Божественная комедия (сборник) Прашкевич Геннадий
«…известных Родецких оказалось девять.
Это если верить энциклопедическим словарям.
Один был коллаборационистом, его приговорили к повешению французские партизаны-маки. Другой – американский финансист, этот за мошенничество получил три пожизненных срока. Третий Родецкий пытался пересечь Атлантику в обыкновенной парусной лодке, но тщетно. Еще один партизанил в Гомельской области, за что после войны получил от родного правительства десять лет лагерей. Как-то не складывалось у них. Например, Родецкий, который жил в Вашингтоне, изобрел вечный двигатель. И был застрелен охраной американского президента Рейгана, когда выехал навстречу правительственному кортежу на велосипеде с этим своим вечным двигателем поперек груди.
Все интересные динамичные люди.
Но все вызывали рвоту. Даже Снукер.
«У нас внутри воспринятым живет наружный образ, к вам запав – таится и душу на себя взглянуть зовет; и если им, взглянув, она пленится, то этот плен – любовь».
Конечно, мадам Катрин относилась к признаниям осторожно. Это Катька Лажовская, выбегая в морозный двор, совершенно искренне полагала, что Снукер не знал бранных слов, что это он подсказал Борисову-Мусатову бледных девушек, в критические дни прогуливающихся у водоема, а Петрову-Водкину ужасное «Купание красного коня», а Шагалу – всяких этих страхолюдных мужиков в улете.
В непрестанных мыслях о «художествах этой бывшей советской собаки» студентка Катька Лажовская познакомилась с итальянским профессором, приглашенным в университет. Имя Адриано звучало как намек. Оно звучало как базельские колокола. Правда, умные опытные девчонки предупреждали: «Ой, залетишь, Катька!»
ФАЙЛ ОБОРВАН
«…кто из мужей оставил вам титул баронессы? Мадам Катрин загадочно улыбалась.
Последний ее муж входил в пятерку крупнейших наркобаронов мира. Разумеется, об этом ни один газетчик не знал. До поры, до времени она сама об этом не знала. До знакомства с Карлом, до выхода своего романа, она снимала угол у одной пожилой угрюмой вегетарианки. Вегетарианка ненавидела все летающее. «Эти птицы так прожорливы. Они поедают жучков, мошек, всяких маленьких несчастных букашек и червячков, которые не умеют за себя постоять». – «Но птичкам нужно питаться». – «Пусть жрут ягодки, грибы, наконец». – «Подталкиваете бедняжек к псилоцибинам?»
Хозяйка оскорблено фыркала.
В ее квартире в каждом углу стояли мышеловки.
Тугая пружина, не причиняя вреда, прижимала маленькую воровку к стенке. Вегетарианка любовно извлекала неудачницу и отправляла на огромную открытую веранду, где стояло уже множество клеток. Когда хозяйка отсутствовала, мадам Катрин рисовала на нежных мышиных лапках шестизначные номера, а самой толстой выбрила предплечье и украсила его изящным тату – известным фашистским руническим знаком. Так сказать, возвела мышь в ранг. Понятно, кошки на веранду не допускались. «Хорошая кошка – мертвая кошка». Рано или поздно мадам Катрин, наверное, сожгла бы весь этот трогательный мышиный концлагерь, возможно, вместе с хозяйкой, но в один счастливый день господин барон Карл фон Баум, летящий в Цюрих из Боготы, нашел в самолете рекламный буклет, посвященный ее роману.
«На кладбище мертвых душ отмечено заметное шевеление».
Стиль молодой писательницы восхитил господина барона Карла фон Баума.
Он сразу понял тайные знаки, бросаемые мадам Катрин в никуда. Он сразу понял ее отчаяние. Мадам Катрин мучило все то, что выводило из равновесия и его, весьма опытного человека, и заставляло мучительно задумываться. Если человеческие тела действительно являются тюрьмами (пусть и временными), это следует обсудить. Нам нечего противопоставить природе? Ну так давайте хотя бы докопаемся до некоторых ее тайн. Мадам Катрин не читала писем, приходящих на адрес издательства. Их пишут сумасшедшие. Но один конверт пах лавандой и выглядел по-особенному изящно. Попросив у секретарши рюмочку «Мартеля», мадам Катрин прочла письмо. Неизвестный ей господин барон Карл фон Баум приглашал молодую писательницу погостить в его имении. То есть, поняла она, господин фон Баум, как и все другие, жаждал ее входа. Правда, он был единственный, кто сразу честно признал, что никаких особенных ключей, кроме денег, у него нет. Он ничего не изобрел, просто у него есть деньги. И уединенная вилла на юге Франции. И старый замок под Турином. И обширные владения в Испании. И несколько прелестных островков где-то в южном океане.
Редкий случай: мадам Катрин ответила на письмо.
Она ведь не знала, что тридцать процентов всех наркотиков мира ввозится в Старый и в Новый свет с колумбийских плантаций ее будущего мужа».
НЕТ ДОСТУПА
«…самый большой девочкин друг».
ПЕРЕЗАГРУЗИТЬ
ПАПА СОФОКЛЕС (за полгода до рая)
«…запах прели.
Десяток хижин охраны.
Цветные фантастические бабочки.
Джунгли надежно обступали мраморный дворец, дорогу к нему знали только самые надежные люди. У правительственных войск вообще не было шансов когда-либо добраться до господина барона Карла фон Баума, поскольку это он, а не колумбийское правительство, оплачивал жизнь местных крестьян.
Уютный музыкальный зал, роскошная библиотека.
На стенах Дега, Сислей, Мари Лорансен, «Стог» Клода Моне (в Лувре висит подделка). В специальной пристройке – комната отдыха. Вместо подушек разбросаны прелестные куклы. Господин фон Баум не чуждался юмора. Мадам Катрин он с удовольствием высказал свою собственную версию причины вымирания археоциат. Существовали такие морские кубки, даже непонятно, животные или растения, они населяли земные моря более шестисот миллионов лет назад, когда человека еще не было и в задумке. И все вымерли от… стыда. Да, да, именно от стыда! Дело в том, с удовольствием поделился барон своим открытием, что анальные и оральные отверстия у археоциат были совмещены.
Мадам Катрин приняла гипотезу барона за милую непристойность.
Она отдыхала после мытарств и легкомысленных парижских романов. Заброшенный в джунглях мраморный дворец не утомлял. Мускулистой тенью следовал за мадам Катрин папа Софоклес – личный телохранитель, улыбчивый дельта-псих. Наслушавшись вечерних бесед у камина, сам пускался в рассуждения. Например, о Большом взрыве. «Как это так? Бум-бум! – и из ничего сразу возникает все?» Папе Софоклесу привычнее было думать, что после хорошего бум-бум все наоборот сразу исчезает. Но хозяйку папа Софоклес боготворил. Каждое утро он встречал ее полюбившимся набором русских слов: «Segodnia dash mne?»
Мадам Катрин смеялась.
Забывалось детство на берегу грязного озерца.
Забывалась создательница маленького мышиного концлагеря.
Давно ушли в прошлое русский физик Расти (Ростислав) Маленков, французский поэт-авангардист Жан Севье, итальянский профессор Адриано. Рассеялась, как дым, гнусная необходимость ежедневно, ежечасно пробиваться сквозь вату ненужных, глухих, запутанных отношений. Каждую минуту бесконечные плоскости мира обрастают новыми и новыми побегами. Не успел схватить, утекло из рук. Мадам Катрин любила смотреть на свои красивые руки. Душевные движения господина фон Баума трогали ее всего лишь как данность, все же при любом удобном поводе она старалась подталкивать мужа к идее внедрения в жизнь новых технологий.
«Тот русский физик…»
«Да, я помню, дорогая, конечно».
«Я вспоминаю о нем не просто так. Он говорил о ключах».
«Наверное, имел в виду какие-то новые галлюциногены?»
«Не думаю, Карл. Он устремлен в будущее, а наркотики – это прошлое. С тех пор, как я узнала о твоем ремесле, меня томят ужасные предчувствия. Нельзя бесконечно раскачивать человеческую психику».
Господин фон Баум смотрел на жену с обожанием.
Взгляд его становился синим и мечтательным, как дымка над морем.
Так он смотрел только на «Стог» Клода Моне. Некрасивое лицо разглаживалось.
Он добр, но я его ненавижу, сердце мадам Катрин сжималось. Он дал мне все, что я хотела, и даже сверх этого, но я его ненавижу. Когда он кончал в нее, она чувствовала тошноту и бежала в ванную. Ее бесила нежность господина фон Баума. Он напоминал ей один эпизод из ее прошлой жизни. Однажды она совершила развлекательное путешествие по Индии. «Камасутру изучают в действии». В Бенаресе она посетила храм Обезьян. Впереди шла милая парочка. Панк в цветастой рубашке, стильная женщина на каблуках. Они целовались, они ссорились. Наверное, они ценили каждый цент, потому что, вытащив, наконец, сотню баксов из кармана, панк бережно протянул купюру своей подруге. На каменной стене орали и галдели бесчисленные обезьяны. Они были нехороши, их возбуждало присутствие людей. А главный самец, рыжий, с отставленными острыми ушами, как у Снукера, еще тупо работал правой рукой – с привычным наслаждением, с привычной скукой.
«К расоту порождают сумерки сознания».
Мадам Катрин решила сделать забавный кадр.
Когда фотоаппарат щелкнул, польщенный самец неторопливо вырвал купюру.
Женщина вскрикнула, панк отшатнулся. Не прекращая своего непристойного занятия, самец обнюхал зеленого американского президента, потом посмотрел купюру на свет. Парочка замерла в отчаянии. Похоже, они считали сотню слишком большой платой за такой нелепый спектакль. Но самцу было все равно. Он порвал купюру и пустил ее клочки по ветру.
«Сумерки сознания».
Мадам Катрин плакала по ночам.
Она ненавидела слово никогда. То, чего ей хотелось больше всего, отчего бесстыдно и горячо тяжелел низ живота и чудесные мурашки бежали по обнаженной спине, почему-то было недостижимо. Огромные пространства отделяли ее от физика Расти Маленкова, стеклянная стена времени отгораживала от Снукера, даже от мертвого к тому времени поэта-авангардиста. Она точно чувствовала себя в тюрьме. Она чувствовала себя приговоренной к пожизненному сроку. У нее не было выбора. Она могла впускать, но потом все опять уходили. Один Расти Маленков намекал, что ключи, возможно, имеются. Один он говорил что-то про м ентальную матрицу. Само слово матрица, говорил он, обычно ассоциируется у преобладающего числа людей с чем-то неизменным. Как, скажем, символ данности. Но у него все было не так. У физика Маленкова матрица оказывалась сущностно изменчивой. Конечно, такая всегда опасна для системной устойчивости социума, зато необходима для его развития.
О, Господи, плакала по ночам мадам Катрин. Если бы я даже упросила Карла, если бы даже с помощью своих миллиардов он выкрал Маленкова из России, а потом вместе они извлекли бы из небытия Родецкого, что с того? У Снукера пропитые глаза. У него зловонное дыхание. Она вела узкой нежной ладошкой по горячему бедру. Снукер – развалина. Пленный дух. Пальчик нежно ходил по кругу, заставляя тело дрожать, ощутительно искривляя пространство-время. Еще Расти говорил о каком-то рае. Работа окупилась бы чрезвычайно быстро».
ФАЙЛ ОБОРВАН
«…камин.
Мощные кондиционеры.
Неслышная тень папы Софоклеса.
«Угроза катастрофы возникает, когда сознание социума становится неадекватным окружающему миру. Замордованный социум не размышляет. Спрашивается, зачем останавливать наступление психотропных веществ? – господин фон Баум неторопливо раскуривал сигару. – Что-то должно играть роль стабилизатора. – Белая юбка в круизном стиле, черная маечка на тонких бретелях, господин фон Баум смотрел на жену с обожанием. – Эволюция завела человечество в тупик. Высокие технологии довершают поражение. Только я помогаю людям расслабиться. Все равно все умрут. Но, благодаря мне, некоторые умрут счастливыми. – Он чувствовал внимание мадам Катрин, это его волновало. – Конечно, можно загнать половину человечества в лечебницы, а другую половину запугать до смерти, но подрастут новые поколения, а у них возникнут свои новые проблемы, и они тоже захотят расслабиться. Где выход? Оставить мир во власти страдания? Мой друг Пабло Эскобар однажды заколебался. Он добровольно отдал себя в руки правительства. Ни с того, ни с сего он вдруг поверил в то, что кому-то действительно хочется остановить наступление психотропных веществ. А что из этого вышло? Ты помнишь, дорогая? Представители правительства говорили с Пабло только о наркоте. Они хотели получить его бизнес».
«Я говорю о власти над временем, Карл».
«Разве это не является прерогативой Бога?»
Как истинный католик, господин фон Баум всегда подозревал жену в неверности. Он считал, что физики, которыми так активно интересовалась его жена, просто настоящие инфернальные твари. Наверное, Нобель так относился к математикам. У них там что-то не так. У них там что-то всегда круче, чем у химиков или у наркобаронов. В Париже детективы, нанятые фон Баумом, засекли (во время одной из поездок) мадам Катрин в постели с молодым теоретиком из Лионской лаборатории. Детективы записали всю беседу, если можно назвать беседой стоны и отдельные возгласы. Тем не менее, стало понятно, что у лионского физика мадам Катрин пыталась выяснить судьбу некоего Расти (Ростислава) Маленкова. Оказывается, каким-то образом глубоко засекреченный физик сумел бежать из России.
Но чаще Карл и мадам Катрин разговаривали о Родецком.
Снукер? Да, интересно. Но это не мой стиль. Господин фон Баум с наслаждением раскуривал сигару. «Смычок и струны» – апокриф. Неизвестно, существовало ли это полотно. Неизвестно, жив ли сам Снукер. Может, он спит с вонючими клошарами под одним из мостов через Сену. А может, спился. А может, ирландская проститутка действительно зарезала этого неудачника. Тем не менее, обещал Карл, если знаменитое полотно найдется, его немедленно доставят в большой зал дворца. Считай его своим, дорогая. Цена не имеет значения. Потом, улыбался господин фон Баум, я надежно упрячу полотно в сейф. Зачем? Да затем хотя бы, что, постоянно глядя на «Смычок и струны», ты постоянно будешь думать только о Родецком. Глядя на «Стог» Клода Моне, ты постоянно думаешь обо мне, а вот с полотном Снукера так не получится.
Однажды мадам Катрин рассказала мужу о некоем парижском прокуроре Шаспи.
«Цвет бороды был исчерна-седой, и ей волна волос уподоблялась, ложась на грудь раздвоенной грядой». В свое время прокурор курировал дело о загадочном убийстве поэта-авангардиста Жана Севье, владельца маленького, потерявшего популярность ресторанчика. Убийство случилось до встречи мадам Катрин с господином бароном Карлом фон Баумом. Некому было ее защитить, и у нее не было денег. Чтобы не чувствовать жадных пальцев неистового прокурора, подозреваемая мадам Катрин шептала про себя стихи, заученные еще в школе.
Вечное несовпадение интересов.
Похотливый самец и звездное небо.
Черт с ним, пусть кончит и разорвет купюру.
«И мы плывем, пылающею бездной со всех сторон окружены».
Позже, в Колумбии, мадам Катрин совершенно случайно узнала (от папы Софоклеса), что ее милый лионский теоретик попал в какую-то ужасную автомобильную аварию, а владелец прогоревшего ресторанчика поэт-авангардист Жан Севье вовсе не был убит, а покончил с собой. Так что, возня с прокурором была просто им же самим и спровоцирована. Мадам Катрин не удивилась, узнав, что однажды и прокурора нашли в городском канале. И желудок его был набит живыми лягушками.
«Если хотите правду, – качал головой господин фон Баум, – я лично давно не хочу ничего особенного. Я за всеобщую атрофию страстей. Ненавижу суету, горлопанов, политиков, ненавижу алкоголиков и белые квадраты. Большую часть человечества следует обратить в „царские хемуу“. Было у древних египтян такое сословие, их в любое время могли бросить на строительство пирамид, на рытье каналов, на возведение новых храмов. Нужна большая энергия, дорогая, – улыбался господин фон Баум, – чтобы жить рядом с красотой. Иначе самая совершенная красота превращается в привычку. И вообще, дорогая, – поднял бокал господин фон Баум. – Есть масса способов быстро восстанавливать душевное равновесие».
«Например?»
«Выпишите на бумажку все, что любите и что ненавидите».
Он выпустил клуб ароматного дыма. «А потом попытайтесь уравнять столбцы».
ФАЙЛ ОБОРВАН
ОБОЖАЮ
Деньги
Нежность
Много денег
Уверенных мужчин
Секс вдвоем
Секс с любимым
Разнообразный секс
Восточные рынки
Дождливые дни в Париже
Потаенный секс
Картины Снукера
Классическую музыку
Ванны под открытым небом
Ходить босиком по холодному паркету
Обожание
Деньги
НЕНАВИЖУ
Деньги
Грубость
Снукера
Гостиницы
Лгунов, обещающих ключи от рая
Дождливые дни в Париже
Ворованные картины
Нетрезвый секс
Уродов
Обезьян
Стариков
Приятельниц
НЕТ ДОСТУПА
«…кофе.
«Segodnia dash mne?»
«У тебя небогатая фантазия».
«Привезли гринго, – папу Софоклес не смущала его фантазия. – Наверное, тебе лучше перейти в библиотеку».
«Почему?»
«Сюда могут донестись крики».
«Господин фон Баум в честь гостя собирает мальчишник?»
«Не совсем. Бум-бум. Гринго может кричать».
«Зачем кричать в такое солнечное утро?»
«С ним будет разговаривать хозяин».
«Хозяин? С гринго?»
«Ну да».
«О чем?»
«Не знаю».
«Покажешь мне гостя?»
«Не могу. Да он и не совсем гость».
«Хочешь, чтобы я отправила тебя в Боготу?»
Нет, этого папа Софоклес не хотел. В Боготе на стене каждого полицейского участка висели листовки с его очень похожими фотографиями. В Боготе папа Софоклес был популярен. Угроза немедленной отправки в неприятный город заставила папу Софоклеса тайком провести мадам Катрин длинным, пустым, плохо прибранным коридором в какую-то высокую пристройку, огороженной аркой, открытой в огромный зал темного каменного флигеля. Укрывшись за прохладной мраморной колонной, мадам Катрин увидела внизу в зале деревянный крест.
Метров шесть, не меньше. И размах метра три.
На кресте висел человек. Он был обнажен. Голова упала на грудь.
Злобное солнце, падая в распахнутые створки арочного окна, жгло раздробленные колени. Над кровавыми рваными ранами роились большие мухи. Метрах в пяти от распятого сидел в плетеном кресле господин барон Карл фон Баум. Он выглядел разочарованным. Плетеное кресло прогнулось, два человека с автоматами стояли в стороне. В ужасе темного зала, прорезанного ярким солнечным лучом, в прелом запахе влаги, крови, гнилых листьев таилась какая-то томительная красота.
Сердце мадам Катрин учащенно забилось.
«Ты нашел ключ?»
«Ты все равно им не воспользуешься».
«Мы устроены одинаково, – покачал головой господин фон Баум. – То, что делает один человек, всегда может повторить другой».
Распятый покачал головой. Влажный воздух затыкал ему глотку. В кровавой мешанине раздробленных колен роились крупные мухи. В этом было нечто невыразимо прекрасное. Как в смычке, плывущем по струнам. Как в желтом злобном отливе красок, переходящих в коричневое.
«Ты рассердил Америку?»
Господин фон Баум улыбнулся. Кажется, он невысоко оценивал гнев Америки.
«Я тебя отобрал у Америки, – негромко объяснил он распятому. – Не надо думать об Америке. Теперь ты мой. Только мой. У меня много такого, чего в Америке нет и никогда не будет. Например, ты».
Помолчав, он добавил:
«Ты ведь отдашь мне ключ?»
Мадам Катрин узнала русского физика.
Когда-то в глазах Расти Маленкова горело неистовое желание.
Обычно такое прячут, но он считал, наверное, что от красивых женщин ничего прятать не надо, они все равно поймут. К тому же, тогда его волновали вложения. Непомерные, дикие, можно сказать. Но, видимо, он и впрямь получил свой лазер, раз речь шла о ключе. Основной инстинкт заставляет строить и рушить. На душе у мадам Катрин потеплело. Этот физик обещал ключ мне. Низ живота опалило нежным теплом. Этот физик искал меня. Он что-то говорил о ментальной матрице. Оказывается, выбирая всего лишь маечку, ты каждый день решаешь судьбу мира. Выберешь черную – никогда уже не будет мира, в котором ты выбрала белую. Выбирая мир господина фон Баума, автоматически теряешь мир Расти Маленкова. А выбрав мир Снукера, так же автоматически теряешь Жана Севье. Нет одного общего мира. «В одном мире я сплю с тобой, в другом ты стонешь под чужими самцами».
Она смотрела на распятого физика.
Значит, существует такой мир, где он нашел ключ?
«Америка не любит терять. Она потратила на меня несколько миллиардов».
«Мне ты обошелся дороже, – улыбнулся господин фон Баум. – Мне ведь пришлось платить за все, Расти. За тебя. И за уничтожение твоей лаборатории. И за полную ликвидацию всех материалов, файлов, сотрудников».
Откуда-то издалека накатился тяжелый рокот.
«Боже! – выдохнул папа Софоклес. – Пришли язычники».
Он не ошибся. Военные вертолеты без опознавательных знаков (американские) заходили на боевой курс. «Кажется, хозяин откусил кусок, который не смог проглотить». Теперь он сам схватил мадам Катрин за руку. Б елая юбка в круизном стиле, маечка на бретелях…»
ПЕРЕЗАГРУЗИТЬ
Часть третья:
РАЙ: МЕНТАЛЬНАЯ МАТРИЦА
БЕЛЫЙ КВАДРАТ (в ожидании титров)
«…бар при дороге.
Заправка пуста, ни одной машины.
Пыльный летний лес, обочина, рекламные щиты.
Башни отеля «Парадиз» придавали лесу еще более пыльный вид. Может, из-за светло-серого цвета. Вполне инфернальная постройка, подумала мадам Катрин, толкая дверь. Девица, похожая на проститутку, в открытой легкой кофточке, в белых шортиках, с интересом посмотрела на вошедшую. Судя по блюдечкам на ее столе, девица входила в пик сенсорной фазы.
– Бизнес в стопоре?
Девица вызывающе кивнула.
– Тяжелые грузовики идут в объезд. Это раньше, пока не выстроили «Парадиз», от клиентов отбоя не было.
– А разве отель не поставляет тебе клиентов?
Девица оценила высокую степень уважительности.
– В каменном саркофаге, – объяснила она, – одни придурки. Обнесли двойной стеной, поставили охрану. Прямо как древние фараоны. Мне и к воротам не подойти.
– А ты возьми в прокате тачку и подкати с шиком, – подсказала мадам Катрин. – Из такого дворца можно не выходить месяцами. Удачная ночь окупит все.
– Вы тоже… в нашем бизнесе?
Мадам Катрин улыбнулась. Люди любят чувствовать себя равными. Не важно, в чем, лишь бы равными.
– Что ты пьешь?
– Коричную.
– Бармен!
Вытирая руки о фартук, бармен подошел к столику.
Он издали оценил мадам Катрин. Он сразу ее оценил. На принцессу Ди она, конечно, не сильно походила, но понимающие люди поставили бы ее выше. Смерть Карла отняла у мадам Катрин все. Стоило подумать о новой книге. И писать ее следовало в провинции. Париж – дорогой город. Три месяца… Мне нужно хотя бы три месяца… Жан Севье умер. Расти Маленков умер. Все нужные люди умерли. Мне двадцать семь лет. Надо начинать все сначала. Голубые глаза… Чувство юмора… У девицы бизнес не идет, у меня программа зависла. Арт-хаус, глянцевые журналы, фэшн, вечеринки, кофе, секс, нет, хватит! Неторопливо писать книгу, пить на балконе розовый чай. Бармен стоял перед мадам Катрин бледный, как кабала. Наверное, он подскажет, где можно устроиться, вряд ли «Парадиз» придется мне по карману.
– Рюмку коричной, рюмку коньяка.
Бармен топтался. Не отходил. Бледные щеки слабо окрасились.
– Что в нас такого? – спросила мадам Катрин. – У тебя есть жена?
Бармен пришел в себя.
Оглядываясь, побрел к стойке.
– Ой, как ты красиво отшила его, – восхитилась девица. – Меня бы он просто обругал. Если бы я даже добавила пожалуйста, а я этого не делаю, он бы меня обругал. А ты сказала то, что думала, и он сразу отпал. Ну ты прямо классно его отшила. Меня звать Адриана, – протянула она узкую ладошку. – Я из Сербии. Вы нас разбомбили, убили и разогнали наших мужчин, теперь мы кормимся вашими!
– Так всегда бывает.
– Я знаю, – кивнула Адриана.
– Значит, в «Парадиз» попадают только избранные?
– Ну да. Я же говорю, одни старики. Наверное, водят хороводы и пьют подслащенную водичку. Правда…
Мимо бара скользнул, оставив над шоссе шлейф пыли, роскошный открытый «Кадиллак» с чудными девочками. Они махали платочками и что-то кричали. Машина походила на веселый цветник.
– …кто-то вызвал неотложку.
– А почему ты не с подружками?
– Потому что всегда работаю одна.
Мадам Катрин кивнула. Она понимала Адриану. В открытом окне виднелись вдали серые башни отеля «Парадиз», увенчанные огромными спутниковыми антеннами. Почему тарелки всегда наклоняют к земле? Башни отеля стояли уступами. Казалось, их ставили навечно, как пирамиды. «Из этих трех уступов первый был столь гладкий и блестящий мрамор белый, что он мое подобье отразил. Второй – шершавый камень обгорелый, растресканный и вдоль и поперек, и цветом словно пурпур почернелый. А третий, тот, который сверху лег, – кусок порфира, ограненный строго, огнисто-алый, как кровавый ток…»
– Ой, это стихи!
Девица утверждала.
Вопросы у нее кончились.
Вполне экзистенциалистская сигарета появилась в тонких пальчиках.
Конечно, таких слов девица раньше никогда не слыхала, но сигарета в ее пальчиках выглядела вполне экзистенциально.
– Еще год назад я была замужем.
– Как интересно, – улыбнулась мадам Катрин.
– Ничего интересного. У нас не заладилось. Полгода я жила с мужем как с братом.
– Пытаюсь себе представить. Это, наверное, нелегко. Но все же лучше, чем жить с братом, как с мужем.
– Кто вам такое сказал? – оскорбилась девица. – Они все одинаковые! Не хуже, и не лучше. В Сербии понимают, о чем я. – И вдруг быстро заговорила о потных мужских руках, о том, как мужчины жалеют денежки. Вот женщин они никогда не жалеют. А ей надо оплачивать угол с ванной, чтобы можно было следить за телом. Ей приходится тратиться на хорошее белье, потому что даже свинопас, если он покупает девочку, хочет ее в хорошем белье. – Сама я всегда ходила бы без белья, – сказала девица, – но они любят нас раздевать! Жадные, нетерпеливые, – она сплюнула. – А вы так выглядите, – одобрила девица, – что бармен сейчас кончит.
Мадам Катрин обернулась.
Бармен что-то бубнил в телефонную трубку.
Он не спускал с нее глаз. Похоже, его здорово завело. В культуре, в которой он рос, особых перспектив не наблюдалось. Пыль, пустынная дорога. Появление мадам Катрин потрясло бармена. Такие женщины обычно проезжают мимо – в «Парадиз», или в Париж, или в Ниццу. А эта попросила рюмочку коньяка, и, не стесняясь, села за один столик с местной проституткой. Умопомрачительная красотка! К тому же на груди, очень открытой, висел платиновый ключик. Миниатюрный резной ключик. «Все они тут жадные». Бармен умел читать по губам. «И мой брат, и мой муж, и все эти водилы с больших грузовиков, и бармен. У них денег мало. Подарок выпрашиваешь так, будто ссуду берешь. Смотри какие синяки, – распахнула Адриана кофточку. Красивую грудь, правда, украшали два синяка в цент величиной. – Хорошо, что не укусы вампира, правда? Приходится врать клиентам, что это я ударилась. Упала и ударилась о тумбочку в номере. Правда, смешно? Можно подумать, что я пью, – она отодвинула пустую рюмочку. – Одни мужчины ставят синяки, другие верят, что это я ударились. Грудью-то! Придурки!» Адриана засмеялась. «Этот бармен еще не старик, – сказала она, будто предлагая бармена мадам Катрин. – Просто он опустился. Один тут с ума сойдешь. А сам по себе он еще ничего. Научить улыбаться, подтянуть там, убрать здесь немного кожи, ему еще и на перчатки останется…»
ФАЙЛ ОБОРВАН
«…и больших, сканапель, успехов, авек гран плезир, достала меня загадка дэн-буддизма: делай – не делая, не делая – делай…»
ПЕРЕЗАГРУЗИТЬ
«…еще рюмочку коричной.
Читать бесплатно другие книги:
