Серебряный век. Лирика Коллектив авторов
- Глубока, глубока синева.
- Лес полон тепла.
- И хвоя повисла упоенная
- И чуть звенит
- от сна.
- Глубока, глубока хвоя.
- Полна тепла,
- И счастья,
- И упоения,
- И восторга.
Александр Блок (1880–1921)
Фабрика
- В соседнем доме окна жолты.
- По вечерам – по вечерам
- Скрипят задумчивые болты,
- Подходят люди к воротам.
- И глухо заперты ворота,
- А на стене – а на стене
- Недвижный кто-то, черный кто-то
- Людей считает в тишине.
- Я слышу все с моей вершины:
- Он медным голосом зовет
- Согнуть измученные спины
- Внизу собравшийся народ.
- Они войдут и разбредутся,
- Навалят на спины кули.
- И в жолтых окнах засмеются,
- Что этих нищих провели.
Незнакомка
- По вечерам над ресторанами
- Горячий воздух дик и глух,
- И правит окриками пьяными
- Весенний и тлетворный дух.
- Вдали, над пылью переулочной,
- Над скукой загородных дач,
- Чуть золотится крендель булочной
- И раздается детский плач.
- И каждый вечер, за шлагбаумами,
- Заламывая котелки,
- Среди канав гуляют с дамами
- Испытанные остряки.
- Над озером скрипят уключины,
- И раздается женский визг,
- А в небе, ко всему приученный,
- Бессмысленно кривится диск.
- И каждый вечер друг единственный
- В моем стакане отражен
- И влагой терпкой и таинственной,
- Как я, смирен и оглушен.
- А рядом у соседних столиков
- Лакеи сонные торчат,
- И пьяницы с глазами кроликов
- «In vino veritas»[3] кричат.
- И каждый вечер, в час назначенный
- (Иль это только снится мне?),
- Девичий стан, шелками схваченный,
- В туманном движется окне.
- И медленно, пройдя меж пьяными,
- Всегда без спутников, одна,
- Дыша духами и туманами,
- Она садится у окна.
- И веют древними поверьями
- Ее упругие шелка,
- И шляпа с траурными перьями,
- И в кольцах узкая рука.
- И странной близостью закованный,
- Смотрю за темную вуаль,
- И вижу берег очарованный
- И очарованную даль.
- Глухие тайны мне поручены,
- Мне чье-то солнце вручено,
- И все души моей излучины
- Пронзило терпкое вино.
- И перья страуса склоненные
- В моем качаются мозгу,
- И очи синие бездонные
- Цветут на дальнем берегу.
- В моей душе лежит сокровище,
- И ключ поручен только мне!
- Ты право, пьяное чудовище!
- Я знаю: истина в вине.
«О, весна без конца и без краю…»
- О, весна без конца и без краю –
- Без конца и без краю мечта!
- Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
- И приветствую звоном щита!
- Принимаю тебя, неудача,
- И, удача, тебе мой привет!
- В заколдованной области плача,
- В тайне смеха – позорного нет!
- Принимаю бессонные споры,
- Утро в завесах темных окна,
- Чтоб мои воспаленные взоры
- Раздражала, пьянила весна!
- Принимаю пустынные веси!
- И колодцы земных городов!
- Осветленный простор поднебесий
- И томления рабьих трудов!
- И встречаю тебя у порога –
- С буйным ветром в змеиных кудрях,
- С неразгаданным именем бога
- На холодных и сжатых губах…
- Перед этой враждующей встречей
- Никогда я не брошу щита…
- Никогда не откроешь ты плечи…
- Но над нами – хмельная мечта!
- И смотрю, и вражду измеряю,
- Ненавидя, кляня и любя:
- За мученья, за гибель – я знаю –
- Все равно: принимаю тебя!
Россия
- Опять, как в годы золотые,
- Три стертых треплются шлеи,
- И вязнут спицы росписные
- В расхлябанные колеи…
- Россия, нищая Россия,
- Мне избы серые твои,
- Твои мне песни ветровые –
- Как слезы первые любви!
- Тебя жалеть я не умею,
- И крест свой бережно несу…
- Какому хочешь чародею
- Отдай разбойную красу!
- Пускай заманит и обманет, –
- Не пропадешь, не сгинешь ты,
- И лишь забота затуманит
- Твои прекрасные черты…
- Ну что ж? Одной заботой боле –
- Одной слезой река шумней,
- А ты все та же – лес, да поле,
- Да плат узорный до бровей…
- И невозможное возможно,
- Дорога долгая легка,
- Когда блеснет в дали дорожной
- Мгновенный взор из-под платка,
- Когда звенит тоской острожной
- Глухая песня ямщика!..
«О доблестях, о подвигах, о славе…»
- О доблестях, о подвигах, о славе
- Я забывал на горестной земле,
- Когда твое лицо в простой оправе
- Передо мной сияло на столе.
- Но час настал, и ты ушла из дому.
- Я бросил в ночь заветное кольцо.
- Ты отдала свою судьбу другому,
- И я забыл прекрасное лицо.
- Летели дни, крутясь проклятым роем…
- Вино и страсть терзали жизнь мою…
- И вспомнил я тебя пред аналоем,
- И звал тебя, как молодость свою…
- Я звал тебя, но ты не оглянулась,
- Я слезы лил, но ты не снизошла.
- Ты в синий плащ печально завернулась,
- В сырую ночь ты из дому ушла.
- Не знаю, где приют своей гордыне
- Ты, милая, ты, нежная, нашла…
- Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
- В котором ты в сырую ночь ушла…
- Уж не мечтать о нежности, о славе,
- Все миновалось, молодость прошла!
- Твое лицо в его простой оправе
- Своей рукой убрал я со стола.
«Грешить бесстыдно, непробудно…»
- Грешить бесстыдно, непробудно,
- Счет потерять ночам и дням,
- И, с головой от хмеля трудной,
- Пройти сторонкой в Божий храм.
- Три раза преклониться долу,
- Семь – осенить себя крестом,
- Тайком к заплеванному полу
- Горячим прикоснуться лбом.
- Кладя в тарелку грошик медный,
- Три, да еще семь раз подряд
- Поцеловать столетний, бедный
- И зацелованный оклад.
- А воротясь домой, обмерить
- На тот же грош кого-нибудь,
- И пса голодного от двери,
- Икнув, ногою отпихнуть.
- И под лампадой у иконы
- Пить чай, отщелкивая счет,
- Потом переслюнить купоны,
- Пузатый отворив комод.
- И на перины пуховые
- В тяжелом завалиться сне.
- Да, и такой, моя Россия,
- Ты всех краев дороже мне.
«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…»
- Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –
- Все в облике одном предчувствую Тебя.
- Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
- И молча жду, – тоскуя и любя.
- Весь горизонт в огне, и близко появленье,
- Но страшно мне: изменишь облик Ты,
- И дерзкое возбудишь подозренье,
- Сменив в конце привычные черты.
- О, как паду – и горестно, и низко,
- Не одолев смертельныя мечты!
- Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
- Но страшно мне: изменишь облик Ты.
«Я – Гамлет. Холодеет кровь…»
- Я – Гамлет. Холодеет кровь,
- Когда плетет коварство сети,
- И в сердце – первая любовь
- Жива – к единственной на свете.
- Тебя, Офелию мою,
- Увел далеко жизни холод,
- И гибну, принц, в родном краю,
- Клинком отравленным заколот.
«Благословляю все, что было…»
- Благословляю все, что было,
- Я лучшей доли не искал.
- О, сердце, сколько ты любило!
- О, разум, сколько ты пылал!
- Пускай и счастие и муки
- Свой горький положили след,
- Но в страстной буре, в долгой скуке –
- Я не утратил прежний свет.
- И ты, кого терзал я новым,
- Прости меня. Нам быть – вдвоем.
- Все то, чего не скажешь словом,
- Узнал я в облике твоем.
- Глядят внимательные очи,
- И сердце бьет, волнуясь, в грудь,
- В холодном мраке снежной ночи
- Свой верный продолжая путь.
«Ты отошла, и я в пустыне…»
- Ты отошла, и я в пустыне
- К песку горячему приник.
- Но слова гордого отныне
- Не может вымолвить язык.
- О том, что было, не жалея,
- Твою я понял высоту:
- Да. Ты – родная Галилея
- Мне – невоскресшему Христу.
- И пусть другой тебя ласкает,
- Пусть множит дикую молву:
- Сын Человеческий не знает,
- Где приклонить ему главу.
«Мы забыты, одни на земле…»
- Мы забыты, одни на земле.
- Посидим же тихонько в тепле.
- В этом комнатном, теплом углу
- Поглядим на октябрьскую мглу.
- За окном, как тогда, огоньки.
- Милый друг, мы с тобой старики.
- Все, что было и бурь и невзгод,
- Позади. Что ж ты смотришь вперед?
- Смотришь, точно ты хочешь прочесть
- Там какую-то новую весть?
- Точно ангела бурного ждешь?
- Все прошло. Ничего не вернешь.
- Только стены, да книги, да дни.
- Милый друг мой, привычны они.
- Ничего я не жду, не ропщу,
- Ни о чем, что прошло, не грущу.
- Только, вот, принялась ты опять
- Светлый бисер на нитки низать,
- Как когда-то, ты помнишь тогда…
- О, какие то были года!
- Но, когда ты моложе была,
- И шелка ты поярче брала,
- И ходила рука побыстрей…
- Так возьми ж и теперь попестрей,
- Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
- Побеждал пестротой эту мглу.
«Пусть светит месяц – ночь темна…»
- Пусть светит месяц – ночь темна.
- Пусть жизнь приносит людям счастье, –
- В моей душе любви весна
- Не сменит бурного ненастья.
- Ночь распростерлась надо мной
- И отвечает мертвым взглядом
- На тусклый взор души больной,
- Облитой острым, сладким ядом.
- И тщетно, страсти затая,
- В холодной мгле передрассветной
- Среди толпы блуждаю я
- С одной лишь думою заветной:
- Пусть светит месяц – ночь темна.
- Пусть жизнь приносит людям счастье, –
- В моей душе любви весна
- Не сменит бурного ненастья.
«По городу бегал черный человек…»
- По городу бегал черный человек.
- Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
- Медленный, белый подходил рассвет,
- Вместе с человеком взбирался на лестницу.
- Там, где были тихие, мягкие тени –
- Желтые полоски вечерних фонарей, –
- Утренние сумерки легли на ступени,
- Забрались в занавески, в щели дверей.
- Ах, какой бледный город на заре!
- Черный человечек плачет на дворе.
«Полюби эту вечность болот…»
- Полюби эту вечность болот:
- Никогда не иссякнет их мощь.
- Этот злак, что сгорел, – не умрет.
- Этот куст – без истления – тощ.
- Эти ржавые кочки и пни
- Знают твой отдыхающий плен.
- Неизменно предвечны они, –
- Ты пред Вечностью полон измен.
- Одинокая участь светла.
- Безначальная доля свята.
- Это Вечность Сама снизошла
- И навеки замкнула уста.
Балаганчик
- Вот открыт балаганчик
- Для веселых и славных детей,
- Смотрят девочка и мальчик
- На дам, королей и чертей.
- И звучит эта адская музыка,
- Завывает унылый смычок.
- Страшный черт ухватил карапузика,
- И стекает клюквенный сок.
- Он спасется от черного гнева
- Мановением белой руки.
- Посмотри: огоньки
- Приближаются слева…
- Видишь факелы? видишь дымки?
- Это, верно, сама королева…
- Ах, нет, зачем ты дразнишь меня?
- Это – адская свита…
- Королева – та ходит средь белого дня,
- Вся гирляндами роз перевита,
- И шлейф ее носит, мечами звеня,
- Вздыхающих рыцарей свита.
- Вдруг паяц перегнулся за рампу
- И кричит: «Помогите!
- Истекаю я клюквенным соком!
- Забинтован тряпицей!
- На голове моей – картонный шлем!
- А в руке – деревянный меч!»
- Заплакали девочка и мальчик,
- И закрылся веселый балаганчик.
«Девушка пела церковном хоре…»
- Девушка пела в церковном хоре
- О всех усталых в чужом краю,
- О всех кораблях, ушедших в море,
- О всех, забывших радость свою.
- Так пел ее голос, летящий в купол,
- И луч сиял на белом плече,
- И каждый из мрака смотрел и слушал,
- Как белое платье пело в луче.
- И всем казалось, что радость будет,
- Что в тихой заводи все корабли,
- Что на чужбине усталые люди
- Светлую жизнь себе обрели.
- И голос был сладок, и луч был тонок,
- И только высоко, у царских врат,
- Причастный тайнам, – плакал ребенок
- О том, что никто не придет назад.
«Вот он – Христос – в цепях и розах…»
Евгению Иванову
- Вот он – Христос – в цепях и розах
- За решеткой моей тюрьмы.
- Вот агнец кроткий в белых ризах
- Пришел и смотрит в окно тюрьмы.
- В простом окладе синего неба
- Его икона смотрит в окно.
- Убогий художник создал небо.
- Но лик и синее небо – одно.
- Единый, светлый, немного грустный –
- За ним восходит хлебный злак,
- На пригорке лежит огород капустный,
- И березки и елки бегут в овраг.
- И все так близко и так далеко,
- Что, стоя рядом, достичь нельзя,
- И не постигнешь синего ока,
- Пока не станешь сам как стезя…
- Пока такой же нищий не будешь,
- Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг,
- Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь,
- И не поблекнешь, как мертвый злак.
Русь
- Ты и во сне необычайна.
- Твоей одежды не коснусь.
- Дремлю – и за дремотой тайна,
- И в тайне – ты почиешь, Русь.
- Русь, опоясана реками
- И дебрями окружена,
- С болотами и журавлями,
- И с мутным взором колдуна,
- Где разноликие народы
- Из края в край, из дола в дол
- Ведут ночные хороводы
- Под заревом горящих сел.
- Где ведуны с ворожеями
- Чаруют злаки на полях,
- И ведьмы тешатся с чертями
- В дорожных снеговых столбах.
- Где буйно заметает вьюга
- До крыши – утлое жилье,
- И девушка на злого друга
- Под снегом точит лезвее.
- Где все пути и все распутья
- Живой клюкой измождены,
- И вихрь, свистящий в голых прутьях,
- Поет преданья старины…
- Так – я узнал в моей дремоте
- Страны родимой нищету,
- И в лоскутах ее лохмотий
- Души скрываю наготу.
- Тропу печальную, ночную
- Я до погоста протоптал,
- И там, на кладбище ночуя,
- Подолгу песни распевал.
- И сам не понял, не измерил,
- Кому я песни посвятил,
- В какого Бога страстно верил,
- Какую девушку любил.
- Живую душу укачала,
- Русь, на своих просторах, ты,
- И вот – она не запятнала
- Первоначальной чистоты.
- Дремлю – и за дремотой тайна,
- И в тайне почивает Русь,
- Она и в снах необычайна.
- Ее одежды не коснусь.
Снега
Снежное вино
- И вновь, сверкнув из чаши винной,
- Ты поселила в сердце страх
- Своей улыбкою невинной
- В тяжелозмейных волосах.
- Я опрокинут в темных струях
- И вновь вдыхаю, не любя,
- Забытый сон о поцелуях,
- О снежных вьюгах вкруг тебя.
- И ты смеешься дивным смехом,
- Змеишься в чаше золотой,
- И над твоим собольим мехом
- Гуляет ветер голубой.
- И как, глядясь в живые струи,
- Не увидать себя в венце?
- Твои не вспомнить поцелуи
- На запрокинутом лице?
Обреченный
- Тайно сердце просит гибели.
- Сердце легкое, скользи…
- Вот меня из жизни вывели
- Снежным серебром стези…
- Как над тою дальней прорубью
- Тихий пар струит вода,
- Так своею тихой поступью
- Ты свела меня сюда.
- Завела, сковала взорами
- И рукою обняла,
- И холодными призорами
- Белой смерти предала…
- И в какой иной обители
- Мне влачиться суждено,
- Если сердце хочет гибели,
- Тайно просится на дно?
«Когда вы стоите на моем пути…»
- Когда вы стоите на моем пути,
- Такая живая, такая красивая,
- Но такая измученная,
- Говорите все о печальном,
- Думаете о смерти,
- Никого не любите
- И презираете свою красоту –
- Что же? Разве я обижу вас?
- О, нет! Ведь я не насильник,
- Не обманщик и не гордец,
- Хотя много знаю,
- Слишком много думаю с детства
- И слишком занят собой.
- Ведь я – сочинитель,
- Человек, называющий все по имени,
- Отнимающий аромат у живого цветка.
- Сколько ни говорите о печальном,
- Сколько ни размышляйте
- о концах и началах,
- Все же, я смею думать,
- Что вам только пятнадцать лет.
- И потому я хотел бы,
- Чтобы вы влюбились в простого человека,
- Который любит землю и небо
- Больше, чем рифмованные
- и нерифмованные
- Речи о земле и о небе.
- Право, я буду рад за вас,
- Так как – только влюбленный
- Имеет право на звание человека.
В ресторане
- Никогда не забуду (он был, или не был,
- Этот вечер): пожаром зари
- Сожжено и раздвинуто бледное небо,
- И на желтой заре – фонари.
- Я сидел у окна в переполненном зале.
- Где-то пели смычки о любви.
- Я послал тебе черную розу в бокале
- Золотого, как небо, аи.
- Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
- Взор надменный и отдал поклон.
- Обратясь к кавалеру, намеренно резко
- Ты сказала: «И этот влюблен».
- И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
- Исступленно запели смычки…
- Но была ты со мной всем презрением юным,
- Чуть заметным дрожаньем руки…
- Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
- Ты прошла, словно сон мой легка…
- И вздохнули духи, задремали ресницы,
- Зашептались тревожно шелка.
- Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
- И, бросая, кричала: «Лови!..»
- А монисто бренчало, цыганка плясала
- И визжала заре о любви.
«Как тяжело ходить среди людей…»
Там человек сгорел.
Фет
- Как тяжело ходить среди людей
- И притворяться непогибшим,
- И об игре трагической страстей
- Повествовать еще не жившим.
- И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
- Строй находить в нестройном вихре чувства,
- Чтобы по бледным заревам искусства
- Узнали жизни гибельный пожар.
Пляски смерти
- Как тяжко мертвецу среди людей
- Живым и страстным притворяться!
- Но надо, надо в общество втираться,
- Скрывая для карьеры лязг костей…
- Живые спят. Мертвец встает из гроба,
- И в банк идет, и в суд идет, в сенат…
- Чем ночь белее, тем чернее злоба,
- И перья торжествующе скрипят.
- Мертвец весь день трудится над докладом.
- Присутствие кончается. И вот –
- Нашептывает он, виляя задом,
- Сенатору скабрезный анекдот.
- Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
- Прохожих, и дома, и прочий вздор…
- А мертвеца – к другому безобразью
- Скрежещущий несет таксомотор.
- В зал многолюдный и многоколонный
- Спешит мертвец. На нем – изящный фрак.
- Его дарят улыбкой благосклонной
- Хозяйка – дура и супруг – дурак.
- Он изнемог от дня чиновной скуки,
- Но лязг костей музыкой заглушон…
- Он крепко жмет приятельские руки –
- Живым, живым казаться должен он!
- Лишь у колонны встретится очами
- С подругою – она, как он, мертва.
- За их условно-светскими речами
- Ты слышишь настоящие слова:
- «Усталый друг, мне странно в этом зале». –
- «Усталый друг, могила холодна». –
- «Уж полночь». – «Да, но вы не приглашали
- На вальс NN. Она в вас влюблена…»
- А там – NN уж ищет взором страстным
- Его, его – с волнением в крови…
- В ее лице, девически прекрасном,
- Бессмысленный восторг живой любви…
- Он шепчет ей незначащие речи,
- Пленительные для живых слова,
- И смотрит он, как розовеют плечи,
- Как на плечо склонилась голова…
- И острый яд привычно-светской злости
- С нездешней злостью расточает он…
- «Как он умен! Как он в меня влюблен!»
- В ее ушах – нездешний, странный звон:
- То кости лязгают о кости.
- Ночь, улица, фонарь, аптека,
- Бессмысленный и тусклый свет.
- Живи еще хоть четверть века –
- Все будет так. Исхода нет.
- Умрешь – начнешь опять сначала,
- И повторится все, как встарь:
- Ночь, ледяная рябь канала,
- Аптека, улица, фонарь.
«Миры летят. Года летят. Пустая…»
- Миры летят. Года летят. Пустая
- Вселенная глядит в нас мраком глаз.
- А ты, душа, усталая, глухая,
- О счастии твердишь, – который раз?
- Что счастие? Вечерние прохлады
- В темнеющем саду, в лесной глуши?
- Иль мрачные, порочные услады
- Вина, страстей, погибели души?
- Что счастие? Короткий миг и тесный,
- Забвенье, сон и отдых от забот…
- Очнешься – вновь безумный, неизвестный
- И за сердце хватающий полет…
- Вздохнул, глядишь – опасность миновала…
- Но в этот самый миг – опять толчок!
- Запущенный куда-то, как попало,
- Летит, жужжит, торопится волчок!
- И, уцепясь за край скользящий, острый,
- И слушая всегда жужжащий звон, –
- Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
- Придуманных причин, пространств, времен…
- Когда ж конец? Назойливому звуку
- Не станет сил без отдыха внимать…
- Как страшно все! Как дико! –
- Дай мне руку,
- Товарищ, друг! Забудемся опять.
«Есть игра: осторожно войти…»
- Есть игра: осторожно войти,
- Чтоб вниманье людей усыпить;
- И глазами добычу найти;
- И за ней незаметно следить.
- Как бы ни был нечуток и груб
- Человек, за которым следят, –
- Он почувствует пристальный взгляд
- Хоть в углах еле дрогнувших губ.
- А другой – точно сразу поймет:
- Вздрогнут плечи, рука у него;
- Обернется – и нет ничего;
- Между тем – беспокойство растет.
- Тем и страшен невидимый взгляд,
- Что его невозможно поймать;
- Чуешь ты, но не можешь понять,
- Чьи глаза за тобою следят.
- Не корысть, не влюбленность, не месть;
- Так – игра, как игра у детей:
- И в собрании каждом людей
- Эти тайные сыщики есть.
- Ты и сам иногда не поймешь,
- Отчего так бывает порой,
- Что собою ты к людям придешь,
- А уйдешь от людей – не собой.
- Есть дурной и хороший есть глаз,
- Только лучше б ничей не следил:
- Слишком много есть в каждом из нас
- Неизвестных, играющих сил…
- О, тоска! Через тысячу лет
- Мы не сможем измерить души:
- Мы услышим полет всех планет,
- Громовые раскаты в тиши…
- А пока – в неизвестном живем
- И не ведаем сил мы своих,
- И, как дети, играя с огнем,
- Обжигаем себя и других…
«И я любил. И я изведал…»
- И я любил. И я изведал
- Безумный хмель любовных мук,
- И пораженья, и победы,
- И имя: враг; и слово: друг.
- Их было много… Что я знаю?
- Воспоминанья, тени сна…
- Я только странно повторяю
- Их золотые имена.
- Их было много. Но одною
- Чертой соединил их я,
- Одной безумной красотою,
- Чье имя: страсть и жизнь моя.
- И страсти таинство свершая,
- И поднимаясь над землей,
- Я видел, как идет другая
- На ложе страсти роковой…
- И те же ласки, те же речи,
- Постылый трепет жадных уст,
- И примелькавшиеся плечи…
- Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!
- И, наполняя грудь весельем,
- С вершины самых снежных скал
- Я шлю лавину тем ущельям,
- Где я любил и целовал!
Соловьиный сад
- Я ломаю слоистые скалы
- В час отлива на илистом дне,
- И таскает осел мой усталый
- Их куски на мохнатой спине.
- Донесем до железной дороги,
- Сложим в кучу, – и к морю опять
- Нас ведут волосатые ноги,
- И осел начинает кричать.
- И кричит, и трубит он, – отрадно,
- Что идет налегке хоть назад.
- А у самой дороги – прохладный
- И тенистый раскинулся сад.
- По ограде высокой и длинной
- Лишних роз к нам свисают цветы.
- Не смолкает напев соловьиный,
- Что-то шепчут ручьи и листы.
- Крик осла моего раздается
- Каждый раз у садовых ворот,
- А в саду кто-то тихо смеется,
- И потом – отойдет и поет.
- И, вникая в напев беспокойный,
- Я гляжу, понукая осла,
- Как на берег скалистый и знойный
- Опускается синяя мгла.
- Знойный день догорает бесследно,
- Сумрак ночи ползет сквозь кусты;
- И осел удивляется, бедный:
- «Что, хозяин, раздумался ты?»
- Или разум от зноя мутится,
- Замечтался ли в сумраке я?
- Только все неотступнее снится
- Жизнь другая – моя, не моя…
- И чего в этой хижине тесной
- Я, бедняк обездоленный, жду,
- Повторяя напев неизвестный,
- В соловьином звенящем саду?
- Не доносятся жизни проклятья
- В этот сад, обнесенный стеной,
- В синем сумраке белое платье
- За решеткой мелькает резной.
- Каждый вечер в закатном тумане
- Прохожу мимо этих ворот,
- И она меня, легкая, манит
- И круженьем, и пеньем зовет.
- И в призывном круженьи и пеньи
- Я забытое что-то ловлю,
- И любить начинаю томленье,
- Недоступность ограды люблю.
- Отдыхает осел утомленный,
- Брошен лом на песке под скалой,
- А хозяин блуждает влюбленный
- За ночною, за знойною мглой.
- И знакомый, пустой, каменистый,
- Но сегодня – таинственный путь
- Вновь приводит к ограде тенистой,
- Убегающй в синюю муть.
- И томление все безысходней,
- И идут за часами часы,
- И колючие розы сегодня
- Опустились под тягой росы.
- Наказанье ли ждет, иль награда,
- Если я уклонюсь от пути?
- Как бы в дверь соловьиного сада
- Постучаться, и можно ль войти?
- А уж прошлое кажется странным,
- И руке не вернуться к труду:
- Сердце знает, что гостем желанным
- Буду я в соловьином саду…
- Правду сердце мое говорило,
- И ограда была не страшна,
- Не стучал я – сама отворила
- Неприступные двери она.
- Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
- Однозвучно запели ручьи,
- Сладкой песнью меня оглушили,
- Взяли душу мою соловьи.
- Чуждый край незнакомого счастья
- Мне открыли объятия те,
- И звенели, спадая, запястья
- Громче, чем в моей нищей мечте.
- Опьяненный вином золотистым,
- Золотым опаленный огнем,
- Я забыл о пути каменистом,
- О товарище бедном своем.
- Пусть укрыла от дольнего горя
- Утонувшая в розах стена, –
- Заглушить рокотание моря
- Соловьиная песнь не вольна!
- И вступившая в пенье тревога
- Рокот волн до меня донесла…
- Вдруг – виденье: большая дорога
- И усталая поступь осла…
- И во мгле благовонной и знойной
- Обвиваясь горячей рукой,
- Повторяет она беспокойно:
- «Что с тобою, возлюбленный мой?»
- Но, вперяясь во мглу сиротливо,
- Надышаться блаженством спеша,
- Отдаленного шума прилива
- Уж не может не слышать душа.
- Я проснулся на мглистом рассвете
- Неизвестно которого дня.
- Спит она, улыбаясь, как дети, –
- Ей пригрезился сон про меня.
- Как под утренним сумраком чарым
- Лик, прозрачный от страсти, красив!..
- По далеким и мерным ударам
- Я узнал, что подходит прилив.
- Я окно распахнул голубое,
- И почудилось, будто возник
- За далеким рычаньем прибоя
- Призывающий жалобный крик.
- Крик осла был протяжен и долог,
- Проникал в мою душу, как стон,
- И тихонько задернул я полог,
- Чтоб продлить очарованный сон.
- И, спускаясь по камням ограды,
- Я нарушил цветов забытье.
- Их шипы, точно руки из сада,
- Уцепились за платье мое.
- Путь знакомый и прежде недлинный
- В это утро кремнист и тяжел.
- Я вступаю на берег пустынный,
- Где остался мой дом и осел.
- Или я заблудился в тумане?
- Или кто-нибудь шутит со мной?
- Нет, я помню камней очертанье,
- Тощий куст и скалу над водой…
- Где же дом? – И скользящей ногою
- Спотыкаюсь о брошенный лом,
- Тяжкий, ржавый, под черной скалою
- Затянувшийся мокрым песком…
- Размахнувшись движеньем знакомым
- (Или все еще это во сне?),
- Я ударил заржавленным ломом
- По слоистому камню на дне…
- И оттуда, где серые спруты
- Покачнулись в лазурной щели,
- Закарабкался краб всполохнутый
- И присел на песчаной мели.
- Я подвинулся, – он приподнялся,
- Широко разевая клешни,
- Но сейчас же с другим повстречался,
- Подрались и пропали они…
- А с тропинки, протоптанной мною,
- Там, где хижина прежде была,
- Стал спускаться рабочий с киркою,
- Погоняя чужого осла.
На поле Куликовом
- Река раскинулась. Течет, грустит лениво
- И моет берега.
- Над скудной глиной желтого обрыва
- В степи грустят стога.
- О, Русь моя! Жена моя! До боли
- Нам ясен долгий путь!
- Наш путь – стрелой татарской древней воли
- Пронзил нам грудь.
- Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,
- В твоей тоске, о, Русь!
- И даже мглы – ночной и зарубежной –
- Я не боюсь.
- Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
- Степную даль.
- В степном дыму блеснет святое знамя
- И ханской сабли сталь…
- И вечный бой! Покой нам только снится
- Сквозь кровь и пыль…
- Летит, летит степная кобылица
- И мнет ковыль…
- И нет конца! Мелькают версты, кручи…
- Останови!
- Идут, идут испуганные тучи,
- Закат в крови!
- Закат в крови! Из сердца кровь струится!
- Плачь, сердце, плачь…
- Покоя нет! Степная кобылица
- Несется вскачь!
- В ночь, когда Мамай залег с ордою
- Степи и мосты,
- В темном поле были мы с Тобою, –
- Разве знала Ты?
- Перед Доном темным и зловещим,
- Средь ночных полей,
- Слышал я Твой голос сердцем вещим
- В криках лебедей.
- С полуночи тучей возносилась
- Княжеская рать,
- И вдали, вдали о стремя билась,
- Голосила мать.
- И, чертя круги, ночные птицы
- Реяли вдали.
- А над Русью тихие зарницы
- Князя стерегли.
- Орлий клекот над татарским станом
- Угрожал бедой,
- А Непрядва убралась туманом,
- Что княжна фатой.
- И с туманом над Непрядвой спящей,
- Прямо на меня
- Ты сошла, в одежде свет струящей,
- Не спугнув коня.
- Серебром волны блеснула другу
- На стальном мече,
- Освежила пыльную кольчугу
- На моем плече.
- И когда, наутро, тучей черной
- Двинулась орда,
- Был в щите Твой лик нерукотворный
- Светел навсегда.
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Вл. Соловьев
- Опять над полем Куликовым
- Взошла и расточилась мгла,
- И, словно облаком суровым,
- Грядущий день заволокла.
- За тишиною непробудной,
- За разливающейся мглой
- Не слышно грома битвы чудной,
- Не видно молньи боевой.
- Но узнаю тебя, начало
- Высоких и мятежных дней!
- Над вражьим станом, как бывало,
- И плеск и трубы лебедей.
- Не может сердце жить покоем,
- Недаром тучи собрались.
- Доспех тяжел, как перед боем.
- Теперь твой час настал. – Молись!
«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..»
- Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
- Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
- Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
- Вольному сердцу на что твоя тьма?
- Знала ли что? Или в Бога ты верила?
- Что там услышишь из песен твоих?
- Чудь начудила, да Меря намерила
- Гатей, дорог да столбов верстовых…
- Лодки да грады по рекам рубила ты,
- Но до Царьградских святынь не дошла…
- Соколов, лебедей в степь распустила ты –
- Кинулась из степи черная мгла…
- За море Черное, за море Белое
- В дикие ночи и в белые дни
- Дико глядится лицо онемелое,
- Очи татарские мечут огни…
- Тихое, долгое, красное зарево
- Каждую ночь над становьем твоим…
- Что же маячишь ты, сонное марево?
- Вольным играешься духом моим?
На железной дороге
Марии Павовне Ивановой
- Под насыпью, во рву некошенном,
- Лежит и смотрит, как живая,
- В цветном платке, на косы брошенном,
- Красивая и молодая.
- Бывало, шла походкой чинною
- На шум и свист за ближним лесом.
- Всю обойдя платформу длинную,
- Ждала, волнуясь, под навесом.
- Три ярких глаза набегающих –
- Нежней румянец, круче локон:
- Быть может, кто из проезжающих
- Посмотрит пристальней из окон…
- Вагоны шли привычной линией,
- Подрагивали и скрипели;
- Молчали желтые и синие;
- В зеленых плакали и пели.
- Вставали сонные за стеклами
- И обводили ровным взглядом
- Платформу, сад с кустами блеклыми,
- Ее, жандарма с нею рядом…
- Лишь раз гусар, рукой небрежною
- Облокотясь на бархат алый,
- Скользнул по ней улыбкой нежною…
- Скользнул – и поезд в даль умчало.
- Так мчалась юность бесполезная,
- В пустых мечтах изнемогая…
- Тоска дорожная, железная
- Свистела, сердце разрывая…
- Да что – давно уж сердце вынуто!
- Так много отдано поклонов,
- Так много жадных взоров кинуто
- В пустынные глаза вагонов…
- Не подходите к ней с вопросами,
- Вам все равно, а ей – довольно:
- Любовью, грязью иль колесами
- Она раздавлена – все больно.
«О, я хочу безумно жить…»
- О, я хочу безумно жить:
- Все сущее увековечить,
- Безличное – вочеловечить,
- Несбывшееся – воплотить!
- Пусть душит жизни сон тяжелый,
- Пусть задыхаюсь в этом сне, –
- Быть может, юноша веселый
- В грядущем скажет обо мне:
- Простим угрюмство – разве это
- Сокрытый двигатель его?
- Он весь – дитя добра и света,
- Он весь – свободы торжество!
Андрей Белый (1880–1934)
Возмездие
Посвящается Эллису
- Пусть вокруг свищет ветер сердитый,
- облака проползают у ног.
- Я блуждаю в горах, – позабытый,
- в тишине замолчавший пророк.
- Горький вздох полусонного кедра.
- Грустный шепот: «Неси же свой крест…»
- Черный бархат истыкан так щедро
- бесконечностью огненных звезд.
- Великан, запахнувшийся в тучу,
- как утес, мне грозится сквозь мглу.
- Я кричу, что осилю все кручи,
- не отдам себя в жертву я злу.
- И всё выше и выше всхожу я.
- И всё легче и легче дышать.
- Крутизны и провалы минуя,
- начинаю протяжно взывать.
- Се, кричу вдохновенный и дикий:
- «Иммануил грядет! С нами Бог!»
- Но оттуда, где хаос великий,
- раздается озлобленный вздох.
- И опять я подкошен кручиной.
- Еще радостный день не настал.
- Слишком рано я встал над низиной,
- слишком рано я к спящим воззвал.
- И бегут уж с надеждою жгучей
- на безумные крики мои,
- но стою я, как идол, над кручей,
- раздирая одежды свои.
- Там… в низинах… ждут с верой денницу.
- Жизнь мрачна и печальна, как гроб.
- Облеките меня в багряницу!
- Пусть вонзаются тернии в лоб.
- Острым тернием лоб увенчайте!
- Обманул я вас песнью своей.
- Распинайте меня, распинайте.
- Знаю – жаждете крови моей.
- На кресте пригвожден. Умираю.
- На щеках застывает слеза.
- Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,
- поцелуем смыкает глаза.
- Ах, я знаю – средь образов горных
- пропадет сиротливой мечтой,
- лишь умру, – стая воронов черных,
- что кружилась всю жизнь надо мной.
- Пригвожденный к кресту, умираю.
- На щеках застывает слеза.
- Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».
- Поцелуем смыкает уста.
- Черный бархат, усеянный щедро
- миллионами огненных звезд.
- Сонный вздох одинокого кедра.
- Тишина и безлюдье окрест.
С. М. Соловьеву
- Сердце вещее радостно чует
- призрак близкой, священной войны.
- Пусть холодная вьюга бунтует –
- мы храним наши белые сны.
- Нам не страшно зловещее око
- великана из туч буревых.
- Ах, восстанут из тьмы два пророка.
- Дрогнет мир от речей огневых.
- И на северных бедных равнинах
- разлетится их клич боевой
- о грядущих, священных годинах,
- о последней борьбе мировой.
- Сердце вещее радостно чует
- призрак близкой, священной войны.
- Пусть февральская вьюга бунтует –
- мы храним наши белые сны.
Блоку
- Один, один средь гор. Ищу Тебя.
- В холодных облаках бреду бесцельно.
- Душа моя
- скорбит смертельно.
- Вонзивши жезл, стою на высоте.
- Хоть и смеюсь, а на душе так больно.
- Смеюсь мечте
- своей невольно.
- О, как тяжел венец мой золотой!
- Как я устал!.. Но даль пылает.
- Во тьме ночной
- мой рог взывает.
- Я был меж вас. Луч солнца золотил
- причудливые тучи в яркой дали.
- Я вас будил,
- но вы дремали.
- Я был меж вас печально-неземной.
- Мои слова повсюду раздавались.
- И надо мной
- вы все смеялись.
- И я ушел. И я среди вершин.
- Один, один. Жду знамений нежданных.
- Один, один
- средь бурь туманных.
- Всё как в огне. И жду, и жду Тебя.
- И руку простираю вновь бесцельно.
- Душа моя
- скорбит смертельно.
- Из-за дальних вершин
- показался жених озаренный.
- И стоял он один,
- высоко над землей вознесенный.
- Извещалось не раз
- о приходе владыки земного.
- И в предутренний час
- запылали пророчества снова.
- И лишь света поток
- над горами вознесся сквозь тучи,
- он стоял, как пророк,
- в багрянице, свободный, могучий.
- Вот идет. И венец
- отражает зари свет пунцовый.
- Се – венчанный телец,
- основатель и Бог жизни новой.
- Суждено мне молчать.
- Для чего говорить?
- Не забуду страдать.
- Не устану любить.
- Нас зовут
- без конца…
- Нам пора…
- Багряницу несут
- и четыре колючих венца.
- Весь в огне
- и любви
- мой предсмертный, блуждающий взор…
- О, приблизься ко мне –
- распростертый, в крови,
- я лежу у подножия гор.
- Зашатался над пропастью я
- и в долину упал, где поет ручеек.
- Тяжкий камень, свистя,
- неожиданно сбил меня с ног –
- тяжкий камень, свистя,
- размозжил мне висок.
- Среди ландышей я –
- зазиявший, кровавый цветок.
- Не колышется больше от мук
- вдруг застывшая грудь.
- Не оставь меня, друг,
- не забудь!..
Бальмонту
- В золотистой дали
- облака, как рубины, –
- облака, как рубины, прошли, –
- как тяжелые, красные льдины.
- Но зеркальную гладь
- пелена из туманов закрыла,
- и душа неземную печать
- тех огней – сохранила.
- И, закрытые тьмой,
- горизонтов сомкнулись объятья.
- Ты сказал: «Океан голубой
- еще с нами, о братья!»
- Не бояся луны,
- прожигавшей туманные сети,
- улыбались – священной весны
- все задумчиво грустные дети.
- Древний хаос, как встарь,
- в душу крался смятеньем неясным.
- И луна, как фонарь,
- озаряла нас отсветом красным.
- Но ты руку воздел к небесам
- и тонул в ликовании мира.
- И заластился к нам
- голубеющий бархат эфира.
- Огонечки небесных свечей
- снова борются с горестным мраком.
- И ручей
- чуть сверкает серебряным знаком.
- О поэт – говори
- о неслышном полете столетий.
- Голубые восторги твои
- ловят дети.
- Говори о безумье миров,
- завертевшихся в танцах,
- о смеющейся грусти веков,
- о пьянящих багрянцах.
- Говори
- о полете столетий.
- Голубые восторги твои
- чутко слышат притихшие дети.
- Говори…
- Поэт, – ты не понят людьми.
- В глазах не сияет беспечность.
- Глаза к небесам подними:
- с тобой бирюзовая Вечность.
- С тобой, над тобою она,
- ласкает, целует беззвучно.
- Омыта лазурью, весна
- над ухом звенит однозвучно.
- С тобой, над тобою она.
- Ласкает, целует беззвучно.
- Хоть те же всё люди кругом,
- ты – вечный, свободный, могучий.
- О, смейся и плачь: в голубом,
- как бисер, рассыпаны тучи.
- Закат догорел полосой,
- огонь там для сердца не нужен:
- там матовой, узкой каймой
- протянута нитка жемчужин.
- Там матовой, узкой каймой
- протянута нитка жемчужин.
Солнце
Автору «Будем как Солнце»
- Солнцем сердце зажжено
- Солнце – к вечному стремительность.
- Солнце – вечное окно
- в золотую ослепительность.
- Роза в золоте кудрей.
- Роза нежно колыхается.
- В розах золото лучей
- красным жаром разливается.
- В сердце бедном много зла
- сожжено и перемолото.
- Наши души – зеркала,
- отражающие золото.
Путь к невозможному
- Мы былое окинули взглядом,
- но его не вернуть.
- И мучительным ядом
- сожаленья отравлена грудь.
- Не вздыхай… Позабудь…
- Мы летим к невозможному рядом.
- Наш серебряный путь
- зашумел временным водопадом.
- Ах, и зло, и добро
- утонуло в прохладе манящей!
- Серебро, серебро
- омывает струей нас звенящей.
- Это – к Вечности мы
- устремились желанной.
- Засиял после тьмы
- ярче свет первозданный.
- Глуше вопли зимы.
- Дальше хаос туманный…
- Это к Вечности мы
- полетели желанной.
Образ вечности
Бетховену
- Образ возлюбленной – Вечности –
- встретил меня на горах.
- Сердце в беспечности.
- Гул, прозвучавший в веках.
- В жизни загубленной
- образ возлюбленной,
- образ возлюбленной – Вечности,
- с ясной улыбкой на милых устах.
- Там стоит,
- там манит рукой…
- И летит
- мир предо мной –
- вихрь крутит
- серых облак рой.
- Полосы солнечных струй златотканые
- в облачной стае горят…
- Чьи-то призывы желанные,
- чей-то задумчивый взгляд.
- Я стар – сребрится
- мой ус и темя,
- но радость снится.
- Река, что время:
- летит – кружится…
- Мой челн сквозь время,
- сквозь мир помчится.
- И умчусь сквозь века в лучесветную даль…
- И в очах старика
- не увидишь печаль.
- Жизни не жаль
- мне загубленной.
- Сердце полно несказанной беспечности –
- образ возлюбленной,
- образ возлюбленной –
- – Вечности!..
Жертва вечерняя
- Стоял я дураком
- в венце своем огнистом,
- в хитоне золотом,
- скрепленном аметистом –
- один, один, как столб,
- в пустынях удаленных, –
- и ждал народных толп
- коленопреклоненных…
- Я долго, тщетно ждал,
- в мечту свою влюбленный…
- На западе сиял,
- смарагдом окаймленный,
- мне палевый привет
- потухшей чайной розы.
- На мой зажженный свет
- пришли степные козы.
- На мой призыв завыл
- вдали трусливый шакал…
- Я светоч уронил
- и горестно заплакал:
- «Будь проклят, Вельзевул –
- лукавый соблазнитель, –
- не ты ли мне шепнул,
- что новый я Спаситель?..
- О проклят, проклят будь!..
- Никто меня не слышит…»
- Чахоточная грудь
- так судорожно дышит.
- На западе горит
- смарагд бледно-зеленый…
- На мраморе ланит
- пунцовые пионы…
- Как сорванная цепь
- жемчужин, льются слезы…
- Помчались быстро в степь
- испуганные козы.
Поэт
- Ты одинок. И правишь бег
- Лишь ты один – могуч и молод –
- В косматый дым, в атласный снег
- Приять вершин священный холод.
- В горах натянутый ручей
- Своей струею серебристой
- Поет – тебе: и ты – ничей –
- На нас глядишь из тучи мглистой.
- Орел вознесся в звездный день
- И там парит, оцепенелый.
- Твоя распластанная тень
- Сечет ледник зеркально-белый.
- Закинутый самой судьбой
- Над искристым и льдистым пиком,
- Ты солнце на старинный бой
- Зовешь протяжным, вольным криком.
- Полудень: стой – не оборвись,
- Когда слетит туманов лопасть,
- Когда обрывистая высь
- Разверзнет под тобою пропасть.
- Но в море золотого льда
- Падет бесследно солнце злое.
- Промчатся быстрые года
- И канут в небо голубое.
ВЕСЕЛЬЕ НА РУСИ
- Как несли за флягой флягу –
- Пили огненную влагу.
- Д’накачался –
- Я.
- Д’наплясался –
- Я.
- Дьякон, писарь, поп, дьячок
- Повалили на лужок.
- Эх –
- Людям грех!
- Эх – курам смех!
- Трепаком-паком размашисто пошли: –
- Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:
- Трепака да на лугах,
- Да на межах, да во лесах –
- Да обрабатывай!
- По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,
- Да по дороженьке вали-вали-вали –
- Да притопатывай!
- Что там думать, что там ждать:
- Дунуть, плюнуть – наплевать:
- Наплевать да растоптать:
- Веселиться, пить да жрать.
- Гомилетика, каноника –
- Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!
- Дьякон пляшет –
- – Дьякон, дьякон –
- Рясой машет –
- – Дьякон, дьякон –
- Что такое, дьякон, смерть?
- – «Что такое? То и это:
- Носом – в лужу, пяткой – в твердь…»
- ……………………………………………………………
- Раскидалась в ветре, – пляшет –
- Полевая жердь: –
- Веткой хлюпающей машет
- Прямо в твердь.
- Бирюзовою волною
- Нежит твердь.
- Над страной моей родною
- Встала Смерть.
«Пока над мертвыми людьми…»
- Пока над мертвыми людьми
- Один ты не уснул, дотоле
- Цепями ржавыми греми
- Из башни каменной о воле.
- Да покрывается чело, –
- Твое чело, кровавым потом.
- Глаза сквозь мутное стекло –
- Глаза – воздетые к высотам.
- Нальется в окна бирюза,
- Воздушное нальется злато.
- День – жемчуг матовый – слеза –
- Течет с восхода до заката.
- То серый сеется там дождь,
- То – небо голубеет степью.
- Но здесь ты, заключенный вождь,
- Греми заржавленною цепью.
- Пусть утро, вечер, день и ночь –
- Сойдут – лучи в окно протянут:
- Сойдут – глядят: несутся прочь.
- Прильнут к окну – и в вечность канут.
Русь
- Поля моей скудной земли
- Вон там преисполнены скорби.
- Холмами пространства вдали
- Изгорби, равнина, изгорби!
- Косматый, далекий дымок.
- Косматые в далях деревни.
- Туманов косматый поток.
- Просторы голодных губерний.
- Просторов простертая рать:
- В пространствах таятся пространства.
- Россия, куда мне бежать
- От голода, мора и пьянства?
- От голода, холода тут
- И мерли, и мрут миллионы.
- Покойников ждали и ждут
- Пологие скорбные склоны.
- Там Смерть протрубила вдали
- В леса, города и деревни,
- В поля моей скудной земли,
- В просторы голодных губерний.
ИСКУСИТЕЛЬ
Врубелю
- О, пусть тревожно разум бродит
- И замирает сердце – пусть,
- Когда в очах моих восходит
- Философическая грусть.
- Сажусь за стол… И полдень жуткий,
- И пожелтевший фолиант
- Заложен бледной незабудкой;
- И корешок, и надпись: Кант.
- Заткет узорной паутиной
- Цветную бабочку паук –
- Там, где над взвеянной гардиной
- Обвис сиренью спелый сук.
- Свет лучезарен. Воздух сладок…
- Роняя профиль в яркий день,
- Ты по стене из темных складок
- Переползаешь, злая тень.
- С угла свисает профиль строгий
- Неотразимою судьбой.
- Недвижно вычерчены ноги
- На тонком кружеве обой.
- Неуловимый, вечно зыбкий,
- Не мучай и подай ответ!
- Но сардонической улыбки
- Не выдал черный силуэт.
- Он тронулся и тень рассыпал.
- Он со стены зашелестел;
- И со стены бесшумно выпал,
- И просквозил, и просерел.
- В атласах мрачных легким локтем
- Склонясь на мой рабочий стол,
- Неотвратимо желтым ногтем
- Вдоль желтых строк мой взор повел.
- Из серебристых паутинок
- Сотканный грустью лик кивал,
- Как будто рой сквозных пылинок
- В полдневном золоте дрожал.
- В кудрей волнистых, золотистых
- Атласистый и мягкий лен
- Из незабудок росянистых
- Гирлянды заплетает он.
- Из легких трав восходят турьи
- Едва приметные рога.
- Холодные глаза – лазури, –
- Льют матовые жемчуга;
- Сковали матовую шею
- Браслеты солнечных огней…
- Взвивается, подобный змею,
- Весь бархатный, в шелку теней.
- Несущий мне и вихрь видений,
- И бездны изначальной синь,
- Мой звездный брат, мой верный гений,
- Зачем ты возникаешь? Сгинь!
- Ты возникаешь духом нежным,
- Клоня венчанную главу.
- Тебя в краю ином, безбрежном,
- Я зрел во сне и наяву.
- Но кто ты, кто? Гудящим взмахом
- Разбив лучей сквозных руно,
- Вскипел, – и праздно прыснул прахом
- В полуоткрытое окно.
- С листа на лист в окошке прыснет,
- Переливаясь, бриллиант…
- В моих руках бессильно виснет
- Тяжеловесный фолиант.
- Любви не надо мне, не надо:
- Любовь над жизнью вознесу…
- В окне отрадная прохлада
- Струит перловую росу.
- Гляжу: – свиваясь вдоль дороги,
- Косматый прах тенит народ,
- А в небе бледный и двурогий,
- Едва замытый синью лед
- Серпом и хрупким, и родимым
- Глядится в даль иных краев,
- Окуреваем хладным дымом
- Чуть продышавших облаков.
- О, пусть тревожно разум бродит
- Над грудою поблеклых книг…
- И Люцифера лик восходит,
- Как месяца зеркальный лик.
Родине
- Рыдай, буревая стихия,
- В столбах громового огня!
- Россия, Россия, Россия, –
- Безумствуй, сжигая меня!
- В твои роковые разрухи,
- В глухие твои глубины, –
- Струят крылорукие духи
- Свои светозарные сны.
- Не плачьте: склоните колени
- Туда – в ураганы огней,
- В грома серафических пений,
- В потоки космических дней!
- Сухие пустыни позора,
- Моря неизливные слез –
- Лучом безглагольного взора
- Согреет сошедший Христос.
- Пусть в небе – и кольца Сатурна,
- И млечных путей серебро, –
- Кипи фосфорически бурно,
- Земли огневое ядро!
- И ты, огневая стихия,
- Безумствуй, сжигая меня,
- Россия, Россия, Россия –
- Мессия грядущего дня!
Ты – тень теней
- Ты – тень теней…
- Тебя не назову.
- Твое лицо –
- Холодное и злое…
- Плыву туда – за дымку дней – зову,
- За дымкой дней, – нет, не Тебя: былое, –
- Которое я рву
- (в который раз),
- Которое, – в который
- Раз восходит, –
- Которое, – в который раз алмаз –
- Алмаз звезды, звезды любви, низводит.
- Так в листья лип,
- Провиснувшие, – Свет
- Дрожит, дробясь,
- Как брызнувший стеклярус;
- Так, – в звуколивные проливы лет
- Бежит серебряным воспоминаньем: парус…
- Так в молодой,
- Весенний ветерок
- Надуется белеющий
- Барашек;
- Так над водой пустилась в ветерок
- Летенница растерянных букашек…
- Душа, Ты – свет.
- Другие – (нет и нет!) –
- В стихиях лет:
- Поминовенья света…
- Другие – нет… Потерянный поэт,
- Найди Ее, потерянную где-то.
- За призраками лет –
- Непризрачна межа;
- На ней – душа,
- Потерянная где-то…
- Тебя, себя я обниму, дрожа,
- В дрожаниях растерянного света.
М. И. Цветаевой
- Неисчисляемы
- Орбиты серебряного прискорбия,
- Где праздномыслия
- Повисли –
- Тучи…
- Среди них –
- Тихо пою стих
- В неосязаемые угодия
- Ваших образов:
- Ваши молитвы –
- Малиновые мелодии
- И –
- Непобедимые ритмы.
Владислав Ходасевич (1886–1939)
Путем зерна
- Проходит сеятель по ровным бороздам.
- Отец его и дед по тем же шли путям.
- Сверкает золотом в его руке зено,
- Но в землю черную оно упасть должно.
- И там, где червь слепой прокладывает ход,
- Оно в заветный срок умрет и прорастет.
- Так и душа моя идет путем зерна:
- Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.
- И ты, моя страна, и ты, ее народ,
- Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, –
- Затем, что мудрость нам единая дана:
- Всему живущему идти путем зерна.
«Со слабых век сгоняя смутный сон…»
- Со слабых век сгоняя смутный сон,
- Живу весь день, тревожим и волнуем,
- И каждый вечер падаю, сражен
- Усталости последним поцелуем.
- Но и во сне душе покоя нет:
- Ей снится явь, тревожная, земная,
- И собственный сквозь сон я слышу бред,
- Дневную жизнь с трудом припоминая.
«О, если б в этот час желанного покоя…»
- О, если б в этот час желанного покоя
- Закрыть глаза, вздохнуть и умереть!
- Ты плакала бы, маленькая Хлоя,
- И на меня боялась бы смотреть.
- А я три долгих дня лежал бы на столе,
- Таинственный, спокойный, сокровенный,
- Как золотой ковчег запечатленный,
- Вмещающий всю мудрость о земле.
- Сойдясь, мои друзья (невелико число их!)
- О тайнах тайн вели бы разговор.
- Не внемля им, на розах, на левкоях
- Растерянный ты нежила бы взор.
- Так. Резвая – ты мудрости не ценишь.
- И пусть! Зато сквозь смерть услышу, друг живой,
- Как на груди моей ты робко переменишь
- Мешок со льдом заботливой рукой.
Эпизод
- …Это было
- В одно из утр, унылых, зимних, вьюжных, –
- В одно из утр пятнадцатого года.
- Изнемогая в той истоме тусклой,
- Которая тогда меня томила,
- Я в комнате своей сидел один. Во мне,
- От плеч и головы, к рукам, к ногам,
- Какое-то неясное струенье
- Бежало трепетно и непрерывно –
- И, выбежав из пальцев, длилось дальше,
- Уж вне меня. Я сознавал, что нужно
- Остановить его, сдержать в себе, – но воля
- Меня покинула… Бессмысленно смотрел я
- На полку книг, на желтые обои,
- На маску Пушкина, закрывшую глаза.
- Все цепенело в рыжем свете утра.
- За окнами кричали дети. Громыхали
- Салазки по горе, но эти звуки
- Неслись во мне как будто бы сквозь толщу
- Глубоких вод…
- В пучину погружаясь, водолаз
- Так слышит беготню на палубе и крики
- Матросов.
- И вдруг – как бы толчок, – но мягкий, осторожный,
- И все опять мне прояснилось, только
- В перемещенном виде. Так бывает,
- Когда веслом мы сталкиваем лодку
- С песка прибрежного; еще нога
- Под крепким днищем ясно слышит землю,
- И близким кажется зеленый берег
- И кучи дров на нем; но вот качнуло нас –
- И берег отступает; стала меньше
- Та рощица, где мы сейчас бродили;
- За рощей встал дымок; а вот – поверх деревьев
- Уже видна поляна, и на ней
- Краснеет баня.
- Самого себя
- Увидел я в тот миг, как этот берег;
- Увидел вдруг со стороны, как если б
- Смотреть немного сверху, слева. Я сидел,
- Закинув ногу на ногу, глубоко
- Уйдя в диван, с потухшей папиросой
- Меж пальцами, совсем худой и бледный.
- Глаза открыты были, но какое
- В них было выраженье – я не видел.
- Того меня, который предо мною
- Сидел, – не ощущал я вовсе. Но другому,
- Смотревшему как бы бесплотным взором,
- Так было хорошо, легко, спокойно.
- И человек, сидящий на диване,
- Казался мне простым, давнишним другом,
- Измученным годами путешествий.
- Как будто бы ко мне зашел он в гости,
- И, замолчав среди беседы мирной,
- Вдруг откачнулся, и вздохнул, и умер.
- Лицо разгладилось, и горькая улыбка
- С него сошла.
- Так видел я себя недолго: вероятно,
- И четверти положенного круга
- Секундная не обежала стрелка.
- И как пред тем не по своей я воле
- Покинул эту оболочку – так же
- В нее и возвратился вновь. Но только
- Свершилось это тягостно, с усильем,
- Которое мне вспомнить неприятно.
- Мне было трудно, тесно, как змее,
- Которую заставили бы снова
- Вместиться в сброшенную кожу…
- Снова
- Увидел я перед собою книги,
- Услышал голоса. Мне было трудно
- Вновь ощущать все тело, руки, ноги…
- Так, весла бросив и сойдя на берег,
- Мы чувствуем себя вдруг тяжелее.
- Струилось вновь во мне изнеможенье,
- Как бы от долгой гребли, – а в ушах
- Гудел неясный шум, как пленный отзвук
- Озерного или морского ветра.
Вариация
- Вновь эти плечи, эти руки
- Погреть я вышел на балкон.
- Сижу, – но все земные звуки –
- Как бы во сне или сквозь сон.
- И вдруг, изнеможенья полный,
- Плыву: куда – не знаю сам,
- Но мир мой ширится, как волны,
- По разбежавшимся кругам.
- Продлись, ласкательное чудо!
- Я во второй вступаю круг
- И слушаю, уже оттуда,
- Моей качалки мерный стук.
Золото
Иди, вот уже золото кладем в
уста твои, уже мак и мед кладем
тебе в руки. Salve aeternum.
Красинский
- В рот – золото, а в руки – мак и мед;
- Последние дары твоих земных забот.
- Но пусть не буду я, как римлянин, сожжен:
- Хочу в земле вкусить утробный сон,
- Хочу весенним злаком прорасти,
- Кружась по древнему по звездному пути.
- В могильном сумраке истлеют мак и мед,
- Провалится монета в мертвый рот…
- Но через много, много темных лет
- Пришлец неведомый отроет мой скелет,
- И в черном черепе, что заступом разбит,
- Тяжелая монета загремит –
- И золото сверкнет среди костей,
- Как солнце малое, как след души моей.
Ищи меня
- Ищи меня в сквозном весеннем свете.
- Я весь – как взмах неощутимых крыл,
- Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,
- Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.
- Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!
- Услышь, я здесь. Касаются меня
- Твои живые, трепетные руки,
- Простертые в текучий пламень дня.
- Помедли так. Закрой, как бы случайно,
- Глаза. Еще одно усилье для меня –
- И на концах дрожащих пальцев, тайно,
- Быть может, вспыхну кисточкой огня.
2го ноября
- Семь дней и семь ночей Москва металась
- В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро
- Пускал ей кровь – и, обессилев, к утру
- Восьмого дня она очнулась. Люди
- Повыползли из каменных подвалов
- На улицы. Так, переждав ненастье,
- На задний двор, к широкой луже, крысы
- Опасливой выходят вереницей
- И прочь бегут, когда вблизи на камень
- Последняя спадает с крыши капля…
- К полудню стали собираться кучки.
- Глазели на пробоины в домах,
- На сбитые верхушки башен; молча
- Толпились у дымящихся развалин
- И на стенах следы скользнувших пуль
- Считали. Длинные хвосты тянулис
- У лавок. Проволок обрывки висли
- Над улицами. Битое стекло
- Хрустело под ногами. Желтым оком
- Ноябрьское негреющее солнце
- Смотрело вниз, на постаревших женщин
- И на мужчин небритых. И не кровью,
- Но горькой желчью пахло это утро.
- А между тем уж из конца в конец,
- От Пресненской заставы до Рогожской
- И с Балчуга в Лефортово, брели,
- Теснясь на тротуарах, люди. Шли проведать
- Родных, знакомых, близких: живы ль, нет ли?
- Иные узелки несли под мышкой
- С убогой снедью: так в былые годы
- На кладбище москвич благочестивый
- Ходил на Пасхе – красное яичко
- Съесть на могиле брата или кума…
- К моим друзьям в тот день пошел и я.
- Узнал, что живы, целы, дети дома, –
- Чего ж еще хотеть? Побрел домой.
- По переулкам ветер, гость залетный,
- Гонял сухую пыль, окурки, стружки.
- Домов за пять от дома моего,
- Сквозь мутное окошко, по привычке
- Я заглянул в подвал, где мой знакомый
- Живет столяр. Необычайным делом
- Он занят был. На верстаке, вверх дном,
- Лежал продолговатый, узкий ящик
- С покатыми боками. Толстой кистью
- Водил столяр по ящику, и доски
- Под кистью багровели. Мой приятель
- Заканчивал работу: красный гроб.
- Я постучал в окно. Он обернулся.
- И, шляпу сняв, я поклонился низко
- Петру Иванычу, его работе, гробу,
- И всей земле, и небу, что в стекле
- Лазурью отражалось. И столяр
- Мне тоже покивал, пожал плечами
- И указал на гроб. И я ушел.
- А на дворе у нас, вокруг корзины
- С плетеной дверцей, суетились дети,
- Крича, толкаясь и тесня друг друга.
- Сквозь редкие, поломанные прутья
- Виднелись перья белые. Но вот –
- Протяжно заскрипев, открылась дверца,
- И пара голубей, плеща крылами,
- Взвилась и закружилась: выше, выше,
- Над тихою Плющихой, над рекой…
- То падая, то подымаясь, птицы
- Ныряли, точно белые ладьи
- В дали морской. Вослед им дети
- Свистали, хлопали в ладоши… Лишь один,
- Лет четырех бутуз, в ушастой шапке,
- Присел на камень, растопырил руки,
- И вверх смотрел, и тихо улыбался.
- Но, заглянув ему в глаза, я понял,
- Что улыбается он самому себе,
- Той непостижной мысли, что родится
- Под выпуклым, еще безбровым лбом,
- И слушает в себе биенье сердца,
- Движенье соков, рост… Среди Москвы,
- Страдающей, растерзанной и падшей, –
- Как идол маленький, сидел он, равнодушный,
- С бессмысленной, священною улыбкой.
- И мальчику я поклонился тоже.
- Дома
- Я выпил чаю, разобрал бумаги,
- Что на столе скопились за неделю,
- И сел работать. Но, впервые в жизни,
- Ни «Моцарт и Сальери», ни «Цыганы»
- В тот день моей не утолили жажды.
Стансы
- Уж волосы седые на висках
- Я прядью черной прикрываю,
- И замирает сердце, как в тисках,
- От лишнего стакана чаю.
- Уж тяжелы мне долгие труды,
- И не таят очарованья
- Ни знаний слишком пряные плоды,
- Ни женщин душные лобзанья.
- С холодностью взираю я теперь
- На скуку славы предстоящей…
- Зато слова: цветок, ребенок, зверь –
- Приходят на уста все чаще.
- Рассеянно я слушаю порой
- Поэтов праздные бряцанья,
- Но душу полнит сладкой полнотой
- Зерна немое прорастанье.
«Как выскажу моим косноязычьем…»
- Как выскажу моим косноязычьем
- Всю боль, весь яд?
- Язык мой стал звериным или птичьим,
- Уста молчат.
- И ничего не нужно мне на свете,
- И стыдно мне,
- Что суждены мне вечно пытки эти
- В его огне;
- Что даже смертью, гордой, своевольной,
- Не вырвусь я;
- Что и она – такой же, хоть окольный,
- Путь бытия.
Музыка
- Всю ночь мела метель, но утро ясно.
- Еще воскресная по телу бродит лень,
- У Благовещенья на Бережках обедня
- Еще не отошла. Я выхожу во двор.
- Как мало все: и домик, и дымок,
- Завившийся над крышей! Сребро-розов
- Морозный пар. Столпы его восходят
- Из-за домов под самый купол неба,
- Как будто крылья ангелов гигантских.
- И маленьким таким вдруг оказался
- Дородный мой сосед, Сергей Иваныч.
- Он в полушубке, в валенках. Дрова
- Вокруг него раскиданы по снегу.
- Обеими руками, напрягаясь,
- Тяжелый свой колун над головою
- Заносит он, но – тук! тук! тук! – не громко
- Звучат удары: небо, снег и холод
- Звук поглощают… «С праздником, сосед».
- – «А, здравствуйте!» Я тоже расставляю
- Свои дрова. Он – тук! Я – тук! Но вскоре
- Надоедает мне колоть, я выпрямляюсь
- И говорю: «Постойте-ка минутку,
- Как будто музыка?» Сергей Иваныч
- Перестает работать, голову слегка
- Приподымает, ничего не слышит,
- Но слушает старательно… «Должно быть,
- Вам показалось», – говорит он. «Что вы,
- Да вы прислушайтесь. Так ясно слышно!»
- Он слушает опять: «Ну, может быть –
- Военного хоронят? Только что-то
- Мне не слыхать». Но я не унимаюсь:
- «Помилуйте, теперь совсем уж ясно.
- И музыка идет как будто сверху.
- Виолончель… и арфы, может быть…
- Вот хорошо играют! Не стучите».
- И бедный мой Сергей Иваныч снова
- Перестает колоть. Он ничего не слышит,
- Но мне мешать не хочет и досады
- Старается не выказать. Забавно:
- Стоит он посреди двора, боясь нарушить
- Неслышную симфонию. И жалко
- Мне, наконец, становится его.
- Я объявляю: «Кончилось!» Мы снова
- За топоры беремся. Тук! Тук! Тук!.. А небо
- Такое же высокое, и так же
- В нем ангелы пернатые сияют.
К психее
- Душа! Любовь моя! Ты дышишь
- Такою чистой высотой,
- Ты крылья тонкие колышешь
- В такой лазури, что порой,
- Вдруг, не стерпя счастливой муки,
- Лелея наш святой союз,
- Я сам себе целую руки,
- Сам на себя не нагляжусь.
- И как мне не любить себя,
- Сосуд непрочный, некрасивый,
- Но драгоценный и счастливый
- Тем, что вмещает он – тебя?
Душа
- Душа моя – как полная луна:
- Холодная и ясная она.
- На высоте горит себе, горит –
- И слез моих она не осушит;
- И от беды моей не больно ей,
- И ей невнятен стон моих страстей;
- А сколько здесь мне довелось страдать –
- Душе сияющей не стоит знать.
«Психея! Бедная моя!..»
- Психея! Бедная моя!
- Дыханье робко затая,
- Внимать не смеет и не хочет:
- Заслушаться так жутко ей
- Тем, что безмолвие пророчит
- В часы мучительных ночей.
- Увы! за что, когда все спит,
- Ей вдохновение твердит
- Свои пифийские глаголы?
- Простой душе невыносим
- Дар тайнослышанья тяжелый.
- Психея падает под ним.
Искушение
- «Довольно! Красоты не надо.
- Не стоит песен подлый мир.
- Померкни, Тассова лампада,
- Забудься, друг веков, Омир!
- И Революции не надо!
- Ее рассеянная рать
- Одной венчается наградой,
- Одной свободой – торговать.
- Вотще на площади пророчит
- Гармонии голодный сын:
- Благих вестей его не хочет
- Благополучный гражданин.
- Самодовольный и счастливый,
- Под грудой выцветших знамен,
- Коросту хамства и наживы
- Себе начесывает он:
- «Прочь, не мешай мне, я торгую.
- Но не буржуй, но не кулак,
- Я прячу выручку дневную
- Свободы в огненный колпак».
- Душа! Тебе до боли тесно
- Здесь, в опозоренной груди.
- Ищи отрады поднебесной,
- А вниз, на землю, не гляди».
- Так искушает сердце злое
- Психеи чистые мечты.
- Психея же в ответ: «Земное,
- Что о небесном знаешь ты?»
«Пускай минувшего не жаль…»
- Пускай минувшего не жаль,
- Пускай грядущего не надо –
- Смотрю с язвительной отрадой
- Времен в приближенную даль.
- Всем равный жребий, вровень хлеба
- Отмерит справедливый век.
- А все-таки порой на небо
- Посмотрит смирный человек, –
- И одиночество взыграет,
- И душу гордость окрылит:
- Он неравенство оценит
- И дерзновенья пожелает…
- Так нынче травка прорастает
- Сквозь трещины гранитных плит.
«Люблю людей, люблю природу…»
- Люблю людей, люблю природу,
- Но не люблю ходить гулять
- И твердо знаю, что народу
- Моих творений не понять.
- Довольный малым, созерцаю
- То, что дает нещедрый рок:
- Вяз, прислонившийся к сараю,
- Покрытый лесом бугорок…
- Ни грубой славы, ни гонений
- От современников не жду,
- Но сам стригу кусты сирени
- Вокруг террасы и в саду.
Гостю
- Входя ко мне, неси мечту,
- Иль дьявольскую красоту,
- Иль Бога, если сам ты Божий.
- А маленькую доброту,
- Как шляпу, оставляй в прихожей.
- Здесь, на горошине земли,
- Будь или ангел, или демон.
- А человек – иль не затем он,
- Чтобы забыть его могли?
Из окна
1
- Нынче день такой забавный:
- От возниц, что было сил,
- Конь умчался своенравный;
- Мальчик змей свой упустил;
- Вор цыпленка утащил
- У безносой Николавны.
- Но – настигнут вор нахальный,
- Змей упал в соседний сад,
- Мальчик ладит хвост мочальный,
- И коня ведут назад:
- Восстает мой тихий ад
- В стройности первоначальной.
2
- Все жду: кого-нибудь задавит
- Взбесившийся автомобиль,
- Зевака бедный окровавит
- Торцовую сухую пыль.
- И с этого пойдет, начнется:
- Раскачка, выворот, беда,
- Звезда на землю оборвется,
- И станет горькою вода.
- Прервутся сны, что душу душат,
- Начнется все, чего хочу,
- И солнце ангелы потушат,
- Как утром – лишнюю свечу.
«Ни розового сада…»
- Ни розового сада,
- Ни песенного лада
- Воистину не надо –
- Я падаю в себя.
- На все, что людям ясно,
- На все, что им прекрасно,
- Вдруг стала несогласна
- Взыгравшая душа.
- Мне все невыносимо!
- Скорей же, легче дыма,
- Летите мимо, мимо,
- Дурные сны земли!
Из дневника
- Мне каждый звук терзает слух,
- И каждый луч глазам несносен.
- Прорезываться начал дух,
- Как зуб из-под припухших десен.
- Прорежется – и сбросит прочь
- Изношенную оболочку.
- Тысячеокий – канет в ночь,
- Не в эту серенькую ночку.
- А я останусь тут лежать –
- Банкир, заколотый апашем, –
- Руками рану зажимать,
- Кричать и биться в мире вашем.
Ласточки
- Имей глаза – сквозь день увидишь ночь,
- Не озаренную тем воспаленным диском.
- Две ласточки напрасно рвутся прочь,
- Перед окном шныряя с тонким писком.
- Вон ту прозрачную, но прочную плеву
- Не прободать крылом остроугольным,
- Не выпорхнуть туда, за синеву,
- Ни птичьим крылышком, ни сердцем подневольным.
- Пока вся кровь не выступит из пор,
- Пока не выплачешь земные очи –
- Не станешь духом. Жди, смотря в упор,
- Как брызжет свет, не застилая ночи.
«Перешагни, перескочи…»
- Перешагни, перескочи,
- Перелети, пере– что хочешь –
- Но вырвись: камнем из пращи,
- Звездой, сорвавшейся в ночи…
- Сам затерял – теперь ищи…
- Бог знает, что себе бормочешь,
- Ища пенсне или ключи.
«Смотрю в окно – и презираю…»
- Смотрю в окно – и презираю.
- Смотрю в себя – презрен я сам.
- На землю громы призываю,
- Не доверяя небесам.
- Дневным сиянием объятый,
- Один беззвездный вижу мрак…
- Так вьется на гряде червяк,
- Рассечен тяжкою лопатой.
Сумерки
- Снег навалил. Все затихает, глохнет.
- Пустынный тянется вдоль переулка дом.
- Вот человек идет. Пырнуть его ножом –
- К забору прислонится и не охнет.
- Потом опустится и ляжет вниз лицом.
- И ветерка дыханье снеговое,
- И вечера чуть уловимый дым –
- Предвестники прекрасного покоя –
- Свободно так закружатся над ним.
- А люди черными сбегутся муравьями
- Из улиц, со дворов и станут между нами.
- И будут спрашивать, за что и как убил, –
- И не поймет никто, как я его любил.
«Странник прошел, опираясь на посох…»
- Странник прошел, опираясь на посох, –
- Мне почему-то припомнилась ты.
- Едет пролетка на красных колесах –
- Мне почему-то припомнилась ты.
- Вечером лампу зажгут в коридоре –
- Мне непременно припомнишься ты.
- Что б ни случилось, на суше, на море
- Или на небе, – мне вспомнишься ты.
Элегия
- Деревья Кронверкского сада
- Под ветром буйно шелестят.
- Душа взыграла. Ей не надо
- Ни утешений, ни услад.
- Глядит бесстрашными очами
- В тысячелетия свои,
- Летит широкими крылами
- В огнекрылатые рои.
- Там все огромно и певуче,
- И арфа в каждой есть руке,
- И с духом дух, как туча с тучей,
- Гремят на чудном языке.
- Моя изгнанница вступает
- В родное, древнее жилье
- И страшным братьям заявляет
- Равенство гордое свое.
- И навсегда уж ей не надо
- Того, кто под косым дождем
- В аллеях Кронверкского сада
- Бредет в ничтожестве своем.
- И не понять мне бедным слухом
- И косным не постичь умом,
- Каким она там будет духом,
- В каком раю, в аду каком.
«Не верю в красоту земную…»
- Не верю в красоту земную
- И здешней правды не хочу.
- И ту, которую целую,
- Простому счастью не учу.
- По нежной плоти человечьей
- Мой нож проводит алый жгут:
- Пусть мной целованные плечи
- Опять крылами прорастут!
«Друзья, друзья! Быть может, скоро…»
- Друзья, друзья! Быть может, скоро
- И не во сне, а наяву –
- Я нить пустого разговора
- Для всех нежданно оборву
- И, повинуясь только звуку
- Души, запевшей, как смычок,
- Вдруг подниму на воздух руку,
- И затрепещет в ней цветок,
- И я увижу и открою
- Цветочный мир, цветочный путь, –
- О, если бы и вы со мною
- Могли туда перешагнуть!
«Покрова Майи потаенной…»
- Покрова Майи потаенной
- Не приподнять моей руке,
- Но чуден мир, отображенный
- В твоем расширенном зрачке.
- Там в непостижном сочетанье
- Любовь и улица даны:
- Огня эфирного пыланье
- И просто – таянье весны.
- Там светлый космос возникает
- Под зыбким пологом ресниц.
- Он кружится и расцветает
- Звездой велосипедных спиц.
Баллада
- Сижу, освещаемый сверху,
- Я в комнате круглой моей.
- Смотрю в штукатурное небо
- На солнце в шестнадцать свечей.
- Кругом – освещенные тоже,
- И стулья, и стол, и кровать.
- Сижу – и в смущенье не знаю,
- Куда бы мне руки девать.
- Морозные белые пальмы
- На стеклах беззвучно цветут.
- Часы с металлическим шумом
- В жилетном кармане идут.
- О, косная, нищая скудость
- Безвыходной жизни моей!
- Кому мне поведать, как жалко
- Себя и всех этих вещей?
- И я начинаю качаться,
- Колени обнявши свои,
- И вдруг начинаю стихами
- С собой говорить в забытьи.
- Бессвязные, страстные речи!
- Нельзя в них понять ничего,
- Но звуки правдивее смысла,
- И слово сильнее всего.
- И музыка, музыка, музыка
- Вплетается в пенье мое,
- И узкое, узкое, узкое
- Пронзает меня лезвие.
- Я сам над собой вырастаю,
- Над мертвым встаю бытием,
- Стопами в подземное пламя,
- В текучие звезды челом.
- И вижу большими глазами –
- Глазами, быть может, змеи, –
- Как пению дикому внемлют
- Несчастные вещи мои.
- И в плавный, вращательный танец
- Вся комната мерно идет,
- И кто-то тяжелую лиру
- Мне в руки сквозь ветер дает.
- И нет штукатурного неба
- И солнца в шестнадцать свечей:
- На гладкие черные скалы
- Стопы опирает – Орфей.
Сергей Городецкий (1884–1967)
Конь
- Я вижу сильного коня.
- Он над обрывом спину гнет
- И зло копытом камень бьет,
- Так негодующе звеня.
- Над ним просторный горный склон
- И ноги силой налиты.
- Так отчего ж не мчишься ты
- Наверх, под синий небосклон?
- Движенья верные тесня,
- Стянув два крепкие узла,
- Веревка ноги обвила:
- Я вижу пленного коня.
Веснянка
- Жутко мне от вешней радости,
- От воздушной этой сладости,
- И от звона и от грома
- Ледолома
- На реке
- Сердце бьется налегке.
- Солнце вешнее улыбчиво,
- Сердце девичье узывчиво.
- Эта сладкая истома
- Незнакома
- И страшна, –
- Пала на сердце весна!
- Верба, ягода пушистая,
- Верба, ласковая, чистая!
- Я бы милого вспугнула,
- Хлестанула,
- Обожгла,
- В лес кружиться увела!
- Я бы, встретивши кудрявого,
- Из-за облака дырявого,
- Вихрем волосы раздула
- И шепнула:
- «Милый, на!
- Чем тебе я не весна?»
Домовой
- В пыльном дыме скрип:
- Тянется обоз.
- Ломовой охрип:
- Горла не довез.
- Шкаф, диван, комод
- Под орех и дуб.
- Каплет тяжкий пот
- С почернелых губ.
- Как бы не сломать
- Ножки у стола!..
- Что ж ты, водка-мать,
- Сердца не прожгла?
Нищая
- Нищая Тульской губернии
- Встретилась мне на пути.
- Инея белые тернии
- Тщились венок ей сплести.
- День был морозный и ветреный,
- Плакал ребенок навзрыд.
- Думал я: «Первенец
- жертвенный
- Правду о мире кричит».
- Молвил я: «Бедная, бедная!
- Что же, прими мой пятак!»
- Даль раступилась бесследная,
- Канула нищая в мрак.
- Гнется дорога горбатая.
- В мире подветренном дрожь.
- Что же ты, Тула богатая,
- Зря самовары куешь?
- Что же ты, Русь нерадивая,
- Вьюгам бросаешь детей?
- Ласка твоя прозорливая
- Сгинула где без вестей?
- Или сама ты заброшена
- В тьму, нищету, маету?
- Горе, незвано, непрошено,
- Треплет твою красоту?
- Ну-ка, вздохни, по-старинному,
- Злую помеху свали,
- Чтобы опять по-былинному
- Силы твои расцвели!
Николай Клюев (1884–1937)
«Безответным рабом…»
- «Безответным рабом
- Я в могилу сойду,
- Под сосновым крестом
- Свою долю найду».
- Эту песню певал
- Мой страдалец-отец
- И по смерть завещал
- Допевать мне конец.
- Но не стоном отцов
- Моя песнь прозвучит,
- А раскатом громов
- Над землей пролетит.
- Не безгласным рабом,
- Проклиная житье,
- А свободным орлом
- Допою я ее.
Поэт
- Наружный я и зол и грешен,
- Неосязаемый – пречист,
- Мной мрак полуночи кромешен,
- И от меня закат лучист.
- Я смехом солнечным младенца
- Пустыню жизни оживлю
- И жажду душ из чаши сердца
- Вином певучим утолю.
- Так на рассвете вдохновенья
- В слепом безумье грезил я,
- И вот предтечею забвенья
- Шипит могильная змея.
- Рыдает колокол усопший
- Над прахом выветренных плит,
- И на кресте венок поблекший
- Улыбкой солнце золотит.
«Обозвал тишину глухоманью…»
- Обозвал тишину глухоманью,
- Надругался над белым «молчи»,
- У креста простодушною данью
- Не поставил сладимой свечи.
- В хвойный ладан дохнул папиросой
- И плевком незабудку обжег.
- Зарябило слезинками плесо,
- Сединою заиндевел мох.
- Светлый отрок – лесное молчанье,
- Помолясь на заплаканный крест,
- Закатилось в глухое скитанье
- До святых, незапятнанных мест.
- Заломила черемуха руки,
- К норке путает след горностай…
- Сын железа и каменной скуки
- Попирает берестяный рай.
Рождество избы
- От кудрявых стружек тянет смолью,
- Духовит, как улей, белый сруб.
- Крепкогрудый плотник тешет колья,
- На слова медлителен и скуп.
- Тепел паз, захватисты кокоры,
- Крутолоб тесовый шоломок.
- Будут рябью писаны подзоры
- И лудянкой выпестрен конек.
- По стене, как зернь, пройдут зарубки:
- Сукрест, лапки, крапица, рядки,
- Чтоб избе-молодке в красной шубке
- Явь и сон мерещились – легки.
- Крепкогруд строитель-тайновидец,
- Перед ним щепа как письмена:
- Запоет резная пава с крылец,
- Брызнет ярь с наличника окна.
- И когда оческами кудели
- Над избой взлохматится дымок –
- Сказ пойдет о красном древоделе
- По лесам, на запад и восток.
Велимир Хлебников (1885–1922)
«Россия забыла напитки…»
- Россия забыла напитки,
- В них вечности было вино,
- И в первом разобранном свитке
- Восчла роковое письмо.
- Ты свитку внимала немливо,
- Как взрослым внимает дитя,
- И подлая тайная сила
- Тебя наблюдала хотя.
«Из мешка на пол рассыпались вещи…»
- Из мешка
- На пол рассыпались вещи.
- И я думаю,
- Что мир –
- Только усмешка,
- Что теплится
- На устах повешенного.
«Кому сказатеньки…»
- Кому сказатеньки,
- Как важно жила барынька.
- Нет, не важная барыня,
- А, так сказать, лягушечка:
- Толста, низка и в сарафане,
- И дружбу вела большевитую
- С сосновыми князьями.
- И зеркальные топила
- Обозначили следы,
- Где она весной ступила,
- Дева ветреной воды.
ЗАКЛЯТИЕ СМЕХОМ
- О, рассмейтесь, смехачи!
- О, засмейтесь, смехачи!
- Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно.
- О, засмейтесь усмеяльно!
- О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных
- смехачей!
- О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных
- смеячей!
- Смейево, смейево,
- Усмей, осмей, смешики, смешики,
- Смеюнчики, смеюнчики.
- О, рассмейтесь, смехачи!
- О, засмейтесь, смехачи!
ИРОНИЯ ВСТРЕЧ
- Ты высокомерно улыбнулась
- На робкий приступ слов осады,
- И ты пошла, не оглянулась,
- Полна задумчивой досады.
- Да! Дерзко королеву просить склонить
- Блеск гордых губ.
- Теперь я встретился. Угодно изменить
- Судьбе тебя: ты изучала старый труп.
«Когда умирают кони – дышат…»
- Когда умирают кони – дышат,
- Когда умирают травы – сохнут,
- Когда умирают солнца – они гаснут,
- Когда умирают люди – поют песни.
«Ветер – пение…»
- Ветер – пение.
- Кого и о чем?
- Нетерпение
- Меча быть мячом.
- Люди лелеют день смерти,
- Точно любимый цветок.
- В струны великих, поверьте,
- Ныне играет Восток.
- Быть может, нам новую гордость
- Волшебник сияющих гор даст,
- И, многих людей проводник,
- Я разум одену, как белый ледник.
Не шалить!
- Эй, молодчики-купчики,
- Ветерок в голове!
- В пугачевском тулупчике
- Я иду по Москве!
- Не затем высока
- Воля правды у нас,
- В соболях – рысаках
- Чтоб катались, глумясь.
- Не затем у врага
- Кровь лилась по дешевке,
- Чтоб несли жемчуга
- Руки каждой торговки.
- Не зубами скрипеть
- Ночью долгою,
- Буду плыть – буду петь
- Доном-Волгою!
- Я пошлю вперед
- Вечеровые уструги.
- Кто со мною – в полет?
- А со мной – мои други!
«Еще раз, еще раз…»
- Еще раз, еще раз,
- Я для вас
- Звезда.
- Горе моряку, взявшему
- Неверный угол своей ладьи
- И звезды:
- Он разобьется о камни,
- О подводные мели.
- Горе и вам, взявшим
- Неверный угол сердца ко мне:
- Вы разобьетесь о камни
- И камни будут надсмехаться
- Над вами,
- Как вы надсмехались
- Надо мной.
Николай Гумилев (1886–1921)
«Я конквистадор в панцире железном…»
- Я конквистадор в панцире железном,
- Я весело преследую звезду,
- Я прохожу по пропастям и безднам
- И отдыхаю в радостном саду.
- Как смутно в небе диком и беззвездном!
- Растет туман… но я молчу и жду
- И верю, я любовь свою найду…
- Я конквистадор в панцире железном.
- И если нет полдневных слов звездам,
- Тогда я сам мечту свою создам
- И песней битв любовно зачарую.
- Я пропастям и бурям вечный брат,
- Но я вплету в воинственный наряд
- Звезду долин, лилею голубую.
Баллада
- Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
- И одно золотое с рубином кольцо,
- Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
- И увидел небес молодое лицо.
- Кони фыркали, били копытом, маня
- Понестись на широком пространстве земном,
- И я верил, что солнце зажглось для меня,
- Просияв, как рубин на кольце золотом.
- Много звездных ночей, много огненных дней
- Я скитался, не зная скитанью конца,
- Я смеялся порывам могучих коней
- И игре моего золотого кольца.
- Там, на высях сознанья, – безумье и снег,
- Но коней я ударил свистящим бичом.
- Я на выси сознанья направил их бег
- И увидел там деву с печальным лицом.
- В тихом голосе слышались звоны струны,
- В странном взоре сливался с ответом вопрос,
- И я отдал кольцо этой деве луны
- За неверный оттенок разбросанных кос.
- И, смеясь надо мной, презирая меня,
- Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
- Люцифер подарил мне шестого коня –
- И Отчаянье было названье ему.
Маскарад
- В глухих коридорах и в залах пустынных
- Сегодня собрались веселые маски,
- Сегодня в увитых цветами гостиных
- Прошли ураганом безумные пляски.
- Бродили с драконами под руку луны,
- Китайские вазы метались меж ними,
- Был факел горящий и лютня, где струны
- Твердили одно непонятное имя.
- Мазурки стремительный зов раздавался,
- И я танцевал с куртизанкой Содома,
- О чем-то грустил я, чему-то смеялся,
- И что-то казалось мне странно знакомо.
- Молил я подругу: «Сними эту маску,
- Ужели во мне не узнала ты брата?
- Ты так мне напомнила древнюю сказку,
- Которую раз я услышал когда-то.
- Для всех ты останешься вечно чужою
- И лишь для меня бесконечно знакома,
- И верь, от людей и от масок я скрою,
- Что знаю тебя я, царица Содома».
- Под маской мне слышался смех ее юный,
- Но взоры ее не встречались с моими,
- Бродили с драконами под руку луны,
- Китайские вазы метались меж ними.
- Как вдруг под окном, где угрозой пустою
- Темнело лицо проплывающей ночи,
- Она от меня ускользнула змеею,
- И сдернула маску, и глянула в очи.
- Я вспомнил, я вспомнил – такие же песни,
- Такую же дикую дрожь сладострастья
- И ласковый, вкрадчивый шепот: «Воскресни,
- Воскресни для жизни, для боли и счастья!»
- Я многое понял в тот миг сокровенный,
- Но страшную клятву мою не нарушу.
- Царица, царица, ты видишь, я пленный,
- Возьми мое тело, возьми мою душу!
Ужас
- Я долго шел по коридорам,
- Кругом, как враг, таилась тишь.
- На пришлеца враждебным взором
- Смотрели статуи из ниш.
- В угрюмом сне застыли вещи,
- Был странен серый полумрак,
- И, точно маятник зловещий,
- Звучал мой одинокий шаг.
- И там, где глубже сумрак хмурый,
- Мой взор горящий был смущен
- Едва заметною фигурой
- В тени столпившихся колонн.
- Я подошел, и вот мгновенный,
- Как зверь, в меня вцепился страх:
- Я встретил голову гиены
- На стройных девичьих плечах.
- На острой морде кровь налипла,
- Глаза зияли пустотой,
- И мерзко крался шепот хриплый:
- «Ты сам пришел сюда, ты мой!»
- Мгновенья страшные бежали,
- И наплывала полумгла,
- И бледный ужас повторяли
- Бесчисленные зеркала.
Старый конквистадор
- Углубясь в неведомые горы,
- Заблудился старый конквистадор,
- В дымном небе плавали кондоры,
- Нависали снежные громады.
- Восемь дней скитался он без пищи,
- Конь издох, но под большим уступом
- Он нашел уютное жилище,
- Чтоб не разлучаться с милым трупом.
- Там он жил в тени сухих смоковниц,
- Песни пел о солнечной Кастилье,
- Вспоминал сраженья и любовниц,
- Видел то пищали, то мантильи.
- Как всегда, был дерзок и спокоен
- И не знал ни ужаса, ни злости.
- Смерть пришла, и предложил ей воин
- Поиграть в изломанные кости.
Мне снилось
- Мне снилось: мы умерли оба,
- Лежим с успокоенным взглядом.
- Два белые, белые гроба
- Поставлены рядом.
- Когда мы сказали: «Довольно»?
- Давно ли, и что это значит?
- Но странно, что сердцу не больно,
- Что сердце не плачет.
- Бессильные чувства так странны,
- Застывшие мысли так ясны,
- И губы твои не желанны,
- Хоть вечно прекрасны.
- Свершилось: мы умерли оба,
- Лежим с успокоенным взглядом.
- Два белые, белые гроба
- Поставлены рядом.
Жираф
- Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
- И руки особенно тонки, колени обняв.
- Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
- Изысканный бродит жираф.
- Ему грациозная стройность и нега дана,
- И шкуру его украшает волшебный узор,
- С которым равняться осмелится только луна,
- Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
- Вдали он подобен цветным парусам корабля,
- И бег его плавен, как радостный птичий полет.
- Я знаю, что много чудесного видит земля,
- Когда на закате он прячется в мраморный грот.
- Я знаю веселые сказки таинственных стран
- Про черную деву, про страсть молодого вождя,
- Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
- Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
- И как я тебе расскажу про тропический сад,
- Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
- Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
- Изысканный бродит жираф.
Озеро чад
- На таинственном озере Чад
- Посреди вековых баобабов
- Вырезные фелуки стремят
- На заре величавых арабов.
- По лесистым его берегам
- И в горах, у зеленых подножий,
- Поклоняются странным богам
- Девы-жрицы с эбеновой кожей.
- Я была женой могучего вождя,
- Дочерью властительного Чада,
- Я одна во время зимнего дождя
- Совершала таинство обряда.
- Говорили – на сто миль вокруг
- Женщин не было меня светлее,
- Я браслетов не снимала с рук.
- И янтарь всегда висел на шее.
- Белый воин был так строен,
- Губы красны, взор спокоен,
- Он был истинным вождем;
- И открылась в сердце дверца,
- А когда нам шепчет сердце,
- Мы не боремся, не ждем.
- Он сказал мне, что едва ли
- И во Франции видали
- Обольстительней меня,
- И как только день растает,
- Для двоих он оседлает
- Берберийского коня.
- Муж мой гнался с верным луком,
- Пробегал лесные чащи,
- Перепрыгивал овраги,
- Плыл по сумрачным озерам
- И достался смертным мукам.
- Видел только день палящий
- Труп свирепого бродяги,
- Труп покрытого позором.
- А на быстром и сильном верблюде,
- Утопая в ласкающей груде
- Шкур звериных и шелковых тканей,
- Уносилась я птицей на север,
- Я ломала мой редкостный веер,
- Упиваясь восторгом заране.
- Раздвигала я гибкие складки
- У моей разноцветной палатки
- И, смеясь, наклонялась в оконце,
- Я смотрела, как прыгает солнце
- В голубых глазах европейца.
- А теперь, как мертвая смоковница,
- У которой листья облетели,
- Я ненужно-скучная любовница,
- Словно вещь, я брошена в Марселе.
- Чтоб питаться жалкими отбросами,
- Чтобы жить, вечернею порою
- Я пляшу пред пьяными матросами,
- И они, смеясь, владеют мною.
- Робкий ум мой обессилен бедами,
- Взор мой с каждым часом угасает…
- Умереть? Но там, в полях неведомых,
- Там мой муж, он ждет и не прощает.
Поединок
- В твоем гербе – невинность лилий,
- В моем – багряные цветы.
- И близок бой, рога завыли,
- Сверкнули золотом щиты.
- Я вызван был на поединок
- Под звуки бубнов и литавр,
- Среди смеющихся тропинок,
- Как тигр в саду, – угрюмый мавр.
- Ты – дева-воин песен давних,
- Тобой гордятся короли,
- Твое копье не знает равных
- В пределах моря и земли.
- Вот мы схватились и застыли,
- И войско с трепетом глядит,
- Кто побеждает: я ли, ты ли,
- Иль гибкость стали, иль гранит.
- Я пал, и, молнии победней,
- Сверкнул и в тело впился нож.
- Тебе восторг – мой стон последний,
- Моя прерывистая дрожь.
- И ты уходишь в славе ратной,
- Толпа поет тебе хвалы,
- Но ты воротишься обратно,
- Одна, в плаще весенней мглы.
- И, над равниной дымно-белой
- Мерцая шлемом золотым,
- Найдешь мой труп окоченелый
- И снова склонишься над ним:
- «Люблю! Ты слышишь, милый, милый?
- Открой глаза, ответь мне: «Да».
- За то, что я тебя убила,
- Твоей я стану навсегда».
- Еще не умер звук рыданий,
- Еще шуршит твой белый шелк,
- А уж ко мне ползет в тумане
- Нетерпеливо-жадный волк.
Христос
- Он идет путем жемчужным
- По садам береговым.
- Люди заняты ненужным,
- Люди заняты земным.
- «Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!
- Вас зову я навсегда,
- Чтоб блюсти иную паству
- И иные невода.
- Лучше ль рыбы или овцы
- Человеческой души?
- Вы, небесные торговцы,
- Не считайте барыши.
- Ведь не домик в Галилее
- Вам награда за труды, –
- Светлый рай, что розовее
- Самой розовой звезды.
- Солнце близится к притину,
- Слышно веянье конца,
- Но отрадно будет Сыну
- В Доме Нежного Отца».
- Не томит, не мучит выбор,
- Что пленительней чудес?!
- И идут пастух и рыбарь
- За искателем небес.
«Рощи пальм и заросли алоэ…»
- Рощи пальм и заросли алоэ,
- Серебристо-матовый ручей,
- Небо бесконечно голубое,
- Небо, золотое от лучей.
- И чего еще ты хочешь, сердце?
- Разве счастье – сказка или ложь?
- Для чего ж соблазнам иноверца
- Ты себя покорно отдаешь?
- Разве снова хочешь ты отравы,
- Хочешь биться в огненном бреду,
- Разве ты не властно жить, как травы
- В этом упоительном саду?
Капитаны
- На полярных морях и на южных,
- По изгибам зеленых зыбей,
- Меж базальтовых скал и жемчужных
- Шелестят паруса кораблей.
- Быстрокрылых ведут капитаны –
- Открыватели новых земель,
- Для кого не страшны ураганы,
- Кто изведал мальстремы и мель,
- Чья не пылью затерянных хартий –
- Солью моря пропитана грудь,
- Кто иглой на разорванной карте
- Отмечает свой дерзостный путь
- И, взойдя на трепещущий мостик,
- Вспоминает покинутый порт,
- Отряхая ударами трости
- Клочья пены с высоких ботфорт,
- Или, бунт на борту обнаружив,
- Из-за пояса рвет пистолет,
- Так что сыпется золото с кружев,
- С розоватых брабантских манжет.
- Пусть безумствует море и хлещет,
- Гребни волн поднялись в небеса –
- Ни один пред грозой не трепещет,
- Ни один не свернет паруса.
- Разве трусам даны эти руки,
- Этот острый, уверенный взгляд,
- Что умеет на вражьи фелуки
- Неожиданно бросить фрегат,
- Меткой пулей, острогой железной
- Настигать исполинских китов
- И приметить в ночи многозвездной
- Охранительный свет маяков?
- Вы все, паладины Зеленого Храма,
- Над пасмурным морем следившие румб,
- Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,
- Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!
- Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,
- Синдбад-Мореход и могучий Улисс,
- О ваших победах гремят в дифирамбе
- Седые валы, набегая на мыс!
- А вы, королевские псы, флибустьеры,
- Хранившие золото в темном порту,
- Скитальцы-арабы, искатели веры
- И первые люди на первом плоту!
- И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,
- Кому опостылели страны отцов,
- Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,
- Внимая заветам седых мудрецов!
- Как странно, как сладко входить в ваши грезы,
- Заветные ваши шептать имена
- И вдруг догадаться, какие наркозы
- Когда-то рождала для вас глубина!
- И кажется: в мире, как прежде, есть страны,
- Куда не ступала людская нога,
- Где в солнечных рощах живут великаны
- И светят в прозрачной воде жемчуга.
- С деревьев стекают душистые смолы,
- Узорные листья лепечут: «Скорей,
- Здесь реют червонного золота пчелы,
- Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»
- И карлики с птицами спорят за гнезда,
- И нежен у девушек профиль лица…
- Как будто не все пересчитаны звезды,
- Как будто наш мир не открыт до конца!
- Только глянет сквозь утесы
- Королевский старый форт,
- Как веселые матросы
- Поспешат в знакомый порт.
- Там, хватив в таверне сидру,
- Речь ведет болтливый дед,
- Что сразить морскую гидру
- Может черный арбалет.
- Темнокожие мулатки
- И гадают, и поют,
- И несется запах сладкий
- От готовящихся блюд.
- А в заплеванных тавернах
- От заката до утра
- Мечут ряд колод неверных
- Завитые шулера.
- Хорошо по докам порта
- И слоняться, и лежать,
- И с солдатами из форта
- Ночью драки затевать.
- Иль у знатных иностранок
- Дерзко выклянчить два су,
- Продавать им обезьянок
- С медным обручем в носу.
- А потом бледнеть от злости,
- Амулет зажать в полу,
- Все проигрывая в кости
- На затоптанном полу.
- Но смолкает зов дурмана,
- Пьяных слов бессвязный лет,
- Только рупор капитана
- Их к отплытью призовет.
- Но в мире есть иные области,
- Луной мучительной томимы.
- Для высшей силы, высшей доблести
- Они навек недостижимы.
- Там волны с блесками и всплесками
- Непрекращаемого танца,
- И там летит скачками резкими
- Корабль Летучего Голландца.
- Ни риф, ни мель ему не встретятся,
- Но, знак печали и несчастий,
- Огни святого Эльма светятся,
- Усеяв борт его и снасти.
- Сам капитан, скользя над бездною,
- За шляпу держится рукою.
- Окровавленной, но железною
- В штурвал вцепляется – другою.
- Как смерть, бледны его товарищи,
- У всех одна и та же дума.
- Так смотрят трупы на пожарище,
- Невыразимо и угрюмо.
- И если в час прозрачный, утренний
- Пловцы в морях его встречали,
- Их вечно мучил голос внутренний
- Слепым предвестием печали.
- Ватаге буйной и воинственной
- Так много сложено историй,
- Но всех страшней и всех таинственней
- Для смелых пенителей моря –
- О том, что где-то есть окраина –
- Туда, за тропик Козерога! –
- Где капитана с ликом Каина
- Легла ужасная дорога.
Волшебная скрипка
Валерию Брюсову
- Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
- Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
- Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
- Что такое темный ужас начинателя игры!
- Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
- У того исчез навеки безмятежный свет очей,
- Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
- Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
- Надо вечно петь и плакать этим струнам,
- звонким струнам,
- Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
- И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
- И когда пылает запад, и когда горит восток.
- Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,
- И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться
- и вздохнуть, –
- Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
- В горло вцепятся зубами, станут лапами на грудь.
- Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все,
- что пело,
- В очи глянет запоздалый, но властительный испуг,
- И тоскливый смертный холод
- обовьет, как тканью, тело,
- И невеста зарыдает, и задумается друг.
- Мальчик, дальше! Здесь не встретишь
- ни веселья, ни сокровищ!
- Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча.
- На, владей волшебной скрипкой,
- посмотри в глаза чудовищ
- И погибни славной смертью,
- страшной смертью скрипача!
Смерть
- Есть так много жизней достойных,
- Но одна лишь достойна смерть,
- Лишь под пулями в рвах спокойных
- Веришь в знамя Господне, твердь.
- И за это знаешь так ясно,
- Что в единственный, строгий час,
- В час, когда, словно облак красный,
- Милый день уплывет из глаз, –
- Свод небесный будет раздвинут
- Пред душою, и душу ту
- Белоснежные кони ринут
- В ослепительную высоту.
- Там Начальник в ярком доспехе,
- В грозном шлеме звездных лучей
- И к старинной бранной потехе
- Огнекрылых зов трубачей.
- Но и здесь на земле не хуже
- Та же смерть – ясна и проста:
- Здесь товарищ над павшим тужит
- И целует его в уста.
- Здесь священник в рясе дырявой
- Умиленно поет псалом,
- Здесь играют марш величавый
- Над едва заметным холмом.
Я и вы
- Да, я знаю, я Вам не пара,
- Я пришел из иной страны,
- И мне нравится не гитара,
- А дикарский напев зурны.
- Не по залам и по салонам
- Темным платьям и пиджакам –
- Я читаю стихи драконам,
- Водопадам и облакам.
- Я люблю – как араб в пустыне
- Припадает к воде и пьет,
- А не рыцарем на картине,
- Что на звезды смотрит и ждет.
- И умру я не на постели
- При нотариусе и враче,
- А в какой-нибудь дикой щели,
- Утонувшей в густом плюще,
- Чтоб войти не во всем открытый
- Протестантский прибранный рай,
- А туда, где разбойник, мытарь
- И блудница крикнут: вставай!
Прапамять
- И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
- Моря, пустыни, города,
- Мелькающее отраженье
- Потерянного навсегда.
- Бушует пламя, трубят трубы,
- И кони рыжие летят,
- Потом волнующие губы
- О счастье, кажется, твердят.
- И вот опять восторг и горе,
- Опять, как прежде, как всегда,
- Седою гривой машет море,
- Встают пустыни, города.
- Когда же наконец, восставши
- От сна, я буду снова я –
- Простой индиец, задремавший
- В священный вечер у ручья?
Рассыпающая звезды
- Не всегда чужда ты и горда
- И меня не хочешь не всегда, –
- Тихо, тихо, нежно, как во сне,
- Иногда приходишь ты ко мне.
- Надо лбом твоим густая прядь,
- Мне нельзя ее поцеловать,
- И глаза большие зажжены
- Светами магической луны.
- Нежный друг мой, беспощадный враг,
- Так благословен твой каждый шаг,
- Словно по сердцу ступаешь ты,
- Рассыпая звезды и цветы.
- Я не знаю, где ты их взяла,
- Только отчего ты так светла?
- И тому, кто мог с тобой побыть,
- На земле уж нечего любить.
О тебе
- О тебе, о тебе, о тебе,
- Ничего, ничего обо мне!
- В человеческой темной судьбе
- Ты – крылатый призыв к вышине.
- Благородное сердце твое –
- Словно герб отошедших времен.
- Освящается им бытие
- Всех земных, всех бескрылых племен.
- Если звезды, ясны и горды,
- Отвернутся от нашей земли,
- У нее есть две лучших звезды:
- Это – смелые очи твои.
- И когда золотой серафим
- Протрубит, что исполнился срок,
- Мы поднимем тогда перед ним,
- Как защиту, твой белый платок.
- Звук замрет в задрожавшей трубе,
- Серафим пропадет в вышине…
- …О тебе, о тебе, о тебе,
- Ничего, ничего обо мне!
Сон
- Застонал я от сна дурного
- И проснулся, тяжко скорбя:
- Снилось мне – ты любишь другого
- И что он обидел тебя.
- Я бежал от моей постели,
- Как убийца от плахи своей,
- И смотрел, как тускло блестели
- Фонари глазами зверей.
- Ах, наверно, таким бездомным
- Не блуждал ни один человек
- В эту ночь по улицам темным,
- Как по руслам высохших рек.
- Вот стою перед дверью твоею,
- Не дано мне иного пути,
- Хоть и знаю, что не посмею
- Никогда в эту дверь войти.
- Он обидел тебя, я знаю,
- Хоть и было это лишь сном,
- Но я все-таки умираю
- Пред твоим закрытым окном.
Шестое чувство
- Прекрасно в нас влюбленное вино
- И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
- И женщина, которою дано,
- Сперва измучившись, нам насладиться.
- Но что нам делать с розовой зарей
- Над холодеющими небесами,
- Где тишина и неземной покой,
- Что делать нам с бессмертными стихами?
- Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
- Мгновение бежит неудержимо,
- И мы ломаем руки, но опять
- Осуждены идти все мимо, мимо.
- Как мальчик, игры позабыв свои,
- Следит порой за девичьим купаньем
- И, ничего не зная о любви,
- Все ж мучится таинственным желаньем.
- Как некогда в разросшихся хвощах
- Ревела от сознания бессилья
- Тварь скользкая, почуя на плечах
- Еще не появившиеся крылья, –
- Так, век за веком – скоро ли, Господь? –
- Под скальпелем природы и искусства
- Кричит наш дух, изнемогает плоть,
- Рождая орган для шестого чувства.
После стольких лет
- После стольких лет
- Я пришел назад,
- Но изгнанник я,
- И за мной следят.
- – Я ждала тебя
- Столько долгих дней!
- Для любви моей
- Расстоянья нет.
- В стороне чужой
- Жизнь прошла моя,
- Как умчалась жизнь,
- Не заметил я.
- – Жизнь моя была
- Сладостною мне,
- Я ждала тебя,
- Видела во сне.
- Смерть в дому моем
- И в дому твоем, –
- Ничего, что смерть,
- Если мы вдвоем.
Слоненок
- Моя любовь к тебе сейчас – слоненок,
- Родившийся в Берлине иль Париже
- И топающий ватными ступнями
- По комнатам хозяина зверинца.
- Не предлагай ему французских булок,
- Не предлагай ему кочней капустных,
- Он может съесть лишь дольку мандарина,
- Кусочек сахару или конфету.
- Не плачь, о нежная, что в тесной клетке
- Он сделается посмеяньем черни,
- Чтоб в нос ему пускали дым сигары
- Приказчики под хохот мидинеток.
- Не думай, милая, что день настанет,
- Когда, взбесившись, разорвет он цепи,
- И побежит по улицам, и будет,
- Как автобус, давить людей вопящих.
- Нет, пусть тебе приснится он под утро
- В парче и меди, в страусовых перьях,
- Как тот, Великолепный, чо когда-то
- Нес к трепетному Риму Ганнибала.
Лово
- В оный день, когда над миром новым
- Бог склонял лицо Свое, тогда
- Солнце останавливали словом,
- Словом разрушали города.
- И орел не взмахивал крылами,
- Звезды жались в ужасе к луне,
- Если, точно розовое пламя,
- Слово проплывало в вышине.
- А для низкой жизни были числа,
- Как домашний, подъяремный скот,
- Потому что все оттенки смысла
- Умное число передает.
- Патриарх седой, себе под руку
- Покоривший и добро и зло,
- Не решаясь обратиться к звуку,
- Тростью на песке чертил число.
- Но забыли мы, что осиянно
- Только слово средь земных тревог
- И в Евангелии от Иоанна
- Сказано, что Слово – это Бог.
- Мы ему поставили пределом
- Скудные пределы естества,
- И, как пчелы в улье опустелом,
- Дурно пахнут мертвые слова.
Душа и тело
- Над городом плывет ночная тишь,
- И каждый шорох делается глуше,
- А ты, душа, ты все-таки молчишь,
- Помилуй, Боже, мраморные души.
- И отвечала мне душа моя,
- Как будто арфы дальние пропели:
- «Зачем открыла я для бытия
- Глаза в презренном человечьем теле?
- Безумная, я бросила мой дом,
- К иному устремясь великолепью,
- И шар земной мне сделался ядром,
- К какому каторжник прикован цепью.
- Ах, я возненавидела любовь,
- Болезнь, которой все у вас подвластны,
- Которая туманит вновь и вновь
- Мир мне чужой, но стройный и прекрасный.
- И если что еще меня роднит
- С былым, мерцающим в планетном хоре,
- То это горе, мой надежный щит,
- Холодное презрительное горе».
- Закат из золотого стал как медь,
- Покрылись облака зеленой ржою,
- И телу я сказал тогда: «Ответь
- На все провозглашенное душою».
- И тело мне ответило мое,
- Простое тело, но с горячей кровью:
- «Не знаю я, что значит бытие,
- Хотя и знаю, что зовут любовью.
- Люблю в соленой плескаться волне,
- Прислушиваться к крикам ястребиным,
- Люблю на необъезженном коне
- Нестись по лугу, пахнущему тмином.
- И женщину люблю… когда глаза
- Ее потупленные я целую,
- Я пьяно, будто близится гроза,
- Иль будто пью я воду ключевую.
- Но я за все, что взяло и хочу,
- За все печали, радости и бредни,
- Как подобает мужу, заплачу
- Непоправимой гибелью последней».
- Когда же слово Бога с высоты
- Большой Медведицею заблестело,
- С вопросом: «Кто же, вопрошатель, ты?» –
- Душа предстала предо мной и тело.
- На них я взоры медленно вознес
- И милостиво дерзостным ответил:
- «Скажите мне, ужель разумен пес,
- Который воет, если месяц светел?
- Ужели вам допрашивать меня,
- Меня, кому единое мгновенье –
- Весь срок от первого земного дня
- До огненного светопреставленья?
- Меня, кто, словно древо Игдразиль,
- Пророс главою семью семь вселенных
- И для очей которого как пыль
- Поля земные и поля блаженных?
- Я тот, кто спит, и кроет глубина
- Его невыразимое прозванье;
- А вы, вы только слабый отсвет сна,
- Бегущего на дне его сознанья!»
Память
Анне Николаевне Гумилевой
- Только змеи сбрасывают кожи,
- Чтоб душа старела и росла.
- Мы, увы, со змеями не схожи,
- Мы меняем души, не тела.
- Память, ты рукою великанши
- Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
- Ты расскажешь мне о тех, что раньше
- В этом теле жили до меня.
- Самый первый: некрасив и тонок,
- Полюбивший только сумрак рощ,
- Лист опавший, колдовской ребенок,
- Словом останавливавший дождь.
- Дерево да рыжая собака,
- Вот кого он взял себе в друзья,
- Память, Память, ты не сыщешь знака,
- Не уверишь мир, что то был я.
- И второй… любил он ветер с юга,
- В каждом шуме слышал звоны лир,
- Говорил, что жизнь – его подруга,
- Коврик под его ногами – мир.
- Он совсем не нравится мне, это
- Он хотел стать богом и царем,
- Он повесил вывеску поэта
- Над дверьми в мой молчаливый дом.
- Я люблю избранника свободы,
- Мореплавателя и стрелка,
- Ах, ему так звонко пели воды
- И завидовали облака.
- Высока была его палатка,
- Мулы были резвы и сильны,
- Как вино, впивал он воздух сладкий
- Белому неведомой страны.
- Память, ты слабее год от году,
- Тот ли это или кто другой
- Променял веселую свободу
- На священный долгожданный бой.
- Знал он муки голода и жажды,
- Сон тревожный, бесконечный путь,
- Но святой Георгий тронул дважды
- Пулею не тронутую грудь.
- Я – угрюмый и упрямый зодчий
- Храма, восстающего во мгле,
- Я возревновал о славе Отчей,
- Как на небесах, и на земле.
- Сердце будет пламенем палимо
- Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
- Стены Нового Иерусалима
- На полях моей родной страны.
- И тогда повеет ветер странный
- И прольется с неба страшный свет,
- Это Млечный Путь расцвел нежданно
- Садом ослепительных планет.
- Предо мной предстанет, мне неведом,
- Путник, скрыв лицо; но все пойму,
- Видя льва, стремящегося следом,
- И орла, летящего к нему.
- Крикну я… но разве кто поможет,
- Чтоб моя душа не умерла?
- Только змеи сбрасывают кожи,
- Мы меняем души, не тела.
Алексей Крученых (1886–1968)
Русь
- в труде и свинстве погрязая
- взрастаешь сильная родная
- как та дева что спаслась
- по пояс закопавшись в грязь
- по темному ползай и впредь
- пусть сияет довольный сосед!
Смерть художника
- привыкнув ко всем безобразьям
- искал я их днем с фонарем
- но увы! все износились проказы
- не забыться мне ни на чем!
- и взор устремивши к бесплотным
- я тихо но твердо сказал:
- мир вовсе не рвотное –
- и мордой уткнулся в Обводный канал…
«Копи богатства беги отца…»
- копи богатства беги отца
- его оставив в ломовиках
- замок покрепче на дверях
- пусть с взглядом смуглой конницы
- он за тобою гонится
- пусть шепчет заклинания
- и в дверь без смысла бьет
- пускай подымет он народ
- не верь его страданиям
- пусть плачет – детям в назидание
Отрыжка
- как гусак
- объелся каши
- дрыхну
- гуска рядом
- маша
- с рожей красной
- шепчет про любовь.
«Кокетничая запонками…»
- Кокетничая запонками
- из свеже-отравленных скорпионов
- Портовый кран
- вдвое вытянул
- изумрудный перископ головы
- и прикрыл
- индиговым сатином
- жабры,
- дразня пролетающих с Олимпа
- алебастровых богинь
- цин-ко-но-жек!..
«И так плаксиво пахнут…»
- И так плаксиво пахнут
- русалки у пруда
- как на поджаренном чердаке
- разлагающиеся восточные акции
- сокации кибля
- мыган огляр
- хючки
- хычас
- гыш!
«Дым накрашенных ноздрей…»
- Дым накрашенных
- ноздрей
- Курчавоглазого зверька
- Толчками сдул меня
- С площадки воздуха
- И я летел
- Как выроненный
- слизняк!..
Ольга Розанова (1886–1918)
Испания
- Вульгарк ax бульваров
- Варвары гусары
- Вулье ара-бит
- А рабы бар арапы
- Тарк губят тара
- Алжир сугубят
- Ан и енно
- Гиенно
- Гитана.
- Жиг и гит тела
- Висжит тарантела
- Вира жирн рантье
- Антиквар
- Штара
- Квартомас
- Фантом
- Илька негра метресса
- Гримасы
- Гремит
- Гимн
- Смерти
- Трупом застылым
- Глядит незримо
- Мертвое око окон.
- Черной гривой
- Покрыл землю аспидный конь.
«Сон ли то…»
- Сон ли то…
- Люлька ли
- В окне красном
- Захлопнутом
- В пламени захлебнувшемся
- Кумача
- Огня
- Медленно качается
- Приветливо баюкает
- Пристально укутывает
- От взглядов дня.
- В огне красном
- С фонарем хрустальным
- Рубиновый свет заливает, как ядом
- И каждый атом
- Хрустально малый
- Пронзает светом
- Больным и алым.
- И каждый малый
- Певуч, как жало,
- Как жало тонок,
- Как жало ранит
- И раним
- Жалом
- Опечалит
- Начало
- Жизни
- Цветочно алой.
Бенедикт Лившиц (1887–1938)
Ночной вокзал
- Мечом снопа опять разбуженный паук
- Закапал по стеклу корявыми ногами.
- Мизерикордией! – не надо лишних мук.
- Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,
- Глядишь на лысину, плывущую из роз,
- Солдатских черных роз молочного прилавка,
- И в животе твоем под ветерком стрекоз
- Легко колышется подстриженная травка.
- Чугунной молнией – извив овечьих бронь!
- Я шею вытянул вослед бегущим овцам.
- И снова спит паук, и снова тишь и сонь
- Над мертвым – на скамье – в хвостах –
- виноторговцем.
Гибрида
Вере Вертер
- Не собран полнолунный мед
- И ждут серебряные клады
- Хрустальных пчел, и водомет
- Венчальным веером цветет,
- И светлым ветром реют хлады,
- А ты в иные серебра
- Скользишь селеньями Селены,
- Забыв у томного шатра
- Протянутый в твое вчера
- Мой гиацинт, мой цвет нетленный.
- И вновь из дальнего ручья,
- Рожденная в напрасном слове,
- Приподымаешься – ничья! –
- Возлить трилистник лезвия,
- Луннеющего наготове.
Павловск
- Во цвель прудов ползут откосы,
- А в портики – аквамарин,
- Иль плещется плащом курносый
- Выпуклолобый паладин?..
- О, как решительно и туго
- Завязан каждый из узлов
- В твоем саду, воитель круга
- И дон-кишот прямых углов!
- Еще уходит по ранжиру
- Суконный бант на париках,
- А ты стремишь свою порфиру
- В сырую даль, в зеленый прах, –
- Из Розового павильона,
- Где слезы женские – вода,
- Следить, сошла ли с небосклона
- Твоя мальтийская звезда.
- И царедворцы верят фавну,
- Клевещущему в лоно звезд,
- Что прадеду неравен правнук,
- По гроб избравший белый крест.
Куоккала
- Розы в шелковом бульоне:
- В шелк лазоревый раскрыт
- Строй кабин на желтом лоне –
- Раковины афродит.
- Кто, не ведающий зною,
- Золотой не выпьет грог,
- Если рыжею слюною
- Брызжет танговый бульдог?
- Кляксу, ставшую кометой, –
- Песья пляска! теннис клякс! –
- Ловит канотье-ракетой
- Ландышевый англосакс.
- Кипень пены, стручья лодок,
- Змеи солнечных рапир –
- И наводит в воду кодак
- Оплывающий сатир.
- Только ты с улыбкой детской,
- Став на знойную корму,
- Ищешь веер Сестрорецка
- В светло-бронзовом дыму.
Закат у дворцового моста
- И треугольник птичьей стаи,
- И небосклона блеклый прах –
- Искусный фокус Хокусаи,
- Изобличенный в облаках,
- А душу водную волнуя –
- Какая пламенная сыть! –
- Из солнечного златоструя
- Мы не торопимся уплыть,
- Не веря сами, что добыто
- Такое счастье над Невой
- И не раздавит нас копыто
- На набережной роковой.
Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев) (1887–1941)
Стансы
- Счастье жизни – в искрах алых,
- В просветленьях мимолетных,
- В грезах ярких, но бесплотных,
- И в твоих очах усталых.
- Горе – в вечности пороков,
- В постоянном с ними споре,
- В осмеянии пророков
- И в исканьях счастья – горе.
Странно…
- Мы живем, точно в сне неразгаданном,
- На одной из удобных планет…
- Много есть, чего вовсе не надо нам,
- А того, что нам хочется, нет…
Это было у моря
Поэма-миньонет
- Это было у моря, где ажурная пена,
- Где встречается редко городской экипаж…
- Королева играла – в башне замка – Шопена,
- И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
- Было все очень просто, было все очень мило:
- Королева просила перерезать гранат;
- И дала половину, и пажа истомила,
- И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
- А потом отдавалась, отдавалась грозово,
- До восхода рабыней проспала госпожа…
- Это было у моря, где волна бирюзова,
- Где ажурная пена и соната пажа.
Нелли
Константину Олимпову
- В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,
- Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль де-Кок,
- Где брюссельское кружево… на платке из фланели! –
- На кушетке загрезился молодой педагог.
- Познакомился в опере и влюбился, как юнкер,
- Он готов осупружиться, он решился на все.
- Перед нею он держится, точно мальчик на струнке,
- С нею в парке катается и играет в серсо.
- Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли,
- Восхвалив авиацию, осуждает Китай,
- И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли…
- Нелли нехотя слушает, – «лучше ты покатай».
- «Философия похоти!.. – Нелли думает едко. –
- «Я в любви разуверилась, господин педагог…
- О, когда бы на «Блерио» поместилась кушетка!
- Интродукция – Гауптман, а финал – Поль де-Кок!»
Мисс Лиль
- Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки,
- Алогубы-цветики жарко протяни…
- В грязной репутации хорошенько выпачкай
- Имя светозарное гения в тени!..
- Ласковая девонька! крошечная грешница!
- Ты еще пикантнее от людских помой!
- Верю: ты измучилась… Надо онездешниться,
- Надо быть улыбчивой, тихой и немой.
- Все мои товарищи (как зовешь нечаянно
- Ты моих поклонников и незлых врагов…)
- Как-то усмехаются и глядят отчаянно
- На ночную бабочку выше облаков.
- Разве верят скептики, что ночную бабочку
- Любит сострадательно молодой орел?
- Честная бесчестница! белая арабочка!
- Брызгай грязью чистою в славный ореол!..
Эпилог «Эго-футуризм»
- Я, гений Игорь-Северянин,
- Своей победой упоен:
- Я повсеградно оэкранен!
- Я повсесердно утвержден!
- От Баязета к Порт-Артуру
- Черту упорную провел.
- Я покорил Литературу!
- Взорлил, гремящий, на престол!
- Я, – год назад, – сказал: «Я буду!»
- Год отсверкал, и вот – я есть!
- Я зрил в Олимпове Иуду,
- Но не его отверг, а – месть.
- – Я одинок в своей задаче! –
- Презренно я провозгласил.
- Они пришли ко мне, кто зрячи,
- И, дав восторг, не дали сил.
- Нас стало четверо. Но сила,
- Моя, единая, росла.
- Она поддержки не просила
- И не мужала от числа.
- Она росла в своем единстве
- Самодержавна и горда, –
- И, в чаровом самоубийстве,
- Шатнулась в мой шатер орда…
- От снегоскалого гипноза
- Бежали двое в тлень болот;
- У каждого в плече заноза:
- Зане болезнен беглых взлет.
- Я их приветил: я умею
- Приветить все, – бежи. Привет!
- Лети, голубка, смело к змею!
- Змея! обвей орла в ответ!
- Я выполнил свою задачу,
- Литературу покорив.
- Бросаю сильным на удачу
- Завоевателя порыв.
- Но даровав толпе холопов
- Значенье собственного «я»,
- От пыли отряхаю обувь,
- И вновь в простор – стезя моя.
- Схожу неспешливо с престола
- И, ныне светлый пилигрим,
- Иду в застенчивые долы,
- Презрев ошеломленный Рим.
- Я изнемог от льстивой свиты
- И по природе я взалкал.
- Мечты с цветами перевиты,
- Росой накаплен мой бокал.
- Мой мозг прояснили дурманы,
- Душа влечется в Примитив.
- Я вижу росные туманы!
- Я слышу липовый мотив!
- Не ученик и не учитель.
- Великих друг, ничтожеств брат,
- Иду туда, где вдохновитель
- Моих исканий – говор хат.
- До долгой встречи! В беззаконие
- Веротерпимость хороша.
- В ненастный день взойдет, как солнце,
- Моя вселенская душа!
Увертюра
- Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
- Удивительно вкусно, искристо и остро!
- Весь я в чем-то норвежском!
- весь я в чем-то испанском!
- Вдохновляюсь порывно! и берусь за перо!
- Стрекот аэропланов! беги автомобилей!
- Ветропосвист экспрессов! крылолет буэров!
- Кто-то здесь зацелован! там кого-то побили!
- Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!
- В группе девушек нервных,
- в остром обществе дамском
- Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
- Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
- Из Москвы – в Нагасаки!
- из Нью-Йорка – на Марс!
Рескрипт короля
- Отныне плащ мой фиолетов,
- Берета бархат в серебре:
- Я избран королем поэтов
- На зависть нудной мошкаре.
- Меня не любят корифеи –
- Им неудобен мой талант:
- Им изменили лесофеи
- И больше не плетут гирлянд.
- Лишь мне восторг и поклоненье
- И славы пряный фимиам,
- Моим – любовь и песнопенья! –
- Недосягаемым стихам.
- Я так велик и так уверен
- В себе, настолько убежден,
- Что всех прощу и каждой вере
- Отдам почтительный поклон.
- В душе – порывистых приветов
- Неисчислимое число.
- Я избран королем поэтов, –
- Да будет подданным светло!
Чем они живут
- Они живут политикой, раздорами и войнами,
- Нарядами и картами, обжорством и питьем,
- Интригами и сплетнями заразными и гнойными,
- Нахальством, злобой, завистью, развратом и нытьем.
- Поэтов и мыслителей, художников – не ведают,
- Боятся, презирают их и трутнями зовут.
- Зато потомство делают, трудясь над ним,
- как следует,
- И убежденно думают, что с пользою живут!..
Александр Ширяевец (Александр Васильевич Абрамов) (1887–1924)
«Весь день на солнце! Загорелый…»
- Весь день на солнце! Загорелый
- Бросаюсь в горную реку,
- Плыву, плещусь, помолоделый,
- И песни солнечные тку!
- Что будет завтра? – Не волнуясь,
- Любовь и смерть готов принять!
- Сегодня с солнцем я целуюсь
- И начинаю жить опять!
Ширяево
- В междугорье залегло
- В Жигулях мое село.
- Рядом Волга… плещет, льнет,
- Про бывалое поет…
- Супротив Царев Курган –
- Память сделал царь Иван…
- А кругом простор такой,
- Глянешь – станешь сам не свой.
- Все б на тот простор глядел,
- Вместе с Волгой песни пел!
«На чужбине невеселой…»
- На чужбине невеселой
- Эти песни я пою.
- Через горы, через долы
- Вижу родину свою.
- Жигули в обновах вешних,
- Волга… Улица села…
- В церковь, солнышка утешней,
- Ты лебедкою плыла…
- Не найти нигде чудесней
- Русых кос и синих глаз!
- Из-за них кольцовской песнью
- Заливался я не раз…
- Я ушел… Я ждал иного,
- Не к сохе влеклась рука…
- И уплыл. А ты с крутого
- Мне махала бережка…
- На сторонке чужедальней
- Позабыть тебя не мог…
- Снится грустный взгляд прощальный,
- Вижу беленький платок…
Волге
- Тускнеет твой венец алмазный,
- Не зыкнет с посвистом жених…
- Все больше пятен нефти грязной,
- Плевки Горынычей стальных…
- Глядишь, старее и дряхлее,
- Как пароходы с ревом прут,
- И голубую телогрею
- Чернит без устали мазут…
- А жениха все нет в дозоре…
- Роняет известь едкий прах…
- Плывешь ты с жалобою к морю,
- Но и оно – в плевках, в гудках.
Портрет мой
- Орясина солидная! Детина!
- Русоволос, скуласт, медведя тяжелей…
- Великоросс – что между строчек: финна,
- Славян, монголов помесь. В песнях – соловей…
- Боюсь чертей, возню их ухо слышит,
- Дышу всем тем, чем Русь издревле дышит.
Дед и я
- Дед крепостной… Служил усердно барам,
- Был лесником, пыхтел в глуши лесной.
- А я торгую песенным товаром,
- А я у песен тоже крепостной.
Николай Асеев (1889–1963)
Звенчаль
Ксении Михайловне Синяковой
- Тулумбасы, бей, бей,
- запороги, гей, гей!
- Запороги-вороги –
- головы не дороги.
- Доломаны – быстрь, быстрь,
- похолоним Истрь, Истрь!
- Харалужье паново
- переметим наново!
- Чубовье раскрутим,
- разовьем хоругвь путем,
- а тугую сутемь
- раньше света разметем!
- То ли не утеха ли,
- соловейко-солоду,
- то ли не порада ли,
- соловейко-солоду!
- По грудям их ехали –
- по живому золоту,
- ехали не падали
- по глухому золоту!
- Соловее, вей, вей,
- запороги, гей, гей!
- Запороги-вороги –
- головы не дороги.
Фантасмагория
Н. С. Гончаровой
- Летаргией бульварного вальса
- усыпленные лица подернув,
- в электрическом небе качался
- повернувшийся солнечный жернов;
- покивали, грустя, манекены
- головами на тайные стражи;
- опрокинулись тучами стены,
- звезды стали, стеная, в витражи;
- над тоскующей каменной плотью,
- простремглавив земное круженье,
- магистралью на бесповоротье
- облаками гремело забвенье;
- под бичами крепчающей стужи
- коченел бледный знак Фаренгейта,
- и безумную песенку ту же
- выводила полночная флейта.
Гудошная
- Титлы черные твои
- Разберу покорничьим,
- Ай люли ай люли
- Разберу покорничьим.
- Духом сверком злоем взрой
- Убери обрадову
- Походи крутой игрой
- По накату адову.
- Опыланью пореки
- Радости и почести
- Мразовитые руки
- След на милом отчестве.
- Огремли глухой посул
- Племени Баянова
- Прослышаем нами гул
- Струньенника пьяного.
- Титлы черные твои
- Киноварью теплятся,
- Ай люли ай люли
- Киноварью теплятся.
Объявление
- Я запретил бы «Продажу овса и сена»…
- Ведь это пахнет убийством Отца и Сына?
- А если сердце к тревогам улиц пребудет глухо,
- руби мне, грохот, руби мне глупое, глухое ухо!
- Буквы сигают, как блохи,
- облепили беленькую страничку.
- Ум, имеющий привычку,
- притянуть сухие крохи.
- Странноприимный дом для ветра
- или гостиницы весны –
- вот что должно рассыпать щедро
- по рынкам выросшей страны.
Кумач
- Красные зори,
- красный восход,
- красные речи
- у Красных ворот
- и красный
- на площади Красной
- народ.
- У нас пирогами
- изба красна,
- у нас над лугами
- горит весна.
- И красный кумач
- на клиньях рубах,
- и сходим с ума
- о красных губах.
- И в красном лесу
- бродит красный зверь…
- И в эту красу
- прошумела смерть.
- Нас толпами сбили,
- согнали в ряды,
- мы красные в небо
- врубили следы.
- За дулами дула,
- за рядом ряд,
- и полымем сдуло
- царей и царят.
- Не прежнею спесью
- наш разум строг,
- но новые песни
- все с красных строк.
- Гляди ж, дозирая,
- веков Калита:
- вся площадь до края
- огнем налита!
- Краснейте же, зори,
- закат и восход,
- краснейте же, души
- у Красных ворот!
- Красуйся над миром,
- мой красный народ!
Анна Ахматова (1889–1966)
Читая «Гамлета»
- У кладбища направо пылил пустырь,
- А за ним голубела река.
- Ты сказал мне: «Ну что ж, иди в монастырь
- Или замуж за дурака…»
- Принцы только такое всегда говорят,
- Но я эту запомнила речь, –
- Пусть струится она сто веков подряд
- Горностаевой мантией с плеч.
- И как будто по ошибке
- Я сказала: «Ты…»
- Озарила тень улыбки
- Милые черты.
- От подобных оговорок
- Всякий вспыхнет взор…
- Я люблю тебя, как сорок
- Ласковых сестер.
Сероглазый король
- Слава тебе, безысходная боль!
- Умер вчера сероглазый король.
- Вечер осенний был душен и ал,
- Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
- «Знаешь, с охоты его принесли,
- Тело у старого дуба нашли.
- Жаль королеву. Такой молодой!..
- За ночь одну она стала седой».
- Трубку свою на камине нашел
- И на работу ночную ушел.
- Дочку мою я сейчас разбужу,
- В серые глазки ее погляжу.
- А за окном шелестят тополя:
- «Нет на земле твоего короля…»
«Сжала руки под темной вуалью…»
- Сжала руки под темной вуалью…
- «Отчего ты сегодня бледна?..»
- – Оттого что я терпкой печалью
- Напоила его допьяна.
- Как забуду? Он вышел, шатаясь,
- Искривился мучительно рот,
- Я сбежала, перил не касаясь,
- Я бежала за ним до ворот.
- Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
- Все, что было. Уйдешь, я умру».
- Улыбнулся спокойно и жутко
- И сказал мне: «Не стой на ветру».
«Как соломинкой, пьешь мою душу…»
- Как соломинкой, пьешь мою душу.
- Знаю, вкус ее горек и хмелен,
- Но я пытку мольбой не нарушу,
- О, покой мой многонеделен.
- Когда кончишь, скажи: не печально,
- Что души моей нет на свете,
- Я пойду дорогой недальней
- Посмотреть, как играют дети.
- На кустах зацветает крыжовник,
- И везут кирпичи за оградой,
- Кто ты! – брат мой или любовник,
- Я не помню и помнить не надо.
- Как светло здесь и как бесприютно,
- Отдыхает усталое тело…
- А прохожие думают смутно:
- Верно, только вчера овдовела.
«Я сошла с ума, о мальчик странный…»
- Я сошла с ума, о мальчик странный,
- В среду,в три часа!
- Уколола палец безымянный
- Мне звенящая оса.
- Я ее нечаянно прижала,
- И казалось, умерла она,
- Но конец отравленного жала
- Был острей веретена.
- О тебе ли я заплачу странном,
- Улыбнется ль мне твое лицо?
- Посмотри! На пальце безымянном
- Так красиво гладкое кольцо.
«Смуглый отрок бродил по аллеям…»
- Смуглый отрок бродил по аллеям
- У озерных глухих берегов.
- И столетие мы лелеем
- Еле слышный шелест шагов.
- Иглы елей густо и колко
- Устилают низкие пни…
- Здесь лежала его треуголка
- И растрепанный том Парни.
Песня последней встречи
- Так беспомощно грудь холодела,
- Но шаги мои были легки;
- Я на правую руку надела
- Перчатку с левой руки;
- Показалось, что много ступеней,
- А я знала – их только три!
- Между кленов шепот осенний
- Попросил: «Со мною умри:
- Я обманут моей унылой,
- Переменчивой, злой судьбой».
- Я ответила: «Милый, милый!
- И я тоже. Умру с тобой…»
- Это песня последней встречи.
- Я взглянула на темный дом.
- Только в спальне горели свечи
- Равнодушно-желтым огнем.
«Я научилась просто, мудро жить…»
- Я научилась просто, мудро жить,
- Смотреть на небо, и молиться Богу,
- И долго перед вечером бродить,
- Чтоб утомить ненужную тревогу.
- Когда шуршат в овраге лопухи
- И никнет гроздь рябины желто-красной,
- Слагаю я веселые стихи
- О жизни тленной, тленной и прекрасной.
- Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
- Пушистый кот, мурлыкает умильней,
- И яркий загорается огонь
- На башенке озерной лесопильни.
- Лишь изредка прорезывает тишь
- Крик аиста, слетевшего на крышу.
- И если в дверь мою ты постучишь,
- Мне кажется, я даже не услышу.
«Все мы бражники здесь, блудницы…»