Старьевщица Рой Олег

Воспоминание пятнадцатое

Даша. Душевная боль

Даша никак не могла понять, что происходит между ней и Андреем, почему они стали так стремительно отдаляться друг от друга. Как все неуверенные в себе люди, она долгое время считала, что это она виновата во всем, и постоянно искала причины охлаждения их отношений в своих словах и поступках. И, надо сказать, находила их превеликое множество.

Конечно, говорила она себе, теперь, когда Андрюша стал еще более яркой, еще более заметной публичной фигурой, рядом с ним должна быть совсем другая женщина. Не такая неловкая клуша, как она, у которой ни рожи, ни кожи (критикуя себя, выражений Даша не выбирала), которая ни одеться, ни вести себя как следует не умеет. Ничего удивительного, что, увидев, как смотрится его подруга на фоне всех этих светских львиц, красавиц и моделей, Андрей полностью разочаровался в ней.

Ладно, это понятно. Но как ей быть? То ей казалось, что она недостаточно заботится о нем, то наоборот — что она стала слишком навязчивой и этим отпугнула его от себя. И потому ее то и дело кидало из крайности в крайность. Она то принималась названивать ему по нескольку раз в день, настойчиво расспрашивая, как у него дела, чуть ли не умоляя о встрече и порываясь приехать к нему домой, то замолкала на неделю, уговаривая себя сдержаться и не звонить — захочет увидеть ее или хотя бы услышать, позвонит сам. Но Андрей сам больше не появлялся…

Он вообще очень сильно изменился за последнее время. И чем дальше, тем больше она отмечала в нем эти не радовавшие ее перемены. У него появились привычки, которые ей очень не нравились. Вообще, после той злосчастной поездки на теплоходе Андрюшу как подменили. Он сделался нервным, раздражительным, вечно был всем недоволен, высокомерничал и ко всему придирался и совершенно перестал шутить и смеяться. Она уже и не помнила, когда последний раз видела его улыбку.

— Ты, наверное, нездоров? — приставала она к нему. — Что у тебя болит? Тебе надо обязательно показаться врачам, а лучше пройти тщательное обследование.

Но Андрей лишь небрежно отмахивался:

— Отстань. Все у меня нормально. Что мне по врачам ходить, только время зря тратить? А мое время стоит дорого.

Даша только вздыхала от его слов и высокомерного грубого тона. Раньше Андрей никогда не позволял себе так разговаривать с ней, всегда был вежлив, деликатен, заботлив. Да что там говорить, раньше он все бы это обратил в веселую шутку. Теперь же ему ничего не стоило обругать ее и даже оскорбить и унизить. И при этом он, казалось, даже не замечал ни того, что говорит, ни того, как говорит, ни того, как реагирует на его речь Даша, для которой теперь ни один разговор с любимым не обходился без слез. Андрей же, увидев или услышав, что она плачет, только презрительно кривился и отворачивался или просто бросал трубку, если они общались по телефону.

Пришла зима, близился Новый год. Увы, но Дашу нисколько не радовало приближение праздников. Она была уверена, что и эти каникулы они с Андреем проведут врозь. Они не виделись уже больше двух месяцев, да и созванивались теперь крайне редко, и в конце концов она решила, что так дальше продолжаться не может. Собравшись с силами, она в субботнее утро позвонила Андрею и решительно заявила, что им необходимо встретиться и поговорить.

— Ладно, приезжай, — без особого энтузиазма откликнулся Андрей. И нажал кнопку отбоя прежде, чем она успела сказать еще хоть что-нибудь. И не предложил ей встретиться где-то в городе или прислать за ней машину. Раньше такое показалось бы просто невероятным… А теперь ей пришлось добираться до Жуковки общественным транспортом, на метро, маршрутках, а потом еще и пешком. Хорошо хоть, что день выдался погожий, морозный, но ясный, солнечный, тот самый «день чудесный», вдохновивший когда-то поэта…

Даша решила, что будет держать себя в руках, постарается обойтись без слез и упреков. Они же близкие люди. Разве Андрей не поймет ее, тем более что надо-то ей совсем немного.

Сначала она долго ждала на пункте охраны при въезде в поселок, потом, немногим меньше, — у ворот спрятавшегося за высоким забором особняка. Наконец секьюрити пропустили ее в дом и провели в одну из многочисленных комнат — очень стильно оформленных, но неприветливых, неуютных, каких-то нежилых. Даша давно поняла, что гораздо лучше чувствовала себя в старой квартире Андрея, доставшейся ему от родителей, среди выцветших обоев и обшарпанной мебели застойных времен. Интерьер этого нового дома напоминал ей операционную — минимум вещей, холодные тона, повсюду блеск стекла и металла. А теперь это чувство еще больше усилилось из-за избыточного освещения — по всему дому горело множество ламп, очень ярких и совершенно ненужных в такой ясный солнечный день. Как раз напротив одной из ламп и посадили Дашу. Резкий свет бил ей прямо в глаза, слепил, отвернуться никак не получалось, и она, не выдержав, поднялась с низкого кожаного кресла, отыскала на светильнике выключатель и нажала кнопку.

— Какого черта ты его вырубила? — послышался от дверей раздраженный голос хозяина дома.

— Андрюша, он мне мешает, режет глаза. Да и светло ведь, зачем столько света?.. — попыталась она оправдаться.

— Фигня это все… Вечно ты все выдумываешь! Включи сейчас же. И так во всем доме темно, как в могиле, — недовольно пробурчал Андрей, проходя в комнату.

— Темно? Здесь? Да ты что? — Даша покосилась на него — может, он шутит? Но ее друг выглядел абсолютно серьезным. Тогда она снова послушно нажала кнопку выключателя и подошла к Андрею.

— Здравствуй, Андрюша, — она хотела поцеловать его, но он резко отстранился.

— Зачем ты приехала? — холодно осведомился он. — Что за разговор? О чем это нам так срочно надо поговорить?

— Я… — Даша совсем растерялась. — Я соскучилась. Хотела просто поговорить…

— Ну так говори, — он равнодушно отвернулся к окну. Похоже, он совсем не рад был видеть ее.

— Андрей, послушай меня… — она силилась вспомнить слова, которые придумала заранее. Она долго готовилась к этому разговору, дала себе слово, что будет вести себя сдержанно, не срываться на упреки и эмоции, а спокойно обсудит с ним все самое важное в их отношениях и расставит все точки над «i». Но теперь все так хорошо продуманные и старательно отточенные в воображении фразы отчего-то выветрились из головы. Она понимала, что Андрей, как всегда в последнее время, не будет ласков с ней. Но такого приема все же не ожидала. Словом, держать себя в руках ей не слишком-то удавалось, к горлу уже подступил тяжелый ком.

— Андрюша, если ты решил со мной расстаться… — с трудом промямлила она совсем не то, что собиралась сказать, — если между нами все кончено… То ты просто скажи мне об этом — и все. Обещаю, я не буду при тебе рыдать и устраивать истерики… Только скажи — это так? Ты больше не хочешь быть со мной?

Она ожидала в ответ чего угодно. Надеялась, конечно, что он начнет ее разуверять, скажет, что ничего подобного нет и в помине, что он просто устал или у него неприятности, а так у них все хорошо… Но была готова и к тому, что он согласится с ней, скажет, что да, у него появилась другая или просто прошли чувства, и им надо расстаться. Словом, она ждала как хорошего, так и плохого — но только не такой реакции. Андрей остался равнодушен к ее словам. Он даже слегка пожал плечами, будто и не понимал вовсе, о чем это она говорит, словно все сказанное его не касалось. Некоторое время он продолжал глядеть в окно, затем внимательно оглядел комнату.

— Не могу понять, почему в доме так темно… — пробормотал он. — С каждым днем света все меньше и меньше.

«Господи, а вдруг он действительно болен?..» — мелькнуло у Даши. И как же она, дочь врачей, могла всерьез не подумать об этом? Как она не догадалась раньше? Обижалась на него, расстраивалась — словом, была сосредоточена на себе, точно махровая эгоистка. А ведь плохо-то не ей, а ему! Эта внезапная страшная перемена в нем, сделавшая его за полгода совершенно другим человеком, эти неизвестно откуда взявшиеся раздражительность, грубость, подавленность, эти нелепые заморочки вроде той, что в доме темно, что здесь недостает света — все очень похоже на симптомы какого-то заболевания, скорее всего, нервного или психического. И ей не дуться на него надо, а срочно помогать ему. Если еще не поздно. Какая же она все-таки дура, где была все это время ее голова!..

— Андрюша, я вот о чем хотела поговорить с тобой, — тихо начала, собравшись с духом, Даша. — Мне кажется, что ты нездоров. Более того, я почти уверена в этом. Тебе необходимо показаться хорошим врачам. Давай начнем с невропатолога. У мамы есть знакомый врач, прекрасный специалист. Я договорюсь с ним на самое ближайшее время, чтобы успеть до праздников. Тебе когда удобно, в какой день? С утра или во второй половине дня?

Он ничего не ответил, просто ходил по комнате, то рассматривая светильники, то снова приближаясь к окну и дергая за шторы, которые и без того были распахнуты до предела.

— Отчего так темно? — бормотал Андрей, разговаривая сам с собой. — Вроде бы на улице день… Ненастный, пасмурный, но день. А дома темно, как ночью. Да и не только дома… Везде темно…

— Андрюша! Ты что, не слышишь меня? Я с тобой разговариваю!

— Да слышу, слышу, — раздраженно отозвался он. — Чего тебе надо? Вот ведь еще на мою голову…

— Андрей, ты нездоров, — с колотящимся сердцем она подошла поближе и положила ладонь на его плечо. — Слышишь? Тебе просто необходимо показаться врачу. И я хотела узнать, когда тебе будет…

— Перестань, пожалуйста, Дарья! — поморщился он. — Ты несешь полную чушь. Совсем я не болен. У меня действительно не идеальное здоровье, я довольно много болел, особенно в детстве, и хорошо это помню. Да, не детство, какой-то лазарет. Но сейчас со мной все в порядке, я здоров, как бык.

— Тебе только так кажется, Андрюша, — возможно более убедительным тоном проговорила она. — Поверь мне, я знаю, что говорю. Так иногда бывает — чувствуешь себя здоровым, а на самом деле… Тебе необходимо пройти полное обследование. Я завтра же, нет, сегодня обо всем договорюсь с врачами, ты только скажи, когда…

— Да отвали ты! — Он резко дернул плечом и сбросил ее руку с такой брезгливостью, будто это было отвратительное насекомое. — Ну что ты ко мне пристала? Обследование, врачи… Не нужны мне никакие врачи!

— Нужны, Андрюша, потому что…

— Заткнись! Сказал — нет, значит — нет! — рявкнул он. — Как же ты меня достала! Осточертела уже твоя унылая физиономия, видеть тебя противно! Катись отсюда, пошла вон!

И, не глядя больше на нее, ошалевшую, он развернулся и, что-то злобно бурча, вышел из комнаты.

Весь оставшийся день, всю ночь и все последующее за ней воскресенье Даша проплакала навзрыд. Впервые в жизни она столкнулась с такой ситуацией, когда абсолютно не знала, что делать. Немного придя в себя и накачавшись успокоительными лекарствами, она стала звонить маме и ее коллегам-врачам, специализировавшимся на такой тонкой материи, как человеческая душа. Телефонные переговоры получились долгими, но ничего полезного из них Даша для себя не вынесла. Выслушав ее сбивчивый рассказ, профессионалы соглашались с тем, что ее любимый мужчина действительно может быть психически нездоров, очень на это похоже. Хотя, конечно, говорить об этом преждевременно, ставить диагнозы заочно нельзя, нужно на него посмотреть, обследовать, провести диагностику… Однако такие вещи делаются только при желании самого человека — во всяком случае, до тех пор, пока он не становится социально опасен. И если Андрей сам не считает нужным обращаться к врачу, то принудить его к этому никак нельзя.

— Но что же мне делать? — растерянно спрашивала Даша. — Ведь он просто пропадает…

В ответ собеседники лишь разводили руками, хотя по телефону этого, конечно, не было видно. Кто-то говорил, что остается только ждать и надеяться на лучшее, кто-то, более циничный, прямо советовал ей поскорее бросить любовника. Зачем ей «такой геморрой»? Она молодая, красивая, еще найдет себе нормального парня, выйдет замуж, нарожает детей и будет счастлива, а с больным человеком намучается — и его не вылечит, и сама, не дай бог, заболеет.

Дашка только тихонько всхлипывала, слушая такие советы. Уж она-то знала, что взять да и выкинуть из головы человека, которого она столько лет любила, так легко не получится… Даже несмотря на то, что теперь она ему не нужна. В этом она окончательно убедилась. Она вспомнила их последний разговор и зябко повела плечами. Андрею, конечно, и в голову не пришло позвонить ей и попросить прощения за то, что он буквально выгнал ее из своего дома.

Несколько дней Даша ходила сомнамбулой, почти не спала и не ела и думала только об Андрее. Что же делать, как ему помочь? А что, если близкие правы, и помогать надо не ему, а себе? Если бы она и впрямь могла его забыть, избавиться от этой невыносимой душевной боли, которая столько времени преследует ее… Но вырвать из сердца давнюю любовь было выше ее сил.

Даша перебирала в уме разные варианты решения этой проблемы, но ни один ее не устраивал. То она собиралась обратиться к гадалке, чтобы узнать свое будущее, то всерьез задумывалась о посещении психоаналитика, который помог бы ей справиться с чувствами. А то набирала в поисковой системе интернета слово «колдовство», размышляя, не обратиться ли ей и впрямь к какой-нибудь ведьме или магу… Она наткнулась на объявление некоей «потомственной колдуньи Лилит» с подробным перечнем услуг и стала решать, что лучше — приворожить Андрея или сделать так называемый отворот для себя, чтобы разлюбить и никогда больше не вспоминать о нем? Сделать выбор оказалось очень и очень трудно, даже труднее, чем больше не звонить Андрею. И Даша пока не стала ничего предпринимать. Она все еще надеялась, что время залечит все раны. Но дни шли за днями, превращались в недели, миновали и новогодние праздники, а ей с каждым днем становилось все хуже.

Оставаться одной вечерами наедине со своими страданиями сделалось совершенно невыносимо, и Даша старалась как можно меньше бывать дома. Она каждый вечер ездила или к маме, или к сестре, или к братьям, или встречалась с подругами. Но все равно вслед за вечером, проведенным с близкими, неизбежно наступала бессонная ночь, полная слез и тяжелых раздумий. Чтобы избавиться от этих мук, Даша начала принимать успокоительные таблетки, сначала легкие, потом посильнее. И это немного помогало, она, по крайней мере, стала спать по ночам, хотя и с трудом вставала утром, и на работу приходила с тяжелой головой.

Но работа есть работа. Никому не интересно, как ты себя чувствуешь, надо исполнять свои обязанности, улыбаться, быть приветливой и внимательной со всеми клиентами. Вот, например, как раз сейчас в офисе появилась новая клиентка — элегантная коротко стриженная дама в роскошном полушубке из рыси. Теперь, когда закончились новогодние каникулы, которым всегда предшествует чуть ли не самая горячая в году пора для сотрудников туристических агентств, в работе наступило некоторое затишье, и Даша сразу обратила внимание на единственную за этот день клиентку. Впрочем, такую даму она, весьма вероятно, выделила бы и в толпе. Было в этой респектабельной, очень ухоженной и эффектной, хотя явно уже совсем не молодой женщине что-то такое, что невольно притягивало взгляд и не давало его отвести.

— Добрый день! — поприветствовала ее Даша. — Чем могу вам помочь? Что вас интересует?

— Меня интересуете вы, — очень спокойно, точно она сказала что-то обыденное, само собой разумеющееся, ответила женщина.

— Простите? — Даша решила, что ослышалась. Все-таки надо заканчивать с этими таблетками.

— Да-да, — с достоинством кивнула странная клиентка. — Вы расслышали все правильно. Меня интересуют не туристические поездки, а именно вы, Дарья Юрьевна Авдеева. Точнее, даже не вы, а одно из ваших воспоминаний.

— Извините, я что-то плохо вас понимаю, — пролепетала изумленная Даша. Слова незнакомки настолько удивили ее, что она впервые за все эти мучительные недели ненадолго забыла о своих переживаниях.

— А что тут непонятного? — пожала плечами дама. — Я хочу купить у вас одно из ваших воспоминаний.

«Она ненормальная!..» — сразу предположила Даша. И искренне огорчилась догадке. Несмотря на собственные несчастья, ее доброе сердце еще не утратило редкую в наши дни способность сопереживать другим людям. И оттого Даше всей душой стало жаль эту такую эффектную и благополучную с виду женщину, оказавшуюся умалишенной. Это была первая мысль, а следом за ней тут же пришла и вторая. Батюшки, а как же теперь быть-то? Как вести себя с ней, как разговаривать, чтобы не спровоцировать какую-нибудь неадекватную реакцию? Ведь сумасшедшие — народ непредсказуемый… Ей тут же вспомнились истории о клиентах «со странностями», которые рассказывали коллеги. Когда работаешь с людьми, успеваешь навидаться всякого… Но Даше еще ни разу в жизни как-то не пришлось сталкиваться с психически больными, бог миловал. И оттого она сейчас здорово растерялась. Да еще, как назло, она осталась в офисе одна, все остальные сотрудники ушли обедать, а ей есть не хотелось. А странная дама тем временем спокойно наблюдала за ней — с такой понимающей усмешкой, будто читала все ее мысли.

— Да, именно так, — повторила клиентка. — У вас, Даша, есть некое воспоминание, ради которого я и пришла к вам. Сейчас это воспоминание мучает вас, заставляет страдать день и ночь, не дает спокойно вздохнуть… Но еще совсем недавно, каких-то полгода назад, возможно, чуть больше, это воспоминание было для вас источником огромного счастья. Потому оно так и заинтересовало меня.

— Что вы такое говорите? — еле слышно пробормотала Даша. — Я вас не понимаю…

— Перестаньте ломать комедию, — поморщилась собеседница. — Все вы отлично понимаете. Даже то, что я совсем не сумасшедшая, как бы вам ни хотелось убедить в этом себя. А вот ваш рассудок, Даша, и впрямь в опасности. Еще неделя такого состояния, в котором вы сейчас пребываете, — и вам открыта прямая дорога в клинику неврозов. Вы это знаете и рады бы перестать изводить себя, да вот беда — не можете… А я пришла вам помочь. Я готова навсегда забрать у вас воспоминание о вашей любви к Андрею Шелаеву. Начиная с того момента, как вы познакомились с ним и он передал вам через свою секретаршу фирменный обед, и заканчивая последней встречей у него дома, из которого он просто-напросто вас выгнал. Обычно я не покупаю плохих воспоминаний, только хорошие — но для вас, так и быть, сделаю исключение. Я заберу у вас все воспоминания о вашем Андрюше…

— Это он все рассказал вам? — от возмущения и негодования Даша переменилась в лице. — Но зачем, зачем? Разве так можно? А, я понимаю, вы его новая подруга, да? Зачем вы ко мне пришли? Что вы хотите? Поиздеваться надо мной?

— Да не кричите так, — спокойно заметила собеседница. — И успокойтесь. Если вам это так важно, то Андрей ничего мне о вас не рассказывал, я, к вашему сведению, в таких вещах не нуждаюсь. И, повторяю, я пришла не издеваться над вами, а помочь вам. Ведь все это время вы находитесь в мучительных раздумьях, как вам поступить, что сделать, чтобы забыть о своей несчастной любви. И кидаетесь из крайности в крайность, то собираетесь пойти к психоаналитику, то решаете обратиться к колдунам и гадалкам, даже нашли в интернете потомственную ведьму Лилит, которая обещает мгновенный и окончательный приворот или отворот… Да-да, не делайте такие глаза, я знаю и это. А уж этого мне Андрей никак не мог рассказать, правда?

— Что вы от меня хотите? — с трудом выдавила из себя Даша. Она была окончательно сбита с толку. Говорить отчего-то вдруг стало необычайно трудно. Каждое слово давалось ей с трудом.

— Так я вам об этом уже битый час толкую, — хмыкнула удивительная клиентка. — Я хочу купить у вас воспоминание об Андрее. Именно купить, потому что, когда мы заключим нашу сделку, у вас сразу появятся деньги. И немало. Кажется, ваш младший брат хочет купить машину? Ну да, конечно, как раз позавчера вы отговаривали Егора брать кредит, убеждая, что это очень рискованно… Если мы с вами договоримся, вы сможете просто подарить ему автомобиль. Кажется, он хочет «Тойоту»? И у вас еще останутся деньги, хватит и маме на новую шубу, а то старая, в этом вы правы, уже совсем потеряла вид, и вам на отпуск… Вы же так давно мечтали побывать в Париже! А Андрей так и не свозил вас туда, хотя и обещал. А теперь у вас появится возможность съездить туда, и ничто не будет напоминать вам о нем — потому что вы уже благополучно забудете своего Андрюшу навсегда…

— Я ничего не понимаю! — Даша, не выдержав, повысила голос. — Откуда вы все это знаете? Вы следили за мной? Вы просто не можете этого знать! Кто вы такая? Зачем вы все это делаете? Как это — купить воспоминания?

— Опять вы кричите, — посетительница снова поморщилась и поднялась с места. — Думаю, на этом нам стоит прекратить нашу беседу… Пока. Думаю, мы продолжим ее вечером. Скажем, в восемь часов, в ресторане на углу.

И не дожидаясь ответа, женщина неторопливо прошествовала к двери и вышла.

Весь остаток дня Даша провела как на иголках. В голове царила полная сумятица, мысли путались, сосредоточиться и понять, что же произошло, ей никак не удавалось. Неужели она, Даша, сошла с ума? Не может же быть, что подобный разговор состоялся на самом деле, поверить в такое невероятное стечение обстоятельств просто невозможно! Видимо, это была галлюцинация. Возможно, такой побочный эффект дают успокоительные таблетки… Хотя, может быть, все совсем не так страшно. Может быть, она просто задремала, и ей приснился такой вот странный сон… Да, скорее всего, именно так и было, не может же один человек знать такие подробности о другом. К вечеру Даша окончательно убедила себя в этом, самом безобидном варианте, как объяснить то, что произошло с ней в обеденный перерыв в офисе. Но после работы она все-таки не удержалась и после некоторых колебаний заглянула в ресторан на углу. «Я только выпью чашку кофе и уйду…» — оправдывалась она сама перед собой. Находиться в этом заведении долго ей действительно не хотелось, слишком много воспоминаний вызывала здесь каждая деталь интерьера — сколько раз они ужинали в этом ресторане с Андреем… Сегодня Андрея тут, к счастью, не оказалось. Зато была та самая дневная посетительница, которая подняла руку в приветственном жесте, стоило только Даше показаться в дверях. И ноги как будто сами понесли ее к столику этой дамы.

— Значит, все-таки пришли, — с усмешкой сказала странная женщина. И эти ее слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение, будто она и не сомневалась, что иначе и быть не может.

— Послушайте, кто вы такая? — взволнованно заговорила Даша, на которую тут же снова нахлынула волна дневных переживаний. — Как вы это делаете? Как ухитряетесь читать мои мысли?

— Да тише вы! — шикнула на нее собеседница. — Сядьте, пожалуйста, и успокойтесь!

И Даша, сама не понимая почему, послушалась ее, покорно опустилась на стул напротив.

— Кто я такая, вам знать ни к чему, — уже более спокойно продолжила дама. — И методы моей работы вас тем более не касаются. Лучше скажите мне — вы хотите забыть Андрея? Вы ведь сами понимаете, что возврата к прошлому нет и восстановление ваших отношений невозможно. Что вам осталось? Одни мучения? Так хотели бы вы перестать страдать?

— Конечно, хотела бы, кому ж такое нравится… — неопределенно пожала плечами Даша.

— А раз так — стало быть, и по рукам, — лицо женщины осветилось торжествующей улыбкой. — Итак, мы договорились. Ждите на днях нечаянную, но очень и очень значительную радость… А сейчас я оставлю вас на минуту, простите.

Она поднялась и неторопливой изящной походкой направилась в сторону туалета. А Даша поудобнее устроилась на стуле и вздохнула. Ей вдруг стало отчего-то так хорошо, так легко на душе… Впервые за долгое время. И правда, как хорошо! Точно тяжелый холодный камень упал с души. Хотя с чего бы вдруг? Вроде бы у нее в жизни все нормально, нет никаких поводов для тяжелых переживаний, все родные и близкие здоровы и благополучны, на работе тоже все слава богу… А то, что личной жизни уже давным-давно нет, лет восемь, как минимум, она ни с кем не встречается — так это дело наживное. Она еще молода, не глупа, не уродлива, глядишь, еще найдет свою любовь…

— Дашка, привет, ты тоже здесь? — прозвучал над ухом незнакомый голос. Она подняла глаза и увидела перед собой мужчину. Нестарый еще, лет сорока, судя по одежде, весьма и весьма состоятельный — но отчего-то он ей с первого взгляда категорически не понравился, даже вызвал антипатию.

— Простите, вы меня с кем-то путаете. Я вас не знаю, — холодно процедила она сквозь зубы.

— Да ладно тебе прикалываться, Даша, — недовольно произнес мужчина. — Ты все еще дуешься на меня? Хватит уже. Ну, извини, если что не так, бывает…

— Повторяю — вы меня с кем-то путаете! — Даша отчего-то вдруг не на шутку разозлилась. Что за идиотский способ знакомиться, прямо как у подростков! Правда, ее имя он угадал, но в этом нет ничего удивительного, не такое оно у нее редкое… А может, он слышал, как кто-то ее назвал. В любом случае поддерживать знакомство она не собиралась. Общество этого человека казалось ей с каждой минутой все неприятнее, но так как уходить он не собирался и, более того, даже опустился на стул напротив, она решила уйти сама. Почему бы и нет? Ничего ее в этом ресторане не держит, сделать заказ она еще не успела, а кофе можно и в любом другом месте попить… И одарив на прощанье невоспитанного типа презрительным взглядом, она подхватила свою сумочку и зашагала к двери.

На другой день Даша забежала перед работой в сбербанк, чтобы оплатить счета за квартиру. Оператор стала уговаривать ее взять лотерейный билет, и безотказная Даша, которой всегда трудно было произносить слово «нет», согласилась. Тут же, стоя у окна коммунальных платежей, она стерла монеткой защитный слой на билете — и не поверила своим глазам. Билет оказался не просто счастливым! Он принес ей максимальный выигрыш — в целый миллион. Потрясенные сотрудники сбербанка потом уверяли ее, что такое случается не чаще, чем раз в десять лет, а Даша все никак не могла поверить своему счастью.

Вот уж повезло так повезло!

Воспоминание шестнадцатое

Андрей. Кошмары

В первый момент, когда Дашка так странно повела себя с ним, он решил, что она просто дурачится, разыгрывает его подобным нелепым образом. А позже, когда она, подхватив свою сумочку, выскочила из ресторана, сбежав от него с таким видом, будто он был не давним ее любовником, а незнакомым уличным приставалой, он заключил, что это не что иное, как демонстрация обиды. В общем-то у Дашки имелись причины дуться на него, в последнее время он был не слишком-то приветлив с ней, давно не звонил, никуда не приглашал, не приезжал сам и не звал к себе…

Но все равно ее поведение выглядело как-то ребячливо, по-детсадовски глупо, и это отчего-то очень сильно раздосадовало его. Как она смеет так вести себя с ним! Да она радоваться должна, что он вообще снизошел до нее, замухрышки, серой мышки, которая вообще, если разобраться, не в его вкусе! Несколько минут он здорово злился на Дашку, даже сорвал свою злость на официанте, подошедшем спросить, готов ли он сделать заказ. А потом откуда-то из глубины зала вдруг появилась Старьевщица. Как всегда неожиданно. Андрей взглянул на нее — и его вдруг осенило.

— Так это сделала ты? — с досадой спросил он.

— Ты о чем, дорогой? — она, подходя, лучезарно улыбнулась, обнажив в голливудском оскале безупречные зубы.

— Не притворяйся! Ты отлично понимаешь, о чем я. Точнее, о ком.

— Об этой девочке, что ли? — хмыкнула интриганка, усаживаясь против него за столик. — Даже если так, то было бы из-за чего горячиться… Да, ты верно догадался — она продала мне воспоминание о тебе. И я, так уж и быть, купила его, хотя мне и пришлось ради этого немного отступить от своих принципов. Ты же знаешь, я обычно покупаю только приятные воспоминания. Они всегда в цене, и многие не скупятся, чтобы обзавестись ими. Ты даже не представляешь, как люди хотят иметь добрые, приятные воспоминания. Как я уже говорила тебе, древние майя утверждали, и не без оснований, уверяю тебя, что хорошие воспоминания продлевают жизнь. Это так и есть. Я могу хоть сейчас выстроить перед тобой целую армию людей, жаждущих заполучить добротные хорошие воспоминания, готовых отдать за них любые деньги. Это очень ликвидный товар, как говорите вы, бизнесмены. А тот товар, что я приобрела у твоей Даши, ни с какой стороны не назовешь хорошим. Но мне ее стало жалко. Ты причинил ей слишком много страданий. Так много, что она с радостью отдала мне все связанные с тобой воспоминания.

— Предательница! — процедил сквозь зубы Андрей. — Я-то ей доверял безгранично… Считал ее единственным человеком в мире, который искренне привязан ко мне, который всей душой любит меня… А она взяла и променяла меня на деньги! Сколько хоть ты заплатила ей за меня? Надеюсь, не поскупилась?

— Перестань, неужели это так важно? Дело не в деньгах, как ты этого не понимаешь… — небрежно отмахнулась Старьевщица. — Успокойся, не злись. Так и быть, я готова купить и у тебя воспоминание о Даше. Ведь несмотря на обиду, которую ты сейчас испытываешь, у тебя с ней связано много хорошего, она действительно очень любила тебя, была привязана к тебе всей душой. Так что — ты готов уступить мне это воспоминание?

— Конечно, — без колебаний откликнулся Андрей, даже не поинтересовавшись, во сколько его деловой партнер оценит эту сделку. — Все равно эта девчонка для меня теперь больше не существует.

— Стало быть, и договорились, — серьезно кивнула Старьевщица. — Деньги поступят на твой счет завтра же утром. А ты, я смотрю, немного повеселел. Неужели больше не злишься из-за Даши?

— Даши? Какой еще Даши? Кто это? — недоуменно взглянул на нее Андрей. — Никого не знаю с таким именем… Слушай, тебе не кажется, что этот ресторан просто отвратителен? Тут темно, как в гробу, холодно и притом душно, несмотря на сквозняк… А кофе вообще невозможно пить! Не кофе, а просто бурда, помои! Никогда не любил кофе. Давай уедем отсюда, пойдем в какое-нибудь другое место?

— Ты думаешь, в другом месте тебе понравится больше? — лукаво улыбнулась Старьевщица.

Нет, честно признаться, Андрей совсем так не думал. В последнее время он везде чувствовал себя ужасно — и дома, и вне его. Все его раздражало, все не нравилось, он уже и не помнил, когда последний раз чему-то радовался и испытывал хоть какие-либо положительные эмоции. С каждым днем его жизнь становилась все отвратительнее. Мир вдруг потерял свет и краски, приятные звуки и ароматы. Все запахи, которые чувствовал Андрей, казались ему омерзительными, все, что он слышал, было противно или страшно. Стоило включить дома роскошную, стоившую сумасшедших денег, плазменную панель, как он сразу же попадал на кадр из фильма с каким-нибудь ужасом, убийством, насилием или на сообщение о какой-то трагедии. Все мировые новости свелись для него к репортажам о стихийных бедствиях, катастрофах, терактах, пожарах, ужасных преступлениях. Он постоянно слышал, как политики утверждают с экранов телевизоров, что конца экономическому кризису не предвидится и что у страны, да и у всего человечества нет будущего. Если он включал какую-либо научную передачу, в ней обязательно рассказывалось о страшных болезнях, вредоносных продуктах, грядущем перенаселении Земли, о нехватке природных ресурсов, пищи и питьевой воды… Даже на спортивных каналах Андрей видел не соревнования и победы, а сплошные проигрыши и травмы спортсменов. Художественные фильмы и сериалы он давно перестал смотреть, настолько они казались ему однотипно бездарными, переполненными кровью, смертью и страданиями. К тому же фальшивыми — во всем. Начиная сценарием и кончая игрой актеров. Дело дошло до того, что его любимый канал «Дискавери», который Андрей всегда смотрел с интересом и удовольствием, почему-то стал демонстрировать лишь ядовитых пауков и пчел, акул и змей, извержения вулканов и прочие малоприятные природные катаклизмы…

И так везде, во всем. Еда казалась ему безвкусной, пересоленной или горькой, испорченной. Повсюду мерещилось все дурное: пятна, грязь, гадость, дефекты, уродство… Он шел в душ, пытаясь смыть эту мерзость, но и душ не приносил облегчения. Было полное ощущений, что вода всегда грязная, желтая, ржавая, и он изводил придирками свой обслуживающий персонал, требуя немедленно очистить воду. Люди не знали, что делать, как убедить хозяина, что при таком количестве фильтров вода в трубах его дома не то что кристально чистая — почти дистиллированная… Но он этого не понимал, как не понимал и всего остального.

Теперь ему каждую ночь снились кошмары. Конечно, неприятные сны бывают у всех, и никто не относится к ним всерьез. Но когда снятся такие и никаких других… Андрею снились люди без лиц, омерзительные чудовища, от которых никак не спастись… В каждом кошмарном сне он заново переживал все плохое, что с ним когда-то случалось или могло случиться… Пытаясь спастись от снов, он каждый вечер, прежде чем лечь спать, изрядно накачивался алкоголем — но это редко помогало…

Все то дурное, что прежде таилось, пряталось, подавлялось его подсознанием, теперь безраздельно господствовало в воспаленном мозгу. К нему вдруг вернулись его детские страхи, которые, казалось, были благополучно забыты лет тридцать назад: страх темноты, высоты, людей в форме, тесного пространства, привидений, кладбищ… А на кладбищах ему в последнее время приходилось оказываться все чаще — его знакомые и бывшие друзья стали вдруг умирать один за другим, он еле успевал продавать воспоминания о них…

Незадолго до того, как уйти из семьи, отец принес домой книгу со странным названием «Мастер и Маргарита» — кто-то дал ему почитать. Взрослые так много и с таким восторгом говорили о ней, что Андрея замучило любопытство. И, улучив момент, когда родителей не было дома, он взял с полки томик, открыл его на середине и прочитал небольшой отрывок — про встречу Ивана Бездомного с Котом Бегемотом. Образ огромного говорящего кота, по-человечьи передвигающегося на двух лапах, настолько напугал его, девятилетнего, что с тех пор еще долго снился ему в кошмарных снах. Став взрослым, Андрей смеялся над этим своим детским страхом. Но теперь ощущение когда-то испытанного ужаса вернулось к нему, он стал бояться кошек — ему казалось, у них у всех человеческие черты и они вот-вот встанут на задние лапы и заговорят с ним.

И все время, не давая ему покоя, отовсюду слышалась минорная симфоническая картина Рахманинова «Остров мертвых», с ее приглушенными стонами и гнетущим отчаянием. Она и всегда-то была ему неприятна до нервной дрожи, а сейчас раздирала душу… Словом, теперь его жизнь, жизнь человека, лишившегося почти всех светлых и добрых воспоминаний, превратилась в сплошной не прекращающийся ни на минуту кошмар.

Находиться одному ему стало невыносимо, но и общение с людьми оказывалось испытанием не менее сложным. Ему перестали попадаться нормальные люди. Каждый случайно встреченный норовил сказать ему гадость, сделать что-нибудь неприятное. Ни одна поездка не обходилась без того, чтобы вслед автомобилю не полетели проклятия, ругань и крики: «Чтоб ты сдох! Чтоб тебе перевернуться на первом же повороте!..» А фотограф, к которому Андрей пришел сниматься на новый загранпаспорт, изволил пошутить: «Улыбайтесь! Что ж вы не улыбаетесь? Надо стараться, чтобы каждое ваше фото было удачным, может быть, именно оно украсит памятник на вашей могиле…»

В детстве Андрей очень боялся лечить зубы и потому всегда невольно обращал внимание на состояние зубов у других людей. И раньше те, кто не блистал голливудской улыбкой, подсознательно были ему неприятны тем, что вызывали воспоминание о посещении стоматолога и бормашине. Теперь эта легкая неприязнь развилась в фобию. Он так и чувствовал мерзкий запах у них изо рта. А таких людей, к сожалению, было подавляющее большинство…

Но все же его тянуло быть с кем-то рядом. И он старался как можно чаще оказываться на людях, добиться чего было совсем нетрудно — когда у человека столько денег, что он не знает, куда их девать, «друзей» у него — тьма-тьмущая: прихлебатели разного толка, так и норовящие запустить лапу ему в карман… Андрей не только имен их не помнил, но и лиц их не различал. Выделял одного — низкорослого толстого лысого типа, торговавшего элитными часами. Этот тип был не дурак выпить, быстро пьянел и, раскиснув, лез к Андрею с объятиями, клялся ему в любви:

— Андрюха, поверь, ближе тебя у меня никого! Если надо, я за тебя умру, только скажи!..

Конечно же, этому лысому нужно было Андреево окружение: кому еще он будет сбывать свой тикающий товар?

С женщинами было и того хуже. Теперь Андрея окружала стая гламурных, накачанных силиконом акул, жаждавших заполучить его, выйти за него замуж, родить ребенка, а потом бросить, урвать побольше денег при разводе и орать с экрана телевизора и с глянцевых страниц, тыча пальцем в ребенка, как несправедливо обошелся с ней бывший муж и как много он ей теперь должен — из тех денег, что они «с таким трудом заработали вместе». Эти женщины были ему отвратительны. Алчностью, обликом, нарядами, запахом… Издали, в одежде и при косметике, они выглядели еще ничего, но стоило им раздеться, как становилась заметна их дряблая волосатая кожа, складки жира, прыщи, а их ноги, подмышки и пах начинали смердеть. Мысль о близости была ему невыносима — и женщины стали считать его импотентом, но при этом он с каким-то остервенением продолжал пачками снимать шлюх и таскать их с собой на курорты в собственном самолете… Зачем? Он и сам не понимал. Наверное, по привычке… Воздушные перелеты с тех пор, как он продал Старьевщице воспоминание о детской мечте стать летчиком, вызывали у него панический страх, были для него пыткой. И все-таки он лихорадочно мотался по всему миру, точно снова и снова хотел убедиться, что в самых красивых и чудесных уголках земного шара увидит только плохое, только уродство, только гадость и грязь.

Однажды Андрей проснулся посреди ночи в роскошном номере какого-то европейского отеля. Все тело ломило, в руках и ногах еще не прошла дрожь после очередного кошмара, голова гудела, во рту ощущалась похмельная сухость и горечь. Он не помнил, где он находится — в каком городе, в какой стране… Да это, впрочем, и не было важно. С трудом разлепив веки, он оглядел спальню. Вместе с ним на огромной кровати с полупрозрачным пологом и шелковыми простынями лежало вповалку несколько обнаженных женщин, и, глядя на переплетение тел, Андрей вдруг увидел вместо молодых женщин отвратительных монстров — перекошенные лица, слипшиеся волосы, отросшие и скрюченные, как у мертвецов, ногти… На спине одной ему привиделся огромный безобразный горб, у другой, казалось, росли плавники, у третьей вместо рук были скользкие щупальца… Картина произвела на Андрея столь сильное впечатление, что ему вдруг захотелось немедленно перенести ее на бумагу. Он нажал кнопку вызова и потребовал, чтобы ему принесли все для рисования: холодную воду, бумагу и уголь. «Модели», услышав, что он проснулся, подняли было головы, но он грубо прикрикнул на них, чтоб лежали и не вздумали шевельнуться, пока он не закончит «шедевр».

Дома Андрей с огромным трудом припомнил уроки, полученные когда-то в «художке». Эти воспоминания, глубоко спрятанные, еще оставались у него в памяти — ведь «художка» была связана с Катей, а все, что касалось Кати, он берег от Старьевщицы. Так что теперь все полученное когда-то от пожилой учительницы живописи было извлечено на свет божий. Андрей доработал отельный набросок, добавив в него новых деталей, а с него написал маслом на холсте большую картину. И почти сразу в его воображении возникло несколько подобных сцен — еще более уродливых и омерзительных. И он с головой окунулся в этот угар.

Нельзя сказать, что творческий процесс приносил ему удовольствие или радость — нет, состояние, испытываемое им во время «приливов творчества», не имело с этим ничего общего. Но «художник» забывал о кошмарах, мир начинал казаться ему не столь ужасным. А это приносило душевное отдохновение. И потому он с какой-то маниакальной увлеченностью принялся создавать одну живописную макабру за другой, и каждая становилась отвратительнее предыдущей. Когда число их перевалило за полдюжины, автора посетила идея выставиться. Выбрав полотно, которое он считал наиболее удачным, Андрей приказал загрузить его в машину и повез в одну из своих художественных галерей. Его давняя мечта — владеть сетью художественных галерей — давно исполнилась, но, как и все прочие приобретения, тоже не принесла радости. Теперь у Андрея Шелаева было столько разной собственности, что он и сам толком не знал, чем, собственно, владеет. Он не держал этого в голове и о галерее, например, вспомнил лишь по случаю.

Так получилось, что почти одновременно с его кортежем к галерее подкатил еще один роскошный автомобиль — на нем прибыл известный кинорежиссер. Как выяснилось, он собирался приобрести одно из выставленных в галерее полотен для своей недавно купленной виллы на берегу Средиземного моря. Однако, увидев то, что привез Андрей — служащие только что распаковали полотна и решали вопрос размещения, — режиссер вошел в раж, забыв об изначальной цели визита.

— Класс! — восхищенно простонал он. — Это… это… у меня нет слов! Я ее покупаю!

— Погодите, картину только что привезли, мы еще не определили ее стоимость, — попыталась возразить сотрудница галереи.

Но режиссер отмахнулся:

— Ерунда! Я беру ее, сколько бы она ни стоила. Кстати, а кто автор? У вас есть другие его работы?

Вот так к Андрею Шелаеву и пришла слава, о какой он мечтал когда-то зеленым еще пацаном. Рисовал простым карандашом на альбомном листе натюрморт с надтреснутым кувшином и восковыми яблоками со следами зубов какого-то пытливого своего предшественника по мольберту. Сосредоточенно водил карандашом по бумаге, а сам украдкой поглядывал на точеный профиль темноволосой девочки у окна и грезил о том, что со временем станет модным художником, богатым и знаменитым, и тогда она обязательно обратит на него внимание…

Известность его как оригинального художника все росла. Работы Андрея Шелаева (да-да, того самого!) стали очень модны, «ценители искусства» и коллекционеры рвали их друг у друга из рук, чуть ли не срывая со стен на персональных выставках. Он и раньше не был обделен вниманием, но теперь его популярность зашкаливала. Андрея стали приглашать на телевидение и радио, журналисты, жаждущие взять у него интервью, обрывали телефон, в людных местах его начали узнавать и просить автограф — но и эта внезапная слава не доставляла ему приятных эмоций. Наоборот.

Андрей давно заметил, что цветовые пятна, какие он видит вокруг себя, — это единственно те, что он оставляет на холсте кистью. Весь остальной мир незаметно сделался для него черно-белым — точнее черно-серым, потому что белый цвет, цвет чистоты, в этом мире отсутствовал. Все, на что он смотрел, будь ли то первый снег или только что побеленная стена, казалось ему серым и грязным. Некоторое время он подозревал, что заболел некоей редкой болезнью, что у него началась разновидность тотального дальтонизма, но потом он нашел в себе силы признать, что дело, конечно, совсем не в болезни. А в том, что было причиной и всех остальных его бед — в проданных воспоминаниях. Тогда на некоторое время у него появилась навязчивая идея, ему вдруг безумно захотелось увидеть какой-нибудь яркий, чистый цвет, лучше белый. Из глубины памяти всплыло понятие «белое безмолвие». Так, кажется, назывался приключенческий роман, читанный им в детстве. Вроде бы люди, которые долго находятся за Полярным кругом, чуть не слепнут от того, что постоянно смотрят только на ослепительно-белый снег. Охваченный таким жгучим желанием, Андрей сорвался с места и слетал сначала на Северный полюс, потом в Антарктиду. При его деньгах он мог позволить себе и не такое… Но ни тот, ни другой вояж не оправдал его ожиданий. Везде он испытывал неудобство и раздражение: холод, никакого комфорта, даже элементарного…

А снег казался грязным.

Однажды, вскоре после возвращения из Антарктиды, Андрей неожиданно для себя решил зайти в церковь. Такого не случалось с ним очень давно. К верующим он себя не причислял, да и в его окружении было большинство атеистов, но все-таки к религии он всегда относился… Как бы это сказать? С уважением, что ли. Особенно это пришло с возрастом, годам к тридцати. Не то чтобы он стал истинным христианином, нет, он не посещал служб, не постился, не читал молитв, не ходил к исповеди. Мало того, он даже не знал, крещен он или нет, — не успел спросить об этом у мамы. Но иногда, когда на душе становилось особенно тяжело, он заходил в церковь и просто бродил там, проникаясь той удивительной красотой и торжественностью, какие бывают лишь в храмах. Он подолгу вглядывался в иконы, изредка ставил свечки и каждый раз выходил из церкви, испытывая непривычное ощущение умиротворенности, легкости и чистоты. Будто оставил там часть душевного груза и стал после этого лучше, добрее, искреннее. В такие минуты он почти не сомневался в том, что там, наверху, есть какая-то мудрая и светлая сила, небезучастная к нам, живущим, которая следит за тем, чтобы все страдания были вознаграждены по заслугам. И от этого осознания жить всегда становилось легче и проще.

Конечно, Андрей понимал, что сейчас ему вряд ли удастся испытать что-то хотя бы отдаленно напоминающее прежние чувства и ощущения. Но все же, проезжая по Комсомольскому проспекту, когда он вдруг увидел, как замаячили вдали пряничные купола храма Святителя Николая Чудотворца в Хамовниках, что-то стронулось у него внутри, и он приказал водителю развернуться и ехать к храму. С давно забытым волнением Андрей прошел в ворота, поднялся по ступеням и переступил порог церкви.

В первое мгновение ему показалось, что вокруг совершенно темно, и даже подумалось, что храм, наверное, не работает, даже свечи пред образами — и те не горят… Но спустя минуту он понял, что ошибается — и свечи перед иконами теплятся, и освещение есть, и храм полон — даром что он зашел не во время службы. Люди зажигали свечи, просящими глазами смотрели на образа, беззвучно шевелили губами — и Андрей, к своему ужасу, понял, что способен читать их мысли, точно вся собравшаяся здесь толпа вдруг начала молиться вслух. Ну да, он явственно слышал, о чем просит каждый! Вон та некрасивая долговязая девица, не удосужившаяся прикрыть платком жиденькие светлые волосенки с отросшими темными корнями, молит Богородицу поскорее послать ей богатого мужа, чтобы можно было после развода с ним не работать и жить в свое удовольствие. Стоящий рядом с Андреем дядька колхозного вида хочет, чтоб разорился его конкурент, а толстая тетка слева просит смерти соседу по коммуналке, чтобы наконец вся квартира досталась ей и ее сыну. Андрей переводил взгляд с одного искаженного мольбами лица на другое и ужасался — никто не пришел в храм с чистой душой, светлым радением о благе близких или с раскаянием. Все одержимы корыстью и ненавистью, хором просят лишь об одном: «Дай! дай! дай!»

Голова у Андрея кружилась, от сладковатого запаха ладана перехватило дыхание. Перед глазами все завертелось, огоньки свечей слились в сплошное кольцо адского пламени, и оно подступало все ближе. Вот оно уже у его ног, вот лижет его одежду… А иконы в упор смотрели на него со стен и смеялись, разевая беззубые рты в жутком гомерическом хохоте. Андрей качнулся… Он был на грани обморока, как вдруг среди сонма видений проступил светлый лик Богоматери. Андрей устоял на ногах и замер, не отрывая взгляда от Богородицы. Он узнал ее сразу. Икона! Удивительно похожая на ту, что он когда-то, очень давно, купил у алкаша с «Вернисажа». То же положение Христа-младенца, прижимающегося щекой к щеке матери, те же складки платка, покрывающего ее голову, та же скорбь в ее глазах… Ему отчетливо, до мельчайших подробностей вспомнилось, как он принес домой образ, как осторожно снял с него закопченный оклад, с каким благоговением обнаружил сохранившиеся под ним яркие сочные краски… А потом продал икону — как Иуда Христа за тридцать сребреников… Он всегда считал, что именно с того момента жизнь его резко переменилась. И только сейчас вдруг подумалось: не так уж и хороша была та перемена…

Но раз эта икона вновь, спустя столько лет, показалась ему, то, быть может, это хорошее предзнаменование? Может быть, знак того, что не все потеряно? Жуткий калейдоскоп перед глазами остановился, образа и огни свечей приобрели прежний облик. На ватных ногах Андрей обошел церковь, ища ту икону — спросить у нее совета. Но не нашел. Изображений Богородицы в храме было несколько — и ни одно не напоминало явившееся ему из воспоминаний. На всех этих иконах, по удивительному совпадению, Богоматерь смотрела в сторону — словно не желала встречаться с ним взглядом…

Поняв, что найти образ ему не суждено, Андрей покинул церковь и окончательно пришел в себя только на улице, глубоко и прерывисто вдохнув грязного загазованного московского воздуху. А возле его машины, опершись о капот, без всякого страха испачкать светло-кремовое пальто из тонкой шерсти, стояла Старьевщица и с привычной усмешкой превосходства наблюдала за ним. Появившись, как всегда, неожиданно и, как чаще всего в последнее время, — некстати…

— Неудачная была идея посетить храм, правда? — спросила она и, не дожидаясь ответа, покровительственно продолжила: — Тебе надо было прежде посоветоваться со мной. Я бы тебя отговорила.

— Скажи, почему так получилось? — с трудом переводя дыхание, спросил Андрей. — Я ведь не продавал тебе воспоминаний о религии, о своих переживаниях, связанных с храмами, я это точно помню.

— Ну да, специально я их у тебя не покупала, — кивнула она. — Но взяла к чему-то в придачу. Разве я не говорила тебе, что некоторые твои воспоминания идут бонусом, как «товар дня» в супермаркете? Купил восемь бутылок пива — получай сумку…

Андрей бессильно махнул рукой.

Воспоминание семнадцатое

Катя. Запретная любовь

На выставку Модильяни Катя собиралась, как в юности на свидание. И дело было не в том, что она особенно тщательно «чистила перышки». Ее раздирали противоречивые чувства: она с нетерпением ожидала встречи с Иваном, но очень боялась, что встреча закончится плохо, каким-нибудь разочарованием — ее в нем или его в ней, — или что-то случится, или, что самое вероятное, после выставки они разойдутся и больше не встретятся. А она с таким удовольствием вспоминала о нем, перебирала в памяти сказанные ими друг другу слова…

Но все получилось хорошо, даже отлично, еще лучше, чем Катя все эти дни представляла себе в мечтах. Несколько часов, проведенных в очереди, пролетели парой мгновений. Продвигаясь в медленно ползущем людском хвосте или бегая греться к нему в машину, где специально для этой цели был предусмотрительно припасен термос с горячим чаем, они разговаривали. Такие разговоры принято называть разговорами ни о чем — и обо всем на свете: о живописи, о музыке, о любимых книгах и фильмах, о детстве и юности, об учебе в школе и вузе, о нынешней и предыдущих работах… И Катя не переставала удивляться, как много у них общего. Выяснилось — им нравятся одни и те же авторы и произведения, у них схожий взгляд на кино и одни и те же музыкальные пристрастия, они во многом одинаково смотрят на вещи, и даже анекдоты их смешат одни и те же… Чай в термосе и тот оказался таким, какой любит Катя — крепкий и очень сладкий.

Выставка произвела на обоих сильное впечатление, они обошли ее дважды, сначала быстро, а затем не спеша, подолгу останавливаясь перед особенно понравившимися полотнами. А потом вдруг оба почувствовали, что страшно проголодались, и Катя с удовольствием приняла от Ивана приглашение пообедать. Но и после ресторана, где они провели немало времени, оба поняли, что не хотят расставаться, и отправились гулять по центру Москвы, с удовольствием вдыхая запах пробуждающейся городской весны. Катя уже и не помнила, когда в последний раз так много общалась с кем-то. И так откровенно. Обычно она и с подругами-то не очень раскрывалась, старалась держать в себе на замке — у всех достаточно и своих проблем и забот… А тут вдруг открыла всю душу, чувствуя, что Иван не просто слушает, но и понимает, и искренне сопереживает ей. Она поделилась с ним многим из того, что давно камнем лежало на ее сердце — о полусиротском детстве и первой несчастливой любви к Андрею, о замужестве и о неродившемся ребенке… И нисколько не пожалела о своей откровенности с почти незнакомым ей человеком. Обычно такой порыв откровения сменяется неловкостью, сожалением. Но сейчас с ней не произошло ничего подобного. Наоборот, ей стало намного легче. Тогда она решила, что ей повезло с собеседником, но позже Иван объяснил ей, что дело совсем не в этом. Он действительно умел слушать — но лишь в том случае, когда сам этого хотел. А с Катей он этого захотел — она сразу ему понравилась. Он и остановился-то перед ней, голосовавшей на Боровском шоссе, потому что что-то в ее облике привлекло его и сразу тронуло за сердце. А едва перекинувшись с ней несколькими словами в машине, он сразу почувствовал — вот человек, с которым ему хочется быть рядом. Но об этом Катя, конечно, узнала позже. А тогда Иван не так много рассказал о себе. О любимых музыкальных направлениях или студенческих «подвигах» он говорил охотно — но тем, касающихся того, что принято обозначать крайне неудачным понятием «личная жизнь» (как будто бывает другая), старался избегать, норовил больше отшучиваться. Однако при этом на вопрос Кати о семье ответил сразу: женат. И дети есть, двое. Дочке Дуне одиннадцать, сыночку Проше скоро исполнится семь, осенью пойдет в школу. А потом вдруг добавил:

— Я вас познакомлю. Вы обязательно друг другу понравитесь.

— Откуда у вас такая уверенность? — легко улыбнулась Катя. Почему-то рядом с ним ей все время хотелось улыбаться, даже когда речь заходила о не очень приятных для нее вещах.

— А я хорошо в людях разбираюсь, — ответил Иван и лукаво прищурился. — Все потому, что в юности целых три книжки по психологии прочел. Четвертую, правда, не осилил, уж больно скучная и толстенная попалась…

Катя тогда отнеслась к его словам как к шутке — и напрасно.

Не прошло и двух дней, как Иван позвонил ей и бодро предложил пойти вместе с ними в субботу на закрытый каток.

— А «мы» — это кто? — настороженно уточнила Катя.

— «Мы» — это мы. Иван Палыч, Прохор Иванович и Авдотья Ивановна. Всем двором, — даже по телефону было ясно, что он улыбается.

— А твоя жена? — осторожно спросила Катя. — Она не… Ей не будет неприятно, что ты берешь с собой на каток постороннюю женщину? Дети ведь наверняка ей все расскажут.

— Ну, за это не беспокойся, это моя забота, — решительно, но не слишком понятно ответил Иван. — Так как, ты не против? Тогда скажи, куда за тобой заехать.

Перед встречей с его детьми Катя волновалась больше, чем перед самыми важными в жизни экзаменами. Ей отчего-то казалось, что Дуня и Проша обязательно встретят незнакомую тетю настороженно, будут стесняться и зажиматься в ее присутствии. Но ничего подобного. И мальчик, и девочка оказались на удивление жизнерадостными и веселыми, никакой замкнутости или зажатости. Катю они встретили точно знакомую, через пять-десять минут хохотали, болтали с ней и что-то наперебой рассказывали. День прошел восхитительно: Катя тоже скользила по льду на коньках — и как же ей было чудесно! Ей очень нравилось наблюдать за Иваном. Тот вел себя с детьми как большой ребенок, дурачился и веселился. Но при этом не забывал и обязанности отца и мужчины, следил, чтобы дети не перегрелись и не вспотели, и очень заботливо помог Кате, когда она, много лет не встававшая на коньки, по первости шлепнулась на искусственный лед.

В тот же вечер, около половины одиннадцатого, он ей позвонил:

— Привет, Катюша, ты можешь говорить?

От этого обращения сразу потеплело на сердце. Катюшей ее называли только близкие подруги. И еще, когда-то, очень давно, Андрей…

— Да, могу, — ответила Катя. Костя в соседней комнате увлеченно смотрел по телевизору боевик со своим любимым Стивеном Сигалом, и ему не было дела, с кем там болтает по телефону его жена.

— Звоню сказать тебе, что дети от тебя в полном восторге. Прошка сказал, что ты клевая, а Дуня, представь, утверждает, что ты похожа на Царевну-Лебедь с картины Врубеля. Их недавно с классом в Третьяковку водили, и она прямо запала на эту картину… Катюша, алло? Ты здесь? Ты меня слушаешь?

— Да, я здесь, слушаю… — ответила она, переведя дыхание. От его слов к горлу подступил комок и глаза набухли слезами — но, что удивительно, это было не горько, не больно, приятно. Она тихо улыбнулась.

— А как тебе мои бандиты? — По его тону Катя сразу же поняла, что вопрос задан отнюдь не из праздности.

— Очень понравились! — с жаром отозвалась она. — Такие чудесные ребята, такие милые, такие светлые, общительные… Я думала, таких больше уж нет. При такой нашей мрачной жизни — как им придется в ней?

— Ничего, справятся, — уверенно ответил Иван. — Они у меня ребята смышленые и активные. А если все с детства будут внушать детишкам, что жизнь тяжелая, мрачная, она такая и будет.

И в этом Катя была готова с ним согласиться.

В следующий раз они встретились вдвоем, гуляли по бульварам и разговаривали, потом снова с детьми… С каждой встречей она чувствовала, что ее все больше тянет к Ивану, и с каждой встречей в ее душе росло чувство вины за это. И в конце концов она все-таки решилась заговорить о том, что так ее угнетало.

— Знаешь, Иван… Я тут думала… Мне кажется, нам все-таки не стоит продолжать наше общение, — как-то собравшись с духом, решительно проговорила она, едва сев в машину.

— Что ж, как скажешь. — Он пожал плечами и нахмурился. Помолчал и добавил: — Мне, конечно, неприятно, что ты пришла к такому решению, но навязываться я тебе не стану, насильно мил не будешь, как говорится.

— Не в этом дело, Иван, — покачала головой Катя. — Признаюсь, мне и самой очень нравится быть с тобой. Но у тебя семья, детишки… Словом, своя — интересная и важная жизнь. Я совсем не хочу быть причиной твоих проблем.

— Катюша, если дело только в этом, — он положил ладонь на ее руку, — то позволь мне самому разобраться со своими проблемами, ладно? Ты сама рассказывала мне, что у тебя не слишком-то счастливая семья, довольно сложные отношения с мужем. Почему ты не допускаешь варианта, что и у меня может быть то же самое? Если я не рассказываю о своих сложностях, это не значит, что их нет.

— Да, но дети…

— А что дети? Поверь, детям гораздо лучше, когда они видят отца довольным жизнью, чем подавленным и раздраженным.

И она снова не нашлась, что ему возразить.

Они продолжили встречи.

Время шло, их взаимная привязанность крепла. Катю гораздо меньше мучила совесть. Иван по-прежнему очень мало говорил о жене, но из его обрывочных реплик она поняла, что Алла (так звали его супругу) очень мало бывает дома и почти совсем не занимается детьми. У нее собственный фармацевтический бизнес, и она много времени проводит в Швейцарии, но и дома, в России, она сверх головы занята. Детьми занимаются отец и дедушка с бабушкой, его родители. Катя с еще большим теплом и заботой стала относиться к Дуне и Проше, проводя с ними все больше времени. Ее мужу тоже было все равно, где она пропадает — казалось, Костя даже и не замечал, что жена стала намного реже бывать дома.

Она не просто приезжала к Ивану поиграть с его детьми, она стала для них близкой, своей, помогая их отцу в домашних заботах. С Дуней она ездила по магазинам выбирать ей одежду, учила к месту применять косметику, сделалась ее поверенной в сердечных делах. Что касается Проши, она первая заподозрила начинающееся у него искривление позвоночника, обратила на это внимание Ивана, устроила Прошу к хорошему врачу и сама возила его на лечебную гимнастику.

В общем, отношения продолжались, все шло хорошо, но у Кати имелась еще одна причина для переживаний. Она упорно оттягивала момент первой близости. К сожалению, эта область человеческих отношений стала у Кати поводом для еще одной душевной травмы. Выйдя замуж девственницей, в замужестве она так и не сумела открыть для себя приятные стороны секса. Сначала мешало отсутствие опыта и многочисленные юношеские комплексы, которые со временем не исчезли, а умножились, особенно после аборта. Катя стала бояться беременности и подсознательно начала испытывать неприязнь к близости с мужем. Чем дальше, тем меньше ей нравились их интимные отношения, но она не решалась заговорить об этом, стеснялась и не могла объяснить, что ее не устраивает. Интимная близость стала для нее чем-то вроде не очень приятной обязанности. Естественно, Костя чувствовал это, но вместо того, чтобы тактично и вместе поискать решение проблемы, стал упрекать жену в холодности и довольно быстро внушил ей, что она фригидна. И Катя смиренно поверила. Что ж, бывает. Не самая большая трагедия, можно пережить… Так что когда муж лет через десять оставил ее в покое, предпочитая утешаться на стороне, Катя с облегчением вздохнула. И пребывала в этом состоянии до знакомства с Иваном. Их встреча взволновала ее. Она понимала, без близости отношения будут неполноценными, да она, к ее удивлению, сама хотела близости, чего с ней не случалось очень давно… Но при этом она отчаянно боялась, что Иван, узнав о ее фригидности, без колебаний расстанется с ней — а одна мысль об этом была для нее смерти подобна. Она давно поняла, что влюбилась. Нет, больше — любит. Любит так, как не любила ни разу в жизни.

Собственно, большая часть ее тревог была напрасна — из их разговоров Иван все хорошо чувствовал, понимал и не торопил ее.

— Не переживай, Катюша, — утешал он. — Я не мальчишка, мне сорок третий год, а в этом возрасте психология гораздо важнее физиологии. Я с тобой отдыхаю душой, а если и тебе хорошо, все остальное образуется само собой, вот увидишь. Главное, ты не очень зацикливайся на этом…

Иван оказался прав. Однажды в погожий летний день они выехали за город — в Ростов Великий, где до сих пор ни он, ни она не удосужились побывать. Накануне, в субботу, навестили детей, живших на даче с дедушкой и бабушкой, устроили с ними пикник, купались в озере, жарили шашлыки. В Москву вернулись лишь поздно ночью, а утром снова в путь — еще затемно. Сначала заехали на берег овеянного легендами озера Неро, полюбовались на монастырь с храмами на берегу, осмотрели Ростовский кремль и его музеи. Обедать отправились в запримеченный по дороге ресторан в городке с поэтичным названием Переяславль-Залесский. Еда оказалась на удивление вкусной, они наелись так, что стало трудно дышать, и вдруг почувствовали, что от обилия впечатлений этих двух дней настолько устали, что просто валятся с ног.

— Кажется, мы с тобой не рассчитали своих сил… — смеясь, пропыхтела Катя.

— Да уж, что есть, то есть, — согласился Иван. — Надо бы отдохнуть, а то я не представляю себе, как поведу машину… Послушай, у меня есть идея. Давай снимем номер в гостинице и поспим.

Сказано — сделано. Местная гостиница была тут же, в центре городка, и дежурная, разумеется, по-своему поняв, для чего мужчина и женщина останавливаются здесь всего на несколько часов, выдала им ключи от хорошего номера с большой двуспальной кроватью. На эту роскошную кровать они с наслаждением рухнули и на два часа забылись сном. А проснувшись, посмотрели друг на друга — и обнялись… И, как выражалась Катина подруга Люда Малофеева, тут-то все и случилось.

Катя удивилась той естественности, с какой произошла их первая близость. Но гораздо больше изумилась оа собственному поведению и собственным ощущениям. На нее вдруг словно накатило что-то, доселе ей неизвестное и удивительное, все ее комплексы мигом испарились. Она сама изумлялась своей свободе и раскованности. Было такое чувство, что все это происходит не с ней, а с какой-то другой, смелой, уверенной в себе и очень счастливой женщиной. Женщиной, для которой вся эта гамма чувств, которую Катя испытала впервые в жизни, вполне знакома и привычна.

— Ты восхитительна, — ласково прошептал Иван, когда они, утомленные, лежали рядом в обнимку и каждый слушал, как успокаивается сердце другого.

— А мой муж говорит, я фригидна, — не удержалась Катя. Но не сказала, как это ее мучило — все и так было понятно.

— Ты?! — Иван даже приподнялся на локте, с изумлением посмотрел на нее и вдруг захохотал так, будто в жизни не слышал ничего смешнее. — Извини меня, конечно, но, по-моему, он просто ничего не понимает в женщинах. И ты что — ему верила? — Он опять рассмеялся, и на этот раз Катя засмеялась вместе с ним.

Домой она вернулась во втором часу ночи. Костя еще не спал, сидел за компьютером и увлеченно играл в какую-то очередную игру.

— Ты что-то совсем загуляла, — сказал он, не отрываясь от экрана. — Уже, кажется, второй день тебя дома не вижу. Где хоть ты, дорогая, шатаешься-то?

— У Люды на даче была, — нехотя соврала Катя.

— Вот оно что, — равнодушно откликнулся муж, — ясно, ясно… Чаю поставь…

В ту ночь Кате опять приснился тот самый сон. Она снова была в незнакомой квартире, снова подходила к окну, распахивала створки, вставала на подоконник, шагала вперед… Но в этот раз все вышло совсем иначе. Она раскинула руки и полетела — по ясному голубому небу, над верхушками зазеленевших деревьев, озерами… Полетела с невероятным ощущением полного счастья.

Так прошло больше года.

Во время очередной встречи Иван сообщил Кате, что разводится. Они сидели за столиком у окна в ресторане неподалеку от Нескучного сада. За окнами еще не стемнело, сквозь почти невидимое стекло можно было любоваться, как догорают в саду последние всполохи золотой осени. Иван сообщил эту новость без предисловий, спокойным будничным тоном, как о чем-то обыденном.

— Это из-за меня? — испуганно встрепенулась Катя.

— Нет, — он покачал головой. — Не из-за тебя. Не стану врать, ты стала стимулом. Но это случилось бы все равно. Мы стали чужими. И дело не в том, что у нее нет времени на семью. Она нашла себя в бизнесе, а семейная жизнь ее никогда и не интересовала. Честно говоря, я не могу понять, почему мы столько времени тянули с этим решением. Впрочем, Алла согласилась с этим только сейчас, а раньше думала иначе. Я ей еще когда предлагал развестись, но она отчего-то не соглашалась, вот, даже Прошку родила… Хотя я до сих пор не понимаю, для чего ей нужны были дети. У нее нет к ним никаких чувств, никакого тепла. Знаешь, есть люди, от природы лишенные чувства ритма или способности грамотно писать. А у Аллы полностью отсутствует материнское чувство, потребность заботиться о детях. Она всегда занималась ими нехотя, по обязанности, и была рада-радешенька, когда я ее освободил от этого. Ну а теперь мы решили окончательно расставить точки над «i».

— И что же с Дуней и Прошей? — забеспокоилась Катя. — Как все будет? Они останутся с матерью или с тобой?

Иван непонимающе поглядел на нее:

— А что тебя тревожит? В их жизни ровным счетом ничего не изменится. Мы с ними давно обсудили этот вопрос, и они заявили, что при любых раскладах останутся со мной, без всяких вариантов. Конечно, они немного переживают, не без того… Но, знаешь, я внимательно наблюдаю за ними и с уверенностью могу утверждать, что это не слишком серьезное переживание. Ведь, по большому счету, они никогда и не были особенно привязаны к матери… А вот к тебе действительно привязались. Так что в связи с этим у меня к тебе одна просьба…

— Какая? — волнуясь, как девчонка, вскинулась Катя. Она догадывалась, что он может сейчас сказать, и страшно боялась в этом ошибиться.

— Подумай, хочешь ли ты стать моей женой. — Иван был абсолютно серьезен. — Ты можешь не торопиться с ответом, я подожду…

Катя раскрыла было рот, чтобы ответить, но он остановил ее, дотронувшись до ее руки.

— Подожди, Катюша, я же сказал — не торопись. Не говори сейчас ничего. Это слишком важный вопрос, чтобы решать его вот так поспешно. Я люблю тебя и знаю о твоих чувствах ко мне. Но у меня двое детей… У которых никогда не было матери. И стать моей женой — значит, заменить ее им. А на такое решится далеко не каждая женщина, я понимаю.

— Я тоже очень хорошо понимаю это, Ванечка, — ответила Катя. Ей ли было не знать, что значит оказаться сиротой при живых родителях? Она давно уже решила для себя, что примет предложение Ивана. Его дети для нее не только не обуза, наоборот — исполнение давней мечты. Но пока не стала ничего раньше времени говорить, чтоб не сглазить.

— Мы обязательно вернемся к этому разговору, — пообещал он. — Как только решим все проблемы.

— Конечно, — кивнула Катя. — А проблем немало… Я ведь тоже, к сожалению, замужем.

— Ничего, это временно, — улыбаясь, легкомысленно махнул рукой Иван.

Волокита с разводом затянулась намного дольше, чем они предполагали. Сначала Алла неожиданно уехала в очередную — и долгую — командировку, потом вдруг встал вопрос о суде и разделе имущества, затем нужно было ждать отведенные законом три месяца «на примирение супругов». Ожидание было долгим и трудным, но не мучительным — потому что они ждали счастья, которое было уже совсем близко. Они много времени проводили вместе и вовсю строили планы на совместное будущее. В числе этих планов кроме всего прочего всерьез рассматривалась идея взять из детского дома третьего, совсем еще маленького ребенка. Но Катя все равно страшно нервничала, не находила себе места, боясь поверить в то, что происходит. Возясь с детьми или обнимая Ивана, она постоянно говорила себе: «Этого не может быть!.. Так не бывает. Не может быть, чтобы все сложилось так хорошо. Наверняка в какой-то момент судьба подстроит какую-нибудь очередную каверзу, и все мое счастье рухнет…»

Вот так, постоянно ожидая ужасных неприятностей, она все не решалась и не решалась объявить о переменах в своей жизни Косте. Тот, конечно, давно уже догадался, что с ней происходит. Он прекрасно видел, как горят глаза его жены, которая теперь почти не появлялась дома, — но тоже избегал выяснения отношений, усиленно делая вид, что ничего не замечает.