Лабиринт Мёнина (сборник) Фрай Макс

– Хваленые куманские гаремы – ничто по сравнению с их кухней, – снисходительно отметил Кофа. Я в свое время как следует распробовал и то и другое, и могу тебя заверить…

Пока они препирались, я тихонько проскользнул в пустующий Зал Общей Работы, а оттуда – в кабинет шефа. Будь моя воля, я бы болтал с коллегами до наступления следующего утра, тем паче, что они как раз изготовились меня утешать, но время, увы, поджимало.

– Наконец-то! – с явным облегчением сказал Джуффин. – Я уж собирался посылать тебе зов. Только никак не мог подобрать достойные ругательства, способные внушить тебе некоторое уважение к начальству, а сэра Шурфа с его знаменитым конспектом рядом не оказалось. Он ушел пораньше, чтобы сопровождать свою собаку в Королевский Университет. Кстати, любопытно, этот пес все еще слушает лекции или уже ведет собственный спецкурс? Не знаешь? Ладно, пошли.

Не откладывая дело в долгий ящик, Джуффин стремительно покинул кресло и начал медленно погружаться в каменную стену.

Я судорожно сглотнул. Сколько раз мне доводилось принимать участие в подобных мероприятиях, но к некоторым вещам просто невозможно привыкнуть. Зажмурился и героически ломанулся следом за шефом. Пережил несколько не самых приятных секунд – с некоторых пор я чертовски боюсь застрять в стене! – а потом с облегчением обнаружил себя в уютной темноте одного из многочисленных подземных переходов, соединяющих Дом у Моста с Иафахом, главной резиденцией Ордена Семилистника, благостного и единственного, если пользоваться казенной формулировкой, обязательной для употребления в официальных документах.

– Я решил немного сократить путь, чтобы избавить тебя от продолжения дискуссии о гаремах Куманского Халифата, – объяснил Джуффин, с ангельским злорадством разглядывая мою перекошенную рожу.

– Жизнь мою вы решили немного сократить, – проворчал я, к его неописуемому удовольствию.

– Ты дела-то уладил перед отъездом, герой? – лукаво спросил шеф, пока мы брели по темному коридору.

– Нет, – честно ответил я. – Понял, что на все дела у меня не хватит времени, и сосредоточился на главном.

Признаться, я думал, что сейчас мне заслуженно намылят голову. По идее, я должен был не предаваться романтическим прогулкам с любимой девушкой, а подыскать себе более полезное занятие. К примеру, передать сэру Шурфу толстенную стопку самопишущих табличек с отчетами из провинциальных отделений Тайного Сыска, каковые я тщился привести в порядок в течение последних дней. Работал с упорством тупого, но трудолюбивого первокурсника, корпящего над первым в жизни рефератом. Торжественный акт передачи следовало сопроводить краткой, но внятной лекцией о своих достижениях на этом поприще, дабы сэр Шурф мог продолжить и благополучно завершить мой скорбный труд. Кроме того, мне полагалось ввести Мелифаро в курс нескольких мелких дел, расследование коих почему-то входило в сферу моей компетенции; вызвать Нумминориха из внеочередного отпуска, каковой он получил исключительно по причине моей личной симпатии к его семейству; вручить очередную коробку «контрабандных» сигар из Щели между Мирами генералу городской полиции Бубуте Боху, чьи отношения с Тайным Сыском в последнее время опять начали усложняться… Ох, список мелких, но обязательных дел, каковые мне, по идее, полагалось привести в порядок перед отъездом, был настолько велик, что даже не умещался в моей бедной голове!

Но, к моему изумлению, шеф не стал ворчать, а одобрительно кивнул:

– И правильно. Хорош бы ты был, если бы провел день, закопавшись в эти грешные таблички.

– Ваша покладистость меня настораживает, – фыркнул я. – Начинаю чувствовать себя умирающим.

– А ты считаешь, что доброго отношения заслуживают только умирающие? – усмехнулся Джуффин.

Увы, ему так и не удалось поднять настроение – ни мне, ни, кажется, даже себе. Дело, скорее всего, было не в нас. Просто мы уже приближались к Иафаху, древние стены которого теперь излучали мрачное, гнетущее настроение. Казалось, еще немного, и оно начнет клубиться и оседать на пол невесомыми влажными клочьями, как зимний гугландский туман.

– Ужас, да? – шепнул Джуффин, открывая невидимую дверь, небольшой проем высотой чуть больше метра.

Нам пришлось вползать туда чуть ли не на четвереньках. Этот крысиный лаз привел нас в один из коридоров резиденции Ордена Семилистника. Проем тут же исчез, словно его никогда не было. Я не удержался от искушения и украдкой пощупал стену. Камни были прохладные и немного скользкие, как стены колодца.

– Конечно, ужас, – согласился я. – Похоже, строители Иафаха предполагали, что в гости к обитателям резиденции будут ходить исключительно маленькие дети. И еще гномы. Или это такой простой, но эффективный способ заставить нас склониться перед могуществом здешних старожилов?

– Подозреваю, что ты прав, – проворчал шеф. – Впрочем, я имел в виду не вход, а поселившееся здесь настроение. Неужели не чувствуешь?

– Хотел бы я его не чувствовать. Просто я уже успел с ним смириться. Сначала решил, что это моя личная депрессия, а когда понял, что меня гнетет чужое настроение, так обрадовался, что перестал обращать на него внимание.

– Я тебе завидую, – буркнул Джуффин. – Меня редко пронимают подобные мелочи, но еще немного, и мне начнет казаться, что это я старый, больной и почти мертвый, а не…

– Ну, не все так ужасно.

Леди Сотофа Ханемер бесшумно вынырнула из какой-то ниши. По счастью, фирменная сияющая улыбка оставалась при ней, и даже изумительные ямочки на щеках были на месте.

– Выше нос, старый лис! – потребовала она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы провести крошечной ладошкой по лбу сэра Джуффина Халли. – Когда все эти глупенькие мальчики, наши, с позволения сказать, Старшие и Младшие Магистры, бродят по резиденции с таким видом, словно твердо решили повеситься и теперь разыскивают подходящую веревку, это я еще могу понять. Но ты-то! Твой длинный нос создан не для того, чтобы его опускать. Верь мне, уж я-то знаю, что следует делать с носами.

– Вот ведьма! – восхищенно отозвался Джуффин. – Спасибо, Сотофа, я твой вечный должник. Как рукой сняло.

– Не «как», а именно рукой, – невозмутимо ответила она и повернулась ко мне: – Макс, ты-то с каких пор бродишь по свету с постной рожицей? Впрочем, не такая уж она у тебя и постная. Небось грустил за компанию с шефом? Этого требует служебная дисциплина? Тогда можешь смело начинать улыбаться, твой начальник уже вполне доволен жизнью.

– Я тоже, – искренне сказал я. – Быть недовольным жизнью в вашем присутствии – ересь и святотатство.

– Молодец, – одобрила леди Сотофа. – Чему ты точно успел научиться, так это делать мне удачные комплименты. Именно такие, которые мне нравятся. Если бы мы встретились в другой день, я бы непременно угостила тебя вареньем. Мои ученицы варят его из нераспустившихся бутонов айоххи. Эти сладкие цветы растут только на севере Черухты. И еще, разумеется, в нашем саду. Впрочем, не буду травить тебе душу. Идемте, мальчики, отведу вас к Нуфлину. Зря, что ли, я полчаса караулила вас в этом коридоре?

– Вообще-то я знаю дорогу. Или он спрятался? – Джуффин выразительно посмотрел на свою старинную подружку.

– Да не то чтобы спрятался, – рассмеялась Сотофа. – Просто сидит в саду, в хижине, которую я для него построила. Скажу тебе по секрету, Джуф: в этой хижине он мог бы прожить еще несколько лет, даже не прибегая к помощи знахарей. А если бы он послушал меня лет сто назад, когда я поняла, что его сила стремительно угасает, и предложила ему свою защиту, мог бы жить и жить, еще хоть тысячу лет. Тогда помочь ему было проще простого.

– Я помню эту историю, – кивнул Джуффин. – Нуфлин испугался, что ты получишь над ним слишком большую власть.

– Ага. Как будто мне нужна какая-то власть, – она высокомерно передернула плечами. – Но наш Великий Магистр не доверял никому, даже своему отражению в зеркале. По крайней мере, я не раз замечала, что он всегда отворачивается от зеркала, когда считает деньги или пишет какое-нибудь секретное письмо. Что ж, и кому от этого плохо? Иногда лучше быть простодушным, чем слишком уж хитрым – того и гляди перехитришь сам себя… Ладно, следуйте за мной.

Леди Сотофа провела нас в конец коридора и распахнула дверь, ведущую в сад. Он был великолепен, как всякий сад, погруженный в ласковую темноту весеннего вечера – невнятная, но щемящая смесь шорохов, теней и ароматов.

– Хижину, которую я соорудила для Нуфлина, почти невозможно обнаружить, – гордо сказала леди Сотофа. – Даже я сама могу сделать хороший крюк по окрестным кустам, прежде чем наткнусь на входную дверь. Не только сейчас, в темноте, но и при свете дня.

– Смотри-ка, не один Маба способен на такие чудеса, – обрадовался шеф. – Я думал, только он у нас горазд партизанить, ан нет. Знай наших!

– Ты так радуешься, словно это твое чудо, – насмешливо заметила леди Сотофа.

– В каком-то смысле немножко мое, – улыбнулся Джуффин. – Я ведь тоже из Кеттари, – И он два раза легонько стукнул по кончику собственного роскошного носа указательным пальцем правой руки. Ну как же, их знаменитый кеттарийский жест: «Два хороших человека всегда могут договориться».

– Ой, да ты не дурак примазаться к чужой славе! – звонко расхохоталась Сотофа. Ее беззаботный девичий смех рождественским колокольчиком зазвенел над унылой оградой Иафаха.

Жалкие остатки наголову разгромленной армии моих мрачных предчувствий трусливо ретировались в ближайшие кусты. Там, где присутствует эта могущественная ведьма с внешностью заботливой бабушки и манерами задиристой гимназистки, мрачным предчувствиям делать нечего.

Домик, где скрывался от смерти Великий Магистр Ордена Семилистника Нуфлин Мони Мах, мы все-таки нашли, хотя поплутать успели основательно. «Вот наворожила, вот расстаралась, а теперь сама мучаюсь!» – ворчала леди Сотофа.

Но наша экспедиция все же завершилась успехом. Джуффин неожиданно нашарил в темноте садовых зарослей входную дверь. Ничего удивительного, шеф частенько гостит в заколдованном доме Мабы Калоха. Надо думать, у него имеется совершенно уникальный опыт в делах такого рода.

Заждавшийся нас старик был не слишком похож на умирающего. Сидел в уютном кресле у дальней стены единственной комнаты. Сегодня я впервые как следует разглядел лицо Великого Магистра Нуфлина Мони Маха. До сих пор оно всегда скрывалось в полумраке под просторным капюшоном и даже при ярком освещении казалось скорее смутной игрой теней, вопиющим торжеством неопределенности, словно было создано не реалисткой природой, а учеником импрессионистов, старательным, не слишком умелым, но чертовски последовательным подражателем своих великих учителей.

Лик Магистра Нуфлина оказался довольно заурядным стариковским лицом, морщинистым, пучеглазым, горбоносым и суровым, как у пожилого конквистадора. Его выражение показалось мне скорее сердитым, чем страдальческим. Складывалось впечатление, что Великий Магистр был бы не прочь отчитать, а то и вовсе выпороть негодяйку смерть, которая позволила себе бестактно приблизиться к нему на непочтительное расстояние. Поскольку это его желание вряд ли относилось к числу осуществимых, Нуфлин решил отыграться на нас.

– Вы, как я погляжу, не слишком торопились, – сварливо сказал он. – В кои-то веки могли бы и подсуетиться. В конце концов, это происходит в первый и в последний раз. У меня нет скверной стариковской манеры умирать каждые полгода. Я, конечно, понимаю, вам таки поднадоело со мной считаться. Но что я вам скажу: могли бы еще немного потерпеть, не так уж долго осталось.

Джуффин едва заметно поморщился, я растерянно заморгал. Вот уж чего не ожидал, так это скучной свары напоследок. И только леди Сотофа, кажется, искренне наслаждалась происходящим.

– Не стоит тратить драгоценное время на спор с Джуффином, – наконец сказала она. – Если пожелаете, можете написать ему гору ругательных писем из Харумбы. Пересылайте их мне, и я даю вам слово, что заставлю его прочитать все, до последней строчки.

– Ой, Сотофа, ты такая мудрая, – проворчал Нуфлин. – Слишком мудрая для такой молодой девочки! Не к добру это.

Я не сдержал улыбку. Конечно, теоретически я понимаю, что Магистр Нуфлин старше леди Сотофы как минимум на тысячу лет. Но слышать, как совершенно седую старушку снисходительно называют «молоденькой девочкой», в высшей степени забавно.

– А ты, как всегда, ухмыляешься. – От зорких глаз Нуфлина ничего не ускользало, и теперь он решил приняться за меня. – Ну, объясни, что ты здесь увидел смешного? Посмотреть на тебя, так кажется, что нет в Ехо более счастливого юного оболтуса, чем сэр Макс из Тайного Сыска. Джуффин, за что ты ему деньги платишь? За «хи-хи»?

– Ну, если я буду сидеть с постной рожей, пока мы не доберемся до Уандука, вам же самому тошно станет, – огрызнулся я, чувствуя, что отчаянно краснею.

Как был всю жизнь стеснительным нахалом, так им и остался. Иногда мне кажется, что человека совершенно невозможно изменить, сколь бы усердно ни колотила по его башке маньячка судьба.

– Ну, положим, я еще сам не решил, что меня больше раздражает: постные рожи или глупые ухмылки, – проворчал старик. – Пожалуй, и то и другое. Так что будь любезен, отыщи золотую середину и постарайся изобразить ее на своем непростительно юном лице.

– Получил? – Джуффин дружески толкнул меня локтем в бок. Голос его звучал не то сочувственно, не то злорадно. – Зато теперь мы с тобой в одной лодке, – оптимистически добавил он.

– Господа, вы еще не заметили, что меня безмерно раздражает ваша жизнерадостность? – буркнул Магистр Нуфлин. – Сами могли бы сообразить: ни одному умирающему не понравится получать наглядные доказательства и без того очевидного факта, что его кончина не слишком огорчает окружающих.

– Ваша правда, – я почувствовал себя законченной скотиной. – Извините нас. Просто сейчас я чувствую себя скорее солдатом накануне сражения, чем гостем на похоронах. Сэр Джуффин здорово напугал меня рассказами о ваших могущественных врагах, которые будут подстерегать нас по дороге. И теперь я немного на взводе. А когда я на взводе, я начинаю хихикать по любому поводу и вовсе без.

– Ну и зачем ты так застращал мальчика, Джуффин? – укоризненно спросил старик. – В воспитательных целях?

– Просто я стараюсь быть откровенным со своими сотрудниками, когда это возможно. Человек имеет полное право знать, что ему грозит опасность. Хотя бы для того, чтобы не расслабляться и быть настороже.

– Пустяки, – отмахнулся Магистр Нуфлин. – Ничего с ним не случится. Будем надеяться, что со мной тоже. А теперь хватит болтать. Не знаю как вам, а мне время дорого.

– Безусловно, – кивнул Джуффин. – Пузырь Буурахри ждет вас в саду. Сэр Макс потрудился захватить с собой дорожную сумку. Насколько я успел вас изучить, прощальных сцен не намечается, верно?

– В таком случае помогите мне встать, – вздохнул Нуфлин. – Вот уж не думал, что однажды мне придется принимать чью-то помощь.

Его худое тело показалось мне почти невесомым. Я не ахти какой силач, но Магистра Нуфлина вполне мог бы пронести на руках через весь город. А рука, вцепившаяся в мое плечо, была такой холодной, что я ощущал ее ледяное прикосновение сквозь плотную ткань своей Мантии Смерти. Мне пришло в голову, что никогда прежде высокопарное название моей одежды не было настолько уместным, как сейчас, когда мне пришлось стать кем-то вроде Харона, на чьем утлом челне отправляются в свой последний круиз мертвецы.

Магистр Нуфлин покосился на меня с некоторым любопытством. Я понял, что он по-прежнему способен читать сумбурное содержимое моей башки, как утреннюю газету, и с удовольствием это проделывает. «Еще один ясновидящий, – удрученно подумал я. – Похоже, обитателей этого Мира, не способных видеть меня насквозь, можно пересчитать по пальцам».

…Что касается летающего пузыря Буурахри, меня ждал очередной сюрприз. Я-то все недоумевал – каким образом умудрился его проглядеть, пока мы плутали по саду? А когда Джуффин остановился на краю поляны, засаженной мелкими белыми цветами, похожими на маргаритки, и торжественно заявил: «Ну вот», – я почувствовал себя полным идиотом.

Шеф укоризненно покачал головой.

– Чему ты удивляешься, Макс? Разумеется, я позаботился о том, чтобы сделать пузырь невидимым. Вернее, незаметным. Помнишь укумбийский плащ нашего Кофы? Ну так вот, я изучил его на досуге, и мне удалось сотворить подобное чудо с нашим летательным аппаратом. Не так уж это было сложно.

– Ну, я-то, положим, его вижу, – лукаво заметила леди Сотофа. – И вы видите, правда, Нуфлин?

– Можно сказать, вижу, – согласился Великий Магистр. – Но контуры дрожат и расплываются, а сквозь днище корзины просвечивает трава. Наверное, дело в том, что я очень ослаб. Но если его видит Сотофа… Джуффин, ты уверен, что хорошо заколдовал это летательное средство?

– Не знаю, хорошо ли, но, скажем так, – неплохо. Могу вас заверить, что наши горожане не увидят ничего, как и сэр Макс, – Джуффин отвесил мне комический поклон. – А это главное. В таком деле чем меньше определенности, тем лучше.

– Интересно, как я буду забираться в корзину пузыря, если я его не вижу? – спросил я, почему-то чувствуя себя обиженным. Они-то все видят, гады, чернокнижники проклятые, а я – нет.

– Не печалься, горе мое, – усмехнулся шеф. – Как только ты к нему прикоснешься… – Он взял меня за руку и опустил ее на шершавую поверхность корзины.

И я тут же увидел пузырь Буурахри. Он не возник из небытия внезапно, как в кадре фантастического фильма, – его очертания открывались моему взору постепенно. Нечто похожее происходит, когда глаза привыкают к темноте, и ты с удивлением понимаешь, что мутная мгла, окружавшая тебя минуту назад, представляет собой вполне упорядоченное пространство, расчерченное четкими контурами узнаваемых предметов.

Сначала мы со всеми возможными предосторожностями усадили Магистра Нуфлина. Хвала Магистрам, у него ничего не болело. Единственным симптомом надвигающейся смерти была сокрушительная слабость, которая лишила его не только магической силы, но и способности ловко управляться со своим худощавым телом. Потом я тоже забрался в корзину и удивился, не обнаружив там ничего похожего на удобное ложе для умирающего старика. Зато в корзине было установлено громоздкое кресло с высокой спинкой. Магистр Нуфлин устроился там, как император на троне: прямой позвоночник, руки аккуратно сложены на укрытых пледом коленях. Даже взор его теперь казался мне вполне пламенным – откуда только силы взялись?

– Вам будет удобно? – осторожно спросил я.

– Не слишком, – он пожал плечами. – Особенно когда мы поднимемся в воздух и начнется качка. Но если я улягусь, меня тут же станет клонить в сон. А смерти, знаешь ли, куда сподручнее подбираться к спящему. Умереть, лежа под одеялом, не входит в мои планы. Кроме всего, это попросту недостойно.

Я понимающе кивнул и обернулся туда, где стояли Джуффин и леди Сотофа. Они молча смотрели на Нуфлина. Ничего похожего на печаль не обнаружил я в их фосфоресцирующих очах – ни единого намека хоть на какое-то чувство, для которого можно отыскать название в одном из человеческих языков. И в то же время это нельзя было назвать равнодушием. Я каким-то образом чувствовал, что на дне их глаз таится боль. Слабую тень этой боли можно нашарить разве что в темной глубине слова «навсегда», произнесенного шепотом и без малейшего намека на пафос.

Они прощались. Не с другом, Магистр Нуфлин никогда не был другом – ни им, ни вообще кому-либо под этим небом – скорее уж со своим прошлым, неотъемлемой частью которого был умирающий старик, неподвижно застывший в кресле за моей спиной.

Хвала Магистрам, мне хватило ума не нарушать магию их расставания шумными воплями: «До свидания, Джуффин, я непременно пошлю вам зов! Надеюсь заглянуть к вам на кружечку камры, леди Сотофа, как только приеду!» Единственное, что я мог сделать – стать тишайшим из свидетелей, тенью, безмолвной и безучастной настолько, что ее присутствие ничего не меняет.

Я почти услышал нежный звон рвущейся серебристой паутины и понял: все, пора улетать. Прощание закончилось, теперь этих троих ничто не связывало. Даже их воспоминания друг о друге отныне надежно спрятаны в потаенную шкатулку, на крышке которой выжжена надпись: «Больше не имеет значения».

Пузырь Буурахри взмыл над землей, повинуясь моему приказу.

Я сидел на дне корзины и молча смотрел в небо, затянутое тучами. Удивительное дело, на сей раз я даже как-то не вспомнил, что боюсь высоты. Я вообще старался не забивать голову всякими ненужными мыслями. Просто смотрел на холодное зеленоватое свечение, очерчивающее контуры одного из облаков, а когда в неаккуратном лохматом разрыве показалась совершенно круглая луна, благодарно улыбнулся, сочтя ее появление добрым знаком.

– Пузырь действительно летит очень быстро, – шелестящий голос Магистра Нуфлина нарушил тишину. – И это лишний раз доказывает, что я сделал правильный выбор, когда настоял на твоей кандидатуре.

Мне показалось, что старик говорит вполне приветливо. Отсутствие Джуффина оказывало на него весьма благотворное воздействие. По крайней мере, сварливые интонации почти исчезли.

– Боюсь, вы все-таки погорячились, – вздохнул я. – Ну да, я неплохо управляюсь с транспортными средствами, это правда. У меня они начинают бегать с такой скоростью, что ваши знаменитые гонщики от зависти млеют. Но охранник из меня тот еще. Вы ведь сами знаете, я не очень опытный колдун.

– Ты совершенно неопытный и до безобразия молодой. К тому же ты еще не слишком-то освоился в нашем Мире, – равнодушно согласился Нуфлин. – Зато ты очень удачлив и, что особенно важно, хочешь, чтобы наше путешествие завершилось благополучно. А твои желания имеют куда большую власть над реальностью, чем иные заклинания. Полагаю, это мой единственный шанс добраться до Харумбы. Если бы я считал, что мне требуется профессиональный охранник, я бы, пожалуй, взял в спутники Сотофу, она очень умелая девочка. Или твоего начальника. Из бывших убийц получаются самые надежные защитники.

– Сэр Джуффин сказал, что вы ему не доверяете, – заметил я, чувствуя, что отчаянно краснею. – Ни ему, ни сэру Шурфу, вообще никому. Только мне. Потому, дескать, что у нас с вами нет никаких счетов. Мне это кажется немного странным. Вы же видите людей насквозь. И наверняка отлично понимаете, что Джуффин не стал бы делать вам гадостей напоследок, правда?

– Знаешь, мальчик, я действительно долгое время полагал, будто вижу людей насквозь. Мне очень нравилось думать, что так оно и есть. Старость – отвратительная штука, но одно несомненное преимущество у нее все-таки имеется. Она избавляет от иллюзий. От любых иллюзий, в том числе и насчет собственной исключительности. Не такой уж я мудрец, как принято полагать. Я действительно всегда был довольно прозорлив и весьма хитер, но это не значит, что я способен видеть людей насквозь. На это никто не способен. Можно прочитать чужие мысли – невелика наука. Можно с уверенностью предсказать действия любого живого человека; порой мне кажется, что нет ничего проще. Но узнать, кто на самом деле стоит перед тобой, – невозможно! Ты понимаешь, о чем я?

– Не знаю, – честно сказал я. – Скорее все-таки нет.

– Что ж, значит, у тебя есть шанс понять, – оптимистически заявил Нуфлин. – Видишь ли, мальчик, каждый из нас живет в окружении загадочных существ – других людей. Но когда ты пытливо вглядываешься в лицо очередного незнакомца, ты видишь всего лишь собственное отражение. Часто – искаженное до неузнаваемости, но все же… Положим, ты способен прочитать чужие мысли – и что с того? «Я ненавижу тебя!» – думает незнакомец, и ты решаешь, будто он – злейший враг, поскольку ты сам употребил бы слово «ненавижу», только размышляя о враге. А на самом деле никакой он не враг. Незнакомцу решительно наплевать на тебя, просто у него, предположим, болит голова, и в такие минуты он с ненавистью думает о любом живом существе, которое попадается на его пути. Теперь понимаешь?

– Вы хотите сказать, что мы примеряем на себя слова, мысли и поступки других людей, чтобы составить хоть какое-то представление о них? И оно обычно оказывается ошибочным, поскольку мы знаем, что говорит или делает другой человек, но не знаем, почему он так поступает? – нерешительно откликнулся я.

– Ловишь на лету, – одобрительно отозвался Нуфлин. – Так что когда Джуффин говорит тебе, будто я ему не доверяю, он невольно заблуждается. Он делает этот вывод, располагая полным набором моих слов, решений и поступков, даже воспоминаниями об интонации и выражении моего лица. Все это он примеряет на себя. Но для того чтобы понять, почему я отказался от помощи, ему потребовалось бы надолго залезть в мою шкуру – что, к слову сказать, вполне возможно, когда такой умелый колдун, как сэр Халли, имеет дело с другими людьми. Но я-то под свою шкуру никого не пускаю, уж на это у меня сил хватит до самого конца. То же самое происходит, когда я пытаюсь разобраться, что за тип этот Кеттариец, наемный убийца, которому я, чего скрывать, обязан относительно легкой победой в Войне за Кодекс; один из немногих знатоков почти недоступного мне искусства, каковое он сам с пафосом именует Истинной магией; идеальный начальник Тайного Сыска – можно подумать, что он родился специально для этой должности! – трогательно опекающий своих подчиненных. Я знаю о твоем опекуне очень много, куда больше, чем он сам предполагает. Но я по-прежнему не знаю, кто он. И уже вряд ли когда-нибудь узнаю. А что касается моего отказа от его услуг – разумеется, я не настолько глуп, чтобы предположить, будто Джуффин перережет мне глотку, как только летающий пузырь удалится от столицы. Просто меня посетило некое предчувствие, и теперь я знаю, что ты – единственный спутник, который мне требуется на этой самой последней дороге. Что там внизу, кстати?

– Темнота, – лаконично ответил я.

– И никаких огней, да? Что ж, значит, Ехо уже далеко позади, – вздохнул Нуфлин. – За нашей болтовней я так и не успел попрощаться с этим городом.

– Уехать – это и есть попрощаться, – возразил я. – Зачем еще какие-то дополнительные церемонии? Я раньше все время старался почувствовать что-то особенное, покидая то или иное место. Когда был совсем молодой и глупый, даже стихи всякий раз писал по такому поводу. А потом вдруг понял, что любой отъезд – поступок вполне самодостаточный.

Признаться, я несколько обалдел от собственной наглости. Если бы вчера кто-нибудь сказал мне, что я начну спорить с Великим Магистром Нуфлином Мони Махом, чуть ли не жизни его учить, я бы немедленно отвез этого пророка к ближайшему знахарю, от греха подальше.

Но старик совсем не рассердился. Посмотрел на меня со снисходительной улыбкой и, как мне показалось, с некоторым любопытством.

– А ты что, был поэтом, мальчик? Вот уж никогда бы не подумал. Ты не похож на поэта. Слишком практичный.

– Вы же сами сказали: невозможно разобраться, что представляет собой другой человек, – улыбнулся я. – Меня, кстати, многие считают практичным, не только вы. И, наверное, только я сам знаю, какой романтический идиот прячется в этом незамысловатом свертке, – я выразительно похлопал себя по животу.

– Странно, – пожал плечами Нуфлин. – Признаться, я думал, что знаю о тебе если не все, то очень многое. И вдруг выясняется, что сэр Макс поэт. Удивительно.

– Ничего удивительного, – смущенно откликнулся я. – Никакой я не поэт. Просто человек, который когда-то, очень давно, писал стихи. Это разные вещи. И разумеется, я никогда никому об этом не рассказывал… Впрочем, нет, проговорился однажды в присутствии сэра Лонли-Локли, но он – наилучшая гробница для чужих тайн.

– Полагаю, что так, – рассеянно согласился старик. И с любопытством спросил: – И какие же стихи ты писал? Ты помнишь хоть что-нибудь?

Мне сегодня то и дело приходилось краснеть от смущения, но сейчас мои уши, надо думать, начали светиться в темноте, как некие чудовищные сигнальные огни на борту летающего пузыря, сводя на нет нашу маскировку.

– Очевидно, помнишь, – усмехнулся Нуфлин. – Ну, прочитай что-нибудь.

Заплетающимся языком я начал бормотать, что, дескать, ничего не помню и вообще…

– Ничего, не смущайся, – подбодрил меня он. – Я отлично понимаю, что ты твердо решил не читать свои стихи – никому, никогда. То ли потому, что считаешь их скверными, то ли потому, что боишься, что они, как некое заклинание, вернут тебя в прошлое, к тому смешному беззащитному мальчику, который их написал. Но будь добр, сделай для меня исключение. Мне теперь все можно доверить.

Грешные Магистры, как он это сказал. В его тихом бесцветном голосе таилось устрашающее очарование самой смерти. Не мрачного чудовища, чья утроба набита разлагающимися остовами органической живности, а печального сказочника в темном плаще, того самого, о котором рассказывал свою последнюю историю Оле Лукойе. Безжалостного, но приветливого всадника, у которого всегда найдется прелестная и страшная сказка для каждого, чье время закончилось навсегда.

Так что я плюнул на все свои зароки и позволил полузабытым словам выползти из надежного тайника, спрятанного в самом дальнем углу моего сердца.

Кажется, в эту ночь я прочитал своему спутнику все, что успел написать за свою коротенькую жизнь. Даже рваные строчки, которые я легкомысленно записывал на бумажных салфетках за бесчисленными столиками маленьких дешевых кафе, а потом комкал и сжигал или топил в густом томатном соусе. А мне-то казалось, что я никогда их не вспомню.

Ответом было молчание, долгое, как остаток ночи. Особого успеха моя ритмизированная исповедь не снискала, но и критика на меня не обрушилась. Магистр Нуфлин умел слушать со спокойной, великодушной бесстрастностью, так что в какой-то момент я почти забыл о его присутствии. Мне начало казаться, что я остался совершенно один в корзине пузыря Буурахри и устроил себе такой своеобразный вечер воспоминаний, оглушил разум потоком зарифмованной ритмичной речи – просто чтобы не рехнуться, болтаясь между небом и землей в чреве сомнительного летательного аппарата.

Когда я наконец заткнулся, то внезапно, без малейшего намека на сомнение почувствовал, что старик мне благодарен. Не потому, разумеется, что мои юношеские стихи были такими уж великими шедеврами, просто я помог ему скоротать ночь. Одну из многих ночей, сквозь строй которых предстояло пройти его немощному телу на пути к вожделенному бессмертию.

– Постарайся остаться молодым, Макс, – тихо сказал Нуфлин, когда оранжевые сполохи замельтешили на границе видимой и невидимой области небес. – Если тебе не удастся перехитрить смерть, хотя бы не позволяй ей загнать тебя в ловушку обессилевшего стариковского тела. Оно того не стоит, мальчик. Старость действительно отвратительная штука. Тебе не понравится. Можешь не отвечать. Зачем болтать о вещах, которых не понимаешь? И моли судьбу о том, чтобы никогда не понять.

Я молча кивнул.

– А ты таки хитрец почище своего начальника, мальчик, – вдруг лукаво сказал Нуфлин. Сейчас его голос звучал вкрадчиво и обладал скрытой, но пугающей силой, как в прежние времена, когда Магистра Нуфлина Мони Маха можно было называть «великим и ужасным» почти без тени иронии.

Я вопросительно поднял брови.

– Теперь я тебе немножечко должен, – пояснил он. – Ты помог мне дожить до утра, в точности как говорится в одном из твоих коротеньких стихотворений[1]. А поскольку у меня осталось мало времени, придется вернуть долг незамедлительно.

Я уставился на своего спутника, силясь вообразить, что за сюрприз приготовила мне на сей раз судьба.

– Знаешь, почему я дожил до столь преклонных лет? – снисходительно спросил старик.

Вопрос, как мне показалось, был не риторический, на него полагалось дать членораздельный ответ.

Я пожал плечами.

– Думаю, потому, что вы были сильнее своих врагов. И осторожнее. И наверняка гораздо удачливее.

– Все это общие фразы, – отмахнулся Нуфлин. – Неужели ты думаешь, что умирающий старик нуждается в комплиментах глупого мальчика вроде тебя? Кстати, я никогда не был самым могущественным колдуном в Соединенном Королевстве. Возможно, самым умным и предусмотрительным, это да. Но что касается силы, мое имя никогда не значилось в списке первых. Зато в моем распоряжении с юных лет имелся один хитрый фокус, весьма полезный для того, кто хочет оставаться в живых как можно дольше.

– Именно то, что требуется, – уважительно кивнул я.

– У меня было много учеников, – продолжил Нуфлин. – Как Великий Магистр, я был обязан заниматься обучением каждого члена своего Ордена. Но знаешь, что я тебе скажу? У меня не было ни одного настоящего ученика. И не то чтобы мне совсем уж никто не нравился. Но и дурному было понятно, что избранного сочтут моим будущим преемником. А я не собирался обзаводиться преемником. Видишь ли, мальчик, я до последнего момента надеялся, что сумею перехитрить смерть. А если хочешь пожить подольше, надо вести себя так, словно считаешь себя бессмертным – так я думал. Выходит, что ошибался.

– Но ведь там, куда мы едем, вас ждет бессмертие? – осторожно спросил я.

– Говорят, так оно и есть, – буркнул Нуфлин. – А я, за неимением лучшего, стараюсь не сомневаться. Можешь мне поверить, я таки очень стараюсь. Но, знаешь, откровенно говоря, я и сам вполне мог бы открыть такой бизнес: брать деньги с умирающих дураков да и закапывать их поглубже. Все шито-крыто, проверить невозможно: живых в Харумбу не пускают, бессмертных не выпускают, Безмолвная речь не работает. А уж написать письмо родственникам, подделав почерк, любой студент способен. Нет уж! Если эти сбрендившие кейифайи из Харумбы докажут мне на деле, что я – старый дурак, а они – чудотворцы, овладевшие секретом бессмертия, может быть, тогда я и начну верить людям. Но не раньше… С другой стороны, и кому от этого хорошо? Уж точно не мне.

Старик отвернулся и некоторое время тихо бранился себе под нос. Портовым нищим, на мой взгляд, не помешало бы взять у него пару уроков ораторского мастерства. По сравнению с Великим Магистром Ордена Семилистника эти бродяги сюсюкают, как юные девицы из зажиточных семей.

Наконец Нуфлин умолк, перевел дух и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Ладно, давай-ка поговорим о деле. Я собираюсь научить тебя своему коронному фокусу. Думаю, кому-кому, а уж тебе он пригодится. И не раз. Да и мне будет приятно знать, что мое искусство не умрет навсегда после того, как за мной закроются врата Харумбы.

Я растерянно молчал, не зная, что тут можно ответить. Благодарить? Но мяукнуть пару раз «спасибо» – слишком ничтожная плата за чудо. По мне, лучше уж молчать в тряпочку и глядеть на своего благодетеля восхищенными глазами преданного ученика.

– Тебе потребуется время, чтобы как следует освоить мою науку, – строго сказал Нуфлин. – Что ж, время у тебя, надеюсь, есть. Задача такая – соорудить вокруг себя стену из белого кирпича.

Он снисходительно оглядел мою рожу, которая не выражала никаких чувств, кроме абсолютного непонимания, укоризненно покачал головой и объяснил:

– Разумеется, речь не идет о настоящих строительных работах. Эту стену ты должен воздвигнуть в своем воображении. Впрочем, обычные фантазии тут не помогут. Стена из белого кирпича должна быть воздвигнута не наяву, но и не во сне, а на границе между тем и другим.

– В темноте под закрытыми веками?

Кажется, я начал понимать. В свое время мне уже доводилось действовать подобным образом, только никаких защитных стен я тогда не возводил. Писал письмо своему таинственному защитнику, мечу Короля Мёнина, и, что самое удивительное, меч получил мое послание.

– Можно сказать и так, – согласился Нуфлин. – И запомни: небрежность тут неуместна. Такую стену можно построить только из очень хороших кирпичей. Ни один из них не может занять свое место в кладке, пока ты не убедишься, что его формы безупречны, а ладонь должна ощутить тяжесть, почти как наяву. Разумеется, у тебя уйдет много времени на то, чтобы представить себе первый кирпич. Наверняка будет очень трудно сложить первый ряд…

– Могу себе представить! – растерянно сказал я. – Одной ночи тут не хватит. Если уж на то пошло, мне придется брать очень длинный отпуск. И надолго отказаться от сна.

– Не обязательно, – покачал головой Нуфлин. – Эту стену ты можешь строить постепенно, день за днем, используя всякую свободную минуту. Фокус состоит в том, что, закрыв глаза на следующий день после первой попытки, ты должен увидеть не пустоту, а результат своей вчерашней работы. С этим у тебя, возможно, тоже будут трудности – в первое время. Или не будет. Джуффин говорил, ты способный. Главное, не пугайся большого объема работы, дело того стоит.

– Думаю, что да, – неуверенно согласился я.

– Он, видите ли, думает! – с неподражаемыми интонациями старого скандалиста, обладающего богатым опытом дискуссий на коммунальной кухне, возмутился Нуфлин. – Да ты пока понятия не имеешь, о чем говоришь! – Он немного успокоился и продолжил: – Эта стена должна окружить тебя, как круглая ограда. Чем выше она будет, тем лучше. Впрочем, ты сам поймешь, когда можно будет остановиться. И не думай, будто тебе придется воздвигать ее всякий раз, когда возникнет опасность. Достаточно один раз построить стену. Если ты выполнишь работу безупречно, она будет защищать тебя всегда, даже в тех случаях, когда ты о ней не вспомнишь.

И он умолк.

– Это все? – нерешительно спросил я.

– Ну да. А чего ты еще хотел?

– И эта стена защитит меня… – я немного помедлил, глупо ухмыльнулся и недоверчиво закончил: – От всего на свете?

– Не от всего на свете, а только от внешних врагов, – строго сказал Нуфлин. – От старости и смерти она не спасает, как видишь. И от разнообразных хворей, по-моему, тоже. Своим здоровьем я обязан скорее природе, чем чудесам.

– Ясно, – вздохнул я и тоже замолчал.

Если честно, я здорово сомневался, что когда-нибудь займусь строительством этой таинственной стены из белого кирпича. Заманчиво, но чертовски хлопотно. Я заранее предвидел, что у меня попросту не будет времени возводить эту стену в темноте под закрытыми веками – на службе спать не очень-то получается, а дома… Да у меня на личную жизнь времени не хватает, какая уж там стена! К тому же до сих пор мне вполне хватало защиты, которой окружил меня невидимый меч Короля Мёнина, с некоторых пор прочно засевший в моей груди.

Разумеется, я не стал говорить все это Магистру Нуфлину. Я постарался даже не думать об этом, поскольку был совершенно уверен, что чтение моих мыслей для него – самая простая вещь на свете.

Но через несколько минут мне стало стыдно. «Умирающий старик, самый могущественный человек в Соединенном Королевстве, вдруг решил передать тебе свое сокровенное знание, а ты… – укоризненно сказал я себе. – Ты мне глубоко противен, сэр Макс! Лентяй, разгильдяй, легкомысленный болван. Нет уж, ты разучишь его фокус и доведешь исполнение до совершенства. И не потому, что твоей драгоценной заднице не помешает лишний щит, а просто из уважения к этому человеку. А потом, когда сам соберешься на покой, научишь еще кого-нибудь – чтобы его таинственное искусство не пропало навсегда», – вот приблизительное содержание строгого выговора, который я себе влепил.

Внушение подействовало. По крайней мере, я решил начать немедленно и тренироваться всю дорогу. В принципе, я действительно очень быстро всему учусь, так что у меня имелся шанс управиться с этой грешной стеной до возвращения домой.

Магистр Нуфлин удовлетворенно кивнул. Он явно был в курсе моего внутреннего монолога. Мне стало неловко. Одно дело уживаться с тем фактом, что мои мысли читает сэр Джуффин Халли, который и без того знает меня как облупленного и заранее готов принять меня таким, каков я есть. И совсем другое – понимать, что свидетелем твоей немудреной склоки с самим собой стал совершенно посторонний человек. Но мне поневоле пришлось смириться с проницательностью своего спутника – а что еще я мог сделать?

– Судя по огням внизу, мы уже пролетаем над заливом Гокки, – меланхолично отметил Нуфлин. – Знаешь, что я тебе скажу, мальчик? Ложился бы ты спать. Как я понимаю, это странное сооружение все равно будет лететь к месту назначения, верно?

Под словом «спать» подразумевалась первая тренировка по возведению невидимой стены, это было ясно и ежу.

– Лететь-то оно будет, – согласился я. – И все же не дело это – оставлять пузырь Буурахри без управления.

– Почему? – холодно осведомился старик. – Тебе надо каким-то образом контролировать процесс? Но с тех пор, как мы поднялись в воздух, я что-то не заметил, чтобы ты возился с управлением. Только поначалу, когда мы набирали высоту.

– Это правда, – признал я. – Пузырь Буурахри уже знает направление, этого вполне достаточно.

– Ну вот, – пожал плечами Нуфлин. – Так зачем же тебе бодрствовать?

– На всякий случай. Мало ли что может случиться.

– Можешь мне поверить, я разбужу тебя примерно за полчаса до того, как оно начнет «случаться», – пообещал Нуфлин. – Что я действительно умею, так это предвидеть неприятности.

– Верю, – неохотно согласился я.

– А мне спать нельзя в любом случае. Так что отдыхай, пока есть возможность, – заключил он и так лукаво посмотрел на меня, что я больше не сомневался: о том, чтобы просто завалиться спать, и речи быть не могло.

Настойчивость Нуфлина меня здорово раздражала – именно потому, что в глубине души я прекрасно понимал: старик совершенно прав. «Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят» – боюсь, этот стишок из учебника немецкого языка будет преследовать меня всю жизнь. Как ни крути, а без труда…

Короче говоря, я принялся «вытаскивать из пруда» очередную «рыбку». Кое-как устроился на дне корзины. Единственное одеяло, которое я в последний момент запихнул в сумку, оказалось слишком тонким, а запасных, как выяснилось, никто сюда не положил. А лезть в Щель между Мирами в поисках пледа мне было не с руки. Тут с одним чудом справиться бы.

Я закрыл глаза, сосредоточился и вообразил первый белоснежный кирпичик. К моему несказанному удивлению, все получилось не просто быстро, а, можно сказать, мгновенно. Ясразу же ощутил на ладони холодную тяжесть и представил себе, как осторожно кладу его на землю в нескольких сантиметрах от круглых носков дорожной обуви.

Дело пошло как по маслу. Перед тем как окончательно уснуть, я уже был окружен низенькой круговой оградой из одинаковых белых кирпичей. Сие призрачное сооружение достигало середины щиколотки, и это было гораздо лучше, чем просто хорошо. «Если буду продолжать в таком темпе, маета закончится через полдюжины дней, а то и раньше», – удовлетворенно подумал я. И с чувством выполненного и даже перевыполненного долга нырнул в разноцветный омут беззаботных сновидений.

…Когда я проснулся, все было в полном порядке. Наш летающий пузырь парил над бескрайними водами, а мой подопечный был живехонек. Сидел в своем кресле и, кажется, дремал. Нападать на нас никто не собирался – по крайней мере пока.

Я послал зов Джуффину, сообщил ему, что у нас, дескать, все хорошо. «Поплюй, чтобы не сглазить», – без тени иронии посоветовал шеф.

Некоторое время я удивленно размышлял, каким образом сэр Джуффин мог подцепить одно из самых распространенных суеверий моей далекой родины? Наконец заключил, что сие тайна великая есть, и приступил к следующей беседе. При всей нелюбви к Безмолвной речи я не мог отказать себе в удовольствии перекинуться парой-тройкой сотен словечек со всеми, кто остался дома.

После полудня Магистр Нуфлин изволил открыть глаза. От еды решительно отказался, заявил, что теперь это для него непозволительная роскошь. И настойчиво потребовал, чтобы я продолжил строительство стены – пока есть время.

Как ни крути, он был совершенно прав. Нам предстояло еще полдюжины дней пути и, возможно, куча неприятных неожиданностей. Я рассудил, что было бы неплохо закончить строительство защитной стены прежде, чем на горизонте объявится первый из грозных любителей мщения, задушевное общение с которыми было мне обещано в качестве своеобразного средства от дорожной скуки.

Так что большую часть дня я провел с закрытыми глазами. В конце концов, это странное колдовство захватило меня полностью. Я бы даже не вспомнил об ужине, если бы спутник не прочел мне своевременную лекцию о необходимости подкреплять силы.

На исходе третьих суток полета я с изумлением понял, что работа подходит к концу. Ничего такого, что можно было бы назвать событиями, за это время не произошло. Состояние здоровья моего подопечного не ухудшилось, никто не пытался на нас напасть, даже погода не менялась. Можно сказать, что никакой погоды вовсе не было: равномерно пасмурное небо не выказывало намерения разразиться дождем или ослепить нас яркими солнечными лучами, ветром и не пахло, а температура воздуха идеально соответствовала представлениям человеческого тела о том, что такое «ни холодно ни жарко», и не привлекала к себе внимания.

«Смотри-ка, я сделал это!» – с равнодушным удивлением отметил я, обнаружив, что высокая иллюзорная стена из белого кирпича окружает меня плотным кольцом. В ней не обнаруживалось ни единого изъяна, а реальность этого сооружения в тот момент не вызывала у меня никаких сомнений. Когда я поднялся на ноги, чтобы выглянуть наружу, туда, где среди прозрачных серых облаков пылала тускло-оранжевая полоса заката, мне показалось, что стена каким-то невообразимым образом движется вместе со мной. Впору было удивляться – и как я до сих пор обходился без этой защитной стены, которая теперь казалась мне чуть ли не наиважнейшей частью тела?

– А ты таки да, очень быстро всему учишься, мальчик. Даже слишком быстро, – не размыкая глаз, заметил Магистр Нуфлин, чье присутствие в последнее время казалось мне столь необременительным и ненавязчивым, что я – поверить невозможно! – почти забыл о его существовании.

– Теперь тебе надо как следует отдохнуть, – авторитетно добавил старик.

– Будете смеяться, но я совершенно не устал. Скорее даже наоборот. Такая приятная бодрость.

– Знаю я эту бодрость, – насмешливо кивнул он. – Все идет просто великолепно, а наутро очередной глупый мальчик, растерявший жалкие остатки своих силенок, падает в самый что ни на есть дурацкий, никому не нужный обморок.

– Все так страшно? – изумился я.

– Хочешь проверить – проверяй, – пожал плечами Нуфлин. – Но имей в виду, даже если я очень сильно захочу тебе помочь, у меня вряд ли что-то получится. Так что попробуй поспать. Или хотя бы просто полежи с закрытыми глазами, благо есть возможность.

– Да, хвала Магистрам, все эти мрачные пророчества касательно ваших мстительных приятелей, похоже, оказались липой, – оптимистически согласился я.

Удивительное дело, мне не пришлось долго ворочаться под тонким одеялом. Сон сморил меня почти сразу. Я засыпал с безмятежной улыбкой ребенка, который уверен, что живет в добром сказочном мире, где с ним не может случиться решительно ничего плохого.

Господи, каким же я был болваном.

Я спал, и мне снилось… Надо быть полным кретином, чтобы полагать, будто все случившееся со мной в ту ночь действительно было обыкновенным сном, но я по-прежнему отчаянно хватаюсь за эту – если не спасительную, то, по крайней мере, успокоительную – формулировку: «Я спал, и мне снилось».

Итак, я спал, и мне снилось, что я – глубокий старик, все еще живой лишь потому, что у него не осталось сил даже на то, чтобы немедленно умереть.

Нет, я не увидел свое отражение в зеркале. В этом сне не было никаких зеркал, так что мне не пришлось содрогаться, разглядывая собственную физиономию, изборожденную глубокими морщинами, или седые пряди редких истончившихся волос, выбивающиеся из-под традиционного угуландского тюрбана. Впрочем, я долго, почти зачарованно изучал тыльную сторону своих рук: сухая, как пергамент, сморщенная, будто измятая, кожа; толстые желтые ногти, больше похожие на потрескавшиеся обломки морских раковин; узловатые суставы, безжалостно искореженные не то временем, не то ревматизмом; причудливое переплетение лиловых вен – как пьяный кошмар скульптора-модерниста. Вполне достаточно, чтобы испытать панический животный ужас пополам с отвращением к собственной плоти.

Но есть вещи похуже, чем созерцание своего внезапно состарившегося тела. Бесконечная немощь и вялое, апатичное равнодушие казались сейчас моими врожденными, а не приобретенными свойствами. О, если бы в моем распоряжении осталось хотя бы одно живое, трепетное, достоверное свидетельство, что прежде все было иначе! Но тошнотворная слабость ощущалась нормой, естественным, привычным состоянием. Память о том, что когда-то давно каждая клеточка моего тела восторженно пела, захлебываясь свежестью ночного ветра, а дух был исполнен – если не сокрушительной силы, то, по крайней мере, веселого любопытства, – являлась всего лишь теоретическим, умственным знанием, а не болезненным уколом, сулящим надежду на выздоровление.

Дряхлая оболочка оказалась самой надежной темницей для духа. У меня не осталось сил даже на то, чтобы по-настоящему страдать от свершившихся необратимых перемен. О том, чтобы сопротивляться сковавшей меня слабости или хотя бы как следует разозлиться и разнести в клочья поработившую меня реальность, и речи не шло. Я мог только неподвижно сидеть в неуютном полумраке, который царил в этом странном сновидении, и рассеянно перебирать драгоценности своих воспоминаний – все еще привлекательные, но совершенно бесполезные игрушки. Они не были волшебными талисманами, способными принести божественную прохладу перемен, а годились лишь на то, чтобы орошать их скупыми стариковскими слезами.

Впрочем, даже слез у меня не нашлось. Наверное, я уже был недостаточно живым для того, чтобы плакать. Я принял свою судьбу – потому что так было проще. Мое внезапное смирение проистекало не из мудрости, его причиной была все та же телесная слабость. Помнится, мне вдруг захотелось съесть что-нибудь вкусное – кажется, я просто осознал, что это единственный доступный мне способ испытать жалкое подобие физического удовольствия; все остальные разновидности наслаждений уже давно остались по ту сторону возможного.

Я не знаю, как долго тянулся этот кошмар. Разум утверждает, что совсем чуть-чуть, секунд десять. В крайнем случае он готов согласиться на пару дюжин этих самых секунд – никак не больше. Но какая-то часть меня не в силах принять эту утешительную версию. Маленький мудрец, снимающий флигель на заднем дворе моего сознания, знает, что дремотное умирание одинокого старика продолжалось невообразимо долго. Возможно, его следует измерять годами. Но я до сих пор упорно затыкаю уши, когда он пытается заговорить на эту тему.

Все закончилось совершенно неожиданно: я услышал дикий, душераздирающий крик и проснулся.

Первое мгновение после пробуждения было воистину ужасно. Я увидел орущего человека, скорчившегося на полу корзины, и с содроганием узнал в нем себя.

Сам я наблюдал это малопривлекательное зрелище как бы со стороны. Прежде чем все встало на свои места, я успел осознать, что сижу в кресле Магистра Нуфлина и мои руки, такие же сухие и сморщенные, как в давешнем ужасном сне, бессильно покоятся на укрытых теплым пледом коленях.

А потом меня с головой накрыла знакомая волна жгучей боли, которая сопровождает всякое пробуждение моего могущественного защитника. Меч Короля Мёнина уже в который раз стал зримым и осязаемым, его рукоятка торчала из моей груди, а клинок безжалостно терзал плоть. Столь сильной боль не была даже в ту ночь, когда сероглазая Тень Мёнина пронзила меня этим волшебным оружием – не потому, что собиралась убить, а для того, чтобы уберечь.

И ведь уберегла.

Я захлебнулся ароматным ночным воздухом, понял, что ору с отчаянием новорожденного младенца, и мой крик вдруг превратился в восхищенный смех – радость бытия оказалась гораздо сильнее боли. Впрочем, теперь боль понемногу уходила прочь, а рукоятка меча постепенно таяла, превращалась в причудливый клубок белесого тумана, который тоже понемногу рассеивался.

Через несколько минут я окончательно пришел в себя, успокоился и даже поспешил сделать скоропалительный вывод: ничего страшного не случилось, мне приснился кошмарный сон, но я уже проснулся, так что все позади.

Не могу описать, с каким наслаждением я ощупывал свое тело, разглядывал руки – теперь они были в полном порядке: мои, родные! – просто дышал, поражаясь, сколь восхитительным, оказывается, может оказаться это будничное занятие. Я дотянулся до кувшина с водой и выпил чуть не все его содержимое. Каждый глоток заново убеждал меня: реальность – это то, что происходит сейчас, а не кошмарная тягомотина давешнего сновидения.

Вдоволь напившись, я наконец вспомнил о своем спутнике. И чуть не умер со стыда. Представил себе, какое впечатление должны были произвести на него мои вопли, и в отчаянии схватился за голову: нет мне прощения! Да уж, сэр Макс – лучшая в мире сиделка для умирающих стариков. Сократит жизнь, доведет до инфаркта быстро, качественно, недорого.

Кошмар.

Но к моему величайшему удивлению, Магистр Нуфлин по-прежнему то ли дремал, то ли просто безучастно сидел в своем кресле. А ведь мои вопли вполне могли бы разбудить даже матросов парусника, бороздившего море где-то далеко внизу, в ультрамариновой темноте безлунной ночи.

Я хотел извиниться за свое экстравагантное поведение, объяснить, что порой мои ночные кошмары выходят за рамки обычных остросюжетных страшных снов. Пообещать, что впредь постараюсь быть сдержанным – ну и что там еще обещают в таких случаях.

Открыл было пасть и тут же снова ее захлопнул: до меня наконец начало доходить.