Кукловод Шведов Сергей

День начинался ни шатко, ни валко: с чашечки кофе под перестук занудного дождя, зарядившего с самого утра. Небо обложило до степени беспросветности, и на скорое прекращение вселенского плача рассчитывать не приходилось. Говорят, что сырость способствует росту грибов, но Дальский к грибам был равнодушен, а любил он апельсины за радующий глаза оранжевый цвет. От вида солнечных плодов ему даже в самые лютые холода становилось теплее. Он носил их в карманах, угощая знакомых, а иногда и незнакомых людей, чем либо ему приглянувшихся. А нравились Сергею Васильевичу чаще всего девушки с ярким румянцем во всю щеку и милым похихикиванием, в ответ на проявленное солидным человеком внимание. Дальский хоть и не дотянул ещё до сорока и сохранил приличную форму живота, но всё-таки в глазах молодёжи был явным чужаком, на которого если и следовало обращать внимание, то только за хорошую плату. К сожалению, ничем существенным Сергей Васильевич порадовать девушек не мог, по причине не столько жлобства, сколько крайней нужды. Ну не то, чтобы уж совсем крайней, но богатством материальным любитель апельсинов отмечен не был, а духовное богатство ныне не в ходу.

Сергей с интересом наблюдал за безродным кобелём, бродившим меж зелёных насаждений, в поисках съестного. Будь окно открыто, чувствительный интеллигент непременно кинул бы ему недоглоданную с вечера кость, но отрывать задницу от стула и открывать окно в столь мерзкую погоду, Дальскому не хотелось, да и повод был пустяковым. Тем более что кобель ухватил-таки своё, невесть кем оброненное, и потрусил прочь, довольно помахивая обмороженным в зимние холода хвостом.

Звонок разорвал тишину неожиданно. Звонили в дверь и довольно настойчиво, хотя и деликатными короткими. По этой деликатности Дальский опознал соседа Ивана Семёновича и вздохнул. Семёныч был человеком безобидным, но чрезвычайно въедливым, способным довести даже выдержанного человека до белого каленья. – Шестьдесят центнеров с гектара, – обрадовал сосед Дальского с порога.

– Не может быть, – вежливо удивился Сергей. – Так говорю же тебе: совхоз «Заря коммунизма» в Южном крае – сам секретарь обкома товарищ Майский об этом пишет, вот полюбуйтесь, Фома Неверующий.

Дальский полюбовался: газета была почти двадцатилетней давности и хранилась Семёнычем все эти годы вероятно только для того, чтобы досадить при случае соседу Серёге, известному скептику и бывшему диссиденту. Придраться было

не к чему, да и товарищ Майский был очень убедителен в своих прогнозах не только на грядущую пятилетку, но и на обозримое будущее, аж до двух тысяча пятого года. Умели же люди смотреть в даль, не то, что нынешние наши близорукие начальники.

– А я о чём говорю, – поддержал Сергея Семёныч. – Это же документ, свидетельство эпохи.

Как ни странно, Дальский газетой увлёкся: жили же люди двадцать лет назад! Вспомнил свой дебют на сцене местного драматического театра и грандиозную пьянку, устроенную после спектакля. За дебют Дальского скупо похвалили, а за пьянку едва не выперли с работы, но потом дирекция опамятовали и вынесла всего лишь выговор с принудительным перевоспитанием. И не то что бы Сергей Дальский с тех пор перевоспитался, но пить стал меньше, это точно.

– А ты кем был двадцать лет назад, Семёныч? – Так слесарем и был, – старик бросил на соседа насмешливый взгляд. – Это сейчас все дворяне, а тогда все были слесаря да их дети.

Камешек был в огород Дальского, который в своё время потянулся в аристократы, но не дотянулся, махнул рукой и остался российским мещанином, о чём сейчас не жалел.

– Был вчера на собрании, – Семёныч строго глянул из-под очков на непутёвого интеллигента. – Товарищ Крячкин выступал, новый секретарь обкома. Так он прямо резанул правду-матку в глаза – кончается их время.

– Это какой же Крячкин? – удивился Дальский, заподозривший соседа в старческом маразме. – У нас вроде Сытин губернаторствует.

– Это у вас, дворян, губернатор, а у нас секретарь обкома. – Свят, свят, свят, – завздыхал Дальский. – Опять власть меняется. И куда же бедному актёру податься?

– Говорят, что нынешняя власть уже чемоданы собирает, но я так думаю, что на всех «Боингов» не хватит.

– Это уж как пить дать, – согласился Дальский, которому место в забугорном лайнере ну никак не светило.

– Тебе, Сергей, как трудящемуся элементу бояться нечего, хотя покаяться, конечно, придётся.

– Смотри, что делается, – расстроился Дальский. – Ещё прежнюю власть у Бога не отмолили, а уже нынешняя на подходе.

– Придётся вам, демократам, объясняться с народом, – укоризненно покачал головой Семёныч. – Наворотили чёрт знает что за эти годы.

– Нет, ты уж позволь, дорогой сосед, – возмутился Дальский. – Я природный русский монархист и нечего меня со всякой шантрапой путать.

– Это ты монархист?! – Пять минут назад ты сам на это намекал, Семёныч. Так что уволь – за нынешнюю власть я не ответчик. Где твоя хвалёная диалектика? Нельзя же путать феодала с буржуем.

– Ты не феодал, Серёга, – ты султан турецкий, – махнул руной старик. – Развёл гарем вокруг себя.

– А вот это уже профанация идеи, дорогой сосед: нельзя путать личную жизнь с общественным строем.

– Какая женщина тебя любила! – зацокал языком Иван Семёнович. – Дурак ты, Серёга.

Допустим, с этим определением Дальский готов согласиться, но при чём здесь классовая борьба и социальная справедливость?

– А при том, – сказал Семёныч, допил свой кофе и ушёл, оставив Сергея в некоторой растерянности.

Старик порой бывал забавен, иногда бесцеремонен, но Дальский за двадцать лет привык к его причудам и не обращал на них внимания. К тому же у Семёныча была идея фикс: непременно женить Дальского на одной из его многочисленных знакомых и тем самым пресечь разврат в соседней квартире. Но тут была одна закавыка, чрезвычайно затягивающая процесс сватовства: вкусы у Дальского и Семёныча не совпадали, и за двадцать лет они так и не пришли к единому пониманию природы вещей.

Сергей уже собирался вернуться к привычному месту у окна, а то и попросту завалиться на диван, подремать и помечтать одновременно, но тут его вновь настойчиво призвали к двери. День начинался как-то по-особенному суматошно. Звонок был продолжительным и нахальным, настолько нахальным, что у Дальского не возникло никаких сомнений по поводу гостя ещё до того, как он повернул ключ в замке. Костя Брылин не вошёл, а ворвался в чужую квартиру, в два счёта заляпав линолеум грязными сапогами. За что Дальский подверг его остракизму и ни в какую не соглашался с ним разговаривать до тех пор, пока согрешивший гость не снял сапоги и не развёз принесённую грязь до самой кухни предложенной ему тряпкой.

– Ну и жлоб же ты, Дальский, – Костя не обиделся, а просто констатировал это как факт. – За дорогим гостем мог бы и сам убрать.

Сергей пропустил заявление скандалиста мимо ушей – потачку Брылину давать ни в коем случае нельзя, иначе он в два счёта сядет вам на шею. Глаза-то у Кости нак фары горят: наверняка его посетила новая идея. В отличие от Дальского, который был просто лентяем, Брылин являл собой тип лентяя активного, и эта его активность уже не раз выходила доверчивым людям боком. – Заработать хочешь?

Дальский не выказал по этому поводу энтузиазма Кости, и даже не потому, что не нуждался в деньгах, а просто давно не рассчитывал на что-нибудь приличное из Брылинских рук. – Говорю же тебе, – застучал босыми ногами по полу Брылин, – дело верное, а главное денежное.

– Не скажи гоп, пока не перескочишь, – лениво отозвался с дивана Дальский. – Знаю я твои денежные дела.

Брылин рассердился так, что его оттопыренные уши заалели пролетарскими стягами. Фыркал он долго, и Дальский начал испытывать беспокойство за его нос, торчавший на широком лице крохотной пуговкой и грозивший отвалиться напрочь при столь неосторожном с собой обращении. Брылин считал себя неотразимым красавцем, и Дальский его на этот счет не разочаровывал – с какой же стати.

– Очень перспективная идея, приличные люди – крути и крути. – Аванс будет? – полюбопытствовал Дальский.

– Да, – Брылин для убедительности даже перекрестился. – Божьи люди, им можно верить.

– А полный расчёт? – В случае достижения результата.

Как раз в достижение результата Дальский не верил: но с другой стороны, почему бы не помочь хорошим людям за приличную плату?

– Сколько? – Всё зависит от объема работы, который мы на себя взвалим, но уверяю тебя, жалеть не придётся.

Дальский Брылинского оптимизма не разделял, но и сидеть на диване ему уже надоело – размяться, что ли, за чужой счёт?

– Ладно. Пойдём, взглянем на твоего монстра. – Отчего же монстра, – запротестовал Брылин. – Очень приличный мужик. – Приличные люди в политику не лезут. А под какими знамёнами выступает твой мужик?

Костя даже руками всплеснул: – Откуда же мне знать, Дальский? Да и кого в наше время подобные мелочи интересуют.

Что верно, то верно – безыдейность полная. Партия пофигистов крепчает, а все остальные мельчают.

– Вроде он социал-монархист с демократическим уклоном. – Красиво завёрнуто, – усмехнулся Дальский. – Но сомнительно, чтобы у таких придурков деньги водились.

– Деньги есть, – обнадёжил Брылин. – Во всяком случае, на аванс хватит. Этот Попрыщенко раньше прорабом работал на стройке, а потом в какой-то фирме подвязался. Тот ещё тип.

– А зачем такому выборы? – Да не ему. Попрыщенко меня пригласил, а избирается совсем другой – Гулькин Игнатий Львович.

Погода оказалась ещё более мерзкой, чем Дальский от неё ожидал: в дополнение к сырости подул ещё и пронизывающий ветерок, норовивший зацепить прохожих за полу плаща и зашвырнуть подальше от уютных норок, куда рвались их утомлённые ненастьем тела и души. Сергей, безусловно бы, вернулся к родным пенатам, плюнув на аванс, но, к счастью, Брылин был на колёсах, хотя и изрядно помятых жизнью, но всё-таки ещё способных двигаться в нужном направлении, особенно если не предъявлять к ним чрезмерных претензий по части скорости и комфорта. Дальский от природы был человеком покладистым и вид Брылинской консервной банки его не только не ужаснул, но уж скорее обрадовал. Оставалось только надеяться, что этот лошак неизвестной, но явно не нашей породы не рассыплется по дороге мелким бисером, а доставит своих пассажиров в надлежащее место.

– Где ты эту рухлядь откопал? – Это БМВ восьмидесятого года выпуска – не такая уж старая машина. Достал по случаю.

– Хорошо, если этот случай не будет несчастным, – покачал головой Дальский. – По мне, уж лучше новый велосипед, чем старая машина.

Брылин скептически хмыкнул: видимо представил Сергея Дальского на велосипеде, крутящим с натугой непослушные педали. Дальский чужим фантазиям на свой счёт не мешал, пусть себе веселится, но сам он если и представлял себя в машине, то непременно в роскошном «Роллс-ройсе», с личным шофёром, лучше всего негром. Но автомобиль при этом должен быть ослепительно белого цвета. Правда, белый «Роллс-ройс» требовал и соответствующего антуража, в смысле дорог и окружающего пейзажа, а срёди отечественной унылой грязи ему, конечно, не место. Наверняка уже через пять минут его сверкающие девственной белезиной бока будут осквернены, и на этом грязно-сером фоне даже негр не будет смотреться ярким декоративным пятном, не говоря уже о самом Дальском, который будет выглядеть просто смешным. Да и куда к его приткнуть, этот чёртов «Роллс-ройс», если вокруг столько машин, норовящих ударить вас по полированному боку. Ну кто, скажите, выпускает тупорылых КАМазов на главную улицу города, ну пусть не главную, но всё равно – чёрт знает что. – Власть надо менять, – солидно порекомендовал Брылин. – Так уже поменяли вроде, – удивился Дальский.

– Надо менять до тех пор, пока в стране порядка не будет. – Методом тыка, что ли?

– А почему нет? – Тебе видней, – усмехнулся Дальский.

По его подсчётам Брылин уже поменял, по меньшей мере, семь партий, но до власти так и не добрался. То ли не на тех рысаков ставил, то ли в нашей стране рысаки вообщё не котируются, а в вечной моде только здоровенные битюги, которые топают себе и топают неведомо куда. Потом, правда, спохватываемся, ахаем, не туда шли, да уже поздно – распрягай, приехали.

Полуподвальное помещение, тесноватое и грязноватое, невесть за какие заслуги возведённое в ранг офиса, не понравилось Дальскому с первого взгляда.

Оно резко контрастировало с радужными перспективами, набросанными мастерской рукой Кости Брылина. Да и народ вокруг был всё тот же, с блеском проигравший уже не одну избирательную компанию.

– На какой пост претендует этот твой социальный монархист. – А какая разница? – удивился Брылин. – Тут главное участие, а не победа. Для нас во всяком случае.

В словах Кости Брылина было, разумеется, рациональное зерно, однако и знание факта иногда не бывает лишним. Сергей Васильевич, как истинный интеллигент, обременённый поисками смысла бытия, на всю эту суету сует смотрел свысока, но, будучи профессионалом, считал невозможным ударить в грязь лицом при первой же встрече.

– По-моему, мы выбираем мэра, – не очень уверенно сказал Брылин. – А почему не секретаря горкома? – съязвил Дальский.

– Секретаря горкома выберут и без нас, – отпарировал Костя.

Костюм кандидата Дальскому понравился – хороший костюм, лицо – в гораздо меньшей степени, но это, конечно, не проблема – лицо можно подправить: что-то убрать, что-то добавить. А вот с голосом была беда – с таким голосом блеющего в раздражении козла не только в мэры, но и в кондуктора не возьмут. – Вот вы, – кандидат указал пальцем на Дальского, – хотите ведь стать предпринимателем?

Палец был короткий и толстый, его непременно следовало удлинить, а ногти подстричь – если уж ты монархист, даже если и социальный, будь добр следить за руками.

– Не хочу, – отозвался Дальский. – Я бы согласился стать рабовладельцем, на худой конец крепостником, а предпринимать что-либо мне скучно.

Будущий мэр этим ответом был поставлен в тупик и с обидой уставился на приличного господина, который по всем приметам тянул на буржуя и вдруг, в самый неподходящий момент, закочевряжился.

– Вот видите, господа, – прокомментировал облом Брылин. – Первая же провокация поставила нашего дорогого Игнатия Львовича в тупик: он потерял лицо, которое у него и без того, надо самокритично это признать, в данную минуту не лучшего качества. Маленькие глазки мы увеличим очками, а вот прыщ на губе следует удалить и удалить немедленно.

Напор Кости Брылина был столь велик, что несостоявшийся мэр шарахнулся от трибуны, решив, видимо, что этот странный лопоухий субъект в грязных сапогах и поношенной куртке сейчас сразу и начнёт кромсать ему лицо перочинным ножичком.

– Это не прыщ – это родинка, – испуганно сказал кто-то. – Родинку лучше прикрыть усами, – дал свою рекомендацию Дальский. – А безвольный подбородок удлинить эспаньолкой.

– А если борода в стиле а ля мужик? – Брылин с сомнением покачал головой, критическим взором оглядывая кандидата.

– Лицо и без того широкое, – поморщился Дальский. – Но ведь монархист же, – не сдавался Брылин.

– Так ведь монархист-то социальный с демократическим уклоном, – возразил Сергей Васильевич. – А вы, милейший, лепите ему бороду а ля мужик, словно купцу третьей гильдии. Нет и нет, только эспаньолка, очки и аккуратные усики. – Голос придётся поменять, – сказал Брылин.

– Я думаю, баритон подойдёт. – А почему не бас? – удивился Костя. – Для баса комплекция мелковата.

Дальский осмотрел кандидата со всех сторон, для чего ему пришлось подняться на сцену и совершить несколько кругов по ней, путаясь в совершенно здесь неуместных проводах.

– Позвольте, – заблеял кандидат. – Кто пустил сюда этих людей?

Зал, в котором по прикидкам Дальского, находилось человек тридцать, протестующе загудел.

– А какое у вас здесь мероприятие? – поинтересовался Сергей Васильевич у опешившего президиума. – У нас съезд партии, – ответил господин с лицом Антона Павловича Чехова. – Это специалисты по мордам, – сказал толстый дядька в очках, обращаясь к кандидату. – Я же вам говорил, Игнатий Львович.

Судя по всему, это и был прораб Попрыщенко, нанявший Костю Брылина для славных дел. Очки ему, по мнению Дальского, следовало сменить, а зубы выбить – они явно указывали на пролетарское происхождение монархиста. Совсем ополоумел народ: с такими зубами лезть в аристократы.

– Имиджмейкеры, что ли? – неуверенно переспросил господин Недочехов. – Во-во, – обрадовался Попрыщенко. – Специалисты. А без специалистов какие сейчас выборы. Это не выборы будут, а смех.

– Да вы что, господа, – произнёс Костя Брылин драматическим шёпотом, который наверняка был слышен даже на улице. – Это же сам Дальский. Я, можно сказать, его с кровью вырвал. Без него ещё никто не избирался. Даже Сам у него консультировался. Я потрясён, Игнатий Львович, вашим непониманием, чтобы не сказать раздавлен.

– Игнатий, – поморщился Дальский. – Имя не очень… – А что такое? – изумился Брылин.

– Был такой Игнасио Лойола, из иезуитов, – задумчиво проговорил Сергей Васильевич. – Могут возникнуть нехорошие ассоциации.

– Да кто того Лойолу помнит, – возразил Попрыщенко. – Что у нас своих иезуитов мало было, что ли?

– Пожалуй, – согласился Дальский, продемонстрировав демократичность. – Имя менять не будем.

– А отчество? – испуганно ахнул кто-то. – Львович, – протянул Дальский, словно пробовал слово на вкус. – Толстого почитываете?

– В общем и целом… иногда, – Игнатий Львович развёл руками. – Надо будет подчеркнуть родственную связь между вами и графом Толстым, если не кровную, то хотя бы духовную.

Возражений не последовало: очень может быть, что Игнатию Львовичу такое родство льстило, а Льва Николаевича Дальский спрашивать не собирался по причине его долгого отсутствия на грешной земле. Сергей достал сигарету из забугорной пачки, прикурил от поднесённой Брылиным зажигалки и задумчиво пустил к потолку пару-тройку изысканных колец. Робкие протесты окружающих по поводу того, что «у нас здесь не курят», он в расчёт брать не стал, а Костя немедленно метнул в протестанта уничтожающий взгляд и укоризненно покачал головой. – Пресса о вас писала? – спросил Дальский.

– Эти напишут, – вздохнул Попрыщенко. – Статью мы организуем, – обнадежил прораба Дальский. – Сначала в местной прессе, а потом и в центральной – это мелочи. Константин Михайлович запишите данные Игнатия Львовича и поточнее, пожалуйста, а то получится как в прошлый раз.

Брылин понимающе хмыкнул и приложил руку к груди. – Центральная про нас вряд ли напечатает, – вздохнул скептик в глубине зала. – Как это не напечатает?! – возмутился Брылин. – Были бы деньги. – С деньгами у нас туго, – сокрушённо покачал головой Попрыщенко. – Но на прессу, пожалуй, найдём.

– Да уж подсуетитесь, голубчик, – посоветовал Дальский. – А то начинать большое дело без гроша в кармане трудно. А будет шум в прессе – будут и спонсорские пожертвования.

– Не верю я им, – занудил несостоявшийся Чехов. – Всё-то у них легко и просто. Они даже нашей программой не поинтересовались.

– Позвольте, милейший, – с металлом в голосе произнёс Дальский, напирая на букву «а», которой в этих словах не было, – по-вашему, я, что же, не в курсе чаяний отечественной интеллигенции на протяжении последних столетии? Да мне стоило только взглянуть на ваши отмеченные печатью духовности лица, чтобы понять, где я нахожусь, и что от меня требуется.

Недочехов покраснел и смущённо откашлялся. Окружающие сочувственно промолчали.

– Знаете, господа, меня ведь тоже совесть мучает, – вдохновенно продолжал Дальский. – Ведь какая сволочь с моей помощью наверх вылезала, вы даже представить себе не можете. Сколько суконных рыл я сделал годными для калашного ряда, а истинные интеллигенты, у которых духовность в генах сидит, вынуждены болтаться по подвалам. Стыдно, господа, стыдно и мне и вам. За гибнущее Отечество стыдно. Я, знаете ли, готов работать почти даром, глаз не смыкая, лишь бы только увидеть во главе государства людей гуманных и просвещённых. Встряхнитесь же, господа, соберите в кулак и волю и средства, докажите же наконец, что истинная российская интеллигенция ещё жива и способна сказать своё слово в защиту замордованного народа. Я очень надеюсь на вас, господа, очень.

Первым зааплодировал Костя Брылин, его поддержал Попрыщенко, а за прорабом взорвался овациями весь монархический съезд. Все тридцать человек в едином порыве блистательный спич Сергея Дальского. Даже скептик Недочехов и тот аплодировал.

– Поддержим все как один нашего кандидата, Игнатия Львовича, – очень к месту выкрикнул Брылин и нашёл живейший отклик в разгоряченных душах соратников. Подхваченный единым порывом Дальский едва не рванул «Интернационал», но вовремя опамятовал. К сожалению, слов монархического гимна «Боже царя храни» никто не знал, и потому вместо кульминации пришлось ограничиваться рукопожатиями.

– Дохлый номер, – сказал Дальский, покидая цитадель монархизма. – Денег у этих ребят даже на райсовет не хватит.

– А чем мы рискуем? – удивился Брылин. – Оба без работы и без гроша в кармане, а тут милые интеллигентные люди. Не братские чувырлы какие-нибудь.

– У милых и интеллигентных, Костя, всегда ветер в карманах гуляет, а живут в своё удовольствие как раз чувырлы.

Брылинская консервная банка рванула с места так, словно собралась одним махом домчать своих пассажиров до светлого будущего. Дальского изрядно встряхнуло, и он смачно приложился головой к потолку салона. Забугорный мустанг явно не взял в расчёт наши заковыристые дороги, а они и не таким рысакам копыта отшибали.

– Вот так всегда, – вздохнул Брылин. – Суровая действительность охлаждает благие порывы.

Дальский недовольно почесал затылок, но промолчал. В желудке было пустовато, а на душе муторно. Перспектив в обозримом будущем никаких, а годы подпирают. Не исключалась возможность закончить жизнь в богадельне, всеми брошенным и забытым. А какие надежды подавал, какие были рецензии! Да чёрт с ними, с рецензиями, сам в себе ощущал силу непомерную. Казалось тогда, что всё по плечу, всё подвластно расцветающему розовым бутоном таланту. Бутон, однако, так и не распустился дивным цветком, силы иссякли, словно их никогда и не было. Жизнь уходила грязной водой в песок, не принося радости ни самому Дальскому, ни окружающему миру. И даже вопрос «кто виноват?» для Сергея потерял свою былую остроту и актуальность, хотя во времена оные он сотрясал воздух на демократических тусовках, и казалась тогда, что до полного счастья рукой подать. Требовалось-то всего ничего: избыть «этих» и посадить на их место «наших». И даже, представьте себе, избыли и посадили, но «наши» как-то незаметно превратились в «этих'», да и «эти» никуда не уходили, а очень неплохо устроились в нынешней системе, и остался Сергей Васильевич Дальский дурак дураком у разбитого корыта.

Пресса, в лице Виталия Сократова, встретила странствующих комедиантов весьма настороженно:

– За такие деньги, Костя, я только объявление о пропавшей собаке могу напечатать. – Ты же меня знаешь, Виталий, – взволновался Брылин. – За мной не пропадёт.

– Так потому и говорю, что знаю, – усмехнулся Сократов, который по паспорту числился не то Ивановым, не то Рабиновичем. – Ты со мной ещё за прошлую статью не рассчитался.

Брылин даже руками замахал от возмущения: – Тебе ли не знать, Виталий, как нас бессовестно нагрели. Жулье поганое, а полезло в депутаты.

– Все лезут, – мудро вздохнул Сократов. – Уверяю тебя, что это очень и очень приличные люди, – напирал Брылин. – Ты и прошлый раз уверял, – Виталий неспеша отпил кофе из чашечки. – Я такую статью отгрохал, а этого твоего Петина до сих пор с собаками ищут.

– Не Петина, а Летина, – возразил Брылин, хотя фамилия пропавшего в разгар компании кандидата, кажется, была Летунов.

Заведение, в котором они уламывали незаконнорожденного сына афинского мудреца, было на взгляд Дальского вполне приличным. И даже кофе здесь подавали горячим и вполне приемлемым на вкус. Всё-таки кое-что в этой стране менялось в лучшую сторону, и возможно зря Сергей ударился сегодня в беспросветный нигилизм. И девушка у стойки улыбнулась ему приветливо: значит, не совсем уж безнадёжно он облинял за эти годы и есть ещё что предъявить сверкающему красками миру.

– В последний раз, ребята, – сказал Сократов. – Исключительно из уважения к Сергею Васильевичу, но и ты, Костя, поимей совесть.

Брылин клятвенно заверил свободную прессу, что как только, так сразу: Виталий Сократов вписан золотыми буквами в Брылинское сердце, и первые же поступившие на счёт кандидата деньги будут направлены на погашение старых и новых долгов рыцарю пишущей машинки.

– Рыцарь пишущей машинки – это устаревший образ, – усмехнулся Виталий и махнул на бездарного Брылина рукой. – Компьютеры, мил человек, ныне решают всё.

Официальная часть на этом завершилась, перешли к обычному трёпу. – Кстати, мужики, – вспомнил вдруг Сократов, – услуга за услугу. У меня знакомая девочка болтается без дела – будет в вашей конторе вакансия, вы уж не обойдите её своим вниманием.

– Блондинка, брюнетка? – сделал стойку Брылин. – Не то слово, – зажмурился Виталий. – Греческая богиня, с прекрасным русским именем Катюша.

Расстались, можно сказать, по-братски. Для полного взаимопонимания не хватало только ужина в ресторане с коньяком и устрицами, но здесь всё, по мнению Брылина, было впереди. Дальский его безмерного оптимизма не разделял, но кое-какой интерес к работе у него появился.

– Деньги нужны, – сказал Брылин. – Без денег скучно. Есть у Попрыщенко один богатый хмырь на примете, но к нему без статьи в газете лучше не соваться – человек серьёзный и влиятельный. Будем надеяться, что Сократов не подведёт и блеснёт умом и талантом.

И Сократов не подвёл! Дальский восхищённо хмыкал, перечитывая статью. Брылин, развалившись в единственном кресле хозяина, самодовольно щурился в пустоту. Всё-таки Виталька большой талант, несмотря на некоторую занудливость характера, но совсем уж безгрешных людей не бывает.

Дальский отложил газету и потянулся, появилась даже уж совсем безумная идея сделать зарядку, чтобы передать ликование души одрябшему телу. Впрочем, подъём в организме он ощутил и без допинга. Это почти забытое Сергеем состояние раньше накатывало на него перед премьерой и тогда, выйдя на подмостки, он потрясал публику блеском своего таланта. Зал надрывался аплодисментами, а Дальский тонул в цветах и улыбках благодарных поклонниц. Ну, быть может, и не тонул, но цветы были, а главное, были поклонницы, нежные и покладистые как розы в оранжерее.

– Поймал кураж? – полюбопытствовал Брылин. – Живём, Костя, – бодро отозвался Дальский.

При виде шестисотого «Мерседеса», который заменил старенький БМВ, Дальского едва не хватил удар изумления. Брылин самодовольно улыбнулся:

– Полдня у Дуба в ногах валялся, ты этого жмота знаешь, но уломал. Теперь эта роскошь на целый день в нашем распоряжении.

Брылин и сам смотрелся весьма солидно в натуральной коже, тоже, вероятно, взятой у какого-нибудь охотника за черепами. Дальский поправил парадную шляпу, глядя в зеркало заднего вида, тоже не лыком шиты, и полез в машину.

На монархический бомонд блистающая лаком роскошь произвела даже большее впечатление, чем на Дальского. Партия едва ли не в полном составе встретила прибывших профессионалов ещё у входа. Сергей Васильевич пожал руку только Игнатию Львовичу, а остальных демонстративно проигнорировал. Более либеральный Брылин порукался ещё и с прорабом Попрыщенко и даже с чем-то опять недовольным Недочеховым, который на поверку действительно оказался Антоном Павловичем.

– Читали прессу, – поинтересовался Брылин у монархистов. – Но там же некоторым образом есть неточности, – нервно дёрнулся Антон Павлович. – Там написано, что Игнатий Львович генеральный секретарь партии, а он у нас председатель.

Сукин сын Виталька: ну какой у монархистов может быть генсек. Такой опытный волчара и так нелепо промахнулся.

– А потом, мы ещё не приняли окончательного решения по земельному вопросу и приоритеты у нас не расставлены.

– Да Бог с ними, с приоритетами, – отмахнулся Дальский. – Главное, что генеральная линия выражена ясно и подчеркнута актуальность для народа решаемых партией задач.

– Что верно, то верно, – подтвердил Попрыщенко.

– Хотелось бы все-таки большей точности в формулировках, – стоял на своем желчный Антон Павлович.

– Формулировки будут, – утешил его Брылин, – Что вы хотите, господа, первая статья о вашей партии в газете – пресса пока ещё не в курсе всех деталей

– Здесь указывается, что нас поддерживают производственные и научные коллективы, – процитировал Антон Павлович Сократовский бред, – а мы, собственно, ещё и не начинали агитацию.

– А вы что же, против поддержки народа? – удивился Брылин. – В названии партии есть слово «социал», что предполагает пролетарскую направленность деятельности, а демократический уклон означает теснейшее сотрудничество с научными кругами. Или я неправильно понимаю стоящие перед партией задачи?

– Всё правильно, – солидно подтвердил Попрыщенко. – И пролетарии, и наука завсегда с нами.

Настырного Антона Павловича оттеснили в сторону, расчистив тем самым поле деятельности для профессионалов. Дальский критически осмотрел Игнатия Львовича и пришёл к выводу, что для первого раза сойдёт.

– Позарез нужен ещё один «Мерседес», – задумчиво проговорил Дальский, глядя на притихших партийцев. – Для солидности.

Призыв этот повис в воздухе, поскольку в подвале собралась явно не та публика, которая ездит на забугорной роскоши.

– Есть ЗИЛ, – нерешительно предложил Попрыщенко. – Старый, солидный, ещё обкомовский.

– На ходу? – Мал-мал ездит. Облицовка в хорошем состоянии.

– Нам не рысак нужен, нам только чтобы видимость была, – Дальский потер переносицу и кивнул головой Попрыщенко: – Давайте.

Прораб-монархист ему начинал нравиться – он явно выделялся среди партийной массы своей расторопностью, и вообще Дальский питал слабость к строителям.

– Костя, здесь техникум неподалёку. Отбери там трёх-четырёх ребят посолиднее и тащи сюда.

– Зачем? – удивился Игнатий Львович. – Для охраны, – жестко сказал Сергей Васильевич. – Вы что же, собираетесь ехать к спонсорам без охраны – да с вами же никто разговаривать не станет.

– Но это же обман! – опять высунулся из своего угла Антон Павлович.

Беда с этой интеллигенцией – ну чисто дети. А мы ещё удивляемся, почему у нас во власти сверху донизу сплошные аферисты. Да разве ж с такими недочеховыми можно пробиться в калашный ряд, они же милостыню и ту попросить стесняются, и даже не потому, что гордые, а просто думают, что другим она нужнее. – Вы что, против привлечения молодежи в социал-монархическое движение?

Разумеется, все были «за», даже скандальный Антон Павлович не нашёл, что сказать и лишь смущённо теребил бородку.

Молодежь, приведённая Брылиным, Дальскому понравилась – гренадеры, а главное без комплексов – с полуслова ухватили суть стоящей перед ними задачи. Другое дело, что запросы у подрастающего поколения оказались много выше того, что могло предоставить им поколение зрелое, но, поторговавшись, пришли к полюбовному соглашению.

– Не волнуйтесь, господин Дальский, – сказал солидным баском один из «гренадеров», которого Брылин панибратски называл Витьком, – за нами, как за каменной стеной.

Экипировка у ребят была, конечно, не самого высшего качества, но лица были монархическими, не говоря уже о выправке. С такими молодцами да отступать! – Форму им надо добыть, чтоб взвились соколы орлами.

– В театральной костюмерной, – подхватил с лёта мысль партнёра Брылин. – За мной, ребята.

Опять заволновался Антон Павлович, вздумавший здесь же, прямо на глазах пребывающего в трудах и мучительных раздумьях Дальского, сколотить оппозицию. Сергей эту попытку пресёк в самом начале, с помощью подоспевшего прораба Попрыщенко, который за расторопность и проявленную идеологическую выдержанность тут же был им выдвинут в главные финансисты партии. Голосование прошло со скрипом, ввиду не прекращавшихся интриг Антона Павловича, у которого и фамилия была подходящая – Заслав-Залесский. В отместку за интриганство Дальский назначил его ответственным секретарём партии по работе с диаспорой.

– С какой такой диаспорой?! – возмутился Антон Павлович. – Вы в Париже бывали?

– Нет. – А в Киеве? – Был. Один раз. – Ну вот, – Дальский осуждающе покачал головой. – Меня удивляет ваша деструктивная позиция господин Заслав-Залесский.

– Давайте не будем мешать людям, выполнять их нелёгкую работу, – мягко, но достаточно весомо изрёк Игнатий Львович под одобрительный шум однопартийцев.

Брылин обернулся на удивление быстро: Витёк радовал глаз погонами штабс-капитана, трое остальных хорошо смотрелись поручиками. При виде всей этой роскоши притих даже Антон Павлович. И вообще, как уже давно заметил Дальский, вид одетых в форму людей всегда умиротворяюще действует на российскую интеллигенцию.

– Чуть не забыл, – Дальский хлопнул себя ладонью по лбу. – Нужна секретарша. – Тургеневская барышня, – ехидно подсказал кто-то из задних рядов.

– Никаких барышень, – возразил Дальский. – Нужна длинноногая, волоокая блондинка, со вкусом раскрашенная в строгом костюме и короткой юбке. – Есть, – торжественно произнёс Брылин и отступил в сторону, пропуская вперёд чудное создание. – Та самая Катюша, о которой Сократов говорил. Только она сейчас брюнетка – перекрашивать будем?

Дальский Сократовский выбор одобрил. Нервно задышали красавцы-гвардейцы во главе со штабс-капитаном, и даже монархический бомонд подобрал отвисающие животы. Брюнетка шлёпнула пару раз длинными ресницами и уставилась на Сергея голубыми и явно порочными глазами.

– На машинке печатать умеете, девушка?

– Нет, – удивление в голосе Катюши было вполне искренним. – А писать?

– В пределах школьной программы. – Ну что ж, работать будем в этих пределах. Прошу на репетицию, господа. – Это, в каком же смысле? – удивился Игнатий Львович.

– В прямом, – сухо сказал Дальский. – Все монархии сильны этикетом, выезд сановного лица всегда обставляется с достаточной пышностью. Помилуйте, Игнатий Львович, даже демократичнейшие из президентов репетируют свой выход в народ, а уж нам, монархистам, сам Бог велел.

Дальский мрачным взглядом окинул толпу, вмиг выросшую словно из под земли, и крикнул в поднесённый Брылиным мегафон:

– Попрошу очистить проезжую часть.

Первым к подъезду подкатил Попрыщенкин ЗИЛ, сохранивший почти в первозданной свежести свои полированные бока. Бравые гвардейцы, сверкая золотом погон и аксельбантов, сработали как часы, голые ноги секретарши Катюши тоже порадовали глаза Дальскому, а всё остальное ни к черту не годилось. Ну, казалось бы, чего проще, чем выйти с достоинством из машины, не суетясь при этом и не прячась за широкие спины охраны, но для некоторых это оказалось совершенно непосильной задачей. Дальский бился с Игнатием Львовичем целый час, до седьмого пота загонял Попрыщенко, а на Антоне Павловиче Заслав-Залесском едва не заработал инфаркт. Поразительно бездарной была эта монархическая публика.

По прошествии двух часов Дальский прекратил репетицию. Нельзя сказать, что он остался доволен результатом своей работы, но кое-какой прогресс всё-таки наметился.

– Эх, нам бы ещё казачью полусотню для эскорта! – С казаками, пожалуй, уже не успеем, – Брылин глянул на часы. – Сейчас самое время для визита.

– По машинам, – скомандовал Дальский.

За руль обкомовского ЗИЛа сел штабс-капитан Витёк, на которого Сергей возлагал особые надежды – парнишка оказался на редкость сообразительным и не без актёрских способностей. Красавцы-поручики, волоокая секретарша и Игнатий Львович с министром иностранных дел Заслав-Залесским с трудом, но поместились в салоне. Министра финансов Попрыщенко пришлось взять в свой «Мерседес». Процессия двинулась в путь под приветственные крики и аплодисменты толпы, растрогавшие монархистов едва ли не до слёз.

– Понимают люди красоту, – сказал Попрыщенко Дальскому. – Красота, к сожалению, требует денег.

– Это как пить дать, – согласился министр финансов. – Я думаю, мы с вами поладим, – кивнул головой Дальский. – Приятно иметь дело с разумным человеком.

Первым на территорию усадьбы въехал «Мерседес». Погода благоприятствовала торжественной встрече. Обутая в кроссовки охрана буржуя угрюмо разглядывала непрошенных гостей. Элегантный хозяин, приглаживая растрепавшиеся волосы, появился на пороге и с оторопью наблюдал за разворачивающимся на его глазах спектаклем.

Подтянутый поручик вылетел из машины раньше, чем штабс-капитан Витёк нажал на тормоза, и тут же распахнул дверцу. Следом, словно из-под земли, выросли ещё два гвардейца по стойке смирно, и уже за ними, не ударив на этот раз в грязь лицом, появился Игнатий Львович с министром иностранных дел и голоногой секретаршей.

– Солидно, – одобрил Попрыщенко. – Очень солидно.

Брылин показал Витьку большой палец, и, по мнению Дальского, штабс-капитан эту похвалу заслужил. Кроссовочники в пузыристых штанах завистливо пялились на монархическую роскошь, а хозяин уже тряс руку Игнатию Львовичу.

– Самое время нам присоединиться, – заметил Попрыщенко, не слишком, видимо, доверявший однопартийцам в ведении деловых переговоров.

– Вы уж извините, что мы к вам вот так, запросто, – сказал Дальский, приветствуя хозяина, – но поскольку вы известный в городе монархист, то мы решили – а к кому же ещё, как ни к вам?

Хозяин, впервые услышавши о своём монархическом прошлом и настоящем, смущённо откашлялся. Но Дальский ему расслабиться не дал и повёл в дом, на ходу расточая комплименты. Следом солидно двинулась вся делегация во главе с Игнатием Львовичем.

– Мы ведь к вам, Михаил Юрьевич, даже не по делу, а за дружеским участием. – Юрий Михайлович, – поправил оплошавшего гостя хозяин. – У вас репутация делового человека, Юрий Михайлович, – продолжал, как ни в чём не бывало, Дальский. – Думаю, что ваши советы в предвыборной компании нашего кандидата Игнатия Львовича будут совсем не лишними.

– Так он кандидат? – разочарование в голосе хозяина было такого накала, что грозило полным провалом столь удачно начавшегося визита.

Юрий Михайлович был явно огорчен открывшейся ему сутью вещей. Это чувствовалось и в ставшей вдруг вальяжной походке, и в небрежном жесте, которым он пригласил гостей садиться. Умные глаза хозяина, скользнув по лицам просителей, вопросительно остановились на Дальском, которого он справедливо выделил как главного в этом маскараде. В воздухе запахло грозой, разоблачением и изгнанием из рая, можно сказать, от самого его порога. Министр финансов Попрыщенко заёрзал на стуле и озабоченно глянул в венецианское зеркало, которое откровенно отразило его физиономию во всём пролетарском блеске. Игнатий Львович совсем потерялся среди окружающей неземной роскоши. Антон Павлович Заслав-Залесский нервно покашливал и готовился сказать очередную глупость, которая окончательно похоронила бы все надежды на возрождение монархии в России.

– Да, спектакль, – сказал Дальский, весело глядя на взгрустнувшего Юрия Михайловича. – А вам что, больше первомайские демонстрации нравятся? В таком случае

я могу вас познакомить с товарищем Крячкиным, первым секретарем обкома партии.

Юрий Михайлович не выразил по поводу предстоящего знакомства восторга, можно даже сказать, что на его лицо набежала тень. Дальский счёл выбранный ход удачным и продолжал с удвоенной энергией:

– Хлеба и зрелищ – это лозунг черни или, выражаясь современным языком, электората ещё со времён Римской империи, и те, кто пренебрегают этим лозунгом, рано или поздно оказываются на свалке истории.

– Я не совсем вас понимаю, господин Дальский, – слегка оживился хозяин. – Что вы, собственно, предлагаете?

– Я предлагаю карнавал, Юрий Михайлович – карнавал для всех, а не только для избранных. Чем хороши были первомайские демонстрации? Да тем, что каждый мог поучаствовать во всеобщем глобальном представлении. А как хорошо смотрелся товарищ Сталин на трибуне мавзолея. Титан, Отец народа и в то же время главный актер разворачивающегося действа. Да спектакль, Юрий Михайлович, но весьма и весьма занимательный для его участников. Спектакль под названием «Строительство коммунизма». Была, конечно, и реальная жизнь, но она протекала где-то там, за кулисами, а за кулисами вообще может происходить чёрт знает что, но пока идёт спектакль это никому не интересно. Все участвуют в грандиозном представлении. Со временем спектакль надоел и главным актёрам и массовке, декорации обветшали и стали рушиться, а вся скопившаяся за многие годы грязь вывалилась наружу. Нынешняя власть, разобрав чужие декорации, не озаботилась обставить и одеть сцену надлежащим образом, актёры мечутся, но текста у них нет, сюжета пьесы не знает никто, каждый молотит всё, что в голову взбредёт. Нет задника, нет кулис – вся грязь летит прямо в зал, и это в стране, где театр для народа значит куда больше, чем скачки для англичан.

– Но вы ведь собираетесь воссоздать монархию? – Ошибаетесь, Юрий Михайлович. Я не идеолог, я художник – я собираюсь поставить спектакль под названием «Возрождение монархии в России» и приглашаю всех поучаствовать в нём. Все мы актёры, Юрий Михайлович, все лицедеи, все играем на публику, а иногда в приступе вдохновения играем и для себя. Вы, Юрий Михайлович, не спрашивали у своих ребят – нужны ли им права человека? Правильно – засмеют, несмотря на то, что вы им деньги платите. Но поиграть им хочется, вот они и играют в крутых. Но ведь так можно далеко зайти, если каждый босяк начнёт играть свой спектакль, расталкивая соседей локтями. Не пришла ли пора позаботиться об общем для всех спектакле, где у каждого будет своя роль, пусть маленькая, но своя. Чтобы люди не метались по сцене, кто во что горазд, а чётко придерживались плана, выработанного опытным режиссёром. Нам требуются декорации, костюмы, яркий свет прожекторов, которые скрыли бы грязь жизни и высветили благородство, любовь к народу отцов-государей.

– Иными словами: если вы не поставите спектакль «Возрождение монархии», то кто-нибудь непременно возьмётся за спектакль «Возрождение Коммуны»?

– Браво, Юрий Михайлович, вы схватываете мою мысль буквально на лету. – Но ведь это всего лишь иллюзия, фантом.

– А вот тут вы глубоко заблуждаетесь, милейший Юрий Михайлович. Нет театра оторванного от жизни. Взгляните на моих ребят: ещё пару часов назад они были самыми заурядными студентами самого заурядного строительного техникума, но я дал им форму, я дал им чин, и случилось чудо превращения. Это уже не ваши шестёрки, Юрий Михайлович, – это офицеры гвардии его величества, не существующего пока в природе. Но как говорится, была бы гвардия, а император найдется. Конечно, если спектакль закончится, они вернутся на круги своя, но если спектакль будет длиться долго, то выданные на прокат мундиры станут их кожей, и эта кожа очень и очень повлияет на их суть. Есть над чем подумать, Юрий Михайлович, не правда ли?

Брылин смотрел на Дальского с нескрываемым восхищением, в глазах его так и читалось: ай да Серёга, ай да сукин сын. Игнатий Львович растерянно хлопал куцыми ресницами. Попрыщенко вытер испарину на лысине – на него речь Дальского произвела сильнейшее впечатление. Молчал даже ошеломлённый чужим красноречием Заслав-Залесский. А Юрий Михайлович задумчиво смотрел на Дальского, и его обутая в забугорный мокасин нога колебалась в такт скачущим в мозгах мыслям. – А вы уверены, что способны поставить столь грандиозный спектакль, уважаемый Сергей Васильевич?

– В одиночку, разумеется, нет, – Дальский пожал плечами. – Но есть надежда, что в России найдётся немало разумных людей, которым не по нутру роль опущенных в чужом спектакле.

Юрий Михайлович перестал кивать модным ботинком и закивал головой: – Не скрою, господин Дальский, вы меня весьма и весьма заинтересовали. А название партии не кажется вам излишне шутовским: «социал-монархическая» – звучит как-то странно.

– Без «социал» сейчас никак нельзя, – горестно вздохнул Попрыщенко. – Народ не поймёт.

– Пожалуй, – согласился Юрий Михайлович. – Определённый смысл в этом есть. – Главное – привлечь внимание, – сказал Брылин. – А название можно поменять.

Юрий Михайлович умел держать паузу и такую длинную, что, казалось, зазвенели развешанные по стенам зеркала. У Попрыщенко от напряжённого ожидания побагровела шея. Решалась судьба Отечества – шутка сказать.

– Кое-какие деньги я вам выделю, – негромко, но веско произнёс Юрий Михайлович, – А всё остальное будет зависеть от вас, господа.

– Даст бог, прорвёмся, – со свистом выдохнул Попрыщенко.

Отъезжали от гостеприимного дома не менее торжественно, чем подъезжали. Дальский, как истинный профессионал, считал, что спектакль, удачен он или неудачен, нужно доигрывать до конца. Лихо щёлкали лакированными сапогами гвардейцы. Белозубо улыбалась секретарша Катюша. Игнатий Львович здорово прибавил в солидности после успешно проведённой финансовой операции и уже не рвался сам открывать двери бывшего обкомовского лимузина. Люди росли прямо на глазах, обретая уверенность бывалых актёров.

– Газета нужна, – сказал Брылин. – Сейчас без прессы никуда. – Редактора надо найти грамотного, – кивнул головой Дальский. – А Виталька Сократов? Чем тебе не редактор.

– Так он же либерал! – возмутился Попрыщенко. – Какой там ещё либерал, – всплеснул руками Брылин. – Монархист с дореволюционным стажем. Его при слове «масон» тошнит.

– Виталька подойдёт, – согласился Дальский. – Дело знает. А этот ваш Заслав-Залесский случайно не из дворян?

– А как же, – подтвердил Попрыщенко. – Дед из князей был. – Визитные карточки ему надо заказать, чтобы всё честь по чести и золотыми буквами. На заграницу выходить будем. Нам только международных скандалов не хватало.

– Сделаем, – сказал Брылин, к большому неудовольствию прижимистого прораба.

Виталий Сократов был задумчив и сосредоточен. Дальский, оглядывая между делом поцарапанные стены, его не торопил. Что ни говори, а у Виталия было имя в местной прессе и какое-никакое, но своё место в либеральном бомонде. И вот так разом поменять свои привычки, политические убеждения и пристрастия было не так-то просто. Сам Дальский своим безумным проектом неожиданно увлёкся, что, кстати говоря, случалось с ним и раньше. Отличительная черта нашей интеллигенции вовсе не в том, что она говорит глупости – глупости говорят все, и даже не в том, что она в эти глупости верит – не верит, но, даже не веря, она всё-таки претворяет их в жизнь. Дальский нисколько не сомневался, что его затея бредовая, но это не охлаждало его пыл, а уж скорее наоборот. Причём делал он это практически бескорыстно, не рассчитывая на дивиденды в будущем, – его увлекал сам процесс.