Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria Михальский Вацлав

– Да-да, конечно. Круассаны, кофе, джем? Все как обычно?

– Как обычно.

Так и окончилось их чудесное пребывание в чудесном городке Труа. Хозяйка гостиницы Мари даже всплакнула, когда ее гости отъезжали на своем шикарном авто.

– Хороший городок, славные люди, – задумчиво сказала Мария при выезде из Труа на трассу до Марселя. Сняв с руля правую руку, она троекратно перекрестилась чему-то своему, тайному.

Долго ехали молча.

– Должны успеть на корабль, – наконец произнес Павел, который мысленно уже был у себя дома в Америке.

– Успеем, не беспокойся, – угадав его состояние, холодно ответила Мария. – У нас до отплытия девять часов. Я поднажму?

– Поднажми, но в рамках разумного.

– Угу. В рамках разумного…

С двадцатиминутным перерывом на легкий обед в одном из придорожных бистро, за Лионом, дорога от Труа до Марселя заняла восемь часов. На территорию марсельского порта они въехали за сорок пять минут до отплытия. Трапы еще не убирали, но работяга-буксир уже прилаживался к белому многопалубному гиганту, чтобы тащить его из бухты в открытое море.

Павел взошел на борт последним из пассажиров. Убрали трапы. Подняли якоря. Мягко подергивая тросы, буксир пытался стронуть корабль с места. Наконец он плавно сдвинул похожий на айсберг белоснежный лайнер, ярко расцвеченный многими огнями, и потянул его на чистую воду.

Мария помахала любимому платочком, промокнула слезы, подождала в бездумном оцепенении еще четверть часа, пока белая громада лайнера не растворилась в сумерках на выходе из глубоководной марсельской бухты.

На пирсе пахло соляркой, наверное, нанесло от буксира, но все равно влажный воздух из бухты был напоен свежестью моря. «Вот и кончен бал, – вздохнув всей грудью, подумала Мария. – То ли было, то ли не было? Дай бог, чтобы было!»

Когда она выезжала с территории порта, дорогу ей неожиданно преградило такси, водитель которого зачем-то тут же вышел из машины. Мария с возмущением последовала его примеру.

– Вы что позволяете себе, мсье?!

– Мадам Мари! Как я рад вас видеть!

– Господи! Да это вы, Жак?!

– Узнали? Спасибо.

– Здравствуйте, дорогой Жак, – Мария протянула таксисту руку.

– Мадам Мари, время вас не берет! – восхищенно воскликнул таксист Жак, с которым они сотрудничали в войну. – Вы из Парижа?

– Из Парижа и опять в Париж. О-о! – вдруг сообразила Мария. – А вы не могли бы отогнать мою машину в Париж? А я бы поехала поездом. Кажется, есть вечерний поезд?

– Да, мадам, уходит через два часа тридцать минут. Утром будете на Лионском вокзале Парижа.

– Чудно! Тогда оставьте где-то здесь свое такси и вперед!

– Вон наша стоянка. Ребята присмотрят, – сказал Жак.

Меньше чем за пять минут, разобравшись со своей машиной, Жак сел за руль автомобиля Марии, и они поехали на железнодорожный вокзал.

– Как поживает господин Руссо, у которого мы покупали автомобиль?

– Все так же, мадам, без изменений.

– И он без изменений, и вы без изменений. А как же Сопротивление? Как ваши военные заслуги перед Францией?

– О, мадам, кому это нужно? – саркастически усмехнулся Жак. – Про войну все забыли.

– А я помню. И о вас, и о господине Руссо. Вы ведь каждый день рисковали жизнью.

– Мадам Мари, все стараются не вспоминать об этом. Как у нас говорится: оказанная услуга уже не считается услугой. Я даже прочел в газете, что вспоминать военные заслуги сейчас считается неприличным. Что вы хотите? Даже де Голля и того сразу же после войны отправили в отставку. И Черчилля! Рузвельт умер… Один Сталин удержался на своем посту. Тех, кто отсиживался в кустах, в сотни раз больше, чем тех, кто сопротивлялся. Вот трусы и взяли верх. Говорят, так всегда бывает. Кто-то мне сказал поговорку: «Победитель не получает ничего». Похоже, так было всегда, испокон веков.

– Наверное, вы правы, – терпеливо выслушав тираду косого Жака, сказала Мария, – жизнь забывчива.

На том они и подъехали к вокзалу. Мария купила билет в спальный вагон класса люкс.

– А что же нам делать два часа? – спросила Мария по-французски. – О, балда! Чуть не взяла грех на душу! – стукнув себя костяшками пальцев по лбу, добавила она по-русски. – Мсье Жак, – перешла она на французский, – давайте съездим на кладбище, я проведаю своих близких.

– Конечно, – с готовностью отвечал Жак, – времени у нас достаточно.

Жак сел за руль, а Мария на переднее место рядом.

– Водить вашу машину – одно удовольствие! – восторженно сказал Жак по пути. – А я не заработал за всю жизнь даже на хорошую машину.

– У вас еще все впереди.

– Ну да, – усмехнулся Жак, – все впереди, только хвост позади, – такая есть песенка!

– Не слышала.

Жак напел песенку, что-то вроде детской считалки.

– Хорошая, – усмехнулась Мария.

По пути на кладбище они проехали мимо особняка Николь, два окна в котором светились. Мария давно подарила этот дом Клодин, а окна светились, наверное, потому, что в доме жила прислуга. Без людей дом быстро мертвеет.

Кладбищенские ворота были приоткрыты.

– Здесь совсем недалеко от входа, – сказала Мария.

Жак вышел из машины, распахнул ворота и вернулся.

– Заезжать не надо, – сказала Мария, – только посветите мне на дорогу.

Жак включил дальнее освещение. Мощные потоки желтоватого света вырвали из тьмы ряды надгробий.

Когда Мария подошла к могиле супругов, Жак вежливо переключил свет на ближний, чтобы не мешать ей побыть в одиночестве.

«Привет, Николь! Привет, Шарль!» – мысленно приветствовала супругов Мария и положила купленные на вокзале белые хризантемы на край надгробия Николь.

На кладбище, как всегда, было зябко и сыро. Где-то в его черной глубине, громко хлопая крыльями, умащивались на ночлег какие-то большие птицы, может быть, вороны, которые живут на белом свете триста лет.

Когда Мария вернулась к машине, Жак закрыл скрипучие кладбищенские ворота, и они поехали на вокзал.

– Я знаю, эта Николь дала по морде офицеру гестапо, – взволнованно сказал Жак. – Это весь город помнит. Настоящая жена генерала! Настоящая француженка!

– Да, она оказалась настоящая, – печально подтвердила Мария, вспоминая о том, как славно они с Николь купались на лошадях в Тунисском заливе; как жила она девочкой в ее губернаторском дворце; как красиво расшивал седла серебром и золотом умелец-мавр. Как гордо сказал ей о себе этот старый мастер: «Я был лучший басонщик во всей Мавритании, а теперь на всем Ближнем Востоке». И тогда на всю жизнь запомнила Мария, что, оказывается, есть такая профессия – басонщик, человек, расшивающий седла золотыми и серебряными нитями. И, оказывается, этой профессией можно гордиться и посвятить ей всю свою жизнь.

Теперь Мария Александровна думала, что подлинных мастеров в каждой профессии одномоментно живет не больше, чем человек по пятьсот на всей земле, а бывает, что и того меньше.

Поезд уже ждал их на перроне. Жак поднес ее саквояж к литерному вагону, отличавшемуся от других только номером 9. Что ни говори, а французские буржуа научились не выпячивать свои богатства, не колоть в глаза роскошью, не унижать, походя, малоимущих. Старая буржуазия на то и старая, чтобы быть умной.

– Простите, чуть не забыла, – Мария полезла в дамскую сумочку, – вот моя визитка. Здесь точный адрес и телефон. Жду. – Она протянула руку таксисту Жаку.

– Мадам Мари, вы что, не возьмете с меня расписки?

– Какой расписки?

– Насчет вашего авто.

– Жак, вы шутите? Мы с вами дали друг другу расписки еще в те времена, когда рисковали своими шкурами, когда вывозили из Франции солдат-мальчишек на яхте «Николь». Вы что, не помните?

– Помню, – глухо сказал Жак, – но сейчас времена другие.

– Для нормальных людей нет. Я так полагаю.

– Я вас никогда не забуду.

– Тогда вперед! – Мария пожала теплую сухую кисть руки таксиста Жака и ловко поднялась в тамбур. Она доверяла людям, ладони которых не потели. И, пожимая руку таксиста, как бы еще раз удостоверилась, что поступает правильно.

Это был Vagon-lit[5] – спальный вагон класса люкс. Мария сразу отметила, как хорошо здесь пахло – и чабрецом, и душицей, и лавандой. У того, кто комбинировал этот запах, было весьма тонкое обоняние. Встретил Марию еще в тамбуре, сразу взял у нее саквояж, и проводил до купе рослый импозантный мужчина в светло-серой форме железнодорожника. Он был такой представительный и такой торжественный, что его вполне можно было принять за генерала или адмирала.

– Прошу вас, мадам, – правой рукой с саквояжем открывая пошире дверь в купе, а левой тут же подкрутив свои роскошные черные усы, с пафосом произнес он. – Позвольте представиться: бригадир поезда Луи Анри Филипп. К вашим услугам, мадам. Вам показать кнопки вызова?

– Спасибо. Я в курсе ваших кнопок.

– Очень приятно, мадам. Через четверть часа я пришлю проводницу.

В памяти Марии промелькнул давний рассказ покойного мужа о сиротском детстве в пансионе, и она подумала, что бригадир Луи похож на дядюшку Антуана – жуира, что расчесывал свои роскошные усы специальной деревянной расчесочкой, а его круглый животик туго обтягивала жилетка. Она вспомнила не только слова, но и интонации чуть хрипловатого голоса Антуана: «Эх, до чего хотелось мне хлопнуть дядюшку по круглому, как мяч, животику! Поэтому я и выслушивал его поучения, сцепив за спиной руки, словно узник».

Мария едва расположилась, как поезд тронулся. Поплыли мимо огни вокзала, чугунные столбы с фонарями электроосвещения на малолюдном перроне. Один такой чугунный столб когда-то навечно закрыл Антуана, уезжавшего на войну, в Париж. За убежавшим назад перроном потянулись железнодорожные пакгаузы, потом и они растворились во тьме. Мария задернула плотную шторку на окне. Что ж, завтра утром она будет в Париже… без Павла. Он слишком неожиданно ворвался в ее жизнь, как дар Божий, – иначе она и не расценивала его внезапное появление. «Порадовалась – пора и честь знать. Господи! Если бы…» Она подумала о маленьком поэте из Труа, авторе, наверное, хороших стихов и… одиннадцати детей! «Если бы всемогущий Бог дал ей хоть одного! Нет, лучше об этом не думать…»

Через четверть часа в дверь купе негромко постучали.

– Войдите, – разрешила Мария.

И, о чудо! Ее взору предстала их николаевская горничная Анечка Галушко. Рыженькая, кудрявая, пухленькая, белокожая, с веселым быстрым взглядом зеленовато-серых глаз с чуть припухшими веками и, как всегда, поблескивающим кончиком аккуратного остренького носа.

Будучи не из робкого десятка, Мария Александровна все-таки оторопела. Ей в ту же секунду вспомнился экспресс «Николаев – Санкт-Петербург». Вспомнилось, как они с мамой и горничной Анечкой ехали «присмотреться к Питеру», куда папа приглашали товарищем военного министра[6]. Вспомнилось, как звякала серебряная ложечка в тонком стакане в серебряном бабушкином подстаканнике. Тогда они взяли в дорогу много своего домашнего, привычного и для них, и для их любимой горничной, маминой тезки Анечки.

– Аннет, – сделала книксен проводница.

«Боже мой, еще и Аннет! Чудеса твои, Господи!» Мария Александровна и прежде отмечала, что на свете много похожих людей, с типическими чертами лица и формами тела.

– Прикажете ужин? Кофе? Чай? – протараторила рыженькая Аннет.

«Господи, и тараторит точь-в-точь, как Анечка!»

– Пожалуйста, пока присядьте в кресло, – указала ей на место против себя Мария Александровна.

Проводница послушно присела, хотя по лицу ее промелькнула тень недоумения.

– Видит бог, у меня в детстве была абсолютно похожая на вас знакомая. Вы ее копия. Поете? – неожиданно спросила Мария Александровна.

– Что, мадам?

– Я спрашиваю: вы хорошо поете?

– Говорят, неплохо, – смущенно ответила Аннет.

– Вот и она была певунья. Послушайте, а у вас в поезде найдется бутылка красного вина провинции Медок? Желательно довоенного урожая.

– Пойду спрошу, – резво вскочила на ноги Аннет.

– И два бокала, – крикнула ей вдогонку Мария Александровна.

– Есть одна бутылка Медок тридцать восьмого года, – доложила минут через десять Аннет.

– Тридцать восьмого? – Мария Александровна задумалась, как бы припоминая. – Да, это был год хорошего урожая. Несите вино, два бокала, сыры.

– Сыры ассорти?

– Можно.

– Разрешите исполнять, мадам?

– Да.

«Бывает же такое… До чего живо я вижу сейчас тот экспресс на Питер, маму, Анечку. Само Провидение послало мне эту Аннет».

Проводница принесла заказ.

– Открывайте, – Мария указала глазами на бутылку.

Аннет ловко откупорила вино.

– Наливайте в оба бокала.

Аннет послушно налила бокалы до половины. Столик купе чуть подрагивал от хода поезда, и рубиновое вино играло в бокалах при ярком свете электрических ламп.

– Ты можешь оказать мне любезность? – вдруг неожиданно для самой себя, перейдя с проводницей на «ты», властно спросила Мария Александровна.

– Да, мадам, конечно.

– Садись, выпьем.

– О, мадам, меня уволят… – прошептала Аннет, и ее хорошенькое личико вмиг стало пунцовым. – Старший проводник…

– Луи?

– Нет, мадам, Луи – бригадир поезда. Луи главнее.

– Пойди позови его.

– Но, мадам…

– Пожалуйста, позови.

Выходя из купе, Аннет пожала полными плечами, как бы давая понять, что она привыкла к причудам богатеев, а другие в ее вагоне не ездили.

– К вашим услугам, мадам! – вскоре появился на пороге купе Луи Анри Филипп, и тут Мария Александровна опять обратила внимание на его кругленький, обтянутый жилеткой животик. Ей невольно захотелось хлопнуть ладошкой по нему.

– Я графиня Мари Мерзловска, – сказала она, подавая свою визитную карточку бригадиру Луи.

– Очень приятно, мадам, – с глубоким поклоном приняв визитку, отвечал тот.

– Понимаете, какое дело, я вижу, вы мудрый человек, господин Луи Анри Филипп… – Мария взяла долгую паузу.

Бригадир машинально подкрутил свои роскошные черные усы. Ему весьма польстило, что он мудрый. Чего-чего, а уж дураком он не считал себя никогда.

– Господин Луи, – наконец прервала актерскую паузу Мария, – ваша проводница Аннет моя двоюродная племянница. Я помню ее маленькой девочкой. Жизнь давно разлучила меня с ее родственниками. Я буду признательна, если вы разрешите Аннет посидеть полчасика с двоюродной теткой, поболтать, пригубить вина за встречу. Кстати, это вино с виноградников моего покойного мужа. Так вы не против?

– Еще бы, мадам! Ради бога! – настороженно ответил Луи.

– Тогда вы свободны, бригадир Луи, а Аннет я сильно не задержу, не беспокойтесь за нее.

Бригадир церемонно раскланялся, ввел в купе красную от смущения Аннет, подмигнул ей так, чтобы не видела богатая пассажирка, и прикрыл за собой дверь купе.

– Ну вот, и все в порядке, – улыбнулась девушке Мария.

– Что вы, мадам? Откуда у меня французская графиня в родне? Луи меня знает, как облупленную… Он прекрасно знает, что я из русских эмигрантов.

– Из русских?

«Бывают странные сближенья», – сказал Александр Сергеевич Пушкин на все времена. Были, бывают, будут.

– Из русских, – подтвердила Аннет.

– А я кто, по-твоему? Китаянка? – вдруг привстав от волнения, спросила Мария Александровна по-русски.

– Вы русски? – уловив знакомый ей с детства строй речи, изумленно спросила Аннет.

– Ты понимаешь по-русски?

– Плехо понимай… понимай.

– Понятно. Понимаешь, но плохо. Тогда я перейду на французский. Садись и давай все-таки выпьем. За знакомство! – Мария Александровна подняла свой бокал. Аннет послушно взяла свой. Они звонко чокнулись и отпили по несколько глотков.

– Очень вкусное! Я никогда не пила такое вино, – простодушно сказала Аннет.

– Да, это хорошее вино. Расскажи о своей семье.

– Папа и мама у меня были русские. Они приехали в Марсель в девятнадцатом году.

– Ты не помнишь, из какого города или губернии?

– Я очень хорошо помню, такое красивое греческое имя – Херсон.

– Херсон?! Да у меня Нюся из Херсона! – воскликнула Мария по-русски и тут же перешла на французский. – Мои родители и я жили в городе неподалеку от Херсона, в Николаеве. Так что мы земляки. Давай выпьем.

Они чокнулись и отпили по глотку терпкого сухого вина.

– Расскажи о семье.

– Мама и папа еще молодые приехали в Марсель. Потом родилась я. В России папа работал врачом по женским и детским болезням, а здесь ему не разрешили работать. У него не было французского диплома. А я была маленькая и жуткая плакса. Мама убирала в богатых домах, а папа работал грузчиком в марсельском порту. Он был очень сильный. Я родилась в двадцать шестом году, а в сорок втором они погибли, в сорок втором… – Аннет смолкла, справляясь с волнением.

– А что случилось?

– Их расстреляли боши, гестаповцы. В тридцать восьмом мы купили маленький домик в стороне старого кладбища, с маленьким лоскутком земли. Папа все умел делать сам, и он очень украсил домик и привел в порядок наш крохотный сад. Была ночная облава. У нас в подвале прятались бойцы Сопротивления – русский и еврей, совсем молодые, оба раненые. За два дня до этого их к нам привезли те, у кого они были раньше. Побоялись держать их у себя, а папа разрешил. Ну вот, боши всех расстреляли. Наверное, кто-то донес. И солдат расстреляли, и маму с папа. А я в ту ночь первый раз не пришла ночевать домой, осталась у своего парня, – его родители уехали к родственникам в Авиньон. Вот так чудом я спаслась. Мне еще шестнадцати не было.

Помолчали под стук колес.

– А где ты живешь сейчас?

– Снимаю угол.

– Нет, мадам. Кому я нужна, бесприданница? Мужчины сейчас в большой цене. Говорят, так всегда бывает после войны.

– Угол, говоришь?

– Да, койко-место.

– Это мне знакомо. Я тоже когда-то снимала койко-место.

– Вы?!

– Да, Анечка. – В памяти Марии промелькнул марсельский особняк Николь, который она давным-давно подарила Клодин. – А, впрочем, зачем тебе особняк? – вдруг вслух продолжив ход своих раздумий, сказала Мария по-французски. – Может быть, ты хочешь учиться?

– Конечно, хочу, – вспыхнула Аннет, – кто же не хочет?!

– А кем ты хотела бы стать?

– Когда я была маленькой девочкой, я всегда лечила своих кукол. Я всегда мечтала стать, как папа: врачом по женским и детским болезням. Но какое это имеет значение… учебу мне не поднять.

– Ничего, как-нибудь поднимем, – неожиданно для самой себя приняла решение Мария, и знакомый холодок пробежал в ее груди. – В Сорбонне?

– Мадам, моя мама говорила на русски: «Не дал бог на свиня рок».

– Не дал бог свинье рог, – да, это по-русски, – засмеялась Мария. – Давай еще выпьем. За Сорбонну! – воодушевленно добавила она, чокаясь с Аннет.

Девушка растерянно пригубила вино, по ее ошалевшим серо-зеленым глазам было понятно, что ей ничего не понятно. Ровным счетом ни-че-го.

– Извини меня, Анечка, – меняя тон с бравурного на задушевный, сказала Мария. – Ты не сочти меня за богатую идиотку. Просто я не каждый день встречаю девушек, как две капли воды похожих на тех, что были со мной еще в те давние времена, когда я жила в России. А в ту ночь, когда погибли твои родители и бойцы, я тоже могла погибнуть, но Бог меня надоумил еще на рассвете того дня уплыть на яхте в открытое море. Так что мне все это очень близко. Ты меня поняла?

– Чуть-чуть, мадам.

– Ты как много работаешь?

– Двое через двое, мадам. В смысле двое суток работаю, двое отдыхаю.

– У тебя есть парень?

– Скорее нет, чем да, мадам.

– Ты хочешь учиться в Сорбонне и через шесть лет стать врачом по детским и женским болезням?

– Мадам Мари, вы фея?

– Нет, просто у меня есть средства, и я хочу, чтобы ты стала врачом, как твой отец.

– Но, мадам Мари, все это так странно…

– Странно? Нет. Не более, чем вся наша жизнь. Хорошо, Аня, я разъясню тебе свою мотивацию. Наливай.

– Но, мадам, мы скоро прикончим бутылку…

– Наливай.

Девушка налила в бокалы красного вина провинции Медок. От хода поезда вино в бокалах играло и отсвечивало, как живое.

– Сегодня я проводила из марсельского порта в Америку любимого человека. Мы не виделись двадцать семь лет. Он тоже русский из России. А встретились, как и с тобой, совершенно случайно на Монмартре. Ты ведь была на Монмартре?

– Нет, мадам. У нас, у поездных, не бывает много времени. Только по ближним к вокзалу магазинам мотнемся и опять в Марсель.

– Ты, кажется, не очень меня понимаешь? – внимательно взглянув на собеседницу, сказала Мария.

– Не очень, – едва слышно пролепетала Аннет.

– Деньги, конечно, играют в нашей жизни важную роль. Но есть многое поважнее денег. В твои годы я тоже была без гроша в кармане, и мне помогли выбраться из бедноты чужие люди. Наливай.

Аннет послушно разлила по бокалам остатки вина.

Выпили и в первый раз попробовали сыры.

– Слушай, время позднее, завтра у нас с тобой куча дел, пойди позови бригадира Луи.

Аннет вышла из купе и вскоре привела Луи.

– Бригадир Луи, я дала вам свою визитку?

– Да, мадам.

– Мсье Луи, есть обстоятельства, по которым Аннет завтра останется в Париже. Вы справитесь без нее?

– Как надолго, мадам?

– Навсегда.

– Но, мадам…

– Вас интересует неустойка?

– Меня нет, но кампанию может заинтересовать…

– Сколько?

– Не понял, мадам… – Луи покраснел, его левый ус задергался кверху.

– Сколько я должна заплатить?

– Но, мадам…

– Аня, оставь нас на минутку, – сказала Мария по-русски.

Девушка вышла из купе.

– Сколько?

– Мадам, – бригадир Луи выпрямился, подобрал живот, горделиво поправил задравшийся ус, – я не возьму ничего.

– Достойно, – похвалила его Мария, – но имейте в виду, если возникнут сложности, я готова соответствовать хоть банковским чеком, хоть наличными. Позовите Аннет.

Бригадир выглянул из купе и пропустил в него свою подчиненную.

– Аннет, господин Луи благородный человек. Идите работайте. Завтра утром мы вместе сойдем на Лионском вокзале.

Ошарашенная Аннет и гордый собою Луи покинули купе. Мария закрыла дверь на задвижку и стала готовиться ко сну.