Пампа-блюз Лапперт Рольф
Кто-то трогает меня за плечо и легонько трясет. Пробуждение напоминает медленное всплытие на поверхность со дна глубокого теплого озера. Мой мозг — как лавка старьевщика в заброшенной деревне с табличкой «ЗАКРЫТО» на двери. Мне как раз снилось, будто я бегаю по огромному дому в поисках Карла, но все комнаты пусты.
— Бен?
Я не хочу открывать глаза. Но и бегать по дому из сна тоже не хочу.
— Бен. Просыпайся.
Рука трясет меня сильнее. Я узнаю голос. Лена. Лена, которая написала мне письмо. Пожалуйста, приезжай ко мне. Память возвращается. Карл на скамейке. Женщина с гигантскими сережками. НЛО по телевизору.
Боже мой.
Я натягиваю одеяло на голову.
— А ну-ка. Вставай.
Одним движением с меня срывают одеяло, еще одним — распахивают занавески. Я тону в лучах света. Я глотаю воздух, приоткрываю глаза и вижу Лену, сидящую рядом со мной на стуле, как медсестра у постели больного.
— Наконец-то. Идем.
Лена берет меня за руку.
Я не хочу вставать. Я еще не вполне проснулся, чтобы общаться с Леной, извиняться перед Карлом или узнать, как Йо-Йо оказался на территории женской тюрьмы и где сейчас Масловецки.
— Идем.
Лена встает со стула и тянет меня за собой.
Я топаю за ней, как дрессированный медведь в цирке. Легкий ветерок гуляет по дому, видимо, все окна и двери открыты. На кухне пахнет тостами и кофе. Рука у Лены теплая, и мне кажется, что по руке в меня перетекает ее энергия.
Когда я оказываюсь на веранде, я уже достаточно бодр, чтобы заметить, что перила больше не лежат на газоне. Что их починили, ну, или, по крайней мере, они снова стоят на своем месте. Не отпуская моей руки, Лена показывает на поле.
Я щурюсь от света и не верю своим глазам.
Карл с разведенными в стороны руками стоит на солнце. На нем его соломенная шляпа, широкие серые штаны, рубашка в болотно-зеленую и черную клетку и солнечные очки, которые он выиграл в «Бинго». С такого расстояния он похож на пугало. Но сегодня Карл никого не пугает. Скорее наоборот. Три маленькие птички прыгают по его рукам и клюют зерна из его повернутых кверху ладоней.
Свободной рукой я тру глаза. Даже без бинокля я вижу, что Карл сияет ярче солнца.
— Они прилетели десять минут назад, — шепчет Лена. Она кладет мне голову на плечо, и ее рука сильнее сжимает мою.
Мне требуется какое-то время, чтобы удостовериться в том, что происходящее не сон. Они действительно вернулись, почти через двадцать лет. Больше всего мне хочется подбежать к Карлу, обнять его и попросить прощения за то, что я сделал, сказать, что теперь проклятье снято и все будет хорошо. Но тогда птицы улетят, а я этого не хочу.
В гостиной звонит телефон.
— Наверное, Масловецки, — говорю я тихо.
— Иди, — говорит Лена, выпуская мою руку.
По пути в гостиную я хватаю с кухонного стола упаковку апельсинового сока и отпиваю глоток, прежде чем снять трубку.
— Шиллинг.
— Бен, это Хорст!
— Какие новости?
— Плохие. Йо-Йо опять в тюрьме, а Масловецки попал в больницу.
Через пятнадцать минут мы уже мчимся в Лениной машине в «Белую лошадь». Карл сидит на заднем сиденье и все еще сияет, как счастливейший из смертных. В погоне за Йо-Йо и тарелкой Масловецки попал в аварию, и вчера днем его прооперировали. Хорст говорит, что сломаны обе ноги и множество ушибов. На повороте машина съехала с дороги, упала в канаву, и ее только на следующее утро обнаружил какой-то мотоциклист. Операция прошла без осложнений, так что сейчас Масловецки уже в норме. Хотя в какой — непонятно.
Курт и Отто должны были привезти Масловецки в больницу все необходимое, но от волнения забыли половину. Пока Лена и Карл ждут в машине, я достаю из тайника ключ от бокового входа и прохожу в квартиру Масловецки, чтобы взять электробритву, очки для чтения, тапочки, банный халат и свежее белье. Когда я спускаюсь вниз, перед входом в «Лошадь» стоит грузовик с надписью «LUPERTZ AUTOMATEN» и Лена разговаривает с пузатым водителем, лысым парнем в бейсболке.
— Он привез музыкальный автомат! — кричит мне Лена издалека.
— Очень вовремя, — бормочу я и кладу пакет с вещами на заднее сиденье рядом с Карлом, который безмятежно листает журнал.
— Нужно, чтобы кто-нибудь расписался, — говорит водитель. — Покупка уже оплачена.
— Оплачена?
Водитель кивает.
— Если денежка на счете, «Люперц» долго не прождете!
Он, наверное, уже в стотысячный раз смеется над этими словами и подает мне папку с зажимом и ручку.
Я подписываю накладную, оставляю себе копию и кладу ее в карман, чтобы передать Масловецки. Может, его повеселит, что привезли музыкальный автомат. У меня нет ключа от передней двери, поэтому водителю остается только вкатить его на тележке внутрь через боковую дверь.
— Надо распаковать, подключить и проверить, — говорит он, когда автомат занимает место рядом со старым.
— Это обязательно? — спрашиваю я. — Мы очень торопимся.
— Мне нужно ваше подтверждение, что доставленный товар не имеет повреждений и работает нормально, — сообщает водитель. — Займет не более десяти минут.
— Ну, если иначе никак, — говорю я, начиная распаковывать новый автомат, пока водитель открывает старый и достает из него пластинки.
— А этот почему сломался? — спрашивает он, складывая пластинки с частотой вращения сорок пять оборотов в минуту стопочкой, как блины.
— Без понятия, — отвечаю я. — Я автомеханик.
В прошлом году, когда наша модель «Рок-Ола 1496 Эм-пресс» шестьдесят второго года выпуска начала частенько выходить из строя, Масловецки попросил меня глянуть на моторчик и электрику, но уже через пять минут я оставил попытки отремонтировать автомат. Без руководства по эксплуатации и запчастей нет смысла.
— Этот, хотя и отпахал несколько лет, был на капремонте и сейчас как новенький, — поясняет водитель. — Роскошный экземпляр, согласитесь?
— Он просто красавец, — говорит Лена, они с Карлом только что вошли и рассматривают новый автомат — «Вурлицер 3900 Американа», у которого вся механика скрыта за экраном для отображения названия композиции, так что теперь больше нельзя увидеть, как захват кладет пластинку на вращающийся диск и на нее опускается ручка с иглой.
— Через пять минут можем стартовать, — говорю я Лене, срывая с автомата последние куски защитной пленки.
— Без проблем.
Лена подводит Карла к столу и открывает его коробку.
Водитель снимает со стопки верхнюю пластинку, кладет ее в один из фиксаторов и включает автомат в сеть, после чего его внутренности оживают и начинают жужжать и светиться. Я сразу вспоминаю НЛО и то, как меня впечатлил его вид. Но потом у меня перед глазам всплывают образы Йо-Йо в камере и Масловецки на больничной койке, и восторг быстро улетучивается.
Водитель бросает монетку в отверстие и нажимает две кнопки. Через несколько секунд из автомата звучит «When a Man Loves a Woman» Перси Следжа.
— Отличная музыка! — смеется водитель и берет остальные сто девятнадцать пластинок, чтобы загрузить их в автомат.
Я помогаю ему и, когда мы заканчиваем работу, приношу из холодильника бутылку колы и вручаю ее ему вместе с десятью евро, которые он принимает только после бурного протеста. Мы вместе выходим на улицу, и я смотрю, как он садится в машину и уезжает. Только он скрывается из вида, подъезжает красная «Ауди», сворачивает на парковку и останавливается рядом со мной. Какой-то тип лет сорока в рубашке и пиджаке опускает стекло, снимает покрытые отражающим слоем солнечные очки и вынимает сигарету изо рта.
— Это Вингроден? — спрашивает он.
Я киваю.
— Вы знаете Йозефа Керна?
— А кому он понадобился?
— Мне.
— А вы кто?
Тип кривит губы, якобы изображая улыбку.
— Вольтер. Газета «Крембергер боте».
Он протягивает мне визитку.
— Его здесь нет, — говорю я.
— Знаю. Но может, вы знаете, где он живет.
— Что вы хотите делать в пустом доме?
— Осмотреться.
Прежде чем я успеваю ответить, к нам подъезжает белый микроавтобус и останавливается рядом с «Ауди». На раздвижной двери автобуса, из которого выходят худая блондинка и длинноволосый мужчина в джинсах и футболке, виднеется красно-черная надпись «TV NORDSICHT».
— Привет! — кричит мне блондинка, изображая сияющую улыбку. — Я Лиза Тешке, репортер. Вы местный?
Между тем ее коллега уже достал из багажного отделения камеру и пристраивает ее на плече.
— Нет, — отвечаю я и иду в направлении бокового входа.
Водитель «Ауди» выходит из машины и рассматривает «Пежо» Лены.
— У вас найдется для нас минутка? — кричит мне вдогонку женщина.
Я захожу в пивную, запираю за собой дверь и задергиваю занавески. В тусклом свете музыкальный автомат отсвечивает голубым и желтым. Песня доиграла. Кто-то стучит в дверь.
— Мы всего лишь хотим задать несколько вопросов! — кричит женщина.
— Кто это? — спрашивает Лена.
— Твоя коллега.
— Коллега?
— Журналистка.
— Я же говорила тебе, что я не журналистка.
— Но ты мне пока не сказала, кто ты. И что ты здесь делаешь.
Я приоткрываю занавеску и выглядываю наружу. Тип на «Ауди» как раз фотографирует «Белую лошадь». Снова раздается стук в дверь, потом под нее просовывают визитку. Я поднимаю карточку и выбрасываю ее вместе с первой в помойное ведро за стойкой. Я бы сейчас с удовольствием открыл пива, но вместе этого наливаю стакан яблочного сока для Карла.
— Бен, пожалуйста, подойди сюда.
Лена подсела за стол к Карлу и серьезно смотрит на меня. Не знаю почему, но я побаиваюсь услышать то, что она собирается мне сказать. И все же сажусь напротив нее на стул и ставлю перед Карлом сок.
— Ты хочешь знать, почему я здесь? — спрашивает Лена.
Я киваю, рассматривая значки и буквы, вырезанные за все эти годы посетителями на столешнице.
— Ну… Не понимаю, с чего вы взяли, что я журналистка. Это не так. Я ищу моего отца.
Я смотрю на Лену.
— Твоего отца? Здесь?
Лена пожимает плечами и делает такое лицо, будто и сама понимает, что в ее слова трудно поверить.
— Погоди-ка… Так вот зачем ты вломилась в квартиру Масловецки? Значит, он твой…?
Я открываю рот, но не могу произнести ни звука.
— Я не знаю, — говорит Лена. — Пока не знаю. Я нашла несколько его волосинок в ванной и отдам их на экспертизу.
Я разражаюсь смехом.
— Волосинки? Для анализа ДНК?
Лена кивает с серьезным видом.
— Почему же ты не спросила его напрямую?
— Бесполезно. Большинство потенциальных кандидатов о своем счастье даже и не догадываются. И вообще, я сначала хочу поближе узнать человека, а уж потом решу, стоит быть его дочерью или нет.
— А что, есть много кандидатур?
— Трое. Моя мама… никогда не скучала в одиночестве.
Лена делает глубокий вдох и царапает руку, пока на ней не появляются покраснения.
— Она довольно много пила и часто заводила романы на одну ночь. И явно время от времени пренебрегала последствиями.
— Твоя мама встречалась с Масловецки?
— Не то чтобы встречалась. А если и встречалась, то недолго. Но этого хватило.
Я встаю и делаю несколько шагов. Масловецки — отец Лены. К такому надо привыкнуть, v — А почему ты просто не спросила у мамы?
— Она умерла в феврале, — отвечает Лена так тихо, что я снова сажусь к ней за стол. — Лейкемия. Очень редкая форма. Врач даже статью про ее ненормальную кровь написал. Для научного журнала.
Какое-то время я молчу.
— А раньше? — спрашиваю я потом. — Я имею в виду, до всего…?
— Когда я была маленькой, я несколько раз спрашивала ее об отце, но она отвечала, что не знает. И я перестала задавать вопросы.
— А когда ты повзрослела?
— В восемнадцать я ушла из дома. Мама никогда не жила на одном месте дольше года. Постоянно меняла работу, квартиры. И я не выдержала. Уехала в Берлин и посылала ей открытки ко дню рождения, Дню матери и на Рождество и иногда звонила. Она не сказала мне, что больна. Я узнала, когда она уже три недели находилась в больнице. Она так ослабла, что не могла говорить. Я сидела у ее кровати до самой ее смерти. Ровно двадцать три дня.
Я не знаю, что сказать или сделать. Лена смотрит на меня. Ее губы стали узкими, словно она старается выдавить из себя улыбку. Мы одновременно протягиваем руки и хватаемся друг за друга. В этот момент происходит нечто невероятное и очень важное. Карл перестает рвать бумагу и кладет свои ладони поверх наших. Одну ладонь — на мою руку, другую — на Ленину. И мы еще долго так сидим и крепко держимся друг за друга. Снаружи ездят автомобили, время от времени какие-нибудь журналисты стучатся в дверь.
Мы не обращаем на них внимания.
Даже когда звонит телефон, мы не двигаемся с места. Хотя Карл вздрагивает, он не убирает руки.
— Наверное, это Хорст, — говорит Лена после пятого звонка. — Или Вилли.
Я медлю, но потом встаю, иду к стойке и снимаю трубку телефона, висящего на стене.
— Да?
— «Норд-Ост курьер», Граф говорит, — сообщает мужской голос. — С кем я разговариваю?
Я жму на вилку, пока в трубке не раздается длинный гудок, оставляю трубку висеть на шнуре и возвращаюсь за стол. Карл отпивает сока и снова принимается за журналы. Лена смотрит на меня, улыбается, и я улыбаюсь ей в ответ. Музыкальный автомат тихонько светится.
— А как ты вышла на Масловецки? — спрашиваю я. — И на остальных кандидатов.
— Отняла от дня рождения девять месяцев. Ну, и письма с фотографиями, конечно. Когда родители Масловецки уехали отсюда, они поселились в Люнебурге. Где тогда жила мама. Она работала там секретаршей в страховой компании. Масловецки приехал навестить родителей. И моя мама врезалась на велосипеде в его машину. По своей вине. Она не пострадала, зато Масловецки пригласил ее на ужин.
— Откуда ты все это знаешь?
— Последним маминым пристанищем стал Киль. После ее смерти я разбирала вещи в ее квартире и нашла письма и фотографии. И ее дневники.
— Почему твоя мама не общалась с твоим отцом? По поводу алиментов и тому подобного.
— Может, она и сама не знала, кто именно мой отец. Или больше не хотела иметь с ним дела.
— Есть фотографии, где они с Масловецки вместе?
Лена смеется.
— Да. Играют в гольф. Он стоит позади нее и ставит ей удар. Но я думаю, на самом деле он просто ее обнимает.
Я смотрю на Лену. Она все еще смеется. Но потом становится серьезной.
— Что? — спрашивает она и морщит лоб.
— Ничего.
— Ты смотришь, его ли у меня глаза? И нос?
— Нет… Да. Может быть.
Мысль о том, что Лена может оказаться дочерью Масловецки, кажется мне абсурдной. Я опускаю глаза и упираюсь взглядом в столешницу. Кто-то вырезал на дереве слово ВЕЧНОСТЬ.
— У тебя остались еще вопросы?
— Когда ты точно будешь знать, он или нет?
— Я отправила волосы в лабораторию. Через две-три недели придет ответ.
— А два остальных кандидата?
— Первый точно не он. К счастью. Он банкир и жуткий урод. Масловецки по очереди второй.
— Пятьдесят на пятьдесят, — бормочу я.
Лена кивает.
Я провожу кончиком пальца по извилистой канавке, которая напоминает русло реки и ведет от края столешницы к ее середине, впадая в большое озеро-пятно, оставшееся после пожара. А потом собираю все свое мужество и смотрю Лене в глаза, совсем не такие, как у Масловецки.
— Почему ты написала мне это письмо?
— Я уже решила, что ты никогда больше о нем не спросишь. Письмо было проверкой, Бен.
— Проверкой? Чего?
— Проверкой на зрелость, — отвечает Лена. — Знаю, что поступила подло. Но тебе всего шестнадцать…
— Через пять месяцев будет семнадцать, — перебиваю я.
Лена улыбается.
— Ладно, тебе почти семнадцать. Я просто хотела посмотреть, как ты отреагируешь. Сможешь ли ты все бросить: учебу, твою жизнь здесь. Сможешь ли избавиться от Карла и оставить его в беде. Или нет… Или ты взрослый.
— Ну и как — я провалился?
— Почему? Нет. Ты молодец. Ты вернулся. Или нет?
— Но я сдал Карла.
— Всего на день. Но потом передумал. Хотя в Мерано тебя ждала я.
— Ничего ты не ждала.
— Но ты же не знал.
Некоторое время мы молчим. Карл нашел в журнале страницу, на которой изображен большой кусок неба.
— Как ты узнала, где Карл? — спрашиваю я Лену.
Лена встает.
— Ну, здесь поблизости не так-то много домов престарелых.
Она идет к музыкальному автомату, бросает в него монетку и нажимает две кнопки. Механизм жужжит, и звучат первые такты песни «Songbird» группы «Fleetwood Mac». Масловецки утверждает, что играл с их менеджером в гольф, когда еще был профессионалом, но никто не знает, правда это или нет.
Лена делает мне знак подойти. Я встаю и иду к ней.
— Я должна тебе кое-что сказать.
Лена берет мою руку.
— Мне не девятнадцать. А двадцать. И четыре месяца.
Потом она целует меня.
И мы танцуем.
Год спустя
Я все еще здесь. В Вингродене, у черта на куличках. Моя мать так и мотается с гастролями по Европе, а я сижу с дедом. Но кое-что все же изменилось. Например, я перестал ненавидеть свою жизнь. Не буду утверждать, что я абсолютно счастлив, мне кажется, таких людей вообще мало. Мне сейчас семнадцать лет и семь месяцев. То есть я на три года и девять месяцев младше Лены. Через пять месяцев мне исполнится восемнадцать, и я стану взрослым по закону. Я с большим трудом сдал выпускной экзамен и теперь могу называться садовником. Самое смешное, что я работаю по специальности. Развожу розы. То есть мы разводим розы — Карл и я. Но обо всем по порядку.
Как только закончилась песня «Songbird» группы «Fleetwood Мае», Лена, Карл и я отправились в Кремберг в больницу к Масловецки. Репортер, женщина и оператор с телевиденья куда-то испарились, зато по главной дороге мимо нас проехала машина с крупной надписью «RADIO OSTWELLE» на борту. Масловецки действительно сломал при аварии обе ноги, но все остальное у него было цело. В его палате стоял телевизор, постоянно работавший без звука, потому что Масловецки караулил репортаж об НЛО и Йо-Йо. Он был сильно огорчен из-за случившегося и чувствовал угрызения совести, но стоило нам рассказать ему о журналисте и телевизионщиках, он сразу оживился, несмотря на действие обезболивающего, и начал строить новые планы.
Масловецки скоро поправился и вернулся к привычной жизни. Правда, после аварии он ходит с палочкой, но я думаю, что это он для создания романтического образа. Его «Вольво» серьезно пострадал, даже я не смог ничего сделать. Поэтому теперь Масловецки ездит на «Мерседесе 250 CЕ» шестьдесят шестого года выпуска, который я для него отремонтировал. Корпус автомобиля покрыт темно-синим лаком и усеян серебряными звездами. Передние дверцы и крышку багажника украшают изображения НЛО, а на капоте золотыми буквами выведено: «ВИНГРОДЕН СВЯЗЫВАЕТ НАВСЕГДА». Та же надпись повторяется на всех окрестных дорожных указателях. Кроме того, существуют футболки, чашки, открытки, наклейки в машину и брелоки для ключей с такой же надписью, и все это — затея Масловецки, первая из всех его затей, которая сработала.
А началось все с Анны и Йо-Йо. После смерти Георгия и приземления Йо-Йо во дворе тюрьмы они оба некоторое время провели под следствием. Вскоре эксперты подтвердили, что Георгий страдал психическим расстройством и, с большой степенью вероятности, сам нанес себе смертельные ножевые ранения. Окончательные доказательства были найдены в ящике в сарае в саду. Там наряду с фотографиями, открытками, рисунками, птичьими перьями, старыми картами и книгами на русском языке хранилась целая стопка прощальных писем. В них неразборчивым почерком, по-русски Георгий писал, что он просит прощения за все, что совершил на войне, и что он больше не хочет жить, хотя и любит Анну. Анну освободили из тюрьмы, она вернулась в Вингроден, снова открыла магазин и продолжает подстригать жителей деревни.
Йо-Йо выпустили через неделю. Масловецки удалось убедить адвоката, что его приземление в тюрьме не являлось попыткой освобождения заключенной, а стало следствием технической неисправности и невероятного совпадения.
Но Йо-Йо все равно стал героем. В каждом интервью после освобождения он рассказывал, как сильно любит Анну. СМИ использовали его историю и превратили ее в сказку, полную переживаний, тоски и романтики. Чтобы увеличить тиражи и повысить рейтинг, они преподносят приземление во дворе женской тюрьмы не как случайность, а как знак судьбы. И утверждают, что направление полета определяли не ветер и погода, а стремление Йо-Йо оказаться рядом с возлюбленной. Значительный процент читателей и зрителей был готов поверить в такую абсолютно безумную и невероятную, трогательную до слез версию. Из Анны и Йо-Йо сделали идеальную пару быстрее, чем они успели стать парой сами. Когда они поняли, что больше не выдержат всей этой шумихи, они приняли приглашение одной строительной компании, отправившей их в свадебное путешествие и поселившей их в номер для новобрачных в своем отеле на Тенерифе.
Масловецки не хотел, чтобы Анна и Йо-Йо уезжали из Вингродена, потому что имел на них виды. Но помешать им упаковать чемоданы и исчезнуть на неопределенное время он не смог. Когда они улетели, одна из газет написала, что пара тайно расписалась здесь, в Вингродене. Хотя это было не так, статья натолкнула Масловецки на мысль об организации свадьбы. Он взял кредит и отремонтировал все номера в «Белой лошади». Мы всей компанией, включая меня, помогали ему, клали новый паркет и кафель, установили джакузи, музыкальные центры и превратили все потолки в светящееся звездами ночное небо. Теперь в гостинице пять номеров для новобрачных, а в пивной создан музей, где выставлены планы и макет НЛО, а также вывешены в рамочках газетные вырезки про Анну и Йо-Йо. Ну и, разумеется, в музее подают еду и напитки. Курт и Хорст работают официантами, Вилли отвечает за номера, Альфонс играет по желанию гостей на аккордеоне, когда музыкальный автомат молчит. Отто стоит за стойкой. Его жена послала своего дизайнера из Золингена и вернулась к мужу. Хильтруд работает в «Лошади» поварихой и следит за тем, чтобы Отто не забывал бриться и расчесываться и хорошо питался. Она рассказала мне по секрету, что хочет еще раз выйти замуж за Отто. Но пока это тайна. На его день рождения она испечет торт и спрячет в куске именинника кольцо, а потом протянет ему свою руку. Жду не дождусь, когда увижу лицо Отто.
С тех пор как в Вингродене стало можно регистрировать браки, под навесом фургончика Йо-Йо расписались сто четырнадцать пар. К нам приезжает много влюбленных и уже женатых людей, которые хотят повторить друг другу снова свои обещания. У нас справляли свадьбы пары из Австрии, Швейцарии, Голландии, Италии и Швеции. Одна пара даже приехала сюда из Японии, ребята расписались, провели ночь в «Лошади» и улетели в Рим. Оказывается, они прочитали про нас в японской газете.
Масловецки держится в тени. Он заботится о том, чтобы поток брачующихся, вдохновленных историей Анны и Йо-Йо, не иссяк. Он подкидывает СМИ новости, реальные и выдуманные истории о самой известной паре Германии, печатает проспекты, снимает рекламные ролики и выкладывает их в Интернет, придумывает новые виды сувениров и развлечений, добивается в суде возвращения оригинала летающей тарелки в Вингроден и планирует снова открыть стеклодувную фабрику и новый отель рядом с ней. Одна из последних идей — снести дом Анны и воздвигнуть на его месте памятник Георгию и жертвам войн. Анна все равно ни разу не заходила в дом после смерти Георгия, и каждый раз, когда я проезжаю мимо их дома, мне становится не по себе.
Иногда я беспокоюсь за Масловецки, потому что он может надорваться от своих проектов. Но потом я вижу его в конторе, полного энергии и жажды действий, делающего десять дел одновременно, и сразу успокаиваюсь, понимая, что сейчас у него все просто отлично. Он мечтал спасти нашу дыру от исчезновения и превратить ВРОДЕ НИГДЕ в Вингроден. И у него получилось. Понятия не имею, сколько еще продлится эта история со свадьбами и надолго ли наш городок задержится на картах страны. Но я знаю наверняка, что нельзя отказываться от своей мечты.
Я дострою мой автобус и поеду в Африку. Я увижу места, где работал мой отец и где он погиб. Возможно, перед поездкой я смогу поработать где-нибудь в автомастерской. Может, приехав в Африку, я задержусь там и посмотрю континент. Конкретных планов у меня пока нет. Есть только один: отправиться туда.
Сейчас я занимаюсь садоводством. Мы с Карлом разводим розы и поставляем их для свадебных церемоний. Дела идут хорошо. Мы предлагаем четыре цвета на выбор: красный, розовый, желтый и белый. Идея выращивать в Вингродене розы, разумеется, принадлежит Масловецки. Поначалу она мне совсем не понравилась, но потом мы посадили первый сорт, и он стал хитом продаж. Не могу сказать, что подрезать розы мне теперь больше нравится, чем менять прокладки головки цилиндра, но работа не самая плохая. Чтобы работать по всем правилам, парни, Карл и я привели сад в порядок. Масловецки и моя мама дали нам денег в долг на срочные работы. Теплица сейчас как новенькая, и мне даже удалось отремонтировать и выкрасить в белый цвет веранду.
Карлу работа на свежем воздухе идет на пользу. Из него теперь, конечно, не самый большой помощник, и в какие-то дни он просто сидит рядом и наблюдает за мной. Такие дни я еще год назад называл плохими, но сегодня я иначе смотрю на вещи. Мне нравится проводить время с дедом, и я думаю, ему со мной тоже. С тех пор как вернулись птицы, Карл как-то изменился. Ничего особенного, такого, что могли бы заметить люди, мало знакомые с ним. Но я вижу, что он стал более открытым, по крайней мере, он больше не кажется мне таким нелюдимым, как в прошлом году. Стены в его комнате обклеены до самого верха, и ему необходимо было новое занятие. Я надеялся, что он вытащит на свет божий свою коллекцию марок или вспомнит о том, что когда-то плел корзины и вырезал из дерева фигурки. Но Карл, разумеется, выбрал то, где он может хорошенько обляпаться. Он рисует. Прошлой осенью он обнаружил в комоде коробку с акварельными красками, принадлежавшую Сельме. И теперь в хорошую погоду он сидит в саду под пляжным зонтиком или на веранде, а если день выдался холодный или дождливый — за кухонным столом и рисует все, что видит, например, облака, или чашку, или собственные тапочки. Карл не слишком хорошо чертит и рисует, но он очень старается изобразить вещи максимально точно. С каждой картиной размером с почтовую открытку Карл возится основательно, будто хочет как следует вникнуть, что такое чашка или тапочки.
Когда Карл рисует, он что-то невнятно мурлычет себе под нос, а иногда даже тихонько поет, вспоминая какие-то песни, которые я никогда в жизни не слышал. Его любимая песня — «Колодец у ворот», он знает наизусть три куплета. Так что с Карлом не соскучишься.
Лена вот уже десять месяцев, одну неделю и четыре дня как в Англии. Она нашла своего отца. После того как волосы Масловецки прошли тест в лаборатории и выяснилось, что его кандидатура отпадает, Лена возобновила поиски. Прошлой зимой, перед самым Рождеством, она его нашла. Ему пятьдесят четыре, он женат на англичанке, у него есть еще одна двенадцатилетняя дочь, и работает он в правовом отделе «Би-би-си» в Лондоне. Чтобы заполучить его волосы, Лена подкралась к нему сзади на автобусной остановке, отрезала пучок и убежала. Мы созваниваемся два-три раза в неделю, и она рассказывает мне про Хольгера, Миранду и Люси — троих посторонних для меня людей, вдруг ставших ее семьей. Иногда ее просто распирает от счастья, а иногда она кажется мне задумчивой и рассеянной, но я думаю, в ее ситуации это нормально. Она пока не знает, сколько пробудет в Лондоне, но это тоже не проблема.
У меня есть время.
Я умею ждать.
Я хочу поблагодарить:
Феликса Шлаттера, владельца отеля «Ведина» в Гамбурге, где в номере «Вилбур рум» я шесть недель подряд писал эту книгу. Феликс, tu es ип vrai ami! Ты настоящий друг!
Доктора Герду и Ангелу Шэфэр, в имении которых в Ландсдорфе (Мекленбург — Передняя Померания) я как стипендиат программы «Sinecure Aufenthaltsstipendium» провел апрель, май и июнь и посвятил апрель написанию последних ста двадцати страниц настоящей книги. Спасибо за покой, вдохновение и овец, которые ежедневно напоминали мне об Ирландии!
Дорис Цандер, которая уже давно прочитала эту историю. Надеюсь, она тебе понравится и в такой форме!
Зорана Дрвенкара за телефонные разговоры, электронные письма, книги, DVD и бог знает что еще, что курсировало между нами, пока я писал эту книгу. Cheers, mate! Спасибо, друг!
Сьюзан Джордж за то, что прочитала и похвалила. Да и просто так.
Как всегда, моих родителей. За все. Я люблю вас!
Читать бесплатно другие книги:
