Мой ответ – нет Коллинз Уильям

Миссис Мози была очень говорлива и очень любила слушать свой чрезвычайно убедительный голос. Если исключить эти небольшие недостатки, то впечатление, производимое ею, было приятным; и как опрометчиво ни поступила бы она, побудившие ее причины были безукоризненны.

– Миссис Элмазер не сказала вам, по какой причине она оставила мою тетку в такое время? – спросила Эмили.

– Я спросила ее об этом, мисс.

– А что она вам ответила?

– Она заплакала – а этого не случалось с нею никогда, хотя я знаю ее двадцать лет.

– И она просила занять ее место здесь?

– Точно так, – ответила миссис Мози. – Я очень удивилась. Дело в том, что она женщина суровая на словах и в обращении. Но в ней больше чувства, чем вы предполагаете. «Если вы такой добрый друг, как я вас считаю, – сказала она, – не спрашивайте меня о причинах; я делаю это поневоле и с тяжелым сердцем». На моем месте, мисс, стали бы вы настаивать, чтобы она объяснилась после этого? Одно, конечно, пожелала я узнать – могу ли я поговорить с какой-нибудь дамой, которая здесь распоряжается, прежде чем приду. Миссис Элмазер поняла, что обязана помочь мне в этом. Она назвала вас.

– Как она говорила обо мне? Сердито?

– Нет – напротив. Она сказала: «Вы найдете в коттедже мисс Эмили, племянницу мисс Летиции. Ее любят все».

– Она точно сказала это?

– Ее собственные слова. И кроме того, она поручила мне сказать вам вот это: «Если мисс Эмили удивится, передайте ей мои добрые пожелания и скажите ей, чтобы она вспомнила, что я ей сказала, когда она заняла мое место у постели тетки». Я не осмеливаюсь спросить, что это значит, – прибавила миссис Мози. – Я передаю поручение, мисс, как оно было передано мне. Потом миссис Элмазер пошла своей дорогой, а я своей.

– Вы знаете, куда она пошла?

– Нет, мисс.

– Вы ничего не имеете более сказать мне?

– Ничего, кроме того, что она, разумеется, растолковала мне, как надо ухаживать за больной. Я все записала.

Эмили повела миссис Мози в комнату тетки.

Мисс Летиция молчала, когда новая сиделка тихо раздвинула занавеси – взглянуть на больную – и опять их задернула. Посмотрев на часы, миссис Мози прочитала записанные указания, взглянула на склянки на столе и отставила одну, чтобы дать лекарство в назначенное время.

– Пока нам нечего опасаться, – шепнула она, – вы ужасно бледны и утомлены, мисс, могу я посоветовать вам немножко отдохнуть?

– Если будет какая-нибудь перемена, миссис Мози, к лучшему или худшему – разумеется, вы дадите мне знать?

– Непременно, мисс.

Эмили вернулась в гостиную, не отдыхать (после того, что она слышала), а думать.

Некоторые простые заключения представились ее уму.

После того, что доктор уже сказал Эмили о бреде, поступок миссис Элмазер становился понятен, он доказывал, что служанка знала – в бреду хозяйка может выдать некую тайну. Поведение служанки объясняло, зачем она скрыла от племянницы болезнь мисс Летиции, зачем не хотела пускать Эмили в спальню. То, что случилось потом – то есть внезапное бегство миссис Элмазер, – вело к следующему заключению.

Верная служанка оставила свою хозяйку, которую любила и которой служила, умирающую от мучительной болезни – и поставила вместо себя другую женщину, не заботясь о том, что эта женщина может узнать, слушая бред больной. Миссис Элмазер сбежала – только бы не видеть Эмили, после того, как девушка услышит слова помутившейся рассудком тетки.

В каком расположении духа миссис Элмазер решилась на этот отчаянный поступок? Употребляя ее собственное выражение, она оставила мисс Летицию «с тяжелым сердцем». Она бросила мисс Эмили, связанная тем не менее искренними чувствами привязанности и уважения к девушке. Эта женщина чего-то боялась – кто теперь мог в этом сомневаться? Боялась, что открытие угрожает душевному спокойствию Эмили. Сомневаться было нельзя – невинную племянницу обманывали до сих пор и тетка, и горничная. Они скрывали от нее какую-то тайну.

Письменный стол бедной мисс Летиции стоял у окна в гостиной. Не желая предаваться мыслям, которые могут довести ее до недоверия к умирающей, Эмили стала отыскивать какое-нибудь занятие, которое могло бы поглотить все ее внимание. Письменный стол напомнил ей, что ей надо написать Сесилии. Верная приятельница, конечно, имела право узнать, почему Эмили не поехала к сэру Джервису Редвуду.

Упомянув о телеграмме, которая была получена в школе после приезда миссис Рук, Эмили продолжала свое письмо:

«Как только я несколько опомнилась, я сообщила миссис Рук о серьезной болезни своей тетки. Хотя она осторожно ограничилась пошлыми выражениями сочувствия, я могла видеть, что для нас обеих было облегчением не ехать вместе. Признаюсь, я почувствовала отвращение к миссис Рук. Впрочем, вы нисколько не виноваты в том неблагоприятном впечатлении, которое она произвела на меня. Я все объясню, когда мы увидимся. А пока я скажу вам только, что я дала ей письмо с объяснением к сэру Джервису Редвуду. Я также сообщила ему свой адрес в Лондоне с просьбой, чтобы он переслал мне ваше письмо, если вы напишете мне до получения этих строк.

Добрый мистер Албан Моррис проводил меня до поезда и поручил кондуктору присматривать за мной. Мы считали Албана Морриса бездушным человеком. Мы ошибались. Не знаю, где он проведет летние каникулы. Куда бы он ни поехал, я помню его доброту и желаю ему всего лучшего.

Милая моя, я не должна портить ваше удовольствие в Энгадине и не стану описывать подробности своего горя. Вы знаете, как я люблю тетку и как я всегда была признательна ей за ее материнскую доброту ко мне. Доктор не скрывает правды. В ее лета надежды быть не может. Последняя родственница моего отца, мой единственный дорогой друг умирает! Нет! Я не должна забывать, что у меня есть другой друг – я должна находить утешение, думая о вас. Я с таким нетерпением жду в моем одиночестве письма от моей милой Сесилии! Никто не навещает меня, когда я так нуждаюсь в сочувствии. Я чужая в этом обширном городе. Родственники моей матери живут в Австралии, они даже ни разу не написали мне все те длинные годы, которые прошли после ее смерти. Прощайте, моя дорогая. Когда я мысленно представляю перед собой ваше милое личико, я не отчаиваюсь в будущем, предстоящем мне, – как оно ни мрачно теперь».

Эмили запечатала, адресовала письмо и встала с кресла, когда услышала голос новой служанки в дверях.