Ты за кого? – прерывает мои размышления Руб, уставившись на экран.
– Да не знаю.
– Ну?
– Ладно, давай. – Показываю пальцем. – Я за дурищу посередке.
– Это ведущая, придурок.
– Да? Тогда вон за ту беленькую с краю. Похоже, соображает.
– А я за чувака с другого краю. У него такой вид, будто только что смылся из Лонг-Бэя[2]. Костюмчик дичайший. По-зорник.
В конце концов выигрывает как раз чувак из Лонг-Бэя. Он заграбастывает пылесос и уже заполучил поездку на Великую Китайскую стену, еще вчера, судя по всему. Неплохо. Поездка, в смысле. В суперигре он чуть не выигрывает дурацкую кровать с дистанционным управлением. Вот честное слово, единственное, из-за чего мы смотрим, – это тетка, открывающая буквы. Мне нравятся ее ноги, и они нравятся Рубу.
Мы смотрим.
Мы забываем.
Мы знаем.
Мы знаем, что в понедельник будем звонить Перри Коулу: сказать, что согласны.
– Тогда надо бы начать тренироваться, – говорю я Рубу.
– Ясное дело.
Домой приходит мама. Где отец, мы не знаем.
Мама выносит пищеотходы в компостную кучу.
Вернувшись, она говорит:
– Под забором что-то прям воняет. Кто-нибудь из вас в курсе, что там?
Мы переглядываемся.
– Нет.
– Точно?
– Ну-у… – Я прогибаюсь под давлением. – Там несколько луковиц, которые валялись у нас в комнате, и мы про них забыли. Вот и все.
Мама не удивляется. Она вообще перестала удивляться. Думаю, она просто принимает нашу глупость как явление, на которое нельзя повлиять. Но она все же задает еще вопрос.
– Что они делали в вашей комнате?
Но она тут же уходит. Думаю, ей не очень-то хочется знать ответ.
Появляется отец, и мы не спрашиваем, где он был.
Заглядывает Стив и потрясает нас – удостаивает вопроса:
– Как дела, пацаны?
– Норм. У тебя?
– Все хорошо.
Хотя он по-прежнему смотрит на отца с презрением, досадуя, что тот не согласился на пособие, или на выплату трудоустраивающимся, или как там еще это называется. Стив по-быстрому переодевается и исчезает.
Приходит Сара с банановым мороженым в руке. Улыбается и дает нам с Рубом откусить. Мы не просим, но она знает и так. Она видит, как у нас шевелятся рыла на упоительную бледную снежность фруктового льда среди зимы.
На следующий день мы с Рубом начинаем тренироваться.
Встаем пораньше и отправляемся на пробежку. Будильник звенит еще в темноте, минуту-другую мы валяемся в постелях, но, вставши, уже не томимся. Мы бежим плечом к плечу, в трениках и старых фуфайках, а город бодрствует в морозной дымке, и наше сердцебиение катится вдоль улиц. Мы живые. Наши шаги аккуратно подворачиваются один за другим. Кудрявая шевелюра Руба сталкивается с солнечным светом. Между зданий свет ступает по нам. Нитки рельс свежи и хороши, а с травы в Белмор-парке еще не сбиты отзвуки росы. Руки у нас мерзнут. В венах у нас тепло. Наши глотки всасывают зимнее дыхание города, а я представляю людей в постелях, они еще смотрят сны. И это, по-моему, здорово. Здоровский город. Здоровский мир, и два волка бегут сквозь него, высматривая свежее мясо своих жизней. Гонятся за ним. Упорно гонятся, несмотря на страх перед ним. Все равно бегут.
– Руб, не спишь?
– Не.
– Блин, побаливает, слышь. Эти утренние пробежки не сахар для ножищ.
– Знаю – у меня тоже болят.
– Но это приятно.
– Да, очень.
– Похоже не знаю, на что. Будто у нас наконец что-то появилось. Что даст нам – не знаю… Вообще не знаю.
– Цель.
– Чего?
– Цель, – продолжает Руб, – у нас наконец-то есть причина быть. Причина выходить на улицу. Мы не болтаемся просто так.
– Точно. Вот именно так я и чувствую.
– Я знаю.
– Но, блин, ноет все адски.
– У меня тоже.
– Нуи мы все равно бегаем завтра утром?
– Без вопросов.
– Отлично.
И в темноте комнаты мои губы растягивает улыбка. Я ее чувствую.
6
– Черт бы драл!
Телефон отключен – у нас же нет денег за него платить. Вернее, у родителей нет денег. Стив или Сара могли бы заплатить, но ни в жисть. Не дозволено. Такое даже не обсуждается.
– Ну тогда с меня хватит, – взрывается Стив посреди кухни. – Я переезжаю. Как только смогу.
– Но тогда у них не будет твоих денег за харчи, – вмешивается Сара.
– Ну и что? Если они хотят страдать, пусть не у меня перед носом.
В принципе, справедливо.
Помимо того что справедливо, сегодня понедельник, уже вечер, и скоро семь. Это нехорошо. Совсем нехорошо. Очень нехорошо.
– Ой, нет, – обращаюсь я к Рубу. Он греет руки над тостером. Позвонить Перри из Сариной комнаты нам не светит. – Эй, Руб.
– Ну?
Его тост выскакивает.