Собачья работа Романова Галина
Витолд всхлипнул от боли и послушно обнял меня за шею правой рукой. Левая пока так и висела на перевязи. И ее состояние внушало мне дополнительную тревогу — от удара рана открылась, сквозь домашнюю тунику проступало кровавое пятно.
— Вот хорошо. Теперь пошли!
Цепляясь друг за друга, мы заковыляли вверх по лестнице. Звать кого-либо на помощь не хотелось — а вдруг прибежит тот, кто толкнул Витолда со ступенек? Ни я, ни сам пострадавший не видели его лица. А чего проще — поддержать с другой стороны, тихо вытащить кинжал и ткнуть в незащищенный бок? Другой вопрос, что любой убийца все-таки хочет остаться в живых и на свободе. Рисковать и показывать мне свое лицо он не стал бы. Но все-таки…
— И чего вас сюда понесло? — поинтересовалась на ходу. — На месте не сиделось…
— Скучно стало, — признался мужчина. — Я не могу долго сидеть без дела, а тут рука… Ой!
— Извините.
— Ага. В общем, постоял я там, решил немного пройтись…
— После вчерашней ночи. Арбалетного болта вам мало?
— Я забыл, — смутился он.
Вот бесы! Он не только слабый, но еще и рассеянный! Ну просто ходячая неприятность! Удивительно, как это ему до сих пор удавалось выжить! Да, видимо, отец понимал, что его единственный сын совершенно не годится к строевой службе, раз даже на войну не пустил.
— Вам не тяжело? — вдруг спросил князь.
Я только фыркнула. Нашел о чем волноваться! И не такие тяжести ворочали. Знал бы он, за что мне десятника пожаловали…
По-хорошему надо было заподозрить неладное с самого начала — уж больно легко удалось выбить врага из той деревеньки. Они даже не сопротивлялись особо — первая стычка — и сразу отступление. Некоторые и вовсе побежали, показывая спины. Пытались отбиться от нас лишь те, кому бежать было некуда — раненые, отставшие от своих, но еще державшиеся на ногах, окруженные, попавшие в тупик. Остальные, забросив щиты на спины, проскочили через деревеньку и устремились напрямик через поля к дальнему леску, где можно было отсидеться.
А нам что? Гнать врага, пока не уничтожен!
Наш десяток первым ворвался в деревеньку, и тогдашний десятник отдал приказ рассыпаться. Пока остальные преследовали удиравших, надо было проверить, что стало с местными жителями и нет ли засады.
Деревенька оказалась небольшой — около десятка добротных домов, даже не домов, а скорее усадеб на две-три семьи. Палисадники, огороды, сараи, конюшни и коровники — все как положено. В центре — большой дом с надстройкой, то ли купчина какой тут жил, то ли местный шляхтич. Этот дом решили оставить напоследок — и так ясно, что богатей мог убраться подальше от войны самым первым, а вот простые люди неохотно снимаются с насиженных мест.
Но тут не повезло — все дома оказались пустыми. Ни людей, ни скота, ни даже забытой в суматохе одичавшей кошки. Правда, кое-где на дворах попадались отрубленные головы, клочья шкур, копыта, перья и костяки — тут еще недавно забивали домашний скот и птицу. Но — ни следа людей.
В богатый дом заходить не хотелось. Но десятник настоял.
Там-то они все и были.
Нет, мы слышали, что в этой войне на стороне врага сражаются некроманты, но до сегодняшнего дня все это оставалось страшилками или байками, которые так любят травить на привале бывалые воины, пугая новичков. Командиры, если слышали эти истории, приказывали всем молчать, а рассказчиков могли и на гауптвахту отправить. Кто ж знал-то!
Две дюжины живых мертвецов — в основном женщины, старики и подростки — ждали во дворе, за высоким забором. Хорошо хоть не оказалось маленьких детей, иначе не знаю, что бы с нами было. Все равно, когда десятник скинул с двери засов и мертвяки пошли на нас, всем сделалось жутко. Мы сражались с живыми людьми, а с этим…
— Бей!
Десятник первым кинулся в бой, отмахнувшись своим полутораручным мечом от рванувшейся к нему мертвой женщины. Пустое лицо, отвисшая челюсть, тусклые глаза, неуверенная походка, резкие движения — словно кто-то вслепую дергал за невидимые ниточки, привязанные к рукам. И одновременно — сила и презрение к смерти и боли.
Безоружные мертвяки шли на нас, и мы, уже прошедшие не одно сражение, пятились и отступали, отбиваясь, когда кто-то из них подбирался слишком близко. А из дома выходили еще и еще мертвяки — рассматривать было некогда, но, судя по всему, не только бывшие жители этой деревушки, но и вообще все мертвецы, свои и чужие, которых удалось отыскать в окрестностях их хозяину-некроманту.
И нам пришлось принять бой — жестокий, неравный, страшный.
Мертвяки лезли толпой, не заботясь о том, чтобы держать строй, так что людям, сбившимся вместе и выставившим стену щитов, удавалось какое-то время их сдерживать. Плохо то, что их было намного больше, чем нас, — одних бывших местных жителей более двух десятков. А еще солдаты той и другой стороны. Многие оказались целыми, не разложились еще настолько, чтобы превратиться в скелеты.
Страшно было другое — они не чувствовали боли и страха. Отрубишь голову — безголовое тело продолжает наступать. Отсечешь руку — тело идет. Ногу — ползет. Приходилось на каждого тратить по три-четыре удара — отбросив щит, держа меч двумя руками, как мясник на бойне, рубить на куски то, что еще недавно было человеком. Девушка моложе меня… Старуха… Подросток… Женщина, так похожая на мою мать, что казалось кощунством не только обороняться от нее, но и мешать мертвячке убивать других…
Все были вооружены. Деревенские — цепами, косами, плотницкими топорами и вилами. Бывших солдат отличали мечи и щиты. Но и те и другие орудовали ими одинаково привычно, как живые.
Не знаю, на что рассчитывал создавший эту армию некромант — то ли это была всего лишь маленькая месть, то ли ловушка, то ли просто наше внимание отвлекали от чего-то важного. Как бы то ни было, нам удалось вырваться из страшной деревни, оставив позади порубленных мертвяков.
Уже после того, как добрались до своих, выяснилось, что наш десятник остался там.
Никто не помнил, чтобы он выходил из деревни вместе со всеми. Никто не мог точно сказать, убит он или разорван армией некроманта. Надо было двигаться дальше — за лесом окопались враги, их требовалось добить. Но оставлять командира — это преступление.
И я вернулась.
Приказать уходить мне не мог никто — только сам десятник. Наши парни (многие были ранены, иные серьезно, но все живы) только крутили пальцами у висков и твердили, что дура-девка рехнулась от любви. Но я пошла.
Было страшно — не передать. Все думалось: некромант еще в деревне. И сейчас меня встретит мой мертвый командир, поднятый черной магией.
Я его нашла. Живого, хотя и тяжелораненого. Он пытался ползти, оставляя кровавый след, но силы быстро покинули мужчину. Сознание он, однако, не потерял — успел прошептать, что некромант еще, кажется, в деревне и надо передать эту весть остальным. Он потому и отделился от нас, что хотел попытаться уничтожить того, кто стоял за мертвяками. Не смог.
Я взвалила десятника на плечи и потащила. Мужчина весил почти в два раза больше меня, да еще шлем, кольчуга, наручи, поножи, щит и меч. Про меч он твердил непрестанно. Про меч — не забыть, не потерять! — и про некроманта. Я волокла его на себе, согнувшись в три погибели, почти падая на колени и, стыдно сказать, плакала от усталости и бессилия.
Потом мы вышли к своим. Про некроманта доложили куда следует, и в деревню отправили два десятка добровольцев и Черного Коршуна. Десятника отвезли в тыл лечиться, а когда он вернулся в строй, я уже командовала своим десятком, получив это звание за спасение жизни командира.
А через год он погиб.
ГЛАВА 4
В комнату, куда я втащила князя Витолда, тут же набилось полным-полно народа — дурные вести всегда распространяются мгновенно. Челядь пришлось выгонять чуть ли не пинками. Маленькая Агнешка, наверняка опять сбежавшая с урока, вертелась тут же, ее мать и пани Бедвира громко сетовали на судьбу и в четыре руки, отпихивая друг друга, лезли ухаживать за ушибленным на всю голову мужчиной. Толкался рядом и пан Матиуш, но скромно держался в сторонке, словно чего-то стеснялся. Поскольку я тоже как бы старалась не путаться под ногами, мы оказались совсем рядом и случайно встретились взглядами. Встретились — и пан Матиуш отвернулся первым, словно не желал даже замечать мое присутствие.
— Вы крайне безответственно относитесь к своему здоровью, — тем временем выговаривала княгиня Эльбета пасынку. — Сегодня вы потеряли сознание на лестнице, а что будет дальше? Я настаиваю — слышите, категорически настаиваю! — на том, чтобы вы несколько дней провели в постели.
— Я вовсе не терял сознания, матушка! — запальчиво возразил тот. — На меня напали!
— Что?!
Все обернулись. В комнату стремительно ворвался милсдарь Генрих. Глаза старого рыцаря метали молнии, эти взгляды вмиг заставили челядь ринуться врассыпную. Поспешили покинуть комнату и многие придворные, так что остались только княгиня Эльбета, пани Бедвира, я и госпожа Мариша с Агнешкой да старым целителем.
— Как — напали? Кто? Когда?
— Только что, — забывшись, князь пожал плечами и всхлипнул от боли в раненом плече. — Там, на северной галерее.
— Что случилось?
— Его милость упал с лестницы и ударился головой при падении, — попытался объяснить ситуацию целитель, прикладывающий к пострадавшей голове примочки. — Извольте видеть — тут шишка. Ну имеют место синяки и пара ушибов, но это не так страшно. Для здоровья его милости никакой серьезной опасности нет. Разве что рана на плече открылась, но я уже остановил кровь. Повторю еще раз — опасности никакой!
— На меня напали, — упрямо повторил князь.
— Кто?
— Я не знаю. — Витолд опять пожал плечами и болезненно поморщился. — Его спугнула Дайна.
Милсдарь Генрих тотчас же повернулся в мою сторону. Я скромно стояла у стеночки и, почувствовав себя объектом пристального внимания, сделала шаг вперед:
— Я проводила его светлость до его… э-э… студии, после чего ненадолго отлучилась. Позавтракать!.. Вернувшись, никого не обнаружила на месте и отправилась на поиски. Мне сообщили, что князя видели где-то возле северной галереи. Я пришла. Услышала какой-то странный шум, подобралась ближе и заметила, что его светлость лежит на полу внизу лестницы, ведущей на галерею.
— То есть, — злой взгляд буквально пронзал насквозь, — пока вы где-то бродили, он упал с лестницы?
— Да.
— А по какому праву, смею вас спросить, вы, телохранитель, оставили свой пост?
Я смутилась. Милсдарь Генрих был прав. Будь я рядом, с князем ничего не случилось бы. Рядом отчетливо захмыкал пан Матиуш.
— Я хотела…
— Не важно, что вы хотели! Вам деньга платят за то, что вы работаете, а не за то, что бродите по замку, где попало. Вчера я вам это спустил — как-никак, а нужно ознакомиться с диспозицией. Но чтобы впредь никаких прогулок без приказа! Вам ясно?
Кто-то другой начал бы доказывать, что у него была уважительная причина — не сидеть же весь день голодной. Кто-то, менее знакомый с воинской дисциплиной и более стервозный, как, например, эта пани Бедвира — вон как глаза сверкают! Я не такая, я не умею скандалить.
— Так точно. Прошу извинить, — коротко, по-военному поклонилась. — Готова понести наказание!
— Генрих, она ни в чем не виновата! — встрял князь. — Это я…
— А вам, молодой человек, стоило бы помолчать! — огрызнулся старый рыцарь. — Упасть с лестницы, как… как…
— Да говорю же, на меня напали! — в третий раз воскликнул Витолд, сгоряча отстраняя целителя и пытаясь вскочить. Княгиня и лекарь с двух сторон вцепились в него, усадили обратно.
— Да с чего ты это взял?
— А с того, что меня ударили, — уже спокойнее ответил князь. — Сзади, по голове.
Я тихо хмыкнула. Голова у князя Витолда была крепкая. Пережить удар и падение с лестницы — и при этом сохранить ясность ума!
— Вам смешно?
Я обернулась на пана Матиуша. Что-то странное мелькнуло в его глазах.
— Нет, ясный пан. Просто я подумала…
— Не важно, что вы подумали. Держите свои мысли при себе! Вы здесь никто и ничто.
Он сказал это таким тоном, что на ум пришла крамольная мысль — мужчина говорил это явно не про меня.
— М-да, — не обращая внимания на наш шепот, милсдарь Генрих покачал седой головой, — это печально. Мастер Лелуш, — обратился он к целителю, — вы уверены, что опасности для здоровья никакой?
— Ну, — старик как-то странно покосился на собеседника, — я бы порекомендовал несколько дней постельного режима… Хотя бы до конца недели. Такое падение не должно пройти бесследно!
— Значит, постельный режим, — распорядился рыцарь. — Пока не выяснится, насколько серьезны повреждения.
Они еще что-то говорили все хором, перебивая друг друга. Молодой князь твердил про то, что кто-то ударил его по голове нарочно, остальные оспаривали это — он, мол, всего-навсего споткнулся и набил шишку при падении с лестницы. Я помалкивала, не желая вмешиваться. Лично для меня в этом вопросе ясно было одно — мой подопечный не солгал. Его действительно уже дважды за пару суток хотели убить. Но почему никто не желал его выслушать? Почему все, как сговорившись, твердили одно и то же: «Сам упал!» И княгиня, и целитель, и даже старый ветеран Генрих. Двое последних-то должны были как-то разбираться в ранах и различать случайно набитую шишку и след от удара тяжелым предметом.
Но пока Витолду приказали оставаться в постели, и госпожа Мариша вызвалась быть сиделкой. В моих услугах не нуждались — домоправительница открыто указала на дверь. Что ж, все логично. Телохранителя, не оправдавшего доверия, отсылают куда подальше. Отпросившись, я направилась во двор. Мне необходимо было подумать.
Как всегда в последнее время, хорошо думалось мне только с оружием в руках. Когда оправилась после операции и научилась более-менее сносно передвигаться на деревяшке, встал вопрос, что делать дальше. Военная карьера была забыта окончательно и бесповоротно, а чем заниматься — представлялось с трудом. Так уж вышло, что больше я ничего делать не умела. Мама в детстве учила, как и других сестер, шить, вышивать, прясть и ткать, но эти умения давно и прочно забылись за время войны. Некогда было думать о типично женских занятиях. Помнится, размышляя о своей внезапно сломанной судьбе, я взяла меч. Просто так, в последний раз вспомнить тяжесть клинка в руке, ощутить прикосновение к рукояти… Сама не помню, как увлеклась. Плавные неторопливые движения странным образом успокоили, вернули ясность мыслям. Помахав немного мечом, я поняла, что жизнь не кончена. Дело для меня рано или поздно найдется, главное — не опускать руки.
С тех пор я время от времени, когда выдавалась свободная минутка, уходила на задний двор дома целительницы, на пятачок между глухой стеной, сараем и забором монастыря, и тренировалась. Заново привыкала к своему телу, кое-что вспоминала, кое-что переосмысливала — и думала.
Вот и сейчас нужно было подумать.
Я нашла местечко в стороне ото всех — не люблю, когда подсматривают, надоели соболезнующие взгляды и жалость, граничащая с презрением. Так и слышалось: «И зачем тебе это надо? Какой вояка без ноги? С ума сошла!» А ведь неправы. Тот ночной бой, когда раскидала в одиночку шестерых, тому доказательство. Ведь все были здоровые мужики, а я — женщина, и к тому же инвалид…
Меч с тихим шелестом покинул ножны. Встать в стойку. Клинок на уровень груди. Полуторную рукоять можно удерживать и двумя рукам сразу. Сначала движения плавные, осторожные, словно неуверенные. Ты еще думаешь о том, куда направить меч, какую фигуру выписать в воздухе, куда поставить ногу и как повернуться, действуя плечом. Но постепенно ритм ускорялся. Мысль отставала от рук и ног, меч летал сам по себе.
…Само по себе ничего не происходит. Нужна причина. Первое всегда вытекает из второго, а второе — из третьего. Конечно, можно, если постараться, и сверху блокировать верхний удар, и снизу — боковой, но нужно иметь твердую опору, отменные реакцию и опыт.
Значит, что у нас есть? Причина. Причина, по которой князя Витолда действительно хотят убить. Князь не солгал, все впрямь серьезно. Кто-то, кто имеет достаточный опыт, твердую опору, реакцию… Но зачем? Почему? Сначала одно, потом другое… Из другого — третье… Он что-то говорил о том, что нападение на улице можно считать не первым случаем. А с чего все началось? Как и когда он это понял?
Надо поговорить с ним. Чем раньше я выясню, кто желает его смерти, тем скорее все закончится. Я вернусь домой, к маме, отцу и сестрам, и…
— Ой!
Ну вот, опять! И как она ухитряется появляться ниоткуда?
Меч задрожал перед самым носом младшей сестры князя. В широко раскрытых глазах девчушки был только восторг:
— Ух ты! А еще можешь?
— Как вам будет угодно, ясная панна…
— Просто Агнешка! А ты?
— Дайна, панна Агнешка. Просто Дайна Брыльская.
— Агнешка Пустопольская, — представилась девочка. — Ну покажи еще что-нибудь!
Я кивнула. Девочка напоминала моих младших сестер, Янку и Ланку. Когда я уходила на войну, им было восемь и девять лет. Сейчас уже совсем взрослые, наверное, и красивые. Невесты…
Отступив на шаг, снова встала в стойку, и все начала сначала. Вверх — вниз, плавный поворот, отступить, перенеся тяжесть тела на другую ногу, движение плечом, вбок, вниз, снова вверх, поворот в другую сторону… Краем глаза следила за девочкой. Агнешка смотрела с выражением восторга на мордашке. Вот странные они, брат и сестра. Девочка ничего не боится, прямо-таки лезет вперед любопытным носом. А ее брат совсем другой — мягкий, тихий, спокойный. Видно, что в замке его любят и уважают, редкое качество для правителя — внушать уважение. Кому он мог перейти дорогу?
«Вы здесь никто и ничто!»
Мысль обожгла, как огнем. Я опустила меч.
— А еще? — заныла Агнешка. — Еще покажи!
— Погоди, — я присела на валяющееся бревно, вытянула ногу, — дай отдышаться.
— Устала?
— Нет. Просто задумалась. А кто такой этот пан Матиуш?
— Так, — девочка махнула рукой, — брат. Двоюродный. Только он сирота, у него совсем-совсем никого нет.
Хм… «Никто и ничто». Интересно. Надо к нему присмотреться.
Утробный вой раздался откуда-то со стороны пустыря, и два всадника переглянулись, обмениваясь взглядами. «Ну что? Поедем?» — безмолвно поинтересовался младший у старшего. «А почему бы и нет? — шевельнул бровями тот. — Делать-то пока нечего!»
Младший тут же вытащил из кошеля на поясе берестяной манок, примерился и дунул. Резкий звук в двух словах описать было трудно — крик, стон и вой одновременно. Помолчав и прислушавшись, охотник повторил призыв.
На сей раз на него был получен ответ — похожий звук, но тоном выше, прилетел с другой стороны.
На этой окраинной улице, выходящей к пустырю, много домов были брошены еще во время войны. Бои шли на подступах к городу, предместья вымерли за несколько месяцев до того, как вражеские знамена затрепетали под городскими стенами. Кто перебрался к родне и друзьям за крепостную стену, кто вовсе поспешил податься куда глаза глядят. На месте остались единицы — самые упрямые или те, кому просто некуда было идти. Некоторые из них пересидели в подвалах самые страшные дни, но, когда война отступила, не во всех окнах опять зажегся свет. Пустых домов оказалось столько, что вернувшиеся жители даже могли выбирать — оставаться жить в своем доме или перебраться в соседний потому, что тот больше и не разрушен. Забытые вещи и утварь давно порастаскали, кое-где даже поснимали двери и наличники, так что брошенные дома зияли провалами окон, как непогребенные черепа.
Старший всадник кивнул младшему — мол, давай еще! — а сам тихо-тихо потянул из ножен меч. Его напарник извлек из манка еще один звук.
И опять прислушался к ответу.
Тот доносился из-за сараев, вокруг которых густо разросся кустарник. Конюшня или кузница — сейчас не важно. Но в ней кто-то затаился. И этот кто-то не был ни человеком, ни обычным зверем.
Спешившись, старший всадник стал тихо, по дуге, обходить строение. Младший остался в седле. Он только недавно получил оружие и перестал именоваться «слетком», в то время как его старший напарник еще до войны получил звание «коршуна».[2] Он и сейчас, держа полутораручный меч одной рукой, другую отвел чуть в сторону и время от времени шевелил пальцами, готовый применить магию против существа, что засело в старом сарае.
Опять звук манка. На сей раз «ястребок» взял еще ниже и в конце скатился чуть ли не до хриплого рева. В ответ раздался звук, больше похожий на визг. Самка?
Лошади заволновались, почувствовав грозного хищника. «Ястребок» отнял манок от губ, чтобы поймать повод коня «коршуна», но тут кусты затрещали, и из недр сарая вылетело приземистое существо. Извиваясь длинным суставчатым телом, приподняв плоскую голову, на которой выделялись две челюсти, похожие на клешни, оно устремилось вперед — и слишком поздно сообразило, что сородича тут нет. Резко затормозило, угрожающе приподняв длинный тонкий гибкий, как хлыст, хвост…
И в этот момент «коршун» молнией ринулся на тварь.
Взмах левой руки. Короткая вспышка света. Взмах меча. Сталь скрежетнула по панцирю на спине, разрубая его поперек. Лезвие попало как раз между пластин, вгрызаясь в плоть под ними. Брызнула желто-зеленая, как у насекомого, кровь. Существо развернулось навстречу новой опасности, махнуло хвостом, но «коршун» успел присесть, пропустив его кончик над головой, и из этой позиции рубанул еще раз, пытаясь подсечь конечности врага.
Его напарник кубарем скатился с седла. Быстро накинул оба повода — своего коня и второго — на ближайший забор и бросился на подмогу. Удара со спины существо ожидало и отмахнулось хвостом, но миг был упущен. Меч перерубил ему одну лапу, и оно завалилось набок.
— Хвост!
Тонкий и гибкий, он метался из стороны в сторону, и сбитые им ветки кустов летали вокруг. Кончик мазнул по куртке юного рыцаря, и тот удивленно охнул — добротная промасленная кожа оказалась разрезана, как лист бумаги. Попытка ударить по хвосту мечом не принесла ощутимого результата — клинок соскользнул, высекая искры из чешуек.
«Коршун» отступил на шаг, предоставив молодому напарнику самому размахивать оружием. Мантихор мог издыхать долго, живучесть у этих тварей отменная. Нужен был один удар — туда, в головной ганглий. Но для этого требовалось прицелиться.
Вдох — выдох… Вон она, цель.
Шаг вперед. Резкий выпад. Меч вошел точно в голову, как раз между глазами, с хрустом проломив панцирь. Укол, и сразу назад. Глубоко или нет, и вообще, насколько поражено то, что заменяет этому чудовищу мозг, будет известно через несколько секунд.
— Назад! Агония…
Издыхающее чудовище способно натворить бед. Оба «ястреба» отступили, глядя, как бьется в судорогах мантихор, как скребут землю лапы, как щелкают клешни-жвалы. Пару раз тварь вслепую попала себе хвостом по голове, выбила глаз и задергалась от боли. Попыталась сделать несколько шагов — и вдруг резко ткнулась мордой в землю. Хвост еще пару раз шлепнул по траве и тоже перестал шевелиться.
Два рыцаря молча смотрели на чудовище.
— Ты как? — нарушил молчание старший.
— Нормально. А что?
— Руку покажи.
— Ах ты…
До младшего дошло, что имел в виду «коршун», и он стал срывать с себя верхнюю одежду.
Парню повезло — жало распороло куртку со стеганой подкладкой и рубашку, но не поцарапало руку. Только на коже вспухала красная полоса, как от удара обычным кнутом. «Коршун» внимательно осмотрел ее, щурясь в надвигающихся сумерках, помял немного плечо и локоть напарника и кивнул:
— Дешево отделался. Заживет. Посиди пока тут, а я в сарай.
— Зачем?
— Самка, — с нажимом пояснил «коршун» и поудобнее стиснул рукоять меча. Потом задержал дыхание и шагнул за кусты.
Вернулся он через несколько минут, и первые секунд десять лишь глубоко дышл, прочищая легкие. На немой вопрос напарника ответил коротко:
— Кладка.
«Ястребок» только кивнул, не собираясь вдаваться в подробности. И так было понятно, что, если оставить яйца без присмотра, через несколько недель по округе будут бродить маленькие мантихоры. Они ядовиты с рождения, и пусть большую часть малышей можно просто прибить лопатой, вреда «детки» успеют причинить немало.
С пустыря опять донесся вой, и рыцари переглянулись. Волкопсы с наступлением сумерек зашевелились, выходя на промысел.
— На сегодня хватит, — подумав, изрек «коршун». — Не забывай: у нас есть и другая цель.
В два удара перерубив хвост дохлого мантихора мечом, он запихнул отрубленный кончик в кожаный мешок и вскочил на коня. Волкопсы, как и случайно подвернувшийся мантихор, являлись лишь официальным прикрытием. На самом деле причина появления их в окрестностях города Пустополье была совсем иной.
Долгий день подошел к концу. Намахавшись мечом, я еле дотерпела до ужина, на котором мне опять не только пришлось изображать статую у кресла князя, но и краснеть, выслушивая восторженные дифирамбы, которые мне пела Агнешка. Непосредственная девочка взахлеб рассказывала, как я умею сражаться:
— И вот так! Так! Так! — Девочка размахивала ножом, пытаясь подражать мне. — А потом — р-раз! — и…
— Дитя мое, — княгиня Эльбета строго поджала губы, и можно было подумать, что она сердится, если бы не усталый голос, — благовоспитанным маленьким девочкам не стоит столь открыто демонстрировать свои эмоции.
— Но мама… это же было так здорово! И красиво!
Я почувствовала, как кровь прилила к лицу. Давно меня не хвалили именно за то, что я лучше всего умею делать.
— Витолд, — тем временем продолжила Агнешка, — а ты видел, как Дайна дерется?
— Фехтует, — поправил тот. — Надо говорить «фехтует». Или — «сражается». Да, — он вывернул шею, рассматривая стоящую за креслом меня, — видел, как она сражается. Ты права — это красиво!
Пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться. Красивым тот бой мог бы назвать только тот, кому не пришлось убивать.
Несмотря на прописанный мастером Лелушем постельный режим, князь все-таки покинул комнату, чтобы отужинать со всеми вместе. Правда, у него все еще болела голова, так что он больше просто сидел, борясь со слабостью. Вот дурень! Почему хочет казаться сильнее, чем есть на самом деле? Или так страшно оставаться в одиночестве?
Потом, конечно, пришлось тащиться на кухню и ужинать отдельно. Выходя из столовой для слуг, опять нос к носу столкнулась с двумя «ястребами». Рыцари-истребители нежити вежливо посторонились, давая мне дорогу. Что они здесь делают? Судя по сапогам со шпорами, курткам и оружию, которое было при них, они только что откуда-то приехали и опоздали на ужин. Спокойно обойдя застывшую на пороге женщину (кажется, оба «ястреба» даже не узнали меня), прибывшие прошли внутрь.
— Вина, — послышался негромкий властный голос того, что постарше. — И мяса. Жареного.
— Э-э… — проблеяла подавальщица, — но, господа…
— Быстро!
Боги и бесы, даже мне захотелось сорваться с места и кинуться выполнять приказ — столько в ледяном голосе было силы. Рыцарей ордена Орла уважали, а рыцарей Ястреба — боялись.
Когда «ястребы» извлекли из мешка трофей, на лице заказчика отразились удивление и ужас:
— Что это?
— Хвост мантихора, разве не видно?
— Откуда он у вас?
— Добыли. В городских предместьях, недалеко от пустыря. Самка с гнездом, полным оплодотворенных яиц. До появления личинок оставалось всего несколько дней. Просто чудо, что мы с напарником успели вовремя. Если бы молодые мантихоры расползлись по округе, жертвы исчислялись бы десятками…
— Не понимаю, зачем вы мне это рассказываете?
— Как зачем? Чтобы вы знали, какие дела творятся в окрестностях вашего города. И это только по данным предварительной разведки.
— Разведка… Вас, кажется, призвали сюда по другому делу?
— Да. Официально — чтобы истребить стаю волкопсов, которые нападают на людей. Но мы выяснили, что кроме волкопсов тут полным-полно других тварей, которые тоже требуют нашего пристального внимания!
— Ну и что?
— А то, что долг велит нам истреблять эту скверну, где бы она ни встретилась.
— В этих местах еще встречаются и оборотни!
— Вот как? А мы-то не знали!
— К чему эта ирония? Вы что, не знали, зачем вас вызвали?
— Знали. Но следов оборотней мы пока не нашли. Зато самку мантихора с гнездом обнаружили. И вой волкопсов слышали. Мы сначала займемся этими тварями, а с вашим оборотнем разберемся потом… если он существует!
— Вы мне не верите? Не верите в оборотней?
— В оборотней вообще — верим, и еще как. А в этого конкретного поверим только после того, как вы предоставите нам зримые доказательства его существования! Ибо видят боги с Богиней-Матерью во главе! — это необходимо!
О «ястребах» я и думала поздно вечером, измеряя шагами свою комнату. Откуда они взялись? То, что мы появились в замке практически одновременно, это совпадение или нет? Насколько помню, «ястребы» берутся за любые заказы — лишь бы платили. Именно из-за этой их неразборчивости в делах и способах добывания денег орден Ястреба и недолюбливали — полулегальный, он должен был сам себя обеспечивать. И если им предложили хорошо заработать, вряд ли они откажутся от звонкой монеты. Вопрос в другом — так ли это на самом деле? Узнать правду можно было лишь одним способом — спросить.
Нет, напрямую лезть к двум «ястребам» одной наемнице не стоит — они дерутся не только мечом, но и магией, а против этого у простого человека нет шансов. Еще помнились замки, где маги держали оборону — там оживали даже камни стен, мебель исподтишка набрасывалась на людей, а уж трупы и вовсе вскакивали по первому требованию и убивали все живое. Про расплодившуюся нечисть вообще поминать не стоит. Минуло почти два года, а дороги до сих пор оставались небезопасными, ибо мало ли какое порождение чужеродной магии могло вылезти из кустов. Ради того, чтобы как можно скорее очистить землю от разных тварей, король издал указ о реабилитации всех «ястребов» вне зависимости от того, на чьей стороне они сражались. И мне не стоило пока лезть на рожон. Но и держаться надо было определенно подальше.
Ох, сколько же проблем на одну мою голову! А ведь еще и князя требуется охранять!
Подумав об этом, тихо выскользнула за порог. Меч обнажен, деревяшка обмотана тряпкой, чтобы не стучала. Тихо-тихо, крадучись, подобралась к двери. Не заперта! Ничему его жизнь не учит! Ну, для меня это хорошо.
Бочком проскользнула внутрь. Темнота и тишина обняли, как теплый плащ. На сей раз тут порядок, ничего не валяется. За дверью в спальню слышалось сонное дыхание спящего мужчины. Заперев дверь на крюк, на ощупь добралась до кресла у камина. Уселась, поставив ноги на скамеечку. Протез придется не снимать — если в комнату проникнут убийцы, они не станут ждать, пока я оденусь. Все, теперь можно и подремать.
Говорят, есть такая примета — если незамужняя девушка заночует в чужом доме, то тот, кого она первым увидит во сне, и есть ее жених. За время войны мне приходилось спать в казармах и покинутых жителями домах, в палатках и просто на голой земле, завернувшись в плащ. Даже дремать вполглаза, сидя на подводе. Я уж молчу про госпиталь и дом Яницы. Мне много чего снилось за эти годы, но этот сон почему-то врезался в память.
Дверь внезапно открылась, несмотря на накинутый крюк. На пороге из ночной темноты соткался силуэт крупного угольно-черного пса, толстого, пушистого и мощного. Бесшумно и плавно, как кот — впрочем, это же сон, тут и не такое бывает! — он подошел к креслу, оперся о него передними лапами и, завиляв хвостом, стал лизать мне руки и лицо. Прикосновения его языка были мягкими, нежными, теплыми. В густую пушистую шерсть хотелось зарыться лицом и дышать странным, не собачьим запахом. От зверя почему-то пахло мылом и чем-то пряным, вроде как лекарственными травами. Нанюхалась, знаете ли, у Яницы.
Внезапно тело пса напряглось. Под шкурой оказались мускулы, твердые, как камни. Привстав, пес зарычал, обнаружив клыки такого размера, что даже мне стало страшно, хотя во сне я точно знала, что этот зверь мне не враг. Проследив за его взглядом, посмотрела на окно. Распахнуто настежь, хотя я точно помнила, что закрывала его. Снаружи чистое ночное небо, усеянное звездами, и полная луна. Ярко-желтая луна. Полнолуние? Но ведь оно было пять или шесть дней назад, и луна убывала, я точно знала — у меня как раз на полнолуние чаще всего выпадали обычные женские дела, и они миновали буквально за сутки до того, как меня пригласили охранять Витолда… Впрочем, это же сон. Во сне черные собаки не воют на ночное светило, а рычат на него, сдерживая лютую ненависть.
Ненависть пса ощущалась даже во сне. Я отшатнулась, чувствуя ее душные волны. И странный зверь словно очнулся. Клыки спрятались, он придвинулся ближе и, заскулив, как щенок, снова стал ласкаться. И было в прикосновениях его языка столько нежности…
…столько нежности, что я проснулась с мокрыми щеками и первым делом бросила взгляд на рубашку — нет ли случайно выпавших черных волосков. Конечно нет! Это же сон! А сейчас новый день!
Кстати, а откуда в замке пес, если за все время пребывания я не видела никаких собак? Эта мысль почему-то не давала мне покоя.
Замок спал, и никто не мог подслушать разговора. Обычно эта комната наверху башни была заперта. Все так привыкли к замку на дверях, что даже близко не подходили. Никто ничего не услышит, но все равно собеседники понижали голоса.
— Опять неудача! — резкий взмах руки, сжатой в кулак. — Теперь он начеку, к нему так просто не подобраться!
— Имейте терпение. Всему свое время. Рано или поздно он допустит ошибку, которая станет роковой.
— Одна ошибка сейчас уже разгуливает по замку. Эта женщина…
— Наемница? Вы что, не можете поставить ее на место?
— Могу, но… Самое паршивое, что мне не в чем ее упрекнуть! Не станешь же выговаривать телохранителю за то, что он хорошо делает свою работу!
— А она действительно так хороша? Ну, в бою?
— Он говорит, эта женщина в одиночку раскидала шестерых здоровых мужиков. Точно не знаю, меня там не было.
— По-вашему, она безупречна?
— Нет! Но…
— Тогда просто-напросто подумайте, как от нее избавиться.
— Он не даст мне этого сделать!
— Придумайте что-нибудь! Очерните эту женщину в его глазах, пусть откажется от услуг охранника. Или наоборот…
— А в-вы?
— Что — я? Я и так делаю даже больше того, что нужно. Кто, по-вашему, направил в замок именно этих «ястребов»? Один из них, между прочим, Коршун! Вам этого не достаточно?
— Нет! Эти два «ястреба» оказались идейными! У них, видите ли, долг — истреблять нечисть и нежить везде, где сыщут!
— Так это же ястребы, но это — лучшие истребители, которых я знаю. Особенно Коршун. Вы еще не понимаете, как вам повезло…
— Они требуют доказательства существования оборотня!
— Ну так дайте им их!