Девушка Online Сагг Зои

Глава восьмая

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пообещай, что выслушаешь меня от начала и до конца со спокойным лицом и без твоих язвительных замечаний! – умоляю я Эллиота, которого позвала, как только пришла домой, постучав в стену десять раз (это наш код для экстренных случаев).

Эллиот откидывается на спинку кресла-качалки и с задумчивым видом потирает подбородок.

– А в твоей истории будут Мега-скучнющая и Ходячий Селфи?

– Будут, но не говори о них ничего плохого, пока я не закончу. И фраза «Я же тебе говорил» тоже под запретом.

– Навсегда под запретом, или только пока ты рассказываешь, что случилось? – с ужасом на лице спрашивает Эллиот.

– Навсегда.

Эллиот вздыхает:

– Постараюсь, но мне может понадобиться кляп.

– Ну хватит!

– Ладно, ладно. Рот на замке.

Я сижу по-турецки и, уставившись в одеяло, пересказываю свою грустную историю, начиная от худшей в мире пижамной вечеринки и заканчивая убийственной фразой Олли про то, что наша встреча – это «ничего серьезного».

– Ничего серьезного? – повторяет Эллиот, когда я замолкаю. – Я же…

– Нет! Не говори этого! – кричу я, закрывая уши. – До сих пор не могу поверить, что я и правда думала, будто это свидание.

– Как же я зол на Мега-шлюпку! – взрывается Эллиот.

– Шлюпку?

Эллиот кивает.

– Шекспир придумал называть женщин легкого поведения «шлюпками».

– О. Теперь ясно…

– Какая же она дешевка, – говорит Эллиот с отвращением. – Поверить не могу, что она сорвала твой ланч с Олли. Я же тебе…

– Эллиот!

– Все, все. – Он поднимает руки в успокаивающем жесте. – Я знаю, что тебе делать. – Эллиот злорадно улыбается. – Надо Ходячему Селфи нарисовать в фотошопе прыщи и какую-нибудь мерзкую сыпь. Или огромный шнобель вместо его аристократичного носа…

Мне хочется обнять Эллиота и сказать «спасибо», но тут раздается звук, который ни с чем не перепутать: удар в гонг.

– О! – Эллиот вскакивает из кресла и в восторге хлопает в ладоши. – Семейный совет!

У нас в доме полно театрального реквизита, который мама забрала на память о пьесах. Например, большой медный гонг, который стоит в гостиной. Когда мы с Томом были детьми, то все время били в него по поводу и без. Тогда мама с папой придумали правило: звонить в гонг только для созыва «семейного совета».

Я слезаю с постели, смеясь над светящимся от предвкушения лицом Эллиота:

– Наверняка какая-нибудь нудятина: будем решать, кто хочет индейку на рождественский ужин.

– Зачем это обсуждать? Все на Рождество едят индейку.

– Да, но папа говорил, что хочет в этот раз зажарить гуся.

– Зажарить гуся это кощунство!

– Почему?

– Не знаю. Кощунство и все.

Я выхожу на лестницу, Эллиот идет следом.

– Рикао сам ти, – раздается шепот у меня над ухом.

– Что это значит?

– «Я же тебе говорил» на хорватском. Ты же не запрещала мне говорить эту фразу на хорватском, – объясняет Эллиот и взвизгивает, получив от меня локтем в живот.

– Мы будем индейку! – заявляет Эллиот, входя на кухню.

Том, мама и папа сидят за столом. Родители светятся от счастья. Том полулежит на столе, подпирая голову руками.

– Индейку?

– Да, на рождественский ужин. Мы хотим индейку, а не гуся. Собрание ведь по поводу рождественского ужина, да?

– Нет, не совсем. Хотя в какой-то мере – да. – Папа смотрит на маму и многозначительно поднимает бровь.

Она коротко кивает, потом поворачивается к Эллиоту и с грустной улыбкой говорит:

– К сожалению, Эллиот, ты не сможешь прийти на наш традиционный рождественский ужин.

– Что?! – хором выкрикиваем мы с ним.

– Нас не будет дома, – объясняет мама.

– Что? – опять вместе спрашиваем мы. На этот раз нам вторит и Том.

– Что значит «нас дома не будет»? – переспрашивает он.

– А где мы тогда будем? – Я перевожу взгляд с мамы на папу.

– В Нью-Йорке, – отвечают родители, весело улыбаясь.

– Ничего себе! – восклицает Том, но совсем не радостно.

У меня нет слов, а Эллиот того гляди заплачет.

– Мы согласились организовать ту свадьбу, – поясняет мама. – В стиле «Аббатства Даунтон», в Уолдорф-Астории.

– С ума сойти! Повезло тебе! – Эллиот округляет глаза.

Но, как ни странно, я совсем не чувствую себя везунчиком. Голова горит, а ладони покрываются испариной. Чтобы попасть в Нью-Йорк, мне придется лететь на самолете. А мне сейчас плохо становится от одной мысли, что я в машину сяду. Я никуда не хочу ехать. Я хочу остаться дома и тихо встретить Рождество в кругу семьи.

– Я останусь, – заявляет Том.

– Почему? – недоумевает папа.

– Мелани возвращается домой на следующей неделе. Так что я никуда не поеду. Мы с ней несколько месяцев не виделись.

Мелани – девушка Тома. Этот семестр она проучилась во Франции. И, судя по романтическим записям, которыми заполнена страничка Тома в Фейсбуке, он очень ждет встречи с ней.

– Ты не можешь не поехать, – огорченно говорит мама. – Мы всегда встречаем Рождество вместе.

Том мотает головой.

– Если хотите отмечать Рождество со мной – оставайтесь.

– Том, – строго произносит папа.

– Я тоже не хочу ехать, – тихо говорю я.

– Но почему?.. – Мама вопросительно смотрит на меня. Она так расстроена, что мне становится не по себе. – Рождество в Нью-Йорке. Я думала, вы и раздумывать не станете.

– Да что с вами, ребята? – изумляется Эллиот.

Я умоляюще смотрю на него. Судя по выражению лица, Эллиот догадывается, почему я не хочу ехать, и понимающе сжимает мою руку.

– И чего вы решили в Рождество работать? – спрашивает Том.

– Нам нужны деньги, – отвечает папа таким серьезным тоном, что все глаза обращаются на него.

– Этой зимой дела идут совсем плохо, – говорит мама. – А эта работа – ответ на все наши молитвы. Нам бы в Британии за десять свадеб столько не дали денег, как они платят за одну. И все наши расходы покрывают. Ты точно не хочешь ехать? – с мольбой в глазах спрашивает меня мама.

– Я не могу, я должна…

– Доделать проект по английскому, – помогает мне Эллиот. – От него зависит оценка на итоговом экзамене.

– Именно! – я незаметно подмигиваю Эллиоту. – Так что все праздники буду корпеть над ним. А вы поезжайте, мы тут сами справимся.

– Да, поезжайте. Вернетесь – вместе справим Рождество, – поддакивает Том.

– Даже не знаю. Что думаешь, Роб? – спрашивает мама отца.

– Думаю, что надо это обдумать. – Папа, кажется, расстроен не меньше остальных.

У меня на душе невыносимо тяжело. Хочется сказать маме и папе правду: я вся покрываюсь холодным потом от одной только мысли, что у меня начнется паническая атака в самолете, посреди неба. Но я не могу. Не могу волновать родителей. Если они узнают, что со мной творится, то никуда не поедут и упустят нужные нашей семье деньги. Будет лучше, если они полетят в Америку, а я останусь здесь. Но на сердце все равно неспокойно. Чем больше я боюсь панических атак, тем быстрее уменьшается мой мир.

17 декабря

Можно ли вырасти из дружбы?

Привет, друзья!

Сначала хочу сказать вам огромное СПАСИБО за добрые слова и советы по поводу моих приступов. Когда вы написали в комментариях, что это типичные панические атаки, мне стало гораздо легче! Вы – лучшие!

Я помню, что обещала написать в этом посте о чем-нибудь веселом, но у меня тут кое-что произошло, и мне необходимо с вами поделиться.

Когда я была маленькой, мне купили чудесное зимнее пальто. Я его просто обожала.

Оно было ярко-красным, с блестящими черными пуговками в виде розочек.

Еще у него был меховой воротничок и меховые манжеты.

Когда я надевала это пальто, то мне казалось, что я прекрасная принцесса из далекой холодной страны. Из России или Норвегии например (в Норвегии ведь холодно, да?).

Я так обожала это пальто, что ходила в нем, даже когда начало теплеть.

А когда на улице стало совсем жарко, я отказалась убирать его в шкаф. Все лето оно провисело у меня в комнате на спинке стула, и я каждый день им любовалась.

На следующую зиму пальто стало мне немного маловато. Но я не обращала на это внимания, я просто жить без него не могла.

К третьей зиме я так подросла, что пуговицы на пальто уже не сходились.

Слова мамы о том, что мне надо купить новое пальто, разбили мне сердце. Но мало-помалу я привыкла к обновке.

У нового пальто не было ни пуговичек в виде роз, ни меховой оторочки, но зато оно было красивого сине-зеленого цвета морской волны.

Спустя какое-то время я достала старое пальто и мне показалось, что меховой воротничок смотрится совсем по-детски, что это больше не моя вещь. Тогда я разрешила маме отдать пальто в детский дом.

Мне кажется, что мы с моей лучшей школьной подругой выросли из нашей дружбы, как вырастают из старой одежды.

Ее слова меня ранят, а все ее поступки кажутся эгоистичным ребячеством.

Поначалу я винила себя. Мне казалось, что это я что-то неправильно делаю или говорю.

А потом я подумала, что иногда дружба, как и одежда, нам больше не подходит не потому, что мы плохие, а потому, что мы из нее выросли.

И я решила отбросить попытки втиснуть в свою жизнь дружбу, которая причиняет мне боль. Я не буду ее хранить, а стану общаться с теми, с кем мне комфортно.

А с вами подобное случалось?

У вас есть друзья, из общения с которыми вы выросли?

Как всегда, очень жду ваших комментариев.

Девушка Online уходит в offline xxx

Глава девятая

Обычно я люблю понедельники. Знаю, знаю, я – фрик! Но ничего не могу с собой поделать: сколько себя помню, всегда с предвкушением встречала первый день новой недели. Понедельник – шанс начать все с чистого листа, за которым тянутся еще семь. Это своего рода коротенький новый год. Но нынешний понедельник меня угнетает, он просто ужасен, и для этого есть четыре причины:

1. Я поняла, что переросла дружбу с лучшей подругой, которую теперь на дух не переношу;

2. Мне предстоит провести целый день с этой ненавистной подругой за подготовкой к спектаклю;

3. Мы будем готовиться к спектаклю с парнем, перед которым я все выходные позорилась;

4. Понедельник – премьера спектакля.

Я совсем пала духом и, подходя к школе, в прямом смысле чувствовала, как сердце стучит в пятках.

– Пен! Хорошо, что ты пришла! – кричит мистер Биконсфилд, едва я вхожу.

«Просто Джеф» не на шутку взволнован: о даже забыл намазать волосы гелем, и челка неаккуратно спадает на лоб.

– А где все? – Я окидываю взглядом пустой зал.

– Они в классе, на генеральной репетиции. А мы, то есть, ты тем временем подправишь декорации.

– А что с ними не так?

– Мой знакомый художник по граффити меня подвел. Вся надежда на тебя.

Несколько недель кряду мистер Биконсфилд только и говорил о своем друге, уличном художнике, который обещал разрисовать наши декорации граффити, чтобы придать им дух гетто. Надо было мне раньше догадаться, что это – гиблое дело. Могу поспорить, что мистер Биконсфилд жизнь улиц знает исключительно по сериалам.

Учитель протягивает мне пакет.

– Но что я могу сделать?

– Сделай граффити на трейлере и заднике. – Мистер Биконсфилд говорит это так невозмутимо, будто просит меня подмести пол. – Мне пора бежать к остальным. Надо помочь Меган: у бедняжки никак не получается запомнить финальные строки.

– Сделать граффити? – Я заглядываю в пакет, заполненный баллончиками с краской. – А что мне рисовать?

Судя по лицу мистера Биконсфилда, он взволнован не меньше моего.

– Не знаю. Пару надписей и что-нибудь еще в этом духе. Ты же у нас помощник декоратора.

Да, я должна помогать в оформлении сцены и фотографировать спектакль. Но я бы ни за что не согласилась на это, скажи мне раньше, что придется перевоплощаться в Бэнкси[4]. Три года назад я написала на скамейке в парке «Я люблю 1D», но не думаю, что такое признание музыкальной группе в любви сойдет за уличное искусство.

– Ладно, я – на репетицию. На первой перемене зайду посмотреть, как у тебя дела.

Мистер Биконсфилд хватает с кресла свою папку и выбегает из зала прежде, чем я успеваю открыть рот.

Я смотрю на белую стену, которую мне предстоит расписать. Нет, это сумасшествие! Мне нельзя к ней приближаться с баллончиком в руках, я же все испорчу, а у меня в планах на сегодня нет ни одного провала. Я решаю поступить так, как делаю всегда в непростых ситуациях: пишу эсэмэс Эллиоту. Мы наизусть знаем школьное расписание друг друга: у Эллиота сейчас латынь. Он говорит, что их преподаватель настолько стар, что помнит времена, когда латинский был живым языком. Так что Эллиот сможет написать мне ответ, а учитель даже не заметит.

SOS!!! РЕЖИССЕР ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я РАСПИСАЛА ДЕКОРАЦИИ ГРАФФИТИ! НАСТОЯЩИМ ГРАФФИТИ!!!

ОН, ПОХОЖЕ, ОКОНЧАТЕЛЬНО СВИХНУЛСЯ!

СПАСАЙ, А ТО И У МЕНЯ КРЫША ПОЕДЕТ!!!

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?!!!

Я поднимаюсь на сцену и захожу за картонный трейлер. Думаю, сначала стоит потренироваться на обратной стороне. Если получится ерунда, зрители ее никогда не увидят. Но, если вдруг выяснится, что у меня скрытый талант делать граффити, то я спасу и свою шкуру, и пьесу.

Я достаю из пакета баллончик и снимаю крышку. Как бы выглядела моя подпись, если бы я умела рисовать граффити? Понятия не имею, лучше что-нибудь нарисую. Но что? Что нарисовали бы жители нью-йоркского гетто? Но такое, чтобы еще и в духе Ромео и Джульетты? Может, разбитое сердце? Я аккуратно нажимаю на кнопку на верхушке баллончика. Ничего. Я давлю сильнее, и баллончик выстреливает струей ярко-фиолетовой краски. Стараюсь нарисовать сердечко, но получившийся рисунок больше похож на пятую точку. Слава богу, в этот момент телефон оповещает меня о сообщении от Эллиота:

НЕ ПРИКАСАЙСЯ К БАЛЛОНЧИКАМ С КРАСКОЙ!!!

Ты очень талантливая, но рисование – не твой конек Вспомни Пасхального кролика, которого ты нарисовала для дочки наших соседей. Он крошке Дженнифер еще месяц в кошмарах являлся. Лучше спроси, сможет ли осветитель спроецировать на декорации одну из твоих фотографий. Помнишь, ты снимала стрит-арт в Гастингсе? Хорошо должно получиться.

P.S. Учитель по латыни только что сломал искусственный зуб, пытаясь откусить яблоко!

Дочитав сообщение от Эллиота, я облегченно вздыхаю. Теперь у меня есть решение нерешаемой проблемы, а значит и надежда. Надежда на то, что остаток дня пройдет гладко…

И я права: весь день идет как по маслу. Актеры и мистер Биконсфилд заняты на репетиции, а Тони, одиннадцатиклассник, ответственный за свет, заранее приходит проверить аппаратуру, и ему легко удается спроецировать одну из моих фото граффити на белую стену. Смотрится невероятно.

Меня не бросает в дрожь при виде Олли. Я остаюсь спокойна, даже увидевшись с Меган в середине дня. За это я мысленно благодарю свой блог. Он помог мне разобраться в себе и понять, что я переросла дружбу с Меган, от чего мне стало гораздо легче с ней общаться.

Олли и Меган так волнуются перед выступлением, что все время только и делают, что повторяют роли. А за несколько минут до начала спектакля мистер Биконсфилд собирает нас за кулисами и произносит речь:

– Ребята, вы отлично сыграете. Как говорил мой кумир Джей-Зи, «жизнь не для того, чтобы потеть, а чтобы в небеса взлететь».

Мы непонимающе смотрим на учителя.

– Ну, ни пуха ни пера, – бормочет он. – И да, Пен, мне нужно, чтобы ты сфотографировала актеров после спектакля, когда все выйдут на поклон. Быстренько выйдешь на сцену и сделаешь пару снимков.

Меня охватывает страх. Ведь это значит, что мне придется стоять на сцене перед полным залом, прямо как в моем САМОМ СТРАШНОМ КОШМАРЕ. Но я не успеваю возразить: мистер Биконсфилд убегает к видеооператору, готовящемуся к съемке, а остальные занимают свои места на сцене.

Я беру в руки камеру и встаю с краю, где меня не будет видно. Все пройдет хорошо, убеждаю я себя. В конце концов, мне же не роль в спектакле велели играть. Я всего лишь должна выйти на сцену, сфотографировать актеров и снова уйти за кулисы. Ну что тут может пойти не так?..

Глава десятая

Пьесу играют как по нотам. Никто не забывает слова, не путает строки, и даже акцент Олли звучит не так уж и плохо. А когда Джульетта на сцене умирает, из зала доносятся всхлипывания.

Когда мистер Биконсфилд проходит за кулисы на вызов актеров, он ловит мой взгляд и расплывается в улыбке.

– Разве не великолепная пьеса? А как они потрясающе играли! – восторгается он.

– Да, игра превосходная, – улыбаюсь я в ответ.

– Не фотографируй, пока все не выйдут на поклон. Включая меня, – шепчет мистер Биконсфилд.

Актеры выходят на сцену с противоположной стороны и выстраиваются в ряд. Публика рукоплещет, а когда появляются Олли и Меган, устраивает овацию. Я забываю, что еще недавно хотела избить Меган, придушить и закидать камнями. Сейчас я растворяюсь во всеобщем ликовании и искренне горжусь подругой. Аплодисменты такие громкие, что я всем телом ощущаю их вибрацию.

Когда все актеры уже на сцене, Меган жестом вызывает мистера Биконсфилда. Этот момент они репетировали много раз, но наш учитель машет руками, будто застеснялся от столь неожиданного предложения. Когда он встает в центр построения, я начинаю подниматься на сцену. И, хотя я очень боялась этого момента, все проходит гладко. Внимание зрителей направлено на актеров, и я чувствую себя невидимкой.

Но тут я делаю последний шаг к центру сцены, и Земля внезапно закручивается против своей оси. Хотя нет – это не Земля, это я лечу вперед, наступив на развязавшийся шнурок конверсов.

Я сразу понимаю, что это падение под специальный маневр не замаскировать: сцена приближается слишком быстро. Я смотрю на фотоаппарат в руке. Нельзя его разбить. Главное, чтобы камера не ударилась о пол. В попытке спасти камеру, я приземляюсь не в лучшей позе: на локти, головой вниз, и высоко подняв заднюю часть туловища в сторону зрителей.

По залу проносится вздох трех сотен человек. Последовавшая за ним тишина прерывается только моим внутренним голосом, удивляющимся, почему попе вдруг стало холодно. Я оглядываюсь и с ужасом вижу, что юбка задралась до самого пояса. В голове, словно фейерверк, взрываются миллионы новых «почему?»: «Почему я надела мини-юбку? Почему я сняла за сценой плотные колготки, когда стало жарко? Почему, ну почему из всего нижнего белья я выбрала сегодня утром амые старые, самые застиранные трусы, да еще и с единорогами?»

Я стою на четвереньках и не могу двинуться с места, застыв от шока и ужаса. И тут зрители снова начинают рукоплескать, но уже по-другому. Они насмешливо кричат «Браво!», свистят и хохочут. Я поднимаю глаза: сверху вниз на меня смотрит Меган. Кто-то протягивает мне руку. Это Олли. Мне становится совсем стыдно. Надо скорее уходить отсюда, надо уходить со сцены. Но вместо того, чтобы встать и убежать, я принимаю еще одно ужасное решение – ползти. Как в замедленной съемке я ползу за кулисы, а зал продолжает разрываться от смеха. Наконец, я поднимаюсь на ноги и пускаюсь бежать.

Я не замедляюсь до самого дома и перевожу дух только ворвавшись в прихожую. Потом взбегаю в спальню, стараясь никому не попасться на глаза, и падаю на кровать. Мне так стыдно, ТАК СТЫДНО, что я даже не в силах рассказать обо всем Эллиоту. Лучше я буду лежать в своей комнате до тех пор, пока не сгорю от стыда. Тогда мне больше не придется смотреть людям в глаза.

Но это же нереально. Так же, как и смотреть им в глаза после случившегося. И что мне теперь делать? Я достаю из сумки телефон и украдкой гляжу на экран, ожидая увидеть сотню издевательских сообщений. Но, слава богу, мне никто не написал. Я открываю интернет-браузер. Когда я не могу посоветоваться с Эллиотом, остается одно – спросить Гугл.

«Как пережить публичный позор?» – вбиваю я в поисковик. Он выдает мне сорок четыре миллиона ссылок. Отлично, наверняка я сумею выйти по одной из них на ответ, который подойдет мне. Я кликаю по первой ссылке и перехожу на сайт «Позитивные из позитивных».

«Извлекайте уроки из унизительных ситуаций» – советуют в одной из статей. «Если вы сделаете выводы из того, что случилось, на душе станет легче».

Попробуем.

Уроки, которые стоит извлечь из того, что случилось сегодня:

Урок 1: Если выходишь на сцену перед тремя сотнями зрителей, убедись, что завязала шнурки;

Урок 2: Незавязанные шнурки – серьезная угроза. Если на них наступить, то упадешь так феерично, что юбка непременно явит миру твою пятую точку.

Урок 3: Если на тебе короткая юбка и есть вероятность наступить на шнурки и навернуться на глазах у трехсот зрителей, убедись, что на тебе не самые плохие трусы.

Урок 4: Никогда и ни при каких обстоятельствах не надевай трусы с разноцветными единорогами.

Урок 5: Никогда и ни при каких обстоятельствах не надевай трусы с разноцветными единорогами, если они ВЫЦВЕТШИЕ И ЗАСТИРАННЫЕ, пусть и очень удобные.

Урок 6: Если ты все-таки настолько идиотка, что надела-таки старые застиранные трусы с разноцветными единорогами, и в итоге их увидели триста человек, не уползай прочь. Еще раз: НЕ УПОЛЗАЙ за кулисы, продолжая светить труселями!

Все, моя жизнь кончена! Врут на сайте «самых что ни на есть позитивных». Когда я сделала из своего позора выводы, мне стало в миллион раз хуже. Я снова проигрываю в памяти ужасные события, и все внутри съеживается. Моя жизнь – сплошная катастрофа. Мне на лбу нужно сделать татуировку: «Опасна для жизни!» Как ни грустно это признавать, я чувствую себя уверенной и счастливой только в моем блоге – то есть в виртуальном пространстве.

Я не раздумывая захожу в блог с телефона. Под моим постом про закончившуюся дружбу двенадцать новых комментариев. Я читаю полные тепла и поддержки ответы и потихоньку успокаиваюсь.

Я тебя прекрасно понимаю…

Я определенно уже переросла несколько друзей…

Я буду с тобой дружить…

Мне кажется, ты очень хорошая…

Твоя подруга должна жалеть, что потеряла тебя…

Прозвучит странно, но мне кажется, что ты – мой самый близкий друг…

Глаза наполняются слезами, и я притягиваю колени к груди. Выходит, что я не совсем потерянный человек: читатели моего блога любят меня. А я всегда предельно откровенна с ними, в блоге я настоящая. И, главное, никто из моих подписчиков не видел мои трусы.

Эллиот говорил, что на Земле живет больше семи миллиардов человек, а мои трусишки с единорогами видели только три сотни. Это все равно, что один камешек из всей гальки на брайтонском пляже. Правда, половина из этих очевидцев учится со мной в одной школе, но я уверена, что они скоро обо всем забудут. Я сворачиваюсь в клубок и закрываю глаза. «Миллиарды людей не видели твоих трусов» – убаюкивает меня внутренний голос. «Миллиарды людей не видели твоих трусов».

Мне снится гигантский рождественский календарь с сотней окошечек, но внезапно я просыпаюсь: телефон выдает уведомление, что мне пришло письмо. Я хочу выключить мобильный и пытаюсь нащупать его в темноте, но тут приходит еще одно уведомление, и еще, и еще. На часах пять минут второго. Кто шлет мне письма среди ночи? Телефон пищит снова и снова. Я думаю, что это новые комментарии в моем блоге, но, открыв почту, я вижу, что все уведомления – с Фейсбука.

В первом письме говорится, что Меган Баркер отметила меня в записи на стене. Остальные извещают о комментариях к этому посту. Судя по всему, его видела половина нашей театральной труппы. Я со страхом перехожу по ссылке и загружаю страницу. На ней – видео. На сцене выстраиваются актеры, потом на нее поднимаюсь я, запинаюсь и падаю. Меня прошибает холодный пот. Камера выдает крупный план моих трусов, видно даже нитку, свисающую с разошедшегося от старости шва. Я бросаю телефон на пол.

Это конец.

Я совсем забыла, что пьесу снимали. Это очень плохо. Просто ужасно. Меня трясет от страха и стыда. Что же теперь делать? Я велю себе глубоко вдохнуть и успокоиться. Ведь я могу удалить эту запись. Могу?

Я беру ноутбук и включаю прикроватную лампу. Телефон опять пиликает. Тяжело сглотнув, я захожу на свою страничку в Фейсбуке. Маленькая красная иконка в правом верхнем углу сообщает, что у меня двадцать две новости. О нет!

Семнадцать человек уже лайкнули видео. Я через силу смотрю на комментарии. Ого, Меган создала запись, а остальные в основном присылали смущенные смайлики или писали «ЛОЛ». Бетани, у которой в спектакле была роль кормилицы, написала: «Фу, какая пошлость!». А следующий комментарий – от Олли: «По-моему, очень мило».

Я удаляю ссылку с моим именем, и видео сразу исчезает с моей страницы, но уведомления продолжают приходить: все больше и больше старшеклассников комментирует запись и рассылают ее друзьям.

Как Меган могла так со мной поступить? Я бы никогда не сделала подобного. Я быстро отсылаю ей личное сообщение: «Пожалуйста, удали это видео!». Теперь я сижу и смотрю на экран в ожидании ответа, но он не приходит.

– Напиши мне! – шепчу я снова и снова. Но Меган молчит.

Минут через тридцать Фейсбук перестает пиликать новостями. Наверное, мои одноклассники решили поспать. Надо и мне ложиться. Но разве я смогу уснуть? К утру все посмотрят это видео. Такое чувство, что я сижу на тикающей бомбе и жду, когда она взорвется.

Несколько часов кряду я маюсь в кровати, без конца проверяя и перепроверяя телефон. Раз за разом обновляю страницу в Фейсбуке, надеясь, что Меган прочитала мою просьбу и стерла видео. В половине шестого, ошалев от усталости, я пишу Меган еще одно сообщение, умоляя ее удалить видео и закрываю глаза. Я убеждаю себя, что все будет хорошо, что Меган удалит видео сразу же, как проснется и прочитает мое сообщение.

Когда за окном начинает светать, я проваливаюсь в беспокойный сон. Из него меня выводит стук Эллиота в стену. Он стучит несколько раз, снова стучит, стучит еще – наш вариант вызова спасательного отряда. Я в ужасе сажусь и стучу, чтобы он пришел. Тут же пищит телефон. Я молюсь, чтобы это была Меган, но сообщение от Эллиота:

ОМГ! ПЕННИ, НЕ ЗАХОДИ В ИНТЕРНЕТ БЕЗ МЕНЯ, УЖЕ БЕГУ.

Я слышу, как захлопнулась дверь Эллиота и он пробежал по дороге. Я спускаюсь вниз, чтобы открыть ему дверь.