Золотая книга романов о любви для девочек Щеглова Ирина

– Ну… ведь эта кукла была… как бы Наташей…

– И что? – занервничала девушка.

– А ты ее сломала…

– Но ведь я так… просто… Я в тот момент никакого зла Лазаревой не желала.

– Все-таки сходи, Лариса, сними с себя грех, поставь свечку за здравие!

– Может, и схожу… Я сама тем, что произошло, очень мучаюсь… А вы верующий?

– Не знаю… Может быть… Когда Соня болела, мы все испробовали, чтобы ее спасти. Ничто не помогало. Оставалось одно – вера. Она, правда, тоже не спасла ее, но как-то облегчила ее страдания. И я до сих пор хожу в церковь. Ставлю свечи. Только уж теперь… за упокой…

– Отчего она умерла?

– Рак. Ей было всего тридцать два года.

– А дети? У вас есть дети?

– Дети… – Учитель покачал головой. – Не успели. Сначала боялись себе позволить, потому что в молодые годы мотались по гарнизонам, по забытым богом углам. Жили в бараках, без всяких удобств. Там зимой вода в чайниках за ночь ледяной коркой покрывалась. Какие уж там дети? А потом… она заболела…

– И что же вы, совсем один?

– Практически так. Но я никого не виню, не жалуюсь. За счастье, которое было у нас с Соней, надо платить.

– Знаете, мне ведь тоже та гадалка, ну… ясновидящая Линда сказала, что я должна свою любовь выстрадать. Я, наверно, тоже плачу за то, что с Никитой… просто так… действительно без любви… хотя я тогда еще не знала, какая она – любовь… Ну ладно, – девушка поднялась со стула, – я и правда пойду. Замучила вас своими разговорами. – Она двинулась по коридору, но остановилась и спросила: – Так когда вы придете в школу?

Макароныч вздохнул:

– Я, наверное, больше не приду. Пока еще у меня больничный лист, а потом – подам заявление об уходе. Я, в общем-то, и сам понимаю, что педагог из меня никакой. Когда уволился из полка в запас, никак места себе найти не мог. Деятельному человеку невыносимо весь день сидеть дома. Поэтому я сразу согласился, когда мне предложили вести в школе ОБЖ. Кто ж знал, что у меня ничего не получится…

– Получится! – тихо, но убежденно возразила Лариса. – Вы только разрушьте стену, которую сами построили.

– Какую стену?

– Ну… про которую говорили… между нами и вами… Честное слово, наши ребята расстроены, что все так отвратительно получилось. Все еще может быть хорошо! Вот увидите!

Макароныч покачал головой:

– Я подумаю над всем тем, что ты мне сегодня сказала, Лариса. И вообще, спасибо, что пришла, спасибо за… откровенность. И вот что я еще тебе скажу. Наташа Лазарева – девушка необыкновенной внешности. На нее все всегда будут оглядываться. У меня у самого голова все время поворачивалась в ее сторону на том единственном уроке, на котором она у меня присутствовала. И я имел возможность наблюдать, как смотрел на нее Андрей Разумовский, поскольку они сидели вместе.

– Влюбленно, вот как! – горько воскликнула Лариса.

– Нет, он смотрел всего лишь удивленно. Восхищенно, может быть…

– Разве это не одно и то же?

– По-моему, нет. Повторяю, Наташиной внешностью все будут восхищаться. А у влюбленных взгляд другой…

– Какой?

– Наверное, такой, как у тебя, Лариса.

Пока Лариса беседовала с Макаронычем, на улице похолодало. Легким белым пушком засыпало лужи и грязь. Дышать стало легче, и даже настроение у девушки несколько поднялось. Может, преподаватель прав: Андрей всего лишь удивлен сказочной белизной Наташи и ее непохожестью на других, а душа его свободна для Ларисы, только он просто об этом еще не догадывается?

Лариса, задумавшись, занятая своими мыслями, шла быстро и не глядя перед собой. Завернув за угол, она вдруг натолкнулась на парня в черном пуховике с надвинутым на глаза капюшоном и… рухнула, поскользнувшись, прямо ему под ноги.

– Смотреть надо, куда идешь, тетеря! – зло выкрикнул парень, но все-таки помог девушке подняться на ноги.

Лариса, потирая ушибленное колено, ничего не ответила.

– Идти-то можешь? – спросил парень и, откинув капюшон, встревоженно заглянул Нитребиной в глаза.

Лариса тоже посмотрела ему в лицо и, несмотря на саднящую боль в коленке, рассмеялась:

– А я тебя знаю! Ты пару часов назад наряжал елку в витрине кондитерской «Белочка».

– Ну… вообще-то… было дело… А ты откуда знаешь?

– Видела!

– Видела? И что? А знаешь-то меня откуда?

Лариса уже пожалела, что заговорила с парнем, убрала с лица улыбку и по-деловому ответила:

– На самом деле я тебя вовсе не знаю. Я заглянула в витрину магазина, когда вы с девушкой-продавщицей вешали на елку игрушки. А твоя подруга заметила меня и почему-то на это вдруг рассердилась.

Лариса хотела уже отправиться дальше, но парень загородил ей дорогу.

– Прекрасно! Замечательно! Тебя-то мне и надо! – ядовито и даже как-то брезгливо воскликнул он.

Лариса в испуге прижалась к стене дома. Вечно она влипает в какие-то истории. И кто ее за язык тянул? Шла бы себе тихо домой.

– Кто тебя просил соваться к нам, заглядывать в витрину? – продолжил парень, в своем толстом пуховике нависая над Нитребиной. – Из-за тебя Дашка на меня надулась, хотя я тебя до этого момента ни разу в жизни и не видел!

– Надулась? – Лариса вспомнила, что уже тогда, стоя перед витриной, почувствовала недовольство девушки, которую, оказывается, зовут Дашей. Но она никак не думала, что то мимолетное происшествие может иметь какое-то продолжение. – Больно надо мне к вам соваться! Я просто разглядывала елку, игрушки и думала о Новом годе. Кто сказал, что этого нельзя делать? Витрины, между прочим, для того и существуют, чтобы в них люди заглядывали! Ты в курсе?

– Нет! Вы только посмотрите на нее! Она, видите ли, думала о Новом годе… А меня потом Дашка заподозрила в каких-то с тобой отношениях!

– Я не виновата, что твоя Дашка такая ненормальная! – рассердилась Лариса.

– Много ты понимаешь! Сама-то ты нормальная? Лезешь в витрину, где у людей только-только начинается самое главное…

У парня сделалось такое смешное от огорчения лицо, что Лариса расхохоталась.

– А нечего начинать это ваше «самое главное» в витрине, у прохожих на виду! Пригласил бы девушку в кино на последний ряд и начинал бы там!

– Очень умная, да? – Парень засунул руки в карманы пуховика и весь как-то съежился от расстройства. Нитребиной даже стало его жалко.

– Ну… хочешь, пойдем к твоей Дашке, и я скажу, что ты ни в чем не виноват и вообще меня не знаешь и никогда раньше не видел? – предложила она.

– Совсем с ума сошла! Да если я тебя приведу, то она вообще никогда и ничему не поверит! Неужели не понимаешь?

– Вообще-то ты прав, – согласилась Лариса. – Я тоже не поверила бы.

– И что же теперь делать?

– Откуда я знаю? Я же не нарочно вас рассорила! Слушай, а может, она завтра уже все забудет, а?

– Ты Дашку не знаешь. Она ужас какая злопамятная!

– Ну и зачем тебе такая злючка?

– Вообще-то она не злая… хорошая она… Просто все у нас как-то непросто получается, а тут еще ты встряла… Зовут-то тебя как? – Парень повнимательнее вгляделся в лицо Нитребиной.

– Ларисой. А тебя?

– Антоном.

– Как Чехова?

– Ага. Как твоя нога? Болит?

– Не очень. Кожу, наверно, слегка содрала. Тут лед под снегом.

– Хочешь, немного провожу, а то везде лед? Все равно домой идти неохота. Расстроился я… Держись за меня.

– А вдруг Дашка увидит?

– Не увидит. У нее смена в девять часов кончается. Я потом за ней зайду. Как думаешь, может, она меня простит?

– Я думаю, простит. Ты же в самом деле ни в чем не виноват.

– Вообще-то я ей наговорил всякой ерунды от злости.

– Ну ты же, наверно, попросишь прощения?

– Попытаюсь…

И они медленно пошли по улице, болтая о всякой всячине. Лариса узнала, что Антону двадцать лет, что он не так давно закончил училище и поступил механиком-оператором на конвейерную линию по упаковке макарон. Она никогда еще не беседовала с молодым человеком на столько лет старше себя, и ей было интересно окунуться в другую, неизвестную ей жизнь. Она оживилась и заинтересованно задавала ему вопрос за вопросом. Антон весело отвечал, бережно держа ее под локоть, чтобы она ненароком опять не упала.

– А ты вроде ничего, – сказал Антон, – веселая и симпатичная!

Лариса улыбнулась. Она как раз хотела в свою очередь похвалить молодого человека и сказать, что Дашка обязательно его простит, и… наткнулась взглядом на Разумовского – он шел навстречу и с презрением глядел на их с Антоном сомкнутые руки.

– Ну вот… – огорченно произнесла Лариса, когда Андрей был уже далеко. – Ты, Антон, отомщен на все сто!

13 Андрей

Андрей писал на кухне очередной реферат для подготовительных курсов и злился. Эти девчонки совершенно выбили его из рабочей колеи. Нет, так больше продолжаться не может! Девушки – это все-таки потом! Сейчас главное – написать реферат по НЭПу. За стенкой, в бывшей его комнате, шуршит бумагами Наташа. Тоже готовится к занятиям на подготовительных курсах. Битых два часа шуршит, а вот ему ничего в голову не лезет! Три листа уже испортил. Говорил же отцу, что надо купить компьютер, а то жизнь, как у пещерных людей!

А этот Романенко – настоящий питекантроп. Чего Наталья в нем нашла? Прямо летает по дому! Счастливая, как… Андрей так и не смог придумать сравнение. И ведь в кого влюбилась… В Никитку, кретина и плейбоя! Андрей чувствовал себя оскорбленным. Вот если бы она увлеклась каким-нибудь умным, серьезным человеком, разве он сказал бы хоть слово? Да никогда! Пожертвовал бы собой – что делать, насильно мил не будешь. Но Романенко… Конечно, он красавец, ничего не скажешь. Как в кино. Все девчонки по нему с ума сходят, даже Лариса…

Андрей вздохнул. Где-то в районе желудка опять стало холодно. Вообще-то, глядя сейчас на Нитребину, и не подумаешь, что она недавно говорила ему о своей любви. Проходит мимо, даже не смотрит, а у него все тело мурашками покрывается. Гордая, высокомерная… Андрею временами кажется, что ему приснилось ее объяснение в любви. А если и не приснилось, то было не более чем игрой. Наверняка это она Никитке назло. Думала, что Андрей сразу растечется вокруг нее, как желе, гулять позовет, а она станет вместе с ним перед Романенко дефилировать, чтобы тот ревновал. Не выйдет! Вся ее игра шита белыми нитками.

Да-а-а, подложил ей Никитка свинью… Школа неделю гудела о том, что Романенко бросил Нитребину. А ей – как с гуся вода. Подумаешь, Романенко бросил! Да у нее таких Романенко, как грязи! Вполне возможно, что общественное мнение сильно ошибается на ее счет. Скорее всего это она его бросила. Андрей же видел Нитребину с каким-то парнем под ручку! Конечно, тот не такой красавчик, как Никитка, но тоже ничего. Похоже, старше Ларисы. А как она улыбалась! И парень был доволен, за локоток ее держал… Конечно, Лариска красивая… Да, очень красивая. Может быть, даже красивей, чем раньше. Что-то в ней неуловимо изменилось, и Андрей никак не мог понять, что. На литературе они с Карповой садятся за первый стол у стены, и Андрей уже несколько раз ловил себя на том, что не может оторвать взгляда от точеного профиля Нитребиной. И ведь ни разу не повернула головы! Ни разу! Бесчувственная кукла!

Андрей скривился. Да что же это такое? Опять он думает о какой-то ерунде. Совершенно невозможно заниматься! Пожалуй, надо пойти прогуляться.

Андрей выскочил из квартиры и удивился, увидев на подоконнике лестничной площадки Романенко.

– Что ты тут делаешь? Наталью ждешь? – спросил он Никиту. – А она вроде никуда не собирается, свой английский зубрит.

Никита бросил взгляд на часы и ответил:

– Да мы минут через сорок договорились встретиться.

– Чего ж тогда рано заявился?

– Так… Что-то дома не сидится.

Андрей хмыкнул. Интересно, почему он не испытывает к Романенко каких-нибудь злобных чувств? Вроде даже подрались из-за Наташи. Теперь она всюду ходит с Никитой, а он, Андрей, почему-то не умирает от ревности. Ничего не понять в этой жизни!

– Ну, бывай! – махнул он рукой Никите и двинулся к лифту, крикнув ему на ходу: – Не приходите поздно, а то мать волнуется.

– Подожди, – остановил Андрея Романенко, – дело есть.

– Ну? – развернулся к нему Разумовский.

Никита молчал и испытующе оглядывал Андрея.

– Ну? – повторил тот. – Чего молчишь?

– Думаю, сможешь ли понять…

– Ха, ну и сказал! Да где ж нам вас, таких сложных, понять.

– Идиот! Я о Ларисе…

– Какое мне до нее дело? – взвился Андрей.

– Я же говорю – идиот! Любит она тебя. Очень.

Андрей почувствовал толчок где-то под сердцем, потом у него перехватило горло.

– Ага… щас… – проговорил он таким мерзким фальцетом, что самому стало противно. – Между прочим, она сама мне об этом сказала, да только верится с трудом. Актриса погорелого театра!

– Сказала? – изумился Романенко и даже спрыгнул с подоконника. – Лариса сама сказала? И ты говоришь об этом так…

– Как?

– Так, что хочется тебе в морду дать!

– За что? За то, что твоя Нитребина от ревности к тебе решила со мной поиграть?

– Слушай, Разумовский! – Никита приблизился к Андрею. – Она только хотела меня полюбить, но не смогла… не сумела… Понимаешь, ты? Не за чем ей ревновать!

– Я тебе не верю. – Андрей нервно заходил по площадке. – Во-первых, я ее видел в обнимку с каким-то парнем. Хотя… это, конечно, ее личное дело. А во-вторых, что гораздо важнее, она Наталью хотела извести… каким-то жутким колдовством с куклами, иголками… Наверняка для того, чтобы она с тобой не встречалась.

– Ну ты и тормоз! Да если она и хотела это сделать, то только из-за тебя. И честно говоря, я совершенно не понимаю, что она в тебе нашла.

Они так громко разговаривали, что открылась дверь квартиры Разумовских, и из нее высунулась беловолосая головка Наташи.

– Я так и знала, что это вы, – сердито сказала она. – Чего вы опять ссоритесь? Почему ты, Никита, так рано пришел?

– В общем, я тебе все сказал, – заключил Романенко и посмотрел в глаза Андрею, – а ты уж поступай, как знаешь. Только смотри… как бы поздно не было! Она ведь гордая…

Через неделю в школу вернулся Макароныч. Когда он вошел в 9-й «Б», его встретила напряженная тишина. Макс Осипенко виновато опустил глаза. Андрею тоже было не по себе, а потому он поспешил склониться над очередным рефератом, которым как раз и собирался плотно заняться на ОБЖ.

Преподаватель положил журнал на стол и повернулся к классу.

– Ребята! Пока я болел, много думал, – начал он серьезно, четко выговаривая слова, – и наконец понял, почему вы не любите мой предмет, ОБЖ. Не только потому, что я не слишком талантливый педагог, а еще и потому, что не понимаете его нужности. Да что там! – Он махнул рукой. – Не вы одни. Поспрашивайте родителей. На многих производствах проводят занятия по гражданской обороне. Догадываетесь, чем там занимаются слушатели? Именно: спят, вяжут, решают кроссворды и читают детективы. Поэтому, когда приходит беда, люди часто оказываются к ней абсолютно неготовыми и – гибнут. Я вам расскажу… Вот в 1986 году в Спитаке было землетрясение. Я там служил тогда, все своими глазами видел. Кстати, я к тому времени уже много чего видел. Но так страшно, как там, когда под ногами дыбилась земля, мне никогда не было. Ни до, ни после.

Удивленный Андрей поднял глаза от своего реферата. Что такое вдруг случилось с Макаронычем? Чего это он заговорил, как нормальный человек? И даже каша изо рта куда-то делась! Эдак и реферат не закончишь…

Через несколько минут он забыл о своем реферате напрочь. Макароныч так живо рассказывал о том, что видел и пережил, что девятиклассники боялись шевельнуться. Звонок прозвучал неожиданно для всех.

– Ну вот… – растерялся Макароныч. – Теперь вы понимаете, как много людей погибло глупо, напрасно, из-за незнания элементарных правил поведения при таком стихийном бедствии, как землетрясение. – И добавил: – Что ж вы сидите? Звонок уже был. До свидания.

Девятиклассники, потрясенные и растревоженные, молча покидали класс. Андрей несколько задержался, аккуратно упаковывая в папочку страницы с набросками так и не законченного реферата. Каково же было его удивление, когда возле учительского стола он увидел стоящих рядом Макароныча и Ларису. Они молчали и улыбались друг другу. Макароныч смущенно, Нитребина – торжествующе. Потом, так же молча, Лариса развернулась и пошла к выходу. Преподаватель проводил ее взглядом до самой двери.

Андрей почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, как при землетрясении, о котором только что так живо рассказывал Макароныч. Надо же! Таким вещмешком прикидывался, а теперь к Ларисе вязнет! То-то разговорился… Цицерон! Для нее, видать, старался. А Нитребина-то какова?! По вечерам на каком-то парне в пуховике виснет, а в школе даже Макаронычу строит глазки. Ему ж лет, наверно, сто! А еще что-то про любовь говорила… Какая уж тут любовь! Где она? Что-то не видно! Наврал Романенко. Или она и ему мозги запудрила. Он, Андрей, всю неделю специально приглядывался к Нитребиной. И что? Ничего! Ни намека! Даже когда химичка попросила Ларису тетради для контрольных раздать, всем в белы руки дала, а ему через Ольгу переслала. Или вот, еще пример! Зоя Васильевна, литераторша, 9-й «Б» на «Недоросля» строем водила. У Ларисы с Андреем места неожиданно рядом оказались, так она тут же с Ивлевой поменялась и пересела. И это любовь? Это натуральное издевательство, а не любовь!

Между прочим, у Натальи через четыре дня день рождения. Андрей слышал, как она приглашала Ларису. И что ему делать на этом дне рождения? Хоть из дому беги! Разве можно выдержать, когда смотрят сквозь тебя? Все нормальные люди как смотрят – в лицо, в глаза. А эта… глядит, будто Андрея не существует. Будто он прозрачнее стекла! Человек-невидимка! Может, она думает, что он страдает из-за этого ее невидящего взгляда? Ошибается! Ему нет до нее никакого дела, и вообще… Вот ведь навязалась на его голову!

Андрей опять вспомнил поцелуи в беседке. Вот если бы он тогда не поддался, не смалодушничал, этих проблем сейчас не было бы. Именно с тех пор они с Ларисой в каких-то диких, изматывающих душу отношениях. Он ведь битый час отказывался в тот день идти за хлебом, потому что хотел досмотреть по телику футбол. И ведь досмотрел, дурак! Не упрямился бы, пошел раньше – с Нитребиной не встретился бы! А тот носовой платок, которым Лариса вытирала ему грязь с лица… Откуда он взялся? Сроду Андрей не носил с собой никаких платков, а тут вдруг – эдакий пажеский корпус! – наглаженный беленький платочек обнаружился. И когда мать успела подложить? Да еще очередь в магазине… Не могут быстрее работать! Пришел – купил – ушел. И никаких лишних встреч! И дождь некстати зарядил, и машина проехала прямо по луже… Между прочим, говорят, что на таких водителей можно в ГИБДД заявить… Столько дурацких совпадений! И все для чего? Чтобы у него из-за Ларисы болела голова?

14 Наташа

У Наташи наконец-то наладились отношения с классом. Целых три месяца понадобилось, чтобы к ней привыкли. Таня Брайлович перестала смотреть на нее злым колючим взглядом, а Настя Ивлева стала ей настоящей подругой. Даже Лариса сменила ядовитый и высокомерный тон на вполне дружеский.

Вообще, Нитребина очень изменилась. Она вроде бы осталась такой же решительной, собранной и независимой, но что-то будто точило ее изнутри. Иногда ее яркие глаза останавливались на каком-нибудь предмете, и Лариса долго смотрела в одну точку. Наташе в такие минуты казалось, что Нитребина сейчас, как под гипнозом, подойдет к окну, откроет рамы и шагнет с подоконника в бездну, чтобы уже не надо было неотрывно глядеть в ту страшную точку. Наташе очень хотелось ей помочь, потому что она хорошо понимала причину Ларисиных страданий. Однажды они вместе, в одном автобусе, возвращались с подготовительных курсов, и Наташа, не тратя лишних слов, предложила Нитребиной:

– Хочешь, я поговорю с Андреем? Хватит мучиться!

– Не вздумай! – Лариса обожгла ее пламенным взглядом. – Он все знает. Я сказала ему даже больше, чем надо было. Но он не понял… не захотел… не снизошел… Больше я ничего от него не хочу! – И она грозно повторила: – Не вздумай!

– И что же теперь?

– Да ничего… Скоро закончим девятый класс. Он уйдет в этот свой навороченный колледж, и – все. С глаз долой – из сердца вон. – И Лариса наотрез отказалась прийти к Наташе на день рождения.

Но Наташа все же решила поговорить с Разумовским.

– Я ничего не хочу слушать о Нитребиной! – сразу оборвал ее Андрей.

– Но почему? – возмутилась девушка.

– Потому… – Андрей неровно покраснел рваными пятнами и заходил по комнате. – Потому что я не лезу в твои отношения с Романенко, и ты не лезь в мои.

– По-моему, у тебя нет никаких отношений. По этой причине влезть в них совершенно невозможно!

– Вот именно что – нет никаких отношений! И они мне абсолютно не нужны! И ваша Нитребина мне не нужна! У меня при виде ее скулы сводит, как от лимона. И давай больше не будем возвращаться к этому вопросу.

Наташа отступила, хотя продолжала злиться на обоих и жалеть их. Было совершенно очевидно, что эти двое задыхаются друг без друга, но какая-то непонятная сила мешает им сделать шаг навстречу. Андрей, как и Лариса, напряжен, как струна: дотронешься – звенит. Наташа вздохнула.

Вообще-то у нее были и свои неприятности: она поссорилась с Никитой. Наташа показала ему журнал, который прислал ей Николай Петрович, фотограф из родного Медвежьегорска. Наташина фотография не только победила в конкурсе – ею украсилась обложка журнала «Русское фото». Через Николая Петровича Наташу нашла питерская школа моделей «Ноктюрн» и прислала приглашение на бесплатное обучение. А еще Одри – та самая Одри, американская жена Сергея, которая занималась с Наташей английским языком, – прислала совершенно фантастическое письмо. Она писала в нем, что Наташина фотография просто супер и что она заставила Сергея выпросить один снимок у Николая Петровича. А через неделю они уезжают в Штаты, и Одри собирается показать Наташино фото своей хорошей подруге, которая подвизается в модельном бизнесе. И вполне возможно, что ей, Наташе, пришлют вызов из Америки. Красивые русские девушки там очень ценятся, а такие «этнографические» – тем более. Одри писала еще, что на всякий случай уже переговорила с Николаем Петровичем, и он обещал в самый короткий срок сделать портфолио, если понадобится. Одри уже себе представила, как Наташа будет работать в паре с какой-нибудь мулаткой или даже с негритянкой. Белое и черное. Наверняка приятельница ухватится за этот вариант как за беспроигрышный.

Наташа по нескольку раз в день рассматривала рекламные проспекты школы моделей и перечитывала письмо Одри. Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын. Вообще-то она никогда не мечтала о карьере фотомодели, но теперь, в свете новых обстоятельств, пришлось призадуматься. Может, ей, Наташе Лазаревой из заштатного Медвежьегорска, дается шанс на другую, более шикарную и удачливую жизнь? Тогда важно не упустить его…

Наташа думала, что Никита обрадуется ее успеху, но он почему-то помрачнел и безапелляционно заявил, что запрещает ей даже думать не только об Америке, но и о модельном бизнесе вообще. Наташа задохнулась от возмущения:

– Да кто ты такой, чтобы мне запрещать? Тебе, наверно, хотелось бы, чтобы я всю жизнь преподавала английский в своем… медвежьем углу?

Никита не ответил. Он вообще не сказал больше ни слова. Он сорвал с вешалки свою куртку, ушел и не звонил уже три дня. В школе его тоже почему-то не было видно.

«Ну и ладно! Ну и подумаешь!» – сказала сама себе Наташа, подошла к зеркалу и всмотрелась в свое изображение. Она была все так же белоснежна, но, похоже, необычность ее внешности уже перестала приносить ей одни только неприятности. Она еще раз полюбовалась на свои матовые волосы, закрутила их узлом наверху и снова распустила по плечам, потом, улыбаясь своему отражению, начала заплетать их в косу… Взгляд ее упал на отражающуюся в зеркале фотографию, где они с Никитой были сняты в зимнем парке. Улыбка на Наташиных губах погасла. Она бросила недоплетеную косу и повернулась лицом к фотографии. Конечно, Никита зря решил, что ему дозволено распоряжаться ее судьбой, но, с другой стороны…

Кое в чем он все-таки прав. Зачем ей школа моделей? Она сойдет с ума, если ее ежедневная работа будет состоять из принятия красивых поз. Она привыкла работать головой. Ей интересно копаться в словарях, перелагать на русский язык английские тексты. И чем сложней текст, тем ей интересней! Она действительно не хочет работать в школе, но не в Медвежьегорске, а вообще… Ей хочется стать переводчиком, чтобы переводить романы, стихи. У нее есть уже небольшой опыт – она потихоньку от всех пыталась сама переводить Шекспира, а потом сравнивала свою работу с переводами Пастернака, Лозинского, Щепкиной-Куперник. Конечно, пока получалось плоховато, зато так она глубже проникала в тайны языка. Сравнивая переводы различных авторов, она уже могла делать кое-какие свои выводы. Так, например, ей казалось, что больше всего толк в английском понимал Лозинский.

А что касается Америки, то… Будет и Америка, если она захочет и если в совершенстве овладеет языком. Она не станет кривляться на подиуме с какими-нибудь мулатками в паре, а как языковед будет допущена в сокровищницы национальных библиотек. Это будет так интересно! Это будет счастьем! Только… неполным, если… Наташа взяла в руки рамочку с фотографией, вгляделась в лицо Никиты и решила, что есть смысл позвонить ему первой.

Дома Никиты не оказалось. Наташа раздраженно бросила трубку на рычаг, покусала губы и решила назло Романенко ехать в Америку сразу, как только ее позовут, или поступить в питерскую школу моделей и срочно прославиться на всю Россию. Из принципа! В знак протеста! Пусть знает!

День Наташиного рождения пришелся на воскресенье и был в тон ее собственному колеру: белый и матовый. Все кругом было укрыто снегом, который ввиду умеренно морозной погоды не блестел настовой корочкой, а нежно пушился и казался мягким и уютным.

Наташа стояла у окна, смотрела на снег и сожалела о том, что назвала к себе кучу гостей. Ей было абсолютно невесело. Никита так ни разу и не позвонил за все это время, а в школе, завидев ее, сворачивал в сторону. Она не знала, что и думать на его счет. Ей уже не мечталось ни об Америке, ни о питерском подиуме. Она хотела только одного: быть рядом с Никитой и быть уверенной в том, что он ее по-прежнему любит. Она с радостью отменила бы свой праздник, но они с Андрюшкиной мамой еще вчера наготовили столько угощения… как говорится, на Маланьину свадьбу.

Длительное обильное застолье Наташа еле перетерпела. Ей было очень трудно удерживать на лице веселое праздничное выражение, поскольку она ежеминутно возвращалась мыслями к Никите. Она весь день ждала, что он все-таки позвонит и поздравит ее с днем рождения, но так и не дождалась. Хорошо, что она догадалась пригласить и Макса Осипенко – он, как обычно, веселил всю компанию, и, похоже, гости разошлись довольными. Никто и не заметил, как тягостно было на душе у именинницы.

После того как убрали со стола, Наташа решила вынести в мусоропровод ведро, полное оберток, целлофана и прочих праздничных отходов. Она вышла на лестничную площадку. На подоконнике сидел Никита. Рядом, жалко свесив вниз головки, вяли белые розы.

– А если бы я не вышла? – спросила Наташа.

Никита пожал плечами.

Наташа поставила на пол ведро, подошла к молодому человеку и уткнулась лицом ему куда-то в шарф.

На зимних каникулах девятые классы поехали на три дня в поселок Шапки на спортивную базу. Первый день провели отлично. Днем катались на лыжах, а вечером ребят ждала дискотека. Девчонки привезли лучшие свои наряды и самую яркую праздничную косметику. Перед танцами они вдохновенно и дружно наносили макияж в своих номерах.

Наташа, как всегда, не красилась. Она печально разглядывала свое волшебное черное платье, на которое возлагала последнюю надежду. Ведь тогда, после дня рождения, они с Никитой так толком и не помирились. Он продолжал избегать ее, только все бросал на Наташу напряженные взгляды. Да, если уж и платье, которое ей так идет, не поможет, тогда… Стоп! Конечно, не поможет! Это же то самое платье, в котором она красуется на обложке журнала! Никита наверняка его ненавидит. Как же она об этом не подумала! Ну все… У Наташи окончательно упало сердце. Если она его наденет, то Романенко наверняка подумает, что она это сделала ему назло. Что же делать? Другого ведь нет. Не идти же на дискотеку в лыжных брюках! Тогда уж лучше совсем не ходить. Наташа так протяжно и горько вздохнула, что к ней подошла Настя Ивлева.

– Отчего такие тяжкие вздохи? – спросила она, продолжая завивать волосы щипцами.

– Да вот… Не то платье в спешке захватила, – грустно отозвалась Наташа.

– Почему не то? По-моему, очень даже миленькое. С твоими белыми волосами наверняка здорово сработает – на контрасте.

– Не хочу я никакого контраста! Знаешь, я, наверно, не пойду на дискотеку… Что-то не хочется…

– Вот еще новости! Пойдешь как миленькая! Мы ж договорились и Макса собирались разыграть.

– Нет, Настя… Что-то мне не по себе…

– Ну ты даешь! Из-за какой-то тряпки праздника себя лишать! Мне твое платье очень даже нравится, поэтому, если хочешь, давай поменяемся: я его надену, а ты – мой новый серый костюм. Вон он, на кровати разложен, примерь. Между прочим, не какая-нибудь рыночная Турция. Его мне папка из Швеции привез, фирма! Видишь, как ткань серебрится? К твоим глазам – в самый раз.

– А тебе не жалко? – спросила Лазарева.

– У тебя платье тоже высший класс! Давай одевайся. Главное, чтобы размер подошел. А я твое платье сейчас прикину.

Наташе черное платье было чуть свободно, а Настю обтянуло, но от этого они не выглядели хуже, ни Настя, ни платье. Новый наряд очень подходил к Настиным черным волосам и необыкновенно выгодно подчеркивал красиво изогнутые черные брови. Жемчужный Настин костюм тоже хорошо смотрелся на Наташе. Свободный блузон драпировался красивыми складками на ее стройной фигуре и действительно был в тон глазам. Обе девушки остались довольны.

– Ну вот! А ты «не пойду» да «не пойду»… – рассмеялась Настя. – Ты только погляди, какие мы с тобой красавицы! Твой Романенко просто в такой осадок выпадет – не поднять будет.

«Хорошо бы», – думала про себя Наташа, но ни в чем не была уверена.

Дискотека проходила в полутемном зале в мерцании разноцветных огней светомузыки. Все наряды поменяли свои естественные цвета на неописуемо фантастические. Наташа поняла, что переодевались они с Настей совершенно напрасно. Ее черное платье было теперь темно-зеленого, бутылочного цвета, а серый блестящий костюм Ивлевой переливался различными оттенками фиолетового. Но дело уже было сделано, и Наташе оставалось только одно: ждать Никиту.

Он появился в зале, когда она уже совсем отчаялась и с трудом боролась с подступающими слезами. На Романенко была густо-малиновая рубашка на многочисленных «молниях». Даже сквозь слезы Наташа улыбнулась. Она хорошо знала эту рубашку. При свете дня она была всего лишь темно-коричневой.

Фантастические цвета светомузыки придавали всему происходящему сказочность и нереальность. В такой атмосфере, как бы продолжающей волшебную Новогоднюю ночь, обязательно должно случиться что-нибудь особенное. Конечно же, они помирятся, думала Наташа. Разве может быть иначе?

Наташа поймала взгляд Никиты и слабо улыбнулась ему. Романенко улыбкой не ответил. Он скользнул равнодушным взглядом по лицу Наташи и пригласил на танец одну из своих одноклассниц – красавицу Марину Ледогорову. Наташа решила не отчаиваться. В конце концов, он мог ее просто не узнать. Да! Конечно, он ее не узнал. При фосфоресцирующем мелькающем свете очень даже легко можно обознаться. Наташа отошла к стене, отразилась в висящем на ней зеркале, и ей стало совсем плохо. Не узнать ее невозможно. Ее белые волосы стали ярко-голубыми, как у подруги всем известного Буратино. Ни у кого больше таких не было. Значит… значит, Никита не узнал ее специально.

У Наташи задрожали колени. Все. Конец. Никита разлюбил ее. Какая же она дура! Зачем она с ним так? Хотя… Может быть, он тоже мучается и не знает, как к ней подойти? Может, стоит на следующий медленный танец пригласить его самой? Конечно! Так она и сделает, и тогда все окончательно встанет на свои места. А если он откажет ей? Что ж… Это все равно лучше, чем гложущая душу неизвестность.

Но на следующий танец ей пригласить Никиту не удалось, поскольку его перехватила Марина. И на следующий тоже, потому что Романенко опять вывел в центр зала Ледогорову. Наташа почувствовала, что ее тоска и отчаяние перерастают в глухую обиду и злость. Ах так! Он думает, что она умрет без него? Ошибается! Он не один на свете. И она, тряхнув своими голубыми волосами, отвернулась от Никиты и начала веселиться в кругу своих одноклассников. Вот тебе! На тебе! Я не плачу! Мне весело!

А потом девчонки потребовали от нее приступить наконец к давно задуманному розыгрышу Макса Осипенко. Они еще в школе поспорили с Лутовиновой, что Макс – вовсе не такой постоянный, каким прикидывается, и что его тоже вполне можно от Иры отодрать. Главная роль при этом отводилась Наташе, потому что Осипенко явно выделял ее из всех. Наташа долго не соглашалась, но в конце концов Ира сама попросила ее построить глазки Максу и всячески к нему попривязываться.

– Ничего у вас не выйдет, – уверенно сказала Лутовинова. – Я знаю его лучше вас. Даже ты, Наташка, при всей своей неземной красоте, ничего не сможешь сделать. Докажи им, пожалуйста, что я права.

– Я не могу, – все еще сопротивлялась Наташа. – Что я скажу Никите?

– Мы сами ему все объясним, не бойся, – пообещали девчонки.

Наташа тогда только махнула рукой, потому что поездка в Шапки была пока на воде вилами писана: ни путевок еще не было, ни родительского разрешения. Теперь же Лазарева решила: она сделает все, что хотели от нее девчонки и Ира. Пусть Романенко видит, что на нем свет клином не сошелся.

Когда Наташа пригласила Макса первый раз, он здорово обрадовался и на протяжении танца трещал обо всем, что только приходило в голову. Во второй раз он удивленно вскинул брови, но тут же забыл о том, что удивился, и продолжил свой нескончаемый монолог обо всем сразу и ни о чем конкретно. Когда Наташа подошла к Осипенко в третий раз, улыбка исчезла с его лица, и оно приняло непривычно озабоченное выражение. Монолог его резко оскудел и потерял выразительность и искрометность. Наташе было жаль бедного Макса, и она, наверное, перестала бы его мучить, призналась в розыгрыше, если бы… если бы не потрясенный вид Романенко. Он, без сомнения, заметил неожиданно возросший интерес Наташи к Осипенко и даже на время оставил без своей опеки Марину Ледогорову. Наташа пропустила несколько медленных танцев, поскольку танцевала с Андреем, а потом опять приступила к осаде Макса.

– Так, Наталья! В чем дело? – резко спросил ее Осипенко, когда она очередной раз пригласила его на танец.

– Ни в чем, – ответила Наташа, положив ему руки на плечи. – Мне просто нравится с тобой танцевать, вот и все.

– Не понял! Значит, просто нравится, и все?

– Ага, – как можно беспечнее отозвалась Лазарева.

– А как же…

– Никак! – перебила его Наташа. – Мне нравится танцевать именно с тобой!

Осипенко замолчал и больше не проронил ни слова. Наташа бросила быстрый взгляд на Романенко. Он был так явно расстроен, что даже не смог ничего сделать со своим лицом. Наташа для усиления впечатления, чувствуя себя последней мерзавкой, положила голову Максу на плечо. Боковым зрением она увидела, как Никита вылетел из зала. За ним помчалась Ледогорова. Осипенко, похоже, еле дышал. Потом он отстранился от Наташи и с напряженным лицом проговорил:

– Ты это… Наташа… Я так не могу… Понимаешь, тут такое дело, у меня… мы с Ирой…

У него было такое виноватое лицо, что Наташа не выдержала и рассмеялась. Потом она схватила его за руку и подвела к сбившимся стайкой девчонкам.

– Ирка, получи своего Макса! Ты была права. Мы проиграли.

Девчонки громко зааплодировали и надели сразу на две шеи: Осипенко и Лутовиновой полосатую ленточку, на которой раскачивалось большое шоколадное сердце в блестящей ядовито-оранжевой фольге.

– Вот если бы ты, Наташка, получше расстаралась, мы бы сейчас все вместе трескали это сердце, – смеясь, заявила Настя, – а теперь с этакой вкуснятиной приходится расставаться. Эх ты! Мы на тебя так рассчитывали!

– Так вы что… разыграли меня, да? – Макс выглядел обманутым ребенком, который только что развернул яркую бумажку, в которой не оказалось вожделенной конфетки.

– Похоже, ты расстроился? – улыбнулась Ира.

Макс смущенно почесал в затылке, а потом рассмеялся вместе со всеми.

– Если честно, я здорово струхнул, – признался он.

– Наташки испугался! – залилась смехом Настя. – Чего ж так? Она не кусается! И красавица к тому же!

– Да понимаете… – Макс уже вполне овладел ситуацией, и, похоже, пережитое приключение ему показалось вполне милым. Как же – теперь будет новая тема, о чем рассказывать и новые анекдоты травить. – Понимаете, я сначала решил, что сошел с ума. Потом я обрадовался собственной неотразимости, на которую повелась даже Наташа Лазарева. Потом я стал мучительно размышлять, в какой бифштекс с кровью превратит меня после танцев Ирка. А когда я вспомнил кулачки Никитушки Романенко, мне совсем плохо стало…

– Вот как? – притворно возмутилась Ира. – Так, значит, ты от страха ко мне вернулся?

– Как можно? – Макс театрально прижал руки к груди. – Исключительно только из чувства пламенной любви! И из этого же самого чувства я немедленно приглашаю тебя на танец.

Ирка отвесила своему приятелю легкий подзатыльник, и они пошли танцевать. Наташа вздохнула. Все закончилось неплохо. Ирка с Максом не поссорились, а она убедилась в том, что Никита к ней все-таки неравнодушен, иначе он не выскочил бы как ошпаренный из зала. Конечно, появление на горизонте Марины Ледогоровой несколько осложняет ситуацию, но… с ней можно и побороться. Наташа присела на скамеечку возле стойки с напитками и вдруг увидела Андрея, стоящего у окна с самым потерянным лицом. Она поискала глазами Ларису. Та танцевала с каким-то незнакомым парнем из отдыхающих на базе, что-то оживленно рассказывая ему на ухо. Она танцевала с ним уже не первый танец и вместе с ним каталась днем на лыжах. Похоже, что они были знакомы раньше. Андрей, конечно, именно по этой причине не в духе, но никогда в этом не признается. Наташа пригласила Разумовского.

– Что, царевич мой, не весел, что ты голову повесил? – спросила она.

– Так… – нехотя ответил Андрей. – Настроение плохое.

– Почему? – на всякий случай спросила Наташа. Вдруг признается? Тогда можно будет еще раз поговорить с Нитребиной.

– Не знаю. Плохое, и все, – не оправдал ее надежд Разумовский.

– Из-за Ларисы?

– При чем тут Лариса? – дернулся Андрей. – Мне нет до нее никакого дела.

– Тогда отчего же?

– Сказал же, не знаю! С тобой разве такого не бывает?

– Мне кажется, я всегда знаю, отчего мне грустно.