Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота Млечин Леонид
Памятуя о Новочеркасске, он высказался против повышения цен:
— Товарищи, покамест мы будем по-дурацки поднимать цены на продукты сельского хозяйства, но не будем заниматься организацией труда и зарплатой, никакие деньги нас не выручат. Вы как в бочку бездонную будете бросать деньги. Вот смотрите, мы подняли цены на мясо. Ну и что, выросло мясо? Почему? Да порядок остался тот же. Как были убыточные хозяйства, как были идиоты директора совхозов, так они и остались на месте. Следовательно, мы только подняли честь его. Тогда убытки его били, поэтому был виден дурак и умный. А теперь мы дали дураку государственную дотацию в виде поднятия цен, поэтому он вышел в умные. Но прибавки не дал.
23 декабря 1963 года на президиуме Хрущев отчитывал своих подручных. Досталось и заместителю главы правительства Полянскому. Хрущев заговорил об оплате труда в сельском хозяйстве и обрушился на Дмитрия Степановича:
— Товарищ Полянский, я с вами не согласен. Это несогласие складывается в какую-то линию. Вы берете на себя смелую задачу защиты вопроса, которого вы не знаете. В этом тоже ваша смелость. Но это не ободряет ни меня, ни других. Я полагаться в этих вопросах на вас очень затрудняюсь. Вы бросаете безответственные фразы.
— Вы меня спрашиваете, я отвечаю, — стоял на своем Полянский. — Я вам заявляю, что хлеб для государства и колхозные продукты дешевле, чем совхозные.
Раздраженный Хрущев повернулся к председателю Комитета партийно-государственного контроля:
— Товарищ Шелепин, вы возьмите справку и суньте в нос члену президиума. Я, прежде чем ехать, взял справку от ЦСУ. Вы извращаете. Вы не правы.
— Не суйте в нос, — огрызнулся Полянский. — Я человек. Как с вами разговаривать? Если высказал свое мнение, сразу обострение. Может, отношение такое ко мне?
— Видимо, так, я не отрицаю. У меня складывается очень большое недоверие. Я на вас положиться не могу. Это, может, субъективное дело. Пусть президиум решает. Садитесь на мое место, я на ваше сяду.
Обрушился и на другого своего заместителя — Алексея Николаевича Косыгина:
— Нет тут Косыгина. Но тут Косыгиным пахнет. Нити тянутся к Косыгину. У него старые взгляды…
Хрущев добавил:
— Видимо, мне пора на пенсию уходить. Не сдерживаю свой характер. Горячность.
Но уходить Никита Сергеевич не собирался. А вот другим высшим чиновникам грозила потеря должности, что в советские времена означало конец жизни. В ту пору из правительства в бизнес не уходили — не было никакого бизнеса. Утратил руководящее кресло — лишился всего.
Началась работа над новым текстом конституции. 25 апреля 1962 года на сессии Верховного Совета первый секретарь сказал, что конституция 1936 года, сталинская, устарела. Утвердили конституционную комиссию под председательством Хрущева. Никита Сергеевич предполагал предоставить большие права союзным республикам, ввести в практику референдумы (общесоюзные, республиканские и местные), ограничить срок пребывания чиновников на высших постах, чаще собирать сессии Верховного Совета, сделать его комиссии постоянно действующими, а членов комиссии — освободить от иной работы, то есть превратить в настоящих парламентариев.
Хрущев намеревался закрепить в конституции права предприятий на самостоятельность и ввести выборность руководителей предприятий, научных и культурных учреждений. Обсуждались идеи суда присяжных, отмены паспортной системы. Хотели ввести положение о том, что арестовать можно только с санкции суда, и закрепить пункт о судебном обжаловании незаконных действий органов государственной власти и чиновников. После отставки Хрущева все эти идеи похоронили.
Он совершил немало тактических ошибок. Никита Сергеевич поссорился и с КГБ. Он пренебрежительно относился к госбезопасности и хотел, в частности, снять с чекистов погоны, превратить комитет в гражданское ведомство.
После шестидесятого года он не подписал ни одного представления КГБ на генеральское звание. Некоторые начальники управлений и председатели КГБ республик оставались всего лишь полковниками. Звание полковника председатель КГБ мог дать своей властью. А в генералы производил президиум ЦК, чье решение оформлялось постановлением Совета министров.
Председатель комитета Семичастный несколько раз обращался к первому секретарю:
— Никита Сергеевич, неудобно получается. По всем неписаным положениям председатель КГБ в республике — старший воинский начальник. А он всего лишь полковник. Рядом министр внутренних дел — генерал.
Хрущев переводил все в шутку. Когда Семичастный опять завел речь о генеральских погонах, прервал его:
— Пойдем обедать!
Зашли в Кремле в комнату, рядом со Свердловским залом, где обедали члены президиума ЦК. Хрущев сказал:
— Вот пришел председатель КГБ, просит генеральские звания. Я ему могу только свои генеральские штаны отдать, так он в них утонет.
— Никита Сергеевич, да я же не себе прошу…
Хрущев многих против себя восстановил тем, что руководящий состав КГБ держал в черном теле. Как и вооруженные силы — тысячам офицеров пришлось уйти из армии. 14 мая 1956 года советское правительство приняло решение сократить вооруженные силы на миллион двести тысяч человек, расформировать шестьдесят три дивизии и отдельные бригады, расформировать часть военных училищ, законсервировать триста семьдесят пять боевых кораблей.
А 8 декабря 1959 года Хрущев разослал членам и кандидатам в члены президиума ЦК новую записку с предложением сократить в одностороннем порядке вооруженные силы — на миллион или даже на полтора миллиона:
«Я уверен, что это было бы очень сильным, потрясающим шагом. И, кроме того, этот шаг ни в коей степени не наносит ущерба нашей обороне, но дает нам большие политические, моральные и экономические выгоды.
Мы без армии сейчас остаться не можем и не хотим. Но надо эту армию сделать такой, чтобы она была разумной, чтобы она была без излишеств, была бы боеспособна и отвечала требованиям обеспечения безопасности страны».
Почему он считал сокращение возможным?
Во-первых, положение в экономике страны благоприятное.
Во-вторых, ракетно-ядерное оружие гарантирует страну от нападения: «Мы сейчас имеем широкий ассортимент ракет и в таком количестве, которое может буквально потрясти весь мир. Спрашивается, что же мы будем иметь такое страшное вооружение — атомное, ракетное оружие, и мы будем иметь такую большую армию, которую мы имеем? Это неразумно».
И в-третьих: «Когда мы имеем такое сильнейшее современное оружие, которое пока не отразимо, и держим самую большую в мире армию, то это действительно пугает наших противников и даже честных людей из них, которые, может быть, хотели бы пойти на честное разоружение, но боятся, что, возможно, это у нас тактический ход».
14 декабря 1959 года президиум ЦК одобрил предложения Хрущева о «проведении Советским Союзом в одностороннем порядке мероприятий, направленных на ослабление международной напряженности».
Это было второе сокращение вооруженных сил. Первое провел еще Жуков, будучи министром обороны, — на два с лишним миллиона военнослужащих.
Уменьшение армии пошло стране на пользу. Но программы устройства уволенных в запас не было. Молодые люди, сняв форму, оказались в трудном положении — не могли найти достойной работы. Офицерский корпус обиделся.
Правда, Хрущев удержался от соблазна и себе звание не повысил, в отличие от Брежнева, пожелавшего красоваться в маршальской форме. Как Хрущев пришел с войны генерал-лейтенантом, так с двумя звездочками и остался. А лизоблюды уговаривали:
— Как же так, Никита Сергеевич, вы Верховный главнокомандующий, а мы старше вас по званию?
— Ничего, — уверенно отвечал Хрущев, — я с вами и так управлюсь.
Хрущев любил рассказывать во всех подробностях, как именно он убирал своих соперников. И сплотившиеся против него секретари поступили так, как их учил Никита Сергеевич. Они воспользовались его отъездом, как это сделал он сам, готовя отставку Жукова. Они сговорились с основной массой членов ЦК, как это сделал Хрущев, сражаясь с Маленковым и Молотовым. И они тоже использовали эффект внезапности, как это сделал Хрущев, пригласив ничего не подозревавшего Берию на заседание президиума правительства.
Хрущев добился принятия на XXII съезде в октябре 1961 года нового устава партии, который требовал постоянного обновления руководящих партийных органов. Состав районного комитета предстояло на каждых выборах обновлять наполовину, обкома — на треть, ЦК КПСС — на четверть. Вот почему чиновники возненавидели Хрущева.
Но окружение Никиты Сергеевича до последнего не позволило ему понять, что он остался в полном одиночестве. Газеты, радио и телевидение продолжали восхвалять хозяина. Улицы были увешаны его портретами.
На совещании в ЦК КПСС Виталий Сырокомский записал указания идеологического отдела, как освещать достижения «великого десятилетия» (то есть хрущевские годы): «Воспитание нового человека. Ленинский стиль в работе. Критиковать недостатки, по крупицам собирать положительный опыт. Вести решительный бой против идеологии империализма. Мало ярких материалов, воспитывающих любовь к родине, слабо развенчиваются нигилизм, хлюпики, преклоняющиеся перед всем западным».
17 сентября 1964 года, проводя перед отпуском заседание президиума ЦК, Хрущев завел речь о том, что надо решать, когда собирать очередной съезд партии — в конце шестьдесят пятого или в начале шестьдесят шестого, и распорядился:
— Подбор людей теперь уже наметить.
Первый секретарь в который раз выразил недовольство тем, что в высшем эшелоне скопилось слишком много пожилых людей. Не предполагал тогда, что очередной съезд пройдет без него самого. Уже сговорившиеся между собой члены президиума слушали Никиту Сергеевича с преувеличенным вниманием. И месяца не пройдет, как Хрущева уберут из главного кремлевского кабинета…
Второй секретарь
Должности второго секретаря ЦК КПСС в штатном расписании не существовало. Никто из руководителей партии не хотел иметь рядом слишком сильную фигуру. Но все равно приходилось кому-то делегировать немалые полномочия для повседневного руководства огромным партийным аппаратом. И поручать ему ведение заседаний секретариата ЦК, где решались и кадровые вопросы. Этот человек становился очень влиятельным.
Никита Сергеевич несколько раз менял второго.
12 ноября 1959 года на президиуме ЦК Никита Хрущев поставил вопрос об организации работы секретариата. Выразил неудовлетворенность постановкой дела:
— У всех секретарей ЦК должны быть равные возможности вносить вопросы и их обсуждать. Надо установить очередность — каждый секретарь ведет работу по неделе. В коллективе не сложилось, чтобы кого-то признали вторым лицом. И не нужно, а то он начинает проводить свою линию в подборе кадров. И при распределении обязанностей отдел партийных органов и административный отдел ни за кем не закреплять.
Важность роли человека, который ведет заседания секретариата, не надо было никому объяснять. Однажды Сталин, отдыхая в Мацесте, пошутил в узком кругу:
— История делится на три периода — матриархат, патриархат и секретариат…
Ворошилов, Суслов, Игнатов, Брежнев поддержали Хрущева:
— Правильно, нельзя закреплять кадры за одним из секретарей, превращать кадровые дела в чью-то вотчину. И вопросы награждения тоже надо решать сообща. Иначе аппарат и местные партийные органы начинают ориентироваться на одного человека. Второго секретаря у нас не было, он и не нужен.
Фурцева назвала фамилию человека, от которого они хотели избавиться:
— Получилось так, что все кадровые дела сосредоточились в руках товарища Кириченко. Хотя никто не поручал ему курировать военные кадры и кадры Комитета госбезопасности. Получилось так, что все назначения зависят от Кириченко. Скажет: «Я его не видел. Я его не знаю» — и все. Без него ничего не решишь: «Вот вернусь из отпуска, тогда решим». А у товарища Кириченко много личных недостатков — честолюбие, властолюбие.
Ее поддержал Фрол Козлов:
— Предложения товарища Хрущева имеют большое и принципиальное значение. Нельзя, чтобы кадры проходили только через одного человека. И награждения нельзя отдавать в одни руки. А недостатки товарища Кириченко известны. Вот, после разговора с ним товарищ Брежнев рыдал.
Хрущев призвал на помощь украинских работников, недавних подчиненных Кириченко, чтобы критика прозвучала убедительнее и чтобы Алексей Илларионович видел — родная республика его не поддерживает. Николай Викторович Подгорный работал у Кириченко на Украине, многим был ему обязан, но теперь с удовольствием воспользовался возможностью столкнуть с откоса бывшего начальника:
— Кто ведет секретариат, у того и больше власти. А что касается личных недостатков Кириченко, могу подтвердить. Он думает, что он самый умный: «Я все решаю, я всех ставлю». Если слово против скажешь, Кириченко никогда не забудет, станешь врагом.
Подгорному вторил председатель президиума Верховного Совета Украины Демьян Коротченко:
— У Кириченко много недостатков — кипятится, не выдержан, груб, принижает человека.
В конце дали слово самому Кириченко. Он пожаловался на то, что напрасно ему «шьют дело»:
— Такой бани мне еще не устраивали. Но ведь не было же ни одного вашего замечания, на которое бы я не реагировал!
Тут взорвался Хрущев:
— Я с этим не согласен! Никто вам ничего не «шьет»!
И бросил уничтожающе:
— Самое тяжелое, что я хуже стал к вам относиться. Вы просто зазнались.
Первый секретарь сформулировал свою позицию:
— Надо записать в решении, что меняется стиль руководства, что мы делаем шаг вперед в нашей системе. Вести секретариат ЦК по алфавиту, каждый по месяцу.
26 ноября появилось постановление президиума ЦК: «Считать нецелесообразным, чтобы председательствование на заседаниях Секретариата осуществлялось постоянно лишь одним секретарем ЦК. Установить, что на заседаниях Секретариата секретари ЦК председательствуют поочередно (помесячно)».
В документ внесли еще одно важное положение. На секретариат ЦК в целом возлагалось «наблюдение за работой» отдела партийных органов и отдела административных органов ЦК (ему были подведомственны КГБ, МВД, прокуратура и вооруженные силы). Иначе говоря, Хрущев не хотел, чтобы работу двух важнейших отделов курировал кто-то из секретарей ЦК. Оба отдела должны подчиняться только ему самому.
В решении президиума устанавливался перечень должностей, кандидаты на которые в обязательном порядке утверждались секретариатом ЦК: «Первые и вторые секретари обкомов, председатели облисполкомов и крайисполкомов, председатели Советов министров и председатели президиумов Верховных Советов союзных и автономных республик, министры СССР, руководители центральных организаций и ведомств, председатели совнархозов, командующие военными округами, армиями и флотами, начальники политуправлений округов, армий и флотов, председатели республиканских комитетов госбезопасности, начальники областных и краевых управлений КГБ…»
Судьба Кириченко была предрешена. Хрущев попросил Брежнева приискать ему работу. 7 января 1960 года на президиуме ЦК Брежнев предложил отправить Кириченко или послом в Чехословакию, или первым секретарем в Ростов. Спросили мнение самого Алексея Илларионовича. Он поблагодарил за доверие, сказал:
— Согласен пойти на любую, меньшую хотя бы в десять раз, работу, чем предлагают.
Хрущев великодушно сказал, что Кириченко может выбирать. Кириченко пожелал было поехать послом, но за ночь передумал и попросился в Ростов. 8 января назначение утвердили. Правда, на этой должности его продержали всего полгода. 15 июня пленум Ростовского обкома освободил Кириченко от должности. Ему оформили пенсию.
Хрущев продолжал менять руководящие кадры. 4 мая 1960 года провел президиум ЦК по кадровым делам. Объявил недовольно:
— Секретариат — слишком объемистый, удельный вес секретарей в президиуме ЦК излишне большой.
Как будто бы не он сам их назначал! Никита Сергеевич убрал сразу пять секретарей ЦК. Такого еще не было. Николай Игнатов был переведен в правительство, Алексея Кириченко услали в Ростов, Петра Поспелова поставили заведовать Институтом марксизма-ленинизма, благо тот был академиком. Аристова Хрущев перевел в бюро ЦК по РСФСР. А через полгода совсем избавился от него. 20 января 1961 года Аверкия Борисовича освободили от обязанностей члена президиума ЦК и заместителя председателя бюро ЦК по РСФСР и отправили послом в Польшу.
Хрущев пренебрежительно заметил:
— Товарищ Аристов оказался человеком спокойным, «вольным казаком». Подъедет, скажет речь и… только. Он честный и хороший человек, но как работник очень слабый. А с большими претензиями на знание сельского хозяйства. Он же пытался теоретически обосновать свои взгляды на ведение сельского хозяйства в Сибири. А теория-то липовая, подточена, потому что кто придерживался этой теории, тот хлеба не получал.
Фурцева тоже утратила высокий партийный пост и стала министром культуры (ее предшественник Николай Михайлов отправился послом в далекую Индонезию. Его политическая карьера завершилась).
Екатерина Алексеевна безропотно сказала:
— Предложения правильные. Перестановку в секретариате надо произвести. Если меня коснется, то я согласна на любом участке работать.
Что послужило причиной массовой чистки высшего эшелона?
Считается, что чекисты записали вольные разговоры секретарей ЦК, которые те вели в своих комнатах отдыха, попивая чай или более крепкие напитки. Ничего крамольного они не говорили, лишь позволяли себе критически оценивать поведение Никиты Сергеевича. Удивительно, что секретари ЦК с их-то политическим опытом оказались столь наивными. Не предполагали, что их могут прослушивать. Возможно, опрометчиво считали, что они так много сделали для Хрущева, что никто не посмеет их подслушивать…
Но ведь старые заслуги ничего не значат, когда речь идет о власти. Борьба за власть не заканчивается даже в тот момент, когда политик становится полновластным хозяином в стране. И рядом уже нет ни врагов, ни соперников, ни тайных недоброжелателей. Только соратники и единомышленники. Тогда начинается борьба за удержание власти. Власть приходится оберегать от тех, кто вместе с тобой. Логика борьбы такова, что и соратники тоже не нужны. Нужны только подчиненные. Да никому и не хочется держать рядом с собой тех, кому обязан своим креслом.
В пятьдесят седьмом, одолев «антипартийную группу», Хрущев обрел всю полноту власти. Тем не менее все последующие годы он непрерывно убирал тех, кто стоит рядом.
На XXII съезде Игнатов, Аристов, Фурцева, Мухитдинов были избраны членами ЦК, но в президиум уже не вошли.
Николай Игнатов и Аверкий Аристов смолчали.
Мухитдинов, Фурцева и ее муж Николай Павлович Фирюбин, заместитель министра иностранных дел (его избрали кандидатом в члены ЦК), в знак протеста не пришли на вечернее заседание съезда.
Опытный Мухитдинов вызвал врача, который прописал ему постельный режим. Екатерина Алексеевна Фурцева, переживая случившееся, вскрыла себе вены, но ее спасли. Фурцева, вероятно, до последнего момента на что-то надеялась, думала, что опала будет недолгой, что Хрущев передумает и вернет ее на партийную работу. Когда чуда не случилось, она была раздавлена тем, что ее не включили в состав президиума ЦК, и пыталась покончить с собой…
Доложили Хрущеву. Он созвал президиум ЦК, чтобы «обсудить поступок, совершенный товарищами Фурцевой, Мухитдиновым и Фирюбиным». Фурцева просила товарищей поверить, что она тяжело больна. Мухитдинов каялся, говорил, что совершил ошибку. Фирюбин тоже каялся, но просил понять:
— Иначе я не мог поступить.
Фрол Козлов подготовил проект решения о выводе всех троих из состава ЦК КПСС. Отходчивый Никита Сергеевич остыл и проявил снисходительность.
— Поступок сложный, — говорил Хрущев о Фурцевой. — Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе — ничего плохого не скажу. В острых вопросах — всегда держалась. Характер, правда, неважный. Я говорил ей: «То вы с Жуковым, то с Булганиным, то с Молотовым». Но в принципиальных вопросах держалась принципиально… А тут такой нехороший поступок.
Произошедшее разбиралось на заседании пленума ЦК 9 марта. Заседание не стенографировалось. Вообще не найдено никаких материалов относительно того, что говорилось на пленуме. Хрущев выступал очень эмоционально.
Тем не менее учел раскаяние Фурцевой и предложил в решение записать: отсутствовала вследствие заболевания. Относительно Фирюбина сказал просто: за неправильное поведение — указать. Все остались в составе ЦК. Фурцева продолжала работать министром культуры, Фирюбин — заместителем министра иностранных дел.
Досталось и недавнему секретарю ЦК Нуритдину Мухитдинову, который был личным выдвиженцем Никиты Сергеевича. Мухитдинов пострадал больше всех. Его отправили в Центросоюз заместителем председателя правления.
— Ошиблись в нем, — с огорчением сказал Хрущев, — он плохо воспитан как член партии. Никчемное руководство оставил в республике. Пережитки байские есть у него. И есть к нему политические претензии — поддерживал узбекскую групповщину. Были нехорошие поступки бытового характера — бьет жену. Хвастливо докладывал о своих беседах с Неру и с Насером. Но потеря — молодой и способный человек.
Секретарем ЦК Никита Сергеевич сделал своего нового фаворита Фрола Романовича Козлова. Он был первым заместителем Хрущева в правительстве. Такую же роль намеревался играть в ЦК. Козлов фактически занял позицию второго секретаря. Президиум, забыв о том, что говорилось по поводу Кириченко, безропотно принял решение: «Возложить на т. Козлова председательствование на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, а также рассмотрение материалов и подготовку вопросов к заседаниям Секретариата ЦК».
Товарищи по президиуму ЦК недолюбливали и побаивались Козлова. А Хрущева вполне устраивало стремление Фрола Романовича брать на себя все текущие дела. Козлов импонировал Хрущеву энергией и работоспособностью. В отсутствие Никиты Сергеевича он оставался хозяином на Старой площади.
«Прозрачные глаза, завитые волосы, холеное лицо и ледяной взгляд» — таким его увидел кинорежиссер Михаил Ильич Ромм.
В отсутствие Никиты Сергеевича Фрол Романович оставался в ЦК хозяином. Возможно, со временем претендовал бы на роль преемника. Твардовский записал в дневнике: «Есть такой человек в руководстве — Козлов, который, когда разговаривает, слушает только себя и сам пьянеет от своего голоса».
Козлов был грубым и упрямым человеком с узким кругозором. Однажды в Ленинград привезли главу Монголии Юмжагийна Цеденбала. Козлов устроил прием. Поскольку присутствовало командование Балтийского флота, Цеденбал поднял бокал за советский военно-морской флот. Тогда Козлов провозгласил ответный тост — за военно-морской флот Монголии. Цеденбал с трудом сдержал смех: в Монголии нет ни моря, ни крупных озер, нет, разумеется, и военно-морского флота.
9 января 1963 года на президиуме ЦК Хрущев сообщил, что уезжает на съезд Социалистической единой партии Германии в Восточный Берлин, сказал:
— На время моего отъезда товарищ Козлов будет вести вопросы, так?
Все согласились.
— Хорошо. — Хрущев пребывал в хорошем настроении. — Никто другой не покушается?
— Нет, — сказал Микоян.
— Почему ты все первый говоришь?
Все засмеялись.
Человек предполагает, а судьба располагает. 11 апреля 1963 года Козлова сразил тяжелый инсульт, одним из последствий которого стал левосторонний паралич.
Сын Никиты Сергеевича описал, как отец поехал навестить больного товарища: «Козлов полулежал на подоткнутых подушках, бледное лицо отсвечивало желтизной. Когда мы вошли, он узнал отца, попытался сдвинуться с места, заговорить, но речь была бессвязна. Впечатление он производил удручающее. Отец постоял возле него некоторое время, пытался ободрить, шутил в своей манере…»
— Работать сможет? — спросил Хрущев врачей.
Ему объяснили, что Фрол Романович останется полным инвалидом. Хрущев понял, что Козлов не вернется, но должности его не лишил. Пожалел. Понимал, что и заботятся о члене президиума ЦК много лучше, и психологически уход на пенсию станет для больного новым ударом.
Когда Козлова свалил удар, Хрущев искал человека, которому мог бы поручить весь партийный аппарат страны. Им мог стать Шелепин. Но он упустил свой шанс.
В начале шестьдесят второго года у Хрущева мелькнула мысль отправить Шелепина в Ленинград первым секретарем обкома вместо Ивана Васильевича Спиридонова.
Собственно, Спиридонова сам Хрущев же и поднимал. На XXII съезде, как и Шелепина, сделал Спиридонова еще и секретарем ЦК. Но быстро в нем разочаровался. Это с Никитой Сергеевичем случалось часто. Весной шестьдесят второго он лишил Ивана Спиридонова всех партийных должностей и пересадил в почетное, но безвластное кресло председателя Совета Союза Верховного Совета СССР.
И предложил Шелепину перебраться в Ленинград. Александр Николаевич отказался. Видимо, ему показалось, что секретарю ЦК ехать в Ленинград секретарем обкома — если не понижение, то, во всяком случае, шаг в сторону. Похоже, это была ошибка. Политической биографии Шелепина не хватало опыта руководства крупными партийными организациями.
По словам сына Хрущева, Никита Сергеевич говорил в домашнем кругу о Шелепине:
— Жаль, а посидел бы несколько лет в Ленинграде, набил бы руку, и можно было бы его рекомендовать на место Козлова.
Заговор
16 апреля 1964 года председатель президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев и секретарь президиума Михаил Порфирьевич Георгадзе подписали указ о присвоении звания Героя Советского Союза Никите Сергеевичу Хрущеву: «За выдающиеся заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в строительстве коммунистического общества, укреплении экономического и оборонного могущества Советского Союза, развитии братской дружбы народов СССР, в проведении ленинской миролюбивой внешней политики и отмечая исключительные заслуги в борьбе с гитлеровскими захватчиками в период Великой Отечественной войны, присвоить товарищу Хрущеву Никите Сергеевичу в связи с семидесятилетием со дня его рождения звание Герой Советского Союза с вручением ему ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Все члены и кандидаты в члены президиума ЦК приехали поздравить юбиляра в особняк на Ленинских горах. При Сталине члены политбюро жили в Кремле. Никита Сергеевич предложил всем поселиться в новенькие особняки рядом с высотным зданием Московского университета. А Кремль еще летом 1955 года Хрущев открыл для людей. Поначалу пускали экскурсионные группы, а потом уже и всякий мог зайти — и бесплатно.
Физически Никита Сергеевич был еще крепок и мог работать. Его помощник Владимир Семенович Лебедев, отдыхая в санатории в Барвихе, рассказывал писателю Корнею Ивановичу Чуковскому о Хрущеве: «Работает с семи часов утра. Читает документы, корреспонденцию. Потом разговоры по телефонам. Приемы, до семи вечера. Ни минуты свободной. Вообще можно сказать, что это самая тяжелая жизнь, без малейшего просвета — и врагу не пожелаю такой. Разве иногда он выезжает на охоту».
Лебедев говорил и об изумительной памяти Хрущева: «Помнит почти дословно все документы, которые когда-либо читал, хотя бы десятилетней давности».
Юбиляр был бодр, свеж, в хорошем настроении. Гости выпили по рюмке коньяку, немного поговорили и тут же торопливо ушли под предлогом, что не надо «утомлять» Никиту Сергеевича. Всех торопил Брежнев, ему вторил Подгорный, хотя Хрущев явно был расположен продолжить веселье.
Подготовка к отставке Хрущева шла полным ходом. Петр Шелест пишет, что некоторые из членов президиума вели себя довольно нервозно и даже трепетно-боязливо. Они боялись разоблачения: вдруг Хрущев о чем-то догадывается?
Историки давно пытаются выяснить, кто был движущей пружиной этого заговора, хотя и слово «заговор» многим не нравится.
Есть две версии. По одной, главную скрипку играли Брежнев и Подгорный. По другой — Шелепин и его друг председатель КГБ Владимир Ефимович Семичастный. К тому моменту, когда в перестроечные годы стало возможным откровенно обсуждать наше прошлое, ни Брежнев, ни Подгорный уже не могли изложить свое мнение. Шелепин и Семичастный рассказывали в интервью, что ключевая роль принадлежала Брежневу, хотя, по их словам, он вел себя непоследовательно и даже трусовато.
Версия Шелепина и Семичастного некоторым историкам кажется неубедительной. Они считают, что именно вчерашние комсомольцы, более решительные и напористые, и организовали свержение Хрущева. Молодые больше других были заинтересованы в том, чтобы в высшем эшелоне власти образовались вакансии. Они рвались на первые роли…
Дочь Хрущева, Рада Никитична Аджубей, в интервью рассказывала:
— Что касается группы, условно говоря, молодых, во главе которой стоял Шелепин и к которой, если хотите, принадлежал и мой муж, это было некоторое потрясение. У меня было такое убеждение, и я до сих пор в этом убеждена, что Хрущев как раз делал ставку на Шелепина. Он говорил в последнее время, сам говорил, что пора уходить, мы уже старые, надо освободить дорогу молодым. И я так думаю, что главная его ставка была как раз на Шелепина.
Ни к кому Хрущев не относился с таким доверием и никого не поднимал так быстро, как Шелепина. Первый секретарь поручал ему самые важные дела, в частности партийные кадры и контроль над аппаратом. Никита Сергеевич считал Семичастного и Шелепина лично преданными ему людьми. Он высоко вознес этих молодых людей, но относительно их настроений и планов сильно ошибся…
Александр Николаевич Шелепин позднее рассказывал, что инициаторами смещения Хрущева были Подгорный и Брежнев. Они, как члены президиума ЦК, вели переговоры с другими руководителями партии. Пригласили и его для решающего разговора.
— Ты видишь, какая обстановка сложилась? — Такими словами Брежнев начал беседу с Шелепиным.
Леонид Ильич перечислил: экономика идет вниз, впервые закупили хлеб за границей — это после освоения целинных земель. А Хрущев — полгода в разъездах, без него вопросы не решаются. С членами президиума он не советуется.
Брежнев спросил:
— Как ты считаешь, не пора изменить эту ситуацию?
Шелепин ответил:
— Я согласен.
Как погиб начальник Генштаба
Подлинные обстоятельства того, как именно созревали антихрущевские настроения, как его соратники решились на откровенные разговоры между собой и как организационно оформился этот заговор, нам теперь уже не узнать. Но те немногие свидетельства, которые сохранились, показывают, что активно против Хрущева выступили две влиятельные группы.
Одна — члены президиума Брежнев, Подгорный, Полянский, которым сильно доставалось от Хрущева. Они смертельно устали от постоянного напряжения, в котором он их держал.
Вторая группа — выходцы из комсомола, объединившиеся вокруг Шелепина и Семичастного. Без председателя КГБ выступление против первого секретаря ЦК в принципе было невозможно. А на Шелепина ориентировалось целое поколение молодых партработников, прошедших школу комсомола.
Но разговоры в высшем эшелоне власти Шелепин с Семичастным вести не могли: не вышли ни возрастом, ни чином. Семичастный вообще был только кандидатом в члены ЦК. С хозяевами республик и областей беседовали в основном Брежнев и Подгорный, старшее поколение политиков.
Военный историк генерал-полковник Дмитрий Антонович Волкогонов, который первым получил доступ к материалам личного архива Брежнева, обратил внимание на то, что с середины 1964 года Леонид Ильич перестал вести дневниковые записи, чем занимался двадцать лет. Он по-прежнему записывал указания Хрущева, но не помечал, с кем встречался и о чем говорил. Леонид Ильич понимал, что участвует в настоящем заговоре, и не хотел оставлять следов. Он вернулся к привычке коротко отмечать, чем занимался в течение дня, после отставки Хрущева.
Тогдашний председатель ВЦСПС Виктор Васильевич Гришин вспоминал, что с ним разговаривал именно Брежнев, просил поддержать предложение отправить Хрущева на пенсию. Гришина зазвал к себе секретарь ЦК Петр Нилович Демичев, стал говорить, что ряд товарищей намерен поставить вопрос об освобождении Хрущева от занимаемых постов. Гришин ответил, что Брежнев уже с ним беседовал. Демичев был доволен:
— Я рад, что мы вместе.
Всю свою политическую жизнь Хрущев старательно убирал тех, кто казался ему опасен, и окружал себя теми, кого считал надежными помощниками. Но в решающую минуту рядом с Никитой Сергеевичем не оказалось ни одного человека, который бы ему помог.
Хрущев оттолкнул от себя людей типа Николая Григорьевича Егорычева, который в сорок с небольшим лет стал первым секретарем Московского горкома и пользовался в столице уважением. В октябре сорок первого студент бронетанкового факультета МВТУ Николай Егорычев ушел добровольцем на фронт, сражался на передовой, дважды был ранен, один раз тяжело. В пятьдесят шестом стал самым молодым секретарем райкома партии в Москве, в шестьдесят первом возглавил столичный горком.
Егорычев рассказывал, как обратился к Хрущеву с просьбой о приеме. Никита Сергеевич не захотел идти в кабинет и предложил:
— Пойдемте-ка здесь поговорим.
Присели на кремлевской скамейке.
— Хорошо, что вы сами ко мне обратились, — сказал Хрущев. — Зачем Москва так много тратит электричества на освещение?
Первый секретарь ЦК КПСС жил в резиденции на Ленинских горах, ему оттуда был виден весь город. И в его представлении Москва была залита электрическим светом.
— Никита Сергеевич, это только кажется, — объяснил Егорычев. — В реальности некоторые районы мы очень плохо освещаем. Вы проезжаете по шоссе, оно специально для вас очень хорошо освещается. На освещение города мы тратим десятые доли процента потребляемой городом энергии. Огромное количество электроэнергии съедает промышленность.
Егорычев, окончивший после войны МВТУ, стал объяснять руководителю страны, что именно сделали для рационального использования электроэнергии. Хрущев выслушал его с недовольным видом и ушел обедать. Члены президиума ЦК обедали вместе. Так завел Хрущев, чтобы в неформальной обстановке обсуждать важнейшие вопросы. После обеда Егорычеву перезвонил его предшественник на посту первого секретаря Московского горкома Демичев, переведенный в ЦК:
— Что ты такое наговорил Хрущеву? Он пришел злой.
В другой раз, принимая руководителя Москвы, Никита Хрущев поинтересовался:
— Сколько вы жилья ввели?
— Миллион квадратных метров, — с гордостью ответил Егорычев.
Хрущев недоверчиво переспросил:
— Сколько? Сто тысяч?
— Миллион, Никита Сергеевич.
Он разозлился:
— Мы когда-то мечтали сто тысяч вводить. Слишком хорошо Москва живет!
Соединился с председателем Госплана:
— Москве больше не давать денег!
Егорычев на следующий день приехал в Госплан:
— Что делать?
Строительные работы были развернуты уже по всей Москве. Председатель Госплана развел руками:
— Я все понимаю, но есть прямое распоряжение Хрущева.
— Полмиллиона квадратных метров ты мне позволишь за счет кооперативного жилья построить?
— Да.
— Хорошо, остальное я возьму у министров, у которых есть деньги, а жилье им нужно.
Энергичный и напористый Егорычев собрал у себя министров, и они тут же нашли деньги на восемьсот тысяч квадратных метров. Первый секретарь горкома собрал строителей:
— Работайте.
13 ноября 1963 года на секретариате МГК Егорычев объяснил:
— Остро нуждаются в жилье свыше полутора миллионов человек. Полмиллиона человек имеют менее трех квадратных метров на человека. Обеспечение жильем остается самым острым вопросом в Москве. Сто тысяч человек живут в глубоких подвалах, восемьсот семьдесят тысяч — в ветхих домах. Поэтому время для улучшения жилищных условий не пришло. С сегодняшнего дня — прекратить улучшение! Кто хочет улучшения жилищных условий, пусть копит деньги и вступает в кооператив…
Хрущев, в последний раз отдыхая в Пицунде, позвонил оттуда руководителю Москвы, специально поинтересовался: как идет строительство?
— То есть ему доложили, что я, несмотря на запрет, продолжаю строить, — рассказывал Егорычев. — Он бы меня снял, если бы его не скинули.
Егорычева пригласил к себе Демичев. В своем кабинете отвел его к окну — подальше от телефонных аппаратов — и начал разговор:
— Знаешь, Николай Григорьевич, Хрущев ведет себя неправильно.
Миллион квадратных метров жилья давался Егорычеву тяжело. И только административными методами.
Виталий Сырокомский пометил в записной книжке, о чем говорил первый секретарь на совещании в горкоме:
«До конца года надо сдать миллион квадратных метров жилья, из них 145 тысяч квадратных метров в плохом состоянии, причем 40–45 тысяч — в безнадежном. Положение тяжелое. Надо махнуть рукой на эти 40–45 тысяч квадратных метров, выбрать дома получше и вытянуть.
С сегодняшнего дня надо начинать штурм, скажем откровенно. Многие собираются сдавать дома в конце декабря — в надежде, что после Нового года три недели будут принимать, а тем временем они устранят недоделки.
Начать с того, что обратиться к рабочим, пойти руководителям на каждую стройку, объяснить положение, попросить рабочих поднажать. График составить так, чтобы дома сдавались равномерно. На каждом объекте вывесить призывы: дом должен быть сдан… Нужна помощь районных парторганизаций: мобилизовать на пусковые объекты специалистов и строителей. Собрать их, создать бригады, дать аккордное задание. Установить: над каждым домом шефствует предприятие. Вывесить на видном месте щит: дом строит трест такой-то, шефскую помощь оказывает такое предприятие…
Не рассуждать так: а я в этом доме квартиру не получу, чего стараться… Сдача жилья — дело всей Московской партийной организации. Не получит в этом доме, получит в другом. Организовать двухсменную работу, иначе если всех нагоним в одну смену, будет толчея и непорядок.
Там, где трудно, отстают, ввести аккордную оплату. Оставшееся до морозов время использовать для работ по благоустройству. Это очень важно, иначе будет поздно. В последней декаде ноября — морозы до минус двадцати. Скорее благоустроить территорию, иначе земля промерзнет. Внимание быстрому монтажу лифтов. Не страшно, если лифт в доме постоит неделю (в старом), важно быстрее монтировать новые.
Подключить профсоюзы, комсомол. Создать все условия для строителей: организовать горячее питание, продать им теплую одежду. Пусть кафе, рестораны придут на стройки и там обслужат людей: кофе, чай. Сдаст бригада дом досрочно, пусть продадут всем автомобили, холодильники, трикотаж…»
В антихрущевском заговоре активно участвовали партийные чиновники средней руки, без которых невозможно было обойтись. Считается, что важнейшую роль сыграл заведующий ведущим отделом ЦК — административных органов — Николай Романович Миронов. Он был брежневским человеком — из Днепродзержинска. Миронов курировал КГБ, армию, прокуратуру и суд.
Тогдашний заместитель председателя КГБ Сергей Саввич Бельченко рассказывал своему биографу Алексею Юрьевичу Попову: «Миронов пытался меня ввести в круг Брежнева. Предложил мне пойти на какой-то вечер, по сути дела пьянку высокопоставленных партийных чиновников. Я отказался, на что он сильно обиделся».
Генерал-полковник Бельченко держался осторожно, не хотел столь откровенно ориентироваться на одного из секретарей ЦК. А Миронов связал свою карьеру с Брежневым и мог считать, что поставил на верную лошадку.
«Миронов очень скоро обратил на себя внимание, — вспоминал генерал Филипп Денисович Бобков, который вырос в КГБ до должности первого зампреда, — он очень следил за своей внешностью. Миронов считал себя отцом профилактики в органах безопасности. Если бы не ранняя смерть Миронова, он бы достиг высоких постов не только в системе КГБ, но и в партии».
Николай Николаевич Месяцев, в ту пору работник ЦК КПСС, вспоминал, как в начале осени шестьдесят четвертого года он отправился по грибы вместе с Николаем Романовичем Мироновым.
Миронов и Месяцев жили на дачах управления делами ЦК в Усове, удобство которых состояло в том, что в поселке работала столовая, куда можно было ходить с семьей или брать там обеды и ужины на дом.
Читать бесплатно другие книги:
