Черный скоморох Шведов Сергей

Камни действительно горели теперь красным огнем, в этом Пигал мог убедиться собственными глазами. Правда, никакого удовольствия от созерцания Сагкховых слез он не получил, и это еще мягко сказано. У Пигала появилась твердая уверенность, что его молодой спутник безумец, и это еще в лучшем случае. А о худшем ему просто думать не хотелось. Но думать было надо, чтобы спасти не только свою жизнь, но и цивилизацию Светлого круга. Опытному магистру Белой магии было совершенно ясно, что слезы Сагкха реагируют подобным образом на испускаемое невидимым источником Зло. И именно Зло ищет за пределами Светлого круга выгоревшая под воздействием посланца Черной плазмы душа несчастного князя Тимерийского. И он, как лишенный разума мотылек, летит на свет дьявольского огня, увлекая за собой и Пигала Сиринского, совершившего в своей жизни только одну глупость, оказавшуюся роковой как для него лично, так и для всего разумного и доброго во Вселенной. Что мог предпринять в этой во всех отношениях патовой ситуации Пигал Сиринский? Сесть на корточки, посыпать голову пеплом и взвыть дурным голосом? Или, собрав волю в кулак и опираясь на накопленные знания, хотя бы попытаться противопоставить себя самого расползающемуся по Вселенной Злу? Плотина из магистра, что и говорить, хлипкая, и сметена она будет, скорее всего, в мгновение ока. Зато никто не посмеет сказать, что магистр Пигал Сиринский уронил себя как человек и как ученый. Если, конечно, будет кому оценивать его стойкость. В этом магистр как раз сомневался. И сомнения порождали в его душе тоску, начисто лишавшую сил и разъедавшую словно кислотой готовность к сопротивлению.

– По-моему, там впереди свет.

Очень может быть, князь прав, но сиринский дознаватель не испытал по этому поводу радости – да, впереди был свет, но это был свет Зла. Хотя ничего страшного пока что не случилось. Пигал мог теперь без труда различать и спину князя, и свои собственные руки, которые сильно дрожали, вероятно от голода.

– Кажется, достойнейший, мы добрались до разума этой планеты.

Князь улыбался, но сиринцу даже эта, вполне вроде бы добродушная улыбка внушала опасения. Чему он радуется, этот раб Черной плазмы, быть может, тому, что обрел родственные по Злу души во Вселенной?

Души на первый взгляд производили вполне благоприятное впечатление. Пигал всегда питал слабость к людям небольшого роста, ибо физическая слабость, как правило, компенсировалась изощренным умом. Карлики уступали магистру в росте, но были пошире в плечах. На лицах, правда, не было доброжелательности. К тому же они довольно бесцеремонно орудовали копьями, подвергая тем самым опасности не только шкуру, подаренную Великим Магусом, но и шкуру самого Пигала. С прискорбием приходилось признавать, что небольшой рост не является гарантией наличия ума, а уж тем более доброты.

– Только без рук,– предостерег князь Тимерийский.

Однако предостережение не возымело действия: злобные калики вели себя все более угрожающе. Князю пришлось несколько раз взмахнуть мечом, прежде чем хозяева уразумели, что с гостями следует вести себя более осторожно. Отступив на десяток шагов назад, карлики принялись о чем-то громко и возбужденно переговариваться.

– Тебе не кажется, человек молодой, что лучше поладить с ними? – Пигал до того устал и проголодался, что готов был сдаться на приемлемых условиях.

– Отведите нас к царю,– крикнул Тимерийский.– Мы пришли с миром.

То ли слова князя возымели действие, то ли по какой-то другой причине, но карлики расступились, давая пришельцам дорогу.

– Похоже, они собираются нас конвоировать.– Пигал обернулся и покачал головой: – Удивительно несимпатичные рожи.

Если прикинуть, сколько времени князь с магистром находятся в пещере, и рассчитать расстояние, которое они прошли, то выходит, что эта пещера самая большая из всех, которые Пигалу довелось посетить. Собственно, это была даже не пещера, а подземный город, разбуженный бесцеремонным вторжением. Магистр испытал чувство неловкости под любопытными и далеко не дружественными взглядами аборигенов, выбегающих навстречу гостям из щелей подземного царства. Каждый из карликов почему-то считал своим долгом выкрикнуть по адресу пришельцев какую-нибудь гадость и сделать неприличней жест. Подобное поведение можно было объяснить либо врожденной злобностью характера, либо тем, что местные жители принимали межзвездных скитальцев за кого-то другого. Пигал готов был поклясться, что, грозя кулаками в их сторону, карлики в различных вариациях повторяли особенно часто слово: «Рески, рески, рески!..»

Из чего магистр сделал вывод, что существа, именуемые ресками, здорово насолили подземному народцу. Из дальнейших наблюдений выяснилось, что гнев народа направлен в первую голову против князя Тимерийского, а в сторону Пигала хоть и плюют, но без большого энтузиазма. Пораскинув ушами, а потом и мозгами, магистр пришел к выводу, что карлики считают его детенышем при крупном самце Тимерийском. Все это могло бы показаться забавным, если бы не увеличивающаяся агрессивность толпы, которая, подогревая себя воплями, требовала крови пришельцев. И тут достойнейшего Пигала осенило: не говоря лишнего слова, он стянул с себя меховую куртку, подаренную Великим Магусом, а следом и штаны. Судя по тому, как растерянно охнула толпа, магистр угодил карликам своим разоблачением.

– Советую раздеться, человек молодой,– сказал Пигал князю.– Если не собираешься отвечать своей шкурой за шкуру чужую.

Инцидент таким образом был исчерпан – голый князь не вызвал и сотой доли той злобы, какую вызывал одетый. Хотя и полного доверия к пришельцам не было, что, впрочем, естественно: порядочный человек не станет облачаться в шкуры негодяев. Пигал понимал карликов и где-то даже им сочувствовал.

– Браво, магистр,– сказал Тимерийский.– Ты проявил мудрость и спас нам жизнь.

Самоуверенность молодого человека воистину не знала границ. Хотя, очень может быть, в нем говорила чужая сила, привнесенная в организм из проклятого места.

Зал, в который путешественников привели конвоиры, отличался от всех виденных магистром помещений подземного царства обилием света, который больно резанул по глазам. Так больно, что они заслезились, и это обстоятельство помешало Пигалу разглядеть поднявшегося навстречу человека.

– Я рада приветствовать посланцев Альдаира в своем скромном убежище.

Голос был явно женским, и, еще не успев разглядеть лица его обладательницы, Пигал понял, что она хороша собой, и страшно огорчился этому обстоятельству. А потом, при чем здесь Альдаир? Если их и можно было назвать посланцами, то только посланцами негодяя Магуса, решившего позабавиться за счет неразумных странников.

– Разве вы не с планеты Альдаир? – Если судить по голосу, незнакомка была безмерно огорчена открывшейся ей сутью вещей.

Да и лицо, как сумел наконец разглядеть Пигал, являло собой смесь скорби и недоумения. Однако в глазах прекрасных, как сиринские изумруды, отражалось еще и любопытство, направленное, естественно, на князя Тимерийского, демонстрирующего достоинства своей фигуры. Пигал Сиринский, безусловно, терялся на столь роскошном фоне.

– Моя Нани призвала на помощь рыцаря с Альдаира,– продолжала красавица, обиженно надув губы.– И вот такая незадача – явились вы.

– Мы с магистром прибыли с Альбакерка, услышав ваш зов,– сообщил расстроенной красавице Тимерийский.– Так что ваша Нани просто ошиблась: Альбакерк и Альдаир многие, знаете ли, путают.

– Вы полагаете?

– Разумеется,– немедленно откликнулся на появившуюся в голосе красавицы надежду Тимерийский.– Мы с магистром путешествуем по Вселенной, спасая попавших в беду принцесс.

Достойнейший Пигал всегда возмущался той бесцеремонностью и лживостью, с которыми этот негодяй покорял женщин. Но в этот раз князь Тимерийский не слишком далеко ушел от истины. Зов ведьмы Нани действительно был услышан, именно на этот зов откликнулись дьявольским светом слезы Сагкха. И когда наконец старые ощипанные курицы поумнеют и перестанут пользоваться черными чарами, способными погубить весь мир. «Моя Нани» стояла тут же, шевеля беззвучно тонкими губами беззубого рта. В пристрастии этой выдры к Черной магии магистр нисколько не сомневался. Кто такие рыцари с Альдаира, магистр понятия не имел, но он точно знал, что ведьма Нани преподнесла доверчивой красавице такой подарок в лице проклятого князя, который вряд ли будет полезен прекраснейшей из прекрасных. Вслух свои мысли Пигал высказывать не стал. Во-первых, с какой же стати, если его даже не замечали, а во-вторых, это было совершенно бесполезно, кому поверит красавица: мудрому сиринцу или молодому красивому нахалу? Вопрос был чисто риторическим. Поэтому Пигал присел без зазрения совести к накрытому в мгновение ока столу и принялся поглощать расставленные закуски с аппетитом, уже однажды поразившим Великого Магуса.

Надо сказать, что и князю Андрею зеленые глаза подземной красавицы не испортили аппетита. Впрочем, достойнейший Пигал в нем и не сомневался. Запудрит мозги красавице, и поминай как звали. Рыцарь. А между прочим, у этого «рыцаря» четверо сыновей в созвездии Рамоса от четырех прекраснейших женщин, которых он едва не погубил. Ну уж в том, что он бесповоротно испортил им жизнь, сомневаться не приходится. Поразительно все-таки, как безответственна нынешняя молодежь. Вот и эта неизвестного рода девица могла бы вести себя поскромнее. Ну зачем, скажите на милость, так беззастенчиво пялиться на молодого человека, который и без того не страдает излишней скромностью? И как могла нежная, хрупкая девушка с бархатными, словно сиринские персики, щечками влюбиться в подобного негодяя? А в том, что она все-таки влюбилась, магистр не сомневался. Для этого стоило только взглянуть на вздымающиеся в глубоком вырезе платья груди. Груди были совершенной формы, хотя это, разумеется, еще не повод, чтобы так откровенно выставлять их напоказ. Красавица перед ними сидела редкостная, что и говорить, одно только Пигалу было непонятно – откуда взялся столь роскошный цветок среди чахлой поросли подземных лишайников?

– Оба моих королевства были захвачены: Игирийское – Великим Кибелиусом, Вефалийское – Великим Магусом, и мне пришлось спасаться дорогой гельфов. Он так ужасен, этот Кибелиус, так ужасен! – Ресницы красавицы задрожали, и из прекрасных глаз на золотой поднос упали два бриллианта каратов в двести.

Достойнейший Пигал и сам был готов уронить слезу вслед за зеленоглазой красавицей, тем более что попало несчастное дитя из огня да в полымя – из рук Кибелиуса в руки князя Андрея. Кстати, а не эту ли красавицу князь Тимерийский собирался обменять на замок? Магистра даже в пот бросило от сделанного открытия. Допустим, он изрядно перебрал в гостях у Великого Магуса, или, точнее, его подкосила усталость, но кое-что он слышал, и это кое-что с непреложностью свидетельствует, что князь Тимерийский негодяй, каких поискать. И пришел он сюда вовсе не для того, чтобы спасти королеву Игирии и Вефалии от рук Кибелиуса, а для того, чтобы передать ее в руки еще большего подлеца – Магуса.

– Подземный народец дал мне кров, но он, конечно, не в силах защитить меня от ресков Кибелиуса, которые того и гляди нагрянут сюда по моим следам. Вот тогда моя Нани и воскурила порошки Логоса, призывая на помощь рыцаря, и я рада, что на наш зов откликнулся именно ты.

Достойнейший Пигал нисколько не сомневался, что все беды мира происходят от чрезмерного увлечения Черной магией. Бедное дитя! Угораздило же ее довериться ведьме. Слеза таки упала из глаз магистра прямо в опустевший по четвертому разу кубок. Пигал, тронутый до глубины души судьбой белокурой красавицы, готов был уже предостеречь ее от излишней доверчивости, но, к сожалению, не рассчитал сил. Побежденный не столько вином, сколько усталостью, магистр уронил отяжелевшую голову на стол и заснул сном праведника.

Однако сон этот продолжался недолго, поскольку никак не могла угомониться совесть магистра. Пигал ужаснулся собственному безволию, чтобы не сказать трусости и подлости. Как он мог позволить, чтобы несчастное дитя оказалось в руках соблазнителя и предателя? Именно предателя, готовящего чудовищное преступление, которое покроет вечным позором имя Пигала Сиринского как невольного соучастника злодеяния.

Несмотря на шум в голове, магистр все-таки нашел в себе силы подняться с постели, куда его поместила чья-то заботливая рука, и отправился на поиски белокурой красавицы и ее соблазнителя. Возможно, что на сей героический поступок Пигала подвигла не только совесть, но и не совсем выветрившиеся за ночь винные пары. Так или иначе, но магистр заблудился почти сразу же, как только оторвался от подушки. К тому же он забыл захватить с собой свечу, которая так и осталась коптить на ночном столике. Пигал долго пытался открыть какую-то дверь, пока не выяснилось, что это не дверь, а, скорее, стена. Но, с другой стороны, откуда здесь могла взяться стена, если магистр точно помнил, что в этом месте был проход, которым он воспользовался полминуты назад. Возможно, есть на свете люди, которым ночные приключения греют душу, но Пигал Сиринский был не из их числа. Звать кого-то на помощь он посчитал зазорным для своего авторитета. С другой стороны, выбраться из лабиринта без посторонней помощи в полной темноте он не смог. Поэтому сиринец, как человек разумный, пошел на звук голосов, доносившихся справа. Нельзя сказать, что путешествие было легким. Магистр несколько раз весьма чувствительно приложился коленом к чему-то твердому, но сдержал гнев, как и подобает человеку ученому, и не стал сотрясать воздух ругательствами. Направление он выбрал правильное – голоса становились громче, и магистр, сам того не желая, стал улавливать смысл разговора.

– Не мешай ему,– посоветовал мужской и, как показалось сиринцу, знакомый голос.– Он единственный, кто может помочь нам оседлать дорогу гельфов.

– Я полагала, что Лулу тебе небезразлична.

– Что такое женщина, Нани, когда речь идет о власти?! Я шел к этому долгие годы, так неужели ты думаешь, что в моей душе сохранились хоть какие-то чувства, кроме одного – всесокрушающей любви к самому себе. Дорога гельфов даст мне то, что не способна дать ни одна женщина на свете,– власть над Вселенной.

– Тебе придется делиться этой властью, Кибелиус, а значит, она не будет полной.

Мужчина, которого старуха назвала Кибелиусом, засмеялся:

– Ты всегда была жадной, Нани. Жадной до удовольствий, богатства, власти. Наверное, поэтому ты так и умрешь глупой, нищей и никому не нужной. Надо делиться, Нани.

– Гельфов эта дорога привела к поражению, не забывай об этом, Кибелиус. Я лишь жалкая песчинка когда-то могущественного племени.

– Вы слишком много возомнили о себе, Нани,– небрежно заметил Кибелиус.– Вообразили, что способны овладеть Черной плазмой! Сагкхи стерли вас в порошок. Но я значительно скромнее, Нани, и не собираюсь посягать на чертов заповедник. А выкормыша Сагкха я посажу в клетку.

– Он так опасен?

– Мой хитроумный и ненадежный друг кентавр Семерлинг считает, что да. И, надо признать, у него для этого есть серьезные причины.

– Он услышал мой зов к тебе.

– Не может быть! – поразился Кибелиус – Хотя я, пожалуй, погорячился. Мы ведь с тобой работали на черной волне, и слезы Сагкха, вероятно, отреагировали. Впрочем, меня мальчишка никогда не видел. Единственным человеком, способным меня опознать, является сиринский глупец Пигал. Он знает меня под именем барона Элькара Риго и считает агентом кентавра Семерлинга.

– Ты собираешься отправиться с нами?

– Нет. Но не исключено, что я к вам присоединюсь позднее.

У Пигала пропала охота спрашивать дорогу у парочки, ведущей столь непринужденную беседу. Он был так заинтригован услышанным, что опомнился только на ложе, которое столь опрометчиво покинул. Во всяком случае, Пигал был абсолютно уверен, что это ложе именно его, и, обнаружив в своей постели чужую ногу, страшно удивился этому обстоятельству. Тем более что нога была, скорее всего, женской. Это подтвердил и совершенно чудовищный визг, абсолютно неадекватный ситуации. А потом достойнейшего магистра попросту стали бить, причем бить безжалостно, как умеют только женщины, оскорбленные в лучших чувствах. Разумеется, убедившийся в своей ошибке магистр готов был покинуть помещение, но беда в том, что его не только били, но и держали. Держали за волосы. Впервые в жизни Пигал пожалел, что не облысел окончательно, а сохранил, на свою беду, остатки некогда богатой шевелюры. Достойнейшего магистра Белой магии, ученейшего из ученых, лучшего дознавателя Светлого круга арестовали. Причем арестовали самым постыдным образом, как мелкого воришку, не позволив сказать ни слова в свою защиту. Распоряжалась всем ведьма Нани, откровения которой Пигал только что слушал. Смущенный этим обстоятельством магистр начисто утратил присущий ему дар убеждения, позволив оговорить себя патлатым особам, к которым не питал никаких иных чувств, кроме презрения.

– Ты попал в неприятную историю, достойнейший,– сообщил ему поутру пришедший на свидание в каземат сиятельный Тимерийский.– Что это тебе вдруг вздумалось отправиться по девочкам на ночь глядя?

Достойнейший Пигал едва не взорвался от возмущения:

– Да будет тебе известно, человек молодой, что интересовали меня совсем не девочки, а наш старый знакомый барон Риго, который настолько обижен нашим вторжением в свои владения, что обещал поместить тебя в клетку. Кстати, никакой он не барон Риго, а Великий Кибелиус, пастырь Грогуса.

Веселое настроение князя разом угасло.

– О последнем я как раз догадывался,– заявил он магистру.

Пигал только презрительно фыркнул – пыль в глаза пускает, человек молодой. А вот магистр, выведенный из себя насмешками князя, вероятно, напрасно пустился с ним в откровенность. Информацию о Кибелиусе следовало придержать, во всяком случае, до тех пор, пока не прояснилась ситуация. Как жаль, что хорошие мысли приходят в голову иной раз позже, чем в дело вступает язык.

– Между прочим, в каменный мешок меня бросила та самая старуха, которая разговаривала с Кибелиусом.

– Этому есть объяснение,– усмехнулся Тимерийский.– Ты, магистр, попал в постель одной из фрейлин ее величества королевы Вефалии и Игирии.

– А где ты, человек молодой, провел эту ночь? – не удержался от язвительного вопроса Пигал, которому был отвратителен развратник, взявшийся разыгрывать из себя моралиста.

– Я провел ночь в своей постели. Впредь советую и тебе придерживаться этого правила, магистр. А сейчас позволь объявить, достойнейший узник, что властью, данной мне королевой Игирии и Вефалии, я освобождаю тебя от оков.

Вместо благодарности Пигал испытывал чувство, больше похожее на раздражение. В конце концов, князь мог освободить его сразу, без ухмылок и грязных намеков, оскорбляющих человека, в безупречном поведении которого никто до сих пор сомневаться себе не позволял.

– А что из себя представляют королевства Вефалия и Игирия? – спросил магистр.

– Две планеты, связанные дорогой гельфов.

– A как нашему знакомцу Кибелиусу удалось прибрать к рукам потомков гордых гельфов?

– Ему не потребовалось прилагать чрезмерных усилий, поскольку королевства уже довольно долгое время существуют чисто номинально, разодранные на части жадными баронами. Кибелиус договорился с ними, и они сдали ему королевские замки вместе с королевой Лулу. Все просто в этой жизни, магистр. Выше Белой и Черной магии всегда была, есть и будет магия шкурничества и эгоизма. Ставь на них, достойнейший Пигал, и ты никогда не проиграешь.

Разумеется, магистр не собирался следовать циничным советам князя Тимерийского, но с прискорбием вынужден был признать некоторую его правоту.

– И что ты собираешься делать, человек молодой?

– Я собираюсь покарать коварного Кибелиуса и жадных баронов. Ну и вернуть обе короны нашей белокурой красавице Лулу.

– Разумеется, не даром? – вежливо полюбопытствовал магистр.

– Ты, как всегда, проницателен, достойнейший,– польстил собеседнику князь.– У меня свой интерес в этом деле, и прекрасная Лулу вызвалась мне помочь.

Достойнейший Пигал, бывший узник, прощенный милостью королевы Лулу, к столу все-таки был допущен, хотя и не без ворчания старой Нани, которая невзлюбила сиринца и даже не пыталась эту нелюбовь скрыть. Пиршественный стол, надо сказать, превосходил все виденное до сих пор Пигалом. Из чего следовало, что прекрасная Лулу в изгнании чувствует себя лучше, чем некоторые дома. Во главе этого роскошного стола сидел липовый рыцарь с Альдаира, он же настоящий князь Тимерийский, и белокурая королева Игирии и Вефалии расточала ему знаки внимания. В сторону Пигала заблудшее дитя даже не взглянула.

Разумеется, человек молодой лгал в глаза восхищенно внимающей красавице. Что, кстати говоря, не удивило Пигала, поскольку Андрей лгал женщинам всегда и без всякого зазрения совести. Но возмутило магистра другое – ложь эта была по его адресу. Правда, ложью в чистом виде слова князя назвать было нельзя. Ну кто же будет возражать, что Пигал Сиринский – один из виднейших знатоков магии, но ведь магии Белой, а отнюдь не Черной, как намекал Тимерийский. Пигал не без основания подозревал, что красноречие Тимерийского направлено к одной цели: выманить несчастную Лулу из подземного убежища, а затем распорядиться ее судьбой к своей выгоде. А белокурая дурочка только хлопала в ладоши и восхищенно смеялась. И добро бы она восхищалась подвигами Пигала Сиринского, о которых беззастенчиво врал князь, так нет, она восхищалась рассказчиком.

У Пигала пропал аппетит после того, как прекрасная Лулу, прискучив пиршеством, уединилась с князем в одной из смежных комнат. Для детальной проработки плана предстоящих действий, как было объявлено народу. Между прочим, старая карга, которая могла, конечно, предостеречь свою госпожу от опрометчивой связи, даже бровью не повела на столь вопиющее нарушение приличий. Видимо, инструкции, данные ей на этот счет Кибелиусом, были достаточно определенны. Фрейлины же лишь гадко перемигивались да глупо похихикивали. Пигал вынужден был прекратить обед раньше, чем он сам бы того хотел, и отправиться в свою комнату, приводить в порядок расстроенные мысли и чувства. Во-первых, совершенно ясно, что на Чернопалого готовится ловушка с весьма недурной приманкой в лице белокурой Лулу, во-вторых, князь Тимерийский об этой ловушке знал, но почему-то не слишком обеспокоился. Вывод: князь тоже отлаживает своим противникам силки и надеется на удачу. Вопрос: кому следует помогать Пигалу, чтобы не оказаться в дураках и не стать посмешищем всей Вселенной? К сожалению, как ни ворочался магистр, как ни напрягал свой мозг, прежде такой гибкий и послушный, никакого выхода из создавшейся ситуации он так и не смог придумать. В конце концов, сказалась проведенная накануне в тревогах ночь, и он погрузился в глубокий, но беспокойный сон.

И снились Пигалу вещи совсем уж невероятные, а порой и вовсе не приличные для его возраста. Приснились вдруг ни с того ни с сего две глупые девицы в легкомысленных одеяниях. А следом почему-то привиделся барон Риго, он же Кибелиус, который требовал у магистра отчета именем Семерлинга. Достойнейший Пигал задумчиво чесал затылок, чувствуя себя неловко в столь странной компании. Тем более что развязные девицы во сне хихикали столь же гаденько, как и наяву. А Кибелиус-Риго позволял себе довольно грубые выпады в адрес магистра, который, к слову сказать, и не пытался ничего скрывать от посланца просвещеннейшего Семерлинга. Ну разве что о подслушанном вчера разговоре умолчал. Не может же спящий человек всего упомнить. Слов нет, достойнейший Пигал в последнее время разочаровался в человеке молодом и даже пришел к прискорбному выводу, что подозрения кентавра Семерлинга в отношении своего воспитанника не так уж беспочвенны. Но с другой стороны, сиринец ни разу не видел каких-нибудь явных проявлений могущества Андрея.

– Твое счастье, магистр,– криво усмехнулся Риго.– В противном случае мы бы с тобой сейчас не беседовали. Но, так или иначе, ты отныне должен следовать изложенным мною инструкциям и ни в коем случае не противиться действиям князя, чтобы он ни задумал. Ты меня понял, Пигал?

Если бы разговор происходил наяву, то достойнейший магистр нашел бы, что ответить наглому Кибелиусу-Риго, но, поскольку это был сон, Пигал счел неразумным понапрасну себя волновать.

Проснулся магистр в своей постели, то есть не в своей, конечно, но, во всяком случае, в той же самой, в которой отходил ко сну. Нельзя сказать, что пробуждение сиринца было радостным, скорее уж он чувствовал себя вконец разбитым и измотанным, словно всю ночь ворочал тяжелые камни. Кроме того, достойнейший магистр успел уже изрядно подзапутаться, где же кончается явь и начинается сон. В частности, где и при каких обстоятельствах происходила его встреча с Кибелиусом и происходила ли она вообще? И как быть с полученными инструкциями, невыполнение которых грозило магистру большими неприятностями. С другой стороны, их выполнение отдавало несчастную Лулу в руки негодяя Тимерийского и далее – в лапы Великого Магуса в обмен на какой-то замок. Имеет ли право магистр Пигал Сиринский называть себя порядочным человеком, если допустит столь невероятное по своей гнусности негодяйство, не пошевелив пальцем? Правда, можно успокоить свою совесть тем, что речь пока идет только о подозрениях, и возможно, князь вдруг проявит несвойственное ему благородство. Но в этом случае он будет не Чернопалым, а несчастным молодым человеком, которого Пигал Сиринский помог загнать в ловушку.

Князь Тимерийский встретил магистра почти радушно. Почти, потому что трудно было представить радушным это молодое, но испорченное ядом иронии и сарказма лицо.

– Мы отправляемся на Игирию, достойнейший,– сказал князь, затягивая роскошный пояс на талии.

– Ты что же, человек молодой, в одиночку собрался сражаться с целой армией?

– А зачем мне сражаться с армией, когда достаточно придушить одного Кибелиуса?

– Это не так просто,– вздохнул достойнейший из мудрых.

– Разве? – удивился князь.– А ты случаем не встречался сегодня ночью с великим пастырем Грогуса?

Пигалу стало не по себе под насмешливо-вопрошающим взглядом князя Тимерийского. Не исключено, что сиятельный кое о чем догадывается, а кое-что знает наверняка.

– А ты, значит, решил стать королем Игирии и Вефалии? – ушел от ответа Пигал.

– А почему бы нет, магистр,– расплылся князь в лучезарной улыбке.– Чем я хуже рыцаря с Альдаира? А потом, я нравлюсь Лулу.

– Если мне не изменяет память, человек молодой, то у тебя трое детей на Либии и по меньшей мере один на Ибисе.

– А ты полагаешь, магистр, что для влюбленной женщины это имеет какое-то значение?

– Ты негодяй, человек молодой,– не выдержал Пигал Сиринский.

– А ты скучный моралист, магистр,– не остался в долгу сиятельный.– Одного ты не учитываешь – мораль-то у каждого в этом мире своя. У тебя – своя, у кентавра Семерлинга – своя, у прекрасной Лулу – своя и у меня – своя. Так почему же именно твоя мораль, достойнейший, должна господствовать во Вселенной?

– А позволь тебя спросить, человек молодой, чем же твоя мораль отличается от моей?

– Я сначала совершаю поступок, а уж потом ищу для него оправдание, а ты поступаешь наоборот.

– Почему наоборот?

– Потому что ты ищешь оправдания тому, что не совершаешь никаких поступков.

Достойнейший Пигал даже растерялся от такой постановки вопроса, она показалась ему абсурдной.

– Видишь ли, человек молодой,– сказал он после некоторого раздумья,– есть такие поступки, которые лучше не совершать.

– Для кого лучше?

– Для меня, для тебя, для окружающих,– возмутился Пигал такому непониманию очевидных вещей.– А уж коли делаешь что-то, то старайся, чтобы это шло на пользу большинства.

– Большинство далеко не всегда бывает правым, это общеизвестная истина,– немедленно возразил князь.– Поступок на самом деле не бывает ни плохим, ни хорошим. Он просто поступок. Перед человеком всегда стоит дилемма – действовать или уклониться. Я предпочитаю первое, а ты, магистр, второе. Вот и вся мораль.

Простота морали сиятельнейшего князя Тимерийского поставила достойнейшего Пигала в тупик. Это была та самая простота, которая хуже воровства. Конечно, магистру было что возразить князю, но, как на зло, все аргументы вылетели из его головы, и оставалось только развести руками. Разумеется, Пигал не собирался сдаваться столь легко и дал себе зарок подойти к следующему разговору с Чернопалым во всеоружии.

Надо сказать, что войско князя Тимерийского, отправившееся в поход на королевство Игирия, выглядело весьма жиденько. Кроме самого князя и его будущей супруги, белокурой Лулу, пятой, по прикидкам достойнейшего магистра, в славную когорту входили: капитан Рэм во главе двух десятков гвардейцев, людей по преимуществу немолодых и сильно потрепанных жизнью, служивших еще отцу прекраснейшей из прекрасных королю Вэлу, ведьма Нани во главе дюжины фрейлин и полсотни карликов с дурацкими пиками наперевес, которыми верховодил некий Улюм, личность мрачная и не склонная к любезным разговорам. В хвосте болтались носильщики числом не менее двухсот, нагруженные бесчисленным барахлом своей королевы. Достойнейший Пигал не знал, о чем думает князь Тимерийский, отправляясь в поход на Кибелиуса, сам же он был уверен, что вся эта публика разбежится при виде обнаженных мечей.

В довершение всех бед выяснилось, что карлики совсем не случайно прячутся в недрах своей планеты. Оказывается, мозолить глаза кое-кому наверху очень опасно. Во всяком случае, даже небольшой отрезок пути, который им предстояло проделать от подземного города до ворот гельфийской дороги, грозил неприятностями. Об этом магистру поведала одна из вертлявых девиц и даже попыталась состроить при этом глазки, что, впрочем, плохо ей удалось, поскольку тревога в ее глазах была неподдельной. Что это за опасность, Пигал так до конца уразуметь не смог, понял только, что ее называют Лахи и летает она по небу. В том, что глупая девица не преувеличивает опасность, можно было убедиться по лицам капитана Рэма и карлика Улюма, которые передвигались один верхом, другой пеший, задрав голову к небу. То же самое делали и их подчиненные, и носильщики, и даже ведьма Нани. Разве что прекрасная Лулу смотрела не на небо, а на сиятельного князя, который в свою очередь вперил глаза в горизонт, занятый, видимо, обдумыванием плана предстоящей кампании. Во всяком случае, магистр надеялся, что князь сунулся в кипящий водоворот страстей, имея в голове хоть какое-то представление о том, что же он собирается делать.

Достойнейший Пигал был зол на Тимерийского за чрезмерную самонадеянность, за легкомыслие, с каким он поставил под удар жизнь и счастье прекраснейшей из прекрасных, за которую сам магистр отдал бы жизнь. Кто сказал, что кровь в жилах остывает с годами? В это утро Пигал Сиринский чувствовал себя почти молодым. Конечно, кто-то глупо ухмыльнется по случаю того, что серьезный ученый в годах влюбился в девчонку. Но нет возраста, неподвластного любви. И в шестьдесят лет человек способен испытывать фейерверк бурных страстей, одна из которых – ревность. Достойнейший Пигал с самого начала ревновал прекраснейшую Лулу к князю Тимерийскому, но только сегодня нашел силы себе в этом признаться. Как известно, ревность очень нехорошее чувство, способное подтолкнуть даже очень приличного человека на неблаговидные поступки. Тем более что всегда такая чуткая совесть магистра в этот раз застенчиво молчала, поскольку счастливым соперником был Чернопалый. Не человек, а монстр, порождение чудовищного стечения обстоятельств и не менее чудовищной Черной плазмы. В свое время этот вселенский негодяй уже погубил четыре невинные души, и погубил, надо честно и самокритично это признать, при попустительстве Пигала Сиринского. Долг магистра сегодня состоит в том, чтобы в сетях этого отвратительного паука не задохнулось бы пятое, самое хрупкое, самое очаровательное, самое дорогое сердцу Пигала создание. И здесь уже все средства хороши и любая помощь годится. Даже помощь Кибелиуса-Риго, тоже, конечно, фрукта, но хоть не из дьявольского сада.

Разумеется, найдутся и такие, которые назовут достойнейшего Пигала Сиринского предателем, вкравшимся под личиной друга в доверие к молодому человеку, чтобы погубить его. На это магистр ответил бы моралистам следующее: во-первых, он здесь не в качестве друга Тимерийского, а в качестве полномочного представителя члена Высшего Совета просвещеннейшего Семерлинга, а во-вторых, чтобы влезть в душу проклятого князя, надо уж очень сильно намылиться, но и, в-третьих, речь-то идет не только о спасении Лулу, но и о спасении Вселенной, а в этом случае возможны и допустимы издержки по части морали. Нельзя сказать, что Пигал пришел к таким болезненным для своего доброго сердца выводам без нравственных терзаний. Ничего подобного. В скоропалительности выводов магистра обвинить нельзя. Его трудные раздумья горькой солью проступили на темени. Так что желающие вполне могли попробовать эту соль на вкус. Другое дело, что желающих не будет, ибо вышеозначенные моралисты предпочитают проводить время в комфортабельных условиях, а не болтаться черт знает где, спасая добро и разум. Конечно, любовь к Лулу сыграла в размышлениях Пигала Сиринского определенную роль, но отнюдь не решающую.

Как человек не только мудрый, но и деятельный, Пигал немедленно принялся за разложение не слишком стойкого войска Тимерийского. Что противоречило полученным от Кибелиуса-Риго инструкциям. Но тут уж Пигал предпочел положиться на свой разум, а не на инструкции, которых он, кстати говоря, возможно, и не получал вовсе. К сожалению, достойнейший магистр выбрал не слишком удачный объект для диверсии. Капитан Рэм был туповатым служакой, не способным ухватить логические построения сиринца.

– Знаете, чужеземец,– сказал он Пигалу,– когда мы вернемся в замок Араке, я познакомлю вас с канцлером Весулием, вот с ним вы можете говорить о чем угодно, в том числе и о морали. А у меня своих забот по горло.

Некая тучка, возникшая на горизонте, не привлекла поначалу внимания Пигала, хотя, как человек опытный и осторожный, он мог бы, кажется, озаботиться ее появлением. К сожалению, магистр был слишком занят своими мыслями о неудачном разговоре со старым капитаном.

– Лахи,– прошептал враз посеревшими губами капитан Рэм и добавил уже в полный, захлебывающийся от страха голос: – Лахи!

Достойнейший Пигал не успел выяснить у капитана, какую опасность представляют эти загадочные существа. На это ему просто недостало времени. Единственное, что он успел сделать, так это скатиться со спины внезапно взбесившегося лошака в придорожную канаву. Бесился лошак недолго, поскольку в мгновение ока был растерзан на части какими-то чудовищами, которых магистр успел разглядеть лишь частично, настолько стремительным было нападение. Пигал увидел лишь острые когти, рванувшие кровавые лохмотья со спины несчастного лошака, да острые как бритва зубы, клацнувшие едва ли не у самого его лица. Потом в небе полыхнуло огнем, причем такой силы, что магистр едва не истлел от жара, хотя и лежал в довольно глубокой ложбинке под защитой очень солидных на вид камней. После этого все, кажется, стихло. Пигал поднял голову и огляделся. Еще недавно столь роскошно экипированное войско князя Тимерийского представляло собой довольно жалкое зрелище. Хотя жертв было немного, включая лошака достойнейшего сиринца. Из чего Пигал сделал поспешный, как вскоре выяснилось, вывод, что не так черт страшен, как его малюют.

– Что это было?

Вопрос свой магистр задал князю Тимерийскому, который в позе победителя стоял на камне, словно памятник самому себе. Зрелище было бесспорно величественное, особенно для впечатлительных глаз, которые и раньше смотрели на монстра-авантюриста с обожанием и любовью. Что же касается Пигала Сиринского, то он хотел бы знать, где находился князь, когда жалкие хищники терзали несчастного лошака?

– Это не жалкие хищники,– возразила Лулу.– Это же Лахи!

– Допустим,– согласился Пигал.– Но хотелось бы знать, человек молодой, как ты собираешься совладать с Великим Кибелиусом, пастырем Грогуса, если не способен защитить своих людей от местных ощипанных ворон?

Вот что значит удачно сказанное слово! Восхищенный взгляд Лулу переместился на магистра, тем более что князь как раз в этот момент покинул постамент и направился к чернеющему на дороге предмету.

– Он уничтожил трех Лахи.– Ее величество сочла своим долгом защитить нерадивого любовника.

Но достойнейший Пигал был неумолим:

– Мы потеряли десять животных и одного вашего подданного, прекрасная королева. Согласитесь, это большая промашка со стороны князя.

Магистр нисколько не сомневался, что после столь замечательной речи он вырос в глазах Лулу на целый вершок.

– Князь уничтожил их огнем.– В голосе капитана Рэма восхищение мешалось со страхом.– До сих пор еще никому не удавалось убить Лахи.

– Каким огнем, а главное, откуда? – удивился магистр, проглядевший в суете столь интересную подробность.

Не к месту заданный вопрос сильно уронил его в глазах Лулу, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Огонь полыхнул прямо из его правой руки,– снисходительно пояснил капитан смущенному магистру.– До сих пор считалось, что против Лахи любое оружие бессильно.

Видимо, калейдоскоп событий, в которых волей-неволей пришлось участвовать магистру, сильно отразился на его умственных способностях, коли он не сразу додумался до очевидного.

– Слезы Сагкха,– прошептал он наконец.

– Князь Тимерийский – великий воин и маг,– заявила прекрасная Лулу, явно довольная, что ей досталось такое сокровище.

Между прочим, на ее месте достойнейший магистр не очень бы радовался. Хотя ему-то, хвала природе и судьбе, на месте прекрасной Лулу уж точно не бывать.

– Это не огонь,– сказал Пигал подошедшей ведьме Нани.– Это язык Черной плазмы.

Старуху заявление Пигала Сиринского испугало даже больше, чем появление проклятых Лахи. Она была единственной в растревоженном стаде, кто способен был понять магистра и оценить весь ужас происшедшего.

– Надо полагать, милейшая, вы в курсе, с кем имеете дело?

Старуха все понимала, это было написано на ее посеревшем лице. А в глазах, которыми она смотрела на князя Тимерийского, и вовсе был ужас. Такая реакция на монстра не удивила Пигала Сиринского. Хотя сам достойнейший из мудрых князя не боялся, несмотря на его прорезавшееся вдруг могущество. И не боялся, возможно, потому, что не мог взять в толк, как столь невероятное зло может прятаться под столь благообразной личиной? То есть умом-то Пигал понимал, насколько опасен его молодой спутник, но сердце магистра оказалось более легкомысленным и бояться категорически отказывалось. Видимо, поэтому сиринец не испытал при приближении Тимерийского никаких иных чувств, кроме любопытства, которое относилось к изрядному куску чьей-то шкуры, находившемуся в руках монстра.

– Это что такое?

– Шкура Лахи,– довольно улыбнулся Тимерийский.– Ее даже энергетический меч не берет.

– И что ты собираешься делать из чертовой кожи? – поинтересовался Пигал.

– Пошью себе костюм.

Магистр осторожно потрогал шкуру пальцами. Ничего особенного он в ней не обнаружил, скорее даже мягкая, чем жесткая.

– А как ты собираешься раскроить эту материю, если ее даже меч не берет?

– Как стекло – алмазом,– князь показал магистру свои черные камни.

В изобретательности Андрею отказать было нельзя. А кто обрадовался затее Тимерийского больше всех, так это прекрасная Лулу, которая взялась помогать монстру с большим энтузиазмом. Сагкховы камни не только резали чудесную кожу, но и вполне надежно сшивали ее, не оставляя следов.

Достойнейший Пигал выразил карлику Улюму свое соболезнование по поводу гибели его товарища, поскольку никто, похоже, кроме него, этого делать не собирался.

– Лахи,– коротко отозвался Улюм, и свирепое лицо его на миг смягчилось.

– И часто эти создания разбойничают на ваших дорогах? – полюбопытствовал магистр.

Улюм в ответ только плечами пожал, зато ведьма Нани рассказала Пигалу несколько старых гельфийских басен по поводу этих милых созданий. Где-то в замке Араке сохранилась гравюра, где предок Лулу сражается с Лахи.

– Предок, разумеется, победил,– вспомнил Пигал арлиндского короля и поверженного им дракона Сюзи, который до сих пор живехонек, да икнется в эту минуту всем его шести головам.

– Король Вэл IX пал в той битве, что навлекло многие беды на оба его королевства,– заявила старуха.– Начались усобицы, что привело к падению как науки, так и культуры. И вот гельфы дошли до такой жизни, что приглашают чужаков решать судьбу своих королевств.

Старуха оказалась патриоткой. Правда, не совсем понятно, почему при таких святых убеждениях она пошла служить Кибелиусу?

Приходилось признать, что князь Тимерийский действительно роскошно выглядит в лахийской шкуре. Прекрасная Лулу хлопала в ладоши, ей вторили фрейлины, капитан Рэм восхищенно цокал языком, а его гвардейцы завистливо дышали. Плевалась только старая Нани, считавшая, что шкура Лахи никому и никогда не принесет счастья. Что, возможно, и было бы правдой, если бы речь шла о человеке приличном, скажем, о Пигале Сиринском, но с Чернопалого все пророчества как с гуся вода.

Путешествие пешком доставляло магистру куда меньше удовольствия, чем в седле почившего лошака, изумительного животного, о потере которого Пигал искренне скорбел. При пешем способе передвижения мыслящий человек все-таки вынужден переключать часть своего внимания на дорогу и собственные ноги, что, бесспорно, обедняет восприятие окружающей действительности. Пигал так увлекся разрешением свалившихся на его голову проблем, что прозевал момент прибытия в замок Араке. Во всяком случае, когда он наконец вынырнул из безбрежного моря собственных раздумий на грешную поверхность, то взору его вместо величественных равнин предстали покрытые многовековой плесенью каменные стены. Стало темновато, сыровато и душновато – в общем, неуютно.

– А где плита гельфов?

– Осталась позади,– капитан Рэм удивленно покосился на задремавшего, видимо, на ходу магистра.

– Так мы уже на Игирии? – удивился Пигал.

– Мы в подземелье замка Араке, именно здесь находится станция гельфийской дороги.

Капитан Рэм выглядел озабоченным и куда менее воинственным, чем в начале пути. Впереди их ждал очень теплый прием, и кому, как не капитану, было знать, какие непростые противники эти рески Великого Кибелиуса. Впереди, в десятке шагов от Пигала, маячила прикрытая лахийской шкурой широкая спина князя Тимерийского и слышался серебряный голосок прекраснейшей из прекрасных, которая никак не могла взять в толк, что обстановка требует тишины, поскольку экспедиция находилась уже почти у цели.

– Мы атакуем внезапно,– сказал Тимерийский, поднимая руку.– Удача сопутствует смелым. Вперед!

Что и говорить, Андрей смотрелся истинным полководцем, и белокурая Лулу от восторга в который раз захлопала в ладоши. Пигал ее восторгов не разделял, поскольку уже однажды имел возможность присутствовать при подобном кровавом мероприятии на Альбакерке и никаких приятных воспоминаний по этому поводу не сохранил. Магистру никак не улыбалось стать случайной жертвой чужого непомерно раздутого самолюбия. В конце концов, на Пигале Сиринском не было лахийской шкуры, и, следовательно, ему нечего было делать в первых рядах атакующих.

Магистр популярно объяснил и королеве Лулу. и сопровождающим ее испуганным фрейлинам, что кровавая сеча – это удел Героев, а обязанности магистра Белой магии заключаются в том, чтобы давать им советы, наблюдая безобразие со стороны.

– Гарнизоном замка командует ужасный негодяй по имени Помпас,– прошептала Лулу, округлив глаза.– Он с планеты Реска, верный слуга Кибелиуса.

Достойнейший Пигал в ответ на эти слова только вздохнул. Как он и предполагал, кровопролитие не заставило себя ждать. Чернопалый атаковал в лучших своих традициях, не озаботившись ни планом, ни безопасностью сопровождающих его лиц. Несчастные Кибелиусовы слуги не успели даже головы поднять от тарелок, когда этот монстр обрушил на них всю мощь своей длани. Ресков было никак не менее сотни, во всяком случае, Пигал насчитал именно столько, а потом бросил это никчемное занятие, поскольку на поле боя все перемещалось и сбилось в кучу вокруг нахального князя и поддерживающего его со спины капитана Рэма. Визг стоял такой, что волосы на голове шевелились. Визжали рески, видимо, это был их боевой клич. И вообще эти волосатые, похожие на либийских мухоров существа могли бы произвести впечатление на слабую душу, но достойнейший Пигал много повидал всякой всячины на своем веку, а потому почти не испугался. Да и позиция у него была более удобнее, чем в замке Риго на Альбакерке. Мешали наблюдению лишь фрейлины, визжавшие не хуже ресков при каждом удачном ударе князя Тимерийского, но магистр относился к подобным проявлениям естественных человеческих слабостей с философским спокойствием.

Хорошее настроение Пигала Сиринского едва не оборвала стрела, прилетевшая неведомо откуда на вполне, казалось бы, безопасную галерею. Магистр немедленно спрятался за колонну и сделал вывод, что в замке, подвергшемся штурму, безопасных мест в принципе быть не может. О своих выводах он сообщил Лулу, рекомендуя ей последовать примеру опытного человека, но гельфийку заботы мудрого мужа о ее безопасности не тронули, и она продолжала аплодировать каждому точному удару князя. И поскольку изящнейшие ручки трудились без устали, магистр мог, не подвергая себя опасности, сделать вывод, что дела у Тимерийского продвигаются весьма успешно.

– Помпас! – Прекрасная Лулу перестала аплодировать и испуганно приложила свои всласть потрудившиеся ладошки к щекам.

Любопытство пересилило страх, и магистр рискнул выглянуть из своего убежища, чтобы полюбоваться на Кибелиусова любимца. Нельзя сказать, что этот Помпас был уж совсем ничтожеством, но и особенного впечатления на Пигала он не произвел: ну гора мяса в два с половиной метра ростом, покрытая густой красноватой шерстью. Стоило также отметить длинные волосатые руки, в каждой из которых было по энергетическому мечу, и когти на ногах, которым позавидовал бы даже хрусский легон. Клыки, правда, в пасти были приличные, зачем хаять, но ведь и у других ресков они были не хуже. Мечами Помпас махал так удачно, что начисто изничтожил роскошный гобелен, висевший за спиной у князя Тимерийского, о чем магистр не мог не скорбеть. Потом Помпас, уже совместными усилиями с князем Андреем, сокрушил обеденной стол и передавил толстыми лапами уйму серебряных кубков тончайшей работы. Уже за одно это его следовало бы убить. Варвар. И вообще создавалось впечатление, что Помпас близорук, поскольку ни один из его ударов так и не достиг цели. Если, конечно, не считать того, под который угодил один из его соратников, невзначай сунувшийся поперек батьки в пекло. Князь Тимерийский очень эффектно, надо признать, снял с Помпаса дурную голову. По мнению магистра, князь вообще был склонен к дешевым трюкам. Ну зачем, скажите, делать это с переворотом через голову, когда на свете есть немало надежных способов угробить противника, не отрываясь от пола? Но на глазах прекрасной Лулу сиятельный решил проявить себя во всем блеске и, естественно, выиграв в качестве, проиграл во времени. Грубо говоря, он слишком долго возился с Помпасом, и это могло дорого стоить его соратникам, гельфам и карликам. Выручили атакующих обитатели замка, ударившие ненавистных ресков с тыла. И эта неожиданная подмога, по мнению магистра, решила исход дела.

Однако следует признать, что замок на Игирии был взят с гораздо меньшими потерями, чем замок на Альбакерке, во всяком случае, для самого Пигала, и все это, бесспорно, говорило о растущем опыте человека молодого по разорению чужих гнезд. С другой стороны, восторги королевы Лулу и ее подданных по случаю одержанной победы были сильно преувеличены – захват одного замка не решал исхода всей кампании. К сожалению, предостережений мудрого человека никто слушать не стал, и князь Тимерийский тут же был назван королевой Лулу Освободителем, к полному восторгу собравшейся публики. Но были среди собравшихся и трезвые головы, которые, следует это отметить, конечно, тоже проявляли энтузиазм, но энтузиазм взвешенный. Тем более когда вдруг выяснилось, что все войско ее величества состоит из небольшого числа мужей, среди коих блистали следующие лица: писаный красавец князь Тимерийский, достойнейший из мудрых Пигал Сиринский, капитан Рэм и карлик Улюм во главе своих отрядов общей численностью не более полусотни человек. Нет слов, все вышеназванные особы были весьма достойными людьми, но ведь противостояла им сила немалая в лице Кибелиуса, совсем недаром прозванного Великим и Первым Магом ближайших галактик. Среди мудрых мужей, не потерявших головы в час ликования, выделялся и статью, и благородством канцлер игирийского королевства Весулий, хлебнувший, кстати говоря, лиха при почившем Помпасе. Имеющие мозги легко могли себе представить реакцию Великого Кибелиуса на сей, бесспорно, героический акт. Игирия с Вефалией и без того уже разорены бесконечными войнами, а к Кибелиусу как-то притерпелись. Нет слов, любовь подданных к прекрасной королеве Лулу не знает границ, но в данном случае ее авантюра может привести к трагическим последствиям. Тем более что далеко не все бароны Игирии и Вефалии поддерживают свою королеву. Конечно, их поведение можно расценивать как предательство гельфийских интересов, но, к сожалению, многие влиятельные люди живут по принципу – своя рубашка ближе к телу.

Канцлер Весулий, худой мужчина средних лет, с бледным вытянутым лицом пожившего и повидавшего мир человека, и сам не ожидал, что найдет столь горячего сторонника в достойнейшем Пигале Сиринском. Оказывается, здравомыслящие люди рождаются не только под благословенными лучами Легоса и ученый магистр с далекой планеты Сирин вполне разделяет опасения игирийского канцлера. Были, правда, сомнения относительно искренности пришельца, но с помощью старой Нани удалось выяснить, что инопланетянину доверять можно.

Праздничный обед затянулся до поздней ночи не без помощи вошедшего в раж князя-освободителя. У Весулия с Пигалом была возможность обнюхать друг друга без особой спешки и сделать на основе пристального изучения свои выводы. Говорили, как водится, о погоде, о видах на урожай, о поборах, которыми обложил гельфийцев Великий Кибелиус. При этом всплыл интересный факт: поборы были даже несколько ниже тех, которыми облагодетельствовала свой народ прекрасная Лулу, и много ниже тех, которые драли самовластные гельфийские бароны. Разумеется, жить под гнетом инопланетных монстров ужасно и унизительно, но досточтимый Весулий ждал поначалу много худшего. Помпас, между нами, был свинья свиньей, но в государственные дела не лез, передоверив все игирийскому канцлеру, и только и делал, что спал, жрал да горланил песни со своими волосатыми ресками. Конечно, были со стороны ресков разные непотребства в отношении населения, но все-таки с ними удавалось находить общий язык.

Достойнейший Пигал согласился с досточтимым Весулием, что власть – штука тонкая и неоднозначная. Иной раз действительно призадумаешься, где найдешь, а где потеряешь. Одно магистр может сказать канцлеру совершенно ответственно: этот князь-освободитель такой фрукт, что по сравнению с ним Великий Кибелиус просто ягненок. От такой характеристики признанного Героя, да еще услышанной из уст ближайшего сподвижника, досточтимый Весулий едва не потерял присущее ему от природы благородное спокойствие.

– Не может быть! – пропел он треснувшим от изумления тенором, чем привлек внимание пирующих и едва не навлек на себя немилость Лулу, которая как раз в этот момент готовилась прильнуть к устам сиятельного.

– Может,– со значением, но шепотом произнес Пигал, призывая тем самым собеседника к осторожности.

Прекрасная Лулу и сиятельный Андрей соединили наконец уста в длительном поцелуе и тем самым отвлекли на себя внимание умиленных сим зрелищем подданных.

– Я приставлен к князю очень значительными личностями,– достойнейший Пигал указал при этом на потолок замка Араке, но, разумеется, канцлер Весулий его понял,– дабы воспрепятствовать его негативному влиянию на ход развития Вселенной.

Сказано было красиво и значительно, хотя и несколько витиевато. Быть может, именно поэтому Весулий не совсем уяснил суть. Пришлось объяснить ему по-простому, кто же он такой, этот Чернопалый князь. Досточтимого канцлера едва удар не хватил от Пигаловых откровений. Одно дело – авантюра молодых и глупых влюбленных, которую как-то можно было бы уладить, спровадив их обратно и ублажив рассерженного Кибелиуса, и совсем другое, когда у трона гельфийских королей появляется немыслимое чудовище с откровенно безумными целями.

Пигал успел осушить довольно вместительный кубок игирийского вина, пока наконец Весулий пришел в себя и обрел способность мыслить разумно и конструктивно.

– Но что этот э... человек ищет в наших краях?

– Есть мнение, что этот э... субъект ищет дорогу гельфов, чтобы прорваться в Черную плазму.

– Зачем? – тупо удивился Весулий.

– Ну, кто может понять, а тем более объяснить психологию и потребности монстра.– Достойнейший магистр улыбнулся.

– Но это же ужасно! – Весулий никак не мог смириться с той пропастью, которую вдруг разверз у его ног невзрачный с виду чужак.– Почему его не устранили сразу?

Пигал не стал распространяться по поводу своей невольной вины, которая явилась следствием преступного добросердия, а просто вздохнул, глядя прямо в глава собеседника:

– Вы знаете, как убить Сагкха, досточтимый?

– Мне ли, ничтожному потомку великих гельфов, не знать, что такое Сагкх! – Весулий даже руками всплеснул, чем опять привлек всеобщее внимание и заслужил укоризненный взгляд королевы.

– Почему бы нам ни подышать свежим воздухом, досточтимый,– предложил Пигал.– Запах цветов возвращает мне молодость.

Весулий не стал возражать – откровения магистра повергли его в ужас. И будет лучше, если испуга игирийского канцлера не увидят окружающие, иначе это даст повод к сплетням, а то и к подозрениям в заговоре. Во всей Вселенной не найдется сплетников, равных по чудовищности фантазий гельфийским, способным из макового зерна вырастить развесистую клюкву.

Могущественная цивилизация гельфов, равной которой не было и нет во Вселенной, опалила свои крылья о Черную плазму. О событиях тех страшных дней свидетельств сохранилось немного, но и этого было достаточно, чтобы поселить в душах потомков гельфов вечный ужас перед Сагкхами. Только чудо спасло тогда Вселенную от полного уничтожения. Открытая древними гельфами по неосторожности и непомерному самомнению дверь захлопнулась, оставив надежду, что она никогда не будет открыта вновь. И вот, оказывается, нашелся то ли безумец, то ли монстр, который решил в одиночку повторить сумасбродный поступок гельфов.

Лоб Весулия покрылся потом, и это несмотря на ветерок, подувший как нельзя кстати с чудеснейшего по красоте озера. Пигал, проведший последние дни преимущественно в подземельях, с удовольствием любовался открывшимся пейзажем. Игирия нравилась магистру, а окружающий ландшафт напоминал ему родную планету, покинутую в недобрый час не по своей воле. Кто бы мог подумать, что за пределами Светлого круга встречаются подобные жемчужины, где синие море спорит у горизонта с зеленью трав, а роскошное дневное светило ласкает верхушки деревьев, пытаясь пробиться сквозь их развесистые кроны к звонким ручьям и родникам, дабы утолить свою вечную жажду. Пигала картина умилила до глубины души. Надо сказать, что и создания рук человеческих были под стать природе. Уютный городок, раскинувшийся у подножия холма, на котором был расположен замок Араке, бесспорно, радовал глаза. Аккуратные улочки, застроенные столь же аккуратными домиками под черепичной крышей,– все это так напоминало родную сторону, что не могло не растрогать сердце магистра. Если бы у него спросили в эту минуту, какую планету он бы выбрал местом своего проживания, кроме Сирина, то он непременно назвал бы Игирию, особенно если рядом была бы прекрасная Лулу. Достойнейший магистр настолько увлекся красотами игирийской природы, что не сразу обратил внимание на горячо заговорившего Весулия.

– Это невозможно, абсолютно невозможно!

Пигал уловил только окончание фразы, но и этого было достаточно, чтобы возразить:

– Для Тимерийского нет ничего невозможного, досточтимый Весулий. На моих глазах он уничтожил целую стаю Лахи и снял с одной из них кожу.

– Кожу? – ахнул Весулий.– Но ведь Лахи убить невозможно!

– Из этой кожи он сшил себе костюм,– продолжал спокойно Пигал.– Вы имели возможность любоваться обновкой весь сегодняшний вечер. Я же вам говорю, досточтимый, что мы имеем дело с редкостным монстром, и все эти ваши «невозможно» просто смешны в ситуации, в которой мы с вами находимся. И потому я говорю, что все может быть. Если мы с вами не остановим князя, то и моему прекрасному Сирину, и вашей не менее прекрасной Игирии придет неизбежный конец уже в самое ближайшее время. Недавно этот негодяй сказал мне, что на свете нет добра и зла, а есть либо поступок, либо отсутствие оного. Как вам это понравится?

По лицу Весулия было видно, что слова князя ему не понравились, хотя Пигал подозревал, что канцлер не понял до конца всего ужаса, в них заключающегося.

– Самый большой поступок, когда-либо или кем-либо совершенный,– это создание Вселенной,– продолжил Пигал.– Создать Вселенную монстр не в силах, кишка тонка, но поскольку для него нет разницы между добром и злом, то ему только и остается, что разрушить Вселенную. Это будет самым грандиозном поступком, который может совершить подобное существо в своей жизни.

– Но это же безумие! – сказал потрясенный Весулий.

– Однако в этом безумии есть своя логика, согласитесь,– невесело усмехнулся магистр.

– Но ведь можно же ему как-то воспрепятствовать? – Канцлер с надеждой посмотрел на Пигала.– Убить, скажем?

– Это не так-то просто,– вздохнул Пигал.– Очень умные личности думали над этой проблемой и пришли к выводу, что нужно пытаться это сделать только в крайнем случае. Суть ведь в том, досточтимый, что если Сагкх передал этому молодцу хотя бы ничтожную часть своей силы, то убить мы можем только оболочку, сила вырвется на волю, и тогда мы потеряем ее след. А сила Сагкха имеет, как вам известно, одну неприятную особенность: она начинает расти во времени и пространстве, влияя на структуру Вселенной. Нет, досточтимый Весулий, мы не вправе так рисковать. На мой взгляд, лучшим выходом была бы изоляция, но где взять клетку для этого монстра?

– Быть может, Кибелиус...– осторожно начал Весулий.

– Я знаком с Кибелиусом,– огорошил его Пигал,– но, боюсь, с Чернопалым ему не совладать. К тому же у пастыря Грогуса свои цели в отношении дороги гельфов, и кто знает, что он предпримет. Безумие, знаете ли, заразительно.

Весулий понимающе кивнул и надолго задумался. Достойнейший Пигал его не торопил – время пока терпит, так с какой стати сиринцу суетиться.

Затянувшийся пир в замке Араке закончился песней князя-освободителя, который очаровал ею всех присутствующих дам. Вот ведь глупые курицы – сами готовы броситься на вертел. Пигал аплодировал вместе со всеми, а сам в это время раздумывал над одним весьма интересным планом, пришедшим в его голову совсем недавно. Он вдруг задумался над одной странностью в поведении князя. С чего это сиятельный, никогда не отличавшийся постоянством, так прилип к юбке прекрасной Лулу? И не является ли подобное постоянство верным признаком того, что ему нужно получить от прекраснейший из прекрасных нечто такое, чего нет у других претенденток на его любовь? Между прочим, своих предыдущих пассий князь бросал в тот же миг, как только получал из их рук вожделенные слезы Сагкха, чтобы продолжить путь к неясной цели, не обращая внимания на жалобы и вздохи брошенных красавиц. Очень, очень целеустремленный человек молодой. Почему он вдруг так проникся проблемами Игирии и Вефалии? Пигал нисколько не сомневался, что Чернопалому плевать как на гельфийские королевства, так и на прекрасную Лулу. Так в чем же истинная причина появления князя-освободителя на Игирии? Еще в замке барона Риго на планете Альбакерк он проговорился о каком-то ключе гельфов. Но если этот ключ сохранился, то кому, как не наследнице гельфийских королей, знать, где он лежит?

– Послушайте, Весулий,– обернулся Пигал к соседу по столу,– что вы знаете о ключе гельфов?

Пигалу показалось, что канцлер смутился, да, скорее всего, так оно и было, но прозвучавший ответ его разочаровал:

– Ничего.