Кукловод Шведов Сергей

– Это, в каком же смысле? – удивился Филипп Петрович. – В прямом, – чётко разъяснил ему Дальский. – Я условия договора выполняю буква в букву, не ссылаясь на объективные трудности, а вы нет. Если дело так пойдет и дальше, то мы вынуждены будем приостановить выплаты и пересмотреть условия договора. Где соглашение о разграничении полномочий? Где указ об оффшорной зоне? Почему так вяло пишет он нас столичная пресса? Деньги вам на эти мероприятия переводятся регулярно.

Собравшийся на встречу с вице-премьером городской бомонд, они же акционеры-пайщики, поддержал Дальского холодным молчанием в адрес проштрафившегося гостя.

– Мы делаем всё, что можем, – вяло оправдывался Филипп Петрович. – Боюсь, что не всё, – отрезал Дальский. – Если в ближайшее время не появятся реальные плоды ваших усилий, то нам придётся взять свои меры для достижения необходимого результата. Задействованы слишком большие средства, затронуты интересы слишком большого числа влиятельных людей, чтобы можно было просто развести руками и сказать – извините.

Видимо до Филиппа Петровича стало доходить, что собравшиеся здесь люди не намерены шутить по поводу своих вложенных в большое дело средств, и это понимание стало проступать на его лице мелкими бисеринками пота.

– Все необходимые усилия уже предпринимаются, – сказал он глухо. – Результаты будут в течение ближайших недель.

Дальский вице-премьеру поверил, но отправил вслед за ним в первопрестольную Юрия Михайловича с твёрдым наказом попинать слегка разжиревших от безделья столичных бонз.

Виталий Сократов сдержал слово, поднажал на расшалившихся журналистов, и публикации по поводу личной жизни губернаторской четы прекратились. Зато резко возросло число публикаций с критикой его политики, превращающей некогда спокойную область в гнездо разврата и разгула.

Дальский и Сократов были вызваны во дворец, где были публично возведены в ранг кавалеров ордена Святой Екатерины. Игнатий Львович Гулькин самолично навесил на выпяченные груди товарищей по партии соответствующие регалии. – Ко мне поступают разного рода сигналы, – Игнатий Львович пристально посмотрел на Дальского маленькими поросячьими глазками, – о том, что для осуществления своего проекта вы, Сергей Васильевич, привлёкайте сомнительные капиталы – это нехорошо.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Не хватало ещё, чтобы губернатор Гулькин стал совать свой нос, куда не следует. До чего же неблагодарный у нас народ: ну дали тебе трон под задницу, так сиди, царствуй, но нет, всем ещё непременно хочется править. А для того, чтобы править, надо, как минимум, иметь мозги, а у Игнатия Львовича с этим явные проблемы. Разумеется, Дальский заверил светоча монархической мысли, что его замечания будут учтены, и он сам лично проведёт необходимые расследования, непременно поставив губернатора в известность о результатах.

– Кто это против нас копает, ты не в курсе? – спросил Дальский у Виталия.

Сократов был в курсе – профессия газетчика обязывала держать нос по курсу перемен.

– Зарайский сговорился с князем Заслав-Залесским, и теперь они активно обхаживают Игнатия Львовича. Ты почитай последние «Губернские вести» там, можно сказать, оссану Гулькину поют, как честнейшему и принципиальнейшему человеку, способному навести порядок в области и одернуть зарвавшихся интриганов. Среди этих зарвавшихся твоя фамилия, Сергей Васильевич, на первом месте.

Ах, Аркадий, сукин сын. Но и Дальский хорош – прозевал атаку конкурентов в самом уязвимом месте. Гулькин, конечно, не гигант мысли, но губернатор-то всё-таки он. Не дай Бог, взбрыкнёт в самый неподходящий момент и угробит с таким трудом налаживаемое дело. Требовались самые решительные контрмеры, иначе всё может полететь к чёрту в зубы. Как полководец опытный и в своём деле искусный, Дальский решил теснить врага на его территории, там, где он менее всего ждёт подвоха.

Катюшу ему уговаривать особенно не пришлось – её финансовые интересы целиком зависели от успешного продолжения проекта.

– Зарайскому давно следовало морду набить, – сказал штабс-капитан Марков. – Аркадием займусь я сам, – веско возразил Дальский. – С его мордой мы всегда успеем. А вы следите, чтобы всякая шантрапа не докучала Игнатию Львовичу прошениями. Что-то он у тебя, Катюша, распустился в последнее время.

– Гусак ощипанный, – ругнула супруга губернаторша. – Я ему покажу, где раки зимуют. – Мягче надо, – усмехнулся Дальский. – Не всё же таской, иногда следует и лаской.

Судя по тому, как резко задышал штабс-капитан, ему предложение Сергея не понравилось. Фаворит ревновал объект страсти к недоумку мужу.

Сам Дальский навострил лыжи совсем в другую сторону. Кажется, Верочку его внимание приятно удивило и возбудило. Во всяком случае, приглашение его она приняла если и не с благодарностью, то с любопытством. Новая квартира Дальского ей понравилась. Сергей готов был даже поклясться, что она ему позавидовала.

– У тебя здесь чисто, – сказала Верочка, оглядывая мебель в поисках привычной пыли. – Сам, что ли, научился тряпкой возить?

– Приходит домработница. Надо же поддерживать порядок в жилище. – Жениться тебе надо, – сказала Верочка. – Денег-то, небось, невпроворот. – Имею кое-какие средства, – согласился Сергей.

– Заработал на борделях, – уколола Верочка. – Стыдно, Дальский. – Ну отчего же стыдно-то? – удивился Сергей. – Се ля ви, как говорят наши друзья французы. Либо все охватывающая добродетель с принудительной кастрацией, либо строго регламентированный порок, с обязательным отчислением в казну, а более ничего умного по этому поводу не придумано.

– Ну, хорошо, чёрт с ними, с этими твоими борделями – какой смысл взрослым людям мораль читать, но при чём здесь монархия, и при чём здесь Гулькин, этот дурак набитый

– Монарх не должен быть умным, умными должны быть его фавориты. – А эта шлюха, скакнувшая из твоей постели в губернаторский дворец?

– Извини, дорогая, но и ты была в моей постели и тоже целила в губернаторский дворец, но я же не делаю из этого далеко идущих выводов о твоих умственных способностях.

– Каким ты был негодяем, Дальский, таким и остался. Вовсе необязательно было мне об этом напоминать.

– О постели или о губернаторском дворце?

Верочка слегка порозовела, и у Сергея не осталось сомнений,

что разговор ее взволновал. – Между прочим, – сказал Дальский, мягко обнимая женщину за плечи, – эта дурочка, как ты её называешь, весьма неплохо устроилась в жизни: и муж губернатор, и немалый счёт в банке. А ты, дорогая, такая умная и талантливая, завидуешь даже моей весьма скромной квартирке.

– Я завидую?! – возмутилась Верочка и попыталась вырваться из его объятий.

– Конечно, – Дальский не только её удержал, но стал уже потихоньку расстёгивать на ней платье.

Всем хочется время от времени согрешить, и безопаснее всего это сделать с бывшим любовником, поскольку это и не измена даже, а всего лишь продолжение уже однажды свершившегося греха. Верочка всё-таки посопротивлялась немного, правда, не слишком активно.

– Чем ты хорош, Дальский, – сказала она немного погодя, – так это тем, что не стареешь.

Комплимент был дежурным, но Сергей как мужчина вежливый в долгу не остался, похвалив безупречную форму груди партнёрши. Наверное, в его словах тоже не всё было правдой, но, в конце концов, почему бы не сказать друг другу пару ласковых, после того, как поимели друг от друга удовольствие.

– Я всё-таки не могу понять, почему ты вдруг подался в монархисты?

Верочка оставалась демократически ориентированной дамой даже в постели, и поэтому её нынешнюю связь с Дальским вполне можно было считать политическим извращением. Эта мысль чрезвычайно позабавила Сергея, и он едва не задохнулся дымом забугорной сигареты, что было бы совсем обидным для русского патриота. – Мне уже сорок лет, Верочка, – сказал он откашлявшись. – Давно пора определяться в жизни.

– А как же идеалы? – Да бог с ними, с идеалами, – криво усмехнулся Сергей. – О себе надо подумать, Верочка.

– Я за Аркадием, как за каменной стеной. – И каменные стены рушатся, а в наш непостоянный век они рушатся с завидным постоянством. Мы стареем, моя хорошая, у женщин это происходит заметнее, чем у мужчин. Но одно дело стареющая дама и совсем другое – богатая стареющая дама. Под хруст купюр морщины становятся менее заметными.

– Я не собираюсь покупать альфонсов. – Деньги, Верочка, сами по себе возбуждают, к тому же на них можно купить несколько дополнительных лет молодости и здоровья.

– Не понимаю, для чего ты затеял этот разговор? – Хочу устроить твою судьбу. Мне больно будет видеть тебя на старости лет несчастной, нищей и раздавленной.

Верочка неожиданно поднялась и стала быстро одеваться: – Какой же ты негодяй, Сергей.

Дальский ласково погладил её по спине. Верочка, кажется, забыла, что собиралась делать, и сидела теперь в глубокой задумчивости, подперев голову маленьким кулачком – поза мыслителя, что ни говори, не совсем подходящая для женщины. – Твоему Аркадию под пятьдесят, самое время тряхнуть стариной. Согласись, у него нет причин сохранять тебе верность. А без Зарайского ты никто: просто бывшая жена, бывшая красивая женщина, которую даже в секретарши не возьмут – стара. Тебя такая перспектива не пугает?

Верочка молчала долго, хотя Сергей ждал от неё истерики, с заламыванием рук и нелестными отзывами в свой адрес. Но, видимо, время бурных сцен в их отношениях уже миновало, уступив место трезвому расчёту

– Что ты от меня хочешь? – Я предлагаю тебе сотрудничество.

Верочка обернулась и пристально посмотрела в глаза Дальскому, но на Сергея подобные приёмы давно уже не действовали. Никакой вины перед Зарайским или перед Верочкой он не чувствовал. Понятие вины, а значит, и понятие совести как-то незаметно ушли из нашего обихода, и вспоминающие об этих понятиях люди чувствовали себя неловко среди холодных и недоумевающих взглядов. – Хочешь сделать из меня доносчицу на собственного мужа?

– Вот только не надо комсомольского пафоса, Верочка. Я не собираюсь отправлять Аркадия Гермесовича в заснеженные дали. Если ты считаешь, что какие-то сведения могут повредить твоему мужу, то можешь оставить их при себе. Никакой личной неприязни я к Зарайскому не питаю, но ты часть моей жизни, часть прошлого да и настоящего тоже.

– Решил облагодетельствовать бывшую любовницу? – А почему же бывшую, – мягко спросил Дальский, обнимая её за плечи. – Мне казалось, что у нас и в настоящем ещё не всё закончилось.

Не то что бы Верочка сопротивлялась, но занятая своими мыслями, она не сразу откликнулась на зов Дальского, однако жизнь есть жизнь, и плоть уступает раньше, чем в дело успевает вмешаться совесть.

Игнатий Львович Гулькин что-то задурил в последнее время: стал вдруг проявлять интерес к вещам, на которые раньше внимания не обращал. Долго изучал предложенный ему договор о разграничении полномочий с федеральными властями, и Дальскому потребовались неимоверные усилия, чтобы убедить его в полезности для области этого договора. Пришлось подключать даже премьера Рыкина, который подтвердил соображения морально-политического плана экономическими выкладками. Гулькин советам опытных людей внял, договор подписал, но, вернувшись из Москвы, пустился во все тяжкие с претензиями на всеобъемлющую власть. Дальский, располагавший хорошо организованной агентурной сетью быстро разобрался, откуда дует ветер. Вся эта разношерстная компания, сколоченная Зарайским и Заслав-Залесским, была у него как на ладони, но в последнее поступили сигналы о куда более серьезных людях, заинтересованных в провале проекта. Недоброжелатели активизировались не только в городе, но и в столице, и в такой момент бунт губернатора Гулькина мог запросто погубить всё дело. Разумеется, не всё в этом проекте было кристально чисто: грязных денег в его реализацию было вложено более чем достаточно, и если начать рыть, да ещё губернаторской лопатой, то можно дорыться до вещей неприглядных и далеко не всегда согласных с законом. Но что такое закон в наше непредсказуемое и круто меняющее мир время как не тяжёлая гиря на ногах стремительно наступающего прогресса. Конечно, можно говорить о морали, о святости монархической идеи, люди вас охотно послушают, но не на пустой желудок. На пустой желудок у нас слушают не Заслав-Залесских, не Зарайских, а кого нибудь попроще – Разиных и Пугачёвых.

– Вы что, кровавого бунта хотите, Игнатий Львович?

Судя по обиженному лицу, губернатор Гулькин кровавого бунта не хотел, но и слова Дальского его не слишком убедили, тем более что рядом стоял князь Заслав-Залесский с аккуратной папочкой в руках синего нейтрального цвета. Дальский опасался разоблачений по своему адресу, но ошибся – бумажки разоблачали деятельность ордена Святой Екатерины, весьма бурную деятельность надо признать. Монархическая молодёжь зарывалась. Дальский, занятый своими проблемами, выпустил орден из виду и, как выяснилось, напрасно. По сведениям Заслав-Залесского орден насчитывал в своих рядах более двадцати тысяч человек кавалеров и волонтёров и уже давно выплеснулся за пределы области, беспокоя соседние регионы, ещё в недостаточной степени проникшиеся идеями монархизма. – А что же тут страшного? – удивился Дальский. – Просвещение народа в монархических традициях нам только на руку. Я бы на вашем месте радовался бы, Антон Павлович.

– Уж позвольте мне самому решать, Сергей Васильевич, чему радоваться, а чему нет, – желчно возразил Заслав-Залесский. – По моим сведениям орден отвергает законного наследника престола и ждёт знамения, дабы встать под знамёна отмеченного Богом претендента.

Дальский засмеялся: ситуация его действительно скорее забавляла, чем тревожила.

– Я бы на вашем месте, Игнатий Львович, создал комиссию для расследования деятельности этой подрывной организации, иначе у нас возникнут очень серьёзные проблемы с федеральными властями, которые и без того подозревают нас в сепаратизме. Монархическая идея всегда служила и будет служить единству России, и всякая самодеятельность в этом жизненно важном вопросе, нам ни к чему, – Заслав-Залесский вызывающе посмотрел на Дальского.

– Стоит ли воспринимать всё так уж драматически? – улыбнулся Сергей в ответ. – Вам бы, Антон Павлович, просто поговорить с ребятами по душам и наставить их на путь истинный. Я думаю, что у них эти заскоки просто по причине малой грамотности во многих вопросах, а не по злому умыслу. Разогнав орден, мы тем самым подорвём у молодёжи всякую веру в монархическую идею. Винить-то надо не Виктора Маркова с его гвардейцами, а нас с вами, дорогой Антон Павлович, это мы пустили дело на самотёк. Кстати, вы у нас главный идеолог партии – вам карты в руки.

Видимо, аргументы Дальского показались Игнатию Львовичу достаточно весомыми, во всяком случае, никакого решения по поводу ордена он в тот день не принял, а если и принял, то Сергея по поводу этих решений в известность не поставил. – Ты зря к этому так легкомысленно относишься, – сказал Костя Брылин, – Начнут копать под орден, а докопаются до нас. Игнатий совсем спятил – рубит сук, на котором сидит.

– Дождётся, что его гвардия шарфами придушит, – поддержал Костю прораб Попрыщенко.

Дальский засмеялся: – Это ты хватил, Степан Степанович, до этого мы ещё, слава Богу, не дошли. – Так дойдём, – удивился Попрыщенко. – Шутка сказать, сколько денег в это дело уже вбухано. Никто нам не позволит всё это из-за губернаторского каприза на ветер пустить.

В общем-то, Попрыщенко был прав: орден орденом, но копали в первую голову под «княжество Монако» и копали усердно – и в области, и в столице. Чужой успех кому-то явно спать не давал. И Заслав-Залесский и Зарайский были всего лишь орудием в чьих-то умелых руках. И действовали эти руки весьма профессионально, с большим знанием всех рычагов и зацепок, шестеренок и маховиков, которые в совокупности и называются властью.

Большие надежды Дальский возлагал на Верочку и, в общем, не ошибся в своих расчётах:

– Сытин, – сказала любимая женщина. – А Аркадий и прочие у него только на подхвате. У Сытина связи в столице и даже с этим вашим Филиппом Петровичем. Цель простая – удалить из выгодного дела случайных, как они говорят людей, вас то есть. Ты их раздражаешь своим напором, монархизмом, словом, тем, что ты Дальский. Смотри, Сергей, это тебе не мальчики-гвардейцы, они десятки лет управляют областью и страной. Чужаков у корыта они долго терпеть не будут.

Дальский и сам мог бы сообразить, кто это так нервно задышал по поводу его наметившегося успеха. Шутка сказать, какой-то актёришка, которому года полтора назад никто бы и руки не подал из серьёзных людей, выбился на первые роли в области, да ещё и привёл за собой кучу шушеры, которые оттеснили порядочных людей на обочину жизни. Стесняться в средствах эти «порядочные люди», конечно, не будут – за такие деньги любому шею свернут и не поморщатся.

– В областной Думе готовят постановление, в котором вас обвиняют во всех грехах, а к расследованию дел ордена подключается прокуратура. Так что совсем плохо твое дело, Сергей Васильевич.

И в этом Верочка была права – дела были совсем неважные. Гулькин, настроенный против ордена, постановление Думы подмахнёт не глядя, а в этом постановлении наверняка будут и статьи, направленные против «княжества Монако». Интересно, а какую позицию у нас в этом вопросе занимает премьер Рыкин – выжидательную, что ли?

Премьер выслушал Сергея довольно спокойно: – Надеюсь, вы не рассчитывали, господин Дальский, скушать весь пирог в одиночку? – Но я ведь не одинок, господин Рыкин. Хотя в ваших словах есть доля истины. Проекту нужны и свежие идеи и свежие люди.

Премьера можно было подключить к делу и раньше, никаких возражений на этот счёт ни у кого не было, но Рыкин сам выжидал, предпочитая держаться в отдалении от столь рискованного и весьма сомнительного дела. Он и сейчас осторожничал: не говоря ни «да», ни «нет».

– В принципе мы готовы к сотрудничеству, – сказал Дальский. – Поезд ещё только набирает обороты, и желающие могут запрыгнуть на его подножку.

Рыкин, как показалось Сергею, запрыгнуть был непрочь, но, видимо, всерьёз опасался тех сил, которые откровенно становились в оппозицию к организаторам проекта. А Сытин ни на какие соглашения с Дальским идти не собирался, видимо был абсолютно уверен в своих силах. Из столицы тоже шли угрожающие вести. Поговаривали, что пора бы уже Генеральной прокуратуре вмешаться в дела шибко шустрых «монегасков», которые представляют угрозу не только экономической безопасности страны, но и её территориальной целостности.

– Что-то надо делать, Серёжа, – сказал Брылин, заявившийся по старой доброй привычке в квартиру Дальского с бутылкой коньяка в кармане.

Впрочем, к питию Костя не был расположен, слишком серьёзная складывалась ситуация. Дальский и без понуканий старого приятеля понимал, что их обложили со всех сторон, и осталось только затянуть петли на шеях.

– Похоже, что нас не просто выкинут из дела, а отправят на дальнюю сторонку за казённый счёт, – сказал Костя.

Возможно, этот прогноз и страдал излишним пессимизмом, но Дальскому в этот вечер он таковым не показался. Другое дело – а что, собственно, Сергей мог противопоставить всей этой вдруг навалившейся на него мощи? Игнатий и тот его предал, а уж, казалось бы, ну всем был ему обязан. Какой всё-таки сволочной у нас народ, прости Господи, ну никому верить нельзя. Не успел во власть вылезть, а уже норовит благодетеля за ляжку цапнуть.

– Игнатий из-за Катьки бесится, – Брылин поморщился. – Вот ещё шалава неугомонная – гвардейцев чуть не каждую ночь меняет.

– Это ты брось, – запротестовал Дальский, закусывая коньяк сухариком и припоминая чудные ножки губернаторши: – Женщина молодая, в самом соку. Игнатий Львович мог бы, кажется, войти в положение.

– Не все такие добрые, как ты, Дальский. Тем более что в положение чужой жены всегда войти легче, чем в положение жены собственной.

Сергей засмеялся и смеялся довольно долго, хотя глаза его смотрели на Костю абсолютно серьёзно:

– Что ты предлагаешь-то?

Брылин вздохнул и налил себе ещё коньяка. Дальский и не заметил, как под дружеский разговор они приговорили бутылку, да и опьянения он не чувствовал, разве что настроение слегка улучшилось.

– Если мы и дальше будем играть по их правилам, то они обставят нас в два счёта, – Костя залпом осушил фужер. – У них в этой игре на руках все тузы, а у нас с тобой одни шестёрки.

– Значит – поменять правила игры? – Надо объявить, что шестёрки тузов бьют, – кивнул головой Брылин. – И получить бубновую масть на спину?

– А ты предпочитаешь получить пулю? – Я бы хотел просто сорвать куш, Костя, – вздохнул Дальский. – Мне кажется, что я его заслужил.

– Увы, – развёл руками Брылин. – Не всегда в этом мире великие труды оплачиваются по справедливости, куда чаще они летят коту под хвост по той простой причине, что мы ждём дара небес в тот самый момент, когда следует подсуетиться. Чтобы сорвать банк, Сережа, надо для начала проверить козыри.

Минут пять сидели молча, цепляя друг друга почти трезвыми глазами. Дальский пришёл к выводу, что Брылин пойдёт до конца, и этот вывод ему почему-то понравился. Да и куда им с Костей отступать – никаких заранее подготовленных позиций у них нет. Их союзник наглость и ещё раз наглость, а Бог в этом мире всегда помогает тем, кто прёт напролом, не считаясь с обстоятельствами. – Ладно, – сказал Дальский. – Действуй.

В городе назревали события, это ощущали все, хотя внешне ничего серьёзного вроде бы не происходило. Игнатий Львович побывал на открытии новой школы, Игнатий Львович поздравил работников прилавка с профессиональным праздником, Игнатий Львович посадил дерево на аллее Согласия и Процветания, вот, правда, перед монархической молодёжью губернатор почему-то не выступил, хотя совсем недавно о предстоящем мероприятии трубили все газеты. И вообще по поводу этой самой молодёжи газеты писали странные вещи, чтобы не сказать больше. «Губернские вести» и Сытинская «Вперёд» малевали орден Святой Екатерины такими красками, что впору было за голову хвататься. Как это в наше демократическое время, можно сказать в центре Европы, ну пусть не в центре, пусть рядом, возник рассадник мракобесия, густо замешанный на самом отвратительном разврате. Нет слов, в демократическом обществе любая разумная идея, а к таковым, безусловно, относится и идея монархическая, имеет право на существование, но ведь даже известный в области и стране монархист Антон Павлович Заслав-Залесский публично высказался за роспуск ордена, как организации вредной и не имеющей ничего общего с истинным монархизмом. Небезынтересно также, что идейным вдохновителем всего этого безобразия является небезызвестный в городе бывший актёр средней руки Дальский – человек сомнительных талантов и ещё более сомнительной репутации. Если же говорить о пристрастиях политических, то Сергей Васильевич менял их так часто, что стороннему наблюдателю очень трудно разобраться, каким богам молится этот оборотень. А между тем, эта сомнительная личность отвечает за развитие культуры в нашей области, но как господин Дальский понимает культуру, желающие могут уяснить, заглянув в одно из бесчисленных ночных заведений, которые его стараниями возникают на нашей с вами священной земле, как грибы после дождя. Цель господина Дальского и иже с ним – превратить наш город в гнездо разврата, и для претворения этого похабного плана в жизнь все средства хороши. Но, к счастью, у нас есть и здоровые силы, которые не допустят превращения города в свалку нечистот, в цитадель аморализма, едва прикрытого лаком благопристойности. Какое такое «Монако» может быть на единой и неделимой российской земле? Эти господа, при случае готовые щегольнуть своим патриотизмом и антизападными настроениями, на самом деле озабочены лишь собственными корыстными интересами, ради которых они готовы поставить на карту, и даже в самом прямом смысле, благополучие области и страны в целом. Радует, однако, что и губернатор Гулькин, и наша излишне добродушная областная Дума наконец-то готовы принять меры к зарвавшимся деятелям, а кое-кого ждет близкое знакомство с областным прокурором. Власть и в стране и в области пока ещё функционирует, так что напрасно некоторые думают, что им всё сойдёт с рук.

Яснее, что называется, не скажешь. Если у Дальского и были сомнения по поводу планов областной верхушки, то теперь они окончательно отпали. Костя Брылин был прав: над «княжеством Монако» сгущались тучи чёрные, как сажа из преисподней, и из этих туч того и гляди могла сверкнуть молния, и грянуть гром. Грома Дальский не боялся, а вот с молнией шутки были плохи: она в момент могла испепелить хрупкое здание его благополучия, отстроенное в последние суматошные месяцы тяжкими усилиями. Да и дело было жалко, что ни говори.

Последнюю ночь Дальский спал плохо, ворочаясь в ставшей вдруг жёсткой постели. Был момент, когда он даже пожалел вдруг ни с того, ни с сего, что до сих пор не женился и не завёл детей. Хотя с другой стороны, зачем ему дети, да ещё в тот момент, когда собственная жизнь катится под откос. И снились ему чудовищные вещи. Снилась площадь, заполненная ликующим народом, и топор палача, взлетающий над его головой. Топор всё влетал и взлетал, а Дальский каждый раз замирал от ужаса в ожидании конца, но конец так и не наступал, а вечный ужас оставался.

Разбудил его звонок, устрашающей интенсивности, из чего ещё не продравший глаза Дальский заключил, что принесла нелёгкая Брылина. – Гулькин умер, – сказал Костя от самого порога. – Как умер? – поразился Дальский. – А вот так и умер, – Брылин в раздражении пнул подвернувшийся под ногу стул, но даже, кажется, не заметил этого. – От желудочных колик, как и пророчествовал в своё время Попрыщенко.

Каких-то событий, связанных с Игнатием Львовичем, Дальский, конечно, ждал и, можно сказать, кое в чём сам поучаствовал, но он никак не предполагал, что дело примет столь крутой оборот.

– Причина смерти? – Сергей не то что бы пришёл в себя, а просто сейчас не было времени для паники.

– Официально у Игнатия Львовича инсульт, во всяком случае, так мне его безутешная вдова сообщила, а вот что там было на самом деле, один Бог ведает. Верхушка гвардии и Катькиного ордена встречалась вчера вечером с Гулькиным.

– Ну и… – не выдержал Дальский.

– Ну и встретились, – сказал Брылин упавшим голосом. – Говорил же этой дуре: мягче вы там с ним, мягче, в крайнем случае припугните только, но это в самом крайнем случае.

– А прокуратура в курсе? – Какая прокуратура! – взорвался Костя. – Ты что, не понял, о чём я тебе тут целый час талдычу: гвардия заняла губернаторский дворец, захватила дом правительства вместе с явившимся на работу Рыкиным, а теперь занимает областную думу, блокируя там струхнувших депутатов.

– Но это же переворот, – ахнул Дальский, покрываясь холодным потом.

Действительность оказалась много хуже кошмарного сна. Лучше Дальскому было совсем не просыпаться. Рассчитывали, конечно, на молодёжную бузу, но чтобы в таком масштабе и с такими последствиями – это же уму непостижимо!

– А чего они хотят-то? – Ты не поверишь, Серёжа, – Брылин зашёлся в истерическом смехе. – Я как от Витьки Маркова это услышал, так меня чуть удар не хватил: они решили объявить Катьку Великой княгиней! Знамение им было свыше. Ты можешь себе это представить, Дальский?!

Брылин заметался по комнате, безжалостно круша дорогую мебель. Дальскому показалось, что Костя либо уже спятил, либо собирается это сделать в ближайшую минуту. Впрочем, и сам Сергей уютно бы сейчас себя почувствовал только в психиатрической лечебнице.

– Но это же бред, полный бред! – Ты, Дальский, как-будто не в России родился, – Брылин в раздражении плюнул на персидский ковёр хозяина. – Из всех бредовых идей у нас непременно торжествует самая бредовая. Я ведь знал, догадывался, что эти щенки готовятся к чему-то, но мне и в голову не приходило, что они дозрёют до столь чудовищной глупости. Ведь это мясорубка будет, Дальский, мясорубка!

– А милиция? – Да какая милиция! – всплеснул руками Брылин. – Ведь одних только кавалеров и волонтёров ордена тысяч двадцать, ещё и из соседних областей подъезжают, будто у нас своих дураков мало. А потом, ведь два полка на их сторону перешло с оружием.

– Как два полка? – Дальский очумело уставился на Брылина. – Десантный и внутренних войск. Катька их давно обхаживала с помощью орденских сестёр, а уж как она их голых перед воротами выставила, тут уж, сам понимаешь, конец всему. Повязали солдатики отцов-командиров и рванули к девкам. Говорят, что не только ворота вдребезги разнесли, но и каменную ограду по кирпичикам раскидали. Витёк Марков мне сказал, что к ним ещё один полк двигается на подмогу – танковый. В полной боевой. Вот такое у нас, Сергей Васильевич, получается «Монако». Не знаю, то ли плакать, то ли смеяться – ничего себе молодёжь вырастили! Вот тебе и сникерсы с памперсами! – Костя показал дулю угрюмо молчавшему телевизору.

– А заявление в прессу они уже сделали? – Чёрт его знает, что они сделали, а что нет. Я как всё это увидел и услышал, так к тебе рванул. Надо что-то делать, Сережа, иначе всё это может плохо закончиться и в первую голову для нас с тобой.

Сократов и Попрыщенко ввалились в квартиру без звонка и стука, видимо дверь была открыта. Виталий был бледен как стена свежепобеленного общественного туалета, а Степан Степанович наоборот – красен до бордовости и синевы.

– Все редакции газет у них в руках, – сказал Сократов. – Либералам слегка намяли бока, а нас, как истинных монархистов, просто выперли из помещения.

– А телевидение? – Телевидение и радио они прибрали к рукам в первую очередь, – Виталий махнул рукой. – Грамотные ребята.

– Так кто ж у нас не знает, как перевороты делаются, – вздохнул Попрыщенко. – По тому же телевизору сколько раз показывали.

– Танковый полк подошёл, – сообщил Виталий. – Прут по центральной улице с оркестром, чуть нас с Попрыщенко не замяли.

– Оркестра не видел, – не понял Сократовских метафор прораб. – А танков штук десять насчитал. Зубы ещё скалят.

– Кто скалит, танки? – не понял совсем уже растерявшийся Дальский. – Гвардейцы, – удручённо крякнул Попрыщенко. – Наворочают делов! – Спасибо, что пока не стреляют, – сказал Сократов. – Милицию они, кажется, уже разоружили. Рыкин звонил генералу, чтобы не вздумал в горячке порядок наводить, а то таких дров наломаем…

– Так, – длинно протянул Дальский, собирая в тугой комок безобразно обвисшие нервы. – А где сейчас находятся городские власти?

– Под крылышком у генерала, – пояснил Сократов. – Гвардейцы пока здание УВД не взяли, но никого уже оттуда не выпускают. А Сытин в Москве, интригует против нас.

– К генералу, – твёрдо сказал Дальский. – Надо обсудить положение. – Ну, они нас там встретят, – Брылин оскалился нак дурачок на ярмарке. – Намылят холку.

– Как бы им самим не намылили, – возразил Попрыщенко. – Столько танков!

Нельзя сказать, что в городе царила паника: то ли народ у нас попривык к переворотам, то ли просто сочувствовал мятежникам, но никаких демонстраций протеста не наблюдалось. Детишки бежали с ранцами в школу, по проспектам деловито шуршали подмётками их папаши, а мамаши стучали тонкими каблучками. Бабушки и дедушки сноровисто запасались продуктами, вероятно на случай непредвиденных обстоятельств. На танки и бмпэшки никто внимания не обращал – эка невидаль, в самом деле.

Брылинский «Мерседес» спокойно допылил до здания УВД и только здесь его придержал бдительный гвардейский патруль.

– Брось, Васёк, мне капать на мозги, – вяло отругнулся Костя. – Мы здесь по решению политсовета.

Поручик Васёк в гвардейском мундире очень живописно смотрелся на фоне казённого танка, одолженного расторопными ребятишками у рассеянного российского генералитета. Важничал он ужасно, но перечить отцам-монархистам не стал, а лишь махнул рукой своим подручным – пропустите..

– Туда пропущу, – предостерёг Васёк. – А оттуда только с разрешения гвардии полковника

– Это что ещё за гвардии полковник? – Гвардии полковник Марков, – гордо ответствовал сукин сын в мундире. – Растут люди, – только и нашёл что сказать Дальский.

В обложенном Катькиными гвардейцами милицейском логове царили нервические настроения. Взвинченная элита требовала от оглушенного событиями генерала немедленных действий.

– Да вызовите же, наконец, ОМОН, – взывал к милицейскому начальству Аркадий Гермесович Зарайский.

– А пошёл ты к чёрту со своим ОМОНом, – не выдержал наконец генерал.

Появление монархистов вызвало целую бурю в прокуренном кабинете. Солидные вроде бы люди, а вели себя как мальчишки, только что кулаки в ход не пускали. Сергей Васильевич на крики внимания не обращал, а являл собой образец холодного мужества и расчётливости. Его поведение подбодрило соратников и привело в чувство ополоумевших врагов, правда, не всех.

– Арестуйте этих негодяев, товарищ генерал, – выкрикнул Зарайский и погрозил в сторону монархистов увесистым кулаком.

Генерал, седой и вероятно много чего повидавший на этом свете мужик, только вздохнул и поднял на Дальского грустные серые глаза.

– Какие у вас, собственно, требования, господа? – Нет у нас никаких требований, – сказал Дальский, присаживаясь к столу. – Для нас это такая же полная неожиданность, как и для вас.

– Говорил же я Гулькину, – вздохнул Попрыщенко, – не связывайся ты с этими ребятишками – играют себе, ну и пусть играют.

– Доигрались, – сказал зловеще кто-то за спиной Дальского. – Ребятишки. – Но вы можете мне объяснить, кто стоит во главе мятежа, и чего он хочет этим безумным поступком добиться?

Конечно, с точки зрения генерала, всё происходящее было бредом сивой кобылы, и по-своему он был прав. Но была и другая правота, о которой Дальский только-только начинал смутно догадываться, и эта правота действовала в совершенно иной системе координат чем та, к которой привыкли присутствующие в этом кабинете. Правила игры действительно поменялись, как об этом мечтал Костя, но поменялись не волею Брылина или Дальского, а усилиями других людей, которых Сергей считал просто марионетками, но, оказывается, наступает в спектакле момент, о котором он раньше и не подозревал, когда марионетки, разыгравшись, начинают навязывать правила игры кукловодам.

– Они хотят провозгласить Катьку Великой княгиней, – пояснил Попрыщенко. – В каком смысле? – опешил генерал.

– А чтобы она села на место своего почившего мужа Игнатия Львовича и, значит, правила нами.

– Но позвольте, – нервно засмеялся Зарайский. – По какому же это интересно праву? – А по воле народа, – спокойно сказал Дальский. – Он у нас единственный носитель власти, и сам решает, кого и в каком количестве ею наделить.

– Позволю себе заметить почтенному собранию, что фантазии господина Дальского уже поставили нашу область на край пропасти, но слава Богу в этой стране есть Конституция и Президент, гарант её. Вызвать войска и разогнать этих сопляков к чёртовой матери! Демократия не имеет ничего общего со слюнтяйством. – Нам только крови на улицах не хватало, – сказал кто-то. – У меня сын в этой гвардии.

– А что вы предлагаете? – Я предлагаю прежде всего встретиться с лидерами мятежа, – Дальский окинул вопросительным взглядом собравшихся. – И если мне поручат провести предварительные переговоры, то я в вашем распоряжении, господа.

– А вам можно верить, господин Дальский? – прямо спросил его генерал. – Верить мне необязательно. Но пока эти ребята не натворили беды, нужно втянуть их в переговоры.

– Разумно, – поддержали Дальского сразу несколько человек.

В губернаторский дворец отправились Дальский и Брылин, а Попрыщенко с Сократовым остались у генерала в заложниках, хотя вслух их статуса никто не определял. Городская верхушка не верила монархистам, и трудно их было в этом упрекать. Вот тебе и Катюша – выкинула номер на всю губернию, теперь враз не расхлебаешь, а расхлёбывать надо, иначе у Дальского есть все шансы загреметь в места отдалённые лет на десять, в качестве идейного вдохновителя мятежа.

На улицах по-прежнему всё было спокойно: народ на удивление вяло реагировал на событие, потрясшее городскую верхушку и, если верить сообщению московского радио, всю страну. По словам расторопного журналиста, бои шли уже у здания УВД, а губернаторский дворец пылал. Далее тот же бодрый голос сообщил, что по непроверенным данным губернатор области Игнатий Львович Гулькин застрелен руководителем мятежа неким актером Дальским, личностью сомнительной с авантюрными наклонностями.

– Сволочь, – процедил Дальский сквозь зубы. – Как бы они нас бомбить не удумали, – заметил вскольз Брылин. – У этих ума хватит.

При столь сокрушительном раскладе, сделанном московским журналистом, Сергею десятью годами, пожалуй, не отделаться, тут корячилось пожизненное заключение, а то и вышка. А по радио уже вещал бывший губернатор области Сытин. Если верить его встревоженному голосу, то первые признаки надвигающейся опасности он учуял уже давно, потому и примчался в Москву, но, к сожалению, не успел предупредить надвигающуюся трагедию. По сведениям господина Сытина, полученным им лично из источников заслуживающих доверия, в уличных боях погибло не мене ста человек. В их числе и премьер области господин Рыкин, По словам Сытина, федеральное руководство должно принять решительные действия в самое ближайшее время. – Ещё и каша не заварилась, а этот уже бежит с ложкой, – усмехнулся Брылин.

В явном противоречии с сообщениями московского пока радио дворец губернатора не горел, и трупов в округе Дальский тоже не обнаружил. На площади перед дворцом стояли три танка в окружении мальчишек, на броне которых загорали с десяток танкистов, чумазых и весьма довольных обретённой свободой.

– Хотел бы я знать, о чём сейчас думают эти негодяи. – А ни о чём, – пожал плечами Брылин. – Это для нас с тобой военный переворот событие, а они на этих переворотах, можно сказать, выросли.

Встречать прибывших монархистов вышел гвардии полковник Виктор Марков в сопровождении ближайших помощников. Среди гвардейцев непарадными мундирами выделялись несколько десантников и танкистов с сержантскими лычками на погонах. Никаких колебаний, а уж тем более испуга на лицах мятежников Дальский не заметил – очень уверенные в себе молодые люди. У всех на груди висели белые кресты ордена Святой Екатерины, и Сергей пожалел, что не нацепил на лацкан свой – легче было бы разговаривать.

– Рад видеть вас, Сергей Васильевич, – Марков пожал Дальскому руку.

Пожатие было ничего себе – такой рукой можно смело подковы гнуть. Да и вообще люди вокруг, стояли молодые, здоровые и сильные. Дальский вдруг почувствовал страх за их ещё не успевшие как следует пожить тела. Какому-нибудь кремлёвскому стратегу вполне может прийти в голову мысль, что интересы государства требуют жертв и потому следует разорвать этих ребят на куски и разбросать по разнесённому вдребезги городу. Ради торжества идей чего-то там, в коих и сами их проповедники с трудом разбираются.

– Я уполномочен вести с вами переговоры, – сказал Дальский. – Ознакомьте меня со своей программой. – Прошу, – Виктор сделал приглашающий жест. – Что произошло с Игнатием Львовичем? – тихо спросил его Дальский.

– Врут они всё, – угрюмо бросил бывший штабс-капитан, а ныне полковник. – Никто его не убивал – сам умер. Можете у врача спросить.

Врач, лысоватый мужичина лет сорока пяти, взглянул на Сергея без всякого интереса.

– Смерть как смерть, – сказал он спокойно. – Никаких следов насилия мы на его теле не обнаружили, а остальное покажет вскрытие.

– Убедительная к вам просьба, – обратился к нему Дальский. – Пришлите заключение экспертизы в здание УВД. – Хорошо, – пожал плечами врач. – В таком случае у меня к вам просьба, милостивый государь, или, точнее, предостережение: мне, в сущности, наплевать, какая в городе будет власть, но если с моим сыном что-нибудь случится, то я вам, сраным политикам, горло перегрызу. За сим разрешите откланяться.

Дальский проводил глазами закрытое простынёй тело почившего губернатора и тяжело вздохнул. Игнатия Львовича ему было жаль – человек-то был неплохой, хотя, возможно, и не вполне соответствующий занимающей должности. А кто и когда у нас этим самым должностям соответствовал, скажите на милость.

Катерина весьма эффектно выглядела в гвардейском мундире с крестом на высокой груди и в длинной чёрной юбке. Волосы ее были собраны на затылке, а голубые глаза смотрели на прибывших делегатов серьёзно и властно. Никаких следов волнений, переживаний, а тем более слёз, Дальский на её лице не увидел. – Примите наши искренние соболезнования, сударыня, – церемонно произнес Сергей заранее приготовленную фразу и склонил голову в знак скорби.

Делегатов пригласили к столу, за которым уже сидела вся головка мятежников. По мнению Дальского, церемония переговоров была чересчур официальной, и её следовало очеловечить.

– Заварили вы кашу, ребята, – сказал он с грустной улыбкой. – Враз не расхлебаем.

Ответом ему было холодное молчание, заставившее Дальского построжать лицом. – Ваши требования? – спросил он сухо.

– Переименование области в княжество и избрание на престол Екатерины Алексеевны, – твёрдо сказал гвардии полковник Марков.

– Княжество будет в составе Российской Федерации или как? – уточнил существенный вопрос Дальский.

– Мы не сепаратисты какие-нибудь, – возмутился сержант в десантной форме. – Мы за единую и неделимую.

– Уже легче, – согласился Дальский. – А как же Конституция? – подал голос до сих пор молчавший Костя Брылин. – Напишите другую, – пожал плечами Марков. – Сколько их уже было, этих конституций.

– Но за эту некоторым образом народ проголосовал, – попробовал было возразить Брылин.

– Знаем мы, как он голосовал, – довольно нелюбезно отрезал полковник Марков. Брылин промолчал, Дальский тоже не нашёл нужным обсуждать столь деликатную тему.

– Монархия, насколько я понимаю, должна быть конституционной? – мягко предположил Сергей.

– Как оно было, так оно пусть и остаётся, – сказал Марков. – Только вместо Игнатия Львовича будет Екатерина Алексеевна. Зачем нам все эти выборы – без них порядка будет больше.

– Точно, – сказал танкист, не снявший шлема в присутствии Великой княгини. – Сколько денег на всю эту ерунду вбухали, а армии жрать нечего. Пришёл, наворовал и ушёл, а спроси, так ответят, что сами виноваты, нечего было выбирать.

Нельзя сказать, чтобы подрастающее поколение уж очень хорошо разбиралось в политике, но кое-какие истины оно усвоило твёрдо. Ну, скажем, воля народа, это хорошо, но танк, как аргумент в политических дебатах, понадёжнее будет. Самое смешное, что эти ребята были абсолютно уверены в своей победе и идти на попятный не собирались.

– Народ на нашей стороне, – сказал Марков. – К вечеру большой митинг организуем. – А нельзя ли обойтись без митинга? – полюбопытствовал Дальский, опасавшийся эксцессов в накалённой обстановке в городе.

– Какой же это удачный переворот без митинга, – удивился десантник. – Народ нам должен высказать своё одобрение.

Сергею осталось только руками развести: знающие люди, ничего нё скажешь. – Вы мне Рыкина отдайте, – попросил Дальский. – А то без областного премьера некому вести переговоры с федеральными властями.

– Ладно, – махнул рукой Марков. – Отпусти его, Коля.

На этом начальный этап переговоров был завершён, и Дальский на Брылинском «Мерседесе», в сопровождении поручика Коли отправился выручать из плена премьера Рыкина.

Премьер встретил Сергея нелюбезно. То ли перенервничал, сидя под стражей, то ли считал Дальского главным виновником всех свалившихся на область бед. – Между прочим, – порадовал его Сергей. – Нам тут один врач обещал глотки порвать, если с его отпрыском что-нибудь случится, и, судя по всему, подобные настроения преобладают в городе.

Рыкин промолчал. Надо полагать, он и без чужих советов соображал, что к чему. Возле здания УВД никаких беспорядков не наблюдалось. Всё тот же поручик Васёк сделал серьёзным дядям ручной и пропустил их внутрь помещения без всякой задержки. Рыкин покосился на бронированные коробки, угрожающе торчавшие по углам здания, и тяжело вздохнул.

Осаждённые встретили парламентёров и премьера Рыкина радостными криками. Судя по всему, и после отъезда Дальского здесь продолжались споры с взаимными претензиями. Попрыщенко, красный нак рак, сидел в углу и вытирал платком вспотевшую лысину. Сократов с горящими как у кота глазами стоял у дверей и, судя по бледным скулам и сжатым куланам, еще совсем недавно ругался матом. – Столица требует от генерала решительных действий, – шепнул Виталий Дальскому. – Они там, похоже, совсем с ума посходили: грозятся прислать войска и авиацию.

Городской бомонд раздёлился на две неравные части: активное меньшинство требовало действий, по возможности малокровных, большинство, однако, помалкивало, не в силах предложить ничего конкретного.

– Давайте послушаем господина Дальского, – сказал генерал, совсем, видимо, замороченный как местными советчиками, так и столичными.

Сергей подробно изложил городской головке требования восставшего народа. Смех был долгим и нервным. Отсмеявшись, почувствовали некоторое облегчение. – И что вы предлагаете, Сергей Васильевич? – взял бразды правления в свои руки премьер Рыкин.

– Я предлагаю согласиться.

Первым отреагировал Аркадий Гермесович Зарайский со свойственным ему энтузиазмом:

– Вы что, издеваетесь над нами, господин Дальский. Какая-то шалава будет править областью вместе с сопливыми мальчишками. По-моему, вы псих, вас надо лечить. – Спасибо за заботу. Но господин Зарайский слишком торопится. Власть у нас, как известно, принадлежит народу, и только он решает, кого и в каком количестве ею наделить. – Вы предлагаете областной референдум? – спокойно поинтересовался Рыкин – Но это же абсурд, – возразил Зарайский. – У нас же, в конце концов, есть Конституция. Не можем же мы её переписывать в угоду каждой шлюхе.

– В угоду шлюхе нельзя, – криво усмехнулся Брылин. – А в пользу кремлевского начальства можно.

– Абсурдом будет смерть этих мальчишек на улицах родного города, – сказал Сократов. – А всё остальное очень даже хорошо вписывается в нынешнюю российскую действительность.

– А вам не кажется, Сергей Васильевич, что вы слишком заигрались в эту свою монархию? – спросил кто-то из глубины кабинета.

– Лучше уж продолжать игру дальше, чем давить своих собственных детей танками, – неожиданно сказал генерал.

– Но должен же кто-то положить конец всему этому безобразию. Восторжествует в этой стране когда-нибудь закон или нет?

Вопрос Аркадия Гермесовича был чисто риторическим, а потому никто на него отвечать не стал. Дальский, воспользовавшись наступившей тишиной, продолжал, как ни в чём не бывало:

– Референдум, господа, наилучший выход из создавшегося положения. Мы предложим народу конституционную монархию, народ это предложение отклонит, и можно будет со спокойной совестью приступать к выборам нового губернатора. – На проведение подобного мероприятия потребуется согласие федеральных властей, а они на это никогда не пойдут. – Что значит не пойдут?! – возмутился Попрыщенко. – Они дурнее нас, что ли? – Да кто их знает.

И вновь в кабинете воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь звуками гитары, доносившимися из распахнутого по случаю общего перегрева окна.

– А мятежники согласятся на референдум? – спросил генерал после долгой паузы. – Наша молодёжь воспитана в лучших демократических традициях, – усмехнулся Брылин. – Согласятся.

– Ну что же, – солидно подвёл итог дискуссии Рыкин, – значит, будем ставить перед федеральными властями вопрос о проведении у нас референдума о предании области статуса Великого княжества во главе с Великой княгиней Екатериной Алексеевной Гулькиной. Господи, нас же засмеют.

– Так посмеёмся вместе, – пожал плечами Дальский. – Эка важность. – А если народ на референдуме скажет «да»? – полюбопытствовал с кривой улыбочкой Зарайский. – Вот будет веселье так веселье.

– Ну и что, – возразил либералу Попрыщенко. – Губернаторов да президентов по всей России нак собак нерезаных, а у нас будет княгиня. Это же сколько народу сюда съедется, чтобы на неё посмотреть.

– Не лишено, – задумчиво сказал кто-то, и эта задумчивость передалась всему почтенному собранию.

Прибывшего к вечеру спецрейсом вице-премьера Филиппа Петровича уламывали уже всем сплочённым городским бомондом. Столичный гость отбивался, как мог, приводя довод за доводом и потрясая над головой книжицей, именуемой «Конституция». Сдавать он начал, когда пришло сообщение о стотысячном митинге у здания губернской управы.

– Разгуляется народ, – зловеще сказал Попрыщенко. – Потом никакими конституциями не остановишь.

Москва соображала долго, как и положено столице. Приехавшая с вице-премьером журналистская братия отправилась снимать митингующих и брать интервью у героев мятежа.

– Не сносить нам с вами головы, Сергей Васильевич, – Филипп Петрович понизил голос почти до шёпота. – Начнут копать… Великая княгиня Екатерина – совсем вы тут с ума спятили. Ну, кто, скажите, на это согласится?

– Если крови не будет, то и копать никто не станет, – отозвался Дальский. – А что касается референдума, то это ведь, выражаясь языком юридическим, прецедент. – В каком смысле? – не сразу врубился Филипп Петрович.

– Может наступить момент, когда и на федеральном уровне придётся принимать нестандартные, скажем так, решения, и тогда наш опыт разрешения конфликта весьма пригодится.

– Скажите, Сергей Васильевич, – подозрительно покосился на собеседника вице-премьер, – А это не вы случайно всё это организовали?

– Увы, – развёл руками Дальский – и рад бы приписать себе заслуги, но на подобное гениальное в своей глупости представление у меня бы не хватило природного простодушия.

То ли аргументы Филиппа Петровича подействовали на Москву, то ли по какой-то другой недоступной пониманию простых провинциальных смертных причине, но добро на проведение референдума столица дала, объявив амнистию мятежной провинции. Сергею Васильевичу было доверено донести сию радостную весть до митингующей общественности.

Дальский, в сопровождении Брылина, Попрыщенко и Сократова, отправился ублажать разгулявшуюся молодёжь. Надо сказать, что организованное чье-то неопытной, но явно талантливой рукой действо поражало воображение своим размахом. Те, кто говорил о ста тысячах митингующих, скорее занижал, чем завышал их количество. Люди были, правда, по преимуществу молодые и несолидные, а потому весёлые. К тому же не каждый же день у нас на площади выбирают монархов, и каждому жующему жвачку обормоту хотелось поучаствовать в эпохальном событии. Местами народ уже танцевал – то ли праздновали победу, то ли просто подустали слушать ораторов. С трудом, но удалось в этой безумной толчее отыскать главарей мятежа, которые по застарелой монархической традиции праздновали мероприятие вместе с народом.