Скифы пируют на закате Ахманов Михаил

– С пристрастием. Ну, я ее напоил, улестил да наврал с три короба. О моржах и плотниках, о королях и капусте… Как вы советовали! Сказал, что вы с Доктором – как Сатана с Люцифером, любого в ад запихнете… если не в ад, так в адский сон… и ее, любопытную стерву, и меня.

– О! – Сарагоса приподнял бровь. – Фантазия у тебя работает, сержант! И что ж она? Напугалась?

– Не очень. Сказала: есть люди, интересуются твоим шефом, могут помочь.

– Люди, – медленно протянул Пал Нилыч, мрачнея, – люди! Знаем мы теперь, что за люди! Нелюдь поганая! Твари! И эта рыжая ведьма работает на них! Ну, разберемся с ней, а пока пусть посидит в Шардисе, пусть поскучает! – Его лицо искривилось мстительной гримасой. – Пусть поскучает! Ты со своим Стражем и всем выигранным – тут, а она – там! •И денег ей хватит разве что на стакан сельтерской да пирог с Капустой!

– Не думаю, – произнес Скиф. – Свое-то при ней осталось. – Он обрисовал в воздухе контуры соблазнительной женской фигурки.

– Что осталось, то осталось, – внезапно успокоившись, согласился Пал Нилыч. – Ну и хватит о ней! Главное ты выяснил – красотка наша из той же шайки, у которой мы на прицеле. А так как из Шардиса не сбежишь, то попадет она прямиком сюда… или в один из адских снов, которыми ты ее пугал. Скажем, в Сафари-4, к динозаврам, э? Там уж она разговорится! Пошлю с ней, скажем, Сентября…

– Сентября не надо, Пал Нилыч. Сентябрь ее ящерам скормит. За Сергея…

– Верно! – Сарагоса кивнул. – Пошлю ее лучше с Дорджи Чучуевым, он парень спокойный и шустрый. Или, может, сам желаешь сопроводить? – он прищурился, разглядывая Скифа сквозь табачный дым.

– Святой Харана! Спаси и помилуй! Я ведь в Амм Хаммат собрался!

– Ну, раз собрался… – Шеф покивал головой, будто Скиф должен был уйти в амм-хамматские сны исключительно по собственному желанию. – Раз собрался, так слушай! Меня слушай и своего Харану, чтоб в беду не влипнуть! Пойдешь один. Людей у меня осталось четверо, каждый на счету, да и сам я тут нужен, не до прогулок… Так что пойдешь один! И все разведаешь, все выяснишь – и про этих сену, и про ару-интанов, и про заклятия, коими от них защищаются. Но главное – деревья! Падда! Все собери, что о них известно, и пробы чтоб были! Листья, сучья, кора… И до куполов, если они тебе не поблазнились, не худо бы добраться.

– Не поблазнились, Пал Нилыч. Джамаль их тоже видел. При упоминании о Джамале шеф мрачно скривился и запыхтел трубкой. Искры стайкой крохотных птиц вознеслись из разлапистого «гнезда».

– Ну, раз не поблазнились, так разведай! Бродит у меня мысль, что все это связано… как-то связано… «голд», рощи твои золотые, всякие запахи, ару-интаны, сену да наши зомби-атаракты… – Сарагоса пошевелил толстыми волосатыми пальцами и угрюмо усмехнулся. – Может, ты и защиту какую найдешь в этом самом Амм Хаммате? Заклятия, э? Заклятия от хлыстов нам бы сейчас очень пригодились…

– Вы же в них не верили, Пал Нилыч?! – вскинулся Скиф.

– Верил, не верил… А ты сам-то веришь?

– Ну-у… Песни слышал… очень впечатляющие песни… Еще видел, как девушки с белыми зверями говорят… А вот что касается заклятий…

Скиф смолк под насмешливым взглядом Сарагосы.

– Вот так! – менторским тоном заметил шеф. – То, что ты должен выяснить, не есть вопрос веры. Факты, сержант, факты! Деревья падда навевают дурные сны – это факт! Звери, как ты рассказывал, боятся их запаха – второй факт! Амазонки тоже боятся – и запаха, и шинкасов, и ару-интанов… Шинкасов колют копьями, от демонов творят заклятия. Почему? Сколь те заклятия действенны? Считать ли их бесспорным фактом или примитивной магией до смерти перепуганных женщин? Выясни и доложи!

– Я выясню, – сказал Скиф. – Только женщины не показались мне перепуганными до смерти. Они из породы бойцов, из тех, кто верит и в силу свою, и в копье, и в магию. Их вера – тоже факт. Пал Нилыч.

– Потому ты и отправляешься в амм-хамматский фэнтриэл, что я готов считаться с этим фактом. Сперва-то я думал, что все это блажь, – нехотя признался Сарагоса, – но потом… – Он смолк и будто бы про себя пробормотал: – Да еще эти сны… сны…

– Какие сны? Про Амм Хаммат? Про Шардис?

– Нет. – Пал Нилыч отвернулся, скрывая лицо. – Другие сны, мои… Ну, хватит о том! – Он посмотрел на часы. – Сейчас половина второго. Собирайся – и к Доктору! Прямо к нему в логово! Я там буду через сорок минут.

– Мне хватит тридцати, – сказал Скиф, поднимаясь.

Он спустился в каптерку к дяде Коле, где было приготовлено все нужное снаряжение: мешок с дорожным припасом, комбинезон – тот самый, амм-хамматский, с десятью карманами и зашитой в секретное место проволокой, таймер, компас, нож и кое-какие мелочи. Автомат он решил не брать, лазер казался надежнее, а вместо тяжелых обойм дядя Коля приготовил пару коробок с запасными батареями. Двадцать первое столетие все-таки, подумал Скиф, вкладывая свое оружие в наплечную кобуру. Да, двадцать первое столетие… Слидеры, видеотелефоны, трехмерные «эл-пи», боевые лазеры, пришельцы… Судя по первым годам, век обещал массу развлечений, и Скиф не сомневался, что в ближайшие пятьдесят лет ему не придется скучать. Если он их проживет, конечно! Пример Сингапура подсказывал, что агентам Системы суждена жизнь яркая, но недолгая. Правда, у счастливчика Сержа Никитина не имелось святого Хараны, и феноменом-акцидентом он тоже не был, так что вряд ли представлял интерес для любознательного Чакары уко Экоба. Жизнь его вполне подчинялась статистическим закономерностям: множество мелких удач уравновесила одна неудача, зато самая крупная, какая может случиться с человеком.

Дядя Коля следил за тем, как облачается Скиф, спросонья моргая глазами. Он тоже находился на осадном положении и по такому случаю, а также ввиду утренних волнений принял на сон грядущий лишний стаканчик. Но это его не развеселило, был он мрачен и угрюм. Когда Скиф взялся за свой лучемет, он вытянул руку-клешню и буркнул:

– Клади сюда, Кирюха… Проверю…

Скиф покорно отдал оружие. Старый «механик» поводил над ним двумя растопыренными пальцами, словно делая «козу» младенчику, и ощерился в ухмылке.

– Не заржавеет, как рубль в сберкассе… Ежели, блин, тех гадов встретишь, что Серегу Сингапура срубили, жги в брюхо. От дырок в брюхе дольше мучаются.

– Тех гадов больше нет, дядя Коля, – сказал Скиф. – Им ребята с Пал Нилычем дырок понавертели.

– Не-а… – «Механик» сморщился и покачал головой. – Не-а, Киря… Самый главный гад улизнул… Я-то знаю! Щелка там была зелененькая, навроде окошка… Туда он, бляха-муха, и просочился!

Дядя Коля с кряхтеньем присел, покопался в шкафчике под верстаком и протянул Скифу плоскую коробочку – небольшую, величиной со старый железный рубль.

– Вот, возьми да сунь куда подальше… Соорудил я тут штучку… так, от безделья… Придет нужда, открой, погляди да подумай.

– Спасибо, дядя Коля. – Скиф сунул «штучку» в нарукавный карман. – А думать-то о чем?

– Там нарисовано Чего нарисовано, о том и думай. – Дядя Коля опустился на раскладушку, вытянул ноги и повернулся к стене. – Ну, удачи тебе, Киря… – невнятно пробормотал он, засыпая.

Скиф подпоясался, достал из мешка калгану и, подвесив ее к наплечному ремню, покинул склад. С минуту он постоял на лестничной площадке, раздумывая, куда идти – вверх или вниз, потом решительно направился на первый этаж. Там у одной из бронированных дверей он опять остановился и надавил кнопку звонка.

Выглянул дюжий медбрат лет сорока пяти, в накрахмаленном халате, косая сажень в плечах – сестер и нянечек в медицинском секторе звена С не держали. Этот крепкий мужичок, в отличие от дяди Коли, глазами не моргал, а уставился на Скифа недреманным оком. Потом, узнав инструктора, кивнул.

– Ты с третьего этажа? Ну, чего тебе, парень?

– На дружка взглянуть хочу. Попрощаться.

– Взглянуть – взгляни, а вот попрощаться… – Пропуская Скифа в палату, санитар горестно покачал головой. – Попрощаться – это сложнее. Ты ему «до свидания», а он тебе и «гу-гу» не скажет. Такие, брат, дела…

Скиф, не слушая его воркотню, скользнул взглядом по койкам и направился к той, что стояла в дальнем углу. В полутьме лицо Джамаля на белой подушке казалось темным, будто высеченным из камня, но на изваяние все же не походило. Нет, не походило… Какой скульптор стал бы ваять бессмысленный лик кретина. Разве что в насмешку над родом людским…

Глаза Джамаля были плотно прикрыты, мышцы расслаблены и неподвижны, что придавало его физиономии выражение какого-то идиотского, дебильного спокойствия. Ни переживаний, ни мыслей, ни чувств… Брови – как две длинные черные кляксы, виски чуть запали, вялые губы разошлись, из уголка рта на щеку стекает слюна… Ах, Джамаль, Джамаль, Георгиев сын, из славного рода Саакадзе!.. Ты еще живой, но уже мертвый…

«Пошли бы мы вместе в Амм Хаммат, генацвале, – не разжимая губ, сказал ему Скиф. – Пошли бы, дорогой, в Амм Хаммат, куда ты так хотел вернуться, к девушкам и к твоей Тамме, к царице Тамар на белом коне… Поскакали б мы в степь, к городу с двадцатью башнями, погуляли б в лесах на взморье, поглядели б, как пробраться к золотым куполам… Поскакали б, погуляли, пошли!.. Да только ты уже умер, князь, и все это я буду делать без тебя».

Вдруг веки Джамаля приподнялись, и крохотные огоньки, замерцавшие в темных зрачках, будто шепнули Скифу: нет, я еще жив! Жив! Потом огни погасли, точно залитый водою костер, и бессмысленный пустой взгляд уперся в потолок.

– Эй! – окликнул Скиф санитара. – Он смотрит! Глаза открыл!

– Бывает! Бывает, парень. Я тут за день нагляделся… Иной веками хлопнет раз в час али губами шевельнет… Ну и вся недолга! Инстинктивный рефлекс называется. Но на нем, на рефлексе-то этом, не проживешь! Ох, не проживешь, парень! Жизнь – она штука сложная… Эхе-хе… – Сочувственно вздохнув, медбрат спросил: – Ну, распрощался со своим дружком? Хороший был человек, говорят, удачливый, богатый… Хоромы его тут по соседству.

– Я знаю, – сказал Скиф, – знаю.

Он повернулся и вышел вон.

…Сборы заняли не больше тридцати минут, но в кабинете Доктора его уже ждали. Эта комната была поменьше, чем у Сарагосы, и сейчас, когда в ней собрались шестеро мужчин, казалась тесноватой. Три «эвакуатора», присланных из центра, рослые парни, по виду – чехи или поляки, рассредоточились по углам, да так и застыли, не спуская глаз с кресла, стоявшего в четвертом углу. Скиф понял, что приготовлено оно для него, подошел и сел, уложив мешок на колени.

Доктор расположился, как всегда, шагах в пяти, его бледное лицо выглядело невозмутимым, словно случившееся за последние сутки – гибель трех агентов и жуткая участь еще полусотни сотрудников звена С – совсем не касалось красноглазого экстрасенса. Веки его были полуприкрыты, спина сгорблена, тощие, костлявые конечности плетьми свисали вдоль туловища, он готовился к работе, и вся мировая скорбь, горести и страдания, ужас и страх, смерть и жизнь значили для него сейчас не больше прошлогоднего снега.

Чуть в стороне от красноглазого, скрестив мощные руки на груди, стоял Сарагоса. Когда Скиф уселся, он сделал пару шагов к креслу, оглядел своего агента с головы до ног и буркнул:

– Сроков тебе не назначаю, сержант, но хорошо бы уложиться недели в две – нашего времени, разумеется. Значит, Т а м, – он ткнул в потолок толстым пальцем, – у тебя будет около месяца. Вполне достаточно времени, чтоб со всем разобраться… и с демонами, и с заклятиями, и с рощами из злата-серебра… Вернешься по паролю. Кстати, – теперь палец шефа глядел Скифу в лоб точно револьверный ствол, – с рощами да запахами будь поосторожней. Чтобы снова память не отшибло.

Дельное замечание, подумал Скиф. Перед мысленным его взором промелькнули широкие листья цвета бледного золота, грозди налитых соком ягод, кора – на вид нежная, как девичья кожа, и такая неподатливо твердая под лезвием ножа… Падда, дерево дурных снов, как сказала Сийя. Он попытался всмотреться в лицо девушки, но, заслоняя пепельные кудри и темные бездонные глаза, перед ним продолжало маячить видение золотой рощи. Он даже ощутил на миг густой сладковатый аромат и тут же замер, прислушиваясь к своим ощущениям – не кольнет ли в затылке, не ударит ли набатом в висках. Харана, однако, молчал.

– Ну, в путь! – произнес Сарагоса и, кивнув Доктору, отступил к стене.

Веки красноглазого экстрасенса приподнялись, и теперь Скиф словно бы видел опушку рощи на фоне пурпурного заката. Листья и стволы, подсвеченные густым и сочным багрянцем, отливали бронзой, и мнилось, что деревья будут вот-вот охвачены пожаром.

Это зрелище показалось Скифу таким прекрасным, таким необычным и чарующим, что он не заметил, как потолок маленькой комнаты устремился ввысь, как пол под ногами исчез, сменившись зыбкой красноватой пеленой, как разъехались стены, ускользая куда-то далеко-далеко, на край света, за границы Галактики, к затерявшимся в бесконечности рубежам Вселенной. Чувство стремительного падения охватило его. Он мчался вниз, вниз, вниз, будто на крохотном аппаратике серадди Чакары, проскальзывал сквозь слои неощутимого оранжевого тумана, тонул в алых облаках, тенью проносился вдоль багровых клубящихся туч, потом внезапно нырял в них, растворяясь в бескрайней багровой мгле. Разум во время этого бесконечно долгого полета как бы дремал, словно готовясь погрузиться в сон – или реальность? – нового мира, и лишь одна-единственная мысль билась в сознании Скифа: там, в конце тропы, протянувшейся в безмерные дали, лежит Амм Хаммат. Теплое море, жаркое солнце и три луны в небесах, лес, горы, степь, уже не казавшаяся чужой, враждебной и страшной… белые звери, блеск обнаженных мечей, ветер, треплющий гривы скакунов и волосы Сийи… Золотые рощи, вытканные на пурпурном зареве заката…

Он прибыл.

Под ногами вновь была твердая земля, покрытая травой с белевшими тут и там дочиста обглоданными костяками, алый туман сменился лазурным блеском небес, багровые тучи обратились стайкой снежных облачков. Гамма красных тревожных цветов, сопровождавших бесконечное падение, растаяла, исчезла, мир снова сиял всеми красками радуги, синим и голубым, изумрудно-зеленым и фиолетовым, желтым и золотистым.

Золотистым!

Скиф вдохнул воздух Амм Хаммата, чувствуя, как тот будто бы застревает в груди. Сладкий медовый запах наплывал на него, убаюкивал, укачивал, в десяти шагах светились бледным золотом древесные кроны, блестела на солнце гладкая кора уходивших вверх стволов, тяжким грузом свисали ягодные гроздья… Все, как мнилось ему, все, как он представлял!

Зря представлял, с запоздалым сожалением подумал Скиф Зря! Он мог очутиться в тысяче мест – даже в бушующем океане, как в первый раз, – и все они были б безопасней, чем эта коварная роковая красота, заманившая его, будто волка в капкан. Верно сказано: не воображай лишнего! Что ж, теперь надо выбираться… Или экспедиция кончится, не начавшись…

Он попытался сделать шаг назад, стараясь не дышать и чувствуя, как густеет воздух, как назойливые ароматы бьют в ноздри, кружат голову, как начинает покалывать в висках. Однако ощущения эти не походили на звон колоколов Хараны, что казалось странным. Неужели бог с жалом змеи оставил его? Неужели не предупредил о грядущей беде? Неужели шардисская удача была насмешкой, жалким даром обреченному на смерть?

Смерть! Несомненно, он погибал. Ноги сделались чугунными и перестали повиноваться, в ушах слышался мерный усыпляющий рокот, острые безжалостные иголочки покалывали кожу, пронизывали ее, проникали все глубже и глубже, подкрадывались к самому сердцу. Перед глазами, застилая яркую и чистую синеву небес, начинала колыхаться золотистая мгла, обжигающая гортань, сознание меркло, необоримый сон наплывал туманной пеленой беспамятства. Он будто бы переселился из багрового мира в золотой, на миг узрев все живые амм-хамматские краски, но багряные и алые тона, сиявшие ему в полете, сулили надежду и жизнь, а золотое марево было предвестником гибели.

Харана! Где же звон твоих колоколов?

Скиф хрипло вскрикнул, снова попытался завладеть неподъемными колодами-ногами, отступить назад, но вместо этого начал медленно опускаться на землю. В траву, где белели скелеты, валялись кости и черепа. «Кладбище, – мелькнула мысль, – капкан для неосторожных, ловушка для любопытных». Страшный сон! Какой страшный сон! «Но из сна можно вернуться, – пронеслось у него в голове. – Да, можно вернуться… Стоит только произнести .. произнести. . Что?..»

Сильные руки подхватили его, рванули назад, протащили по траве, словно бесчувственный куль с мукой. Скиф не сопротивлялся, он жадно глотал воздух, ощущая, как медовые ароматы сменяются пронзительно острыми запахами хвои и йодистых морских испарений. Золотистая мгла разошлась, глубокое бирюзовое небо Амм "Хаммата вновь засияло над ним, солнечный диск брызнул в глаза пригоршней теплых лучей, слабый ветер, тянувший с моря, взъерошил волосы. Скиф закашлялся, пробормотал что-то, чувствуя, как хватка спасителя начала ослабевать, его осторожно опускали на землю.

Затем раздался голос, знакомый сочный баритон:

– Э, генацвале, молодой ты еще, неосторожный, рисковать любишь! Зачем такое дурное место выбрал? Скажи, зачем? Опять тебя вытаскиваю. Ну, сейчас хоть помнишь, как тебя зовут?

Вздрогнув, Скиф перекатился на бок и поднял глаза. Над ним, сияя белозубой улыбкой, стоял Джамаль.