Чужестранка. Битва за любовь Гэблдон Диана

Я несколько сомневалась, что кухня в Толбуте на уровне обедов за столом у Колама. И вообще я не могла — никак не могла — позволить ему отправить меня в Эдинбург. Замурованная в Толбуте, я уже никогда бы не попала в круг каменных столбов.

Пришло время разыграть мою карту. Сейчас или никогда. Я подняла свою чашку.

— Как вам угодно, — холодно произнесла я. — А как вы считаете, что сказал бы по этому поводу герцог Сандрингем?

Он опрокинул горячий чай на обтянутое замшей колено и разразился восклицаниями, которые доставили мне большое удовольствие.

— Тц-тц, — посочувствовала я.

Он замолчал, весь вспыхнув. Чашка лежала на полу, ее коричневое содержимое впитывалось в бледно-зеленый ковер, но Рэндолл не позвонил ординарцу. Сбоку на шее у него дергался маленький мускул.

Я уже нашла стопку накрахмаленных носовых платков в левом верхнем ящике письменного стола, рядом с украшенной эмалью табакеркой. Достала один и протянула ему.

— Надеюсь, пятна не останется, — выговорила я сладким голоском.

— Нет, — сказал он, не обращая внимания на платок. — Нет, это невозможно.

— Почему же? — спросила я, изображая полное безразличие и в то же время думая, что именно невозможно.

— Мне бы сообщили. Кроме того, если вы работаете на Сандрингема, то какого дьявола вы вели себя так нелепо?

— Возможно, герцог проверяет вашу лояльность, — высказалась я наобум, приготовившись, если понадобится, вскочить на ноги. Он прижал к бокам стиснутые кулаки, а до брошенной на письменный стол плети легко было дотянуться.

— Это вы испытываете мое легковерие. Или мою способность сдерживать гнев. То и другое невелико, уверяю вас, мадам!

Глаза его сузились, оценивая ситуацию, и я сделала стремительное движение. Он бросился на меня, но я отскочила в сторону. Схватила чайник и запустила в него. Он уклонился, и чайник с грохотом ударился в дверь. Ординарец, который дежурил снаружи, просунул в дверь голову.

Тяжело дыша, капитан нетерпеливым жестом поманил его в комнату.

— Хватай ее! — грубо приказал он и метнулся к столу.

Я начала глубоко дышать — чтобы успокоиться, а также запастись воздухом на тот случай, если через мгновение мне это уже не удастся.

Но вместо того, чтобы ударить меня, он выдвинул правый нижний ящик стола, который я не успела обследовать, и вынул оттуда длинную тонкую веревку.

— Что же это за джентльмены, которые держат веревки в ящиках письменного стола? — с презрением спросила я.

— Предусмотрительные, мадам, — пробормотал он, связывая мне кисти рук за спиной. — Идите, — скомандовал он ординарцу, указывая головой на дверь. — И не суйтесь сюда, что бы вы ни услышали.

Это прозвучало достаточно зловеще, и мое предощущение оправдалось, когда он еще раз полез в ящик стола.

В ножах есть что-то, лишающее вас присутствия духа. Мужчины, совершенно бесстрашные в рукопашной борьбе, отступают при виде обнаженного лезвия. Отступала и я, пока мои связанные руки не уперлись в стену. Сверкающее острие опустилось и уткнулось в платье на груди.

— А теперь, — весело заговорил он, — вы непременно расскажете мне все, что вы знаете о герцоге Сандрингеме.

Острие надавило сильнее, и на ткани платья появилось углубление.

— Рассказывайте подробно, так долго, как вы хотите, моя дорогая. У меня времени много.

Послышалось негромкое «поп!» — ткань прорвалась. Я почувствовала холодный, как смерть, укол прямо напротив сердца. Рэндолл медленно провел ножом полукруг над моей грудью. Домотканая материя разрезалась легко вместе с белой тканью, сорочки, и грудь выскочила наружу. У Рэндолла явно перехватило дыхание; он медленно выпустил воздух и поглядел мне прямо в глаза.

Я ускользнула от него, но, как говорится, места для маневра было маловато. Я остановилась спиной к письменному столу, ухватившись связанными руками за край. Если он подойдет достаточно близко, я смогу сильнее откинуться на руки и лягнуть его так, чтобы выбить нож из руки. Я не думала, что он намерен меня убить; конечно же, нет, по крайней мере до тех пор, пока точно не узнает, что мне известно о его связях с Сандрингемом. И это соображение было для меня в какой-то мере утешительным.

Он улыбнулся все той же улыбкой, разительно напоминающей Фрэнка; обаятельная улыбка, которая, как я не раз видела, очаровывала студентов и смягчала каменную суровость руководителя колледжа. Возможно, при других обстоятельствах я сочла бы этого человека обаятельным, но теперь… о нет!

Он подбежал ко мне, втолкнул колено мне между бедер и сильно надавил мне на плечи обеими руками. Не в состоянии удержать равновесие, я тяжело повалилась на спину и закричала от боли в связанных руках, на которые я налегла всей своей тяжестью. Он втиснулся мне между ног, одной рукой задирая мне юбки, а другой схватив — за обнаженную грудь. Он тискал ее и щипал, я отбивалась неистово, изо всех сил, но юбки мне мешали. Вцепившись рукой в стопу, он, перебирая пальцами, добрался до верхней части ноги, захватил юбки и подол сорочки и затолкал их куда-то мне на талию, а потом опустил руку к своим штанам.

Призрак дезертира Гарри, бешено пронеслось у меня в голове. Куда, во имя Господа, катится британская армия. Славные традиции, как говаривала моя тетушка Фанни.

Призывать криком на помощь в самом сердце английского гарнизона было, по-видимому, бессмысленно, но я набрала воздуха в легкие и сделала попытку — скорее из чувства протеста, чем с иной целью. Я ожидала в ответ пощечины или толчка, чтобы заткнуть мне рот. Но ему — вот уж не ожидала! — это пришлось по вкусу.

— Продолжайте кричать, радость моя, — пробормотал он, занятый своей ширинкой. — Мне будет только приятней.

Глядя ему прямо в глаза, я выпалила хоть и четко, но бессмысленно:

— Прочь, ничтожество!

Прядь темных волос разметалась у него по лбу в изящном беспорядке. Он так был похож на своего правнука в шестом колене, что я вдруг испытала мгновенный импульс раздвинуть ноги и покориться ему. Он снова грубо стиснул мне грудь — и импульс столь же мгновенно исчез.

Я была зверски зла, оскорблена, унижена, возмущена, но, как ни странно, не испытывала страха. Я чувствовала тяжелое пульсирующее движение возле своей ноги и вдруг поняла, в чем дело. Он был несостоятелен, пока я не стану кричать — а возможно, и после этого.

— Ах, так вот оно что! — выкрикнула я и немедленно получила здоровую оплеуху.

Я крепко стиснула губы и отвернулась — чтобы удержаться от еще более несвоевременных замечаний. Изнасилует он меня или нет, но в любом случае я могу стать жертвой его необузданного темперамента. Отвернувшись от Рэндолла, я уловила какой-то намек на движение у окна.

— Я буду вам признателен, — произнес холодный, ровный голос, — если вы уберете руки от моей жены.

Рэндолл замер на месте, все еще вцепившись мне в грудь. Джейми стоял, пригнувшись, в оконном проеме; на согнутое левое предплечье опирался большой пистолет с медной рукояткой.

Рэндолл стоял недвижимо примерно секунду, словно не поверил своим ушам. Он медленно повернул голову к окну, и его правая рука, скрытая от взгляда Джейми, отпустила мою грудь и потянулась к ножу, который валялся на столе рядом с моей головой.

— Что вы сказали? — недоверчиво спросил он. Едва нож оказался у него в руке, он повернул голову, чтобы увидеть, кто говорит. Замер снова на мгновение, уставившись на Джейми, потом начал смеяться.

— Боже помоги, да ведь это молодой шотландский дикий кот! Я считал, что разделался с вами раз и навсегда! Значит, спина зажила? И это, как вы утверждаете, ваша жена? Весьма аппетитная маленькая плутовка, похожа на вашу сестру.

Рука Рэндолла с ножом, все еще скрытая от Джейми, изогнулась и поднесла нож к моему горлу. Я видела Джейми через плечо Рэндолла: он весь напрягся, стоя в окне, словно кот, готовый к прыжку. Дуло пистолета не двигалось, лицо не изменило выражения. Какие чувства его обуревают, можно было понять лишь по тому, насколько потемнел рубец у него на горле: воротник рубашки был расстегнут, и маленький шрам так и пламенел.

Рэндолл почти небрежно повернулся так, чтобы нож, приставленный мне к горлу, стал виден Джейми, к которому Рэндолл стоял теперь вполоборота.

— Может, вы соблаговолите бросить ваш пистолет вот сюда — если вам еще не надоела женатая жизнь. Конечно, если вы предпочитаете остаться вдовцом…

Они впились глазами друг в друга и долгую минуту оба оставались неподвижными. Наконец Джейми стряхнул с себя напряжение. Он глубоко вздохнул, как бы смиряясь с необходимостью, и бросил пистолет на полкомнаты. Он со звоном упал и подкатился почти к самым ногам Рэндолла.

Рэндолл нагнулся и молниеносным движением схватил пистолет. Как только он отвел нож от моего горла, я попыталась сесть, но он сильным толчком в грудь заставил меня снова лечь. Он удерживал меня в таком положении одной рукой, а другой держал Джейми под прицелом. Отброшенный нож, как я думала, лежал на полу возле моих ног. Если бы у меня были цепкие пальцы… Кинжал у меня в кармане так же недоступен, как если бы он находился на Марсе.

Улыбка не покидала лица Рэндолла с самого момента появления Джейми. Теперь она стала шире, открыв острые, как у собаки, зубы.

— Вот так-то оно лучше. — Рука, давившая мне на грудь, опустилась к торчавшей бугром ширинке штанов, — Я был занят, когда вы появились, мой друг. Вы простите меня, если я займусь снова тем, от чего отвлекся ради вас.

Темно-багровый цвет разлился по всему лицу Джейми, но он стоял неподвижно под дулом пистолета. Едва Рэндолл кончил свои маневры, Джейми бросился прямо на это дуло. Я попыталась крикнуть, остановить его, но во рту пересохло от ужаса. Суставы пальцев Рэндолла побелели, когда он нажал на спуск.

Боек щелкнул впустую, а кулак Джейми ударил Рэндолла в живот. Глухой, хрусткий звук — это другой кулак влепился офицеру в нос, и мне на платье брызнула тонкая струйка крови. Глаза Рэндолла закатились под лоб, и он рухнул на пол как подкошенный.

Джейми был уже позади меня, перерезая веревки на запястьях.

— Ты решился ворваться сюда с незаряженным пистолетом? — истерически проквакала я.

— Если бы он был заряжен, я бы первым делом пристрелил его! — прошипел Джейми.

По коридору к кабинету приближались шаги. Веревка упала, и Джейми потащил меня к окну. До земли было футов восемь, но шаги раздавались уже у самой двери. Мы прыгнули вместе.

Меня крепко тряхнуло о землю, я упала, запутавшись в своих юбках. Джейми рывком поставил меня на ноги и притиснул к стене дома. Шаги слышались за углом; потом показались шестеро солдат, но они не посмотрели в нашу сторону.

Как только солдаты удалились на безопасное расстояние, Джейми взял меня за руку и повел к другому углу. Мы крались бочком вдоль стены и ненадолго остановились на углу. Я увидела, где мы находимся. Футах в двадцати от нас приставная лестница вела на верх стены, окружающей форт, точнее — на узкую галерею, которая проходила вдоль этой стены со стороны двора. Джейми кивком указал на лестницу: это и была наша цель.

Он приблизил свою голову к моей и прошептал: — Как только услышишь взрыв, беги изо всех сил и подымайся по лестнице. Я за тобой.

Я кивнула: понимаю. Сердце билось, точно молот. Опустив глаза, я увидела, что грудь моя все еще обнажена, но теперь не время было заниматься своим туалетом; я подобрала юбки и приготовилась бежать.

Могучий рев послышался из-за дома — словно выстрел из мортиры. Джейми подтолкнул меня, и я ринулась вперед со всей доступной мне скоростью. Вскочила на лестницу и взобралась по ней, почувствовала, как треснула ступенька, а лестница затряслась под тяжестью веса Джейми.

Поднявшись на самый верх, я увидела форт с высоты птичьего полета. Черный дым клубами поднимался над маленьким домом у задней части стены, и мужчины бежали туда со всех сторон.

Джейми неожиданно возник рядом со мной. «Туда», — только и произнес он. Пригнувшись, он побежал по галерее, я за ним. Мы остановились возле флагштока, укрепленного на стене. Флаг тяжело колыхался над нами, фал ритмично бился о флагшток. Джейми перегнулся через стену, высматривая что-то.

Я снова посмотрела на двор форта. Солдаты окружили маленький дом целой толпой и что-то кричали. Чуть в стороне я заметила небольшое деревянное возвышение, помост футов трех или четырех высотой; на помост вели ступеньки. В центре помоста возвышался крепкий деревянный столб с поперечной перекладиной, с концов которой свисали веревочные петли.

Джейми свистнул; заглянув через стену, я увидела Руперта верхом на коне, в поводу он держал лошадь Джейми. Руперт оглянулся на свист и подъехал к стене прямо под нами.

Джейми обрезал фал у верхушки флагштока. Тяжелое красно-голубое полотнище поникло и сползло вниз, со свистящим шорохом свернувшись возле меня. Привязав конец веревки к одной из стоек, Джейми сбросил остальную часть вниз.

— Иди сюда! — позвал он. — Крепко перехватывай веревку обеими руками, а ногами переступай по стене. Иди!

Я повиновалась. Тонкий шнур скользил и обжигал ладони. Я ступила на землю рядом с лошадьми и поспешила сесть, верхом. Минутой позже Джейми вскочил в седло позади меня, и мы сразу взяли в галоп.

Мы замедлили аллюр примерно в двух милях от лагеря, когда стало ясно, что нас никто не преследует. После короткого совещания Дугал решил, что лучше всего нам направиться к границе владений Макинтошей, это ближайшая безопасная для нас территория клана.

— До Дунсбери можно добраться к ночи, а там вполне безопасно. Нас начнут разыскивать завтра, но мы успеем пересечь границу, пока туда дойдут слухи.

Прошла уже большая часть второй половины дня; мы двинулись крупной рысью, наша лошадь с двойной ношей немного отставала от других. Что касается моей лошади, то она все еще блаженно щипала травку в рощице, дожидаясь кого-то, кто отведет ее домой, если ему повезет ее найти.

— Как ты меня нашел? — спросила я. Наступила реакция, меня трясло; чтобы унять дрожь, я обхватила себя ладонями за локти. Одежда моя совершенно высохла, но я почувствовала холод, пробиравший меня до костей.

— Я подумал, что и в самом деле не стоит оставлять тебя одну, и послал к тебе человека. Он не видел, как ты ушла, но у брода заметил английских солдат и тебя с ними.

Голос Джейми звучал холодно. Но я не могла, разумеется, упрекать его за это. Зубы у меня начали стучать.

— У-удивительно, ч-что ты не посчитал меня английской шпионкой и не бросил меня там.

Дугал так и хотел поступить. Но человек, который видел тебя с солдатами, сказал, что ты сопротивлялась. Я просто должен был поехать и выяснить, в чем дело. — Он посмотрел на меня сверху вниз, но выражение лица не изменилось. — Твое счастье, что я видел происходившее в той комнате. По крайней мере Дугалу придется признать, что ты не заодно с англичанами.

— Дугалу, вот как? А ты? Что думаешь ты?

Он ничего не сказал, только хмыкнул. Сжалившись в конце концов надо мной, сдернул с себя плед и набросил его мне на плечи, но не обнял при этом и вообще старался не прикасаться ко мне чаще, чем требовала необходимость. Ехал в мрачном молчании, управляясь с поводьями при помощи сердитых рывков, без обычной для него мягкой грации.

Измученная и выбитая из колеи, я больше не в силах была справляться со своим настроением.

— Ну хорошо, в чем, собственно, дело? Что случилось? — нетерпеливо спросила я. — Перестань дуться, Бога ради!

Я выговорила это резче, чем хотела, и почувствовала, что Джейми напрягся еще больше. Внезапно он повернул голову лошади в сторону и остановил ее на обочине. Прежде чем я сообразила, что происходит, он спрыгнул с седла и стащил меня на землю тоже. Я приземлилась неловко и едва не потеряла равновесие.

Дугал и остальные придержали коней, заметив, что мы остановились. Джейми коротким, резким жестом показал им, чтобы они продолжали путь, Дугал махнул в ответ. Крикнул: «Не задерживайтесь надолго!» — и они двинулись дальше.

Джейми подождал, пока они не удалились настолько, чтобы не слышать нас, потом одним махом развернул меня лицом к себе. Он так и пылал негодованием — на грани взрыва. Надо сказать, что и мое возмущение нарастало: какое право он имеет обращаться со мной подобным образом?

— Дуться? — почти выкрикнул он. — Это называется дуться? Я призываю на помощь все свое самообладание, чтобы не трясти тебя до тех пор, пока у тебя не застучат все зубы, а ты просишь, чтобы я перестал дуться!

— Что такое случилось с тобой, во имя Господа? — спросила я негодующе и попыталась высвободиться из его хватки, но его пальцы впились мне в руки возле плеч, словно зубья капкана.

— Что случилось со мной? Я скажу тебе, если ты так хочешь знать! — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Я снова и снова пытаюсь доказывать, что ты не английская шпионка. Я устал следить за тобой каждую минуту в страхе, как бы ты не учинила очередную глупость. И я очень устал от людей, старающихся заставить меня смотреть, как они тебя насилуют! Мне это не доставляет удовольствия!

— А ты полагаешь, что мне это доставляет удовольствие? — завопила я. — Ты считаешь, что это моя вина?

При этих словах он тряхнул меня — но легонько.

— Это твоя вина. Если бы ты сегодня утром оставалась там, где я велел, ничего плохого не случилось бы! Но куда там, ты не желаешь меня слушаться, я всего-навсего твой муж, чего со мной считаться! Ты вбила себе в голову, что можешь вести себя как тебе нравится, и я нахожу тебя лежащей на спине с задранными юбками, а наихудший мерзавец во всей стране собирается изнасиловать тебя у меня на глазах!

Его шотландский акцент, обычно почти незаметный, делался с каждой секундой сильнее, и это свидетельствовало о том, что он выведен из равновесия, — если подобные дополнительные свидетельства были еще нужны.

Мы стояли нос к носу, крича друг другу в лицо. Джейми был весь красный от гнева, да и у меня кровь прилила к лицу.

— Нет, это твоя вина, потому что ты не уважаешь меня и все время подозреваешь! Я сказала тебе правду о том, кто я такая, говорила тебе, что нет никакой опасности, если я поеду с тобой, но ты не пожелал ко мне прислушаться. Разумеется! Ведь я всего лишь женщина, ни к чему обращать внимание на мои слова! Женщины должны делать то, что им говорят, выполнять распоряжения, сидеть тихонько со сложенными ручками и ждать, пока мужчины вернутся и скажут им, что делать.

Он снова тряхнул меня, не в силах владеть собой.

— Если бы ты вела себя именно так, нам не пришлось бы удирать от целой сотни красных мундиров, преследующих нас по пятам! Господи, женщина, я не знаю, следует ли мне придушить тебя или швырнуть на землю и отмолотить до бесчувствия, но клянусь Иисусом, что-то мне хотелось бы сделать с тобой!

Тут я попыталась дать ему тычка коленкой по яйцам, но он втолкнул свое колено мне между ног, предотвратив тем самым мои дальнейшие попытки.

— Только попробуй еще раз, и я дам тебе такую оплеуху, что в ушах зазвенит!

— Ты жестокая скотина и дурак! — задыхаясь, выговорила я, стараясь высвободить из его хватки свои руки. — Ты что, думаешь, я ушла и попала к ним в плен нарочно?

— Ты сделала это нарочно, хотела отплатить мне за то, что произошло на поляне!

Я застыла с открытым ртом.

—На поляне? С английскими дезертирами?

— Да! Ты считаешь, что я должен был защитить тебя тогда, и ты права. Но я не смог этого сделать, тебе пришлось это делать самой, а теперь ты решила заставить меня заплатить за это и добровольно отдалась в руки человека, который пролил мою кровь, ты, моя жена!

— Твоя жена! Твоя жена! Тебе нет до меня дела! Я просто твоя собственность и значу что-то для тебя лишь постольку, поскольку принадлежу тебе, а ты не можешь перенести, что кто-нибудь посягает на твою собственность!

— Ты и в самом деле принадлежишь мне! — проревел он, вонзая пальцы в мои плечи, точно гвозди. — И ты моя жена, нравится тебе это или нет!

— Не нравится! Нисколько не нравится! Это ничего не значит! Все время, пока я согреваю твою постель, тебе нет дела до того, о чем я думаю и что чувствую! Жена для тебя — просто дырка, в которую ты суешь свой член, когда приходишь в охоту!

При этих словах он побелел как мел и принялся трясти меня всерьез. Голова моя сильно дернулась, зубы клацнули, больно прикусив язык.

— Отпусти меня! — крикнула я. — Отпусти, ты, — и тут я употребила выражение дезертира Гарри, — ты, похотливый ублюдок!

Он отпустил и отступил на шаг; глаза у него так и сверкали.

— Шлюха с поганым языком! Не смей со мной так разговаривать!

— Я буду разговаривать как хочу! Не тебе мной командовать!

— Ясное дело, что не мне! Ты ведешь себя, как тебе угодно, плевать тебе на то, что от этого страдают другие, упрямая эгоистка!

— Это все твоя проклятая гордость! — крикнула я. — Я спасла нас обоих от дезертиров тогда на поляне, и ты не можешь этого перенести. Что, неправда? Ты там стоял столб столбом! Если бы у меня не оказалось кинжала, мы теперь оба были бы мертвыми.

Пока я не произнесла эти слова, мне и в голову не приходило, что я зла на него, потому что он не защитил меня от дезертиров. В более уравновешенном состоянии я вряд ли подумала бы так. Я сказала бы, что это не его вина. Сказала бы, что, к счастью, у меня был кинжал. Но теперь я осознала, ясно или не слишком, разумно или не очень, что защитить меня была его обязанность, и он с ней не справился. Возможно, и он испытывал то же чувство.

Он стоял и смотрел на меня, обуреваемый эмоциями. Когда он заговорил, голос у него был негромкий и неровный от волнения.

— Ты видела столб во дворе форта?

Я молча кивнула.

— Меня привязали к этому столбу: привязали, как животное, и хлестали плетью до крови. До самой смерти я буду носить эти рубцы. Если бы сегодня днем я не был удачлив, как дьявол, такая порка — самое меньшее, что меня ожидало бы. Скорее всего, меня сначала отхлестали бы, а потом повесили. — Он трудно сглотнул и продолжал: — Я это знал и ни секунды не раздумывал, отправляясь туда за тобой, хоть мне и приходило в голову, что Дугал, возможно, прав. Ты знаешь, как я заполучил оружие ?

Я с трудом покачала головой; гнев мой постепенно слабел.

— Я убил часового у стены. Он успел выстрелить в меня; вот почему пистолет оказался незаряженным. Он промахнулся, и я убил его своим кинжалом и оставил кинжал у него в груди, когда услыхал твой крик. Я убил бы дюжину, чтобы спасти тебя, Клэр. — Голос у него дрогнул. — Когда ты закричала, я кинулся к тебе, вооруженный только незаряженным пистолетом и собственными руками. — Джейми говорил теперь немного спокойнее, но в глазах все еще горели боль и гнев.

Я молчала. Выведенная из нормального состояния ужасом моей встречи с капитаном Рэндоллом, я просто не думала о том, какая отчаянная смелость понадобилась Джейми, чтобы прийти в форт за мной.

Он отвернулся, опустив плечи.

— Ты права, — проговорил он тихо. — Да, ты совершенно права.

Гнева в его голосе уже не осталось, он говорил таким тоном, какого я у него ни разу не замечала, даже в моменты физической боли.

— Моя гордость ранена. А гордость — это почти все, что у меня есть.

Он протянул руки и ухватился за покрытый грубой корой ствол сосны. Опустошенно опустил голову на руки. Голос звучал так тихо, что я едва разбирала слова.

— Ты вывернула меня наизнанку, Клэр.

Нечто похожее испытывала и я. Подошла к нему. Он не двинулся, даже когда я обвила его руками за пояс. Прижалась щекой к согнутой спине. Рубашка насквозь промокла от пота, вызванного накалом чувств; он дрожал.

— Прости меня, — сказала я. — Прости, пожалуйста.

Он повернулся ко мне и крепко обнял. Я почувствовала, как дрожь мало-помалу утихает.

— Я прощаю, милая, — пробормотал он, прижавшись губами к моим волосам.

Отстранившись, поглядел на меня сверху вниз, печальный и сдержанный.

— Мне жаль, — сказал он. — Я прошу у тебя прощения за свои слова. Мне было тяжело, и я наговорил лишнего.

Мне уже казалось, что и прощать-то нечего, но я кивнула и сжала его руки.

— Прощаю.

В спокойном молчании мы сели на лошадь. Дорога здесь далеко уходила вперед по прямой, и вдали можно было видеть небольшое облачко пыли, оставленное отрядом с Дугалом во главе.

Джейми снова был позади меня; он придерживал меня одной рукой, и я чувствовала себя в безопасности. Но между нами все еще смутно ощущались боль и несвобода. Мы простили друг другу, но сказанные слова еще теснились в головах, не забытые.