Мне снился сон… Глебова Ирина

Глава 1

Во Франкфурте самолёт задержали на три часа, но Викторию это вовсе не огорчило. Она не торопилась. Брат, как истинный американец, сначала перезвонит в аэропорт, а поедет встречать лишь когда точно будет известно время прилёта. Здесь же, в этом огромном терминале, так интересно, комфортно! Особенно когда ты не просто пассажир – объект внимания и заботы большой авиационной компании. Она получила талоны на бесплатный ужин в кафе, карточки на пользование разными бытовыми услугами, пропуск в комнату отдыха. Ей рассказали, где будет проходить регистрация на рейс, где находится гейт номер семь – выход к самолёту, попросили внимательно слушать объявления. И Виктория почувствовала себя желанным гостем в этом закрытом от всего мира городке, который называется международной транзитной зоной.

Наверное целый час она просто ходила от магазина к магазину – их тут было множество, – и даже соблазнилась, купила футболку с абстрактно-элегантным рисунком: представила, как хорошо будет смотреться на калифорнийском пляже. Понравилась ещё и сумочка, но цена оказалась запредельной, не для неё. Футболка тоже не дёшево стоила, но, помимо остального, ей хотелось иметь что-то на память о самой себе в этом чудесной терминале.

Потом поднялась эскалатором на третий ярус, в кафе. Людей здесь было не много, она выбрала столик у широкого окна. Прямо перед ней лежало лётное поле, хорошо освещённое, поскольку уже начинало темнеть. Силуэты огромных лайнеров завораживали взгляд. Вот сверкнули яркие огни, ослепили на миг и ушли в сторону. Это на поле сел и теперь катил к дальней стоянке ещё один самолёт… Виктория непроизвольно приложила руку к груди: сердце забилось счастливо и томительно. Чувство дальних странствий – вот как это называется, она знала. Нечто подобное ей приходилось испытывать: когда мчишься в ночном поезде, не спишь, а смотришь, почти прижавшись лбом, в окно. Мелькнёт какой-то полустанок, освещённый фонарём, прилепившийся к нему домик, дальние огни то ли посёлка, то ли городка… И вдруг ощутишь и скорость, и бег времени, и огромное пространство с вот этим мгновенно выхваченным кусочком жизни! Виктория называла это «чувство дальней дороги». Но сейчас её возбуждение, в котором смешивались радость, сладкая тревога, предчувствие чего-то необыкновенного, – это возбуждение было гораздо сильнее. Не «дальняя дорога», а именно «дальние странствия». А ведь когда она летела из Киева сюда, ничего подобного не замечала. Может быть потому, что был день, а теперь уже почти стемнело? Ночь обостряет чувства…

Девушка пила кофе, смотрела, как течёт размеренная, отлаженная жизнь терминала. Вот внизу прошла группка подростков-азиатов, все в одинаковых каскетках, с маленькими рюкзаками – спокойные, очень самостоятельные. Виктория сразу поняла, что эти ребята японцы. Несколько лет она занималась синхронным плаванием, со своей командой побывала на двух международных соревнованиях – в России и Казахстане. Там были молодые пловцы из азиатских стран. Виктория очень быстро научилась отличать китайцев от корейцев, японцев или монголов, тем более «почти своих» казахов, узбеков. И когда после ей приходилось слышать «да они все на одно лицо!», только улыбалась: ничего подобного.

… Да, плавать она любила, сколько себя помнит. Наверное года в четыре, на море, папа научил её легко держаться на воде, а через год родители записали дочку в бассейн. Чему она только не училась: и плаванию на скорость разными стилями, и прыжкам с трамплина. А потом тренер обратил внимание, что девочка невероятно легко ныряет, надолго задерживая дыхание. Тогда её и взяли к синхронисткам. Впрочем, через некоторое время группа распалась, да и Виктории уже было некогда. Она поступила в институт, учиться хотела по-настоящему, серьёзно, будущая профессия ей очень нравилась. Однако привычка к спорту, тренировкам, движению давала о себе знать, и девушка то занималась рок-н-роллом, то гоняла зимой на коньках, летом – на роликах, а то одно лето с альпинистами по Крымским горам лазила. И, конечно же, бассейн, но теперь просто так, для своего удовольствия. А сейчас вот летит она в Калифорнию, на берег Тихого океана, поплещется в океанском прибое!..

Второй ярус, прямо под кафе, казался уголком затишья, потому, наверное, взгляд девушки задержался на двух фигурах, медленно проходивших мимо. Двое парней: темноволосый крепыш в клетчатой ковбойке тащил увесистый рюкзак на колёсиках, а рядом, налегке, вольно и уверенно шагал высокий блондин. «Немец или скандинав», – определила Виктория, которая уже смотрела на него заворожено. Было отчего. Светло-голубые джинсовые брюки и рубаха обтягивали литые плечи и узкие бёдра, ступал незнакомец не просто легко. «Грация дикой кошки, – вспомнился Виктории расхожий книжный штамп. – Вот, значит, что это такое!..»

Словно почувствовав взгляд, блондин поднял голову. Голубые глаза, густые пшеничные волосы – он смотрел прямо на Викторию. И вдруг улыбнулся ей, как старой знакомой. До чего же это была обаятельная улыбка: лицо с чётко прорисованными чертами, красивыми твёрдыми губами и слегка запавшими скулами разом стало задорно-мальчишеским! У Виктории загорелись глаза, вспыхнули щёки и горячо-горячо запекло в груди. В одну секунду она словно увидела себя со стороны, почувствовала, как хороша: гибкая, грациозно сидящая с чашечкой кофе в приподнятой руке девушка, тёмные волосы, длинные, красивыми локонами обрамляющие матово-смуглое лицо, большие карие глаза… Двое парней уже прошли, ступили на эскалатор, уходящий вниз, их не стало видно. А Виктория всё ещё взволнованно думала о том, что вдруг эти двое – нет, этот скандинав, – летит тем же самолётом, в Штаты… Потом она легонько засмеялась. Опять, что ли, влюбилась с первого взгляда? Давно такого не было! Впрочем, если она способна на это, значит правильно сделала, что отказала Игорю – поняла, что не он её судьба, что не готова прожить всю жизнь с ним, пусть и хорошим, и любящим…

Когда объявили посадку в самолёт, девушка даже слегка огорчилась. Время, показалось ей, пролетело так быстро, не всё успела посмотреть. Но как только вошла в гейт – крытый тоннель, ведущий на лётное поле, – вновь испытала будоражащее волнение. Ещё несколько минут, и она полетит над Европой, над океаном, в Америку, в Калифорнию!

Неожиданно прямо из гейта она вошла во внутрь самолёта. Но удивиться не успела: приветливая стюардесса повела её в салон бизнес-класса, указала место, сказала, что позже подойдёт, ответит на все вопросы. Место было у самого иллюминатора, повезло. Она села, оглянулась – всё ей здесь нравилось. Виктория улыбнулась, вспомнив о брате. Ведь это он покупал ей билет – оттуда, из Калифорнии связавшись по Интернету с солидной туристической фирмой в их городе Харькове. Всё оплатил, постарался для любимой единственной сестрёнки!

Салон заполнялся людьми. В соседнее кресло села пожилая женщина с хорошо уложенной седой причёской. Она поздоровалась по-немецки, Виктория ответила ей на английском языке, дав понять, что немецкого не знает. А вот английским она владела свободно. Брат, когда два года назад приезжал к ним в гости, даже удивился: «У тебя типичный говор для центральных штатов!» Ещё бы, она ходила на курсы, которые вели преподаватели-американцы. Если твой родной брат живёт в Америке, не исключено, что и тебя судьба приведёт туда же. Возможно, этот её полёт как раз – разведка…

В это время в салон вышли две стюардессы. Одна остановилась у их ряда, стала рассказывать, как заказать радио и теле программу, вызвать врача, получить информацию. Девушка ловко показывала на себе, как пользоваться кислородной маской, надувным спасательным жилетом, порошком для отпугивания акул. Об этих, последних средствах, она говорила весело, чуть иронично, давая понять, что знать, конечно, не мешает, но вот пользоваться точно не придётся.

Самолёт стал набирать высоту. Мягким толчком Викторию прижало к спинке сидения, и это было даже приятно. Они уже летели над городом – красивой россыпью разноцветных огней, мерцающих, подвижных. Какое-то время бежала внизу река, тоже сверкающая, и в этот момент Виктория вдруг осознала: а ведь Атлантического океана она не увидит! Будет темно. И хотя они летят на запад, навстречу солнцу, когда окажутся над Атлантикой всё равно уже наступит поздний вечер. Если, конечно, их маршрут лежит над оживлённой морской трассой, будут видны огни пароходов. Это тоже интересно, но Виктория представляла, как откроются ей внизу тяжёлые медленные перекаты волн, тёмные глубинные впадины, острова Бермудского треугольника, мели Саргассового моря… Увы, фактор времени она не учла. Тихий океан, при подлёте к Лос-Анджелесу, она увидит и сверху, и потом воочию, даже ощутит всем телом. Но, может быть, брат устроит ей экскурсионную поездку по Штатам, и они таки доберутся до берега Атлантики?..

Так же мягко, почти незаметно перестала действовать сила инерции, и Виктория отстегнула ремни. Стюардесса уже предлагала меню ужина: ждать его не долго, полчаса, а пока любые напитки… Виктория взяла маленькую бутылочку кока-колы, потом, мгновение подумав, ещё и шампанского. Надо же отметить начало такого чудесного путешествия! Всё это время она посматривала на соседей и на проходивших мимо в другие салоны людей. А вдруг тот красивый скандинав всё же летит этим самолётом… Но нет, его не было. Что ж, значит не судьба! Виктория улыбнулась про себя и вскоре вообще перестала думать о незнакомце. Ей было о чём и вспомнить, и помечтать.

Глава 2

Брат Сергей был старше Вики на десять лет. Когда она пошла в первый класс, он отлично сдал экзамены в медицинский институт. Мама и папа были счастливы, но младшая сестрёнка, наверное, радовалась ещё больше.

– Теперь ты будешь меня лечить! – воскликнула она. – Только сладкими таблетками!

Дело в том, что их родители оба были врачами. И хотя Виктория росла девочкой довольно здоровой и спортивной, усиленным медицинским вниманием обеспечивалась. А то, что Сережа не станет её мучить ни уколами, ни горькими порошками, она знала точно. Ведь она – его любимая сестрёнка. Ни у кого нет такого чудесного брата! Брата, который не стесняется возиться с малышкой, повсюду берёт её с собой и приучил к этому всех своих друзей. В три-четыре года она ходила с ним в кружки рисования и керамики во Дворец пионеров – тогда ещё это заведение называлось так. Сидела рядом со взрослыми мальчиками и девочками, старательно малевала красками и цветными карандашами, лепила из глины корявые фигурки. Серёжа помогал, придавал им форму каких-то фантастических зверушек, клал со всеми другими поделками на обжиг в печь, а дома, показывая родителям, восхищался:

– Это Вика сделала, сама! Смотрите, какой весёлый! Она ему имя придумала. Скажи, какое?

– Страслодюк! – говорила она гордо.

Серёжа смеялся:

– Вот фантазёрка! Это химера такая: страус, слон и индюк вместе!

И в голосе его слышалось восхищение.

Они жили в центре города, недалеко от зоопарка, брат с друзьями часто ходил туда гулять, и Вика конечно же с ними. В одном дальнем уголке мальчики перелезали через забор, и малышка, как обезьянка, ловко карабкалась за ними. Попадали они в университетский ботанический сад, который примыкал к зоопарку, их перегораживал чисто условный, никем не охраняемый заборчик. Детвора бродила в своё удовольствие от вольера к вольеру, Серёжа подсаживал сестру, чтоб она лучше видела зверей. Показывал:

– Смотри, вон ягуар, на крыше своей будки лежит. Лапы раскинул, словно спит. Но он притворяется: видишь – спина выгнута, кончик хвоста приподнят и один глаз приоткрыт…

Сергей всегда отлично подмечал позы и движения животных, и звери, которых он любил рисовать больше всего, получались у него как живые. Теперь, в Америке, это ему очень пригодилось…

Был брат мальчиком спокойным, рассудительным, но Виктория помнила, как он несколько раз впадал в ярость – тогда, когда её обижали. Однажды своего лучшего друга сбил с ног и тыкал лицом в землю, пока другие мальчишки его не оттащили. А всё потому, что тот со смехом сорвал с маленькой Вики шапочку. Дело было тёплым летним днём, и паренька насмешила эта вязаная шапочка на девочке. Он ведь не знал, что у Вики сильно болели ушки, а Серёжа знал и страшно разозлился…

Когда Сергей учился на третьем курсе, он впервые поехал в Соединенные Штаты. Как раз в те годы, в начале девяностых, начались «обмены» студентами: к нам в ВУЗы стали приезжать молодёжные группы из других стран, наших ребят приглашали в университеты Европы и Америки. Конечно, шёл жёсткий отбор самых лучших, чем-то проявивших себя студентов. Сергей тут был вне конкуренции: к третьему курсу он уже избрал специализацию – радиология, опубликовал две интересные статьи в институтском журнале, которые перепечатали два серьёзных медицинских издания. Учился он одновременно легко и серьёзно, родители очень им гордились. Теперь, став взрослой, Виктория понимала: они надеялись, что сын воплотит их несбывшиеся мечты. Ведь оба они когда-то готовились защитить кандидатские, а потом и докторские звания, но жизнь повернула по-другому. Мама работала терапевтом в районной поликлинике, отец – выездным врачом городской «Скорой помощи». Но Серёжа, Серёжа, конечно, станет заниматься наукой, достигнет высот…

Полгода Сергей провёл в Калифорнийском университете, в кампусе – студенческом городке – Беркли. Его приглашали оставаться и дальше, но он вернулся – хотел закончить учёбу в своём родном мединституте. Но в Америке о нём не забыли. Когда брат заканчивал институт, он получил приглашение из Медицинской школы при Университете Джона Хопкинса в Вашингтоне пройти у них стажировку по вопросам радиологии и, возможно, остаться работать. Виктория помнит – всё-таки уже была подростком, – какая тоска стояла в глазах мамы, когда она сказала:

– Поезжай, сынок. Видишь, что у нас здесь творится! Будет ли лучше?..

В то время они все были миллионерами: карбованцы, недавно введённая национальная валюта, совершенно стремительно с сотен поднялись до тысяч, а потом и до миллионов. Хлеб, яйца, колбаса стоили миллионы.

– Сбылась мечта Остапа Бендера! – шутил отец.

Закрывались заводы, ликвидировались научные институты, зато как грибы-поганки росли рынки и базары. Уйма безработных специалистов тягали по этим рынкам тележки на колёсиках, прозванные «кравчучками» – в честь первого президента Украины. Тем же, кто ещё как-то где-то работал на производстве, зарплату выдавали даже не жалкими миллионами, а товарами. И они их тоже тащили в «кравчучках» на базары. А учителей и врачей отоваривать было нечем, им просто месяцами внаглую не платили.

Но Сергей всё равно поначалу отказался уезжать.

– Не всегда так будет, – сказал он. – А радиологи именно у нас особенно нужны.

– Я рад, что ты патриот, – ответил ему тогда отец. – Но посмотри, чернобыльцев пытаются последних льгот лишить. А значит и лечить-то их не слишком рвется наше правительство. Думаешь, научные изыскания станут субсидировать? Смешно! Когда-нибудь, когда кончится период накопления капитала, может быть. Но годы пройдут, а с ними, возможно, и твоё время…

И всё же брат решился принять приглашение только через две недели, после одного разговора. Его Виктория тоже хорошо помнила, всё происходило при ней. В тот вечер к ним зашла бывшая соседка, Тамара Петровна. Отец сухо поздоровался, взял газету, сигареты и вышел на балкон-лоджию.

– Не жалует меня твой мужик, – покривила губы Тамара Петровна.

– Ты очень мнительная, Тамара, – мама пожала плечами. – Просто он, когда тепло, всё время там сидит.

Отец и в самом деле любил балкон: сам его стеклил, ладил полочки, на которых стояли горшки с цветами, купил специально два раскладных кресла и столик, красивый коврик на пол… Но соседка упрямо повторила:

– Да чего там, не любит! Я для него как была спекулянтка, так и осталась. Вы, интеллигенты, все такие. Ты вот, если б мы с детства в одном дворе не бегали, тоже со мной только через приоткрытую дверь разговаривала бы.

Вика, сидевшая тут же, на диване, хихикнула: отец совсем недавно сказал почти такие же слова. «У меня нет ностальгических чувств к этой спекулянтке, я с ней в одном дворе в детстве не бегал».

Когда-то мама и эта самая Тамара жили в одном подъезде. Родители Тамары работали проводниками в поездных бригадах, ходили в рейсы по очереди. Когда Тамара училась в десятом классе, отец её куда-то исчез. «Слинял с какой-то бабой, – откровенно говорила девчонка своим подругам. – А чего? С мамашей они давно уж все ночи порознь, вот и нашёл себе. А у неё тоже есть хахаль, и не один».

Школу Тамара не окончила, мать стала брать её в поездки. Причём перевелась на поезда дальнего следования – в Среднюю Азию, на Дальний Восток. Мать и дочь постоянно тягали из поездок ящики продуктов. Когда что: красную икру, какие-то невиданные здесь консервы, рыбу, или урюк, изюм, орехи… И, конечно же, тюки товаров: отрезы материи, блестящие от люрекса платки, кофточки, халаты, постельное бельё… Куда-то всё сбывали, одни из первых в доме купили цветной телевизор, красивую мебель, магнитофон. Томка стала одеваться, как королева, бывшие одноклассницы ахали, а она смеялась над ними:

– Вы, дуры, книжки читаете, переживаете, что в институты не поступите! Ну и что? Будете потом от зарплаты до зарплаты копейки считать. А я, неуч, всегда буду жить лучше вас!

Да, она уже тогда умела «жить». И, кстати, оказалась права: деньги у неё и в прежние, и в новые времена не переводились. Ещё девушкой, всегда склонная к полноте, растолстела немеряно, но это её совершенно не волновало. А вот мать её в какой-то момент стала худеть, худеть и очень быстро умерла. Теперь Тамарка сама ездила в дальние рейсы, и возила добра оттуда ещё больше. Соседям тоже, конечно, кое-что перепадало. К Нине, маме Виктории, она питала особые чувства, может быть её единственную продолжая считать подругой, потому брала с неё не дорого, так, чуток накидывая на цену. И, надо сказать, в эпоху дефицита многих вещей, это часто выручало.

Потом Тамара продала свою квартиру и купила дом в одном из городских посёлков. Шло время бурного развития кооперативов, малых предприятий и частных фирм, вот и она открыла что-то вроде артели по пошиву одежды. Построила в своём дворе длинный сарай, поставила там несколько швейных машинок. Сама, конечно, за машинкой не сидела – работали у неё женщины-швеи и два парня, грузчики. Вика видела всё это сама: ей было лет десять, когда Тамара Петровна пригласила однажды всю их семью к себе на день рождения. Отец отказался, а Вика с мамой пошли. И пока гости собирались, Тамара повела их показывать свой «бизнес». И этот швейный цех, и – с особенной гордостью, – склады, забитые тюками материи и готовой продукцией: юбками, брюками, плащами, куртками… Года три спустя у Тамары Петровны уже работали несколько торговых точек на самом большом городском вещевом рынке. Она считала себя крупным бизнесменом, «шикарно» одевалась, носила какие-то немыслимые парики и разъезжала на машине, самой «крутой» по тем временам «Ладе». Казалось бы, что ей давняя подруга, не умеющая жить! Но нет, она продолжала заходить к Пичужиным, не просто так, конечно. Вскоре после того памятного дня рождения она родила сына, мальчику было уже около трёх лет, и Тамара заезжала к бывшим соседям-врачам за консультацией. А иногда просто забирала Нину, везла смотреть своего Русланчика. Возвращаясь, мама печально качала головой:

– Несчастный ребёнок! Хоть бы Тамара подумала, от кого рожать, а то ведь наверняка какой-то алкоголик.

– Что, совсем дебил? – интересовался отец.

– Я бы так категорично не стала говорить… Но явно отстающий в развитии. Вряд ли он сможет хорошо учиться…

– Не огорчайся ты, Ниночка, за свою подругу детства, – смеялся отец. – Её ведь саму это нисколько не волнует. Вот увидишь, мальчишка будет у неё расти избалованным принцем, а потом она пристроит его к своему бизнесу. И при всей его умственной отсталости, наверняка он будет соображать, как деньги грести. Время нынче, знаешь ли, вот таких дебилов.

Говорил отец весело, но ирония его явно горчила. И, как подтверждение его слов, вскоре и произошёл тот разговор – когда очередной раз зашла к ним Тамара. Отец удалился на балкон, но Сергей вышел из своей комнаты, поздоровался, сел рядом с сестрой на диван. Он всегда охотно слушал рассуждения «бизнесменши», задавал вопросы, вставлял реплики и комментарии. Вика иногда с трудом сдерживала смех – брат явно насмехался над женщиной. Когда Тамара Петровна уходила, мама тоже Серёжу упрекала, но он отмахивался со смехом:

– Она ведь этого не понимает! А значит и не обижается.

И верно: Тамара Петровна не только не обижалась, с удовольствием поддакивала Сергею. Для неё он был авторитетом: ещё бы – учился в Америке, снова его туда зовут! Она не сомневалась, что парень обязательно уедет. В этот раз она тоже заговорила на любимую тему.

– Молодец, Серёга! Вот, молодёжь понимает, как надо жить! Может, и мне туда махнуть: я бы там раскрутилась, миллионершей стала бы! Пришлёшь мне оттуда гостевой вызов, а?

– Да вы там прогорите, тёть Тамара, – хохотнул Сергей.

– Это ещё чего?

– А там налоги платить надо!

– Во напугал! – «Бизнесменша» отмахнулась от него, как от комара. – Здесь тоже платят… дураки!

– А там не платят дураки. Потому что себе дороже: и в тюрьму угодить можно, и конфискуют всё нажитое. В Америке – почувствуйте разницу! – настоящий капитализм, а не наш, дикий, с цепи сорвавшийся!

– Ну и на хрен мне тогда твоя Америка! – не потеряла бодрости духа Тамара Петровна. – Мне и здесь хорошо. Я вот скоро машину поменяю на иностранную, дом на море куплю, чтоб Русланчику здоровье поправлять.

Разговор свернул на детскую тему.

– Всё играешь? – спросила гостья, кивнув на пианино.

Вика промолчала, а мама с гордостью подхватила:

– Конечно! Через год заканчивает музыкальную школу, и все учителя советуют в музучилище и дальше, в консерваторию. Виктория у нас ведь уже лауреат детского международного конкурса, и музыку сама сочиняет!

– Ну и что после той консерватории девка делать будет? – презрительно фыркнула бывшая соседка. – Вон их сколько таких консерваторцев, со скрипочками и дудочками в переходе метро стоят или по электричкам ходят, христарадничают. А пианино ведь туда не потащишь! Ничему-то тебя, Нина Антоновна, жизнь не научила! Ну вы-то сами с Анатолием хоть врачи, какую копейку всегда сшибёте. Я вот за консультацию тебе вещами плачу, и другие могут, да за укольчики или там массаж можно получить. А что пианистка делать будет, кому она нужна?

– Это время, Тамара, пройдёт, – неуверенно возразила мама. – Пока Виктория выучится, что-то может измениться. Люди опомнятся, захотят красоты, искусства…

– Ой ли? Денег они захотят, всё больше и больше! И пойдёт твоя дочь со своим музыкальным образованием по миру. Сколько раз я тебе, подруга, талдычила на своём примере: не образовываться надо, а крутиться! Так что пусть заканчивает Витка свою музыкалку и среднюю школу, и – ко мне. Пристрою её на хорошее место, не обижу. У меня вон девчонки семнадцатилетние, реализаторы на рынке, такие бабки заколачивают, в такие шмотки одеваются – куда там! И палец им в рот не клади!

Она громко самодовольно захохотала. Мама как-то съёжилась, не зная, что ответить, но тут вдруг Серёжа ударил по столу кулаком – громко и резко. Даже Тамара Петровна вздрогнула. Всегда весёлый, доброжелательный, он зло кривил губы и выговаривал резко:

– И курят, и пьют, и с неграми трахаются, которые там, на рынке, настоящие хозяева!

– Сергей!

Мама вскрикнула, но голос у неё осёкся, и она только глазами указала на Вику: что же, мол, ты такое говоришь при сестричке! Но он упрямо мотнул головой:

– Пусть знает и учится думать!

Но взгляд, брошенный им на сестру, уже смягчился, с силой стиснутые губы расслабились, он перевёл дыхание, сказал уже спокойно, как-то устало:

– Ладно, спорить не о чем… Нам друг друга не понять.

Взял сестру за руку и увёл к отцу на балкон. Когда же мама, проводив подругу, тоже вышла к ним, Сергей с отцом играли в шашки. Опережая упрёки, сын сказал:

– Не сердись, мама. Ну да, в кои веки не сдержался. Знаешь, представил Вику там, на базаре! Я ведь не осуждаю тех девчонок, наоборот, жалею. Они же там как рабы – вкалывают в утра до ночи, перекусывают, чем попало, болеют всякой гадостью, и не только… Да ты и сама знаешь: лёгкие слабые вплоть до туберкулёза, и язвы, и варикозы… А куда деваться, другой работы нет! А уж тем более без образования.

– Образование теперь тоже большая проблема, – вставил отец. – Это ты, сынок, успел проскочить, да ещё стипендию повышенную получал. Нынче и пишут, и говорят, что образование всё платным будет.

– Вот я и решил, – сказал вдруг Сергей. – Приму приглашение, поеду в Вашингтон. Буду вам деньги высылать на жизнь и на учёбу Вике.

…Несколько лет он регулярно высылал им суммы, дававшие возможность чувствовать себя спокойно, защищено. Виктория поступила учиться, однако не в консерваторию. Ошеломив родителей, она выбрала совсем другой институт. Правда и в Америке, с Сергеем, происходили тоже удивительные перемены.

Глава 3

Великолепная машина «Боинг»! Почти не слышно работы турбин – так, еле уловимый, умиротворяющий, какой-то медитативный гул. И ощущения полёта тоже почти нет: иногда качнёт легонько, приятно, и вновь можно забыть, что мчишь сквозь пространство и время на огромной высоте… Виктория, когда училась во втором классе, летала с родителями и братом в город Ростов-на-Дону, к родственникам. Маленькая была, но хорошо помнит: самолёт казался огромным! Потом узнала, что это был совсем не большой отечественный «Як-40», рассчитанный на двадцать пассажиров. Но тогда дух захватывало, так хотелось скорее подняться в небо! Летели часа полтора, и всю дорогу трясло, тарахтело, бросало в воздушные ямы. Ей-то, малышке, всё было нипочём, даже очень нравилось, когда самолёт ухал вниз, а потом резко шёл вверх, щекотало в животе, и она смеялась. А взрослые сидели в напряжении, мама бледнела и вскрикивала, а когда приземлились, сказала, что обратно поедут поездом…

Вкусный ужин был съеден, выпит и крепкий чёрный кофе. Хотя стюардесса настоятельно рекомендовала чай, но Виктория знала, что вечерний кофе не отбивает ей сон. Впрочем, спать не хотелось, всё было так интересно. Над входом в салон располагался экран, на нём – карта их полёта, где постоянно обновлялась информация о местонахождении самолёта. За иллюминатором стояла темнота, и девушка уже поняла, что они летят слишком высоко, чтобы видеть отблески небольших населённых пунктов. Но когда на экранной карте появлялись большие города, она смотрела вниз и видела огни: переливающиеся цепочки, россыпи, скопления! А в какой-то момент в иллюминаторе вдруг посветлело, проступили облака, окрашенные розовым. И вдруг всё залил багрянец с золотым отливом в серебряном скоплении облаков! Виктория вскрикнула, оглянулась, чтобы поделиться с кем-то восторгом… Но соседка-немка уже спала, и те, кто был виден через проход, тоже спали. Но тут рядом оказалась услужливая стюардесса, сказала: «Это мы догнали закат солнца. Очень, очень красиво». Девушка кивнула. Она уже сама поняла, что происходит, но найти слов для ответа не сумела, только смотрела не отрываясь…

Скоро краски стали тускнеть, переходить в тёмно-бордовые, фиолетовые, чернильные… Опять стало темно. Сердце ещё колотилось возбуждённо, ещё сознание наполняли какие-то образы, но постепенно Виктория успокаивалась. И в один момент вдруг осознала, что глаза её закрываются, дремотная истома запрокидывает голову на подшейную подушечку сидения. Тогда она достала из специального пакета – стюардесса ещё раньше разнесла такие всем пассажирам, – лёгкое, но очень тёплое одеяло, и вязанные толстые носки-тапочки. В салоне температура ощутимо понизилась, и когда Виктория сняла кроссовки, надела носки, закуталась в одеяло и удобно откинулась на сидении, вдруг почувствовала себя маленьким птенцом в уютном тёплом гнёздышке! Гнёздышко надёжно устроено высоко-высоко на дереве, в крепкой развилке. Ветерок качает дерево, но оно мощное, и ничто не угрожает гнезду и засыпающему в нём птенцу. А он и в самом деле пригрелся, засыпает, засыпает…

Ей снилось морское побережье… или океанское. Не пляж, а просто пустынный берег, волны накатывают на белый слепящий песок. Дальше, отступая от берега, начинаются какие-то тропические заросли, солнце стоит высоко, обжигает. Но бежать по белому песку приятно, он тёплый, а не жгуче-горячий. И они бегут – маленькая девочка с братом-подростком, держатся за руки, смеются… «Это мы в Калифорнии», – думает Вика. Далёким-далёким краем сознания она помнит, что спит, потому не удивляется, видя себя и брата маленькими в Америке. А потом они уже сидят в лодке, качаются среди волн, берег виден, но смутно. Серёжа вдруг прыгает за борт, а вода ему оказывается всего лишь по пояс. «Надо же, здесь мелко, как на Азовском море», – опять думает Вика. И вновь не удивляется ни этому факту, ни тому, что плывут они не на яхте, а в простой рыбацкой лодке – в такой когда-то родственники возили их по мелкому Азовскому морю… Лодка качается, волны качаются… «Как самолёт в небе», – опять выплывает откуда-то из подсознания. Но незаметно спокойный приятный сон сменяется сначала тревожным, а потом просто страшным сумбуром. Лицо Игоря с тоскливыми глазами, он что-то говорит, сначала тихо, потом повышая голос. Лицо бедняжки Лины, бледное, почти незнакомое, голова повязана полотняной старушечьей косынкой: такой Вика видела подругу в гробу, когда ту хоронили. Лицо Виты – страшное, перекошенное злобой, её истеричный крик, срывающийся на визг: «Это ты, ты наколдовала ей смерть! И мне хотела, но не вышло! Забирай теперь своего Игоря!» И снова Игорь, он тоже уже кричит: «Если бы ты меня не оттолкнула, всё было бы по-другому! Все были бы живы… Все будут живы, только не надо делать глупостей! Оставайтесь на местах, не двигайтесь!..»

«О чём это он?» – удивляется Виктория, и помимо воли выходит, словно выныривает из сна. Прямо в проходе, совсем недалеко от неё стоит тот самый красавец-скандинав.

«Здорово! Он всё-таки летит со мной!» – успевает подумать она и даже широко улыбнуться, поймав взгляд парня. И только через секунду замечает пистолет в его руке.

Красавец тоже узнал девушку и тоже улыбнулся. Это была очень красноречивая улыбка: приятное удивление, лёгкое сожаление и даже словно извинение: что, мол, поделаешь, так получилось… С уже знакомой звериной грацией он повёл рукой с пистолетом – на уровне голов пассажиров, – и повторил по-английски:

– Это угон самолёта, думаю, все поняли. Но ваши жизни вне опасности, если будете вести себя спокойно, делать только то, что прикажут.

Тут же самолёт дёрнулся, сделал резкий крен. Несколько человек, в том числе и соседка Виктории, немка, вскрикнули – от неожиданности, нервного напряжения.

– Ничего страшно, мы меняем курс. Если хотите, пристегнитесь ремнями. Да, в самом деле – сделайте все так. Будет гарантия, что никто не встанет с места.

«Скандинав» был на удивление спокоен, доброжелателен. Он вновь улыбнулся Виктории, как старой знакомой. Такая это была неотразимая улыбка, что девушка совершенно непроизвольно улыбнулась в ответ. Мышцы, минуту назад сведённые страхом, сами собой расслабились. «Нет, этот парень не станет делать ничего плохого! Высадит где-нибудь нас или на кого-то обменяет… Вот так приключение, даже интересно… Я ведь никуда не тороплюсь…»

Она взяла концы пристяжного ремня, жестом показала «скандинаву», что готова пристегнуться. Он чуть заметно покачал головой: «Нет, ты можешь этого не делать!» Она удивлённо приподняла бровь: «Вот как? Ну ладно…» Их весёлая переговорная мимика рассмешила их обоих. Виктория прыснула, сдерживая смех, он улыбнулся ещё шире.

В это время, отдёрнув занавеску отделения стюардесс и дальше – кабины пилотов, – в салон шагнул другой парень, тот самый темноволосый крепыш в клетчатой рубахе. Оба угонщика быстро перебросились фразами, и главный – а «скандинав» явно был главным, – нахмурился. Виктории, которая не спускала с него глаз, вновь стало тревожно. К тому же темноволосый держал небольшой чемоданчик, девушка вдруг заметила, что не только она, но и все пассажиры смотрят на этот предмет. Увидел это и «скандинав». Он кивнул, сказал опять громко, по-английски:

– Вижу, все догадались! Это наше взрывное устройство. Пульт у меня, вот здесь. – Показал на поясной ремень. – Все мы в безопасности, пока всё идёт хорошо.

Двое вновь заговорили между собой. Виктория слышала обрывки фраз, но никак не могла понять, что это за язык. Может быть, конечно, шведский или датский, но что-то было в произношении, гортанности, особой интонации явно не европейское. «Может, кавказский какой-то? – мелькнула мысль. – Темноволосый вроде бы похож на горца…»

Сейчас красавец-угонщик злился: глаза его сузились, губы кривились, хищно обнажался оскал. Лоб Виктории мгновенно покрылся капельками пота, они потекли по лбу, но она, оцепенев, не решалась достать платок, вытереть. И поведение угонщиков, и предчувствие того, что там, в кабине, случилось плохое, сжимало сердце страхом.

– Может, вы сообщите нам, куда мы всё-таки летим?

Голос, прозвучавший сзади, вовсе не казался испуганным, наоборот – раздражённо-требовательным. Виктория вздрогнула и внутренне сжалась. «Господи, обязательно найдётся такой напыщенный балбес! Как будто не происходят ежедневно взрывы, теракты, угоны. Как будто не было взрывов в Москве, отравления в токийском метро, 11 сентября в Нью-Йорке…»

Злость, ударившая в виски, оказалась сильнее страха, и девушка оглянулась. Точно: говоривший мужчина стоял, брезгливо оттопырив губу, поправляя дымчатые очки и тонкой оправе. «Скандинав» отреагировал мгновенно. В несколько неуловимых шагов он оказался рядом с мужчиной, ткнул пистолет тому в лоб, выговорил чётко и яростно:

– Вопросы никто не задаёт! Я сам решаю, что вам сообщать и когда!

Бледный, трясущийся мужчина упал в кресло. Обстановка в салоне, до сих пор достаточно тревожная и нервозная, теперь казалась наэлектризована почти ощутимым ужасом. Кому-то наверное стало плохо: запахло одновременно рвотою и дурными газами. Угонщик, уже вернувшийся к своему низкорослому напарнику, тоже это почувствовал. Он зажал пальцами нос и вновь состроил забавную гримасу Виктории. Но девушка не смогла ему ответить, ей тоже было страшно. Темноволосый вскоре ушёл к кабине пилотов, самолёт вновь несколько раз сильно дёрнулся, накренился, но потом пошёл ровно, только гудение моторов стало громче. «Скандинав» всё также стоял в проходе, он явно о чём-то напряжённо раздумывал. Один из пассажиров сильно икал и ничего не мог с этим поделать. Кто-то монотонно бормотал, видимо молился, кто-то вдруг стал истерично всхлипывать. Как ни странно, всё эти звуки ещё больше подчёркивали напряжённую тишину салона.

– Давайте сделаем вот что…

Угонщик произнёс это спокойно и негромко, но несколько человек опять вскрикнули.

– Ну, ну, спокойно, – у него тоже появились раздражённые интонации. – Я же сказал: никому ничего не грозит при хорошем поведении! А чтобы вам не было страшно, все сейчас перейдёте в задний салон. Здесь вас мало, и там народу немного, как раз все поместитесь. Всем вместе вам будет веселее.

«Сейчас мы встанем, будем двигаться, можно что-то придумать… – Мысли вертелись у Виктории в голове быстро-быстро. – Он один, его напарник со взрывчаткой далеко, руку на поясе он не держит… Да и не захочет взрывать сам себя… Если бы кто-то из мужчин, нас ведь тут много, вон есть молодые, сильные, если бы кто-то рискнул, бросился бы на него…»

Она закусила губу от напряжения, но в тот же миг поймала взгляд угонщика, смертельно испугалась, что он догадается, как-то прочтёт её мысли. И улыбнулась ему – это получилось само собой, как отвлекающий маневр. В тот же миг он крикнул:

– Эй, там! Что у вас?

Головы всех пассажиров повернулись к заднему салону. Там в дверях стоял ещё один мужчина: высокий, мощный, немолодой, с тяжёлой челюстью и тяжёлым взглядом. Он был вооружён: что-то вроде короткого внушительного автомата.

– Порядок! – рявкнул этот новый бандит.

– Принимай к себе новых пассажиров, – распорядился «скандинав», и ухмыльнулся: – Устрой всех в лучшем виде!

Потом уже серьёзно, обращаясь к своим заложникам, приказал:

– Вставайте по одному, вот оттуда, с задних мест. Выходите. Быстро, быстро!

Люди стали подниматься, переходить в задний салон, а бандит с автоматом, для устрашения, что ли, каждого подталкивал в спину. Вот встала седая немка, посеменила по проходу. Виктория приподнялась… Одеяло, которым она укрывалась, давно уже лежало у ног, но только теперь она увидела, что обута в тёплые носки. Она стала лихорадочно снимать их, надевать кроссовки – хорошо, что те не на шнурках, а на липучках. Выпрямилась, подняла взгляд и вновь увидела, что угонщик смотрит на неё. Милая улыбка, такое доброе выражение лица! Она опять не удержалась, улыбнулась в ответ. И тут он ей сказал:

– Не торопитесь, девушка. Прошу вас, останьтесь, мне кажется, мы можем очень приятно пообщаться.

Какая-то двусмысленность прозвучала в этой фразе, испуг мгновенно вернулся, превратив улыбку в скованную гримасу. «Скандинав» тут же уловил это, добавил быстро:

– Я не обижу вас!

И Виктория поверила ласковому голосу с явно звучащими нотками извинения. Они уже были одни в салоне. Угонщик сел в одно из сидений, лицом в проход, элегантным движением руки пригласил девушку присесть напротив. Она, включаясь в игру, сделала лёгкий реверанс, походкой «от бедра» миновала проход, села. Теперь они оба, улыбаясь, смотрели друг на друга, молча, в глаза… У Виктории появился лихорадочный кураж. От этого её взгляд по-особенному заблестел, на смуглых щеках появился румянец. Она вновь, как и в кафе терминала, ощутила себя необыкновенно красивой под взглядом этого парня. Но тогда он просто ей понравился, теперь же притягивала не только его красота, но и властность, и хищное мужество.

«Скандинав» тоже вспомнил терминал.

– Когда мы впервые взглянули друг на друга, я сразу понял, что эта встреча не случайная и не последняя.

«Красиво говорит! – подумала девушка с иронией – Поэтическая натура! Террорист-романтик, искренний борец за какую-то идею, что ли?»

Она молча продолжала его разглядывать, тогда он потянулся и взял её ладонь. Рука у него была крепкая, шершавая и горячая. И, наверное, пронизанная особыми биотоками, потому что девушку мгновенно окатила такая же горячая, будоражащая волна.

– Как же вас зовут, незнакомка?

– Виктория.

Он резко щёлкнул пальцами, воскликнул радостно:

– Победа! Чудесное имя! Нет, не случайно я вас встретил. Нам будет удача!

Он как-то многозначительно произнёс это «нам», Виктория обратила внимания, но сделала вид, что не поняла.

– А ваше имя?..

«Скандинав» лишь на мгновенье замешкался, потом сказал:

– Зови меня Олаф.

– Красивое имя, – сказала Виктория, подумав: «Своё ли назвал?» – Шведское, кажется.

– И датское, – уточнил он. И, картинно поведя бровями, добавил: – Я соотечественник принца Гамлета.

В проёме кабины пилотов, вновь одёрнув занавеску, появился низкорослый крепыш. Олаф резко повернулся, спросил что-то. Виктория вновь не поняла ни слова, но тон её собеседника сразу стал иным – требовательным и сердитым. Темноволосый ответил несколькими фразами. Олаф успокоился, расслабился, махнул рукой, явно отдавая приказ. Тот кивнул, вновь исчез.

– Если не секрет, на каком языке вы говорите? – спросила девушка. – Никак не могу понять.

– Это одно из индейских наречий.

– Интересно! Случайно, не кодовый язык навахо?

Олаф улыбнулся. В его голосе прозвучала нежность:

– Ты образованная девушка, Вики! Восхищаюсь! Чтоб девчонка знала о тайном использовании навахо американцами во время войны – это редкость!

Продолжая улыбаться, он резко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Кеаро!

После короткой паузы из-за занавески вновь шагнул крепыш в клетчатой рубашке.

– Пусть стюардесса приготовит нам кофе, две чашки, покрепче.

Он сказал это по-английски, махнул рукой – мол, давай быстро. Кеаро молча кивнул, исчез.

«Ну конечно, – подумала Виктория. – Никакой он не кавказец. Самый настоящий индеец. Наверное, из того племени, на чьём языке они говорят».

Глаза Олафа, тоже кошачьи, серо-зелёные, смотрели на девушку не отрываясь, гипнотизируя. И она чувствовала, что поддаётся этому гипнозу.

Глава 4

Кофе был очень хороший – лучше, чем тот, который Виктория уже пила в самолёте. Наверное, индеец заставил одну из стюардесс принести для «шефа» кофе из салона первого класса.

Особое, будоражащее тепло разлилось по крови, появилось чувство покоя и уверенности, что ей многое позволено. Например, задать вопрос… Это был кураж сродни лёгкому опьянению. И Виктория спросила:

– А всё-таки, куда мы летим?

Олаф всё так же улыбался, глядя на неё, молчал. И вновь мгновенно вернулся страх. «Господи, я с ума сошла! Он сейчас убьёт меня! Это же улыбка психопата…» Но в это мгновенье «скандинав» ответил:

– Мы скоро приземлимся на одном острове.

– Острове? А… дальше?

– Это всё. Конечный пункт.

– Но как же… – Виктория растерялась. – Вы нас на кого-то обменяете?

– Нет.

– Значит, будете предъявлять требования? Кому? Какой-то стране?

Олаф легко, иронично пожал плечами, словно его забавляла эта детская игра в вопросы-разгадки.

– Нет, никаких ни к кому требований. Зачем? Всё, что надо, мы берём сами.

– Тогда я не понимаю…

На скулах девушки загорелись красные пятна, как будто у неё внезапно начался жар. Олаф протянул руку, на мгновение коснулся её щеки, картинно отдёрнул и подул на ладонь.

– Ого, как испугалась! Я даже обжёгся.

– Но я не понимаю, – повторила Вика.

– Объясню. Нам нужен этот самолёт, для наших целей. И люди тоже нужны. Там, где мы приземлимся, у нас есть большая плантация. Есть и завод, кое-что производящий, и лаборатории. Всем будет где работать, а значит все останутся живы.

Виктория долго молчала. Её собеседник тоже, продолжая смотреть на неё с ласковой усмешкой. Она чувствовала уже не страх, а непроглядный ужас: он медленно, как горячая смола, затапливал сердце. Нет, всё происходящее оказалось не приключением, щекочущим нервы, которое в конце концов окончится под стрекот телекамер и вопросы бойких репортёров. Не будут их, пассажиров, окружать вниманием, психологами, снимающими шок, селить в комфортабельные отели, развозить рейсами в нужные места… То, что им уготовано – рабство, причём, на всю оставшуюся жизнь… Нет!

– Нет! – воскликнула Вика вслух. – Нас ведь будут искать! Самолёт не может пропасть бесследно!

– Почему? – Олаф даже обрадовался её словам. – Ещё как может! Мы ведь изменили курс и находимся в районе знаменитого Бермудского Треугольника. Сколько здесь пропало и кораблей, и самолётов! Заметь, именно бесследно. Весь мир гадает, как и отчего: или земные аномалии, или инопланетяне руку приложили? Неразгаданная тайна. Вот и ещё один самолёт исчез! Поищут, конечно, но не найдут – как и раньше. Разведут руками – Бермудский Треугольник! – что тут поделаешь…

Вновь долгая пауза. У Виктории на глазах закипали слёзы, она изо всех сил пыталась сдержаться, не дать им пролиться. Но когда слезинки всё таки покатились по щекам, она тихо спросила:

– Наркотики?

– Да, мы выращиваем и производим наркотики, – тут же охотно ответил Олаф.

«Он откровенен со мной, потому что знает: я никогда никому ничего не смогу рассказать…»

Теперь лёгкая улыбка сидящего напротив красавца не казалась ей обаятельной. Змеиный изгиб губ!

– Но здесь есть совсем пожилые, даже старые люди, – тихо сказала девушка, вспомнив свою соседку-немку.

– Работа найдётся всем, – ответил Олаф, словно добрый меценат. – У нас там большое поселение. Нужно и готовить, и убирать, и стирать, и упаковывать товар… Все пригодятся. Не бойся, стариков мы, как спартанцы, не убиваем, они живут, сколько могут, и умирают сами.

– Очень быстро!

– Кто как, – равнодушно бросил Олаф. – Этот самолёт очень удачный, много людей молодых и среднего возраста. А нам как раз нужны рабочие на плантациях и в заводе.

Он весело щёлкнул пальцами, рассмеялся:

– Работа на свежем воздухе, в курортной зоне, великолепный загар, кормёжка и жильё бесплатные.

«Еда только чтоб не умереть, и какие-нибудь бараки или хижины», – подумала Виктория.

И Олаф сразу же, словно прочёл её мысли, подтвердил:

– Да, условия жизни скромные, но главное – сама жизнь.

– Как же жить, зная, что никогда больше не увидишь тех, кого любишь, своих родных! И они никогда не узнают, что с тобой? Будут мучаться неизвестностью, надеяться…

– Ничего. Всё проходит. Работа и время избавляют наших пленников от лишних переживаний. У нас ведь, красавица моя, хоть и маленькая… как это сказать… община! Но всё то же самое, что и в большом обществе. Представь, многие находят себе пару, создают семьи. Дети рождаются! У нас и священник есть – протестантский, но все у него венчаются, крестятся, отпеваются. Он у нас на особом положении, как и один мусульманин – ходжа. Тот своих обрабатывает.

Олаф уловил лёгкое движение бровей девушки, тотчас спросил:

– Интересно? Скоро сама всё увидишь. К нам попадают люди разных профессий. Некоторые нам нужны, и они так и работают: врачами, химиками. У нас, знаешь, есть даже свои открытия. Официально запатентованные, заметь! Правда, не на имена их авторов.

Он самодовольно хохотнул, потом спросил:

– А у тебя какая профессия?

– Она вам не пригодится. – Виктория усмехнулась. – Пойду на плантацию.

Олаф протянул руку, взял ладонь Виктории, легко сжал пальцы. Выражение его лица изменилось: он стал серьёзным, и от этого исчезла жестокость и высокомерие. Девушка вновь непроизвольно заметила, как он красив и обаятелен.

– У меня есть другое предложение. Для тебя. Ты станешь моей подругой.

– У тебя что, девушки нет?

Виктория ответила мгновенно, ещё до конца не осознав сказанное – так, как сказала бы любому парню. Но Олаф так же серьёзно кивнул:

– Да, сейчас я одинок, уже давно. Линда – так её звали, – погибла. И я долго берёг о ней память. Знаешь, я не из тех мужчин, для кого годится любая сексапильная фигурка. Я ищу чувство и понимание. Моя женщина должна любить меня и быть мне соратницей. А я – поверь, – хороший друг.

Он наклонился, глядя ей в глаза, продолжая поглаживать ладонь, и Вика снова ощутила гипнотическую силу его взгляда. Тряхнув головой, она сказала – голос дрогнул, стал хрипловатым:

– Если это так серьёзно… Ведь вы меня не знаете совсем.

– Есть интуиция. Меня она никогда не подводила. Ещё там, в терминале, наши взгляды встретились, и словно молния сверкнула! Ты ведь тоже почувствовала, скажи!

– Да. – Виктория не стала лгать.

– И я почувствовал: «Вот она, моя девушка»! Но это была мимолётная мысль, голова была занята другим. А вот увидел тебя здесь, и сразу понял, как был прав! Разве не сама судьба нам сначала подала знак, а потом и свела?

Девушка прикрыла веки, побоялась, что мужчина увидит в её глазах иронию. «Террорист-романтик», – вновь, как и в начале этой истории, усмехнулась она про себя. Но что скрывать: говорить этот необычный человек умел, и внушать тоже. Слова его были так проникновенны и горячи, что у Вики мимо воли появилось ответное чувство. «А что, если это и правда судьба? Что, если мне уготована не обычная, прогнозированная жизнь, а вот такая – непредсказуемая, рисковая! С кем-то же ведь подобное происходит! Почему же не со мной?..» Но тут же её душа, и характер, и всё, что можно назвать воспитанием и моралью, затрясли её дрожью неприятия: «Это не моё, не моё!..»

Так хотелось ответить прямо и резко, что она не сдержалась: