Пожить в тени баобабов Прашкевич Геннадий
– Анечка? Вот дура! – удивился директор. – Это она зря. И он зря приехал. Зачем ему шататься по Питеру?
И распорядился:
– Сегодня же выдай ему урну.
Администратор развел руками:
– Да как сегодня? Вы же знаете, Николай Петрович, не получится сегодня. Гуськов запил. Вам докладывали.
– Скотина! – Николай Петрович облизал бледные губы. – Тогда завтра. Прямо с утра. Пусть Виктор Сергеевич этим займется.
И повторил негромко, издали внимательно разглядывая Валентина:
– Незачем ему шататься по Питеру.
– Кому? – не понял администратор.
– Кому, кому! Не покойнику же.
– Понял.
– То-то.
Еще раз издали оглядев Валентина, директор крематория неторопливо исчез в двери. Администратор прошел к подиуму:
– Будем прощаться?
Валентин кивнул.
Его широкая ладонь легла на скрещенные руки брата.
Вот она, вечность. Ни улыбки, ни тревоги, все путём, все покойно. Лежи, Серега. Не будет тебе больше таитянских баб, африканских слонов, не жить тебе в тени баобабов.
Защелкали блицы. В галогенных вспышках блеснул на руке покойного массивный золотой перстень.
И снова труба.
Нет, орган…
Какая, к черту, труба в крематории!
Сойдя по лестнице крематория, Валентин остановился у невысокой каменной оградки. Размял сигарету, закурил. Вообще-то он курил редко, но, получив телеграмму, купил в ларьке пачку «Мальборо». Он-то хорошо знал, что никакой вечности не существует. Даже сигарет на одну жизнь отпущено ограниченное количество. Выкурил свою норму, и все.
Он медленно курил и смотрел, как одна за другой отваливают со стоянки машины.
Толпа, разваливаясь на мелкие группки, всасывалась в «шестерки», в «девятки», в «вольво». Мелькнул пара зеленых «мерсов».
Не бедная, однако, толпа провожала Серегу. Для профессоров и знаменитостей, конечно, слишком молоды, да и откуда у профессоров «вольво» и «мерсы»?… Впрочем, и сам Серега… Всего-то бывший лейтенант госбезопасности, а жил вволю…
– Кудимов? Распишитесь, пожалуйста.
Валентин обернулся.
– Я администратор крематория. Вы уж извините, – сухие губы администратора сочувствующе сжались. – Из ценностей вашего брата. Вот, значит, перстень. Возьмите и распишитесь.
– Зачем это?
– У нас так принято. Все под расписку. А вам память о брате. Чтобы получить урну с прахом, приходите завтра с утра.
Добавил негромко:
– Сочувствую.
Ну да, урна…
До Валентина, наконец, дошло. Этот человек говорил не о чем-то там, а об урне с прахом Сереги. Утром он, Валентин, снова придет сюда, и ему, значит, выдадут урну.
– Спасибо, – тупо поблагодарил Валентин и, расписавшись, сунул перстень в карман. – У меня на утро билет. Но я, конечно, зайду.
– Если понадобится помочь с билетом, поможем.
– Что? – не понял Валентин.
– Я говорю, если вам понадобится помочь с билетом, ну, скажем, обменять на другой рейс, мы поможем.
– Спасибо. Я успею. Что мне тут делать?
– Это верно, – с непонятным облегчением заметил администратор, тоже закуривая. – Чужой город он и есть чужой. Вы ведь приезжий?
Валентин кивнул.
– Тем более… Дома, оно всегда легче…
Администратор бросил окурок в урну и поднялся на крыльцо, уже не оглядываясь на Валентина.
Бросив и свой окурок, Валентин медленно вышел за кованые металлические ворота.
– Эй!
Валентин обернулся.
– Эй, погоди! Ты слышишь?… – высокая белокурая девица лет девятнадцати, слегка нагнулась и, чуть подобрав полу длинного модного плаща, внимательно разглядывала сбившийся каблук. Правда, сбиться каблук не мог, сапог выглядел новехоньким. Да у таких девиц каблуки в принципе никогда не сбиваются, не носят они таких сапог.
– Эй, погоди… – не глядя на Валентина, повторила девица. – Ты ведь Кудимов? Я не ошиблась?
Валентин кивнул.
– Это я дала тебе телеграмму.
– Спасибо.
– Нашел за что говорить спасибо.
Девица выпрямилась и даже сплюнула от негодования:
– Ты что, дурак?
– Почему?
– Откуда я знаю? Так выглядишь.
И предупредила быстро, негромко:
– Ты, слышишь, не болтайся по Питеру. Ты сегодня же уезжай. Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…
– Что значит – помогут?
– Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…
– Подожди. Что значит – наладят?
– Сам догадайся.
Девица отряхнула плащ, хотя на плаще не было ни пылинки, и, направляясь к «шестерке», негромко добавила:
– Меня не ищи. Что могла сказать – сказала.
Николай Петрович, директор крематория, все видел. Он внимательно следил из окна за разъездом. Не пропустил ни одной машины, отметил каждого человека. Естественно, увидел он и как бы замешкавшуюся у крыльца девицу.
Анечка, дура длинноногая, отметил он автоматически. У Сереги Кудимова был вкус…
Был…
И подумал: вот ведь дура, вот ведь Анечка! Сперва телеграмму дала Кудимову-старшему, о чем ее никто не просил, а теперь что-то еще нашептала этому быку. Интересно, что нашептала? Ей бы бежать от Кудимовых, ей бы всех Кудимовых забыть сразу и навсегда, а она… Жалко, видать, стало Серегу… Не одну ночь вместе провели у служебных компьютеров… Вот, вот, вздохнул он, именно у компьютеров… Лучше бы проводили время в постели…
Постельные дела Анечки и Сереги Кудимова Николая Петровича нисколько не интересовали, но ведь у компьютеров проводили они время… Много времени… И вместе… А это уже ой как нехорошо…
И подумал: дура Анечка. Ничего не поняла. Ей от Кудимовых нужно бежать как от пожара. И от мертвого Кудимова, и от живого Кудимова. Что ей, дуре, понадобилось от бывшего чемпиона?…
Обиженно моргнув, он поднял телефонную трубку.
– Хисаич? Здравствуй, родной. – Голос Николая Петровича прозвучал негромко и дружелюбно, но одновременно и строго. – Ты как там у меня, не застоялся?
И сдержанно похвалил:
– Ты у меня работящий мужик, Хисаич.
И, выдержав необходимую паузу, приказал:
– Ты вот что, Хисаич. Ты бери Игорешу и дуйте оба ко мне. Не то чтобы бегом, но и медлить не надо. Лады?
– Принято, – ответили на том конце провода.
Николай Петрович повесил трубку.
Вздохнул:
– Не надо тебе застаиваться, Хисаич.
Эпидемия самоубийств: официальная версия
«Слышишь, не болтайся по Питеру… Сегодня же уезжай… Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…»
«Что значит – помогут?»
«Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…»
«Подожди. Что значит – наладят?»
«Сам догадайся…»
Странный разговор.
Валентин ничего не понимал.
Вывалился в окно… Ему сказали, что Серега вывалился в окно… И вдруг такое… «И тебя наладят…»
Надо было остановить девицу. Не остановил. Ищи ее теперь! Да она ведь и шепнула, как приказала: «Меня не ищи. Что могла сказать – сказала».
Валентин удивился тишине обычно шумного гостиничного холла.
Пусто, как на перроне глухого провинциального вокзала, от которого час назад отошел поезд. Взлохмаченный длинноволосый грузин, как ни странно, терпеливо прикорнувший в кресле под такой же, как он, взлохмаченной серой пальмой, только подчеркивал пустоту. Да еще растерянно озирался, наклонившись к стеклянному окошечку администраторши здоровенный парень в черной кожаной куртке.
– Мамаша, – растерянно озираясь, неуверенно бубнил парень. – Да мне хоть в коридоре. Мне на одну ночь. У меня с завтрашнего утра броня. У вас же и буду жить. Я спортсмен, мне выспаться надо.
– Вот с утра и выспишься, – непреклонно ответила администраторша. – У меня три туристических группы, англичане прилетели, союзная конференция, и специальные гости. Каждый номер на контроле. А спать в коридорах гостиницы не положено.
– Так завтра же у меня броня!
– Завтра и приходи. – Голос администраторши звучал совсем по-мужски, твердо. И курила она папиросу, по-мужски зажав в уголке рта. – И не зови меня мамашей. Тоже сынок!
Обычная сцена.
Валентин даже не усмехнулся.
Вспомнил, как по молодости сам скитался по гостиницам и домам колхозника, случалось, что и в коридорах спал. И бубнил растерянно, совсем как этот парень: мамаша, мол, да мне только до завтра. А ему, совсем как этому парню, так же вот и отвечали: да у нас тут три конференции, у нас тут интуристы, специальные гости, каждый номер под контролем, катись, мол, сынок, пока не вызвали милицию!
А парень ничего, накачанный парень.
Перехватив удрученный взгляд, Валентин кивком подозвал парня.
Тот нехотя подошел.
– Качок?
– Бодибилдинг, – ответил парень с некоторой неожиданной ноткой высокомерия. Или гордости. Но сразу уставился заворожено, растерялся, как бы узнавая Валентина.
– Откуда?
– Из Липецка.
Щеки парня вдруг запылали – узнал!.. Взгляд пронзительно голубой, на лоб падают русые прядки. Огромный парень, но цельный, хорошо ладно скроенный. Как броненосец. И с изяществом броненосца. Да и как иначе, если бодибилдинг, если сам себя вырастил, если, в сущности, сам себя придумал?
– Из Липецка, – повторил он. – У нас секция. Ну, борьба, атлетика. А бодибилдинг, это так. Просто мне Шварц всегда нравился.
– Показательные выступления?
– Ага. Только я на день раньше приехал. Интересно. Питер же. А теперь хоть на вокзале ночуй, я же тут никого не знаю.
Валентин усмехнулся:
– Погоди с вокзалом.
– А что?
– Погоди, говорю, с вокзалом. И поменьше спрашивай.
Повел плечом:
– Двигай за мной.
– Куда? – насторожился парень.
– Двигай, я сказал.
Неуверенно пожав развернутыми плечами, туго обтянутыми кожей куртки, парень двинулся за Валентином. Несмотря на вес, на мощь, чувствующуюся в каждом движении, парень шагал легко, даже элегантно. Как бы даже пританцовывал слегка. И все пытался сбоку заглянуть в глаза Валентина.
– Звать как?
– Серега.
Валентин даже приостановился:
– Серега?
До него вдруг дошло – двигал им вовсе не альтруизм. «И тебя наладят в окно, как твоего Серегу…» Раздумья всегда давались Валентину с трудом. Он предпочитал действовать, не любил раздумий. Раздумья, не его это было дело. Вот и тащил к себе первого встречного, боялся остаться наедине с собственными неповоротливыми мыслями. «Не надо тебе болтаться по Питеру… И тебя наладят в окно…» Он чувствовал какую-то неопределенную, но в то же время вполне реальную опасность. Не понимал, от чего или от кого может исходить опасность, но ощущение было резким, острым.
И еще это имя…
– Ага. Серега. – Парень искательно улыбнулся, будто подтверждая сказанное. – А вас?
– Валентин Борисыч.
– Ну, точно! – вспыхнул парень. – Кудима!
И спохватился:
– Ох, извините, Валентин Борисыч! Это мы все вас так зовем. До сих пор так зовем. Кудима! Привыкли.
И заторопился:
– Я вас сразу узнал! Я ведь сколько раз видел вас на ковре!
– Не мог ты меня видеть на ковре. Когда на меня смотрели, ты, наверное, еще мал был.
– Да видел, видел! – парень забегал сбоку, искательно пытался заглянуть в глаза Валентину. – Нам тренер всегда крутит учебные фильмы. У него половина всех фильмов про вас. Тренер у нас не слабый – Горский Василий Андреевич. Сам выходил на ковер. Может, слышали? Он, правда, не долго боролся, сошел по травме, зато вот такой мужик! Все знает о борьбе. Фильмы показывает, альбомы. У него ваших фотографий тьма!
И засмеялся, вспомнив:
– Мы все фильмы про вас смотрели. Ловко вы сделали тогда Берлу, а потом Райкова!
– Когда это было…
– При чем здесь когда?
– А при том.
Они поднялись на пятый этаж.
– Ольга Николаевна, – Валентин, улыбнувшись, подошел к дежурной по этажу. – Тут дело такое. Парень приехал на показательные выступления, а броня у него только с завтрашнего дня. Правда, здесь, в вашей гостинице. Пусть он сегодня переночует у меня. Можно?
Дежурная, поправив сбившийся на плечи светлый пуховой платок, оторвалась от вязания. За толстыми стеклами очков туманились глаза. Дежурная как бы не видела Валентина, она все еще была в миру своих каких-то далеких мыслей, но потом туман растаял, пришло подобие понимания и, положив руки на стол, дежурная спросила:
– Брат?
Валентин промычал что-то невнятное.
– Да вижу, вижу, – дежурная одобрительно смерила взглядом ладные фигуры постояльцев. – На одну ночь?
– На одну ночь, Ольга Николаевна. Только на одну ночь. Мне можно верить.
– Все так говорят.
– Мне можно верить, – повторил Валентин, незаметно подкладывая ей под руку крупную купюру.
– Ладно, – смилостивилась дежурная. Непонятно, то ли Валентин ей кого-то напомнил, то ли она еще не вырвалась из каких-то собственных воспоминаний, навеянных вязанием, но вела себя дежурная несколько необычно. А, может, характер у нее был такой. – Пусть твой парень пройдет со мной, я ему выдам белье, раскладушку. Только доплату сразу, – она, казалось, не заметила выложенную на стол купюру. – А условие одно: белье и раскладушку сдать до восьми утра. Я дежурю только до восьми. И, само собой, никаких пьянок.
– Да ну, какие пьянки! У меня завтра показательные выступления! – обрадовался Серега.
– Вот и сдать белье утром.
Мгновенно развеселясь, Серега элегантно, как хорошо обученный слон, прогулялся за Ольгой Николаевной, принес в номер белье и раскладушку и тут же заглянул в душевую:
– Можно?
– Давай.
Серега, радуясь, как ребенок, пустил в душевой воду и тут же разделся, нисколько не стесняясь Валентина. Каждая мышцы так и играла. Серега действительно не только не стеснялся, напротив, он гордился своим телом.
– Во! – поднял он руку.
Послушно заходили под кожей бугры мышц.
Оставив дверь полуоткрытой, Серега смешно басил из душевой:
– Валентин Борисыч, а вы почему ушли из спорта? Почему оставили борьбу? Вы бы ведь и сейчас всех делали.
– Я не бросил. Я детей тренирую.
– Ну, детей… Я ведь говорю про большой спорт. Почему вы на олимпийских не выступали? Москва ведь, не Сеул. Вам в восьмидесятом все олимпийские медали заранее отдавали, спору не было. Вы же один были такой, а вы… Без вас нам и бронза не светила.
– Ну да. А в полутяжелом?
– Подумаешь, в полутяжелом, – возразил Серега. – Зато и в легком, и в полусреднем, и во втором среднем – везде облажались… Без вас кто мог? Вот и получилось: два венгра, грек, кажется, румын и, понятно, Райков… А уж кому было, как не вам, ломать Райкова.
Ломать… Все сейчас вызывало в голове Валентина одну ассоциацию… «И тебя наладят в окно…»
Он чисто машинально откликнулся:
– Могли мы взять медали.
Но объяснять ничего не стал. Что он поймет, Серега из Липецка, о тех временах?… Восьмидесятый год… Когда это было?… Другая эпоха… Это уже для всех история…
Но неутомимый Серега снова выглянул из душевой:
– Вот удивится Василий Андреевич. Как, скажет, ты, Серега, с самим Кудимой, то есть с вами, Валентин Борисыч, разговаривал?!
Басил радостно из душевой:
– Мне Шварц нравится. Я все фильмы смотрел со Шварцем. Я и в радиотехникум поступил ради борьбы, там сильная секция. У нас тренер путёвый, я уже говорил вам – Горский. Не помните такого?
Почти не слушая Серегу, Валентин подошел к окну и закурил.
Многомиллионный город… «Не ищи меня!..» Мало ли что заявит такая девица?…
Да нет, подумал он, как раз такие девицы зря не треплются. Раз сказала, значит, что-то знает… А раз знает, с нее и надо начать…
Он сам удивился своим мыслям.
Что начать?
Брат умер. Как это случилось, вряд ли теперь узнаешь.
Разве что поговорить все-таки с девицей?… Обменять билет не проблема, помочь обещали даже в крематории. И гостиницу продлить при деньгах не проблема… Надо, надо, наверное, подумал Валентин, задержаться на пару дней… А то что получается? В окно наладили?… Как это наладили?… Драка?… Надо, конечно, сходить в тот же «Пульс»… Приятелей у Сереги было не мало… Кто-нибудь найдется… А там…
Там посмотрим.
– Я всех видел, кого вы валяли по ковру, Валентин Борисыч! – басил из душевой Серега. – И Берлу, поляка, и Пикилидиса, грека. И, конечно, Дворжака, чеха. И этого югослава… Ну, с таким армянским именем… Рафик, кажется…
– Рефик, – рассеянно подсказал Валентин. – Он полутурок. По крайней мере, отец его был турком.
– Валентин Борисыч, – басил из душевой счастливый Серега. – Почему вы все-таки не вышли тогда на ковер? Я имею в виду олимпийские. Понятно ведь было, не выиграет Балбон у Райкова! А вы могли. Почему тогда вышел на ковер Балбон, а не вы?
– Спроси у тренера.
– Я спрашивал, – Серега вдруг замялся, как тюлень зафыркал сквозь шум льющейся воды. – А он что-то темнит… Я ему не верю… Он хороший мужик, но что-то темнит… Вроде вы тогда с Куделей перед самыми играми, ну это… Вроде как нарушили… Режим, значит… Это правда?
И крикнул:
– Это правда?
– Нет.
Сергей обрадовался, снова зафыркал:
– Я так и думал. А тренер у нас путёвый, это точно, нам повезло. Вы на него не сердитесь, у нас ведь многие любят трепаться. Да и мало ли что кто говорит. Вечная история. Один сказал, другой приврал, вот и поехало. А Василий Андреевич настоящий тренер. Он в меня верит, – судя по чуть изменившейся интонации, Сергей явно привирал. – Он так прямо при всех говорит, ты, мол, Серега, молодец, я из тебя, Серега, сделаю чемпиона.
Шварца он из тебя сделает, подумал Валентин, и снова в мыслях вернулся к странной девице.
Боялась девица. Невооруженным глазом видно, что боялась. Даже говорить боялась. Сделала вид, что рассматривает сапог… Но ведь при этом дала все-таки телеграмму… Если бы не ее телеграмма, я бы и сейчас ничего не знал, сидел бы в своем Лодыгино…
Может, и к лучшему, хмыкнул он.
И прислушался, приходя в себя.
Серега безостановочно бубнил в душевой. Да чего ж это, Кудима?… Чего такое случилось-то? Чего ж ты, Кудима, великий борец, надежда страны, не выступил на олимпийских?…
Какое это сейчас имеет значение, усмехнулся про себя Валентин.
«И тебя наладят в окно…»
Кто наладит? С какой такой стати? Почему? Что, в конце концов, случилось с Серегой?…
«Помогли твоему братцу…»
Похоже, впрямь помогли… Надо, надо задержаться… Надо, надо порыть, поискать неизвестных помощничков…
А где рыть? Кого искать? У меня и билет на утро.
Читать бесплатно другие книги:
