Чужестранка. Битва за любовь Гэблдон Диана

Я лениво раздумывала, сколько же времени при такой скорости передвижения нам понадобится, чтобы добраться до Форт-Уильяма. И каким образом, попав туда, я могу расстаться с шотландцами из замка Леох, но при этом не попасть в заложники в английский армейский гарнизон? Погруженная в собственные мысли, я не сразу сообразила, что Дугал теперь говорит один, что он вроде бы произносит какую-то речь. Его слушатели внимали ему очень напряженно, время от времени сопровождая его монолог краткими междометиями и восклицаниями. Приглядевшись к окружающим, я убедилась, что Дугал довел свою аудиторию до высшей точки возбуждения по какому-то определенному поводу.

Толстый Руперт и маленький юрист Гоуэн сидели у стены позади Дугала. Забытые кружки с элем стояли возле них на скамейке, оба слушали с величайшей напряженностью. Джейми оперся обоими локтями о стол и уткнулся в свою кружку; его-то слова Дугала, казалось, совершенно не занимали.

И вдруг Дугал вскочил с места, схватил Джейми за воротник и сильно рванул. Старая изношенная рубаха расползлась по швам, стоило только ее дернуть. Ошарашенный Джейми застыл на месте. Глаза у него превратились в щелочки, он стиснул губы, но не шевельнулся даже тогда, когда Дугал, выпустив из рук обрывки рубахи, показал зрителям его спину.

При виде покрытой рубцами спины раздался общий громкий вздох, потом гул негодования. Я было открыла рот, но, услыхав гневно произнесенное слово «саксонка», поспешила сомкнуть уста.

Джейми с каменным лицом встал и отступил от окружившей его небольшой толпы. Осторожно стянул с себя останки рубахи и скатал их в шар. Маленькая пожилая женщина, ростом едва до локтя Джейми, гладила ему спину и что-то негромко приговаривала по-гэльски — как я поняла, нечто успокаивающее. Если так, то ожидаемого воздействия ее слова не произвели.

Джейми коротко ответил на заданные ему немногие вопросы. Молодые девушки, которые пришли в таверну купить эля к домашнему обеду, сбились в кучку у противоположной стены и оживленно перешептывались, то и дело взглядывая широко раскрытыми глазами на Джейми.

А он в свою очередь такими глазами посмотрел на Дугала, что тот должен был бы по меньшей мере окаменеть. Потом швырнул свернутую в комок рубашку прямо в очаг и тремя большими шагами покинул комнату, избавив себя таким образом от сочувственного ропота собравшихся.

Лишившись зрелища, они снова обратили взоры к Дугалу. Большинство замечаний остались мне непонятными, однако легко было догадаться, что они носят в высшей степени антианглийский характер. Я разрывалась между желанием последовать за Джейми и не менее сильным желанием неприметно оставаться там, где я сидела. Сомнительно, чтобы Джейми сейчас нуждался в обществе, подумалось мне, и я забилась поглубже в свой угол, опустила голову и принялась рассматривать свое неясное, бледное отражение на дне кружки.

Звяканье металла вынудило меня поднять голову. Один из мужчин, здоровяк-фермер в кожаных штанах, бросил на стол перед Дугалом несколько монет и произнес нечто вроде краткой речи. Потом он отступил и, засунув большие пальцы за пояс, казалось, ждал чего-то от остальных. После недолгого замешательства парочка наиболее решительных последовала примеру фермера, за ними и другие полезли в кошельки и спорраны за деньгами. Дугал сердечно всех благодарил и знаком показал хозяину таверны, чтобы он подал каждому еще по кружке эля. Я заметила, что Нед Гоуэн складывал новые поступления совсем не в тот мешок, куда попадала арендная плата, предназначенная для казны Колама, и поняла, зачем Дугал все это проделал.

Восстания, как и любые другие предприятия, требуют капитала. Чтобы содержать и кормить армию, нужно золото, необходимо оно и для поддержки руководителей. Насколько я помнила историю неудачного восстания под водительством Красивого Принца Чарли, Младшего Претендента на трон, часть средств он получал из Франции, но частично они поступали и из полупустых и дырявых карманов тех, кого он собирался превратить в своих подданных. Значит, Колам или Дугал или они оба были якобитами и поддерживали Младшего Претендента в его борьбе против законного обладателя английского трона Георга II.

Работники и арендаторы наконец-то отправились по домам обедать, а Дугал встал и потянулся с видом скромного удовлетворения — ни дать ни взять кот, который только что напился молока либо даже сливок. Он взвесил на руке меньший мешочек и вернул его Неду Гоуэну на хранение.

— Что ж, вполне прилично, — заметил он. — Большего и нельзя ожидать от такого маленького местечка. Стоит только повторить это еще несколько раз — и наберется порядочная сумма.

— «Порядочная» — это не то слово, каким бы я воспользовалась в данном случае, — выпалила я, появляясь из своего угла.

Дугал повернулся с таким видом, словно впервые увидел меня.

— Вот как? — произнес он с насмешливой улыбкой. — У вас имеются возражения против законного способа сбора скромных пожертвований в пользу и для поддержки их господина?

— Никаких, — ответила я, глядя ему в глаза. — Не имеет значения и то, кто этот господин, Я имею в виду приемы, которыми вы при этом пользуетесь.

Дугал окинул меня пристальным взглядом с головы до ног, словно моя наружность могла ему что-то подсказать.

— Не имеет значения, кто этот господин? — повторил он тихо. — Я считал, что вы не владеете гэльским.

— Я и не владею, — отрезала я. — Но у меня от природы вполне достаточно разума, и слышу я отлично на оба уха. И как бы ни звучали по-гэльски слова «за здоровье короля Георга», я сомневаюсь, чтобы звучали они «брат Стюарт».

Он откинул голову назад и расхохотался.

— Что верно, то верно, — согласился он. — Я бы сказал вам, как называют по-гэльски вашего господина и повелителя, но это выражение не для женских уст, независимо от того, англичанка эта леди или нет. Он подошел к очагу и вытащил из золы свернутую и комок рубаху. Отряхнул ее от сажи.

— Если вам не нравятся мои приемы, может, исправите их? — предложил он и сунул рубаху мне в руки, — Попросите у хозяйки дома иглу и заштопайте это.

— Штопайте сами! — огрызнулась я, кинув ему рубаху, и повернулась к выходу.

— Как вам угодно, — вежливо проговорил Дугал у меня за спиной. — Джейми может и сам починить ее, если вы не хотите помочь.

Я остановилась, повернулась к нему и протянула руку.

— Хорошо, — начала я, но тут через мое плечо протянулась большая рука и выхватила рубашку у Дугала.

Глядя на нас обоих мрачными, потемневшими глазами, Джейми подхватил рубашку под мышку и вышел из комнаты так же молча, как и появился в ней.

Мы нашли приют на ночь в одном из фермерских коттеджей. Вернее сказать, я нашла. Мужчины улеглись снаружи, кто на сеновале, кто в телеге, а кто и просто на земле, поросшей папоротником. Мне постелили тюфяк в доме возле очага — то ли из уважения к моему полу, то ли потому, что я была на положении пленной.

Хотя моим тюфяком довольствовалась на своей единственной кровати целая семья из шести человек, я тем не менее завидовала мужчинам, расположившимся спать на вольном воздухе. Огонь в очаге не был совсем загашен, а только приглушен на ночь, и в комнате было жарко, воздух полнился запахами и звуками ворочающихся на своем ложе, постанывающих, храпящих, потеющих и громко выпускающих газы из кишечника обитателей коттеджа. Спустя некоторое время я оставила всякую мысль о том, чтобы уснуть в этой удушливой атмосфере. Я встала и потихоньку вышла наружу, прихватив с собой одеяло. Воздух здесь — особенно по контрасту с невероятной духотой в комнате — был такой свежий, что я прислонилась к каменной стене дома и полной грудью вдыхала и вдыхала эту восхитительную прохладу.

Под деревом у дорожки сидел в мирной наблюдательной позиции караульный, но он едва взглянул на меня. Очевидно, решив, что вряд ли я собираюсь идти далеко в одной сорочке, он вернулся к своему занятию и продолжал что-то строгать своим маленьким кинжалом, лезвие которого сверкнуло в тени листвы.

Я обошла вокруг коттеджа и стала подниматься на невысокий пригорок за ним, осторожно обходя спящих в траве. Нашла уютное местечко между двумя валунами и устроила себе удобное ложе из травы, накрыв его одеялом. Вытянувшись на нем во весь рост, я долго смотрела, как полная луна медленно плывет по небосклону.

Точно так же следила я за восходом луны, из окна в замке Леох в первую ночь пребывания там в качестве непрошеной гостьи Колама. И вот уже месяц прошел после моего злосчастного прохода сквозь круг стоячих каменных столбов. Мне подумалось, что теперь я знаю, зачем их туда поставили.

Сами по себе они ничего особенного не представляли, они просто служили знаками. Подобно тому, как особыми предупреждениями указывают места возможных камнепадов у подножия скал, так и тут . поставили знак на опасном месте. Но чем оно опасно? Предупреждают ли каменные столбы о том, что преграда между временами здесь особенно тонка?

О том, что поблизости находятся некие ворота? Те, кто возводил столбы, совсем не обязательно знали, с чем имеют дело. Для них именно здесь совершалось ужасное, загадочное и сильное волшебство: в этом месте люди исчезали без предупреждения. Или, возможно, появлялись прямо из воздуха.

Это была мысль. Что произошло бы, если бы кто-то увидел, как я внезапно появляюсь на холме Крэг-на-Дун? По-видимому, это зависит от времени появления. Скажем, встретился бы со мной при подобных обстоятельствах какой-нибудь здешний батрак — он бы непременно принял меня за колдунью или волшебницу. Скорее всего, последнее — именно за волшебницу, фею этого холма, заслужившего определенную репутацию.

А репутация, понятное дело, и сложилась на подобном основании. Если люди в течение долгих лет исчезали или, наоборот, появлялись «ниоткуда» на этом самом месте, значит, оно зачарованное.

Я вытащила из-под одеяла одну ногу и пошевелила при свете луны длинными пальцами. Что-то не похоже на ножку феи, критически подумала я. При моем, росте в пять футов шесть дюймов я для того времени, куда попала, была высокой женщиной, выше многих мужчин. Стало быть, я вряд ли сошла бы за представительницу Маленького Народца, меня бы, пожалуй, приняли за ведьму или злого духа. Судя по тому немногому, что я знала об отношении к подобным явлениям в те времена, лучше было бы, чтобы никто меня не увидел.

В полудреме я начала думать о том, что было бы при совсем ином повороте дела. Если бы кто-нибудь из этого времени попал в мое? Собственно говоря, я сама собиралась совершить такой переход, если удастся. А как отреагировал бы современный шотландец, или шотландка, например та же миссис Бьюкенен, владелица почты, что с ней было бы, если бы прямо перед ней как из-под земли появился бы кто-нибудь вроде того же Мурты?

Скорее всего, она бы кинулась бежать или подняла на ноги полицию… а может, ничего такого не сделала бы, а просто рассказала потом соседям и родственникам, что с ней произошло.

Ну а пришелец? Он не мог бы, попав в чужое для него время, не привлечь обостренного внимания, если бы не сообразил сразу, как осторожно следует себя вести, и не был бы при этом удачлив. Я ведь сумела же приспособиться и выглядеть современницей среди тех людей и обстоятельств, к которым и в которые попала, хотя и мой вид, и моя речь определенно возбуждали немало подозрений.

Что, если бы перемещенное лицо внешне слишком выделялось в новой обстановке или поспешило бы рассказать о том, что с ним случилось? Что касается древних времен, похоже, такого явного чужака убили бы на месте без долгих разговоров. А в более просвещенное время его, наверное, признали бы сумасшедшим и отправили в соответствующее заведение, если бы он попытался шуметь.

Подобные вещи, вероятно, происходили в течение всей истории человечества. Даже в том случае, когда тому находились свидетели, нельзя было подобрать ключ к загадке; единственный, кто мог бы рассказать, в чем дело, исчезал, а там, куда он попадал, он вынужден был держать язык за зубами.

Погрузившись в размышления, я не сразу обратила внимание на приглушенные голоса и звук шагов по траве и очень удивилась, когда совсем поблизости, буквально в нескольких ярдах от меня, кто-то произнес:

— Черт бы тебя побрал, Дугал Макензи, родич я или нет, но этого я делать не обязан.

Голос был низкий и дрожал от гнева.

— Вот как? — отозвался другой голос, слегка насмешливый. — Кажется, стоит напомнить тебе одну клятву, определившую твои обязанности. «До тех пор, пока ноги мои попирают земли клана Макензи»… так, кажется, было сказано… — Вслед за этими словами последовал мягкий тяжелый удар, словно говорящий притопнул ногой о землю. — А это они и есть, владения Макензи, паренек.

— Я давал слово Коламу, а не тебе.

Так. Это Джейми Мактевиш, и нетрудно угадать, чем он недоволен.

— Это одно и то же, малый, да ты и сам знаешь. Послышался легкий шлепок — словно бы рукой по щеке.

— У тебя есть обязанности перед главой клана, а за пределами Леоха я не только ноги Колама, но также его голова и руки.

— Никогда еще я не видел лучшего примера тому, как правая рука не ведает, что делает левая, — последовал быстрый ответ, и хотя тон голоса был горький, в нем прозвучала и некая доля издевки, подчеркнувшая резкость столкновения двух характеров. — Как ты считаешь, что сказала бы правая рука насчет левой, которая собирает деньги для Стюартов?

Дугал некоторое время помолчал, прежде чем ответить:

— Макензи, Макбеолайны и Маквиниши — все они свободные люди. Никто не может заставить их отдать что-либо против воли, но никто и не воспрепятствует им отдать. И кто знает? Может, Колам отдаст принцу Карлу Эдуарду куда больше, чем все остальные, вместе взятые.

— Может, — отозвался Джейми. — Может, завтра с утра мы увидим дождь, а не солнечный восход. Но это не значит, что я должен стоять на верхней площадке лестницы с ведерком.

— Да ну? Но ведь ты выиграешь от победы Стюартов куда больше, чем я, парень. А от англичан чего, не считая петли. Если ты сам не бережешь свою дурацкую шею…

— Моя шея — это моя забота, — резко перебил его Джейми. — А также и моя спина.

— Но не тогда, когда ты путешествуешь со мной, милый юноша, — насмешливо возразил его дядя. — Если ты хочешь послушать, что скажет тебе Хоррокс, поступай как знаешь. Но попробуй быть благоразумным, и, кстати, взялся бы ты за иголку, ведь у тебя всего одна-единственная чистая рубашка.

Послышалось движение, словно кто-то вставал со своего места на камне, а потом шаги по траве. Шаги одного человека, насколько я могла судить. Я потихоньку села и осторожно выглянула из-за валуна, за которым пряталась.

Джейми все еще был там, сидел, сгорбившись, на камне в нескольких футах от меня, опершись локтями на колени и опустив подбородок в ладони. Почти спиной ко мне. Я начала пятиться — мне не хотелось нарушать его одиночество, но он неожиданно заговорил.

— Я знаю, что вы здесь, — сказал он. — Идите сюда, если хотите.

Судя по тону голоса, это было ему безразлично. Я поднялась и начала выбираться из своего убежища, но спохватилась, что я в нижней рубашке. Я подумала, что Джейми есть о чем беспокоиться, кроме как краснеть при моем появлении, и накинула на себя одеяло.

Я села рядом с ним и прислонилась спиной к камню. Взглянула неуверенно на Джейми. Он не обратил на меня особого внимания, только кивнул в знак приветствия, полностью поглощенный своими размышлениями — невеселыми, судя по хмурому выражению лица. Одной ногой он машинально и безостановочно притопывал по камню, на котором сидел, и то сцеплял, то разжимал пальцы рук с такой силой, что они то и дело потрескивали в суставах.

Потрескивающие суставы напомнили мне о капитане Мэнсоне. Интендант нашего полевого госпиталя капитан Мэнсон переживал недостатки, нехватки и недопоставки, а также бесконечный идиотизм армейской бюрократии как свои личные горести и несчастья. В обычном состоянии мягкий и приятный в обращении человек, он, когда неприятности становились особенно крупными уединялся в своем офисе и изо всех сил колотил кулаками по стене за дверью. Посетители в приемной ошеломленно наблюдали, как тонкая перегородка сотрясается от ударов. Вскоре капитан Мэнсон появлялся перед ними с разбитыми костяшками пальцев, но в достаточно уравновешенном настроении, чтобы продолжать борьбу с очередным кризисом. Со временем его перевели в другую часть, и тогда за дверью в его кабинете обнаружили в стене множество выемок размером с кулак.

Глядя теперь на молодого человека на камне, ломающего пальцы, я живо вспомнила капитана с его неразрешимыми проблемами снабжения.

— Вам надо дать выход гневу, — сказала я.

— А? — встрепенулся он, явно забыв о том, что я сижу рядом.

— Побейте что-нибудь, поколотите кулаками, — повторила я свой совет. — Вам станет легче.

Губы Джейми дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но вместо этого встал с камня, подошел к довольно толстому вишневому дереву и нанес по стволу сильный удар. Очевидно, это показалось ему подходящим способом излияния чувств, потому что он ударил еще несколько раз по вздрагивающему дереву, вызвав обильный дождь бледно-розовых лепестков, посыпавшихся ему на голову.

Посасывая ободранные костяшки пальцев, он вернулся на место.

— Спасибо, — поблагодарил он с кривоватой улыбкой. — Может, я после этого усну.

— Вы поранили руку? — спросила я и приподнялась, чтобы осмотреть ее, но он покачал головой, легонько потирая костяшки ладонью другой руки.

— Ничего, не беспокойтесь, — сказал он.

Мы минуту постояли в неловком молчании. Я не хотела возвращаться к тому, что я только что услышала, или к более ранним событиям сегодняшнего вечера и потому сказала, только чтобы прервать молчание:

— Я не знала, что вы левша.

— Левша? — не сразу понял он. — А, вы имеете в виду, леворучка. Да, от рождения. Школьный учитель привязывал мне эту руку к спине, чтобы научить писать правой.

— И вы научились? То есть можете писать правой рукой?

Он кивнул, снова поднеся к губам разбитую руку.

— Да. Но от этого у меня болит голова.

— А сражаетесь вы тоже левой? — спросила я, стараясь отвлечь его. — Мечом?

Сейчас при нем не было иного оружия, кроме кинжала, но днем он, как и все, был вооружен саблей и пистолетами.

— Нет, саблей я владею одинаково обеими руками. Кто орудует саблей только левой, может оказаться в невыгодном для себя положении, особенно если сабля короткая. Когда ведешь бой, то открываешь противнику левый бок, а сердце-то у нас слева, верно?

Переполнявшая Джейми нервная энергия не давала ему оставаться на месте; он начал быстро перемещаться по лужайке, демонстрируя приемы с воображаемым мечом.

— Вот если у тебя в руках палаш, тогда это не имеет значения, — добавил он и вытянул вперед обе руки с сомкнутыми кистями так, что они образовали нечто вроде изящной арки, когда он поднял их над головой и потом резко опустил со словами: — В таких случаях обычно действуешь обеими руками. А если находишься на близком расстоянии и можешь рубить одной, то и тогда не важно какой, потому что удар наносишь сверху вниз по плечу врага, — продолжал он наставительно. — Ни в коем случае не по голове, палаш может соскользнуть. Если попадешь точно в желобок, — он ткнул пальцем в место, где шея соединяется с плечом, — то он готов. Даже и не попадешь точно — он уже не боец в этот день, а может, и навсегда.

Он опустил левую руку на пояс и легким движением выхватил из ножен кинжал.

— Можно сражаться саблей и кинжалом одновременно. Если у тебя нет маленького щита, чтобы заслонить руку с кинжалом, тогда держи саблю в правой руке и с близкого расстояния наноси удар кинжалом снизу вверх. А если рука с кинжалом прикрыта щитом, можешь орудовать с другой стороны и уворачивайся вот так.

Он показал, как надо увернуться.

— Отбивай удары врага и пользуйся в этом случае кинжалом, только если потерял саблю или не можешь ею действовать из-за раны.

Мягким, но несущим смерть движением снизу вверх он нанес удар, остановив конец лезвия буквально в одном дюйме от моей груди, Я невольно отпрянула, и Джейми тотчас выпрямился и с виноватой улыбкой вложил кинжал в ножны.

— Простите, я увлекся. Я не хотел пугать вас.

— Вы владеете оружием прекрасно, — совершенно искренне похвалила его я. — Кто научил вас боевым приемам? Это должен быть человек, который умеет сражаться левой.

— Да, он таким и был. Лучший из всех, кого я знал. — Джейми улыбнулся с откровенным восхищением. — Это Дугал Макензи.

Большая часть вишневых лепестков к этому времени осыпалась с его головы, лишь несколько пристало к плечам, и я протянула руку, чтобы стряхнуть их. Его рубашка была хоть и не слишком красиво, но достаточно аккуратно зашита, скреплены между собой и края разрыва, а не только расползшиеся швы.

— Он сделает это снова? — спросила я, не в силах удержаться.

Джейми помолчал, но было ясно, что он понял мой вопрос.

— Да, — сказал он наконец, — он получит то, что желает.

— Вы позволите ему это? Позволите использовать вас подобным образом? ;

Поверх моей головы он бросил взгляд вниз с холма на таверну — слабый свет еще пробивался наружу сквозь щели в деревянной стене. Лицо у него было очень спокойное и очень бледное.

— Пока что да.

Мы продолжили наш путь, делая всего по нескольку миль за день, с частыми остановками, во время которых Дугал занимался делами на перекрестках или возле ферм, где собирались арендаторы с мешками зерна или накопленными жалкими грошами. Все заносилось в книги быстрым пером Неда Гоуэна, а нужные расписки неизменно появлялись из его сумки с пергаментом и бумагой и выдавались на руки.

Когда мы добирались до деревушки или деревни, где имелась таверна или даже гостиница, Дугал повторял все тот же спектакль: ставил выпивку, рассказывал разные истории, произносил речи и, как только находил виды благоприятными, заставлял Джейми встать и показать свои рубцы. Второй мешочек пополнялся еще несколькими монетами, предназначенными для отправки во Францию ко двору претендента.

Я старалась наблюдать за ходом действия в этих сценах и удалялась перед самой кульминацией — никогда не испытывала вкуса к публичным страданиям. Первой реакцией собравшихся при виде спины Джейми, естественно, было полное ужаса сострадание, за ним следовал поток проклятий по адресу английской армии и короля Георга, однако я улавливала в сострадании оттенок презрительной жалости. Однажды мне довелось услышать, как кто-то из присутствующих негромко сказал приятелю по-английски: «Жуткий вид, правда? Клянусь Богом, я бы лучше захлебнулся собственной кровью, чем позволил поганым англичанам сотворить со мной такое».

Разгневанный и полный горечи после первого такого представления, Джейми теперь с каждым днем \выглядел все более жалким. Он как можно скорее натягивал на себя рубашку, уклонялся от расспросов и соболезнований и искал предлога побыстрее покинуть собрание, избегая всех вплоть до следующего утра, когда мы вновь садились в седла.

Разрядка наступила через несколько дней в маленькой деревушке под названием Туннэг. На этот раз Дугал продолжал разжигать толпу, положив руку на обнаженное плечо Джейми; один из зрителей, неотесанный деревенский парень с длинными грязно-бурыми космами, обратился к Джейми с какими-то чисто личными замечаниями. Я не могла разобрать, что там было сказано, однако реакция оказалась мгновенной. Джейми вырвался от Дугала и одним ударом в живот уложил парня наповал.

Мало-помалу я научилась составлять какие-то словосочетания по-гэльски, но живую речь еще не понимала. Заметила, однако, что сама поза говорящего позволяла мне уловить общий смысл сказанного, если не отдельные слова.

«Попробуй встать и повторить, что ты сказал» — это выглядит одинаково на школьном дворе, в пабе или на любой дороге земного шара.

Точно так же, как «Молодец, парень!» или «Всыпь ему как надо!».

Джейми исчез под кучей грязной рабочей одежды — на него навалились, опрокинув стол, грязно-буроволосый и два его дружка. Не заинтересованные в стычке односельчане парня отошли к стенам таверны и приготовились полюбоваться зрелищем. Я подобралась поближе к Неду Гоуэну и Мурте, со страхом глядя на катающийся по земле клубок тел. Прядь рыжих волос лишь однажды на мгновение мелькнула у меня перед глазами.

— Вы не придете к нему на помощь? — бормотнула я уголком рта в сторону Мурты.

Он, казалось, был немало удивлен:

— Нет, зачем? С какой стати?

— Он позовет на помощь, если она ему понадобится, — совершенно спокойно заметил Нед Гоуэн, наблюдая за дракой с места по другую сторону от меня.

Я не была уверена в том, что Джейми сможет позвать на помощь, если она ему понадобится; в это время он задыхался под тяжестью здоровенного парня в зеленом. Лично я считала, что Дугал должен немедленно прекратить побоище, но сам он, по-видимому, вовсе так не думал. Вообще как будто бы никто из зрителей ничуть не беспокоился об увечьях, которые могли быть нанесены прямо тут, у нас под ногами. Заключили даже несколько пари, и в помещении витала мирная радость по поводу такого развлечения.

Я обрадовалась, когда Руперт молча преградил дорогу двоим, которые как будто собирались ввязаться в драку. С отсутствующим выражением лица он встал перед ними, небрежно коснувшись рукой кинжала у себя на поясе. Эти двое поспешно отступили.

Кажется, никому не приходило в голову, что соотношение один к трем вроде бы неприемлемо. Возможно, тут была своя правда, если учесть, что этот один — крупного сложения, опытный воин и дерется с яростью берсерка[20].

Сражение вроде бы пошло на убыль с той минуты, как из него выбыл, вытирая кровь после умело направленного удара в нос, верзила в зеленом.

Остальные все еще дрались, но исход становился все более ясен, когда второй противник Джейми откатился под стол, со стонами прижимая руку к паху. Джейми и его первоначальный обидчик еще мутузили друг друга на полу, но сторонники Джейми уже собирали выигранные на пари деньги. Прижатое к дыхательному горлу предплечье противника и крепкий пинок в поясницу убедили грязноволосого, что благоразумие паче доблести.

Я внесла выражение «хватит, я сдаюсь» в качестве пополнения в мой мысленный гэльско-английский словарь.

Джейми медленно поднялся со своего последнего поверженного противника под приветственные восклицания зрителей. Неровно дыша, он кивнул в знак признательности, за одобрение, дотащился до одной из немногих устоявших скамеек и, весь залитый потом и кровью, опустился на нее, чтобы принять из рук трактирщика кружку эля. Проглотив эль, он поставил пустую кружку на скамью, перевел дыхание и наклонился вперед, опершись локтями на колени; рубцы на спине у него обозначились особенно резко.

На этот раз он не спешил надеть рубашку; несмотря на то что в таверне было прохладно, он оставался полуголым до той самой поры, когда надо было идти устраиваться на ночлег. Он вышел, сопровождаемый целым хором пожеланий доброй ночи, и вид у него был куда спокойнее, чем во все последние дни, — несмотря на боль от многочисленных ссадин, царапин и ушибов.

— Одна ободранная голень, одна рассеченная бровь, одна разбитая губа, один кровоточащий нос, шесть ссадин на костяшках пальцев, одно растяжение связки на большом пальце и два выбитых зуба. Плюс такое количество разных ушибов, сосчитать которое я не в состоянии, — со вздохом завершила я свой перечень. — Как вы себя чувствуете?

Мы были одни в небольшом сарае на заднем дворе таверны, куда я отвела Джейми, чтобы оказать первую помощь.

— Отлично, — улыбнулся он, попытался встать, но не смог распрямиться и болезненно поморщился. — Да, все в порядке, только ребра немного болят.

— Разумеется, они болят. Вы опять весь черно-синий. Зачем вы делаете подобные вещи? Как вы думаете, во имя Господа, из чего вы сделаны? Из железа? — раздраженно спросила я.

Он виновато улыбнулся и потрогал распухший нос.

— Нет. Но хотел бы.

Я вздохнула еще раз и осторожно ощупала его торс.

— Не думаю, что есть переломы ребер, пожалуй, только ушибы. На всякий случай я сделаю тугую повязку. Стойте прямо и закатайте рубашку, а руки не прижимайте к бокам.

Я принялась разрывать на отдельные полосы старый платок, который пожертвовала мне жена хозяина таверны. Проклиная про себя отсутствие пластыря и других привычных атрибутов цивилизованной жизни, я наложила как можно более тугую повязку и закрепила ее заколкой с пледа Джейми.

— Я не могу дышать, — пожаловался он.

— Свободно дышать вам будет больно. Не двигайтесь. У кого вы научились так драться? Тоже у Дугала?

— Нет. — Он поморщился, когда я приложила уксусную примочку к рассеченной брови. — Меня научил отец.

— Правда? Кем же был ваш отец? Местным чемпионом по боксу?

— Что такое бокс? Нет, он был фермером. И тоже объезжал лошадей. — Джейми со свистом втянул в себя воздух — теперь я накладывала уксусную примочку на голень. — Мне было лет десять или одиннадцать, когда отец мне сказал, что ростом и статью я пошел в материну родню, значит, надо мне научиться драться.

Он вздохнул с облегчением и протянул мне руку, чтобы я могла протереть настоем календулы разбитые костяшки пальцев.

— Отец говорил: «Раз ты будешь рослый и сильный, половина мужиков, с которыми встретишься, тебя испугается, а половина захочет с тобой подраться. Уложи одного — тогда остальные оставят тебя в покое. И научись делать это быстро и чисто, не то придется тебе драться всю твою жизнь». Он отвел меня на гумно и швырял на соломy до тех пор, пока я не научился давать сдачи… Ой как жжет!

— Раны от ногтей очень опасны, — сказала я, прижигая царапины ему на шее. — Особенно если руки не моют регулярно. А я сильно сомневаюсь, чтобы этот грязноволосый мылся хоть раз в год. Я бы не сказала, что сегодня вы сделали это «быстро и чисто», но впечатление осталось сильное. Ваш отец гордился бы вами.

Я говорила с некоторой долей иронии и удивилась, заметив, что по его лицу скользнула легкая тень.

— Мой отец умер, — произнес он серьезно.

— Простите. — Я закончила обработку царапин и сказала как можно мягче: — Я в самом деле так считаю. Он гордился бы вами.

Джейми молча улыбнулся в ответ. Он вдруг показался мне совсем юным. Сколько же ему лет? Я уже хотела спросить об этом, но тут позади нас раздался чей-то хриплый кашель — в сарай явился посетитель. Это оказался вездесущий коротышка Мурта. Не без веселого любопытства он поглядел на перевязанные ребра Джейми и вдруг швырнул ему маленький кожаный кисет или кошелек. Джейми поймал его своей большой рукой, причем кошелек звякнул.

— Что тут? — спросил Джейми. Мурта высоко поднял жидкие брови.

— Твоя доля от пари, что же еще?

Джейми покачал головой и собирался перебросить кошелек обратно.

— Я никаких пари не заключал.

Мурта выставил вперед ладонь, чтобы удержать его.

— Ты сделал дело. Ты сейчас самый популярный парень, по крайней мере у тех, кто тебя поддерживал.

— Только не у Дугала, — вставила словечко я. Мурта был из тех мужчин, которых каждый раз удивляет, что у женщин тоже есть голос, но он кивнул вполне вежливо.

— Это верно, — сказал он и добавил, обращаясь к Джейми: — Но тебя-то это не должно особенно беспокоить.

— Вот как?

Мужчины обменялись взглядами, значения которых я, понятно, не уловила. Джейми медленно выпустил воздух сквозь зубы и наклонил голову.

— Когда? — спросил он.

— Через неделю. Может, через десять дней. Возле Лаг Круйма. Знаешь такое место?

Джейми еще раз наклонил голову; он явно был чем-то доволен.

— Знаю, — ответил он.

Я переводила глаза с одного лица на другое — оба были совершенно непроницаемы. Значит, Мурта что-то узнал. Быть может, это «что-то» связано с загадочными Хорроксами? Я пожала плечами. Что бы там ни было, но с демонстрацией рубцов на спине у Джейми покончено.

— А что, если бы Дугал вместо этого сплясал чечетку? — проговорила я.

Непроницаемые лица тотчас превратились в лица недоумевающие.

— Что?

— Ничего, не обращайте внимания. Спокойной ночи, — пожелала я и удалилась со своим медицинским коробом, чтобы найти себе место для отдыха.