Твердыня тысячи копий Ричес Энтони
Эксцинг рассмеялся, запрокинув голову.
– Ладно-ладно, убедил. Все до последней правдивы, устраивает? Как бы то ни было, не забывай, что я – имперский посланник с особыми полномочиями. Чин центуриона, в который меня произвели приказом по Кастра Перегрина, не дает иного выбора. Хочешь, считай меня утонченным аналогом тех, кто собирает дань с заведений известного свойства в квартале Субура, но я все равно не более чем наемник, послушный воле преторианского префекта. Вот ответь: что станется со мной, окажись я настолько слабохарактерным, что позволю тебе сбежать, а? Да еще солнце не успеет поцеловать западный горизонт, как меня прикончат свои же. Вернее, свой. Тот самый человек, которого префект Перенн поставил мне в пару, чтобы найти тебя и прикончить. Я не питаю иллюзий – так же как и ты. Нам остается лишь играть свои роли. Тебе, в частности, полагается умереть, не теряя личного достоинства. Насколько это возможно в данных обстоятельствах.
Последовала долгая пауза, после чего Марк заговорил вновь:
– А наш декурион? Он-то чем заслужил те муки, которые ты для него приготовил?
Эксцинг надломил бровь, бросая косой взгляд на офицера-кавалериста.
– Проболтаешься ему? Нет? Ну тогда слушай. Корнелий Феликс очутился в нашей веселой компании оттого, что в день, когда Шестой легион утратил своего орла, он видел, как ты принимал деятельное участие в смерти человека, который предал наши войска варварам. Коль скоро этот человек был сыном Перенна, префект проникся, мягко выражаясь, особым интересом к нашему предприятию, а именно охоте за тобой. Но это еще не все. Декурион рассказал о тебе – и о том, что ты сделал, – своему другу, трибуну Павлу, а тот по пьяной лавочке возьми да и выложи всё старшему трибуну легиона Квиринию. Когда Квириния перевели обратно в метрополию, карьера в столице у него не задалась, и он рискнул предложить Перенну сделку: раскрыть тайну гибели сына в обмен на кое-какие одолжения. Глупец… – Фрументарий скорбно покачал головой. – У него была красавица жена, ребеночек-малютка, а я, понимаешь, был вынужден напустить на них своего коллегу-преторианца вместе с его псами. Концы же не оставишь, верно я говорю? Приходится подчищать… Ну так вот, Квириний сообщил Перенну, от кого именно узнал, что ты прячешься тут, на краю света. А префект, донельзя расстроенный письмами из Британии, мол, правда о его сыне может в два счета стать общественным достоянием, дал нам второе задание. И, хочешь верь, хочешь нет, но это дело даже важнее охоты за тобой. Итак, он поручил нам найти борзописца и заткнуть ему пасть раз и навсегда. Дорожка привела от Квириния к Павлу, а уж от Павла к Феликсу. И теперь, готов побиться об заклад, осталось нащупать последнее звено: письмовода собственной персоной. Я более чем уверен, что это не кто иной, как твой трибун, но нужны железные доказательства, прежде чем спускать нашу свору на него и его семейство… Следовательно, беседа с тобой будет проходить в очень настойчивом ключе.
С этими словами он кивнул двум всадникам, которых оставил наблюдать за собственной встречей с тунграми, и соглядатаи, покинув тенистое укрытие под лесным пологом, легким галопом пустили лошадей навстречу трем офицерам.
– Теперь ты знаешь, отчего твой друг Феликс нас сопровождает. И позволь также порекомендовать хотя бы на время оставить при себе все эти сетования на несправедливость судьбы. Я, видишь ли, немного даже горжусь тем, что прекрасно осознаю противоречия, присущие нашим ролям, – чего не скажешь о моих коллегах. Малообразованные, недалекие и, увы, более чем готовые сорвать накопившуюся злость на беспомощном пленнике. Я бы даже сказал – пленнице… если, конечно, ты не хочешь, чтобы твоя дама сердца послужила наглядным пособием к уроку на тему «Как держать рот на замке»…
Он выжидательно вскинул бровь, пока Марк не был вынужден мрачно кивнуть, дескать, все ясно, и фрументарий отвернулся, бросая в пустоту, словно разговаривал сам с собой:
– Вот и молодец. Я знал, что ты понятливый.
Глава 12
– Центурион! Вон они! Эксцинг сцапал обоих!
Поднимаясь с поваленного дерева, Хищник кивнул гвардейцу, которому поручил следить за возвращением фрументария.
– Отлично. Как только пресловутый Феликс выложит, кто именно был свидетелем убийства Перенна-младшего, мы сможем покончить с нынешним заданием, а самое главное – вернуться наконец в солнечные края из этой вонючей дыры… Эй, красавица! Пойдем-ка, я отведу тебя в сторонку, нечего здесь торчать. Так, ты и ты – со мной! Все остальные тепло приветствуют ее кавалера, как только приманка подаст голос!
Он толкнул Фелицию в гущу деревьев, откуда мог наблюдать за полянкой, сам оставаясь в укрытии. Солдаты тем временем рассыпались полукругом, встречая всадников, которые остановились по команде Эксцинга. Двое верховых наблюдателей, сопровождавшие офицеров с тыла, также свернули в стороны. Хищник, на всякий случай ладонью зажав рот девушке, поглубже оттащил ее в заросли, приговаривая на ходу:
– Не спеши, цыпочка, всему свое время. Осталось уж недолго, ты у меня так завизжишь, что дальше некуда. Главное, не испортить сюрприза, верно?
Он обернулся к гвардейцам, которые шли следом.
– Эй, вы двое! Хорош слюни пускать, занять позиции! И чтоб меня никто не отвлекал, усекли? Я сейчас буду сильно занят нашей докторшей…
Понимая, что настал момент истины и Хищник отвлекся лишь на секунду, Фелиция сунула руку под юбку и выхватила подаренный нож. Едва центурион к ней обернулся, она что было сил всадила клинок в мягкую подушечку под нижней челюстью, так что на виду осталась лишь рукоять: лезвие пронзило и язык, и костное нёбо. Преторианец отшатнулся, дико скосив зрачки к подбородку, из которого хлестала кровь, заливая костяные накладки черенка. Отступив еще на шаг, он закатил было глаза, но вдруг выпрямился и с глухим стоном выдернул нож.
Оба гвардейца с отвисшими челюстями таращились на своего командира, даже не заметив, что пленница ринулась в лесные дебри. В себя они пришли лишь после сдавленного окрика Рапакса, который показывал дрожащим пальцем:
– Хватай!..
Преторианцы повиновались, оставив за спиной шатающегося Хищника, чьи доспехи заливал горячий алый поток. Впрочем, они быстро выкинули из головы беду, что приключилась с их центурионом, и теперь с улыбкой мчались по следам девушки, предвкушая плоды погони.
Марк оглядел гвардейцев, которые полукольцом охватили троих всадников, и утомленно покачал головой:
– Ввосьмером на одного?
Эксцинг пожал плечами, знаком приглашая пленника спешиться.
– Мой коллега Рапакс – человек основательный, тем более что все наслышаны о твоей репутации. Ладно, слезай уже и встречай отпущенный жребий, а мы с декурионом сойдем за свидетелей твоей похвальной стойкости.
Марк нахмурился, показывая пустые ладони.
– Кабы у меня был меч, я еще мог бы понять опасения твоего коллеги. С другой стороны, в этом случае ты уже валялся бы ничком на груде собственных кишок, а вся эта мразь билась бы со мной не на жизнь, а на смерть.
Один из гвардейцев шагнул вперед, со скрежетом убирая свой гладиус обратно в ножны.
– А давай, сынок, спускайся да покажи нам, насколько ты ловок без оружия. Только имей в виду, не вздумай отвлекаться на визг твоей сучки, когда ею займется наш центурион. Пока мы будем вбивать тебя в землю, можешь пофантазировать, что и как мы с ней проделаем.
Марк медленно спешился и обернулся к мужчинам, которые обступали его веером. Лицо молодого сотника было белым от гнева. Сохраняя высокую стойку с опущенными руками, он смерил преторианца взглядом, покачал головой и громко вздохнул:
– Ладно. Иди сюда. Избавь меня от этой муки.
Прищурившись, он не спускал глаз с противника, а тот с самонадеянной усмешкой обернулся к своим товарищам.
– Не лезьте, ребята, я сам. Не каждый день выпадает такое счастье: прибить офицеришку!
Сжимая и разжимая кулачищи, он стал надвигаться на будущую жертву.
– Знаешь, центурион, в чем мое преимущество? Вот этими кулаками я пробился из придорожных канав аж до самой гвардии. Уложил народищу мордой в пыль – и не сосчитаешь. Пришла твоя очередь, а начну я с того, что…
Он прыгнул на полуслове, явно рассчитывая усыпить бдительность своей болтовней, и выбросил кулак в лицо Марку, чтобы тот, встав в защиту, потерял инициативу. Отшатнувшись, сотник дал кулаку пролететь на расстоянии пальца и подсек гвардейца под выставленную вперед ногу. Здоровяк только охнуть успел, грохнувшись спиной о землю. А Марк, сунув руку под ворот туники, оборвал кожаный ремешок, на котором болтался охотничий нож, тайком подвешенный вотадинским князем, когда тот помогал снять кольчужную лорику. Припав на колено, центурион ткнул клинком под челюсть гвардейцу, вспарывая яремную вену, и, обливаясь фонтанирующей кровью, выхватил у погибающего меч из ножен. Прочие преторианцы ошеломленно застыли, пока, наконец, один из них не обнажил свой гладиус, напомнив остальным проделать то же самое. Марк вихрем обернулся на солдат и заговорил, обращаясь к фрументарию:
– На твоем месте, гадюка, я бы уже гнал отсюда во весь опор…
В насмешливом удивлении покачивая головой, Эксцинг заставил коня сдать вбок на пару шагов, чтобы не мешать центуриону, который шагнул вперед, вскинув окровавленный нож и кивком показывая на труп гвардейца.
– Всем советую: спасайтесь пока можно, не то уляжетесь рядом!
Отрицательно помотав головой, один из преторианцев воздел меч.
– Не справишься. Мы на тебя сейчас скопом…
Марк улыбнулся, грозя ему клинком.
– Значит, будешь первым.
Между тем Феликс чуть колыхнул коленом, заставляя понятливого Гадеса сдвинуться в сторону, после чего нажал шенкелями, чтобы вороной сделал пару-тройку шагов вперед, сам в то же время прикидываясь, будто вынужден сдерживать испугавшегося коня. Ближайший из солдат повернул лицо к могучему жеребцу, замахиваясь мечом, чтобы припугнуть лошадь вместе с всадником, – и Гадес отреагировал в точности, как его учили: ударом тяжеленного копыта в лицо сбил человека с ног, как кеглю. Выпрыгнув из седла, Феликс шлепнул жеребца по крупу, отсылая прочь, а сам забрал меч у сшибленного умирающего солдата.
– Хватит валять дурака, пока эта парочка не убила кого-то еще! Займитесь наконец делом!
В ответ на ехидные слова Эксцинга гвардейцы рассыпались вокруг офицеров полукругом, и один из них, покачиваясь на цыпочках, чтобы атаковать в любой миг, бросил в сторону, не сводя взгляда с Марка:
– Все хором, на счет «три»… Без рисовки, просто зачищаем… Раз… два…
В последний миг, когда солдаты уже подались вперед, из лесу под треск сучьев вывалился одноглазый варвар, от которого остро разило путом. Он мигом оценил обстановку и, насилу отдуваясь, как после долгого бега, выдохнул своим друзьям:
– Ребята… на мою долю… оставьте…
Марк кивнул, и на его лице начала медленно расплываться улыбка, когда из зарослей выскочил еще один запыхавшийся верзила и занял место рядом. Он обвел глазами солдат, что окружали Марка с Феликсом, и одышливо просипел:
– Князь… ты зря несся… всю дорогу… здесь одни только… детишки…
Последним из лесу появился некто, чей рост превышал первых двух на голову, а то и больше. Несмотря на свой немалый вес, он почти не вспотел после бега и дышал легко, будто на прогулке. Поперек груди он словно игрушку держал чудовищный боевой молот, вымазанный кровью, с налипшими на обух волосами. Забросив оружие на плечо, будто прутик, здоровяк шагнул в полукруг, сформированный преторианцами, и выплюнул сочащиеся ненавистью слова на родном языке:
– Наконец-то! Латиняне, которых можно убивать!
Пока растерянные солдаты пялились на нежданных гостей, Луго махнул рукой, и кованый клюв его страшного оружия впечатался в грудь одного из гвардейцев, сметая того с ног. Перехватив рукоять второй ладонью и высоко взметнув молот, Луго с победным ревом опустил его на шлем незадачливого парня, вбивая его в землю под глухой лязг металла и костяной хруст. Переглянувшись, два сотоварища-варвара разом шагнули вперед, подняв мечи для атаки – но преторианцы порскнули во все стороны, улепетывая от греха подальше, несмотря на свое численное преимущество. За ними кинулся орущий от бешенства Луго, который через полдюжины прыжков настиг самого медлительного и, зацепив плечо серповидным крюком на рукояти, дернул его назад. Предоставив товарищам добивать жертву, он погнался за очередным обезумевшим от страха солдатом. Эксцинг, бросив последний взгляд на разбежавшийся отряд, развернул жеребца, гоня его прочь от поляны, к южному тракту.
Марк тоже не стоял без дела: догнав одного из гвардейцев, он подсек его сзади и, выбив из руки гладиус, отбросил свой меч, после чего выхватил уже окровавленный нож, угрожая вспороть дыхательное горло. Голос его напоминал рычание дикого зверя, и преторианец окостенел от ужаса перед нависшей смертью.
– Моя женщина! Где она?!
Трясущейся рукой солдат ткнул в сторону леса.
– Та… та… там!
Сотник вскочил на ноги, отшвырнул охотничий нож и схватил оба меча.
– Встанешь – сдохнешь!
Он метнулся в заросли, перемахнул через поваленное дерево и, нещадно обдираясь о колючий кустарник, вывалился наконец на небольшую поляну. Там под могучим дубом сидел человек в панцире гвардейского центуриона. Его грудь была залита кровью, что до сих пор сочилась из неширокой, но весьма глубокой раны под нижней челюстью. Марк шагнул ближе, держа меч наготове – а вдруг раненый офицер был частью какой-то уловки? – однако на прогалине царила полнейшая неподвижность, если не считать тягучего капанья крови. Преторианец помотал головой, силясь избавиться от пелены перед глазами, и болезненно рассмеялся, заставив струйку крови бежать быстрее. Голос его был еле слышен, и Марку пришлось нагнуться, хотя слова все равно были почти неразборчивы.
– Так это ты и есть? Чего только не привидится, когда в руке нет меча…
Молодой сотник вставил острие гладиуса в рану под челюстью гвардейского офицера, глядя, как кровь неторопливо заливает металлическое зеркало лезвия.
– Где моя женщина?
Хищник из-под полуопущенных век с минуту разглядывал Марка, сражаясь с обмороком от боли и кровопотери.
– Понятия не имею. Сучка пырнула меня и сделала ноги. Я отправил… за ней… – Вновь раздался каркающий смех; лицо преторианца медленно каменело. – Маленькая девочка… одна в лесу… а по пятам два здоровенных волка. Сомневаюсь… что ей сейчас весело…
Марк на секунду заглянул Хищнику в глаза, затем медленно просунул гладиус вдоль уже готовой раны, пока не уперся в крышку черепа. Затем, рванув лезвие вниз, высвободил меч и, не бросив на труп и взгляда, бесшумно исчез в чаще.
Фелиция не разбирая дороги мчалась среди деревьев, слыша за спиной шум погони. С треском ломая ветки, сквозь подлесок продирались два преторианца. Они безжалостно наверстывали разрыв, который появился у девушки, когда она вне всяких ожиданий кинулась прочь с поляны. На краю одной из прогалин ей встретился высоченный дуб, и Фелиция укрылась за ним, едва успев подобрать полу стулы, когда мужчины проскочили мимо с обеих сторон. Наконец треск сучьев и крики затихли, и Фелиция еще с добрую пару минут озиралась по сторонам, разрываясь между желанием оставаться незамеченной и необходимостью как можно больше оторваться от преследователей. Сейчас их голоса были не очень громко, но все же слышны, и ей пришло в голову, что солдаты, должно быть, остановились и обсуждают, куда она могла деться. Потихоньку звук их речи крепчал, и девушка с ужасом поняла: они не только возвращаются, но и, похоже, догадались, где ее искать. Наконец в лесной тишине раздался до боли знакомый голос, и перед глазами Фелиции без труда всплыла физиономия легионера, который так досаждал ей последние пару дней. Максим.
– Слышь, девка! Ты от нас все равно никуда не денешься! Найдем и отыграемся за подлянку, что ты нашему сотнику устроила!
Второй голос подхватил:
– Эт-точно! Дай только добраться, уж мы из тебя…
Максим перебил напарника:
– Таких, как я, ни одна баба забыть не может. У меня к ним особый подход…
Он обогнул прогалину, и Фелиция чуть ли не кожей ощутила, как его глаза простреливают заросли в поисках ее укрытия.
– А хочешь, смешную вещь расскажу? Той ночью, когда меня сцапали у пивной лавки в Шумной Лощине – это когда я одного придурка зарезал, – так вот, той же ночью арестовали еще одного типа из моего контуберния. Он-де отодрал и удавил местную старуху. Все назвали его «мразью», «зверем» и прочее. А взяли его потому, что возле трупа нашли его же амулет. Вот народ и решил, что шнурок порвался, пока он ее пялил. Парня чуть было на месте не порешили, а потом сунули в гарнизонную каталажку, где с ним под настроение возились дежурные центурионы. Я как раз сидел напротив. Отлично помню, как он все время ныл: мол, я невиновен, меня подставили… Впустую! Из всех я один ему верил. Как думаешь, почему? Догадываешься?
Максим на секунду умолк, выдерживая театральную паузу. Фелицию так и подмывало выкрикнуть лежащий на поверхности ответ.
– Вот именно! Он и впрямь был ни при чем, потому как все проделал я! Эх, вот это была ночка! Сначала мне под руку попался наш тессерарий; я его приголубил так, что любо-дорого смотреть. Потом прокрался за той старушенцией в ее хибару, там отпежил ее по самое не балуй, быстренько смотался к нашей палатке и выудил чужой амулет из мешка. Ну, дальше понятно… Ловкая вышла проделка, скажи? Так что я почти не переживал, когда меня взяли из-за того козла из Четвертой центурии. Да он сам виноват, нечего было ножиком хвастаться… Короче, я сейчас тебя найду, и ты узнаешь, как именно я забавлялся с той старухой…
Решив, должно быть, что догадался, где именно затаилась девушка, он вдруг ринулся в кустарник по ту сторону прогалины, отчаянно треща ветками и сухим хворостом. Фелиция бросилась прочь, инстинктивно маскируясь, надеясь под шумок проскочить мимо возвращающихся преторианцев. Увы, вопли за спиной дали понять, что ее задумка не увенчалась успехом. Отбросив попытки сохранять скрытность, она помчалась во весь дух, отлично сознавая, что ни за что не сумеет обогнать гвардейцев. Девушка неслась в отчаянном порыве, даже не заметив, что у нее на пути стоит какой-то легионер, пока, наконец, не зацепилась ногой о валявшуюся ветку и не шлепнулась ничком у самых его ног. Улыбаясь в ответ на ее ошарашенный взгляд, солдат воткнул копье в землю и протянул руку, желая помочь встать на ноги. Перепуганная Фелиция суетливо поползла назад, тщетно нащупывая уже опустевшие ножны.
– Ну наконец-то! Мы уж с ног сбились тебя вызволять… – Он крикнул за плечо: – Она тут! Я ее нашел!
Первым на зов откликнулся один из преследователей. Вывалившись из кустов, он обнаружил легионера и, тут же выхватив меч, медленно двинулся вперед, зловеще ухмыляясь.
– Быстро отвалил! Эта наша баба, и…
Он вдруг нахмурился, а еще через шаг зашелся хриплым смехом, сообразив наконец, кого видит перед собой.
– Чтоб я провалился! Не иначе кругом все накрылось, коли Третью центурию опять в дело пустили!.. Эй, ты, в трех соснах заблудился? Или снова обделался? Пшел вон отсюда, не то сам уляжешься возле этой сучки!
Он оскалился в злобной усмешке, но обнаружил, к собственному удивлению, что легионер и с места не сдвинулся. Наоборот, выдернув копье из плотного лесного грунта, тот решительно выставил вперед зазубренное лезвие.
– Нет, Максим, не в этот раз. И вообще, ты сильно отстал от жизни… Хабит!
Пока онемевший от изумления подонок хлопал глазами, не понимая, откуда у бывшего сотоварища взялась такая сила духа, из подлеска шумно выбрался очередной легионер, потрясая готовым к броску дротиком.
– Еще один! Охренеть! Децим, это ты, что ли? А у тебя-то когда волосатые шары выросли?!
Легионеры синхронно шагнули вперед, целясь копьями ему в грудь, а заодно и прикрывая Фелицию с обоих флангов.
– Сам вали, не то узнаешь холод римского железа в брюхе!
В ту же секунду сквозь зеленую стену зарослей прорвался тессерарий Тит – и замер, мгновенно опознав, кого видит перед собой. На скулах начальника караула заходили каменные желваки.
– Провернулось-таки судьбы колесико… Нет, вы только гляньте, чем меня боги наградили! Ну все, сейчас я ему кое-что отрежу и в прямую кишку запихаю… Центурия Хабита, ко мне!
Максиму хватило одного мимолетного взгляда на лицо своего бывшего командира, чтобы сломя голову броситься в чащу. Тит только головой покачал да гадливо сплюнул.
– Сукин сын всегда был скор на ноги… Ладно. – Он протянул руку повергнутой в изумление Фелиции, помогая ей подняться. – Ну а тебя, милая, один дружок давно разыск…
Из-за деревьев, с той стороны, куда сбежали преторианцы, раздался отчаянный вопль, захлебнувшийся на верхней ноте, когда работа была довершена. Легионеры шагнули вперед, держа копья наготове, но тут же отпрянули, когда на них из кустов вылезла личность в изодранной тунике, видавших виды штанах в обтяжку и грязных солдатских сандалиях. Одежда и оба меча потемнели от крови кого-то из гвардейцев, попавшего под руку минутой раньше.
– Марк!
Зайдясь рыданиями, Фелиция кинулась ему на грудь. Спустя минуту, в течение которой поляна наполнилась еще парой десятков легионеров, Марк мягко откинул девушку за плечи, озабоченно вглядываясь ей в лицо:
– Ты как?
Она закивала головой, утираясь рукавом столы.
– Да-да, все в порядке, мы оба в порядке, любовь моя…
Центурион нахмурился:
– Оба?..
– Коцидий, спаси и помоги! Нет, вы мне объясните, как у столь умного отца мог появиться такой сын! Марк, ну до чего ты туп во всем, что не касается перерезания чужих глоток!
Встревоженное недоумение молодого сотника переросло в откровенное изумление, когда он понял, что за спинами ухмыляющихся хабитян маячит не кто иной, как Дубн. Верный друг Марка вышел ему навстречу, обвил рукой за плечо и негромко сказал на ухо:
– Если не знаешь, чем пахнет беременная женщина, советую все же подыскать время и принюхаться. И вообще, сдается мне, тебе давно пора оформить отношения и сделать из нее настоящую мать семейства.
Дубн наступил на жало своего копья и, с натугой отломив его от древка, протянул пораженному Марку:
– На вот, как раз сгодится… Чего вытаращился? Наши обычаи забыл? Подаришь этот наконечник в главный день, для ее прически…[21] Ну, положим, вымазать его на счастье в крови гладиатора не удалось, хотя, думаю, сойдет: неподалеку отсюда я проткнул им какого-то скота из тех, кто ее похитил.
– А-а, трибуны Лициний и Скавр! Добро пожаловать обратно в цивилизацию, если, конечно, наша Шумная Лощина заслуживает столь напыщенного слога! – Цветя улыбкой вместо вечной озабоченности, наместник Марцелл вышел из-за стола, чтобы обменяться с гостями крепким рукопожатием. За его спиной легат Эквитий, командир имперского Шестого легиона и бывший префект Первой тунгрийской когорты, с усмешкой вскинул бровь на непривычное добродушие претора. – Я нарочно попросил Эквития поприсутствовать при вашем возвращении, коль скоро он тунграм не чужой.
Легат скромно поклонился, а наместник тем временем продолжал:
– Примите мои искреннейшие поздравления, трибуны! Ваши когорты увенчали себя великой славой, и угроза границам Рима вновь отодвинута на годы и годы вперед!
Лициний отсалютовал, второй рукой протягивая пожилому претору золотую гривну Друста.
– Наместник, сей драгоценный торквес принадлежал вениконскому царю-воеводе. С убитых варваров мы собрали немало ценных украшений, но, думаю, этот ошейник заслуживает твоего персонального внимания.
Марцелл взвесил обруч на ладони, дивясь изящности работы.
– О да, трибун, подобные вещицы окажутся весьма к месту, иллюстрируя новость о нашей победе, когда она достигнет императора… Ну а сейчас, дорогие офицеры, прошу пригубить с нами вина да в подробностях поведать, как же вам удалось добиться этого, откровенно говоря, неожиданного триумфа.
Когда повесть о событиях последних дней была, наконец, изложена, претор с улыбкой откинулся на спинку кресла, удовлетворенно кивая.
– Великолепная работа, трибуны, просто великолепная! Итак, сметены все угрозы для наших границ со стороны вениконов, в то время как вотадины могут отныне восстанавливать свое царство без каких-либо помех с севера или запада. Все это означает, что у нас появилась возможность плотнее заняться землями к югу от Вала, дабы поставить бригантское отребье на их законное место. Они до сих пор контролируют львиную долю территории между здешними крепостями и южными форпостами, и, боюсь, кампания по искоренению сей заразы попортит нам немало крови. В отличие от северных племен, они не вступают в открытые сражения, а ударяют исподтишка, мелкими группами, из засад, в ходе молниеносных набегов… Это я для тебя говорю, Манилий Лициний, ведь именно твоей кавалерии придется гонять их по всей провинции. Итак, приказываю тебе сегодня же выдвигаться в Береговой форт, где ты присоединишься ко Второму легиону и когортам западного Вала, чтобы общими силами перебить распоясавшихся дикарей всюду, где только можно.
Лициний кивком показал, что понял, и Марцелл обернулся к Скавру, даря ему теплую улыбку.
– Ну а что касается тебя, Рутилий Скавр, я вынужден потребовать от твоей когорты вновь пережить военные тяготы. Вплоть до последнего времени я собирался отправить тебя на запад, вместе с кавалерией Лициния, дабы укрепить силы Второго легиона, но пару дней назад от моего коллеги в Бельгийской Галлии пришла просьба прислать подмогу. Мне представляется, что для этой задачи лучше всего подходишь именно ты благодаря уникальному сочетанию навыков и опыта, не говоря уже о происхождении твоих тунгров…
Претор повернулся и, взяв со стола какой-то свиток, слегка повысил голос, отдавая официальное распоряжение:
– Рутилий Скавр! Приказываю твоей части пешим порядком направиться в Арабский Городок, что расположен на восточном краю Вала, и там погрузиться на судно, идущее на Большую землю. По окончании морского перехода осуществить марш-бросок до поселения Тунгрорум, где обустроить укрепленный лагерь, откуда по собственному усмотрению вести любые операции, направленные на уничтожение бандитских формирований дикарей, которые успели зачумить все тамошние земли.
Он бросил на Скавра строгий взгляд.
– Ты, конечно же, задаешься вопросом, отчего для такого поручения понадобились твои люди, хотя буквально в нескольких днях пути от Тунгрорума, в форпостах вдоль реки Ренус, размещены три боевых легиона, которые для того и поставлены, чтобы справляться с тамошними беспорядками. Но в том-то и дело, что германские легионы оказались недоукомплектованы из-за наших потерь в начале текущего года: ведь именно от них забирали пополнение. Мало того, они вынуждены присматривать за слишком большой территорией после многочисленных вторжений варваров, которые в последние месяцы как с цепи сорвались. Впрочем, пока что дикари слишком слабы, чтобы форсировать реку и атаковать целой ордой; зато, если судить по тем письмам, что я получаю, земли вокруг Тунгрорума буквально кишат всяческим отребьем, дезертирами и лиходеями подлейшего толка. Легионы уже пытались справиться с этой головной болью: троекратно высылали отряды ауксилиев все большей и большей численностью, но те либо погибали от варварского меча, либо – как произошло в последнем случае – попросту перешли на сторону врага…
Претор отпил вина, затем продолжил:
– Есть ни много ни мало, а три причины, отчего я решил направить туда твоих людей. Во-первых, наш легат утверждает, что именно тунгры не знают себе равных в деле выслеживания всяческого сброда и его полнейшего истребления… – Скавр подарил Эквитию выразительный взгляд, в ответ на что бывший командир Первой Тунгрийской виновато пожал плечами. – Во-вторых, под твоим началом находится, по сути дела, целая манипула, которой как раз хватит, чтобы справиться с дезертирами и предателями. Ну а в-третьих, кому еще как не тунграм оборонять родные края? Тамошних-то ауксилиев понабрали пес знает откуда, по всей империи, за тысячи миль от тех мест…
Марцелл строго воззрился на трибуна и похлопал по ладони свитком, подчеркивая его важность.
– При решении поставленной задачи ты, насколько возможно, будешь согласовывать свои действия с галльским претором, но в то же время не забывай, что твоя часть полностью автономна от любых гражданских властей. Этот приказ наделяет тебя полномочиями для принятия любых решений, направленных на защиту местного населения от уголовного сброда и иже с ними…
Он невесело улыбнулся.
– Каждая чиновничья тля будет требовать от тебя, Рутилий Скавр, добиться успеха не сходя с места и любой ценой, и вот почему я составил подробнейший письменный приказ, чтобы ты смог сам определять свои оперативно-тактические приоритеты. Ну а коль скоро потребуется не менее десяти дней на подготовку достаточного числа судов для перевозки твоих когорт через Маре Германикум[22], я советовал бы покамест вернуть людей в крепость Холм и дать им попрощаться с близкими. Таковы мои приказы. Да снизойдет улыбка богов на ваши усилия, трибуны.
Наместник кивнул и отвернулся к столу. Офицеры отсалютовали и пошли было на выход, однако в дверях претор их вдруг окликнул. Хмуро поглядывая на восковую табулу, которую держал в руке, Марцелл добавил:
– Есть кое-что еще. Возможно, банальность, тем более на фоне последних недель, но все же с потенциально серьезными последствиями. Несколько дней назад этот форпост посетила пара имперских эмиссаров с особыми полномочиями, о чем трибун Павл и доложил легату Эквитию, когда мы сюда прибыли. По их словам, они разыскивали некоего беглеца от правосудия, который умудрился чем-то расстроить префекта императорской гвардии…
Скавр старательно удерживал невозмутимую маску, про себя вознося хвалу собственной прозорливости, благодаря которой выслал гонца на юг, чтобы загодя уведомить трибуна Павла о результатах миссии центурионов по имени Рапакс и Эксцинг: первый успешно сдох, второй бесследно скрылся.
– Создается впечатление, что оба этих офицера пропали вместе со своим эскортом. Это чистой воды формальность, но я обязан поинтересоваться: не вступал ли кто-то из вас с ними в контакт после того, как они покинули Шумную Лощину?
Ответом был прямой и бесстрастный взгляд, хотя когда заговорил Лициний, его голос подрагивал от старательно сдерживаемого гнева.
– Нет, претор, никто из наших людей их и в глаза не видел. С другой стороны, именно в этот период я потерял двух своих нарочных. Труп одного из них был обнаружен незарытым возле костровища, оставшегося на месте привала небольшого отряда, а тело второго нашли в придорожной канаве милях в пяти к югу. Из-под затылка у него торчал метательный нож, который, по клятвенным заверениям моих оружейников, был выкован в Риме. Я не исключаю, что присутствие имперских сыщиков в наших краях имеет известное отношение к этим двум смертям…
Настала очередь посуроветь Марцеллу.
– Вот оно что… Ну, как бы то ни было, вряд ли есть большой смысл обращаться в Рим за официальными разъяснениями, и коль скоро шпионская парочка действовала через мою голову, я намерен оставить это дело как есть. Они наверняка мертвы. Надо быть откровенно полоумным, чтобы без солидной охраны углубиться так далеко на север, в гнездилище дикарей, да еще в разгар мятежа… – Наместник покачал головой. – Ладно, свободны. Занимайтесь войной, а эту загадку оставьте до лучших времен.
Покинув ставку претора и вновь очутившись в гуще привычной гарнизонной суеты, трибуны обменялись понимающими взглядами, и Скавр медленно, облегченно выдохнул, после чего поделился соображениями:
– Похоже, Павл решил, что лучше иметь в должниках легата с двумя трибунами, чем выкладывать все как есть претору.
Его коллега повел плечом.
– Согласен. Хотя спалось бы куда спокойнее, если б точно знать, куда именно подевался треклятый Эксцинг, а заодно и тот недобитый субчик…
Скавр задумчиво кивнул, устремив рассеянный взгляд вдоль главной улицы форпоста. В дальнем конце ее, у распахнутых ворот, хлопотали караульщики, руководя прибытием конвоя с припасами, который, преодолев долгий марш с юга, впервые после начала восстания бригантов появился в Шумной Лощине. Люди трибуна закопали все преторианские трупы, найденные в лесу, однако что Эксцинг, что последний солдат, охотившийся за Фелицией, будто в воду канули.
– Сдохли, наверное, а может, и в рабство угодили. Обратный путь к Валу тянется на сотни миль, да и проходит он через земли племен, которые нынче сильно не в духе… Что ж, пора к моим когортам, готовиться к походу на запад. Чем меньше у них останется времени на прощание, тем недовольней они станут своим командиром, то бишь мной.
Он повернулся, чтобы отправиться к пехотным казармам, как вдруг остановился.
– Коллега! Раз уж меня бросили на охоту за разбойниками, я был бы признателен, если бы ты не забирал одну из ранее одолженных турм вплоть до нашего возвращения. Знаешь, на лесных опушках, да еще в сумерках, кавалерийский эскадрон порой очень к месту.
Лициний подарил ему кислый взгляд.
– Подумать только, какие у тебя липкие руки: что в них попало, считай, пропало. То, понимаешь, лучников-хамианцев заграбастает, теперь моих конников отдавать не хочет… Кстати, готов побиться об заклад, что полцентурии легионеров, которые Дубн выманил у Павла, ты тоже не вернешь. Ладно, если та турма тебе так понравилась, можешь оставить ее себе. А заодно и декуриона, которого самовольно повысил в чине; пускай командует дальше. Но в обмен… – Скавр вздернул бровь, с интересом ожидая продолжения. – Сдается мне, что твой юный протеже Аквила поставил телегу впереди лошади, обрюхатив нашу докторшу, а коли так, в ближайшие дни надо ждать свадьбы. И не вздумай морочить мне голову чушью про запрет солдатам жениться до окончания службы: мы оба знаем, что чему быть, того не миновать. Короче, если хочешь еще некоторое время распоряжаться моими лошадками, проследи, чтобы меня не обошли приглашением. Не тебя же звать в посаженые отцы? А, друг мой?
– Ты уверена, что это тебе нужно? Хочешь подвергнуть своего центуриона такому риску? Чего ради, спрашивается? Разве…
Игривые слова замерли у Лициния на губах, когда Фелиция вскинула руку, останавливая трибуна.
– «Разве ребенку настолько важен отец»? Ты это хочешь сказать? Так вот, я считаю, это более чем важная причина, раз уж над нами обоими висит угроза смертной казни.
Она говорила тихо, чтобы не услышал жрец, стоявший в дальнем конце принципии[23] крепости Холм. Священнослужителя доставили из Шумной Лощины под охраной двух тунгрийских центурий, но, даже несмотря на такой эскорт, он всю дорогу с ужасом разглядывал враждебные леса и возвышенности, не скрывая своих страхов и крайнего неодобрения всего мероприятия.
Офицер-кавалерист мягко улыбнулся.
– Ты уж прости старому солдату его неуклюжие шутки… Я просто хотел сказать, что одно дело – увлечься человеком, и совсем другое – выходить за него замуж. Твой отец был мне добрым другом, и хотя к твоему жениху я питаю искреннее уважение, с моей стороны было бы непростительным упущением не указать на опасности, которым ты себя подвергаешь, связывая с ним свою судьбу.
Фелиция улыбнулась в ответ, беря в руку его ладонь.
– Гай, при всем твоем воинственном фанфаронстве ты все же ласковый внутри. Ничего, не беспокойся за меня. Я скорее проведу год с Марком, чем всю жизнь кусать локти. А потом… – Она показала на оживленную ватагу сотников на том конце плаца. – Ты когда-нибудь видел более грозных охотников вступиться за даму? Знаешь, я даже ромашек не могу нарвать для венка, чтобы рядом не маячило с десяток добровольных телохранителей. По просьбе Скавра легат Эквитий согласился перевести меня к ауксилиям, тем более что легион уже пополнился новыми медиками. Не вижу, что за опасность может подстерегать меня под крылом тунгров.
Лициний закатил глаза, бормоча себе под нос:
– Ох, не могу, ручищи загребущие… Нет-нет, моя милая, это я не про тебя. Есть тут один типчик, в друзьях у меня ходит… Да, конечно, среди прирученных варваров Скавра ты в такой же безопасности, как если бы сидела под крышей отцовского дома в Риме. К тому же, как ни крути…
Тут двустворчатые ворота распахнулись, и появился Марк, сиявший не только улыбкой, но и начищенной медью оружия, блях и ремней, подчеркивавших чистоту и опрятность свадебной туники. Он отсалютовал примипилу Фронтинию и кивнул соратникам, после чего пересек плац, чтобы встать рядом со своей невестой.
– Ты выглядишь сногсшибательно.
Фелиция терпеливо улыбнулась, опуская вуаль.
– Ты тоже, дорогой. Кстати, тебе запрещается видеть мое лицо, пока нас не объявят супругами!
Лициний расхохотался, не обращая внимания на возмущенно-обиженный взгляд со стороны жреца.
– Если на то пошло, тебя вообще полагалось бы опекать сегодня респектабельной матроне-покровительнице, заместо которой у нас отыскался лишь примипил, который сроду не улыбался, хоть ты ему мечом пригрози. Я уж не говорю про отсутствие ворожеев для ауспиций, да и самого жертвенного животного я что-то не вижу, хотя по его печени и читают знамения.
– Мы любим друг друга, трибун, и мне этого достаточно. Даже сегодня.
Кавалерист скупым кивком признал за ней победу.
– Да пребудут эти чувства с тобой как можно дольше. А действительно, как знать, ведь предстоящий поход в Германию и впрямь может снять с тебя груз опасений за будущее. Ну а теперь, коль скоро мы не становимся моложе с каждой преходящей минутой, не стоит ли начать?
Он предложил ей локоть.
– Пойдем, милая, пора отвести тебя к вон тому нахохленному жрецу. Все десять свидетелей под рукой, можно уже соединять ваши с Марком правые ладони и грызть освященный хлебец…[24]
Позже, когда обряд завершился, счастливая пара покинула принципию, пройдя под аркой из мечей – сначала только офицерских, а затем и всех ауксилиев Девятой центурии, – после чего попала под традиционный дождь из орехов, которые горстями швыряли в воздух десятки ликующих солдат. Сидя за пиршественным столом, гости на все лады обсуждали эпопею Дубна с его отрядом, когда те кинулись на север вызволять украденную Фелицию. Раскрасневшийся Юлий, который на протяжении нескольких лет был командиром верного друга жениха, погрозил своему бывшему подчиненному куриной ногой и громче обычного заорал:
– Только тебе, Дубн, могла вмятешиться в голову мысль послать в самую гущу дикарского мятежа кучку трусливых дорогостроителей! Все слабосильные как на подбор, палатку разбить не смогут! Сам тоже хорош! Еще рана на брюхе не зажила, а он опять в драку лезет! – Багроволикий сотник поднял свой кубок. – За тебя, коллега! Я салютую размеру твоих мохнатых бубенцов, но – чес-слово! – ты когда-нибудь навсегда уляжешься мордой вниз, если не научишься думать!
Будь Дубн помоложе и не столь опытен, он, наверное, ощетинился бы на такой намек в адрес собственной опрометчивости, но сейчас, успев заработать чин центуриона, лишь неторопливо отпил вина. Фелиция вполуха прислушивалась к застольному гомону, предпочитая просто радоваться, что Марк наконец-то с ней. А ее спаситель взял слово:
– Может, ты и прав. Может, мне и в самом деле надо лучше обдумывать свои поступки. Но знаешь, я не буду сидеть сложа руки, если друг в беде. Да я бы в одиночку пошел выручать его женщину, хоть затянись у меня рана, хоть нет. И плевал я на последствия, катись они все к Гадесу.
Он впился глазами в насмешника, скупой улыбкой бросая тому вызов. Но умудренный годами Юлий лишь серьезно кивнул, вновь поднял свой кубок и, убедившись, что все взгляды прикованы к нему, громогласно заявил:
– Соратники! Тост! Я пью за человека, благодаря которому наш побратим не остался сегодня без невесты! За моего друга и собрата по оружию, за Дубна, чьи колокольцы дадут фору любому из всей манипулы!
Когда офицеры вновь уселись, Фелиция, увидев, что настал момент, когда военным надо дать волю отметить праздник на свой собственный экстравагантный лад, откланялась, ссылаясь на усталость, что было встречено хором сочувственно-понимающих возгласов. Марк взял ее под локоть и повел из залы, благодарно кивнув трибуну Скавру. Центурионы проводили свежеиспеченных супругов взглядом, многозначительно ухмыльнулись друг другу, и кубок поднял Ото, чья испещренная шрамами физиономия едва не лопалась от веселья.
– Чего скалитесь, олухи? На то она и брачная ночь! А потом, нашему Марку надобно набрать задатку, дамочка-то скоро и в седле держаться не сможет!
Дубн дал ему дружеского подзатыльника, пригнулся под ответным боковым в висок и поднял собственную чашу.
– Песня! Давай, Кастет! Давай, пьяное рыло! Начни, а мы подхватим!
Ото смерил его притворно-бешеным взглядом, откинул голову и взревел:
- Сегодня выжил я в бою, а завтра вновь в походе!
- И мне плевать, кого барать, хоть хряка в огороде!
Сотники как один подхватили последнюю строку запевки, вынудив своей дикой какофонией усмехнуться даже Скавра.
- А все потому, что я тунгр!
Оставив коллег голосить в свое удовольствие, шатающийся Юлий поднялся, чтобы плеснуть вина Дубну – но был неприятно поражен, когда тот вдруг прикрыл чашу ладонью. Вздернув бровь и наклонившись к уху молодого центуриона, бывалый солдат крикнул, перекрывая гвалт:
– Что, уже поплохело? Или ихней светлости из другого урожая подавай?
Дубн мотнул головой.
– Да нет, просто половины хватит, я так и так водой разбавляю. Мне ведь завтра топать на восток в компании полудюжины трусливых дорогостроителей. Ноют и ноют, возьми, дескать, с собой…
Юлий недоуменно вытаращил глаза, но Дубн уже отмахнулся.
– Да не бери в голову, просто я кое-что пообещал одному парню на Северном тракте.
Ото вновь запрокинул голову, ревя очередной куплет, пока соратники пили за его здоровье. А за стенами, на освещенной факелами улице, где стонущий над крышами ветер разносил звуки разудалой песни, Фелиция по пути к казарме Девятой центурии обернула к мужу лицо и, замедлив шаг, ласково улыбнулась:
– Возвращайся к ним, Марк. Я что-то устала сегодня, прямо с ног валюсь, а ты иди, повеселись еще с друзьями. Они приняли тебя в свою семью, так что надо быть рядом при всякой возможности.
Молодой центурион вернулся в трапезную, где его встретил хор скабрезных шуточек, крутившихся вокруг очевидного факта, что он не смог удовлетворить женщину. Удрученно усмехаясь, Марк принял чашу из рук Юлия.
– Раз уж ты решил вернуться, Два Клинка, спой нам!
Под настойчивые подталкивания в спину Марк вышел вперед, отхлебнул вина и во весь голос выдал одну из строчек, которую часто слышал от своей центурии на марше:
- Я вернулся из похода, сладок звон из кошелька!
- Эх, держись теперь, молодка, член торчит до потолка!
До Фелиции, стоявшей возле окна казармы, донесся звонкий голос мужа. Тихонько улыбнувшись, она положила ладонь на округлившийся живот и медленно пошла в семейную комнату.
– Все равно, жизнь или год, любовь моя, пусть каждая секунда будет для нас драгоценна…
Ветер с моря уже кусал лицо холодом, когда Клодия закончила прибираться в гостевом домике Берегового форта. Как всегда, нещадно ныли ноги после целого дня возни в поварской и беготни по всяческим поручениям. Она ступила на улицу, тускло освещенную факелами, и замерла при виде парочки недвусмысленно ухмыляющихся кавалеристов, которые только что вывалились из лавки, где торговали знаменитым во всем викусе элем. Испуг девушки лишь раззадорил пьяную солдатню. Один из них остался стоять, почти ничего не соображая, а вот второй, плотно сбитый начальник караула, чей похотливый взгляд Клодия уже давно ловила на себе, направился к ней развинченной походкой. Перегородив девушке путь, он выставил на нее палец и нагло оскалился.
– Что ты все корчишь из себя недотрогу? Он давно уже труп, нет его, поняла? Давай, допусти до себя, и вспомнишь давно позабытое. К тому же у меня все равно больше…
Вдруг, без малейшего предупреждения, из соседней тени появился какой-то пехотный центурион. Встав между девушкой и приставалой, он положил тяжелую ладонь тому на грудь. Вторая, спрятанная за спиной рука уже была сжата в кулак, о чем кавалерист и не догадывался.
– Ей твои пьяные знаки внимания неинтересны. Иди проспись сначала, может, потом чего выйдет.
Пьяница пошатнулся, но затем выпрямил спину и взялся напирать, тыча пальцем в незнакомого сотника.
– Да пошел ты! Всякая пешая тварь мне указывать будет! Да я вас всех сейчас…
Клодия недоуменно заозиралась и обнаружила, что невесть откуда взялись еще полдюжины суровых легионеров, явно настроенных поддержать своего центуриона. А тот вдруг поклонился ей уважительно и заговорил, не обращая внимания на шатающегося конника:
– Прости, сейчас отправим его баиньки и можно будет заниматься своими делами.
Читать бесплатно другие книги:
