Смертельный лабиринт Незнанский Фридрих

– Слушай, давай целоваться, у нас это гораздо лучше получается?

– Ну так не на ходу же!.. И разве я возражаю?.. – И чуть позже сказала, вытирая его лицо платком и вынимая помаду, чтобы подкрасить губы. – Я после твоего ухода долго думала и вспоминала. Ты потом, в конце дня, после всех своих разговоров, загляни, я тебе кое-что еще про Леонида расскажу.

– Это как бы соединить приятное с полезным?

– Не будь нахалом. Мне к тебе еще надо хорошенько привыкнуть...

В своей епархии, где, как говорится, и стены помогают, Виктор Пашкин оказался и разговорчивей, и откровенней. А свою необщительность при первом разговоре он объяснил тем, что был ошеломлен известием о смерти друга. Он ведь тридцать первого декабря, как они договорились, целый день звонил Леониду, но не отвечал ни его домашний телефон, ни мобильный. Это, конечно, настораживало. Но Виктор отлично знал, что Морозов предпочитал разведку производить в одиночестве. Темы он разрабатывал обычно опасные «для здоровья», и не исключалось, что за них можно было поплатиться. А рисковать чужими жизнями журналист не имел морального права. И этого принципа он всегда придерживался, что бы ему ни говорили коллеги и начальство, в смысле руководство канала – гендиректор, главный редактор и прочие.

Климов не преминул поинтересоваться, как Морозов сам относился к своему руководству, в частности к Малининой. Мог ли он ей доверять какие-то свои профессиональные секреты? Пашкин, ни секунды не задумываясь, ответил отрицательно. И объяснил двумя причинами: во-первых, она – женщина, а с ними у Леонида, по твердому убеждению Виктора, не могло быть никаких отношений, кроме интимных. А во-вторых, он вообще предпочитал своими планами розыска ни с кем не делиться.

Далее Пашкин рассказал, что, по всей видимости, пока он искал Леонида, тот встречался с кем-нибудь из своих тайных информаторов. Он им неплохо платил, и они старались. А тема была, как сказано, чрезвычайно острая – рестораны.

Климов, при всем доверии к оператору и зная, почему рестораны интересовали его друга, все-таки не мог поверить, что там, в этой системе, гнездится такой уж страшный криминал. Но Пашкин стал тут же перечислять объекты, которые они с Морозовым уже наметили для съемки, и объяснять «на пальцах», по какой причине.

Ну начать с вопроса: как тот или иной владелец ресторана смог создать и обустроить свой роскошный бизнес ценой чуть ли не в десяток миллионов долларов? Откуда взят первоначальный капитал, если в недавнем прошлом этот хозяин вообще не занимался бизнесом? Но зато был под подозрением у правоохранительных органов как участник криминальных разборок. Правда, прямых улик так и не нашли, а за недоказанностью, как известно, обвинения не предъявляют. Так вот, есть все основания подозревать, что капитал получен преступным путем. А может быть, эти деньги взяты из воровского «общака»?

Совершенно естественно, что уже сама постановка вопроса в этой плоскости грозит журналисту крупными неприятностями. И это только за одно упоминание с указанием названий заведений и фамилий владельцев – в соответствующем контексте. А ведь Леонид не принимал на дух бездоказательных заявлений. И вообще он старался работать по известному еще с советских времен, неплохому, кстати, журналистскому принципу: на страницы газеты ты можешь выложить не более пяти процентов известной тебе фактуры, а остальные девяносто пять обязан оставить в загашнике, ибо тебе обязательно придется отстаивать свою правоту в суде, и твой обвинитель не должен даже догадываться о том, какие его тайны тебе ведомы. Само собой разумеется, что подобная работа на телевидении требовала не только особой смелости, но и одновременно максимальной осторожности. А Морозов, обладая этими качествами в полной мере, тем не менее не раз подвергался угрозам. Ну то, что постоянно звонили по телефону и предлагали крупные суммы за молчание, это многим известно. Но ведь не только деньги предлагали, немало было и обещаний устроить показательную расправу. А в прошлом году одно из таких обещаний выполнили.

Надо добавить, что Морозов не верил ни в какие угрозы, он считал их смешными и продолжал гнуть свою линию. Считал, что за правду не убивают, все это выдумки «желтой» прессы. А если и убивают журналистов, то за их собственные криминальные связи. И ничто его не могло переубедить.

А в тот раз речь зашла о шоу-бизнесе. Позвонил неизвестный и категорическим тоном потребовал, чтобы программу сняли всю, без частностей. Его не устраивало буквально все – от начала до конца. Хотя он не знал, какие факты будут фигурировать в передаче, вообще не мог и не должен был знать о ней. Но получалось, что знал. От кого? Большой вопрос. Более того, неизвестный также ничего не предлагал – изменений там, сокращений, – нет, он был уверен, что его слово – Закон, именно с большой буквы. Потом на канале гадали, кто бы это мог быть? Не угадали, конечно, но результаты не заставили себя ждать.

Несколько парней явно славянской внешности встретили подъехавшего к дому на своем «Форде» Морозова и, когда он вышел и запер машину, кинулись на него с милицейскими «демократизаторами» и избили так, что Леонид вынужден был провести в госпитале больше месяца со сломанной рукой и травмами черепа. При этом, как он рассказывал следователю, они кричали: «В следующий раз, когда тронешь шоу-бизнес, останешься без башки! Отпилим!» Они забрали у Морозова его барсетку, в которой были документы и деньги, а также мобильный телефон, имитируя ограбление.

В заключение Пашкин перечислил названия ресторанов, в которых предполагал производить съемку Морозов. Все они были элитные. Даже не побывав там, Климов был уверен, что ему, например, с его доходами там делать нечего, что называется, по определению.

Но, оказывается, у Морозова мысль шла дальше – не просто продемонстрировать широкой аудитории, как отдыхает и развлекается российская элита, нагло обокравшая, с подачи новой «демократической власти», свой же народ, а показать – параллельно, – как он живет, этот самый народ. Сравнить «жизненные уровни и показатели», коренным улучшением которых так гордятся современные ангажированные российские центры изучения общественного мнения, оперируя «дутыми» цифрами. Одним словом, это должна быть бомба с огромным тротиловым эквивалентом – без всяких преувеличений. И уж если бы она рванула...

А почему произошло убийство? Вероятно, где-то, в каком-то звене, что-то не так сработало. И тайна вышла за пределы круга, очерченного самим Морозовым. Кто-то предал, кому-то, не исключено, больше заплатили. Или кто-то просто испугался, полагая, что Леонид не может гарантировать источнику информации полной безопасности. И вот – результат.

То есть Пашкин был твердо уверен, что все дело в профессиональных тайнах Леонида. Там и надо искать.

Это проще всего было сказать. А как перевернуть весь этот гигантский пласт информаторов, которые были известны исключительно самому Морозову? Задача практически невыполнимая. Нет, можно, конечно, встретиться с теми объектами, которых для себя наметил Морозов, но вряд ли они что-нибудь скажут. Тем более о происхождении своих капиталов. Фантастика... Но спасибо и на том.

Весь день Климов разговаривал с сотрудниками канала, которые хотя бы отчасти имели отношение к тому, чем занимался Леонид, но больше информации не получил ни от кого, включая «близкого товарища» Эльдара Крыланова. Тот сразу сказал то же самое, что и Пашкин, сославшись именно на факт прошлогоднего избиения. Но, в отличие от Виктора, потребовал, чтобы следователь в обязательном порядке внес в протокол допроса следующую фразу: «Россия вошла в пятерку стран, где чаще всего убивают журналистов». На вопрос следователя, зачем это ему надо и какую задачу шеф-редактор собирается решить ею, Крыланов ответил:

– Даже если констатация этого факта и не имеет прямого отношения к уголовному делу, она должна прозвучать в суде, когда станут судить убийцу и заказчика преступления. Она станет набатным колоколом для руководителей государства, которые не могут обеспечить элементарную безопасность тем, кто борется с коррупцией, бандитизмом и криминализацией общества. А если они не могут, то должны так и сказать обществу: мы не сумели, попробуйте обойтись собственными силами! И будьте уверены, народ решит эту проблему, как решали те же китайцы.

Ну что ж, протокол так протокол...

Климов позже показал эту запись Марине, та прочитала, пожала плечами и заметила:

– Эльдар в своем репертуаре. На словах. А на деле – пустое место. С кем еще успел поговорить, кроме этого болтуна?

Климов, уже считавший, что Морозов был одним из тех, кто охотно выворачивал наружу язвы общества, находя в этом некий даже и патологический интерес, и не больше, с удивлением узнал от коллег Морозова о том, что тот являлся в принципе настоящим бойцом. Оказывается, он работал в Мурманске, когда там разворачивалось следствие по делу о гибели АПЛ «Курск», в дни «оранжевой революции» больше недели провел на майдане Незалежности в столице Украины, и его репортажи не вызывали никакого восторга у «палаточных революционеров», был на похоронах папы римского, вел прямые, достаточно жесткие, репортажи из Беслана и Нальчика в дни трагических событий. То есть Морозов все время находился как бы «на передовой», и это обстоятельство вызывало глубокое уважение у следователя.

А говоря о гражданской позиции тележурналиста, подвел итог своим мыслям по этому поводу Сергей Никитович, надо всегда иметь в виду, что каждый человек, живущий в демократическом обществе, имеет право на свою точку зрения. Поэтому нравится или не нравится тебе точка зрения, позиция журналиста – это вопрос, касающийся больше уровня твоего общественного сознания, твоих убеждений, воспитания и соответственных приоритетов.

Марина удивилась и не стала скрывать этого.

– Тебе хорошо бы у нас на летучке выступить с таким заявлением. А то мои коллеги обожают расписываться за народ, – мол, отлично знаем, чего он хочет. А ты и есть тот самый главный народ. И если сегодня у народа нет более важных дел, я приглашаю его в гости. Я, оказывается, уже соскучилась по народу.

– Гульнем, значит? – обрадовался Климов и расправил могучие усы.

– А как же работа?

– А мы составим рабочий план, чтоб на все хватило сил и времени. Не станем изнурять себя, будто наш сегодняшний день – последний. Кстати, ты мне пока так и не рассказала что-то новенькое о Морозове.

– А, ну да... Я вспомнила его жалобы... ну не совсем жалобы... Скорее, он хотел подчеркнуть, что без женского внимания ему трудно жить, но, с другой стороны, при том, какое женщины ему оказывают, вообще невозможно. И так плохо, и этак еще хуже. Мужское кокетство, терпеть не могу...

– Но ведь терпела?

– Талант, понимаешь? – Марина поморщилась. – Но как подумаю, что за этим нудным и самовлюбленным позером, в чисто человеческом плане, стоит глубокое знание острейших общественных проблем, поразительное умение в сжатой форме ярко выразить свою гражданскую позицию, так и прощаю... Но суть не в этом. Дело заключается в том, что родом Леонид из Нижнего Новгорода. И там у него, чуть ли не с раннего детства, была как бы невеста, с которой он был обручен. Такая старомодная история. Ну и как это обычно происходит, выросли, нашлись иные интересы, а обязательства вроде бы остались. И они тяготили Леонида, не давали ему жить спокойно. Нет, я, конечно, не думаю, что здесь пахнет отступничеством и какой-то вендеттой, но что-то там все-таки есть. Как говорится, не то он у кого-то шубу украл, не то у него украли, но история темная и неприличная, понимаешь? Что-то у него все-таки было такое, о чем он старательно умалчивал. Даже как бы исповедуясь передо мной. Такой вот идиотизм, по правде говоря...

– Пока я понимаю только одно: ты решила от меня избавиться самым элементарным образом – предлагаешь отправиться в командировку, и чем она будет дольше, тем лучше. Угадал?

– Смотри, будешь так шутить, отменю визит, – сухо сказала Марина.

– Значит, не судьба?

– Господи, какой дурак! И что мне с ним делать, ума не приложу!.. И он мне еще про какое-то общественное сознание толкует!

– А что, красиво перевела стрелку, – улыбнулся Климов. – Я начинаю верить, что у нас получится.

– Что именно? – серьезно осведомилась Марина и поправила очки.

– Это, наверное, страшное дело, когда мужчина и женщина с трудом расцепляют объятия и, тяжко дыша, молча лежат, глядя в потолок и не зная, о чем поговорить.

– Нет, – задумчиво сказала Марина, – мне эти нахальные усищи определенно нравятся... А про Нижний я тебе сказала, чтобы ты подумал. Мне кажется, какая-то психологическая зацепка там все же имеется. Не знаю, в чем она, но чувствую интуитивно... Да, и еще новость. Дирекция канала РТВ собирается назначить премию в миллион рублей, которую получит тот, кто поможет следствию отыскать убийцу Леонида Морозова. Завтра, в крайнем случае послезавтра, в прайм-тайм об этом будет объявлено. Вообще-то у нас впервые такое. Ты не хочешь заработать? – Она усмехнулась.

– Эх, душа моя, ты не представляешь, какая сразу начнется свистопляска... Более того, Генеральная прокуратура, до которой, естественно, докатились уже в первый день Нового года волны общественного возмущения, спихнула тем не менее это дело на Московскую городскую прокуратуру. А наш прокурор навесил его на меня. А теперь разве они упустят возможность немедленно приобщиться к высоким премиям?

– И что, заберут это дело у тебя? Как прежняя практика показывает?

– Заберут, естественно, но пахать на себя заставят именно меня, это как пить дать.

– Обидят, значит, мальчонку?

– Дело в том, что, как ты наверняка знаешь, до сегодняшнего дня еще ни одно громкое убийство журналиста так и не доведено до суда. Всем нам известны и заказчик, и конкретный исполнитель, одного не знаем: как доказать их вину, чтобы при этом обвинение не рассыпалось в суде и не посыпало головы прокуроров пеплом позора. А так – все в порядке. Как пел Утесов? «Все хорошо, прекрасная маркиза...»

– Нехорошо, милый...

Климов даже вздрогнул: Марина в первый раз не в приступе испепеляющей страсти, а совершенно спокойно назвала его так. И он благодарно посмотрел на нее. Но вспомнил наконец и о своем вопросе, поскольку она была все же начальницей, а значит, обладала соответствующей информацией.

– А скажи-ка мне, Марина Эдуардовна... – Климов оглянулся – не подслушивает ли кто? – Вот я от нескольких человек, ваших сотрудников, слышал одну и ту же фразу: «Морозова нет, теперь нас закроют». О чем речь идет? О конкретной программе или вообще о канале?

Марина усмехнулась по поводу его наивности.

– Ни то ни другое. Эти слухи разносятся, не без определенного умысла, я думаю, уже давно. Понимаешь ли, «Честный репортаж» у многих сидит в печенках. Несмотря на то что программа Морозова всегда имела самые высокие рейтинги. Некоторые считали, что нашего «правдолюбца» обязательно, рано или поздно, прикроют. Слишком много высокопоставленных чиновников вляпывалось в такие грязные лужи, попадало в такие навозные ямы, что уже сам факт их вольного или невольного участия в очередной передаче считался для некоторых даже концом карьеры. Так говорят. Но имей в виду, лично я не помню, чтобы после «Честного репортажа» крупно сгорел кто-то из небожителей. Как правило – и Леня это отлично умел – весь пафос его выступлений спускался в конечном счете на головы стрелочников. Вот они действительно страдали. А почему же не пожертвовать пешками, не претендующими на роли ферзей?

– Мне он показался честнее. Впрочем, я же не знаю еще всей вашей кухни. А тебе не могу не верить.

– Это почему же? – удивилась Марина, хитро уставившись на Климова. – Разве у меня особое мнение? Ну скажи!

– Может, и рад бы, да не могу. Что-то не позволяет.

– А что именно?

Климов помолчал, посмотрел на Марину, приподнялся и, склонившись над ее ушком, шепнул:

– Дома скажу.

– С ума сойти... – так же тихо произнесла она. – Тогда, может, я тебе еще дам небольшую наводку? – продолжила она. – Так это у вас называется?

– Ну, скажем, информацию к размышлению, для отработки очередной версии.

– Понятно. Я слышала, что в последнее время у Леонида появились затруднения финансового плана. Ведь собственной агентуре надо платить, и платить хорошо, иначе фиг чего получишь. Вот он вроде и влез в долги, предполагая, что сумеет быстро рассчитаться. А расчеты у журналистов не только денежные бывают, ты, возможно, догадываешься.

– Он что, богатого наследства ожидал? – усмехнулся Климов. – Откуда деньги-то взял бы? Вы ж не миллионеры.

– Естественно, нет. Но есть, чтоб ты знал, разные способы заработать хорошие денежки, причем совершенно открытые, легальные, безопасные. Такие, например, как скрытая реклама. Или скрытая помощь в конкурентной борьбе. Разоблачить конкурента, привлечь к нему внимание прокуратуры, милиции, словом, красиво убрать его вполне дозволенными средствами – это ведь тоже искусство.

– Ты подозреваешь, что Морозов был способен на подобные вещи?

– А это ты выяснишь сам, когда разберешься, против кого было направлено жало Леонида, ну хотя бы в том же ресторанном бизнесе. Морозова нет, но есть те, с кем он собирался встречаться. И у каждого из них наверняка имеется свой антипод. Как у вас принято говорить? Ищи, кому выгодно?

– А ты образованная девочка.

– То ли еще будет, – засмеялась Марина и тряхнула рассыпанными по плечам густыми русыми волосами.

Климов смотрел на нее с восхищением и корил себя: «Эх ты, следак! Даже не заметил, что девушка исключительно ради тебя сменила прическу! Убрала свою дурацкую, чиновничью дулю с затылка и решила всем продемонстрировать, что у нее прекрасные, душистые волосы, в которые ты же сам, кстати, зарывался вчера ночью лицом и вдыхал их аромат...» И, не находя слов, он просто показал ей большой палец – во! А она, конечно, поняла, по какому поводу был им продемонстрирован этот босяцкий жест...

Подсказка Марины оказалась более чем уместной и своевременной. Это что касалось списка «действующих лиц» из ресторанного бизнеса. Ввиду того что ни в карманах убитого, ни дома у Морозова никаких материалов, затрагивающих, хотя бы косвенно, тему этого бизнеса, как, впрочем, и других тем тоже, обнаружено не было, Климову пришлось воспользоваться только той далеко не полной информацией, которой владел оператор Виктор Пашкин. А здесь имелось, на все про все, не более десятка фамилий и трех названий ресторанов. И, кстати, все они странным образом носили имена выдающихся российских полководцев прошлого – Суворова, Кутузова и Багратиона. Правда, последний звучал с грузинским акцентом – «Багратиони».

Ну начинать, так с самого известного. И Климов отправился в ресторан «Суворов», расположенный неподалеку от въезда в Москву со стороны Новорижского шоссе. Но каково же было его разочарование, когда он выяснил у сопровождавшего его охранника – молодого, статного и довольно симпатичного парня в строгой форме с золотыми нашивками, – что названо это элитное заведение вовсе не в честь полководца, а по фамилии хозяина – Петра Егоровича Суворова, который находится на месте, и ему сейчас доложат о прибытии старшего следователя из прокуратуры. А уж как он решит – принять или отказать, – это он один знает. Вот как здесь поставлено дело! Еще «соизволят ли» господин хозяин!

Но хозяин, видно, решил зря не обострять отношений с представителями Закона и сам вышел навстречу. Был он невысок, неприметен внешне, держал себя абсолютно спокойно, как будто никаких грехов за душой не чувствовал. Может, оно так и было, кто ж сомневался? Но Морозов почему-то первым в своем списке обозначил именно Суворова. Вот об этом и стоило поговорить.

Для начала Петр Егорович пригласил господина следователя в свой кабинет, расположенный на втором этаже дома, занимаемого рестораном и еще какими-то непонятными службами. Ибо длинные коридоры и первого, и второго этажа были устланы красивыми ковровыми дорожками, ответвлявшимися в стороны, к закрытым дверям, за которыми, по всей вероятности, располагались либо ресторанные кабинеты, либо же кабинеты, но совсем иного свойства. Пока об этом говорить было преждевременно.

Суворов пригласил «присесть» – это отметил про себя Климов, формула известная, уголовники терпеть не могут, когда им говорят «садитесь». Присядьте – другой базар...

«Суворов, Суворов...», – напрягал память Климов, но ничего не мог вспомнить такого, что хоть каким-то боком высветило бы в его памяти эту фигуру. Ну то, что он из «бывших», – и двух мнений нет, достаточно взглянуть на его пальцы с вытравленными следами татуировок. Новое время – новые песни.

Климов предъявил хозяину свое служебное удостоверение, и Петр Егорович немедленно, едва они сели, выразил глубокое сочувствие и личное соболезнование по поводу безвременного ухода из жизни известного журналиста. Об убийстве Морозова он узнал из телевизионных новостей, сразу, как включил телевизор первого января.

– И за что ж они, суки, толкового парня угрохали? – задал риторический, но вполне искренний вопрос Суворов.

– А вы уже успели познакомиться с ним? – уцепился за кончик ниточки Климов. – Когда и как это было?

– Ну а как же! Он ведь прямо, можно считать, накануне обедал у меня.

– Я, собственно, и приехал к вам именно по этому поводу, – сообщил Климов, не сильно веря в удачу. Но все же... – Для того чтобы расследовать это подлое убийство, мне необходимо буквально по минутам расписать весь последний день Леонида, понимаете? То есть что я говорю? Конечно, понимаете! – поправил себя следователь, призывая свидетеля в свои соратники. – И если уж вы не станете возражать, я бы, с вашего разрешения, хотел бы запротоколировать нашу беседу. Нет? Ну спасибо, – поблагодарил, не дожидаясь, пока Суворов обдумает его предложение. – Итак, когда вы с ним встретились? Встреча была назначена заранее или произошла случайно? Звонил он вам предварительно? И чем объяснял свою нужду? Вот для начала, пожалуй. А потом пойдем дальше. Я вас внимательно слушаю. Только не торопитесь, я буду записывать...

Похоже, Суворову было нечего скрывать от следствия. Неторопливо он начал рассказывать о том, как накануне, где-то около десяти вечера, когда здесь, в ресторане, самая горячка, позвонил Морозов и условился с Петром Егоровичем о встрече на следующий день, в районе двенадцати. До этого времени ресторан бывает еще закрыт, ну разве что в исключительных случаях обслуживают особых клиентов. Каких, он не стал уточнять. А позвонил, собственно, Морозов потому, что еще прежде, с месяц, если не более, назад, Леонид посетил ресторан, пожелал оставить благодарственную запись в книге почетных гостей и сказал, что был бы не прочь снять об этом ресторане и о его приятном хозяине телевизионный репортаж, чтобы показать на всю страну, как надо уметь обслуживать клиентов. Заодно о проблемах рассказать. Кто мешает? Почему чиновники взятки требуют? Ну и все такое прочее. Совсем уже договорились. Тридцать первого специально приехал условиться о съемках, даже отобедать позволил себе. И вот... утром телевизор принес трагическую весть...

Лицо Суворова стало скорбным.

– Вы говорили с ним о проблемах? Не могли бы и мне уточнить, какие вы имели в виду? Не исключено, что именно те люди, которые вам мешали, и могли убрать Леонида, чтобы он не смог сказать доброе слово о вас? Ведь конкуренты на все бывают способны, не так ли? Как думаете?

– Ха, это вы мне говорите? Да если бы не они, я бы тут уже этот... Диснейленд бы заделал! Земли-то бросовые! А как только я малость обустроился, сразу сотня хозяев набежала, которых тут и отродясь не бывало. И все – от управы! Нет, они готовы уступить, но... бандиты, блин! Такие бабки требуют, что не всякому и поднять.

– Однако же, смотрю, вам удается? У вас ведь не только ресторан тут, верно?

– Правильно подметили. Нынче, как это говорится, каждому, у кого башли завелись, комплексную обслугу подавай! И то ему надо, и это попробовать... Но если барин хочет, отчего не дать, верно думаю?

– Но все это, разумеется, у вас в законных рамках, так? – Климов задал вопрос таким тоном, за которым уже предугадывался и ответ.

– А как же! Нам без этого нельзя. Тут другой базар Леонида заинтересовал. Мы ж против государства ничего не имеем. Закон есть, его надо слушаться, хочешь ты того или нет. Но ведь у нас как? Государство с его законами, получается, – одно, а чиновники, которые следят за исполнением, – другое. Вот я ему перечислил пяток фамилий, которые с меня взятки тянули, а он спросил только одно: кто из них чем занимается? Я ответил. Он смеется и говорит: а они иначе и не могут. Они должны с каждой сделки свой процент иметь, и ихнее начальство – тоже, и другое начальство, которое над их начальством, – обязательно. И так до самого верху. И я должен заранее, зная это, закладывать в свое дело накладные расходы – специально для чиновников.

– Ну а как вы думаете, Петр Егорович, могли, к примеру, эти ваши чиновники, обеспокоенные тем, что вы назвали их фамилии корреспонденту телевидения, решиться убрать журналиста, чтобы, так сказать, не выносить сор из избы?

– Ни в жисть, – безапелляционно ответил Суворов. – Они подличать могут, но на «мокруху» никогда не пойдут. Против них же нет доказательств! Какие улики? Взятки? А кто их видел?

– Хорошо, они не могли. А конкуренты ваши, вы говорили? У которых вы тут как кость в горле?

– Это про Реваза, что ли? Да нет... У меня «крыша», какой ему не видать! Нет, он, конечно, наезжал, даже одну пристройку поджег. Но у меня действующие менты служат. В свободное от основной работы время. По договоренности, без булды... И им солидная прибавка, и у меня порядок.

– А откуда они?

– Эти-то? А они из Кунцевского и Крылатского ОВД.

Климов на всякий случай пометил себе, чтобы позвонить и уточнить, насколько такая внештатная служба законна вообще. Хотя к его делу все это не имело решительно никакого отношения, но уж, скорее, по привычке.

– А про Реваза вы ему, я Морозова имею в виду, ничего не говорили? Может, это он организовал? Кстати, чем он занимается, этот ваш Реваз?

– Он на Кольце в основном, «крышует» торговые точки. Решил и меня, поскольку мы близко, но я ему посоветовал обратиться к ментам, чтоб те ему объяснили. Вот же суки, чернота эта вся... Скоро в собственном доме перестанем быть хозяевами!.. Извините, вам этого не понять, а мы каждый день сталкиваемся.

– Нет, ну почему же? Я понимаю... А вот мнение Морозова по этому поводу меня интересует. Вы ж наверняка беседовали с ним на эту тему? Что он вам отвечал? Сочувствовал? Нет?

– Тут наши мнения совпали. Хотя он стал философию приводить, что, мол, во всех столицах мира такое происходит... Ну мне до фени, что у них там, в столицах, а вот что в нашей, не нравится. И что зовут их со всех сторон, и сами они, как тараканы, ползут, размножаются. На хрен они кому нужны? Один появится, так за ним вся орава толпой валит... Аулами переселяются...

– Да, это беда всех метрополий... – глубокомысленно как бы подвел итог Климов.

– Во-во! И он тоже это называл... Метрополия, блин...

– Ну так мог Реваз выследить Морозова?

– Запросто, как два пальца...

– Вы, наверное, и знаете, где его найти?

– А ресторан «Багратиони» как раз он и держит. Он и мой хотел, и «Кутузова» тоже под себя, чтоб весь Запад был у него. Только с «Кутузовым» у него тоже обломилось. На Савву где залезешь, там и соскочишь!

– А кто это Савва? Просветите, я в ресторанном бизнесе не силен. И кабы не убийство, возможно, век бы не интересовался.

– Савва-то? Да Савелий Кутузов. Парень в законе, но время такое, что капиталы, извините, под жопой нынче держать западло.

– А «Кутузов», значит, не в честь полководца? – разочарованным тоном спросил Климов.

– Не, так уж вышло. А там еще и Витька Потемкин – Башмак у него погоняло – свой тоже открыть хочет.

– А вот вы, Петр Егорович, сказали, что Реваз вполне мог «замочить» Морозова. Но вопрос: а с какой целью? На нем много висит? Он – беспредельщик? И ведь его тоже кто-то «крышует»? Или Морозов действительно представлял для него серьезную угрозу?

– Я ничего не хочу сказать про то, кто конкретно содержит и стрижет Реваза, но могу предположить, что это те же менты. Ну сам сообрази, – Суворов доверительно перешел на «ты», – какая им польза нам с Ревазом «стрелки забивать»? А так, пока мы, как собаки, грыземся, им – прямая выгода от обеих сторон. Но это я так думаю, а доказательств у меня нет, можете забыть, потому как я в протоколе подтверждать не стану.

– Ну а если бы вот эту вашу точку зрения – неофициальную, разумеется, – Леонид выдал бы по центральному телевидению? И спросил у милиционеров из Кунцева и Крылатского, сколь долго они собираются продолжать свою политику «разделяй и властвуй», чтобы успешно доить конкурентов, – что было бы?

– А что? – даже и не удивился Суворов. – Да «замочили» бы, и концы в воду.

И тут Климов вспомнил о том, что говорил ему участковый Рогаткин. А ведь что-то в его предположениях и в самом деле есть... Не зря же тот бывалый оперативник высказал соображение о том, что машину Морозова мог остановить в то слишком позднее время суток, к тому же накануне Нового года, только человек в милицейской форме, который для маскировки вполне способен был иметь рядом с собой, в качестве напарницы, женщину. Ведь в таком составе патруль, как мог подумать тот же Морозов, никакой опасности для него лично представлять не должен был – женщина ведь рядом!

Так на кого грешить в первую очередь? На пахана грузинской группировки Реваза Батурию или на родную милицию? И ведь ни к одному, ни к другим не явишься с вопросом: господа, это вы убили журналиста Морозова? Значит, нужна агентура, которая была бы вхожа в эти «веселенькие» компании. А где ее взять?

Но ничего не поделаешь, надо, следовательно, придется искать. Как иголку в стоге сена.

– Извините, еще один вопрос, – вежливо сказал Климов, который совсем не собирался обострять отношения с Суворовым, напротив, у него уже созревал план, каким образом расколоть теперь Реваза, выставив против него конкурентом Суворова. Да любого, и Савву Кутузова, и Виктора Потемкина – сплошные полководцы! – А сам Морозов, он не говорил с вами о своих планах? Ну, например, как бы хотел построить свой репортаж? Что снимать? Кого снимать? У вас же наверняка элитная публика бывает, не так ли? А многие ли из них согласятся стать участниками репортажа, где будет говориться о наших общественных язвах?

– Я тебе так скажу, – Суворов уже четко придерживался избранной тактики разговора на «ты», тем более что и выглядел он гораздо старше хотя и усатого, но розовощекого еще Климова, – «светиться» захочет редкий дурак. А моя публика, как ты говоришь, она больше тишину уважает. А если шум и крики, так это в специально отведенных для этого помещениях. Массажными они называются, и работают в них такие девки, такие мастерицы, что там тебе и тайский, и китайский, и какой душе угодно массаж сообразят. Вот откушал он, потом с девочками оторвался маленько – и опять за стол. Это – нормальный отдых, он и денег больших стоит. И за дело. Туфты мы не гоним. Даже вот тебе, если появится такое желание, я могу устроить, но, сам понимаешь, бабки-бабулечки прошу в кассу. Скидки, бывает, делаю, но не халявные.

Климов ухмыльнулся, и Суворов уже было подумал, что следак поймается на его крючок. Кому из мужиков неохота оторваться маленько? Но Сергей Никитович в этот момент вспомнил, словно увидел, Марину, распростертую на ее домашнем, таком удобном ложе, с трудом переводящую дыхание, и подумал, что все эти местные, «завлекательные» соблазны – для таких вот, как сам однофамилец великого полководца, но не для него, уважающего в женщине в первую очередь ее бессмертную душу. Ну а потом, конечно, и тело. Красивая душа без хорошего тела живого интереса для него тоже не представляла.

И на скользящий взгляд хозяина заведения Климов, по-казацки подкрутив кончики усов, ответил прямо, чтоб никаких сомнений не оставалось:

– Раз потребность у публики имеется, наверное, это правильно. Но! – Он поднял указательный палец. – Необходимо, чтобы все было в строгих рамках закона. Иначе это бардаком называется! А насчет бардаков у нас строго.

– Ну дак а как же! – возвел очи к потолку Суворов. – С этим у нас строго.

– А Морозов воспользовался вашим предложением? Тут ведь тайны особой нет. Опять же, наверное, надо было узнать журналисту, как выглядит изнутри ресторанно-увеселительный бизнес, самому все пройти? Как не попробовать? А? Да уж не темните, мне сейчас дело важнее, а не ваши нюансы. Брал массажистку?

– Так а чего? Нормальное, можно сказать, дело. Хотите с ней поговорить? Можно, без проблем. – Он поднял телефонную трубку и сказал: – Надя на месте? Пусть зайдет. Да как есть. – Суворов поморщился и хмыкнул: – Не здесь же...

Вошла высокая и симпатичная девушка в коротком полупрозрачном голубом халатике, под которым, как увидел Климов и даже подобрался невольно, кроме узеньких плавочек, фактически ничего не было. А фигурка у нее была что надо.

– Сядь вон там. – Суворов показал на стул чуть в стороне. – Вот твой недавний клиент, оказывается, того, загнулся. Убили парня.

Надя никак не отреагировала. Сидела прямо, глядя кукольными чистыми глазами на хозяина.

– Он тебе чего говорил? Во время... сеанса... ну, массажа?

Девица позволила себе ухмыльнуться:

– Да кто ж со мной станет про службу свою говорить? Значит, у меня тогда работа некачественная. Нет, Петр Егорович, мои клиенты, – она горделиво повела плечиками, – могут только стонать. Когда я из них душу вынимаю. Да вы ж знаете...

– Чего я знаю, не твое дело, – сердито оборвал ее явное хвастовство Суворов и посмотрел на следователя: – Спросишь чего?

Климов, с улыбкой оглядывая девушку, отрицательно помотал головой. Но, подумав, спросил-таки:

– А во сколько у вас с ним этот... сеанс начался? Сколько длился?

Ответил Суворов:

– За обычную плату сеанс массажа длится час. Иногда полтора. Но бывает и дольше – это уже отдельно. У них там ценник висит, можешь посмотреть.

– Значит, Морозов находился у вас с двенадцати и?..

– До трех, – подсказала Надя.

– Да, в три он уехал, – подтвердил Суворов и словно прицелился взглядом в Климова. – Сам не желаешь попробовать? Как это у них, у тайцев этих, а? – Он скабрезно ощерился, явив совершенно идеальной белизны зубы. Искусственные, конечно, свои-то наверняка зона доконала.

– Я сегодня не по этой части, Петр Егорович. А девушка, ничего не скажу, красивая... Значит, с Морозовым у вас никакого разговора не было?

– Ну почему? – возразила она. – Он расспрашивал, как и с кем живу, сколько получаю, нравится ли работа? Говорил, что снимать в телевидении будет. Но как это? Ну когда лицо затемненное, чтоб его видно не было. А фигура – сколько угодно. Оплата у нас через кассу, а так – чаевые. Он не жилился.

– Изнутри, получается, изучал поточное производство? – не мог, чтоб не съязвить, Климов.

Но девица Надя все приняла за чистую монету:

– Ага, мы его снаружи, а он нас – изнутри! – и фривольно хихикнула.

– Ну-ну! – вмиг построжел Суворов. – Брось свои шуточки. Тебя серьезно спрашивают.

– Ну так и я, – не сдавалась Надя. – Петр Егорович, вы будете долго? А то там уже первые клиенты подходят...

– Ладно, иди. – Хозяин махнул рукой и, когда девица вышла, добавил: – Вот такие они все. Хорошие девчата. И зарабатывают достаточно. К зарплате – чаевые. А тот же Реваз своих бы кобелей нагнал, и те бы девок за так пользовали... Ну, видишь теперь разницу?

Климов видел. Как понял и то, что здесь фактически работает хорошо отлаженное публичное заведение. И вспомнил в этой связи старинный анекдот. Какая разница между бардаком и публичным домом? Отвечаем: публичный дом – это отлично налаженное производство наслаждений, а бардак – это стиль руководства. И в те годы, когда рассказывали этот анекдот, он наверняка был жутко смелым!

Понимая, что большего он сегодня, видимо, от Суворова не добьется, тот и так достаточно «открылся», Климов все же решился еще на один вопрос. Пока у обоих настроение благодушное и контакт вроде бы установился.

– А скажи мне, Перт Егорович, вот ты, вижу, опытный... больше того, мудрый человек, раз такое дело с душой делаешь, верно?

– Стараюсь, – снисходительно ответил Суворов, принимая, однако, комплимент.

– Тогда скажи мне... Не для протокола, не для следствия... Я просто по-человечески понять его хочу, этого журналиста... Сугубо между нами, слово даю. Вот такая реклама твоего заведения по телевидению – она дорого тебе обходится? Или обошлась, я не знаю? Но ведь теперь же все продается, верно? А роскошная реклама, да с проблемами, да еще с антуражем, после чего все сюда побегут, – это серьезное подспорье для успешного бизнеса, так? Или я не понимаю?

– Правильно ты понимаешь... – Суворов покачал головой. – Хорошие бабульки он увез. Но это дело – недоказуемое. – Он хитро подмигнул.

– Да я тебе слово дал! И не собираюсь ничего доказывать. Но вот мысль мелькнула. Ты ему когда деньги отдал, в тот день?

– Ну?

– Знаешь, почему спрашиваю? А не мог ли это быть просто грабеж? Кто-то узнал либо подглядел, вот и решил воспользоваться? Ведь при нем в ночь убийства ничего не нашли – ни бумажника, ни документов, ни «мобильника».

– А что, запросто... – подумав, ответил Суворов. – Пять кусков – нехило... И Надька, это она так, для фасона, а он у нее был халявный... я сам велел, чтоб по высшему разряду обслужила... И она – девка старательная. Эх, – вздохнул он, – промахнулся, видать, бабки на ветер, и не будет никакой твоей рекламы... Ты там, у них, не слыхал: пойдет передача?

– Вряд ли... Но я узнаю – позвоню, – пообещал Климов, вставая. – Телефон я у тебя записал...

«А я, кажется, знаю, куда они могли уйти, эти денежки... – сказал себе Климов. – Узнать бы еще, кто кредитор?.. И если Леня вернул ему свой долг, то, значит, версия с кредитором отпадает...»

Уже покидая ресторан, решил для себя: «Надо будет сегодня обязательно поделиться своими впечатлениями с Мариной... А интересно как получается: внешне она – сухарь сухарем, даже словно нарочно подчеркивает свою незавидность, неприметность. Зато когда раздевается – ого!.. Странное дело, а вот эта Надя, у которой все видно, совсем не трогает... Наверное, потому, что это – ее профессия. И она – не для любви предназначена, а для удовлетворения похоти. Пожрал, выпил, сбросил напряжение – и за работу! Бабульки лепить... Вот, видно, и эту проблему решал здесь для себя Леонид Морозов – он же, говорила Марина, дотошливым был, во все влезал сам... А пять тысяч долларов – очень неплохой гонорар, не облагаемый к тому же налогами». Правда, не знал Климов, какие вообще гонорары считаются «неплохими» на этом телевидении. Надо будет тоже у Маринки спросить...

Итак, зафиксировал Климов, Леонид Морозов в свой последний день появился у Суворова в полдень, а уехал в три. Куда? К своему кредитору? Или он мог отправиться к конкуренту Суворова?.. А что, в этом тоже имелся свой смысл... Но это уже следующий вопрос. Виктор Пашкин сказал, что у Лени были свои собственные агенты на тех объектах, где он работал. Впрочем, возможно, он пользовался в какой-то степени еще и милицейскими связями, и это все предстоит выяснять и выяснять... И когда успеть?..

Во всяком случае, здесь, у Суворова, делать было больше нечего.

А интересно, как отреагирует на визит следователя Реваз?..

Вот ведь, кажется, почти все знаешь о человеке: и где он бывает, и чем занимается, а как доходит до того, чтобы найти его, увидеть, вопрос нужный задать, так – извините. Не знаем такого, не видели, не встречали... Да оно и понятно, криминальный мир не выпячивает своих связей и контактов.

Понадеявшись на собственные силы и умение, Климов отправился прямиком в «Багратиони». Ресторан как ресторан, не хуже и, вероятно, не лучше того же «Суворова». И обслуга похожая, и кабинеты вдоль длинного коридора, – видать, все те же «секс-массажные». Разница только в обилии черноголовых парней – с синими от щетины щеками и гортанными, наглыми, как у стаи прожорливых воронов, голосами. Оно и понятно – диаспора...

Климов спросил у одного, у другого, где он мог бы срочно увидеть хозяина этого заведения? В ответ было выказано отчужденное недоумение, более даже напоминавшее реакцию нормального человека на присутствие надоедливой осы.

– Слушай, зачем тебе, а?

– По делу.

– А ты кто такой, слушай?

– Следователь прокуратуры.

Ответ не поколебал уверенности случайных собеседников. Даже отчуждения в их выпуклых глазах не прибавилось – только ленивая брезгливость.

– Слушай, ты зачем пришел? Кушать? Так иди и кушай! Не занимайся пустяками, аппетит испортишь, а? Иди, иди... Мало, что он тебе нужен, ты ему, слушай, нужен? Иди кушай... Если ты ему понадобишься, он тебя сам найдет...

«Кушать» после сытного обеда у Суворова, заплатить за который, как ни пытался Климов, ему так и не удалось, было бы просто обжорством. А вызывать на помощь милицию, чтобы помогла ему обеспечить встречу с Ревазом Батурией, никакого смысла не было, она же наверняка вся у него скупленная на корню. И сделает все, чтобы он вообще ничего тут не узнал – продажные ведь шкуры, кормятся они тут...

Но беспокойство все-таки своим неожиданным визитом он у этих сукиных детей вызвал. Во-первых, сразу заметил, как за ним стали наблюдать, причем не тайно, а внаглую, откровенно. А во-вторых, на выходе его вдруг остановила милицейская группа, выбравшаяся из подъехавших «Жигулей».

Вперед, навстречу Климову, вышел крупный и плотный, в синем зимнем камуфляже, видимо, старший группы, а двое других немедленно направили на одетого в обычную дубленку Климова свои короткорылые автоматы. Сергей Никитович обернулся и увидел сзади ухмылявшиеся рожи преступных жителей Грузии, предпочитавших красть и убивать все-таки в России, где, как они почему-то абсолютно уверены, им все сойдет с рук. И ведь сходит, вот в чем главная беда!

– Документы! – грубо потребовал милиционер с плохо различимыми на его плечах звездочками – не то две, не то три, а в общем, лейтенант, и протянул руку в варежке.

– Старший следователь Управления по борьбе с организованной преступностью и терроризмом Московской городской прокуратуры, подполковник юстиции Климов. Почему не представились по форме? – рявкнул он и полез во внутренний карман за удостоверением.

Климов, конечно, рисковал. Кто их знает, что задумали те «кавказские лица» и эти, явные холуи, примчавшиеся по первому же сигналу. Однако начальственный окрик оказался привычнее. Милиционер небрежно, но все же отдал честь и доложил невнятно:

– Старш...ант ...вирида... – и, помолчав, глядя в строгое лицо усатого Климова, медленно раскрывающего перед глазами «старш...анта» свое удостоверение, добавил: – Пятьдесят шестое от... мил... Кунцево... Сигнал поступил.

– Какой сигнал? – так же строго спросил Климов. – От кого?

– От этих... – почти брезгливо бросил милиционер. – Шляется, мол, выискивает чего-то... Проверить надо. А вы чего тут искали?

– Это дело прокуратуры. Вас не касается.

– Нас тут все касается, – снисходительно ответил, хмыкнув при этом, милиционер. – Хохол, что ль? – спросил неожиданно.

– Не угадал, лейтенант. А вы быстро примчались... Постоянно тут пасетесь? Чтоб у этих забот с законом было поменьше? Ладно, свободны.

Климов безнадежно махнул в его сторону рукой и пошел к своей машине. И поехал он не к себе на службу, а прямиком в МУР, в «убойный отдел». Передавая Климову бразды расследования, московский прокурор сказал, что он может взять в свою бригаду оперативников из МУРа, договоренность об этом с руководством уголовного розыска имеется. Но пока Климов обходился без них, а теперь потребовалась их конкретная, адресная поддержка, и в первую очередь их собственной агентурой. Ибо задуманное Сергеем Никитовичем пусть и отдавало авантюрой, однако могло и принести результат. Например, хотя бы для того, чтобы следствие могло отказаться от одной из версий, каждую из которых ты, уверен в ней или нет, тем не менее обязан полностью отработать.

«Ничего, – размышлял он, поглядывая в зеркальце заднего обзора и считая, что теперь менты просто так с него не слезут, обязательно повиснут „на хвосте“, – эти „вороны“ сейчас забегают. Им уже наверняка прикормленные холуи все доложили, и они будут сами искать возможности для контактов. Что ж они, полные идиоты? Не соображают, что если к ним приехал из Московской прокуратуры не кто-нибудь, а... ну и так далее, то определенно не для базара по пустякам. И если тот же Реваз Батурия решил легализоваться, ему такие непонятные визиты совершенно ни к чему... Они явно таят в себе опасность... Ага, вон и машинка появилась наконец...»

Это был далеко не новый «БМВ» черного цвета. Но шел он хорошо, гораздо быстрее климовских «Жигулей». И скоро стал догонять. А Климов и не торопился, дал себя обогнать. Он как раз ехал по Новорублевской улице в сторону Рублевского шоссе, чтобы по нему пересечь МКАД и выехать к центру. Движение здесь было не очень плотным.

«БМВ» обогнал его и притормозил впереди, показав стоп-сигналами, чтобы Климов тоже остановился. Ну что ж, можно и постоять. Из передней машины выскочил плотный, почти квадратный мужчина в распахнутом черном пальто до пяток, с крупной, лысой головой и быстро приблизился к «Жигулям». Климов предупредительно опустил стекло.

– Слушай! – с ходу с сильным акцентом затараторил мужчина – либо сам Реваз, либо кто-то из его приближенных. – Мне сказали...

«Значит, сам Реваз», – решил Климов и, открыв дверцу, выбрался из машины. Реваз ростом с трудом доставал ему до середины груди и потому вынужден был задрать голову.

– Что тебе сказали? Почему таких грубиянов держишь? Почему невежливые? Кто же после этого с вами разговаривать захочет?

– Я им уже свое сказал! – Реваз взмахнул, как отрубил, рукой. – Серьезный человек приехал! Важный! А вы – как... не знаю кто... Не обижайся, слушай! Поедем назад, посидим, поговорим, скажешь, зачем приехал, а? Нехорошо, слушай! Не обижай! Нехорошо гостю хозяина обижать! Разговор есть, пусть будет разговор, извини за тех дураков...

– Ну хорошо, – изобразив «трудное раздумье», решил наконец Климов. – Поедем, действительно серьезно поговорить хотел.

– Садись, – Реваз услужливо открыл ему дверцу, – мы впереди поедем, чтоб никто не останавливал.

«Вот оно как поставлено здесь дело: когда Реваз едет, никто не должен его останавливать... – покачал головой Климов, трогая машину следом за развернувшимся „БМВ“. – Да полно, Москва ли это? Или какой-то заштатный грузинский городишко?» И повторил про себя мысль, возникшую при первом посещении «Багратиони»: «Все досконально известно про этих уголовников, а посадить не можем... За руку ж не поймали!»

Реваз должен был точно знать, зачем приезжал и почему требовал встречи с ним этот «важняк» из горпрокуратуры. По пустякам эти люди сами ездят только на задержания, причем не в одиночестве, а во главе группы захвата. Уж это знал на собственной шкуре старый «законник» Батурия. А если один приехал, это означает, что у него нет к Ревазу недоверия. Как же можно грубить? Ты узнай сначала, в чем дело...

Климов отказывался от застолья, но Реваз уговорил его на чашечку хорошего кофе по-турецки. От коньяка Климов категорически отказался: за рулем!

Батурия смотрел выжидающе, но не торопил гостя. И Климов начал рассказывать о том, как накануне Нового года нашли убитого телевизионного журналиста Морозова недалеко от дома, где тот проживал. И вот, изучая различные версии, следствие пришло к выводу, что причиной убийства вполне могла стать профессиональная деятельность Морозова.

Реваз внимательно слушал, не перебивая вопросами, и Климов по его реакции видел, что тот либо талантливо, по-актерски, скрывает, что знаком с Морозовым, либо действительно не знает, кто он такой. И слушает он тогда, считая, видимо, что это предисловие к чему-то, что должно его дальше определенно касаться. С одной стороны, это хорошо, а с другой – доигрывать партию надо было все равно до конца.