Прочерк Чуковская Лидия

Жизнь как асимметричная форма

гештальт-философия и теология

Мир – это поле существования материальных субъектов. Основополагающий конфликт состоит в том, что существование происходит помимо воли субъекта, но при этом осознание и проявление собственной субъектности – исключительно в его воле.

Субъект в принципе не имеет каких бы то ни было постоянных и неизменных характеристик. Личность – это процесс, идентичность – это процесс, субъект – это процесс. Субъект проявляется в своей готовности быть субъективным, в способности к самоопределению. Характеристики субъекта – это феноменальные способы и формы его проявлений в событиях и отношениях.

Выбор взаимодействия – от практики отношений до практики понимания – являет мне другой субъект именно как субъект.

Выбор воздействия в формах использования или игнорирования, вне понимания и отношений, превращает для меня субъект в объект.

Субъект – это сакральное имя объекта, способного к самоосознаванию, самоопределению и взаимодействию.

Целое – всегда субъект. Теряешь целостность – теряешь субъектность. И наоборот: теряешь субъектность теряешь целостность.

Принцип поля: материальному телу в мире матери альных тел невозможно существовать в состоянии не ве сомости и покоя. Только поддерживая кого-то, кого-то притягивая и кого-то отталкивая, субъект способен и вы нужден совершать свой путь.

Настоящим смыслом обладают процессы, а не фиксированные состояния. Например, блики в глазах и мутная зрительная картинка характерны и для выныривания, и для погружения в пучину. Идентичные состояния вообще свойственны противоположным процессам.

Смысл какого-либо события не есть его признак. То есть смысл события не принадлежит исключительно этому событию. Признак любого события или объекта – это его внешний атрибут, не связанный с моим к нему отношением. А смысл – это подтверждение наличия отношений между мною и данным событием.

Только отношения с внешней средой, с миром других, спасают любую живую систему от наступления внутри нее полного хаоса, предшествующего гибели.

Естественный порядок изнутри культуры восприни ма ется и именуется как хаос. Культурный порядок для природы является насилием.

Как только некоторый субъект или феномен рассчитан, измерен и локализован абсолютно точно – он начинает произвольно перемещаться, изменяться, или просто исчезает. Абсолютно понятое всегда оказывается перед выбором: измениться либо исчезнуть. Похоже, это и есть сокровенный смысл библейского послания: «мене, текел, фарес»…

Численные значения не присущи феноменам существования. Они приписываются и присваиваются им в процессе измерения.

Время не обладает самостоятельной природой. Время и пространство – это отношения, которые возникают между событиями и материальными телами, условие и способ размещения естественного в культурном.

В сложных системах отдельные части таких систем иногда начинают чувствовать себя как отдельные системы, обладающие субъектной самостоятельностью. И на внешние и внутренние процессы реагируют не из потребностей реальной системы, а из своей частной потребности, ошибочно воспринимаемой в качестве самостоятельной. Такая реакция способна привести к серьезным осложнениям и даже к гибели как самой системы, так и ее «помутившейся сознанием» части. В несколько готической метафоре это можно представить, как если бы длинные волосы, не соглашаясь со стрижкой, задушили бы своего хозяина.

Организмы, самоосознающие себя в качестве отдельных, на практике часто не могут реализовать свою отдельность. И феноменологически оказываются частями, подсистемами, «клетками» некоторой макросистемы.

Живыми субъектами и системами управлять невозможно. В силу их самопроизвольности для осуществления своих целей с ними приходится вступать в отношения и договариваться. Или манипулировать ими.

Любая обсуждаемая людьми реальность субъективна и формируется индивидуальными способами ее наблюдения и исследования. Реальность есть итог диалога и договора между данными чувственного опыта и конструкциями разума.

При этом реальность не может быть описана каким-то одним языком, одним наблюдателем, одной точкой зрения, одним сознанием. Реальность, как и электрический ток, как и другие энергетические феномены, возникает между разными точками, между полюсами.

Обнаружение и распознавание смысла в реальном опыте жизни – увлекательное и захватывающее занятие. Некоторые пытаются к этому свести собственно весь опыт жизни. Те, кому в этом сведении удавалось дойти до конца, выстроили убедительные теории о бессмысленности реального опыта жизни.

Логика бытия – спонтанна, однократно-случайна и свободна. Ограничивающие и воспроизводимые «законы логики» возникают в процессе размышлений о бытии.

То, что я вижу, находится во мне, а не в том, на что я смотрю. Ибо то, что я вижу, есть результат отражения и восприятия события, но не само событие. И то, что я сознаю, находится во мне, а не в событии, давшем мне импульс и повод для осознавания.

В реальных вещах нет верха и низа, легкости и тяжести, права и лева… Сознание наделяет реально существующее бирками искусственных классификаций, за которыми реальность в итоге скрывается.

Причины и следствия есть маски, под которыми скрываются самостоятельные начальные и конечные состояния некоторого процесса. А законы – это попытка сознания связать воедино эти расползающиеся полюса данного процесса и, по возможности, контролировать его.

Причины не привязаны к событиям – я их сам подбираю. Вот я держу над столом кубик. Вот я разжимаю пальцы – кубик падает… Сейчас мне это нужно будет ему объяснить, и я выбираю, как минимум, одну из трёх причин:

•непоколебимый закон всемирного тяготения;

•я разжал усталые пальцы;

•под тобой, дружище, ничего не было, тебя никто не поддержал…

То, что воспринимается в качестве следствия, в такой же мере является и причиной. Вот, например, грабит человек соседа или соседний банк. Совершает ряд действий и завладевает некоторым имуществом. Это имущество, деньги – следствие или причина его действий? И то, и другое – в зависимости от позиции наблюдения.

Понимание некоторого события или процесса происходит в момент его остановки для меня, когда я способен выйти из действия в метапозицию осознавания. Но, с другой стороны, понимание становится невозможным, когда я выхожу из такового события или процесса, тем самым разрывая с ним и, таким образом, разрывая его…

Можно назвать пониманием мое влечение, и даже вовлечение. Тогда понимать нечто – означает принадлежать этому. И тут нельзя понять, пока не полюбишь…

Можно назвать пониманием мой выход за пределы того, что я понимаю. И тогда понимать можно только то, что вне меня. Что точно не есть я и мои влечения…

И то, и другое можно назвать пониманием. Просто результат будет разный. Такой же разный, как понимание – и то, что я им называю…

Понимать нечто – это обобщенное событие восприятия (видеть, слышать), интерпретации и сочувствия – осознавания моих собственных чувств по отношению к этому предмету моего понимания.

Понимание иного, строго говоря, оказывается пониманием моего восприятия иного и моего отношения к нему.

Понимание вообще есть отношения понимания. Когда я пытаюсь понимать какой-то феномен либо процесс, его судьба меняется, как и моя.

Искусство понимания состоит в том, чтобы остановить свое делание, не останавливая своего участия.

Сумма энергии осознавания и энергии делания в любом процессе – всегда константа. Чем больше осознано – тем меньше нужно энергии для преобразующего действия. В идеале, при полном осознавании, преобразующее действие происходит само собой.

Смысл бытия всегда находится внутри моего сознания, осмысливающего бытие. Наружу, в реальное бытие, смысл также выходит только в скафандре сознания. Снаружи для него – безвоздушное пространство. При этом, формируя и формулируя смыслы, сознание всегда оказывается перед выбором: встречаться с событием – или встречаться с мифом.

Миф – это способ восприятия и утилизации события без формирования и проявления своего личного отношения к нему. То есть – без осознавания. Точнее – с заменой осознавания конструированием некоторой внешней закономерности, причин но-следственной фантазии, роковой последовательности. Если осознаванию события и событийности соответствуют чувства и субъективные актуальные переживания и выборы, то мифу сопутствуют ритуалы. Ритуал переводит острое, уникальное, неповторимое и неисправимое переживание в квазикультурную плоскость, в ряд неуникальных и исправимых событий. Переводит из настоящего – в прошлое и будущее.

Миф по природе своей герметичен и космогоничен. Он придает жизни причинно-следственную неизбежность и избавляет ее от присутствия случайности.

Сознание обнаруживает себя на языке знаков, бессознательное – на языке символов.

Техника бессознательного – это образы, пиктограммы древнего, довербального опыта мышления. Символы и пиктограммы всегда субъективны и контактны, они отражают мое отношение и мои чувства, связывающие меня с наблюдаемым и описываемым феноменом.

Техника сознания – это названия, конструкции и классификации. Названия и классификации претендуют на объективность.

Материя снов и материя чувственных образов более древняя, чем речь и мышление. Поэтому и толковать эти глубинные откровения разумнее не вербально-лингвистическими методами, а методами проживания и осознавания чувств.

А наилучший пример знаковых форм и конструкций – слова и имена. Это не просто знаки – это способы именования и реализации потребностей, способы отношений. Самостоятельной сущностью не обладают, но помогают с нею встретиться. Имя Бога есть Бог – поскольку посредством имени я могу встретиться с Ним.

Слово является связью и посредником между бессознательным и сознанием. Слово становится Богом, поскольку способно превращать потребности в осознанные действия.

Слово интегрирует внутреннее и внешнее для человека. Лечение словом – это феномен интеграции личности посредством осознавания потребности и превращения ее в поступок.

Любое утверждение можно развернуть полярно. Утверждение «законов не существует» можно развернуть, как «существует закон, в соответствии с которым законов не существует». Утверждение «я не люблю» можно прочесть, как «сейчас я люблю не любить».

И это не хитрости, не софизмы – это природа утверждений. Любое утверждение упирается в собственные границы и границы языка описания. Вот отсюда: «Мысль изреченная есть ложь». Реальный феномен всегда больше, чем какое-либо его описание.

Парадоксы речи. «Я даже не могу пожаловаться» – это жалоба. «Я вам не угрожаю» – это угроза.

Стремление познать, расшифровать и воспроизвести законы природы продиктовано глубинной человеческой тревогой, из которой рождается и страх, и интерес. По сути, подобная воля к власти и контролю порождена не столько потребностью в истине, сколько потребностью в безопасности.

Точное и уверенное знание возникает на основании какого-то страха. И чем более непоколебимое это знание – тем более уверенный и массивный страх находится под ним.

Страх излечивается любопытством. Когда на месте запретов и безысходной уверенности возникает осторожный живой интерес: а что там на самом деле?..

Смыслы и значения происходят из материи потребностей и влечений, а не из материи логических классификаций. Sense изначально означает чувство, а уже потом – смысл. Подобное относится и к meaning. Meaning of the moment в большей степени характеризует меня, нежели сам по себе некоторый момент.

Пытаясь жить бестелесно, человек рискует жить безмозгло…

Мозг способен понимать и осознавать только тогда, когда он связан с телом, когда чувствует и слышит его. Если контакт мозга с телом разорван, мозг уже не понимает, а фантазирует. Это фантазирование можно описать, как мозговое КЗ – короткое замыкание сознания, замкнутого само на себя, не включающего тело в свою цепь.

Зато у мозга перед чувствами есть одно важное преимущество. Точнее два: извилистость и способность защищаться.

А чувства непосредственны и беззащитны. И когда они ранятся, когда они гибнут, то это такая безысходная боль…

И тут мозг затыкает им рот, из которого рвутся крики:

«Я больше не хочу, я больше не люблю, мне страшно…», – и говорит: нет смысла. Просто нет смысла… Логически рассуждая…

Нет смысла – это мемориальная надпись на камне, под которым лежат убитые радость и желание.

Предложение отключить голову в действительности лучше всего включает голову. Отключить голову – это отключить навязчивый диктат стандартных, а потому чужих норм и реакций, чужого опыта. И тогда проявляются собственные настоящие чувства, желания и адекватные способы, адекватные данному моменту, данной ситуации. Появляются в освобожденной своей голове, включенной с помощью решения отключить голову.

Поскольку у человека всегда как бы две головы – своя и чужая, сложенная из ограничений, запретов, предписаний, страхов, желаний понравиться, что-то доказать и чего-то избежать…

Отключить голову – это именно отключить чужую голову.

Предел осознанности – это вроде легкой китайской ширмы, которую я ношу с собой и ставлю там, где хочу. Когда устаю, или останавливаюсь в силу каких-то других причин, то ставлю ее и говорю: вот, пока всё, это предел… А потом могу опять взять и понести дальше… Предел осознанности – это не стена вне меня, это мой реквизит.

Условием достоверности любого сознательного интереса есть наличествующая внутри него свобода, предположительность, возможность допустить иное. Сознание не следует ценностям, нормам и правилам, – оно исследует их.

Когда мы говорим о философии или смысле истории, мы как будто предполагаем в ней действительное наличие смысла и логики. Но если мы рискнем говорить о психологии истории, то разговор пойдет о способности встречать и проживать (переживать и осмысливать) уникальные события и феномены во всеобщем поле неопределенности.

Психология истории равнодушна к идеологическим снам и фантазиям и внимательна к феноменам. В феноменологическом подходе историческая реальность и конкретная историческая событийность действительно важны. В феноменологическом подходе никакой другой реальности, кроме исторической, не существует.

В идеологическом подходе не существует реальности. Любой идеологический подход воспроизводит замок Великого Инквизитора, где местная традиция понимания Бога оказывается важнее самого Бога.

Наша духовная жизнь, верования, идеи о закономерностях и таинствах бытия весьма вероятно являются источником представлений об истории. Но есть существенная разница между источником и течением, между предпосылкой и осуществлением. Источник можно только представлять, течение – наблюдать.

Превращение истории из «рассказывания событий» в «науку об исторических законах и закономерностях» – это не только метафорически, но и фактически превращение из живой музы в набор схем. И это – подмена и утрата…

Любой предмет можно мыслить, как историю предмета – и как теорию предмета. История строится на событиях, теория строится на схемах и законах. История, как способ понимания, противоположна теории, как способу понимания.