Скифы пируют на закате Ахманов Михаил
– Ваши женщины слишком терпеливы и покорны, – заметила Сийя. – Наверное, тебе такие и нравятся, Скиф?
– Нет. Покорные женщины рожают покорных сыновей.
– Верное слово! Пусть не станет оно прахом! – Алые губы девушки дрогнули в улыбке. – Ну, а ты, Скиф? Разве ты не из них? Ведь твоя мать тоже…
– Я же сказал, что она была невольницей, рабыней! Ее принудили к покорности!
Он представил лицо матери, согнувшейся над ученическими тетрадками, и мысленно попросил у нее прощения. Пожалуй, зря: она и в самом деле была рабыней, только властвовали над ней не мужчины, а время, долг и обстоятельства.
Сийя удивленно подняла темные брови.
– Твоя мать – рабыня? Рабыня? Но что это значит? Теперь пришел черед удивляться Скифу. Припомнив слово, которым здесь вроде бы обозначали людей подневольных, он пояснил:
– Сену.
Девушка вздрогнула и уставилась на него в полном недоумении. Скиф догадался, что сказал что-то не то.
– Сену? Распадись и соединись! Из каких же краев ты прибыл, светловолосый? При чем тут сену? Демоны отняли у них души и разум, они спят, едят и работают – конечно, если за ними присматривать. И всем известно, что у сену не может быть потомства!
– Но почему? Разве они не люди?
– Конечно, нет! Они выглядят, как люди, но… Резкий удар меча о щит прервал ее. Потом взревел Белый Родич – яростно, угрожающе, шерсть его встала дыбом, огромные челюсти с клыками-кинжалами глухо лязгнули. И тут же зазвенели стремена, заржали лошади, заскрипели седла, одна из амазонок вскрикнула:
– Шинкасы!
Из высокой травы, зеленевшей справа, словно заросли молодого бамбука, вырвался отряд всадников. Их было человек двадцать – плечистых полуголых воинов с топорами на длинных рукоятях, арканами и сетями, под высокими меховыми шапками скалились чудовищные звериные морды, и Скиф не сразу понял, что видит маски из раскрашенной кожи.
За спиной у него лязгнул металл, потом взметнулся высокий звонкий голос Таммы: она пела. Остальные девушки подхватили заклинание.
У меня нет сердца –
лед горных вершин в груди.
У меня нет глаз –
проблеск молнии мои глаза.
У меня нет жизни –
память потомков моя жизнь.
У меня нет смерти –
Вихрь Небесный унес мою смерть.
О, Безмолвные, одарите меня мужеством!
Всадники припустили в галоп, потом, не доезжая метров пятидесяти, резко осадили коней и сбились в кучу – казалось, они колеблются.
– Считают и пересчитывают, – сказала Сийя. Лицо ее оставалось спокойным, лишь брови грозно сошлись на переносице. – Как разглядят, что нас всего четверо да один зверь, нападут. Уже и сети приготовили, распадись и соединись!
Позади в три голоса гремела песня:
У меня нет плоти –
сделалась камнем моя плоть.
У меня нет рук –
клинком меча стали мои руки.
У меня нет пальцев –
обратились они в когти зверя.
У меня нет губ –
проклятье врагу мои губы.
О, Безмолвные, одарите меня ненавистью!
Скиф обернулся. Зуу'Арборн со своими людьми пребывал в замешательстве, и было ясно, что в конном бою толку от безоружных мореходов никакого. Но Джамаль… Глаза его сверкали, как угли, рот хищно ощерился, он уже выхватил меч и крутил им над головой с видом лихого рубаки-самурая. Похоже, он готовился защищать свою Тамму до последней капли крови – если только она нуждалась в защите.
«Песня на него, что ли, так подействовала?» – пронеслось у Скифа в голове. Потом он припомнил: хочу, чтоб кони… чтоб женщины… чтоб битвы и шашки наголо! Ну, чего клиент пожелал, то и получил! Вот только как исполнить приказ шефа? Приглядывай-де за князем и при первой опасности – назад! Но сейчас он и сам не вернулся бы обратно, даже если б чудом припомнил пароль: в бездонных глазах Сийи светилось ожидание и что-то еще – быть может, намек на предстоящую награду. «Черт с ним, с князем! – подумал он. – Хотел драку, так будет ему драка!»
– Нас не четверо, а шестеро. – Слова слетели с его губ, потом сверкнул клинок катаны, и обтянутая кожей рукоять привычно легла в его ладонь. Три девушки за его спиной тянули слова заклятья:
У меня нет очага –
свет солнца мой очаг.
У меня нет дум –
удар копья моя дума.
У меня нет брони –
ночная тьма моя броня.
У меня нет оружия –
тело мое оружие и защита.
О, Безмолвные, одарите меня силой!
Точеные пальцы девушки стиснули запястье Скифа. – Хорошо! Но твой клинок слишком короткий, чтобы рубить с коня. Возьми мой меч, а Джаммале пусть даст меч Тамма! – Она кивнула своим всадницам. – Песня спета. Теперь вперед, сестры! Во имя Безмолвных Богов!
Копья с трепещущими флажками опустились, четыре амазонки пришпорили коней, копыта глухо ударили в мягкую землю. Шинкасы, развернувшись шеренгой и дико взвыв, ринулись навстречу, их топоры с серпообразными лезвиями со свистом рассекали воздух, ременные петли мотались на шестах, маски, полоскавшиеся на встречном ветру, кривлялись и корчились, точно живые. Скиф скакал сразу за Сийей с длинным прямым мечом в одной руке и катаной – в другой. Рядом мчался Джамаль, грозно вскрикивая, звеня клинками, видно, он был неплохим наездником и держался в седле куда уверенней, чем на гребне волны. Справа от князя белым облаком стелился огромный зверь. Он уже не рычал, не ревел, только схлестывал бока пружинистым гибким хвостом да разевал пасть, жаркую, как жерло вулкана.
«Четыре девушки, двое мужчин, кони и тигр… или лев, кто его разберет… Ну и команда! – пронеслось у Скифа в голове. – Не слишком ли пестрая? Попугай с петухом не уживутся в одном курятнике, говаривал майор Звягин, однако..,»
Они столкнулись с шинкасами, и он забыл о комбате, забыл о своем молчаливом хранителе Харане, забыл о Земле и о прожитых там годах. Блестящие полумесяцы секир крутились перед ним, мелькали арканы да сети, дикий клич рвался из двух десятков глоток, и сам он внезапно стал таким же диким всадником, неистовым скифом, кентавром с разящими молниями в руках. «У меня нет смерти, – насвистывал ему ветер. – Вихрь Небесный унес мою смерть! О, Безмолвные, одарите меня мужеством! Одарите ненавистью и силой!»
Меч словно сам собой рассек волосяную сеть, достал плечо державшего ее воина, перечеркнул грудь кроваво-красной полосой, взлетела катана, отражая удар топора, потом ринулась вниз, к горлу шинкаса, сорвав острием маску. Мелькнуло лицо – лик демона с хищным оскалом и выпученными глазами. Катана полоснула по шее, голова воина запрокинулась, алые пузыри вспухли на губах. Захрипев, он упал с коня.
«У меня нет рук – клинком меча стали мои руки!»
Амазонки прошли сквозь разбойничий строй, как гребень с четырьмя зубцами, длинные их копья разили наповал, и четыре всадника свалились в траву – кто с пробитой грудью, кто с развороченным боком. Белый Родич ударами тяжелой лапы переломал ноги двум или трем лошадям и сейчас добирался до седоков. Рядом с ним крутилось с полдюжины шинкасов, они махали топорами, набрасывали на зверя сети, он огрызался, бил хвостом, ревел – и лошади степняков испуганно шарахались в стороны. Джамаль же, так и не успевший обагрить свои клинки, попался сразу в два аркана – кисти и локти его были прижаты к бокам, лезвия мечей болтались у колен. Он сыпал проклятиями, пытался перерезать тугие волосяные петли, но безуспешно: пара насевших на него шинкасов действовала с ловкостью опытных охотников за людьми. Разбойники, видно, не собирались убивать пленника, но хотели оттащить его подальше от свалки. Конь Джамаля ржал, мотал головой, упирался, не желая расставаться с седоком, князь, рыча что-то по-грузински, откинулся в седле, упираясь босыми ступнями в стремена.
Если сбросить со счетов двоих зарубленных Скифом, оставалось еще пятеро. Эти, не дожидаясь новой атаки амазонок, тянули к Скифу топоры и петли на шестах – похоже, желали сыграть с ним в ту же игру, что и с Джамалем. Но Скиф был быстрее, сообразив, что его хотят оглушить и связать, несколькими стремительными ударами он перерубил шесты, ранил одного из воинов в бедро, ударил жеребца пятками по бокам и помчался к князю. Того уже успели оттащить шагов на тридцать, один из шинкасов поймал узду и тянул лошадь Джамаля за собой, не выпуская из правой руки аркана. Скиф подумал, что не успеет, размахнулся и с силой швырнул катану.
«У меня нет дум – удар копья мои думы!»
Хоть и короткий клинок, хоть и не копье, да режет глубоко! Не зря, выходит, потомков Аматэрасу почитали грозными бойцами, и оружие у них было таким же грозным, беспощадным, и ковались клинки их не затем, чтоб пугать да ранить, а чтобы убивать. Острие катаны ударило степного всадника между лопаток, рассекло хребет, пробило ребра, на ладонь вышло из груди. Шинкас вскрикнул и захлебнулся кровью, один аркан ослаб, и Джамаль, вывернув кисть, полоснул по другому мечом. Лицо его покраснело от ярости, приподнявшись в стременах, он воткнул оба своих клинка в живот степняку, что пытался совладать с его конем. Тот хрипло вскрикнул и начал сползать с седла.
«Хороший человек князь, – подумал Скиф, разворачивая жеребца, – а ударил жестоко. Пробил бы горло… быстрая смерть, без мучений… Ну, бой есть бой! Нет у меня сердца – лед горных вершин в груди!»
Меч Сийи с бронзовой рукоятью, изукрашенной бирюзой, играл и пел в его руках. Он походил на шпагу, с которой Скифу приходилось иметь дело, но казался пошире на палец и длиннее, к острию лезвие слегка расширялось, напоминая древесный лист. Скиф крутил клинком, отбивал удары секир, не пытаясь нападать, – против пятерых врагов шансов у него было немного. Но вдруг рядом очутился Джамаль, потом за спиной застучали копыта – амазонки, развернув коней, снова мчались в атаку. Ударили копья, степняки отпрянули с хриплым воем – один вылетел из седла, трое, бросив оружие, зажимали раны. Глухо рявкнул белый зверь, ему ответил протяжный клич шинкасов, и поле битвы внезапно опустело – десяток уцелевших разбойников стремительно уходил к зарослям высокой травы.
Скиф вытер меч о гриву своего скакуна, свесился к земле, выдернул из мертвого тела катану. «Не задирайся с местными», – говорил Сарагоса… А он ответил: «Я – не убийца!» Он и вправду не хотел убивать, но обстоятельства были сильнее: три человека, валявшиеся на земле, пали от его клинка. Схватка, однако, шла на равных: сила против силы, ловкость против ловкости, меч против топора.
Подъехала Сийя, оглядела его забрызганные кровью руки, одобрительно покачала головой.
– Ты настоящий боец, светловолосый! Таких я еще не видела среди мужчин… Ты и с луком обращаешься так же хорошо?
– Нет. – Он протянул ей меч с бирюзовой рукоятью.
– Ну, я тебя научу… сегодня или завтра. – Девушка улыбнулась, лукаво сверкнув глазами.
Скиф осмотрелся. Тамма с Джамалем направлялись к людям Зуу'Арборна, во время скоротечной схватки маленькие мореходы сбились в кучу вокруг купца и дрожащими голосами распевали молитвы богам Джарайма. Одна из амазонок объезжала поле боя, иногда деловито тыкала копьем в распростертые в траве тела шинкасов – добивала раненых, вторая девушка, не слезая с седла, перетягивала предплечье чистой тряпицей.
– Злобные тха… – Сийя ап'Хенан повела бровью в сторону мертвецов. – Нападают, когда их пятеро на одного… Но сегодня они просчитались!
– Что им было нужно? – Скиф вытер катану, вложил ее в ножны. – Хотели убить?
– Нет, у них другой промысел. Они отродья демонов, светловолосый… Схватили бы нас и продали ару-интанам – за зелье, что дарит дурные сны.
– А что с нами бы сталось?
– Что? – Сийя нахмурилась. – Странные вопросы ты задаешь, светловолосый! Мы носим в себе частицу богов – ты и я, каждый из нас, каждый человек… Без нее мы – сену, всего лишь жалкие сену… Вот наше сокровище, вот добыча для демонов! Но мы, женщины Амм Хаммата, с ним бы не расстались… просто умерли бы! Ведь нас защищают Безмолвные, и демонам не удалось бы насытиться нашими душами. Ну, а вас с Джаммалой обратили бы в сену, в живых мертвецов… Разве их нет в Джарайме?
Слова ее были загадочны и непонятны, но Скиф решил, что пускаться в расспросы не время. Он лишь покачал головой и буркнул:
– Джарайм – не моя страна. Мы с родичем из других краев, из далеких… очень далеких, Сийя. Она пожала плечами.
– Мир велик, светловолосый, мир велик! Но если в вашей земле не слышали про ару-интанов, не видели сену, ты должен быть вдвойне осторожен. Не хотелось бы мне, чтоб ты забыл, как улыбаться и как любить женщину…
Через день, вечером, когда костер прогорел и три луны сияющими фонарями повисли в ночном небе, Сийя поднялась и протянула Скифу руку.
– Я обещала поучить тебя стрелять…
Он посмотрел на свой лук из дерева падда, на темную степь, на гаснущий костер, затем перевел взгляд на лицо девушки. Она улыбалась – лукаво и чуть насмешливо. Джамаль, сидевший рядом, подтолкнул компаньона локтем в бок, шепнул в самое ухо:
– Не сомневайся, дорогой, сейчас самое время для таких дел. Я бы тоже не отказался, чтоб меня поучили… – Он многозначительно скосил глаз на Тамму. – Заодно узнал бы кое-что интересное… про город с башнями, про демонов и тайные заклятия… Женщины становятся разговорчивей, когда их одаришь лаской.
Скиф так и не понял: то ли князь советовал ему, то ли строил собственные планы на будущее. Поднявшись, он машинально оправил комбинезон и взял Сийю за руку. Ладонь у нее была одновременно нежной и крепкой, кончиками пальцев он ощутил чуть заметные выпуклости – мозоли от рукояти меча. Локоны Сийи щекотали ему шею, легкая туника казалась туманом, окутавшим тело девушки. Пройдя два десятка шагов, он оглянулся: Джамаль, подсев к Тамме, что-то негромко втолковывал ей, с нежностью поглаживая плечо амазонки.
– Не смотри назад, – сказала Сийя, – твой родич занят. Я думаю, он будет занят до рассвета… Клянусь Безмолвными! У Таммы.горячая кровь.
Скиф обнял ее за талию. От волос девушки тянуло горьковатым ароматом степных трав, дымом костра и еще чем-то чистым и свежим – быть может, запахом звездного неба, раскинувшегося над степью. Все правильно, подумал он, все хорошо. Я здесь с ней – там, где должен быть сейчас и навсегда. В древней скифской степи, каких на Земле уже не осталось…
Прежние воспоминания таяли, уходили, размывались, призрачным миражем плыли городские улицы, мрачные коробки домов, клетки-квартиры, переполненные людьми, подольская казарма с рядами коек, оружейные шкафы в арсенале Сарагосы, серая лента шоссе, разверстый шлюз транспортного самолета, в котором маячили фигуры солдат в касках и бронежилетах, парашюты, одуванчиками повисшие над зеленой скатертью тайги… Все это было в прошлом, безмерно далеком, невозвратимом и неинтересном, настоящее и будущее были здесь: справа – гибкое и сильное девичье тело, слева – меч у пояса, а вокруг – безбрежная степь.
Он склонился к Сийе и прошептал:
– Мы не взяли ни лука, ни стрел, милая… На ее лице промелькнула улыбка, Скиф успел разглядеть ее в лунном свете, серебристом и багряном.
– Я буду луком, а ты – стрелой…
– А если подкрадутся шинкасы?
– Споем Песню Силы и будем сражаться. – Она снова улыбнулась. – Но не тревожься, светловолосый. Мы уже близко к городу, они не рискуют разбойничать здесь. И потом с нами Белый Родич. – Сийя показала куда-то, но Скиф не заметил ничего, кроме легкого колебания травы. – Он постережет…
– И нас, и Тамму с Джаммалой? Успеет ли? Опять улыбка, блеск глаз в лунном свете, темный локон, упавший на лоб…
– У Белого Родича быстрые ноги, светловолосый.
Они опустились в траву, и Скиф почувствовал, как нетерпеливые пальцы коснулись ворота его рубахи.
…Она была зарей, гонимой над степью дыханием утреннего ветра, она была, как гибкий тростник на речном берегу, прохладный и гладкий на ощупь, золотистый, наполненный сладкими соками земли, она была небом – небом дня, глубоким и синим, и небом ночи, теплым и темным, усеянным звездами, она была музыкой, песней, колдовским заклятием, птичьей трелью, шорохом крыл, шуршанием листьев, раскатом грома, шелестом робкой волны, она была ланью, скользящей меж лесных стволов, игривым бельчонком, тигрицей, яростной и непокорной… Она была!..
Два нагих тела сплетались на травяном ложе под светом лун, багряным и серебристым, два существа любили друг друга с неистовством юности, когда ритм сердец так легко настраивается в унисон, когда сила кажется неистощимой, а жизнь – вечной. Тонкие пальцы девушки ласкали волосы Скифа, пепельные локоны падали на лицо, и сквозь их невесомую паутину ночь выглядела чарующе прекрасной – ночь из ночей, полная колдовства, краткий миг счастья, подаренный судьбой. Руки Сийи обнимали его, губы касались его губ, плоть сливалась с плотью, дыхание – с дыханием… Он чувствовал трепет ее ресниц на щеке, ощущал биение крови – то медленное, спокойное в минуты краткого отдыха, то стучавшее громрвым набатом. Тело ее казалось жарким омутом, обжигающим потоком, стремительным водопадом, он тонул, растворялся в нем, он пил пьянящую влагу жизни, он жаждал исчерпать ее источник, и он страшился этого. Напрасно! Этот родник был бездонным.
Но воды каждой реки в свой срок достигают моря, наступает пора, и цветы роняют лепестки, ночь сменяется днем, день – ночью, уходит тепло и приходит прохлада, солнце затмевает звезды, а потом вновь скатывается за край земли, уступая им дорогу. Ничего вечного нет под луной, тем более под тремя лунами, в этом мире они, как и на Земле, покорно вращались в потоке времени, увлекаемые им к горизонту, к забвению, к сну…
Сон! Нет, Скифу не хотелось спать… Он лежал в траве, шелковистой и мягкой, головка Сийи покоилась у него на груди, ладонь ее ласково гладила его щеки, пальцы то касались губ, то прикрывали глаза. Где-то в вышине негромко пел предутреннюю песню ветер, и гаснущие звезды откликались звоном хрустальных колоколов. Мир был прекрасен и тих, и если в нем существовали райские сады и луга, то сейчас Скиф нежился в их ласковых объятиях.
– Завтра мы приедем в город, – негромко сказала Сийя, – в наш город на высокой скале, над которой вознеслись Двадцать Башен. Тебе там понравится, светловолосый.
– Мне понравится всюду, где будешь ты. Она рассмеялась.
– И ты повторишь эти слова перед Безмолвными Богами?
– Перед безмолвными или говорящими, моя ласточка, перед богами Джарайма и богами Земли.
– Земли?
– Да. Так зовется моя родина. Он услышал довольный вздох.
– Хорошо… хорошо. Скиф. Ты скажешь эти слова и станешь моим мужчиной… Мы будем встречаться, когда три луны поднимаются в небесах, потом расстанемся, потом встретимся вновь… Как сегодня…
– Разве я не могу всегда быть с тобой?
– Ты и будешь всегда со мной – здесь. – Она приложила его ладонь к сердцу. – Но видеться мы можем лишь в те дни, когда дозволено богами. И лишь ночи трех лун будут принадлежать нам.
– Такие ночи случаются часто или редко?
Сийя снова вздохнула.
– Реже, чем мне хотелось бы… но достаточно часто, чтобы ты не забыл меня, Скиф ап'Хенан.
– Почему ты так меня называешь?
– Потому что теперь ты принадлежишь нашей Башне – как и твой родич, если Тамма осталась довольна им. Но вначале боги испытают вас, а Дона ок'Манур и мудрая Гайра вынесут решение…
– Зачем? Разве недостаточно испытания, которое устроили вы с Таммой?
– Ш-ш-ш… – Ладонь девушки легла на его губы. – Ты не боишься ни злобных демонов, ни их слуг, и это хорошо… Но разве можно пренебрегать богами, мой светловолосый? Я ведь сказала: мы носим в себе их частицу… все мы, каждый человек… и без нее мы – сену, лишенные разума сену, Скиф.
– Ладно, я не буду ими пренебрегать. Ничем, что дорого тебе, во что ты веришь, Сийя. Если только они не разлучат нас…
– Боги милостивы. Скиф… – Она помолчала, потом негромко окликнула: – Скиф?
– Да? – Его пальцы тонули в шелковистых локонах Сийи.
– Твое имя… Оно что-нибудь значит?
– Скифы… так звались степные племена на моей родине… давно… очень давно, милая. Они оставили курганы, такие же, как в твоей степи. В курганах – могилы вождей… кости, оружие, украшения, истлевшая одежда… больше ничего.
Сийя беспокойно пошевелилась.
– Они были похожи на шинкасов?
– Возможно. Пасли лошадей, скакали по своим равнинам, разбойничали, воевали… Они считались великими лучниками…
– И служили демонам ару-интанам?
– Нет, у них были совсем другие боги. Они приносили им жертвы, воздавали хвалу во время пиров… Они пировали на… – Скиф внезапно приподнялся, не выпуская Сийю из рук, и медленно произнес: – Они пировали на закате… Понимаешь? Они пировали на закате! – Теперь он почти кричал.
Память… Туго натянутое полотно с прожженными дырами… клочья тумана, повисшие в ясном небе… Они таяли, они исчезали! Внезапно всплыло имя – его имя, потом еще одно, и он вспомнил, что так зовут отца. Между этими именами была связь… некая связь… Какая же?.. Джамаль, сын Георгия… Нет, не так! Иначе! Теперь он знал, как должно его называть: имя, отчество, фамилия… И сразу же возникло остальное – номер дома, квартиры, название улицы. Он вспомнил, вспомнил!
С торжествующим смехом Кирилл Карчев поднялся, протянул руки навстречу восходящему солнцу и выкрикнул:
– Скифы! Скифы пируют на закате!
И сразу же багровая пропасть разверзлась под ним.
Часть II
ПРЕИМУЩЕСТВЕННО НА ЗЕМЛЕ
Глава 16
Земля, Петербург и другие места, 30 июля 2005 года
На сей раз Рваный заявился с огромным портфелем, и это удивило его: Рваный был не из тех людей, что ходят с портфелями. Впрочем, он мог таскать в нем принадлежности своего ремесла – дрель и фомку для взлома замков, а то и автомат плюс пару пакетов взрывчатки. Но все оказалось гораздо неприятней.
– Тебе, – коротко буркнул Рваный и выложил на стол десять красных коробочек с золотым листком, окруженным блестками звезд. – А это остальным. – Он снова полез в портфель и принялся извлекать из его недр изящные флаконы с духами, мыло, закатанное в станиоль, баллончики с дезодорантом и шампунем и еще какие-то цилиндрики размером с палец, яркие и блестящие, как елочные игрушки. Маркировка на всех этих изделиях была различной: где – цветок ириса или розы, где – тонкий женский профиль, где – гора Фудзияма на фоне синих небес, последнее, вероятно, намекало на японское происхождение товаров. Но звездочки присутствовали всюду. Иногда они располагались колечком или вытянутым овалом, иногда – треугольником либо острым клином, словно косяк отлетающих к югу журавлей, иногда – затейливой спиралью с вытянутыми в стороны концами, походившими на щупальца осьминога.
«Дар небес, – подумал он, с невольным страхом взирая на пеструю груду. – Троянский конь, приношение данайцев…»
Рваный продолжал выкладывать на стол содержимое портфеля. Его щека, пересеченная давним шрамом, приподнимавшим верхнюю губу, чуть заметно подергивалась, словно бы гость затаил насмешливую ухмылку, но глаза смотрели пронзительно и строго. Пестрая груда на столе росла.
– Зачем мне это? – спросил он, метнув опасливый взгляд на Рваного. – Духи, дезодоранты… Я ведь не женщина…
– Не баба, – уточнил гость, кивая. – Ну, тут каждому свое: мужикам – сигаретки, девкам – конфетки. Словом, передашь кому надо.
– Кому?
– Придет к тебе Ксюша… видная такая, рыжая… – Руки Рваного взметнулись, обрисовав контур женской фигуры. – Сегодня придет или завтра, смотря по тому, сколь у нее душистой водички осталось. И другие придут, не залежатся, будь спок. – Гость наконец ухмыльнулся, и шрам, украшавший левую щеку, дрогнул, словно длинный розовый червь. – Как все раздашь, позвони. Притащу еще.
– Ты… ты хочешь, чтобы я распространял это? – Он покосился на мыло, духи и разноцветные баллончики.
– Я ничего не хочу. – Серые маленькие зрачки Рваного уставились на него, как два буравчика. – Хозяин велел! А дальше сам смотри, кореш.
«Чего уж тут смотреть, тоскливо подумал он, не спуская глаз с ярко-красных пачек с золотым листком. – Чего уж смотреть… Коготок увяз – всей птичке пропасть!»
Всю последнюю неделю ему казалось, что за ним следят. Если это и соответствовало действительности, то слежка была вполне профессиональной, и ничего явного, открытого он обнаружить не смог. Но «голд», проклятое и обожаемое зелье, обострял инстинкты, иногда он чувствовал внимательный взгляд, скользнувший по его лицу, слышал торопливую дробь шагов за спиной, ощущал горячее дыхание на затылке.
Синельников? Обеспокоился и теперь присматривает, пытается вызнать, что к чему? Но слежка – занятие непростое, тут требуется не один человек, а откуда у Петра Ильича такие возможности? Однако он ничего не знал о прошлом Синельникова, слышал лишь, что тот уволился из армии года три или четыре назад. Но в каких войсках довелось служить его компаньону и какие с тех пор сохранились связи, оставалось для него тайной за семью печатями. Ясно было одно: Синельников – мужик прыткий и крутой, его так просто наизнанку не вывернешь! Что и доказывал недавний эпизод с тремя атарактами.
«Статья! И какого дьявола Петр Ильич ее накорябал? – мелькнула мысль. – С нее, проклятой, все и началось!»
Оторвав взгляд от пачек с «голдом», он посмотрел в холодные глаза Рваного и медленно произнес:
– Хозяин желает, чтобы я занялся передачей наркотика, так? Не очень-то благоразумная мысль! Я на виду и…
– Не хочешь – как хочешь, – прервал его Рваный и потянулся к ярким красным коробочкам с золотым листком. – Какого хрена я стану тебя заставлять? Щас все сгребу обратно, руки в ноги, и пошел.
– Погоди! – Он вздрогнул, представив, что может лишиться зелья. – Погоди!
– Что – погоди? – Рваный ощерился, ровно пес над костью. – Чего годить-то? Или передумал, интилихент падлатый?
– Я… я согласен… – Слова выдавливались с трудом, будто закаменевшая зубная паста из тюбика. – Согласен… Но это же опасно! Хозяин… хозяин должен понимать…
– Опа-асно? – протянул Рваный. – Жить тоже опасно, кореш.
– Но если выследят…
– Кто?
Он ссутулился, отводя взгляд, и гость снова повторил, требовательно и жестко:
– Кто? Кто за тобой сечет? Говори, падла!
– Синельников… Я думаю, Синельников… Тот журналист…
Ему казалось, что в воздухе расплылся тошнотворный смрад предательства, перебивший сладковатый запашок, которым тянуло от сваленных на столе флаконов и коробок. «Что я делаю! Что делаю!» – стучало в висках.
– Синебрюхов? Тот самый хрен-недобиток? – переспросил Рваный. – Он, что ли, вогнал тебя в мандраж? А почему раньше не говорил? Мог бы и позвонить, блин!
– Ну, не был уверен. Собственно, я и сейчас… – Он страдальчески сморщился, стараясь не встречаться с гостем взглядом.
– Считай, твой Синерылов уже покойник! И не распускай соплей, Хозяин этого не любит! Хозяин, он такой… кому хошь рога обломает!
– С первого раза-то не получилось! – внезапно вырвалось у него.
Рваный с несокрушимым спокойствием пожал плечами.
– Не получилось с первого, получится со второго. Не мытьем, так катаньем, не палкой, так лаской… – Тут глаза Рваного многозначительно обратились к разложенному на столе товару. – Ты, кореш, главное, проследи, чтоб он больше ничего не писал… Хозяину его писания сильно не нравятся, сечешь? А потому – никаких писаний! И звякни, ежели что. Ну, а коль он тебя побеспокоит, не накладывай в штаны, а лучше соображай, как подманить мужика куда-нибудь в тихое место. В тот шалман на Крестовском, где ты кофий жрешь… или за город… – Гость, словно в раздумье, поскреб страшный шрам на щеке и повторил: – Да, лучше бы за город. На природу, так сказать. На природе всегда способней разбираться – и с палками, и с ласками.
– А если он будет не один?
– Ну и чего? Я тоже не один, – произнес Рваный, поднимаясь. – Со мной, почитай, все двенадцать апостолов и сам Господь Бог, так что оплошки, как с теми тремя кретинами, не будет! – Его взгляд снова скользнул к столу, шрам дернулся в жесткой ухмылке. – Ну, закончили с Синезадовым, кореш! Ты помни свое: сигаретки – тебе, флакошки – рыжей Ксюшке! И тем, кто еще придет. Все знают, что тут кому. Не залежится товарец!
…Стоя у окна, он наблюдал, как Рваный, вынырнув из подъезда, растворился в уличной толпе. Сверху его гость был похож на сотни и тысячи других людей: с таким же, как у многих, вялым, туповатым и утомленным лицом, с глазами, лишенными блеска, с редеющей шевелюрой и ранними залысинами у висков. Кто мог представить, что этот мужчина, этот нестарый еще мужичок, как чаще именовали подобных типов, еще недавно тащил портфель с Небесными Дарами? С волшебным зельем графа Калиостро… Кто мог вычислить его, найти в необозримом человеческом муравейнике, кто мог добраться до Хозяина?
Никто, с тоской подумал он, никто и никогда!
Рваный исчез в толпе, словно жухлый лист среди таких же листьев, кружащихся на ветру меж голых ветвей осеннего леса.
Дни тянулись за днями, томительные и бесконечные, как серо-стальная лента Ганга, обрамленная пыльными метелками пальм. Иногда Дха Чандре казалось, что он провел в обители святых братьев лишь пару месяцев, иногда этот срок мнился вечностью или, во всяком случае, долгими десятилетиями. К ним приходило много людей, множество обездоленных и голодных, старых и молодых, Звездный Творец был ласков со всеми и всем предлагал пищу, покой и свое божественное благословение. Вкусившие его даров уже не покидали приюта, тихое счастье окутывало их, наделяя тремя радостями: есть, пить и спать.
Дха Чандра тоже ел, пил и спал. Глаза его бездумно скользили по лицам прочих обитателей этого крошечного рая, огражденного высокими стенами и рядом тенистых платанов, встречая такие же бездумные и пустые взгляды. Они не разговаривали друг с другом, им не о чем было говорить и нечего вспоминать – кроме возвышенного мгновения, когда божество соединилось с душой каждого из них. Но миг этот был уже в прошлом, и память о нем становилась все слабее и слабее.
В один из дней Дха Чандра понял, что конец его близок.
Странно, но ему больше не хотелось есть и пить, только спать. Каким-то инстинктивным чувством, не человеческим, но присущим всякому живому существу, он ощутил, что стоит на пороге Великого Забытья и Бог в тиаре из виноградных гроздьев протягивает к нему свои ласковые руки. Они пахли, словно медовые травы под жарким солнцем, и Дха Чандра, жадно вдыхая этот аромат, совсем не жалел, что наступает время уходить. Он был готов к вечному странствию: глаза его закрылись, плоть окостенела, сердце стучало медленно и редко, как у йога, погрузившегося в объятия нирваны.
В эти последние часы к Дха Чандре вернулась способность видеть сновидения. Он будто бы снова очутился в подземной камере, среди алых ковров, прозрачных сосудов и блестящих серебряных курильниц, в мире тишины, покоя и неяркого света, над которым плыла, царила статуя Звездного Творца. Нет, не статуя – живой Создатель простирал к нему руки и звал к Себе, обещая вечное блаженство, сладкие сны и исполнение всех желаний. Впрочем, желание у Дха Чандры было только одно – как можно быстрей соединиться с богом.
Он опять слышал волшебную музыку, чарующий наигрыш флейт, перезвон хрустальных колокольцев, он приближался к порогу райских врат, он знал, что теперь они распахнутся перед ним навсегда. Там, за высокими створками из золотистой древесины, вращались огненные звездные спирали, там мерцало радужное сияние необозримых облачных громад, там, на фоне черного бархата небес, изгибая стройные станы, танцевали прекрасные апсары. Дха Чандра не испытывал к ним плотского вожделения, он любовался этим зрелищем с такой же надеждой, с таким же счастьем, с каким заблудившийся в пустыне глядит на свежую зелень спасительного оазиса.
Он больше не чувствовал себя сосудом, из которого вылито вино, пустым мешком, обломком безгласного камня, пнем от срубленного дерева, грудой песка или гниющих листьев. Бог снова снизошел к нему, Бог призывал его в свои чертоги, и Дха Чандра не видел смысла задерживаться на земле.
Его последние минуты были легкими: разум – то, что еще оставалось от его разума, – померк и растворился в тишине, словно ночные туманы над рекой, исчезающие с приходом рассвета.
Обряд Посвящения новых братьев был немноголюдным, но отличался таинственностью и своеобразным мрачным торжеством. Сегодня его проводили не в катакомбах Палермо и не в одном из итальянских убежищ, а здесь, на севере Монтаны, милях в трех от небольшого городка Грейт Фоллз, тут, под корпусами и фундаментами старой заброшенной лесопилки, была оборудована база, абсолютно скрытная и недоступная для чужаков. Во всяком случае, так утверждали Отцы-Основатели Черной Роты, которым Стиг Сорди верил куда больше, чем самому себе. Он-то мог ошибаться, но Отцы – никогда! Тот, кто покровительствовал им, сумел бы предостеречь своих слуг от любых ошибок.
Камера, в которой свершался обряд, была сравнительно небольшой и необычной на вид: ни единого угла, ни единой ровной поверхности, если не считать пола. Она казалась Сорди похожей на каштан: изогнутые, искривленные стены плавно переходили в потолок столь же неопределенных очертаний, состоящий из одних впадин, выпуклостей, морщин и бугров. Внутренняя обшивка выглядела цельной, будто бы отлитой в некоей огромной форме или отштампованной под гигантским прессом. Она слегка светилась – не слишком ярко, но вполне достаточно, чтобы можно было различить каждую деталь обстановки.
Деталей этих, впрочем, насчитывалось немного. В дальнем конце камеры пол уходил вниз, образуя что-то вроде большой ванны, в которой клубился сизый вязкий туман, слева от нее в стене просматривалось сферическое углубление, а справа – узкая вертикальная щель футов восемь в длину. Щель эта бежала по изогнутой поверхности стены, словно яркий и неимоверно тонкий мазок светящейся зеленой краски, и казалась Сорди плотно сомкнутой пастью клыкастого чудища, но на самом деле ее предназначение оставалось для него загадкой. Сферическая вмятина слева была тем самым местом, откуда появлялся Он – Темный Властелин, Сатана или Люцифер, покровитель Отцов Черной Роты. Лика его Сорди не видел ни разу и видеть не желал, ибо даже лицезрение дьявольских рук, протянутых к очередной жертве, повергало в трепет, он до сих пор не мог забыть их ледяного прикосновения в тот миг, когда посвящали его самого. Что же касается ванны с клубящимся туманом, то приближаться к ней было строжайшим образом запрещено, в эту сизую мглу бросали трупы тех, кого Темный Владыка высосал до дна, до последней капли.
– Приступим, – произнес Отец, стоявший ближе всех к сферическому углублению. Голос его прозвучал неясно и глухо из-под капюшона с прорезями для глаз, рукава темной мантии взметнулись, когда он воздел руки вверх, протягивая их к неярко мерцавшему потолку.
Кроме Отца, невысокого тощего мужчины, в камере находились два кандидата и два поручителя-вербовщика, одним из них являлся Стиг Сорди, и его лицо тоже скрывал просторный капюшон. От кандидатов, обнаженных по пояс, сильно тянуло спиртным, по их щекам и крепким мускулистым шеям стекали струйки пота.
Повинуясь жесту Отца, Сильвестро Талла – тот, кого Сорди позавчера привез из Неаполя, – шагнул к стене и преклонил колени. Сорди заметил, что ноги у парня подрагивают, а глаза уставлены в пол, вероятно, он боялся чего-то ужасного – скажем, появления дьявола в облаке пламени и дыма, чудовища с пятидюймовыми клыками и огненным взором, чье дыхание отдает адским смрадом. Но действительность была не столь впечатляюще помпезной, хотя и более страшной.
Во время Обряда – а Сорди, один из самых ловких вербовщиков, повидал не меньше двух дюжин Посвящений – не требовалось попирать ногами крест, расписываться кровью на пергаментах из пожелтевшей телячьей кожи или читать католические молитвы задом наперед. Ничего подобного, никаких кощунств, принятых в идиотских сектах сатанистов! Кандидату полагалось лишь опуститься на колени перед сферической вмятиной, поручив свои душу и разум Владыке Зла. Он брал от каждого столько, сколько желал, и взятое именовалось Залогом. Залог мог быть различным. Одних, видимо, не представлявших особой ценности, дьявол высасывал досуха, и тела их затем сбрасывали в ванну с сизым туманом. Другие, назначенные в будущем на роль боевиков-атарактов, делились с Повелителем Тьмы несколько меньшим, после Обряда они выглядели совсем как обычные люди, если не считать фантастической силы и нечувствительности к боли. И они делались послушными, очень послушными! Они повиновались любому слову, любому приказу Отцов, словно роботы, лишенные человеческих чувств и разума, их можно было послать на самую гибельную операцию, не сомневаясь, что в случае провала каждый, сохраняя тайну, покончит с собой. Идеальные исполнители, думал Сорди, с невольным трепетом всматриваясь в полумрак сферической ниши.
Сам он, как и прочие вербовщики, Отцы-Основатели и функционеры высшего звена, дал наиболее скромный из всех возможных Залогов – только крохотную частицу собственной души, символ вечного единства с Хозяином Преисподней. Стиг Сорди сохранил и разум свой, и чувства, и свободу волеизъявления – в тех пределах, кои допускались уставом Черной Роты. Но не только устав и страх неизбежной кары властвовали над ним, то был лишь кнут, но имелся и пряник. И пряник этот, как бывало уже не раз, оказался куда действеннее кнута.
Сферическое углубление в стене затуманилось, и Сорди жадно втянул расширенными ноздрями знакомый сладковатый аромат. Здесь, метрах в пяти от ниши, он являлся лишь тенью, слабым отсветом того упоительного запаха, что источали пестрые баллончики, украшенные спиралью из крохотных блестящих звезд. Сорди, однако, ощутил, что погружается в нирвану, только невероятное усилие воли помогло ему вернуться к реальности. Вздохнув, он принялся мысленно пересчитывать баллоны с наркотическим зельем, спрятанные в трех разных тайниках. Их было вполне достаточно, Отцы-Основатели и сам Великий Покровитель Черной Роты ценили услуги Стига Сорди, и он не испытывал недостатка в сладких пряниках наград.
В нише, над самой головой коленопреклоненного Сильвестро Таллы, возникло смутное движение. Казалось, многосуставчатые членистые пальцы вырастают прямо из стены, жадно подрагивая и шаря в поисках добычи. Они были длинными, гибкими и, как помнилось Стигу Сорди, смертельно холодными. Ледяными, если не сказать больше! Это несколько расходилось с представлениями Сорди о пылающих адских огнях и раскаленных сковородках, но холод был не единственной странностью. Он знал, что пальцы Владыки Тьмы украшены не остроконечными когтями, а чем-то напоминавшим небольшие присоски размером с одноцентовик. Впрочем, на эти мелочи ему было наплевать: в роду Сорди, обитавшем в Штатах на протяжении трех поколений, религиозность стояла далеко не на первом месте.
Впрочем, как бы Стиг ни относился к Богу, дьяволу и идее посмертного воздаяния, происходившее сейчас внушало ему иррациональный безотчетный страх. То, что он видел, могло и в самом деле оказаться явлением Сатаны, чем-то таинственным, мистическим, чему нет места в обычной жизни, правда, лапы дьявола и место, выбранное им для демонстрации своей власти, выглядели совсем не так, как описывалось в Библии. С другой стороны, все факты наверняка удалось бы истолковать иначе, более рационалистически и трезво: например, ванна с разлагающим трупы сизым туманом, ароматный наркотик, даривший сладкие сны, тайная база под старой лесопилкой и весь загадочный Обряд Посвящения могли оказаться неким сверхсекретным экспериментом, испытанием нового оружия, совсем иного и не похожего на ядерные бомбы, ядовитые газы и смертоносные вирусы, уничтожаемые сейчас повсеместно.
Но если так, то кто же проводил эти жуткие опыты? Стиг Сорди старался о том не думать, что удавалось ему без большого труда, пересчитывать пестрые баллончики в тайниках было гораздо приятнее.
Членистые отростки, трепетавшие над головой Таллы, удлинились и походили теперь на пучок слабо поблескивающих серых щупалец. Они начали свиваться, накладываться друг на друга, образуя что-то похожее на сетчатый диск с мелкими ячейками или овальный кусок паутины, сплетенный из веревок толщиной в палец. Затем вся эта конструкция дрогнула и опустилась вниз, плотно охватив затылок и виски Сильвестра Таллы, конец самого длинного щупальца скользнул к ямке под черепом.
Талла дернулся и вскрикнул, но тут же мышцы его расслабились, руки безвольно повисли вдоль тела, голова на короткой мускулистой шее откинулась назад. Казалось, он будто бы стек вниз, к полу, и только серые гибкие щупальца поддерживают его, предохраняя от падения. Он напоминал сейчас беспомощную мышь, стиснутую в жестокой хватке совиной лапы.
Зрелище было не из приятных, и Сорди, сглотнув, закрыл глаза. Оставалось лишь благословлять капюшон, не позволявший Отцу-Основателю узреть его слабость… Но как выглядел сейчас сам Отец? Возможно, он тоже жмурил веки, чтобы не видеть того чудовищного и страшного, что творилось в этот миг у стены? Во всяком случае, когда серые щупальца выпустили Таллу, голос Отца был хриплым и дрожащим.
– Следующий, – произнес он, взмахнув рукавами мантии. – Следующий! И поторопись, сукин сын! Не заставляй Хозяина ждать!
Талла поднялся, встал, опершись спиной о стену, глаза его были бессмысленными, тусклыми, точно отлитыми из олова. С ужасом взглянув на него, второй кандидат шагнул к сферической нише, к трепетавшему перед ней вееру членистых щупалец, затем, повинуясь нетерпеливому жесту Отца, не опустился – рухнул на колени. Гибкие отростки вновь сплели свою сеть, плавно двинулись вниз, накрыли голову парня… Вскрик, трепет частицы живой плоти, стиснутой серыми змеями… Потом дьявольская лапа разжалась, и человек начал медленно приподниматься.
– Залог дан и принят! – с видимым облегчением произнес Отец. – Да будет имя Его свято, а воля – нерушима!
– Да будет! – хором подхватили Сорди и второй вербовщик.
Отец, не дожидаясь, пока щупальца втянутся в стену, торопливо приблизился к новым атарактам и начал что-то втолковывать им – вероятно, давал обычные инструкции. Сейчас, в первые минуты после свершения Обряда, этим парням стоило напомнить о кое-каких элементарных вещах – к примеру, о том, чтоб не забывали дышать.
«Пушечное мясо, – с невольной жалостью подумал Сорди, вытирая капюшоном вспотевший лоб. – Пушечное мясо, несчастные итальянские ублюдки! Месяц-другой, и оба вы станете трупами, нашпигованными свинцом! В точности как Джем Косса, проклятый кретин!»
Но он знал, что к тому сроку они исполнят предначертанное: нашпигуют свинцом тех, кому улыбнется таящийся во тьме дьявольский лик Адского Владыки. Ибо в этом и заключалось назначение Черной Роты – убивать! Уничтожать всякого, кто представлял опасность для неведомого Хозяина, помеху его планам, угрозу его замыслам. Но о замыслах этих Стиг Сорди не имел ни малейшего представления.
Об этом, как и о мистической загадочности либо реальности всего происходящего, ему тоже не хотелось думать.
Звено А, или Служба внешнего наблюдения, базировалось под Вашингтоном, в одном из огромных корпусов НИСТа – Национального института стандартов и технологии. Лет десять назад это строение из светло-серого бетона, армированного серебристыми стальными полосами, принадлежало сектору компьютерных сетей, тут располагался один из главных информационных центров Северо-Американского континента. Возможно, самый главный, и по этой причине корпус был нафарширован вычислительной техникой и оптоволоконными линиями связи, как рождественский гусь яблоками. Сейчас, оказавшись после некоторой реорганизации под щедрой рукой ВДО, это заведение процветало: к старому корпусу был пристроен пятиэтажный подземный бункер, прежние «Макинтоши» и «Пентиумы» были заменены суперсовременными «Парсифалями», «Ландами» и «Силвер Кроунами», число внешних связных каналов утроилось, емкость банков памяти возросла на порядок. Разумеется, этот важнейший блок, один из самых основных кирпичиков в воздвигаемом на протяжении трех последних лет здании Системы, был превосходно защищен – как в реальном пространстве, так и в информационном, его стерегли сталь, свинец, лучи лазеров, чуткие датчики и сложнейшая сеть программно-электронных паролей.
Сюда, в эту службу, стекались результаты наблюдений за ближним и дальним космосом, здесь хранили, сортировали и анализировали все, что удавалось зафиксировать «Спайерам» и многочисленным наземным станциям. В некотором смысле звено А само по себе являлось системой в Системе, три вращавшихся над Землей гигантских радиотелескопа были его ушами и глазами, а обсерватории слежения и каналы связи – нервной сетью. Но мозг размещался именно тут, в двадцати милях от Вашингтона, на тщательно охраняемой территории, куда не мог проникнуть никто из посторонних.
Исключения допускались лишь в одном случае – при проведении научных симпозиумов. Еще в начальный момент своей организации Системе удалось собрать большую часть материалов о посещении Земли инопланетными пришельцами, о проблеме НЛО и попытках связи с чужими мирами. Это оказалось нелегким делом, руководители Северо-Американской и обеих европейских региональных цепей выдержали настоящий бой со множеством ведомств, а также научных и псевдонаучных группировок, в распоряжении которых находилась интересующая Систему информация. Огромный массив документальных свидетельств, фотографий, кинопленок и материальных объектов был извлечен из архива ВВС США, где эти данные накапливались более полувека, кое-чем пришлось поделиться ЦРУ, ФБР, французским и английским обществам по изучению аномальных явлений и российским спецслужбам. Но, так или иначе, данные были собраны, рассортированы и каталогизированы. Изображения и тексты, вплоть до «Голубой книги» Аллена Хайнека и прочих многочисленных научных отчетов, легли в память компьютеров звена А, подлинные же документы вместе с обломками летательных машин, неведомых устройств и останками гипотетических астронавтов хранились в большом подземном бункере, упоминавшемся выше. Все это добро на девяносто девять процентов являлось подделкой, сознательной фальсификацией либо результатом ошибки неопытных в научных наблюдениях очевидцев, но оставался один процент, который стоило подвергнуть тщательному изучению. Этим и занимались входившие в звено А «механики» и группы специалистов по радиоэлектронике, информатике, астрофизике, планетологии и космической связи, собиравшиеся на конференции дважды в год. В отличие от остальных проектов Системы цель данных исследований не была засекречена.
Читать бесплатно другие книги:
