Весенний подарок (сборник) Тронина Татьяна

Глава 2

Дискриминация по половому признаку

Прошла неделя, началась другая, но ничего не менялось в жизни Наташи Кривцовой. Казалось, совершенно напрасно с многозначительно-загадочным видом ходила она вокруг Жужи – та упорно этого не замечала и не сообщала, когда же состоится Наташино знакомство с ее другом детства. Вид у Жужищи был какой-то отсутствующий – как, впрочем, и всегда, когда она что-нибудь придумывала. Это Наташа Кривцова хорошо знала. Поэтому не торопила ее и не спрашивала: «Так когда же ты меня познакомишь со Стивом, Жужа?!» Хотя ей очень не терпелось это сделать! Раз вид задумчивый, успокаивала себя Наталья, значит, наверняка Жужа разрабатывает план, как лучше обставить их со Стивом встречу.

Так две недели и пролетели. Наташа устала ждать, переживать и надеяться.

Поэтому в понедельник перед началом занятий она, взволнованно дыша, подлетела к Жуже и спросила:

– Ну, как?!

– Нормально, – улыбнулась Жужа.

– Ну? Где? Когда? – Лицо Наташки пылало, можно сказать, она в буквальном смысле слова сгорала от нетерпения.

– Там же, – ответила Жужа. – В пятнадцатом кабинете. Сейчас.

– Да-а-а? – удивилась Наташа, тут же начиная размышлять, почему именно в кабинете русского языка и литературы Жужа решила устроить ее свидание со Стивом. Ей казалось, что место выбрано по меньшей мере не самое удачное, а по большому счету вообще не в кассу. Сейчас урок начнется, все однокласснички в кабинет влетят, а Наталья будет, как дура, со Стивом знакомиться…

– Конечно, – снова улыбнулась Жужа. – Как обычно. Ну, пойдем скорее!

И она потянула Наташу за руку.

– Погоди, – остановилась Наталья.

Что-то тут было не так.

– Что? – остановилась и Жужа.

– Что будет-то сейчас? – осторожно спросила Наташа.

– Как обычно, Кривцова, русский… – ответила Жужа и с наигранной укоризной покачала головой. – Забыла, что ли? А еще говорят, что я рассеянная!

С этими словами Жужа широко улыбнулась, подхватила Наташу под руку и потянула за собой – потому что в раздевалку, где они разговаривали, прибывал народ, так что лучше было там не толкаться и не мешать снимать плащи и куртки.

Все стало ясно Наташе Кривцовой. Жужа и не собирается никого с ней знакомить. С человеком, который периодически пребывает в такой прострации и ничего не помнит, каши не сваришь. А рассеянность Жужи была всем хорошо известна.

«Забыла Жужка – это точно. Забыла, – поняла тогда Наташа. – Надо самой ковать удачу! Действовать. А Жуже нужно как-нибудь по-хитрому напомнить про ее обещание».

Как-то на большой перемене Жужа стояла перед окном в почти опустевшем классе и смотрела на улицу. Ветер упрямо драл с дерева последние листья – а они цеплялись за ветки, отбивались от него. «Нет, нет, нет! – казалось Жуже, кричали они. – Мы еще тут повисим! Мы – это лето!»

Жужа только хотела было расстроиться, что лето кончилось и ждать нового теперь о-го-го сколько… Но услышала за спиной всхлип.

Девочка обернулась и увидела, что Наташка Кривцова прилегла на парту, накрылась своей сумкой и рыдает.

– Ты чего, Наташка? – бросилась к ней Жужа.

Наташка вынырнула из-под сумки, взором страдающей лани окинула Жужу, с бульканьем втянула носом воздух и снова хлопнула сумку себе на голову. Плач раздался еще более громкий. Да, если уж Кривцова страдала, то на всю катушку.

– Ну что случилось-то, а? – Жужа плюхнулась на соседний стул и попыталась оторвать от Кривцовой сумку. – Ну скажи, ну чего ты, ну?..

Такого длительного нуканья никто бы не выдержал, а потому Наташка басовито протрубила, заглушая Жужины «ну-ну»:

– Все плохо! Все пропало!

Воры и бандиты! – вот что тут же пришло в голову Жуже. Они орудуют в школе – и Кривцова уже стала их жертвой!

– Что у тебя пропало? Что украли? Где? У нас в школе? – Фантазия уже рисовала Жуже страшные картины преступлений.

Кривцова хмыкнула из-под сумки.

– Ничего не украли. Все просто плохо.

Во-первых, плохо и неудобно ей было прятаться под сумкой. А потому Наташка отбросила ее и трагическим голосом заявила:

– Меня, Жужа, в театральный кружок не взяли. Вот.

Да, это плохо, когда куда-то не взяли. Это Жужа по себе знала – ведь родители никогда не брали ее с собой, разъезжая по стране и зарубежью. Разве что на моря – что, конечно, хорошо, но не считается. Это же не по делу…

Жужа совсем ушла в мысли о родителях и своих обидах на них, поэтому не услышала начала Наташкиного страстного монолога:

– …Да, вот так вот и сказали, представляешь? А я так хочу записаться в артисты!

– А там было прослушивание? Кастинг? И ты его не прошла? – тут же включилась в разговор Жужа, которая от своего друга детства знала много из жизни артистов. К тому же тем самым ей хотелось попытаться выяснить, что же Наташка говорила в самом начале…

Но та, смахнув на сумку последнюю слезу, недовольно фыркнула:

– Какой кастинг? Ты разве не слышишь, что я тебе говорю? Меня не взяли только потому, что я девчонка! Да! А не мальчишка!

– Ты уверена? – удивилась Жужа.

– Да! – От кривцовских слез не осталось и следа: все они или разлетелись в разные стороны, или испарились от горячего гнева хозяйки.

– Так и сказали?

– Да.

– Ну, ты это… Ну, не расстраивайся… – Жужа даже не знала, что и сказать.

– Сама не расстраивайся!

– Да я и не…

Наталья Кривцова покраснела и снова собралась рыдать.

Класс начал наполняться учениками – закончилась перемена. Жужа схватила за рукав Кривцову, подцепила за ремешок ее многострадальную сумку и, пока учительница не пришла, выскочила с коридор. Наташка явно с удовольствием бежала за Жужей следом – до самого тупика в конце коридора. Там на переменах обычно всегда собирались те, кто хотел посекретничать.

– Все, Кривцова, – перевела дух Жужа, удобно устраиваясь на полу. – А теперь давай по-нормальному рассказывай.

Недалеко от Жужиной школы находился Дворец детского творчества. Кружков там было видимо-невидимо. И в том числе детский театр. Существовал он уже много лет. Спектакли там ставились очень интересные – такие, что даже на конкурсы и гастроли театр ездил их показывать. Именно туда и приспичило пойти записаться Наташе Кривцовой. Была она девушка симпатичная, бойкая, голосом обладала громким, стихи запоминала легко. Об этом она и заявила руководителю театра, когда пришла туда проситься. Для компании она взяла с собой подружку Гулю – во всех смыслах девчонку мало выдающуюся. Взяла для контраста: Гуля, решила Наташка, в театральном кружке не понравится, а она уж точно на этом контрасте произведет впечатление. Гульку отбракуют, а ее возьмут.

– Пойдем, Гулька, ты же талант! – уверяла Наташка Гулю, которая смертельно боялась с самого первого класса записаться в какой-либо кружок, даже в кройки и шитья или «Юный любитель кактусов». – Ты поешь хорошо, и фигура у тебя балетная! Такие на сцене всегда востребованы!

Если похвала ее хорошему пению не произвела на худосочную Гулю должного впечатления, то оценка фигуры как «балетной» попала в точку. Так что в один прекрасный день, специально намеченный для этого будущей артисткой, обе девочки заявились в театральный кружок.

Как там было замечательно! Настоящий бархатный занавес, скрывающий сцену, ряды кресел, полумрак… На стенах большие фотографии со сценами из разных спектаклей, специальные осветительные приборы в дальних углах…

В большой комнате за сценой, куда привели Наташку и Гулю ребята, обнаружившие их бродящими по зрительному залу, было еще интереснее. Из шкафов торчали настоящие театральные костюмы, тут и там стояли бутафорские клумбы с цветочками, симпатичные витые заборчики, на столах лежали мечи в ножнах и без, деревянные кинжалы, издали очень похожие на настоящие, короны и скипетры, поддельные яблоки, вееры, пластмассовые кости, маски и многое другое.

Наталья, стараясь не отвлекаться на всю эту прекрасную дребедень, с интересом рассматривала девчонок и пацанов, которые занимались кто чем: кто что-то мастерил, кто на пару или в одиночку разучивал какие-то движения, кто переписывал текст в тетрадку. Среди них было даже несколько знакомых – и из Наташкиной школы, и из соседней, двадцать восьмой. С кем-то из них она успела даже поздороваться.

А с руководителем кружка – Викторией Кирилловной, как заранее узнала Наташка, ей пришлось говорить одной. Трусиха Гуля как уткнулась взглядом в лежащие на дальнем стуле полосатые брюки с пришитым к ним лисьим хвостом, так и не смотрела больше ни на кого и ни на что. Впрочем, Наталья, приглашая Гулю в напарницы, на другое поведение с ее стороны и не рассчитывала…

– К сожалению, девочек мы сейчас в наш театр не принимаем, – улыбнувшись, сказала режиссер театра Виктория Кирилловна.

– Как? Почему? А мальчиков? Мальчиков берете? Или никого не берете? – Наташка сразу растерялась, а потому затараторила быстро-быстро.

С этой осени в театре начали репетировать новую пьесу. Ее долго разыскивала Виктория Кирилловна. В ней действовала целая куча принцесс, королев, волшебниц и русалок – и все это специально для того, чтобы занять в спектакле всех девочек, которые были в составе детского театра. А было этих девочек раза в четыре, если не в пять, больше, чем мальчиков. На каждую роль приходилось по две, а то и по три исполнительницы. И все равно, даже в этой многолюдной и перенаселенной пьесе ролей, пусть самых маленьких, всем девочкам не хватало. Ну не выгонять же их? Виктория Кирилловна даже на роль стражников утвердила девчонок: она приклеивала им пышные усы и заставляла говорить грубыми голосами.

Так что уж какие там новенькие?

И тем не менее девочкам талантливым были бы рады всегда. Ведь хороших артисток на главные роли не хватало. Хоть в принцессы рвались все, Виктория Кирилловна проводила жесткий отбор. Так что на некоторые роли исполнительниц еще не было. И потому репетировали пока другие сцены – те, в которых эти персонажи не были задействованы.

Об этом и рассказала Виктория Кирилловна скисшей претендентке Кривцовой и безмолвной Гуле, которая продолжала прикидываться ветошью…

Это же самое поведала Наташка Жуже.

– …На некоторые роли никого нет, понимаешь?

– Ага, – кивнула Жужа. – Понимаю. Есть шанс.

– Шанс-то есть. И есть способ попасть к ним в театр, – вздохнула Наташка. – Это Кирилловна сама сказала. Способ простой. Но трудноосуществимый.

Выдав такое труднопроизносимое слово, она многозначительно посмотрела на Жужу.

– Ну?

– Чего – «ну»? Если девочка хочет записаться в театральный кружок, она должна привести с собой мальчика, который тоже в этот кружок ходить будет! – подняв палец вверх, точно колдунья заклинание, произнесла Наташка. – Это так мне на прощанье руководительница сказала.

А она, в смысле Виктория Кирилловна, действительно придумала такую меру регулирования наплыва девочек в театр и в то же время привлечения в него мальчиков.

– Дискриминация! – услышав об этом, воскликнула Жужа. Она была активной противницей всякой несправедливости, поэтому история с Наташкой-артисткой и тем, что ее в театр не взяли по половому признаку, очень и очень Жужу заинтересовала и взволновала.

– Вот и я говорю! – охотно подтвердила Наташка.

– Ты хоть там возмутилась? – с жаром воскликнула Жужа. Уж она бы обязательно возмутилась.

– А толку-то? – хмыкнула Наташка. – У них там свои порядки. И ничего не попишешь… Слышишь, я что придумала, Жужка… Ты ведь можешь подговорить кого-нибудь из наших пацанов, а? Чтобы они со мной… Ну, в общем… Записались в кружок, а?

– Я – подговорить? – опешила Жужа.

– Ты… Ты же с ними нормально, – подхалимски улыбнулась Наташка. – Они ж у нас дикие. Ну и ты тоже… Я хотела сказать, ты вроде с некоторыми более-менее общаешься…

– Я?

– Ты, – без тени сомнения на лице кивнула Наташка. – Да. Поговори, а? С Репником, с Бушуевым, ну, или с Костиком Поплаковым? О, точно! Поплаков забитый, давай его заставим, а, Жужа? К стенке припрем, очки отнимем, скажем: пока ты не сходишь с нами в кружок…

– Это шантаж!

– Но так ради искусства! Ты же любишь искусство, а? – Наташка умела давить на нужные педали в душах людей.

– Чего – «ради искусства»? – буркнула авантюристка Жужа, уже практически сдаваясь. – Ради искусства давай их как-нибудь по-другому попросим.

– Так давай, Жуженька, проси! – обрадовалась Наташка, подскочила, заставила встать с пола и Жужу, обняла ее и даже бросилась целовать от избытка эмоций.

Жужа увернулась, метнув в Кривцову ее сумку.

– Пошли на урок, – скомандовала она. – А на перемене я к кому-нибудь из ребят подъеду.

И всю литературу напролет придумывала, что бы такое мальчишкам сказать, чтобы они захотели вдруг в театр записаться…

Но все усилия Жужи оказались напрасны. Ни один одноклассник, даже тщедушный недоросток Поплаков (под угрозой быть избитым двумя мощными девчонками и остаться без очков) не захотел идти с Наташкой записываться в театральный кружок. Димке Репнику Жужа вообще денег пообещала (Наташка жертвовала на это все свои сбережения и обещала еще домой за деньгами сбегать).

– Да че я – больной, что ли? – отмахиваясь от Жужи, произнес Димка. – Я артистом быть не хочу. Позориться только.

Остальные говорили примерно то же самое – или ссылались на занятость в спортивных секциях, особую стеснительность или на свои непрезентабельные внешние данные (тут уж все явно прибеднялись – но чего не сделаешь ради свободы?). И ни один обормот не хотел проявить себя рыцарем, чтобы спасти гибнущий во цвете пышный талант артистки Натальи Кривцовой и дать ему возможность проявить себя на театральных подмостках…

Жужа и Наташа даже до ребят из других классов добрались, даже младшеклассников за воротники прямо в коридоре хватали – но все без толку.

– Неужели в нашей школе ни одного артиста нет? – недоумевала Кривцова, готовая заплакать.

– Те ребята, которые хотели на сцене позориться, давно уже в этом театре, – резонно заметила Жужа.

Ей было жалко Кривцову – уж что-что, а расстраивалась она по-настоящему. Видно, очень хотела в артистки.

А мечты у людей должны исполняться – считала Жужа…

Что ж это за пацаны такие? Вот пентюхи. И правда, Наташка говорит, дикие. Степку бы попросить – он-то сам артист, он не дикий. Степка бы помог обязательно. Но он в кружок записаться не сможет – потому что уже и так занят по самую маковку.

Жуже, когда она об этом вспомнила, даже стыдно стало: за все это время она ни разу даже не удосужилась прийти посмотреть, как Степан играет. Он ведь приглашал, а Жужа как-то игнорировала этот вид искусства, ее больше изобразительные формы интересовали. В кино да, в кино и в сериалах она Степку с удовольствием посмотрела – не отходя далеко от компьютера, переползая лишь к телевизору… К тому же сейчас Степка уехал куда-то, кажется, опять сниматься.

Все это она вспомнила, размышляя над Наташкиной проблемой.

Но азарт уже захватывал Жужу: загоревшись какой-то идеей, она не могла остановиться, пока не воплощала ее в жизнь. И чем больше трудностей и препятствий возникало, тем интереснее Жуже было!

Кривцову обязательно возьмут в театральный кружок! Да! Потому что…

– Все, Наташка. Я придумала, что надо будет сделать, – уверенно заявила она. – Кружок твой каждый день работает?

– Да. Кроме понедельника и среды, – голосом умирающего лебедя прошелестела Наташка. Она поняла, что Жуже пришла в голову какая-то особенная идея.

Жужа тоже понимала, кем именно сейчас пытается прикинуться Наташка и тем самым вызвать жалость и еще сильнее закрепить результат (как-никак, всю жизнь в одном подъезде прожили и в одном классе проучились).

– Так. А завтра четверг, – не реагируя на умирание Кривцовой, деловито сказала она. – Ну, вот завтра ты и пойдешь записываться в свой кружок с одним приятным молодым человеком.

– Ой!

– Да. Заходи ко мне завтра после уроков. Я все устрою. А до этого – не трогай меня. Поняла, Наташка?

Придя в этот день после школы домой, Наталья Кривцова – будущая прима Больших и Малых театров, увидела в окно, как Жужа вышла из подъезда и деловитой походкой куда-то направилась. Надежда шустрым волнистым попугайчиком запрыгала у Натальи в сердце: получится, все получится, Жужа все придумает наилучшим образом! У нее ведь такая фантазия. Так что ей, Наташеньке, обязательно повезет!

Когда Жужка вернулась, Наташенька уже не видела. Но на следующий день, которого она ждала с таким нетерпением, Жужа как ни в чем не бывало пришла в школу. Наташка ее, как та и просила, не трогала – и вопросами не донимала, и отгоняла всех, кто пытался с Жужей пообщаться. Она бы и учителей от подруги отогнала, если бы это было в ее силах. Но вот этого как раз не удалось: на русском языке Жужищу все-таки спросили, поставили двойку. Чего та, кажется, почти даже не заметила.

Хотя после урока русского языка взяла и ушла из школы.

– Обиделась на двойку, – прокомментировал Жужин внезапный отлет Бушуев – ее сосед по парте. За время принудительного сидения вместе он неплохо, как ему казалось, изучил поведение своей странной соседки.

Наталья, услышав это, согласилась с ним.

Да, вот такие они, художники, внезапные…

Глава 3

Новенькая и новенький

И вот перед Викторией Кирилловной предстали одетая еще красивее и наряднее, чем в первый раз, Наталья. И ее спутник Евгений – парнишка лет двенадцати с короткой гопниковской стрижкой и ненавязчивым синячком под глазом, который, однако, придавал ему застенчивой мужественности.

Одет Наташкин сопровождающий был в безумный балахон с нарисованной по центру разъяренной зубастой черепушкой, драную жилетку со множеством железяк и булавок; в его широченные штаны-гармонь можно было запросто засунуть еще парочку таких же, как он – причем в каждую штанину. Задорных носов его тяжелых ботинок «Камелот» из-под этих широких штанин было почти не видно, потому что в свободном полете они падали на землю и широким жестом мели ее при каждом шаге Евгения.

Вел себя Евгений спокойно, говорил мало, сообщил только, что просто мечтает быть артистом – и в доказательство этого рассказал стих из программы младшей школы.

– Вы, главное, Наталью возьмите, – первым делом предложил он. – Она очень способная.

Некоторые девочки с завистью посмотрели на Наташку: надо же, какой с ней мальчик хороший, о ней в первую очередь заботится…

– Возьмем-возьмем, не волнуйся, Женя, – улыбнулась Виктория Кирилловна, раскрывая свой журнал – совершенно такой же, как в школе, и явно собираясь туда записывать фамилии новеньких. – А ты сам-то кого бы у нас хотел играть?

Женя так удивился, что даже сказать ничего не смог. Но быстро справился с собой и протянул:

– Ну… Маркиза какого-нибудь… Ну, или волка. Деда Мороза там можно, ну…

Все почему-то засмеялись. Виктория Кирилловна записала новеньких в журнал, объяснила, какое в театре (а не в кружке, как с пафосом объяснили Наташке актеры и актрисы этого театра) расписание.

После этого были занятия – сначала разминка, где ребята выли, гудели, строили рожи, соревновались в скороговорках: говорили их друг за другом по кругу навылет, кто ни разу не ошибется, тот и выиграл. А затем пластика – и плохо пришлось наряднице Наташке, девочка пожалела, что вырядилась в свою парадно-выходную узкую юбку и сапоги на высоких каблуках.

– Ничего, в следующий раз ты все учтешь, – успокоила ее Виктория Кирилловна. – Так что приходите, ребята, и приносите с собой форму и сменную обувь.

Попрощавшись, Кривцова Наталья и ее молчаливый спутник удалились со своего первого занятия в театре.

Родители не узнали Жужу, когда она пришла вечером домой.

– Что с тобой, Жуженька? – дрогнувшим голосом сказала мама и осела на журнальный столик – прямо на сахарницу, бутерброды с паштетом и кофейные чашки, что стояли на этом столике.

Папа так просто замер и завис.

– Ну чего, мам? Мода это такая. Свобода личности в условиях ожидания прихода зимы, – заявила Жужа, расшнуровывая ботинки. – Это же для пользы дела. Для здоровья, вот! Под эти штаны можно очень теплые колготки и даже панталоны поддевать. И я никогда не простужусь. Вы же рады?

Добрые Жужины родители, сами настроенные весьма радикально и свободолюбиво, были вынуждены согласиться с ней – да, конечно, рады. Особенно если панталоны для тепла поддевать…

– А кто же тебя постриг? – только и поинтересовалась мама. Ей, знала Жужа, очень хотелось видеть чахленькие волосенки своей доченьки длинными и густыми, а потому много лет Жужа для маминого удовольствия их отращивала. И вдруг – на тебе!.. Мама, в свою очередь, знала, что дочка отстригла свои локоны не назло ей – ведь для Жужи было трудно сделать нарочно кому-то больно. Значит, причина, по которой она решилась на этот поступок, весьма уважительная.

– В парикмахерской, – ответила Жужа и расхлябанной походкой «Моряк вразвалочку спустился с трапа» вышла на середину комнаты. Ей приходилось не вынимать руки из карманов и таким образом удерживать штаны, чтобы они не слишком спадали.

– А… – Мама продолжала сидеть в бутербродах. – А одежда эта – чья?

– Теперь моя.

– Ох, ну ладно… А глаз… Что с глазом?

Жужа молча потерла под глазом послюнявленным пальцем. Синяк растекся на щеку. И родители поняли, что это тоже часть маскарада – грим…

Папа заботливо поднял маму со столика, отклеил от нее бутерброды и, подстелив салфетку, усадил на диван, помахивая перед маминым лицом газетой.

Все это – и обтрепанные штаны-трубы, и черный балахон со знаменитым рисунком талантливого пациента психиатрической клиники: оскаленный череп в профиль с костяным «ирокезом», и старая жилетка, утыканная булавками, принадлежали Жеке – младшему брату Жужиного папы. Сам Жека уже вроде вырос и полгода как работал менеджером в офисе, а потому ходил весь в костюме. Так что свою одежду, в которой он с удовольствием гулял во дворе, Жека вчера подарил племяннице. Молодому менеджеру больше не до тусовок по дворам!

Да, другого мальчика Жужа предложить Наташке не смогла. Сам дядя Жека, которому было уже девятнадцать лет, для детского театра малость не подходил. Старый уже. Вместо него в театр отправилась его одежда. Только… на Жуже!

И что – очень даже хороший мальчик из Жужки получился. Синяк под глазом она нарисовала специально – для того чтобы отвлечь внимание. Взяла даже по-тихому у папы сигарету и засунула ее себе за ухо – это для усиления понтовости. Но потом решила, что таких безобразников в театр могут не принять, а рисковать в их с Наташкой случае было нельзя. И сигарету выбросила.

В парикмахерской, куда Жужа убежала с последних уроков, мастер долго упиралась, не желая состригать машинкой Жужины жиденькие, но все-таки длинные волосы. Пыталась даже Жужу ругать и интересоваться, куда ее родители смотрят. Но когда она на секунду отвернулась, Жужа схватила ножницы и отхряпала под самый корень толстую прядь у себя на темечке. Так что пришлось парикмахеру все же сделать Жужины волосы одной с этим огрызком длины. Остался на лбу только жидкий чубчик – такую прическу тетенька делала не в первый раз. Куча мальчишек так стриглась.

Тут же обнаружилось, что уши у Жужи торчат красными лопушками почти перпендикулярно голове.

– А я и не знала, что ты такая лопоухая, – сказала пришедшая в себя Наташка – после того, как улеглись все страсти, связанные с тем, что дверь в Жужину квартиру ей открыло это бритое создание в балахоне.

Жужа пропустила ее нелестное высказывание мимо своих обнаженных ушей.

– Ну, а в общем-то как? – Художник в Жужином лице ждал одобрения от лица Кривцовой.

– Очень, очень похоже! – спохватилась Наташка, испугавшись, что Жужа сейчас обидится про уши и никуда с ней не пойдет. – Пацан натуральный.

– Тогда не забудь: зови меня Женей! – предупредила Жужа. – Я теперь не Жужа, а Женя Коломийцев.

Но вообще-то она и была Женей. Вернее, могла бы ею быть, потому что в свидетельстве о рождении значилась как Евгения. Но как с младенчества ее начали звать Жужей, так уже не могли остановиться до сих пор. Жужа и Жужа. Некоторые даже думали, что это и есть ее имя – и когда она вырастет, ее будут звать: Жужа Александровна. Фамилия у нее тоже была еще та – Коломыя. Но ведь художник всегда меняет действительность, если она вдруг попадает в котел его творчества, – так и Жужа, решив выпустить на сцену театра Дворца детского творчества новенького мальчика (в виде себя), назвала его Женей Коломийцевым.

И вот этот Женя снова появился в театре на пару с Натальей. Уже без синяка – сначала Жужа забыла про него, потом не могла вспомнить, под каким же именно глазом она рисовала этот синяк тогда. А после и вовсе плюнула: логичнее всего предположить, что синяк сам сошел. Пусть все так и думают.

На первой же своей репетиции Женя Коломийцев занял почетную должность Начальника дворцовой стражи – сменив таким образом на этом посту высокую худощавую девочку, которая тут же переквалифицировалась в Фею Рек и Озер, правда, во втором составе. В конце драматической истории этот Начальник дворцовой стражи погибал смертью храбрых, правда, храбрых злодеев – ведь это был отрицательный персонаж. Но Жужа пока репетировала парадные дворцовые построения и вместе с другими мальчишками училась фехтовать.

В принципе Жуже было совершенно все равно, кого играть. Хоть и никого. Ее веселила эта авантюра – все принимают ее за мальчика и ни о чем не догадываются! Жужу прямо-таки разбирал азарт, и она старалась быть самым что ни на есть убедительным мальчишкой. Смотрела за пацанами настоящими, перенимала их повадки, повторяла всякие словечки, жесты…

А Наташке дали роль Третьей Фрейлины. Роль маленькую, прямо-таки ничтожную. Жужа думала, что Наташка расстроится, а потому побаивалась после репетиции идти с ней вместе домой.

Но Кривцова оказалась всем довольна. Может быть, потому, что к должности Третьей Фрейлины шло приложением красивое платье с кринолином? Поэтому Наташка удовлетворена? А может, от великой любви к театру Наташке было все равно, кого играть?.. И Жужа, слушая, как весело трещит Наташка по пути к дому, поняла, что совсем не знает свою подругу.

В школе лысая артистка Жужа ходила в платке. А что – девочка в платке, нормально. В каком-нибудь церковно-приходском учебном заведении этому, наоборот, даже обрадовались бы. Тем более что по Жужиной школе болталась одна такая старшеклассница – дочка батюшки, добрая и хорошая Настенька, прямо-таки сказочный персонаж. Все ее любили, и никто даже не думал над ней смеяться, хоть Настеньку и видели в платочке зимой и летом, да еще и в длинных невыразительных платьях. Ей это очень даже шло.

Что шло Жуже, сказать было сложно. Но экспериментальный облик очень ее занимал. И Жужа выдумывала – то так платок закрутит, то эдак. То в черной бандане с паутиной на лбу заявится, учителя вопят: «Сними!», то в кепке козырьком назад. А все требования немедленно избавиться на время урока от своих платков и прочих спецэффектов Жужа Коломыя отфутболивала коронной фразой: «Женщина в помещении имеет право находиться в головном уборе, чего нельзя сказать о мужчинах. Правильно?» И возражений не находилось.

В первый день явления в платочке на вопрос соседа по парте Бушуева: «Ты чего это, как бабка-то, вырядилась?» – она ответила:

– Вши у меня, Леха. А под платком им теплее. Они отогреваются, добреют – и не так больно кусаются.

Игнорируя запреты учителей пересаживаться (а класс на всех уроках был обязан сидеть «мальчик с девочкой»), Бушуев вихрем умчался на самую первую парту ряда у двери, которая всегда почему-то пустовала. И затаился там, боясь заразы, – к большой, надо сказать, Жужиной радости, которая очень любила простор и одиночество, а потому с удовольствием осталась на своей последней парте.

На уроке физкультуры призыв немедленно обнажить голову Жужа также проигнорировала. Забыв, что у нее «вши», Жужа коротко заявила, что «подхватила лишай». И без всякой справки была освобождена от общих занятий. Училка-физкультурница велела ей в одиночку разминаться в уголке: приседания, прыжки на месте, взмахи руками и ногами. Главное – ничего не трогать, никуда не садиться и не ложиться. Ну что, тоже хорошо…

Когда же рассеянная Жужа объявила учительнице труда, что у нее «блохи», одноклассники призадумались, что, возможно, ничего особенного у нее и нет: не могут же все три эти напасти навалиться на одного человека сразу? Да скорее всего Жужа Коломыя просто выделывается. Она ж всегда такая была – придумывала что-нибудь эдакое. Видно, сейчас в ее художественном творчестве настала эпоха головных уборов.

И теперь многие стали повторять за Жужей – и эпоха головных уборов распространилась на всю школу. Даже мальчишки наверчивали на себя платочки и банданки, и многие из них изрядно напоминали не то пиратов, не то банщиков.

Зачем Жуже было прятать голову? Затем, конечно, чтобы «Женю Коломийцева» не узнали. В бритом лопоухом виде Жужа была очень похожа на мальчика, а с длинными волосами или в головном уборе нет – Жужа и Жужа. В детский театр ходили ведь ребята и девчонки из ее школы – а зачем нужен скандал с разоблачением? Ведь Наташке ОЧЕНЬ, просто очень нужно, говорила она, остаться в этом театре.

Так прошло три недели. Фантазии Жужи не было границ. Однажды она заявилась в школу в тюбетейке, с торчащими из-под нее тощими косичками (больше волос из бабушкиного шиньона – так, чтобы мама, которая его иногда прикалывала, не заметила, надергать не удалось). Из-под длинного пестрого платья, которое вместе с тюбетейкой родители привезли с какого-то среднеазиатского кинофестиваля как сувенир, были видны шароварчики. Вязаная кофта спускалась чуть ли не до колен…

Даже Наташка, которая с восхищением наблюдала за переменами гардероба подруги, в этот раз отказалась гулять с ней по коридору на перемене.

– «Сами мы не местные», что ли? – сказала она. – Фу, Жужа. У тебя нет чувства стиля.

Ах, чувства стиля…

И на следующий день Жужа, опоздав на двадцать минут, вплыла в класс… в длиннейшем платье со шлейфом (который получился сам собой – спереди Жужа успела собрать непомерно длинный подол несколькими складками на манер пышных штор, а сзади уже нет). Маленькая шляпка с пером и вуалью, кружевные перчатки с обрезанными пальцами – все в одном общем стиле. Но ни веера, ни каких-нибудь огромных перстней, ни собачки не было у этой дамы. А потому и дежурным по школе, и учителям трудно было к Жуже придраться.

– Какая конкретно часть моего туалета вас не устраивает? – просто поинтересовалась Жужа у завуча по воспитательной работе, когда та подскочила к ней на перемене. – Скажите, и я ее удалю.

Завуч сказала, что платье, – и на глазах изумленной публики Жужа принялась его с себя стаскивать.

– Нет, ты что, Коломыя! Не надо, не надо! – замахала руками завуч.

Она тогда хотела сказать, что не устраивает шляпка, но оказавшаяся рядом физкультурница ахнула, глядя на Жужу: «А у тебя прошел лишай?» – и завуч осатанело замахала головой в значении «нет».

По причине того же лишая Жуже позволили не снимать и перчатки.

– А с лишаем в школу пускают? – спросил у физкультурницы кто-то из малышей.

– Вообще-то нет… – начала она.

И тогда мелкота просто облепила Жужу, надеясь от нее заразиться освобождающим от занятий лишаем. Жужа, смеясь, рассказала им про своих веселых вшей и блох, которых, на радость учителям и родителям, тоже можно выращивать, – и дети охотно разнесли эту весть по школе.

И теперь о таинственной Жуже, которая то ли говорила правду, то ли абсолютно ВСЕ о себе придумывала, слухи по классам ходили самые разные.

А Жужа веселилась.

Глава 4

Падение в фонарь

В театр Жужа ходила всегда в одном и том же. Другой мальчишеской одежды у нее все равно не было. К тому же и жуткий дядин балахон, который она маленько подрезала снизу, и широкие, на много размеров больше, чем нужно, его боевые штанишки быстро примелькались в театре. Девчонкам скромный мальчик Женя – приятель расцветшей пышным цветом красы Натальи, был не особо интересен. Так что маскировка удавалась.

До тех пор, пока…

Пока в театре не появился Степка! Да, он был первым, кого Жужа увидела из темного зрительного зала на сцене, когда, слегка опоздав, прокралась на репетицию!

Он, без всякого сомнения, это был он! И играл Степка-артист, естественно, самого главного персонажа – Принца! Поэтому-то сцены с Принцем не репетировали – Степана ждали! Жужа, кажется, даже имя его несколько раз в театре слышала: типа того, вот вернется Степка, и мы это будем репетировать, и мы то будем репетировать… Имя Стив она слышала тоже, но забыла, что нужно его со Степкой отождествлять.

И ведь она сама знала, что ее «звездный» дружок укатил сниматься в фильме, целый месяц жил в лагере «Артек» в Крыму. Во время съемок он даже учился – в «Артеке» были обычные школы, где преподавали на русском языке, так что администрация его родной школы и родители Степу легко отпустили.

Стало быть, Степка-артист, наконец-то вернувшийся из этой киносъемочной экспедиции, занимается именно в этом театральном кружке? В смысле в этом театре?! Что, впрочем, логично – ведь жил Степка в районе, который с другой стороны примыкал к Дворцу детского творчества, так что ходить в него Степке, как и Жуже с Наташкой, было недалеко и удобно.

Что делать? Жужа заметалась. Сейчас Степка ее не видит: в зале темно, Степка занят репетицией. Но когда увидит – что скажет? Что Жужа – девочка, что она всех тут дурачит. Вернее, он специально-то ее не будет закладывать. Просто увидит – и брякнет: «Ой, Жужа, привет! Ты тоже сюда ПРИШЛА»… И кирдык затея…

Так что, решила Жужа, надо сейчас пробраться со стороны репетиционного помещения к сцене, осторожно отловить Степку где-нибудь в кулисах, кратко объяснить ему все – чтобы друг детства по неосторожности ее не выдал.

И Жужа выскользнула из зала, размышляя, что даже в том случае, если Степку предупредить не удастся и ее разоблачат, тоже не будет ничего страшного. Подумаешь, тогда Жужа просто уйдет из этого театра. Ведь жить с клеймом разоблаченной обманщицы будет не очень-то приятно… А Наташка уже тут прижилась, так что, возможно, ее оставят. И без мальчика в нагрузку. Миссия и так выполнена! А что на нее, Жужу-Женю возложена роль начальника стражи – да какая это роль! Другого мальчишку найдут! Настоящего.

Тем более что роль Начальника дворцовой стражи Жуже порядком надоела. В финале пьесы этот злодей-начальник должен был драться на шпагах с героем-принцем и в бою проигрывать ему. Пятнадцатилетний Генка, который учил мальчишек, и в том числе Женю-Жужу, фехтованию, просто замучил ее. Он был здоровый и сильный, играл в постановке Короля троллей. «Ну и играл бы своего Короля!» – думала со злостью Жужа, норовя попасть здоровенному гаду шпагой в пузо (что в принципе было запрещено, да ей ни разу и не удавалось). Потому что учить кого-либо Генка совершенно не умел. Он орал, если у Жужи что-нибудь не получалось, отвешивал подзатыльники и пинался в коридоре. Сколько раз ей хотелось плюнуть на все это – и перестать ходить «в кружок», как говорила Наташка. Но Жужа боялась, что тогда Кривцову быстренько отсюда сократят. Да и научиться этому дурацкому фехтованию теперь уже тоже хотелось. Чтобы Генка знал, что она не «валенок» и не «дурак криворукий», как этот длинный учитель со шпагой называл Жужу.

И именно в тот момент, когда Жужа тихонечко подобралась к кулисам и наблюдала за Степкиной игрой, Генка как раз и заметил ее.

– Ага, Коломийцев! – громким шепотом произнес он. – Отлыниваешь? Не тренируешься ни фига? Тебе что Виктория Кирилловна сказала делать? Бой на шпагах оттачивать. А ну пошли, покажешь, что ты уже освоил…

И как Жужа ни сопротивлялась, он схватил ее за капюшон балахона и потащил заниматься.

В это время, как нарочно, в просторном помещении за сценой никого не было. Единственным, кто сидел там, разглядывая альбомы с фотографиями спектаклей театра, был некто Серега Мебель, который поступил в театр всего неделю назад. Он пришел точно так же, как Жужа, – в комплекте с девочкой. Со своей собственной сестрой. Поэтому он, точно так же, как Жужа, слонялся за кулисами во время репетиций и изнывал. Он сам как-то пошутил, что его взяли сюда так, для мебели… Кличка моментально и прицепилась: Сережа Мебель. Добродушный Серега был не против, что он Мебель. Лишь бы на голову, как на мебель, не садились, смеялся он. Но уж на это вряд ли кто-то мог отважиться. Кулак у Мебели был о-го-го – между глаз засветит, мало не покажется.

Несмотря на нехватку мужчин, для театра он ценным приобретением не стал, хоть был весьма высоким и плечистым. Актерских способностей у Сереги не было. В этом расписывался охотно он сам, это пришлось признать и Виктории Кирилловне: она поначалу очень обрадовалась, что явился не второклассник, который мог бы разве что зайчика или гномика изображать, а взрослый и рослый восьмиклассник, ролей для которого найдется в избытке.