Родить Минотавра Шведов Сергей

Тяжлов Дерюгина уже не слушал, тот, похоже, окончательно впал в маразм. Знал же, что слабак, но не знал, что до такой степени. Неужели действительно компетентные вмешались? Но ведь людишки не те. Астахов, Костиков – вшивота интеллигентская, кто ж таким серьёзные дела доверяет. Чеботарев – иное дело. Этот будет до конца копать. Упорный. Если к нему эти записи попадут, то всё. Уж он-то найдёт, как ими распорядится. Тогда его только пулей остановить можно будет. И здесь без помощи Халилова не обойтись.

– Ты что тут про Рустема плёл? – Убил твой Рустем Резанова, – хихикнул Дерюгин. – Вот тогда во дворе на наших глазах и убил, а потом вывез. Понял? А может, он не ко мне труп подкинет, а к тебе, Ефимыч? Найдут на огороде твоей тёщи и привет.

Похоже на правду, очень похоже. У этого Халилова голова варит. На уркаганский манер конечно, но варит. Скорее всего, просто подстраховался. На случай если деловые партнёры вздумают медлить с расчётом. Но коли так, то дело можно уладить. Но откуда Астахов всё вызнал, да ещё так ловко воспользовался сведениями? Конечно, если за спиной шаромыжника солидные люди, то удивляться не приходится, но если этот подонок просто блефует, то спрос ему следует учинить строгий.

– Астахов ведь на Паленова работал?

Вопрос был задан Дерюгину, но тот его не услышал. Сон сморил, наконец, исстрадавшегося от собственной подлости Юрия Владимировича. Слизняк! Уходя Николай Ефимович кивнул на бесчувственное тело охраннику: – Присмотри за ним, чтобы глупостей не натворил.

Халилова звонок Тяжлова удивил, но на просьбу о встрече он согласие дал незамедлительно. Похоже, что у Рустема Халиловича накопилось к Николаю Ефимовичу много вопросов. Встретились, можно сказать, в чистом поле. Тяжлов осторожничал, а потому не решился на откровенный разговор в машине и предложил Халилову прогуляться по аллеям ближайшего сквера. В отличие от Николая Ефимовича, Рустем Халилович приехал не один, а в сопровождении трёх быков, которые не то охраняли его, не то стерегли.

Накрапывал нудный осенний дождичек, а шаловливый ветерок то и дело подхватывал полу длинного Тяжловского плаща, стараясь раздеть уважаемого человека на глазах честного народа. Честного народа в сквере, правда, было немного. Не считать же в самом деле за таковых приехавших с Халиловым ребят. Ребята эти, судя по всему, были из Рекуновской бригады, которая, похоже, в чем-то подозревала восточного гостя. Во всяком случае, у Тяжлова создалось именно такое впечатление.

– Зачем вы убрали Резанова? – сразу же взял быка за рога Тяжлов. – Я его не убирал, – удивился Халилов и удивился, похоже, искренне. – А эти? – кивнул головой Тяжлов в сторону рекуновцев.

– Исключено. У них сейчас разлад, бригада раскололась надвое, Сумин спорит за первенство с Усковым, и дело вполне может закончиться усобицей и кровью. – Большое наследство оставили покойные, – усмехнулся Тяжлов, намекая на Рекунова и Селянина.

– Я в их дела не вмешиваюсь, у меня своих забот хватает.

Тяжлов намёк понял и в задумчивости почесал щёку:

– У нас проблемы, Рустем Халилович. – В банке?

– Нет, – успокоил Тяжлов. – Ситуация в банке под моим личным контролем, поступление денег ждём в ближайшие дни, и если всё обойдётся, то долю свою вы получите без проблем. Это я вам гарантирую.

– А что, может не обойтись? – Астахов вам знаком? – в свою очередь спросил Тяжлов. – Видел однажды.

– Его нужно найти во что бы то ни стало, – сказал Тяжлов. – Я играю в открытую, Рустем Халилович, и не от хорошей жизни, как вы догадываетесь. У этого сукина сына кассета с записями, которые, попади они в руки паленовцев, могут решить судьбу губернаторского кресла. Так что вы можете представить, какие суммы стоят на кону.

Халилов представил и присвистнул, потревожив резвившихся неподалёку воробьёв. Тяжлов вытер платком капли дождя с лица и протёр стёкла очков. Игра предстояла рискованная, но и другого выхода у него тоже не было.

– Нашему делу этот Астахов тоже может повредить? – Может, – кивнул головой Тяжлов. – По словам этого негодяя, он связан со спецслужбами, и если это действительно так, то…

– В этом случае на мою помощь не рассчитывайте, Николай Ефимович, – резко отозвался Халилов.

– Я понимаю ваши опасения, и разделяю их. Но есть основания полагать, что Астахов блефует. Не исключено, что они с Резановым инсценировали убийство последнего, дабы шантажировать, Дерюгина.

Халилов даже крякнул от возмущения, выслушав Тяжловский пересказ деяний «агента» загадочных спецслужб.

– Дурак этот ваш Дерюгин, – покачал он головой. – Так дёшево купиться. – Кто ж спорит, – вздохнул Тяжлов. – Но у Астахова был ещё один весомый аргумент – аудиокассета с признаниями Юдина. Вы не знаете, кто этого банковского служащего устранил?

Халилов отозвался неохотно и не сразу: – Рекунов. Поначалу он хотел его спрятать, но потом решил вытрясти информацию о ваших, Николай Ефимович, делах. Речь шла о каких-то бумагах. К сожалению, у банковского служащего оказалось слабое сердце, он умер во время допроса. А как Юдинская кассета попала к Астахову?

– Либо через Костикова, либо через Резанова. Не исключено, что этих кассет несколько.

– Костиков домой не вернулся, – сказал Халилов. – Видимо, чего-то опасается. Но мы разрабатываем одного его приятеля, и рано или поздно до мужа Ксении Николаевны доберёмся.

– Кто он такой, этот приятель? – Певцов, коллега Костикова по институту и большой друг Светланы. – Рекуновской пассии?

– Не только пассии, Николай Ефимович, – усмехнулся Халилов. – На Светлану оформлены ресторан и казино. Разумеется, пока живы Сумин и Усков, владение это чисто номинальное. Но ведь и Усков с Суминым не вечны.

– Так вы считаете, что именно Светлана с Певцовым организовали взрыв в Рекуновском доме?

– У меня есть серьёзные основания думать именно так, – подтвердил Халилов. – Как видите, Николай Ефимович, мы с вами в своих поисках натыкаемся на одних и тех же людей. Астахов, Костиков, Певцов, возможно Резанов, если ваши предположения о его инсценированной смерти верны.

– Не исключено, что за их спинами есть ещё некто, ведущий многовариантную, а потому беспроигрышную игру. – Очень может быть, – согласился Халилов. – Меня беспокоит в этой связи следопыт Чеботарёв. Вы не могли бы его нейтрализовать по своим каналам?

– Не могу обещать, но сделаю всё от меня зависящее. Вот вам список паленовцев, с которыми в своё время контактировал Астахов. Если сядете ему на хвост, сообщите мне об этом.

– Хорошо. Можете на меня положиться, Николай Ефимович.

Если бы Тяжлов был круглым идиотом, вроде Дерюгина, то он, конечно, положился бы на Рустема Халиловича. Но мозги у Николая Ефимовича ещё варили, а потому он отлично сознавал все неудобства положения, связанные с попаданием компроментирующих кассет в руки восточного гостя. Халилов, конечно, выжмет из ситуации всю возможную для себя пользу. То есть просто-напросто сядет на шею областной администрации. Если бы не до крайности стеснённые обстоятельства, то Тяжлов к Халилову не обратился бы. К сожалению, выбора у него не было. Тут не до жиру, быть бы живу.

Халилов отбыл с места рандеву в сопровождении своих то ли сторожей, то ли охранников, а Николай Ефимович еще долго сидел в машине, обдумывая под успокаивающий шёпот дождя возможные варианты страховки на случай чужого коварства. Были, конечно, у Тяжлова надёжные люди в правоохранительных структурах и их придётся, видимо, подключать на завершающем этапе, но в этом случае без губернатора не обойтись, а тревожить того до поры до времени Николаю Ефимовичу не хотелось. Помочь-то он поможет, одной веревочкой все повязаны, но в этом случае Тяжлов будет выглядеть в глазах областной элиты рохлей и растяпой, с соответствующими выводами по поводу дальнейшего сотрудничества. А если выяснится, что обвели вокруг пальца Николая Ефимович журналисты с кандидатами, то смеху будет не обобраться.

Тяжлов набрал номер телефона и, услышав знакомый голос, спросил: – Ты не помнишь, что там у нас за бумаги были из института Востока?

Секретарша, что значит стаж и дрессура, владела даже столь малозначительным и безнадёжным вопросом:

– Деньги просят, Николай Ефимович, да где ж их взять. – Позвони завтра с утра директору, пусть пришлёт ко мне Певцова для переговоров. Только Певцова и никого больше, поняла?

– К которому часу пригласить? – К трём. Всё. Будь здорова.

С Чеботарёвым вопрос, конечно, разрешить будет посложнее, но в этом случае, не грех связаться с губернатором. До которого дозвониться, однако, оказалось сложнее, чем до секретарши. И отозвались на Тяжловский зов не слишком любезно.

– Неужели не мог до рассвета дотерпеть, Николай Ефимович? – Извини, что потревожил, Борис Виленович. Сам понимаешь, запарка. Неприятности с банком.

– Это взрыв у Костиковой? – Ты понимаешь, всё там уже ясно: некто Юдин, один из помощников Ксении Николаевны, связался с урками, а когда Костикова его разоблачила, он попытался её ликвидировать. Этот Юдин скончался от сердечного приступа. То ли от страха, то ли совесть замучила. Ты скажи прокурору, чтобы заканчивал с этим делом. Чего там следователь возится? Народ попусту волнует, а у нас выборы на носу. Этот следователь Чеботарёв сливает своему дружку журналюге всякую грязь, а тот связан с паленовцами. Вот тебе и независимость прокуратуры. Ты что молчишь?

– Я слушаю, слушаю. – Крови Чеботарёва я не жажду, но совесть надо иметь, честь мундира тоже не пустой звук. В конце концов, мы и официальное заявление можем сделать по поводу незаконного вмешательства прокуратуры в избирательный процесс на стороне одного из кандидатов. Пусть Сенчук отправит Чеботарёва в отпуск от греха подальше. Надо же хоть внешне приличия соблюдать.

– Я твоё возмущение разделяю, – поведала трубка Тяжлову бархатным голосом. – И с Сенчуком поговорю.

Тяжлов вздохнул с облегчением и отложил мобильник в сторону. Сенчук человек осторожный и на открытый разрыв с губернатором не пойдёт. Однако нейтрализация Чеботарёва, это ещё полдела. Николаю Ефимовичу не хотелось верить в худшее, но нельзя было сбрасывать со счетов того обстоятельства, что за спиной Астахова стоят люди серьёзные. Уж слишком продуманной казалась ему игра. И нити этой игры вполне могли тянуться на самый верх. Одно дело, когда несколько придурков собираются сорвать куш, и совсем иное, когда к делу подключается мощная организация, имеющая огромный опыт контроля над протекающими в стране процессами и способная направить эти процессы в нужное русло. В свете происходящих в столице перемен появление такой силы не показалось бы Тяжлову абсурдом. Другое дело, что проявляла себя эта сила рановато, ибо структурироваться за такой короткий срок она бы не успела. Так же как и обрести утерянную за последние годы уверенность в своих силах. Как человек умудрённый опытом, Тяжлов появление этой силы ждал, но испытывал в этой связи сложные чувства, которые можно было бы обозначить как протест. Нет, он никогда не был диссидентом, но всегда норовил выскочить из общего ряда. И не корысть двигала во времена советские Тяжловым, а точнее, не только она. Досадно было исполнять роль простой шестерёнки, от которой, не смотря на накопленный опыт, в сущности ничего не зависело. Реформы Тяжлов воспринял с чувством облегчения, как освобождение от стесняющих душу и разум оков. Но, увы, освободили от оков не только Тяжлова, и дело пошло далеко не так, как хотелось бы. Словно выдернули вдруг надёжный стержень, вокруг которого крутилась вся жизнь, и при этом забыли очертить границы, через которые переступать нельзя, во избежание крупных неприятностей. Если бы речь шла только об этих границах, то Тяжлов усилия федеральных властей поддержал бы, даже в ущерб себе, но с диктатом он, пожалуй, уже не согласится. Просто не хватит душевных сил на игру в понятливого Ваньку, готового поддержать любую, даже самую идиотскую инициативу властей.

Для Чеботарёва вызов на ковёр неожиданностью не явился. Он нисколько не сомневался, что рано или поздно его оппоненты задействуют административный ресурс, дабы остановить настырного следователя. Сенчук же был не из тех начальников, которые ради торжёства справедливости грудью встают на защиту своих подчинённых. Возросший на местной почве прокурор очень даже хорошо чувствовал свою кровную связь с областной элитой. Другое дело, что Сенчук был трусоват, и в силу этой причины ни в каких серьёзных махинациях не участвовал, хотя попытки втянуть его в противоправные мероприятия предпринимались неоднократно. Однако Сенчук, достигший в годах ещё относительно молодых видного поста, блюл девственность, в расчёте на продолжение удачно начатой карьеры.

Видимо чуя зыбкость позиции, Сенчук напустил на себя строгость, что придавало его совиному лицу оттенок комизма. Сходства с осерчавшей птицей добавляли и круглые очки, из-за которых сейчас посвёркивали на подчинённого настороженные глаза. На столе перед Сенчуком лежала газета, и Виктор Васильевич нисколько не сомневался, что перед встречей со строптивым следователем прокурор её прочитал. Газета была, конечно, со статьёй Резанова, в которой Сергей отвязался на областной бомонд по полной программе.

К докладу по взрыву в банковском офисе Чеботарёв был готов, и сделанные им выводы оказались для прокурора неожиданными.

– Ты считаешь, что дело можно считать законченным? – с видимым облегчением спросил он.

– Известен исполнитель – Юдин, известен заказчик – Рекунов, известна причина – желание прибрать банк к рукам. Костикова попыткам Рекунова и Юдина воспротивилась, после чего её решили устранить физически. Когда эта попытка провалилась, Рекунов, заметая следы, ликвидировал Юдина.

– А смерть самого Рекунова? – Дело о взрыве в особняке криминального авторитета расследует Березин, так что твои вопросы не ко мне, Михаил Борисович.

– Но у тебя есть какие-то предположения? – От предположений ты меня уволь, тем более в официальном разговоре, – засмеялся Чеботарёв. – Ты же знаешь, Березин мужчина самолюбивый и обидчивый. К тому же по моим сведениям на него давят и давят сильно. Кому-то очень не понравилась статья Резанова, и от Березина требуют обуздать журналиста, привязав оппозиционера к делу о взрыве. Но это опасно, очень опасно, Михаил Борисович. – Я знаю, что Резанов твой друг и имел уже по атому поводу неприятный разговор с губернатором, – поделился с вздохом Сенчук. – Но если на Резанова падают серьёзные подозрения, то Березин просто обязан принять меры.

– Ситуация уж больно щекотливая, Михаил Борисович, – понизил голос Чеботарёв. – Резанов пропал, и есть основания полагать, что он убит, более того убит ни где-нибудь, а во дворе дома Юрия Владимировича Дерюгина, как раз в тот момент, когда там находился Тяжлов. Труп исчез самым таинственным образом. Тяжлов настаивает, что, обнаружив тело, они позвонили в «Скорую» и милицию, но ни там, ни там звонки не зафиксированы. А по показаниям свидетелей, тело из Дерюгинсного двора вывезли на машине без опознавательных знаков. Я уже предупредил Березина, чтобы не вздумал поддаваться давлению и цеплять Резанова. Чего доброго на Березине и отоспятся. Тело-то пропало.

– Как пропало? – Ни в морге, ни в реанимации его нет. Конечно, всё это может быть диким совпаденим. И Резанов просто загулял с девочками, но ты понимаешь, чем это может обернуться для губернатора, если труп найдут.

– Чёрт знает что, – покачал головой Сенчук. – Надо возбуждать дело. – Повода нет, – развёл руками Чеботарёв. – Не исключено, что во двор Дерюгинского дома забрёл пьяный, который протрезвел в «Скорой», и врачи, чтобы не возиться, просто выпнули его из машины, в чём теперь, конечно, ни за что не сознаются. Но возможен и другой расклад, куда более серьёзный. Есть основания полагать, что окружением губернатора занялись, как бы это помягче выразиться, некие службы, связанные с федеральными верхами, но со статусом полуофициальных, что ли.

– Виктор Васильевич, ты в своём уме? – растерялся Сенчук. – Что значит «полуофициальных»?

– А то и значит, Михаил Борисович, что нашу расшалившуюся элиту хотят посадить на короткий поводок и принимают к этому необходимые меры, используя метод не совсем чистые, но ведь и в нашей элите не дюймовочки. – Но это же… – начал Сенчук и осёкся.

– Это политика, – вывел его из затруднительного положения Чеботарёв. – Ты тут с Березиным посоветовались и решили, что нам в эти дрязги вмешиваться не след. Люди наверху в подобных делах опытны, разберутся и без нас. – Пожалуй, – задумчиво протянул Сенчук. – Это вы правильно решили.

– Чёрт его знает, правильно или нет. Конечно прокуратура вне политики, но ведь и бездействия не одобрят. Ты не мог бы, Михаил Борисович, по своим личным каналам провентилировать этот вопрос. Узнать хотя бы общую установку нынешних федеральных властей. – Трудно. – Я понимаю, – посочувствовал Чеботарёв. – Тогда остаётся одно – наблюдать, а если вмешиваться, то только в том случае, когда преступление очевидно. А губернатору надо бы унять расшалившихся замов. И чем дальше он дистанцируется от этих людей, тем для него лучше.

– Ты, однако, замахиваешься, Виктор Васильевич, – возмутился Сенчук. – Не я замахиваюсь, – возразил Чеботарёв. – И если органы замахиваются всерьёз, то тебе, Михаил Борисович, придётся им что-то предъявить. Иначе не совсем понятно, чем мы здесь занимаемся и занимаемся ли вообще.

Сенчук страдал, Чеботарёв ему не сочувствовал, хотя суть этих страданий понимал очень даже хорошо. Далеко не все представители областной элиты были замешаны в финансовых махинациях, но и Сенчук, и многие другие областные руководители были частью общества не то чтобы тайного, но живущего не по тем законам, по которым предлагается жить остальному населению. И такая избранность предполагаёт финансовое обеспечение из номенклатурного общака, впрочем, далеко не всегда в форме прямых субсидий. Субсидии чаще бывают косвенными, когда «своих» поддерживают, а «чужих» топят, и выпадать из когорты «своих» в безвоздушное пространство Сенчуку не хотелось. Изъяв Тяжлова и Дерюгина из номенклатурной тусовки, Чеботарёв мог серьёзно подорвать устойчивость системы, когда финансово ослабевшие «свои» становились лёгкой добычей «чужих», с последующим перераспределением властных полномочий.

– Здесь есть ещё один нюанс, Михаил Борисович, – осторожно поделился Чеботарёв. – Именно полуофициальность миссии делает её уязвимой.

– Не понял. – В случае большого скандала, неудачи, человеческих жертв, провала руководителей миссии, от них там наверху все откажутся. Сделают большие глаза, пожмут плечами и скажут, что не в курсе. И вообще – закон превыше всего. – Любопытно, – прищурился Сенчук. – А я ведь тебя, Виктор Васильевич, не держал за доброхота нынешней областной власти.

– И правильно делал, – согласился Чеботарёв. – Но всё познаётся в сравнении. Я не уверен, что за миссионерами из центра стоят силы более здоровые, чем те, что шустрят у нас на местах. Грубо говоря, хрен редьки не слаще. Но если на областную редьку мы с тобой ещё способны оказывать воздействие, то до московского хрена нам уже не дотянуться. И единственное, что нам останется, это делать хорошую мину при плохой игре и убеждать себя и других, что столичный хрен всё-таки слаще доморощенной редьки.

– Огородник ты, однако, Виктор Васильевич, – не удержался от смеха Сенчук. – Но от меня тебе что нужно?

– Ничего. Тебе лучше ни во что не вмешиваться. Что допустимо для следователя как промах, то недопустимо для прокурора, поскольку ты фигура во многом политическая. Я же со своей стороны постараюсь разрегулировать ситуацию с наименьшими потерями.

Сенчук размышлял довольно долго, и не только страх за карьеру был тому причиной. Михаил Борисович ангелом, конечно, не был, но и за рамки морали далеко не заступал. Государственный интерес и торжество закона тоже не были для него пустыми звуками. Другое дело, что мелодия нынешнего правового гимна была, мягко говоря, невысокого качества и следование ей для взыскательного уха было истинным мучением. Уж слишком много фальшивых нот, сознательно или по недосмотру, было вставлено в эту мелодию.

Сенчук всё-таки дал согласие на невмешательство, и Чеботарёв ушёл от него не то, чтобы окрылённым, но уверенным в себе.

Корытин уже поджидал его в кабинете с последними вестями с невидимого фронта.

– Неужели Астахов раскрутил Дерюгина? – слегка удивился Чеботарёв. – И, похоже, очень серьёзно, – подтвердил Корытин. – Астахов чуть не плясал, выходя от Дерюгина, А вот Тяжлов, посетивший Юрия Владимировича чуть позднее, выскочил из дома просто в ярости и сразу же метнулся к Халилову.

– Астахов не пытался связаться с паленовцами? – Кто его знает, – вздохнул Корытин. – Нет у меня, Виктор Васильевич, такого количества людей, чтобы проконтролировать все объекты. Пока мы сосредоточились на Халилове, который усердно пасёт Певцова.

– А что у нас с машиной? – Есть, – сверкнул глазами Корытин. – Ты не поверишь, Виктор Васильевич, машина принадлежит Горячеву, одному из самых близких к покойному Паленову человека и давнему моему знакомцу. Мы с ним в институте вместе учились.

– Как ты её нашёл? И почему её не обнаружили раньше? – Дикая случайность, Виктор Васильевич. Машину, скорее всего, действительно бросили на видном месте, но она была на ходу. И ею попользовались нехорошие люди. Судя по обилию шприцев в машине, наркоманы. Машину они изуродовали до такой степени, что восстановлению она уже не подлежит. Гоняли наркоманы на ней чуть ли не неделю. И только когда я начал сопоставлять срок угона с преступлением в тупике, меня осенило. Проверили мы Горячевскую машину, и нашли следы пуль. Кроме того, эксперты обнаружили пятна крови на капоте и волосы Мигунько. – Я так понимаю, что паленовцы после смерти шефа честолюбивых планов не оставили?

– Ни в коем случае, – подтвердил Корытин. – Горят жаждой реванша. Кандидат у них уже наготове.

– Присмотри за ними, в первую очередь за Горячевым. Мне почему-то кажется, что Астахов именно им попытается сбыть полученную от Дерюгина информацию.

– А как же Атемис? – удивился Корытин. – Он вполне способен учинить спрос с отступника.

– Думаю, Астахов это знает и сумму с Горячева запросит соответствующую.

Тяжлов кивнул гостю приветливо, но навстречу не поднялся, а лишь указал на ближайший к столу стул. Певцов гостеприимством хозяина воспользовался охотно и на предложенном месте утвердился уверенно, словно был давним завсегдатаем сановных кабинетов. Мужчиной Певцов был не старым, сорока лет ему ещё не исполнилось, рослым, по спортивному подтянутым, залысины его не портили, а придавали сухому лицу значительность. И самоуверенный вид, и одежда выдавали в нём человека преуспевающего, хотя, по сведениям, имевшимся у Тяжлова, это было далеко не так. В одном он убедился с первого взгляда: если этот человек и не преуспевает, то очень жаждет успеха. И ради этого пойдёт на многое, возможно, даже на всё. Во всяком случае, не моргнув глазом, Певцов устранил двух самых влиятельных городских отморозков и сделал это почти безупречно.

– Вам не надоел ваш институт, Василий Семёнович? – А что, вы собираетесь предложить мне место в областной администрации? – вежливо улыбнулся гость.

– Это место ещё заслужить надо.

Певцов возражать не стал, просто сидел напротив и изучал прищуренными карими глазами Тяжлова. Николай Ефимович тоже не спешил начинать беседу. Молчали они минуты три, пристально глядя друг на друга.

– Вы мне понравились, – прервал, наконец, молчание Тяжлов. – Да и рекомендовали мне вас, как очень способного человека.

– Кто рекомендовал, если не секрет? – Халилов, – не стал скрывать Тяжлов. – Если довериться его подозрениям, то именно вы, Василий Семёнович, устранили Рекунова и Селянина.

– Вот как? – Певцов отреагировал на обвинение куда спокойнее, чем Тяжлов ожидал. – Вы что, собираетесь меня шантажировать?.

– В общем, да, – кивнул головой Тяжлов. – Дело о взрыве Рекуновском доме ведёт мой хороший знакомый, следователь прокуратуры Березин. Думаю, что после моей подсказки и на основании показаний Халилова он вас посадит.

Певцов засмеялся, да и по лицу незаметно было, что он испугался недвусмысленной угрозы.

– Я не знаю, в чём меня подозревает Халилов и какие имеет к тому основания, но точно знаю, что от следователя прокуратуры вышеназванный субъект будет держаться на расстоянии.

– Вы намекаете на убийство Резанова? – усмехнулся Тяжлов. – Вынужден вас разочаровать, Халилов журналиста не убивал. И вообще у меня есть все основания полагать, что этот сукин сын живёхонек.

Пожалуй, за всё время разговора впервые по лицу Певцова скользнуло недоумение. Возражать он, однако, не спешил, давая возможность оппоненту потихоньку раскрывать имеющиеся козыри.

– Ваш хороший знакомый Астахов на пару с вашим коллегой Костиковым провернули одну весьма удачную операцию, которая тянет не менее чем на пятьсот тысяч долларов. В принципе ни я, ни Халилов зла на вас не держим, Василий Семёнович, но нам нужен Астахов.

Кажется, Певцов осознал всю опасность ситуации, в глазах его загорелись злые огоньки и тут же погасли. Держался он неплохо, но замаячившая перспектива ареста не могла его не тревожить. – Беседа идёт под запись?

– Боже упаси, – возмутился Тяжлов. – Подобная запись компрометировала бы меня в большей степени, чем вас. Вы были в курсе Астаховских махинаций?

– В некотором смысле, – ушёл от прямого ответа гость. – Бросьте, Василий Семёнович, – возмутился Тяжлов. – Вы были активным участником, но вас кинули. Понимаете? Астахов вас кинул на полмиллиона, по меньшей мере. Они вам звонили вчера?

– Звонил Костиков. – Значит, вы в курсе, как они раскрутили Дерюгина? – Костиков говорил только о кассете Юдина, о Дерюгине речи не было. – Связь с шефом осуществляется через вас?

– Я уже позвонил ему и сказал, что кассета у Костикова. – Скверно, – покачал головой Тяжлов. – Скверно и для вас и для нас – Для вас, скорее всего, да, – спокойно отозвался Певцов. – А вот что касается меня, то вряд ли ваш Березин станет ноги бить, если за меня замолвят словечко высокие покровители.

– А вы уверены, что замолвят? – пристально глянул ему в глаза Тяжлов. – И так ли уж высок ранг вашего шефа. Так ли уж велики его полномочия. Может быть, он просто блефует и, сорвав куш, спокойненько уберётся с добычей в свою нору, оставив вас в дерьме? Астахов-то поумнее вас оказался, Василий Семёнович, если решил сам обеспечить себе достойную старость.

– Что вы от меня хотите, Николай Ефимович? – нахмурился Певцов. – Мне нужна кассета Астахова, и если она окажется у вас в руках, мы можем продолжить этот разговор.

– Вы сами назвали сумму – пятьсот тысяч долларов, – быстро проговорил Певцов. – Я не обещаю вам всю эту сумму наличными, но есть и другие формы расчета. Вы человек мыслящий, Василий Семёнович, с крепкими нервами, такие люди нам нужны. Певцов криво усмехнулся:

– До недавнего времени моих способностей никто не замечал. – Это потому, что вы не очень стремились их обнаружить. Место под солнцем нельзя завоевать без усилий и риска.

– Наверное, вы правы, – охотно согласился Певцов. – С моей стороны винить, кого бы то ни было глупо. Я так понимаю, вы поставили Халилова в известность о постигшем вас несчастье?

– Да, – подтвердил Тяжлов. – В охоте на Астахова у вас будут конкуренты. – Вы здорово промахнулись, Николай Ефимович. Если компромат попадёт в руки Халилова, вам солоно придётся. Ей богу, для вас лучше, если Астахов передаст эту кассету в руки паленовцев, не говоря уже о моём шефе. Рустем Халилович Халилов птица такого полёта, по сравнению с которой все эти рекуновы и селянины – мелкая сошка. Он наркоделец большого масштаба.

Тяжлов переваривал эту новость с трудом. Во всяком случае, скрыть своей растерянности от Певцова он не смог. Однако и Певцов не спешил торжествовать по поводу Тяжловского несчастья, в глазах у него появилось даже нечто похожее на сочувствие.

– Я постараюсь вам помочь, Николай Ефимович, но, как вы понимаете, долг платежом красен.

Тяжлов проводил глазами удаляющуюся фигуру Певцова и провёл ладонью по разгорячённому лицу. Он отчётливо сознавал, что проиграл партию гостю и проиграл вчистую. Николай Ефимович вдруг с горечью осознал, что – стар. И сил для борьбы за место под солнцем практически не осталось. А выйти достойно из игры ему не дадут. Наверх буром прёт племя молодое-незнакомое, взращённое в каких-то уж совсем сатанинских инкубаторах. Без морали, без нервов, без сострадания, способное походя раздавить заслуживающего почётную старость человека. Николай Ефимович угодил между двух огней, и в лучшем случае ему уготовано место на скамье подсудимых в показательном процессе, в худшем – его просто пристрелят, ибо плясать под дудку наркомафии он не собирался. Была, конечно, возможность встретиться с Чеботарёвым и выложить всё как на духу, но следователь прокуратуры не всесилен. О помощи губернатора в данной ситуации даже думать нечего – сдаст, только бы самому устоять. Вот ведь ситуация – хоть топись.

Топиться, однако, Николай Ефимович не стал, а обнадёженный вдруг нежданно промелькнувшей мыслью вышел из кабинета и быстро сбежал по лестнице вниз. Физическая форма позволила Тяжлову сделать это без больших перебоев в дыхании. Кабы не истрепавшиеся нервы, да не изработавшиеся мозги, мог бы ещё лет десять вершить судьбами области.

Селезнёв визиту Тяжлова удивился. Прямо надо сказать, бывало второе лицо области в кабинете редактора газеты не часто, а точнее не бывало никогда. Для разговора Николай Ефимович всегда вызывал Селезнёва на ковёр. Но ныне нужда заставила изменить сановным привычкам.

Селезнёв верхним чутьём уловил, что визит высокого лица состоялся неспроста, а выслушав просьбу гостя, и вовсе впал в растерянность.

– Да где же я тебе его возьму, Николай Ефимович, – понизил он голос. – К тому же слух прошёл про него нехороший.

– Резанов живой, – твёрдо сказал Тяжлов. – Это я знаю точно.

Булыгин на зов начальства явился незамедлительно, однако, ничем существенным поделиться не смог: то ли не захотел, то ли действительно ничего не знал. – Это важно не только для меня, но и не в последнюю очередь для Резанова, – рассердился Тяжлов. – Судьба области от этой встречи зависит.

– Может объявление дать, – предложил Булыгин. – Резанов родную газету просматривает от и до. У него такая привычна.

– Как ты представляешь себе это объявление? – удивился Селезнёв. – Что-нибудь вроде: Ташал ищет встречи с божественным быком Огусом. Если Резанов откликнется, то мы сведём его с Николаем Ефимовичем.

– С ума сошёл! – возмутился Селезнёв Булыгинскому совету. – Какой Ташал, какой бык?

– Пожалуй, – неожиданно согласился с журналистом Тяжлов. – Печатайте.

Риск был, конечно, велик, ибо прочитать объявление в газете мог не только Резанов, но и многие заинтересованные недоброжелатели. Но Николай Ефимович надеялся, что им будет не до газет.

Певцов вышел от Тяжлова в приподнятом настроении, информация, полученная от областного чиновника, была из ряда вон выходящей и открывала перед предприимчивым человеком перспективы, от которых захватывало дух. Риск, впрочем, тоже был немалым. Контакт с Халиловым сулил большие приобретения, но и таил немалую опасность в виде простреленной мимоходом головы. Головы, между прочим, не последней в России. Василий Семёнович давно уже высоко оценивал свои способности и получил тому даже официальное подтверждение в виде когда-то весьма почетного звания. Ныне, правда, всем званиям и степеням в России грош цена. Зелёными платили за разворотливость, и многие из разворотливых собрали хороший урожай, пока Певцов пребывал в меланхолии. А были эти расторопные и разумом скорбны и талантами небогаты. Певцов не рискнул включиться в гонку на начальном этапе, когда родимое государство разбрасывало собственность пригоршнями. Не подбирали её только ленивые и предусмотрительные. Ленивые не подбирали, естественно, из лени, а предусмотрительные – потому что знали: за первым этапом экспроприации неизбежно последует второй, когда начнут экспроприировать экспроприаторов. Второй этап для расчетливого человека безопаснее и надёжнее в смысле устойчивости достигнутого положения. Ныне вторая волна экспроприации набирала ход, и самое время было Певцову подсуетиться. Моральная сторона дела не особенно волновала Василия Семёновича, деньги, как известно, не пахнут, а собственность, на которую он претендовал, досталась её нынешним обладателям отнюдь не в поте лица.

Иван Иванович одобрил планы расторопного Певцова в отношении Рекуновской собственности одобрил и даже оказал содействие. За что Василий Семёнович благодарить его пока не спешил, памятуя о том, что лишь счастливый конец – делу венец. А до счастливого окончания задуманного предстояло ещё немало потрудиться. И большую помощь Певцову в хлопотах мог оказать другой человек, тоже весьма примечательный в своём роде – Халилов Рустем Халилович.

Между прочим, Халилов был бы давно уже покойником, если бы жрец Атемис не похлопотал о его судьбе. Пораскинув мозгами, Певцов пришёл к выводу, что Иван Иванович имеет на восточного человека свои виды. А теперь у Певцова и вовсе не было сомнений, какого рода эти виды. Жрец Атемис обустраивался на захваченной территории с размахом, и Василию Семёновичу оставалось только доказать свою полезность высоким договаривающимся сторонам.

План Атемиса, как его понял Певцов, был прост: для того, чтобы ограничить распространение наркотиков в России, надо взять под контроль каналы их доставки. Как-то в присутствии Певцова Иван Иванович обронил, что полностью истребить эту заразу не удастся, но ввести её в определённые рамки, не угрожающие безопасности государства, просто необходимо. И в подтверждение своих слов он сослался на опыт цивилизованный стран, где все эти вопросы отрегулированы и взяты под надзор соответствующими органами. Такой подход к проблеме показался Певцову разумным. Он соглашался даже закрыть глаза на то, что наши спецслужбы, в лице Ивана Ивановича, готовы были не только контролировать потоки, но и получать от этого контроля немалые суммы. Об этом жрец Атемис, разумеется, и не заикался вслух, но Певцов сам сообразил, к какому делу его подпускают и сделал вывод, что в случае крупного промаха его не простят. Но с другой стороны, никто не будет возражать, если нужный и ценный работник, блюдя интересы государства, не забудет выгоды своей.

С Халиловым Певцов связался через Светлану, не желая лишний раз светиться среди подельников покойного Рекунова. Рустем Халилович предложение принял и даже прибыл на свидание в гордом одиночестве. Правда, Певцов, обнаружив за соседними столиками трёх смугловатых молодых людей, не очень удивился этому обстоятельству и уж тем более не стал предъявлять по этому поводу претензий озабоченному собственной безопасностью человеку.

Встреча проходила под тентом уличного кафе, где большинство столиков по причине испортившейся погоды пустовало. Певцов пил кофе, поёживаясь под пронизывающим ветерком.

– Выбрали вы место, однако, – недовольно пробурчал Халилов, присаживаясь к столу. – Вас уполномочили вести со мной переговоры?

– Пока нет. Но я не сомневаюсь, что очень скоро Иван Иванович пожелает с вами встретиться. Иначе с какой стати ему хлопотать о вашем здоровье.

– Так это он предупредил меня о взрыве? – О взрыве вас предупредил я, но по его совету. – Солидный человек?

– Более чем, и условия он выставит жёсткие. Боюсь, вам придётся на эти условия согласиться.

– А вы почему боитесь? – засмеялся Халилов. – Деньги-то не ваши? К тому же я полагал, что вижу в вашем лице ближайшего сподвижника жреца Атемиса.

– Я претендую на более самостоятельную роль, – доверительно поделился Певцов. – Знаете, как опасно сидеть между двух стульев? – Знаю, – кивнул головой Певцов. – И, тем не менее, я на это иду. – Вы, кажется, претендуете на Рекуновскую собственность? – Мне думается, что устранение Ускова и Сумина в интересах нак ваших, Рустем Халилович, так и Ивана Ивановича. Использовать их в серьёзном деле затруднительно, они засвечены со всех сторон, и всякий, вступающий с ними в контакт, тут же будет взят под контроль. Иное дело я: доктор наук, с безупречной репутацией бессеребренника и связями в демократической тусовке. Мне сегодня Тяжлов уже предлагал место в областной администрации. Словом, элите со мной и договариваться, и сотрудничать будет легче, чем с патентованными урками. – Вы, значит, в курсе опасных Дерюгинских откровений?

– Естественно. – Кассеты у Костикова? – Одна у Костикова, другая у Астахова. Костиков, как воспитанный в лучших традициях комсомола пай-мальчик, готов немедленно передать компромат Ивану Ивановичу, а вот с Астаховым комсомол в своё время успел дать маху. Эта сволочь, я имею в виду Лёшку, ведёт свою игру.

– Вы предлагаете устранить Костикова. – Боже упаси, – всплеснул руками Певцов. – Человек он покладистый, кассета уже жжёт ему руки, и он готов отдать её от греха подальше. – Отдать жрецу Атемису?

– Я бы предпочёл, чтобы она оказалась в ваших руках, Рустем Халилович, дабы уравнять шансы сторон. Я имею в виду вас и Ивана Ивановича. Согласитесь, только те договоры бывают крепки, которые одинаково выгодны обеим договаривающимся сторонам.

– А если Костиков заупрямится и не отдаст вам кассету? – Так я и не собираюсь её брать у него, – возразил Певцов. – Мне же потом придётся перед Иваном Ивановичем отчитываться. Я просто выведу ваших ребят на Александра Аверьяновича. В укромном месте они его потрясут. Только ради Бога, Рустем Халилович, без рукоприкладства. Костиков человек впечатлительный, а мне с ним ещё работать. Сопротивляться он не будет, уверяю вас. – Ладно, – сказал Халилов. – Ваши предложения меня устраивают, но договор о сотрудничестве мы с вами заключим только тогда, когда Костиковская кассета будет у меня в руках.

Резанов объявился у Чижа под вечер, и визит прошёл на высокой дружеской ноте, поскольку хозяин при виде гостя едва не прослезился:

– А про тебя слухи ходили нехорошие. Я уже не знал, что думать. – Бог не выдаст – свинья не съест, – усмехнулся Резанов, беря из рук хозяина досье на интересующего его гражданина.

Досье было интригующим. Присутствовала здесь и фотография, на которой представительный старец жал руку известному в городе политику левого толка. – Пытался установить контакты с нашими, – подтвердил Чиж, – но малость промахнулся. Имел неосторожность представиться высокопоставленным офицером КГБ в отставке. Но наши быстро его раскусили. Вышли на сотрудников этого ведомства, в своё время работавших в кадрах, те его не опознали, но по своим каналам навели справки. И, как видишь, всплыли интересные подробности. Этот сукин сын почуял недоверие с нашей стороны и больше в поле зрения не появлялся.

Если верить досье – жрец Атемис аферист чуть ли не с сорокалетним стажем. Неоднократно привлекался, но сроки получал только дважды, да и то непродолжительные.

– Волосатая рука ему, похоже, ворожила. – Там есть кое-какие его связи, и прошлые и нынешние, но, сам понимаешь, фактов меньше, чем предположений.

Факты, тем не менее, были, были и две фотографии, где жрец Атемис находился в окружении людей, лица которых были известны всей стране.

– Не исключаю, что его прикрывают высокие чины нынешних структур. – Ну, спасибо, Володя. Удружил.

– Ты уж извини, – Чиж взял из папки одну фотографию, – но своего товарища от жреца Атемиса я на всякий случай оторву. А всё остальное в твоём распоряжении. Можешь всё это хоть в газете напечатать.

– А вы почему не напечатали? – Что толку, – махнул рукой Чиж. – Ещё один проходимец, вхожий в высшие сферы, кому это интересно. Сколько уже о таких атемисах писали, а толку никакого. Да и фактов для разоблачительной статьи маловато. Осторожный, видимо, сукин сын. Зря ты в это дерьмо лезешь, Серёжа.

– Кто-то должен и дерьмо разгребать, – вздохнул Резанов. – Если разгребать, то начинать надо с Кремля, иначе этих аферистов ловить, не переловить.

Для политических дискуссий у Резанова времени уже не оставалось, а потому он сердечно распрощался с хозяином. Чиж как всегда мыслил в общероссийском масштабе. Резанов же, то ли в коленках был пожиже, то ли буржуазный индивидуализм его в очередной раз подводил, но только посчитаться он решил со злом конкретным.

Захваченный врасплох Александр Аверьянович Костиков проявил куда меньше радушия при виде гостя, чем Чиж. Резанов уже начал опасаться за его разум, поскольку лицо Костикова стало дёргаться, а глаза разбежались в разные стороны. Как человек от природы гуманный, Резанов поспешил его успокоить:

– Я не с того света, Александр Аверьянович.

Костиков не сразу, но обрёл дар речи, правда, вопрос задал бестактный, видимо, от волнения:

– Как вы меня нашли? – Просто был здесь однажды. Можно сказать, случайно.

Хозяин указал гостю на ближайший стул. Эта халупа принадлежала ещё отцу Ксении, человеку всю жизнь протрубившему на заводе, а потому небогатому. Умер он рано, мать Ксения устроила в месте более удобном и престижном, а вот дом почему-то продавать не стала. Возможно, из-за участка, ибо родовая усадьба Ксении была расположена в городской черте, и рано или поздно цивилизация должна была сюда дотянуться.

– Я хотел, чтобы вы прочли вот это, Александр Аверьянович, – Резанов протянул хозяину папку.

– Зачем? – спросил Костиков, но папку раскрыл.

Читал он быстро, сказывался навык. Глаза стремительно пробегали листок за листком, а лицо при этом не то, чтобы каменело, а становилось как-будто всё более неживым. Закончив чтение, он зажмурил глаза.

– Я вас не осуждаю, Александр Аверьянович, – мягко сказал Резанов. – Мошенники для того и существуют, чтобы обводить вокруг пальца честных людей. К тому же побуждения ваши были благородны.

– Нет, вы знаете далеко не всё, – покачал головой Костиков. – И в снисхождении вашем я не нуждаюсь.

– Оставим этот разговор, – поморщился Резанов. – Я здесь по другому поводу. Вас предал Певцов? – Кому?

– Есть такая очень большая сволочь – Халилов, наркоторговец.

– Дожили, – выдохнул в пространство Костиков. – У вас на руках компромат?

– Юдинская кассета, – не стал запираться Костиков. – Какие же они все сволочи. Да и мы, наверное, не лучше.

– Мы только наверное, а они-то наверняка, – скаламбурил Резанов. – Кассету вы должны передать Атемису?

– Да, мы договорились о встрече. И связывал нас Певцов, тут вы правы. – Вы могли бы изменить место встречи, не извещая Пёвцова? – Иван Иванович дал мне телефон, но это на крайний случай. – Тогда сделаем так: вот вам билет и деньги, это от Ксении. Поживёте месячишко у родных. А кассету перед отъездом положите в камеру хранения и позвоните Атемису. Скажите, что за вами следят, что вы не можете далее подвергать свою жизнь опасности, а если ему нужна кассета, то пусть возьмёт её на вокзале.

– Вы что, собираетесь устроить на него засаду? – Не волнуйтесь, ваша кассета дойдёт до адресата, а что будет дальше, вас уже не касается. В это время вы уже будете далеко от этих мест.

Как и предполагал Резанов, жрец Атемис сам светиться не стал, прислал за кассетой подручного. Молодой человек в длинном чёрном плаще и жёлтых забугорных мокасинах пружинистой походкой прошествовал по залу ожидания и огляделся внимательно по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, посыльный открыл нужную ячейку. Резанов ему не мешал. Просто стоял, прислонившись спиной к колоне, и наблюдал, как молодой человек достал из камеры хранения свёрток и направился к выходу. Резанов оторвался от колонны и побрёл ему навстречу.

В зале было довольно многолюдно, и Атемисов посыльный не успел заметить надвигающуюся опасность. Вынырнув спины солидного дядьки, Резанов нанёс оппоненту удар в челюсть. Молодой человек рухнул, даже не охнув, зато заохали вокруг несколько сердобольных женщин, кто-то даже вслух вспомнил о милиции. Резанов стражей порядка дожидаться не стал, а, подобрав выпавший из рук поверженного противника свёрток, быстрым шагом покинул место происшествия. Нечаянные свидетели Резановского демарша дружно осуждали хулигана, а возможно даже грабителя, но задерживать его не пытались. Попетляв меж снующих пассажиров, Резанов миновал без приключений вокзальные двери и оказался на улице.

По иронии судьбы жрец Атемис остановил свою машину буквально в десяти шагах от Резановской. Будь Резанов на собственном «Москвиче», чужая роскошь, возможно, травмировала бы его поэтическую душу, но он был на Ксеньином «Мерседесе», а потому гордо прошествовал мимо настороженной охраны жреца и утвердился в салоне взятой напрокат машины,

Двое громил, в таких же как у недавно поверженного молодого человека плащах, косили в сторону Резанова недобрыми глазами. Жрец Атемис, стоящий, опершись на изящную трость, в шаге от передней дверцы своего лимузина, тоже весьма недружелюбно глянул на Резанова. Недружёлюбие превратилось в настоящую враждебность, когда журналист использовал по назначению свой фотоаппарат, щёлкнув пару раз троицу. Его поведение было расценено, как хамство, Атемис кинул свою охрану на врага, но Резанов уже нажал на педаль газа и на прощанье помахал дядям ручкой. Сделал он это как раз вовремя, поскольку обиженный им молодой человек уже бежал от здания вокзала к шефу и что-то громко кричал своим слегка обалдевшим от чужой наглости подельникам.

Попетляв по улицам и убедившись, что за спиной нет ни погони, ни хвоста, Резанов свернул к Булыгинскому дому. Машину он оставил на стоянке, дабы случайно не скомпрометировать чувствительного к подобным вещам Николашу, а в гости к коллеге отправился пешком с фотоаппаратом в руках.

Булыгин по поводу визита старого друга восторга не выразил, но и от порога гнать не стал.

– Я на минутку, Коля, – утешил его Резанов. – И со слёзной просьбой: есть в этом аппарате два кадра, один из которых следует напечатать в завтрашнем номере. И обязательно за моей подписью.

– Номер-то уже свёрстан, – Булыгин постучал по циферблату часов. – Ты на время посмотри.

– Выкинь какую-нибудь фотографию, а мою вставь. Дело, можно сказать, государственной важности.

– Не надо меня пугать, – замахал руками Булыгин. – Тут и так весь на нервах. Тебя, кстати, Тяжлов разыскивал. Мы решили даже объявление в газете дать.

Резанов взял номер Тяжловского телефона и кивнул хозяину:

– Я улетучиваюсь, но ты подсуетись, Коля. Сама фотография криминала в себе не несёт, обычная жанровая зарисовка. Вечерний город: три человека то ли трамвай ждут, то ли улучшения погоды. А нужна там лишь моя фамилия. Про фамилию не забудь.

Булыгин попытался то ли запротестовать, то ли выругаться, но Резанов слушать его не стал и мгновенно ретировался.

Разговор с Тяжловым он не стал откладывать в долгий ящик и позвонил сановному лицу из ближайшего телефона-автомата. В отличие от Булыгина, Николай Ефимович Резанову обрадовался.

– Вас не смутит, что я пожалую к вам прямо на квартиру. – Я распоряжусь, чтобы вас пропустили.

Визит, конечно, получался поздним, но его бесспорно можно было считать деловым. В подъезде Резанова, однако, тормознули – в этом доме жили значительные люди, и беспокоить их абы кому без дозволения хозяев не полагалось. Торможение не привело к серьёзным последствиям, и после соблюдения формальностей гостя признали полноценным.

– Рад, что мои умозаключения подтвердились, – сказал Тяжлов, встречая с усмешкой Резанова у входа. – Не понимаю только, зачем вам понадобилось разыгрывать этот спектакль?

– Художественная натура, – оправдался Резанов. – Кроме того, спектакль освободил меня от наручников, которые уже готовы были защёлкнуть на моих запястьях наши заботливые органы. А в результате я таки встретился лицом к лицу со жрецом Атемисом и его подручными. В завтрашней газете, если Булыгин не подкачает, вы найдёте подтверждение этому факту. Впрочем, вы можете познакомиться с вышеназванным персонажем уже сегодня. В деле есть его фотография.

Тяжлов был куда более выдержанным и куда менее впечатлительным человеком, чем Костиков. И работал он с документами солидно, не суетясь и не спеша, словно пытался навечно зафиксировать их в своей памяти. Резанов Николая Ефимовича не торопил, а спокойно пил кофе и изучал обстановку в квартире хозяина. Квартира была солидная, спору нет, но никакой особой роскоши Резанов здесь не обнаружил. В конце концов, Тяжлов и в советские времена жил не хуже. Семью, что ли, хотел на тысячу лет вперёд обеспечить Николай Ефимович? К разгульной жизни Тяжлов не склонен, да и возраст его не тот, чтобы пускаться во все тяжкие. Так за каким чертом он так рискует?

– Жук, – покачал головой хозяин. – Но людишки за старым аферистом стоят влиятельные.

– А главное, с претензией, – добавил Резанов. – Вот ведь порода человеческая, уж, казалось, нахапали сверх меры, а всё неймётся. – Вы, Сергей Михайлович, как я понимаю, не только их, но и меня имеете в виду? – Считайте это профессиональным любопытством, – не стал отнекиваться гость. – Впрочем, на ваш счёт Булыгин мне дал кое-какие пояснения. Про ордынскую солидарность вы, вероятно, читали в моей статье. – Статья любопытная, – подтвердил хозяин. – И если бы не конкретные выпады в мой адрес, то я бы получил от чтения большое удовольствие.

– Здесь тоже много любопытного, – сказал Резанов, выкладывая на стол кассету. Не желаете послушать?

Хозяин пожелал. Юдин откровенничал на полную катушку, словно торопился выговориться перед смертью. Разоблачал он не только Дерюгина и Рекунова, но и подельников Юрия Владимировича из федерального центра, в деятельности которых даже для Тяжлова, похоже, были белые пятна. В финале своего захватывающего рассказа Юдин указал место клада, содержащего, если верить его словам, очень важную информацию. Впрочем, эта часть записи была отцензурирована Резановской рукой.

– Костиков изъял Юдинский архив? – Я получил копию этой кассеты и опередил Александра Аверьяновича. Там есть весьма любопытные документы. Мне кажется, Юдин собирался шантажировать подельников Дерюгина, не смотря на их столичный статус. – И поплатился за это. – А он поплатился?

– По словам Халилова, Рекунов хотел что-то у Юдина выпытать, но неудачно, тот умер раньше, чем успел хоть что-то сказать.

– Чёрт с ним, – жёстко отмахнулся Резанов. – Об одном лишь могу сожалеть – легко он умер. А вот что касается Дерюгина…

– Это наследственное, – перебил Тяжлов. – От отцов перешедший страх. А этот ваш Астахов – сукин сын, сразу видно, что в сексотах ходил.

– Не любите вы наши органы, Николай Ефимович. – Какая тут может быть любовь. Эти органы бояться даже те, которые ими пользуются. Как принято сейчас говорить – не дай Бог.

– Не хотелось бы, – солидаризировался с хозяином гость. – А кассету можете оставить себе на память. Дайте послушать коллегам, в качестве профилактического средства.

– Как я понимаю, – сказал Тяжлов, пристально глядя на Резанова, – оригинал вы в ход пускать не собираетесь.

– Вы правильно понимаете, Николай Ефимович. Однако обстоятельства могут сложиться таким образом, что мне придётся пойти на сделку с Чеботарёвым. Чтобы спасти Ксению, я вынужден буду вас сдать.

– Ну и что вы предлагаете? – нахмурился Тяжлов. – Ваша последняя махинация, Николай Ефимович, под наблюдением не только прокуратуры, но и жреца Атемиса. Костиков считает, что она изначально была под контролем жреца и его покровителей. Это наживка, заглотив которую, вы оказываетесь в мышеловке. Дерюгинские признания далеко не единственный аргумент в грядущем шантаже. У вас будет выбор: либо сотрудничать с Атемисом, либо отправляться на нары в строгом соответствии с законом, который вы нарушили. Конечно, вы лично можете сделать выбор в пользу второго варианта, но если ваши коллеги не проявят такой же твёрдости, то вас просто убьют. Поэтому я бы на вашем месте не брал наживку, а распределил доходец по статьям областного бюджета. Вас в этом случае могут обвинить в финансовых и прочих нарушениях, но главного, личной корысти, в ваших действиях не будет. А на нарушения, идущие к государственной пользе, у нас принято смотреть сквозь пальцы.

Тяжлов задумчиво тёр подбородок. Заботили его сейчас не деньги, речь в буквальном смысле шла о его жизни. Резанову он, конечно, не доверял, но, похоже, искал аргументы, чтобы довериться.

– Кстати, о вашем романе, Сергей Михайлович, отрывок из которого я прочитал в газете. Почему этот безумный кастрат убивает не только виновных, но и вполне лояльных к нему людей?

– Если убивать только виновных, то невиновные перестанут бояться. А без страха не бывает обожания. А Атемис хочет, чтобы его обожали. Он сам хочет быть богом и распоряжаться судьбой людей по своему усмотрению. И его будут любить, ему будут поклоняться те, кого он мог убить, но не убил. Уж так устроена человеческая психика, Николай Емельянович.

И вновь барабаны Огуса отстукивали великую песнь Любви и Линования, а многочисленная толпа колыхалась в задаваемом ими ритме. Едва ли не всё взрослое население Эбира собралось сегодня перед храмом, чтобы выразить божественному быку благодарность за собранный с полей урожай. Праздник урожая был самым весёлым праздником в Эбире, и огромная толпа пританцовывала в предвкушении великого разгула, который должен был последовать за официальной церемонией на площади, а потом в стенах храма, куда простой народ не пускали.

Элем помнил томительные минуты ожидания, когда огромная толпа замирала под суровым взглядом верховного жреца Атемиса, который после долгой паузы неизменно и торжественно объявлял о благосклонности божественного быка к своему народу. А потом следовал взрыв всеобщего ликования, и весь Эбир с этой минуты только и делал, что пил, ел и предавался безудержному разгулу в течение трёх последующих дней.

Сегодня всё было как всегда, но только не для бывшего барабанщика Элема, который, похоже, навсегда был выдернут из стройных рядов эбирских барабанщиков и брошен словно слепой кутёнок в чужую и непонятную жизнь. Жрец Атемис открывал шествие, за ним, в окружении рогатых жрецов, следовали сам божественный бык Огус и его божественная корова Огеда, располневший стан которой указывал внимательному наблюдателю на скорое прибавление в божественном семействе. Никто не сомневался, что будет мальчик, как не сомневался и в том, что рождение этого младенца принесёт Эбиру неисчислимые блага.

Правда, по Эбиру на протяжении последних месяцев ходили и другие слухи. Ходили упорно, несмотря на усилия жрецов пресечь заговор в самом зародыше. Договорились уже до того, что божественный бык и не думал спускаться на эбирскую землю, а изображающий ныне быка барабанщик Элем просто ничтожество и безвольная игрушка в руках жреца Атемиса. Не то чтобы сплетникам верили, но кое-какие сомнения в головах думающих людей появились, и эти думающие сходились на том, что для своего земного воплощения божественный Огус мог бы выбрать оболочку и позначительнее. Зачем же вносить сумятицу в уже давно сложившийся порядок вещей: барабанщик должен барабанить, торговец торговать, горшечник делать горшки, а знатные мужи править Эбиром.

Поговаривали, что верховный жрец Атемис именно сегодня объявит о возвращении божественного Огуса в сады Иллира. И много ещё о чём болтали накануне праздника Урожая в кабаках и на рынках благословенного Эбира. Этим сплетням можно было верить и не верить, но почти никто не сомневался, что именно сегодня случится нечто важное в жизни города, о чём потом можно будет наговориться всласть под унылую дробную мелодию наступающего сезона дождей.

Говорят, что верховный жрец Атемис знает Слово, которое может либо призвать быка, либо заставить его покинуть Э6ир. Но, скорее всего, никакого Слова нет вовсе. Как только рогатый посох Атемиса пробьёт грудь Элема, так божественный бык покинет свою оболочку и вознесётся высоко-высоко, куда живому человеку взглядом не дотянуться. Говорят, что в сады Иллира пускают только избранных, тех, кто усердно служил Огусу на земле. Элема должны, наверное, пустить, поскольку никто в Эбире не оказал быку столько услуг, сколько простой барабанщик.

Иное дело, да простят его святоши, что Элем покидать Эбир не торопится, ему хорошо и на грешной земле. Именно поэтому он вступил в сговор со знатными мужами, врагами Атемиса.

Элем оглянулся, хотя делать этого не следовало. Божественный Огус должен смотреть только вперёд, на каменную громаду храма, которая на протяжении столетий вбирает в себя любовь многих поколений эбирцев к своему кумиру. Знатные мужи шли следом за божественной парочкой и их лица были непроницаемы ни для Элема, ни для жрецов-кастратов. Правда, в отличие от последних Элем знал, что стараниями знатного мужа Ташала жрецу Атемису готовится сюрприз. Барабаны Огуса смолкли, процессия во главе с верховным жрецом Атемисом втянулась под своды храма. Здесь, вдали от глаз простонародья, должен был решиться главный вопрос: кому отныне властвовать над Эбиром.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сборник новых произведений классика русской фантастики и лауреата множества литературных премий, тюм...
Весной 1854 года, вскоре после начала Крымской войны, из Архангельска на Кубу с секретным поручением...
Сон… Явь… Во сне ли… наяву… Маруся Петровна видела ЭТО шестьдесят лет назад и потом помнила всю жизн...
Иногда кажется, что весь мир – против тебя. Умницу и отличника Генку Сидорова без его согласия перев...
Новые приключения пятикласcницы Тани и её однокласcников.Вот такой веселый декабрь получился у учени...
Все идет вверх дном, как только обычная школьница Аля знакомиться с маленькой феечкой. С этого момен...