Среда обитания Ахманов Михаил
Он вдруг начал рассказывать мне о своих близких, о том, что называлось в древности «семьей», и о семейных обычаях. Якобы существовал обряд, соединявший навечно мужчину и женщину, и жили они в одном и том же патменте, вместе с детьми, которых полагалось кормить и обучать. Я не очень понял, как это выглядело в реальности – ведь оба они, мужчина и женщина, работали, и никаких особых навыков по обучению детей у них, похоже, не имелось. Кроме того, как эта парочка выносила друг друга? Жить десятилетиями вместе, без права на уединение, без перемен, без новых радостей, не глядя на других мужчин и женщин как на желанных партнеров… Что за дикость, гниль подлесная, что за тоска! Но самым, пожалуй, чудовищным было то, что дети рождались не в инкубаторах из оплодотворенных яйцеклеток, а вылезали на свет прямо из женской утробы. Как могли они там поместиться? Как исправляли генетические нарушения? И сколь тяжелым был процесс вынашивания и рождения потомства? Видимо, таким же мучительным, как смерть, ибо, по словам Дакара, умирали его современники не в Стволах Эвтаназии, а жутко и долго.
Странные истории! Страшные!
Слушая их, я не мог понять, сам ли он придумал эти байки или за его словами что-то все-таки стоит, что-то действительно существовавшее в незапамятные времена – может, на Земле, а может, на другой планете. Мне вспомнилась гипотеза кормчего Йорка о пришествии чужих, и я подумал, что те чужие – предмет туманный и сомнительный, а вот Дакар вполне реален. Он, безусловно, был чужаком, и тут я согласился с Эри: другие знания и опыт, другие мысли, иначе думает, иначе чувствует… И в том, что он несчастен, Эри тоже не ошиблась. Жить в ту мрачную эпоху, которую он описывал, и оставаться счастливым было просто невозможно.
Верить ему? Не верить?
Я прагматик, а потому решил: если сущность Дакара непонятна и никто не знает в точности, Дакар он или не Дакар, то этот вопрос придется отложить. Сейчас интересней другое – как он стреляет и как себя ведет. Стрелял он неплохо и был не слишком надоедлив – во всяком случае, развлек меня на долгом пути к Керуленовой Яме.
За километр до нее я объявил привал. Спускаться в Яму нужно с осторожностью, не такое это место, чтобы зевать, – манки набегут, только успевай поворачиваться. А поворачиваться лучше отдохнувшим. Для отдыха был оборудован тупик метрах в семистах от спуска в Яму, что-то наподобие убежища с узким щелевидным входом, в который крысе не пролезть. Здесь останавливаются крысоловы, Охотники, проводники с клиентами и прочая публика, которой любопытно слазить в Яму.
Мы протиснулись в щель, я выжег всяких мелких тварей, подвесил осветительный шар и снова прошелся огоньком по стенам и потолку. Затем отстегнул огнемет.
– Располагайся! Сейчас поедим и отдохнем.
Инвертор, усмехаясь, сел.
– Мясных червячков?
– Нет. Вот это.
Я вытряхнул на ладонь таблетку концентрата и протянул ему.
– Глотай, не разжевывая.
Он все же разжевал и скривился.
– Ну и еда… безвкусная, будто опилки… Это что такое?
– Пищевая капсула. Белки, жиры, углеводы, уплотненная жидкость. Все, что нужно для активной жизнедеятельности.
– Пища деклассированных элементов? Капсулей? – Я кивнул, и он, почесав в затылке, буркнул: – Неудивительно, что они такие обозленные. Не жизнь, а сплошная жизнедеятельность.
Покончив с едой, я растянулся на каменном полу. Жестко, зато светло и безопасно – подземные твари не любят света. Для манки это не преграда, но они опасаются лезть в убежище. С мозгами твари, понимают: сунешься в тупик, нарвешься на пулю или на струю огня.
Дакар, привалившись к стене, сидел напротив с откинутым капюшоном, морщил лоб, размышлял. Сейчас о чем-нибудь спросит, подумалось мне. И правда, спросил:
– Не расскажешь подробнее о цели наших поисков? Эри говорила о сырье с Поверхности, о незаконных поставках, но я не очень понял. Кому они мешают, кто этим занимается? И почему искать заставили Охотников? У ОБР людей не хватает?
– Не заставили, а наняли за очень хорошую плату, – поправил я. – Что до ОБР, людей у них хватает, не хватает опыта. Не их задача лазать по Отвалам! В Службе Охраны Среды тысяч двести, но их тренируют на случай беспорядков в куполе, а тут от них пользы, как от тебя. Еще и меньше – ты вот ногами резво шевелишь, а они привыкли к скафам, лифтам и транспортным дорожкам. Есть такие, что боятся замкнутых пространств, или не любят темноты, или пугаются смерти. Здесь нет Стволов Эвтаназии, и смерть мучительна… Примерно как в твою эпоху.
Дакар нахмурился, но ничего не сказал. Вопросы, однако, витали в воздухе, и полагалось на них ответить – как-никак он был моим партнером. К тому же если он и правда не Дакар, а человек с Поверхности, то любопытно, какого он мнения о гипотезе Йорка. Там, у Мадейры, он говорил про космос, звезды, чужие миры, огромную Вселенную… Отвергнет ли он мысль о пришельцах или воспримет ее как нечто вполне возможное?
Я рассказал ему все, что было мне известно. О беспокойстве стекольщиков и их запросе в ОБР, об Оружейном Союзе и фирме «икс», о домыслах Йорка и общественных Хранилищах, о статистических выкладках Касселя по поводу меди, хрома и стекла, а также о своей поездке в Кив и приключениях в кивских Отвалах. Ряд эпизодов, лишенных логики, пришлось растолковать детальней, поведав про битву у стволов «Тригоны», про рыжего Сеула и про утечку информации у Конго. Дакар внимал, перебивая иногда вопросами, чесал в затылке, хмыкал, бормотал таинственные фразы: «Чистый детектив!.. Рыжий полицейский-киллер… пришествие зеленых человечков… аферы с цветными металлами… все знакомо, все!..» Дослушав до конца, он разразился целой речью: будто и в прошлом инопланетных гостей винили в разных бедах, авариях и катастрофах, будто их видели тут и там в летающих тарелках, будто они похищали какие-то ценности – может быть, воду и воздух или другое сырье, а может, людей для гнусных биологических экспериментов. Все это он полагал ерундой и чушью и вместо гипотезы Йорка тут же предложил свою: металл таскают из развалин древних городов, тех, что в его эпоху были на Поверхности.
«Вполне разумная идея, – подумал я, – если, конечно, принять его бредни за истину». Он был чрезвычайно логичен в своих измышлениях; он говорил о проводах из алюминия и меди, о железных трубах и рельсах, о стальных мостах, о складах драгоценных металлов и гигантском количестве стекла в древних зданиях. Я, однако, сомневался в том, что эти богатства еще существуют. Пусть он был прав, пусть наши предки жили на Поверхности и воздвигали города, прокладывали магистрали, трубопроводы и линии энергопередач, и пусть после какой-то катастрофы они решили поселиться под землей. Пусть! Но разве все сокровища, накопленные ими, остались бы в развалинах? Нелепая мысль! Гораздо вероятней, что эти провода и рельсы находятся теперь в Хранилищах, переплавленные в слитки, помеченные и упакованные в оболочку из вечного пластика.
Я сказал ему об этом, он призадумался, затем пожал плечами и буркнул:
– Поднимемся наверх, увидим! Ты ведь найдешь дорогу, Крит?
– Найду, если она существует.
– А как? Будешь простукивать стены или просвечивать их в поисках секретного тоннеля? Но я не видел, чтобы ты этим занимался!
– Займусь, когда переберемся за Ледяные Ключи. Тут, – я повел рукой, – места известные, исхоженные. Не думаю, что тут найдутся тайны и секреты.
Его глаза вдруг вспыхнули. Он наклонился ко мне и тихо произнес:
– А если найдем? Если ты разыщешь тайный ход? Что мы станем делать? Поднимемся?
– Это зависит от ситуации, партнер. Если проход вертикальный, что-то наподобие колодца, без транспортных средств не поднимешься. Если наклонный и доступный пешему, разведаем его. Но в любом случае вернемся в купол – подниматься нужно всей командой и с хорошим снаряжением. Кроме того, мы можем ничего не обнаружить, а повезет Хингану и Дамаску… или никому.
– И что тогда?
– Тогда я найму больше Охотников. Будем ходить, искать.
– Вслепую?
– Нет.
– А как?
Я усмехнулся. Он был упрям и любопытен. Я, впрочем, тоже. Без этих качеств Охотник – не Охотник. Правда, те, у коих любопытство и упрямство сильнее осторожности, долго не живут.
– Как? Еще увидишь! Возможно, попробуешь сам.
Дакар покачал головой и снова промолвил непонятное:
– Я не лозоходец. Я лишен экстрасенсорных талантов и не верю в телекинез, телепатию и путешествия в астрале. Хотя, если вспомнить, что со мной приключилось… – Вздохнув, он сменил тему: – Хочу расспросить тебя, Крит, об этом полицейском-киллере… как его звали?.. Сеулом?.. Ты сказал, что он был роскошно одет, в шелка, – значит, маскировался под богатого. А почему? Богатый человек заметен, тогда как убийцы стараются не выделяться. Что-то в их ремесле изменилось в ваши времена?
– Что изменилось, не знаю. А Сеул… Он, думаю, неглупый тип. Предусмотрительный! Рассчитывал меня поджарить, но подумал и о том, как выбраться.
Лицо инвертора стало напряженным.
– Это связано с его маскировкой?
– Да. Представь, что он меня убил, а я успел его подранить. Он вылезает в Тоннель в окровавленных обертках и идет к эскалатору. В Тоннеле полно капсулей, могут затащить куда-нибудь, добить. Но человека в богатой одежде не тронут. То есть скорее всего не тронут.
Он все еще не въехал. Крысиная моча! Это неведение вещей общеизвестных, ясных даже сосунку из инкубатора, делало его чужим. Не глупым, не наивным, а просто чужаком.
– Если богатый с виду, значит, хорошо вооружен. Если раненый, но живой, значит, с кем-то дрался и убил противника. К такому опасно приближаться, пока кровью не истек и на ногах держится. Ну и, может быть, за ним идут охранники, где-то в толпе, незаметно… Люди в шелках в Тоннель без охраны не ходят.
Брови инвертора полезли вверх, потом он вцепился в собственные волосы и дернул.
– Да, теперь мне понятно! Психологическая реакция у вас совсем другая, чем в мою эпоху. Для вас среда обитания – территория с зонами ответственности разных групп, корпоративных и социальных, и есть места безвластия и анархии, потенциально конфликтные области, где могут пересечься все городские слои. Для вас естественно, что безопасность – личное дело человека и его корпоративной группы. Для вас богатый – значит, лучше защищенный, особенно в конфликтной области… Так?
С половиной того, что он наболтал, я не разобрался, но другая половина вроде бы не вызывала возражений.
– Примерно так.
– Подобная ситуация была и в мои времена, – произнес Дакар. – Не в рафинированном виде, конечно, но все-таки… Нью-Йорк, например. Гарлем, китайский квартал, итальянский квартал, охраняемые зоны отелей, кондоминиумов, компаний и фирм, и Сентрал-парк, где всякой твари по паре… – Взгляд его застыл, потом метнулся к обручу на левом запястье. – А что с браслетом? Что это значит – браслет без маркировки?
– Без маркировки и пустой, – уточнил я. – Всем покидающим инкубаторы Медконтроль вручает обруч, зарегистрированный в городском пьютере и связанный с ним через систему датчиков. Датчики повсюду понатыканы, в стволах, дорожках, лифтах и вагонах трейна… Ну, а в пьютере – досье на каждого из нас, и эти сведения можно считать, а заодно проверить, где находится владелец обруча – на службе, или в патменте сидит, или оттопыривается в допинге.
Глаза Дакара распахнулись.
– Я думал, это паспорт, кошелек и телефон… Выходит, еще и устройство слежения?
– А что тут удивительного? Как иначе управлять всей городской автоматикой? Откуда пьютер узнает, какие дорожки и лифты включить, куда отправить воду и продукты, кто прибыл в купол, кто уехал, кто свалился в сеть?
– Вот, значит, как… – протянул инвертор. – Получается, у этого Сеула было алиби? То есть у его браслета?
– Не знаю, что такое алиби, но его браслет валялся в патменте, а сам он следил за мной да искал уголок потемнее.
– Он мог бы просто оставить обруч дома и ничего не надевать…
Я от души расхохотался.
– Ну, партнер, ты и правда вылез из прошлого! И что ты там делал бы, очутившись на улице без таймера, без связи, без кода личности и без единой монеты? Так, что это было бы всем заметно? – Дакар покачал головой – должно быть, что-то из перечисленного иметь при себе полагалось. – Обруч снимают только дома, если снимают вообще, – пояснил я. – Даже капсули! Человек без обруча привлекает внимание. Претензий никто не предъявит, но запомнят.
Дакар уставился в стену. Губы его беззвучно шевелились, то ли повторяя сказанное мной, то ли в поисках возражения. Наконец он произнес:
– Этот киллер сидел у Африки с пустым браслетом и, вероятно, ел и пил. А платить не собирался?
– У парня в шелках Африка счет не проверяет, – пояснил я. – Вот если бы капсули завалились… С этими разговор другой: сперва монеты, потом закуска.
Дакар снова покосился на свой браслет.
– В Мобурге мы под компьютерным оком… в Мобурге, и в других куполах, и даже в поезде… А здесь? Здесь тоже следят?
– Каким образом? Здесь не купол, здесь мы сами по себе. Видишь, что вокруг? – Я обвел убежище взглядом. – Камень, за ним, возможно, глина и пески, и снова камень на километры и километры… Обруч здесь бесполезен, и это печально.
– Почему?
– Потому, что мы не можем связаться с Хинганом и Дамаском и узнать, как продвигаются у них дела. Не можем связаться с Конго и попросить совета или помощи, не можем вызвать Медконтроль, ГенКон и Криобанк… А это значит, что любой просчет может стать смертельным. Кисть или пальцы оторвут, как-нибудь выберешься, а если ноги? Обе, вот здесь? – Я прикоснулся к его колену. – Понятна ситуация?
– Вполне.
Чему-то улыбнувшись, он пригладил волосы, лег рядом со мной, вытянулся и закрыл глаза. Лицо его было спокойным, только чуть подрагивали ресницы да скользили тени в такт колыхавшемуся в воздухе световому шару. Какое-то время я следил за этой беспорядочной пляской, потом начал дремать, но на границе яви и сна еще разобрал шепот Дакара:
– Я не боюсь умереть, Крит. В прошлом я свыкся с мыслью о смерти.
Глава 13
Дакар
Третье. В этом новом обществе должен быть исключен тяжелый физический труд – его следует возложить на автоматические устройства, на роботов или, в более совершенном варианте, на биороботов. Весьма вероятно, что успехи генетики позволят создать более гибких и многофункциональных существ, чем биороботы-андроиды. С этой целью рекомендуется использовать богатейший генетический материал, предоставленный флорой и фауной нашей планеты.
«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Шестая, Пункт Третий
Они стояли у спуска в огромный карьер. Его обрывистые края тянулись налево и направо и исчезали, поглощенные мраком, который не могло рассеять слабое свечение лишайников. Склон уходил вниз уступами плотно слежавшегося песка и глины; повсюду виднелись россыпи камней, отдельные обломки и целые скалы, пронзавшие почву и возвышавшиеся над ней до высоты пяти– или шестиэтажного здания. Уступов – или террас – было не меньше десятка, но нижние, а также дно гигантской ямы тонули в темноте, сменявшейся тут и там призрачными зеленоватыми пятнами – видимо, это светился мох. Меж утесов и каменных глыб извивались ущелья, узкие или такой ширины, что в них развернулся бы автофургон; в стенах ущелий зияли трещины, в почве – темные ямы и норы, и кое-какие из них огораживали насыпи – кольцом из глины и песка или из груд беспорядочно наваленных камней. Это огромное пространство не было мертвым и полнилось тихими, но ясно различимыми звуками: что-то шуршало, шелестело, щелкало и шебуршилось в норах, где-то осыпался песок и поскрипывали камни.
– Керуленова Яма, – сказал Крит и сплюнул. – Смотри, Дакар, любуйся! Здесь лучшие охотничьи угодья под Мобургом. Правда, не всякий раз сообразишь, кто охотник, а кто добыча.
– Этот шелест… – Склонив голову в капюшоне, Дакар прислушался. – Там что-то живое?
– Там полно живности – черви, тараканы, пауки… – Вытянув правую руку, Крит вставил в прорезь у локтя обойму и уточнил: – Теплокровные тоже попадаются.
– Эта многоножка в тоннеле… она была такой величины… такая огромная… Мутация?
– Может быть. Во всех куполах в период строительства щели и тоннели прокачивали ядовитым газом, и было что-то еще, другие способы санации. Если какая тварь выживала, то изменялась наверняка.
Охотник ощупал пояс, коснулся перевязи – обоймы, дротики, гранаты, целый арсенал… Что-то поправил, что-то передвинул – видно, в Керуленовой Яме зевать не приходилось.
– Видишь утоптанную дорожку? Прямо отсюда идет к тем бурым камням на первом ярусе… один на палец похож, другой – на кулак… Видишь их, Дакар?
– Вижу. – В бинокуляре камни выглядели не бурыми, а скорее темно-серыми.
– К ним и пойдем. Держись за мной и почаще оглядывайся. Если что-то движется, стреляй.
– Слушаюсь, шеф, – пробормотал он, чувствуя странное возбуждение. – Наш цвет – черный, и мы не оставляем следов… никаких следов, кроме трупов.
Крит хмыкнул и внимательно посмотрел на него.
– Не переживай, партнер, мы в броне, и броня дорогая, надежная, ее не всякая крыса прокусит. Еще запомни: паука или, к примеру, червя лучше разрядником резать. Пуля – это для манки, хотя разрядник тоже годится. Гранаты с газом – против всякой мелочи. Еще ослепляющие есть, но их я бросать не буду – вдруг не успеешь отвернуться и закрыть глаза.
– А это зачем? – Он прикоснулся к стволу огнемета.
– На крайний случай, если крысу встретим или стаю манки. Стаю нужно огнем – не убьешь, так поджаришь. Десяток поджаришь, остальные разбегутся. – Крит хищно ухмыльнулся. – Ну, двинулись! Храни нас Пак!
Тропа была утоптанной, почва не пружинила и не проседала под ногами, однако выглядела странновато. В первый момент он не мог уловить причину этой странности, но вскоре догадался: то, что казалось ему песком, было мелким щебнем, беловатым и желтоватым, перемешанным с глиной. Возможно, это была не глина, а какая-то порода, песчаник или ракушечник – его познания в геологии, слишком отрывочные и скудные, не позволяли сделать определенного вывода. Он находился сейчас на глубине десяти или одиннадцати километров – может ли там залегать песчаник? И могут ли в нем образоваться такие огромные полости?
Слева замаячила гряда камней, подобных частоколу из гигантских заостренных бревен, торчавших наискосок из земли. Темные, монолитные, прочные – похоже, твердая порода, гранит или базальт… Стебли лишайника свешивались с них, озаряя слабым светом кольцевые насыпи и черные провалы нор. Большие дырки, человек пролезет! И много! Насчитав тридцать четыре отверстия, он кашлянул.
– Крит?
– Что?
– Там, в земле, под камнями… Шурфы? Работа диггеров?
– Нет. Гнездовье манки, самое ближнее к Светлому Штреку. Выбили их здесь давно, лет двести назад или триста. Теперь в этих норах…
Что-то округлое, мохнатое приподнялось над крайней дырой, и Дакар выстрелил. Прошелестел сухой треск разряда, в воздухе запахло озоном.
– …пауки, – закончил Крит. – И только что ты одного спалил.
– Не люблю пауков.
– Да, зверушки неприятные, если до лица доберутся. О прочем не беспокойся, броня защитит.
«Надо надеяться», – подумал он. То, что называлось у Крита броней, было глухим комбинезоном от подошв до шеи, кое-где усиленным щитками. Материя мягкая, эластичная, совсем не стеснявшая движений, но если резко ударить – острием ножа или ребром ладони – то в месте удара она становилась будто каменная. Крит утверждал, что хорошую броню ни пуля не пробьет, ни молния разрядника, но проверять это на практике не хотелось.
Минут за сорок они добрались до камней. Похожий на палец оказался довольно высоким утесом с бугристой шершавой поверхностью; тот, который напоминал кулак, был вдвое ниже, но толще и массивней. От этих скал начиналось ущелье, петлявшее в россыпи гигантских глыб – темный и жутковатый проход, стены которого были оплетены лишайником и паутиной. Под утесом-кулаком в земле чернела овальная яма с осыпавшимися краями.
– Тоже старая нора манки, – сообщил Охотник. – В ней иногда попадается всякая дрянь. Ну, не будем рисковать…
Выдернув из пояса маленький шарик гранаты, Крит бросил ее в отверстие и втянул носом воздух. Запахло горечью.
– Вперед! Быстрее!
Они ринулись в ущелье и мчались до тех пор, пока запах не исчез. Скалы то выступали из темноты, то отскакивали назад, скрываясь под завесой мрака и лишайника, сверху что-то шелестело и пощелкивало, в бинокулярах прыгал баллон на спине Крита с торчавшим из него стволом, земля заметно опускалась, тропинка шла вниз, затем почва опять стала ровной. Крит остановился, велел отдышаться; дальше двинулись обычным шагом, огибая скалистые выступы и стараясь не приближаться к темным провалам в стенах. Ущелье стало шире, почва – мягче, в воздухе повеяло запахом влаги, и у подножий утесов стало разливаться дрожащее сияние, розовое, лиловое, фиолетовое. Совсем непохожее на свет, испускаемый мхом, – тот был неярок и спокоен, а у камней переливалось и мерцало, точно радуга над водопадом.
«Красиво!.. – подумал он, делая шаг в сторону с протоптанной дорожки. – И аромат приятный, даже опьяняющий, словно у цветка магнолии… Какая-то растительность? Не разглядеть… А совсем ведь рядом, метрах в десяти…»
Он сделал еще один шаг, еще и еще, поглядывая то на удалявшуюся спину Крита, то на мерцание красок под скалами. Кажется, там росли грибы – высокие, до пояса, на тонких ножках с прилегающими к ним шляпками, напоминавшие видом сложенный зонт. Выше этих зарослей в скалах темнели трещины, впадины и ниши, и ему почудилось, что оттуда доносятся треск и суховатое пощелкивание.
Еще пара шагов. Над грибами струились и мерцали радужные сполохи, сладкий аромат с едва заметным привкусом гнили сделался сильней. Воздух, густой и вязкий, вливался в горло, точно сироп.
Он оглянулся, позвал Охотника:
– Крит! Подожди, Крит! Что это та…
Какая-то тяжесть упала ему на плечи и голову, когти – или клешни?.. – жадно заскребли по броне, и у затылка, за тканью капюшона, разверзлась алчущая пасть. Он ее не видел, но чувствовал, как что-то пытается стиснуть череп, прорвать комбинезон, добраться до мягкого, уязвимого, полного крови и жизни. До его крови, его жизни!
Хриплый вопль сорвался с его губ.
– На землю! – оборачиваясь, рявкнул Крит. – Рожу береги, гниль подлесная!
Он упал, и тут же длинный огненный язык метнулся к нему, облизывая плечи и спину. Мгновенный жар, будто в воздухе над ним промчалась шаровая молния, потом – треск пылающих растений, похожих на грибы, зигзаги оранжевого пламени, пляшущего по скалам, пепел, который падает сверху…
– Вставай! – распорядился Охотник.
Он встал, отряхиваясь – пепел засыпал его. Пахло гарью, сияние в зарослях исчезло, и сами заросли тоже. Над выжженной землей клубился дым.
Лицо Крита было спокойным, но через мгновение он нацепил маску ярости.
– Крысиные мозги! Сказано, идти за мной, и ни шага в сторону! У тебя, инвертор, со слухом не в порядке?
– Прости, – пробормотал он, – прости… Что это было? Этот аромат, и блеск, и…
– Дурь-гриб. Действует, как оттопыровка. Ну, потом… – Крит пошевелил ногою пепел, – потом ты попался прыгуну. Тут в скалах их целая колония. Прыгают сверху, метят в шею.
– Броня…
– Если в лицо вопьется – конец. А броня… что броня… Броня защищает, пока генератор в порядке и не иссякла энергия. Здесь! – Охотник коснулся нагрудного щитка. – Сдохнет батарея, и разорвут тебя вместе с броней.
– Вот как! Я не знал.
– Теперь знаешь. Пошли!
Они двинулись в путь, петляя среди угловатых камней, спускаясь с уступа на уступ, – две крохотные мошки, ползущие в необозримых просторах кратера. Четверть часа или чуть больше он размышлял о том, естественное это образование или искусственное, и есть ли в нем какой-то смысл, кроме того, чтобы служить охотничьим заповедником для бизибоев. Но быстрая ходьба и напряжение, с которым приходилось озираться по сторонам, мешали ясности мысли. Спина Крита мерно раскачивалась перед ним, слева и справа проплывали скалы в пятнах светящихся мхов, затхлый воздух наполнял легкие, над головой висела непроницаемая тьма, и постепенно он начал ощущать, что выпадает из времени и пространства, словно человек, который находится на грани реальности и сна. Сколько часов они шли? Какой одолели путь? Он не имел об этом ни малейшего представления.
– Крит!
– Что, партнер?
– Мы долго идем?
Над браслетом Охотника вспыхнула полоска с разноцветными значками и тут же погасла.
– Двигаемся около пяти часов.
– И сколько прошли?
– До дна – три яруса, до Светлого Штрека – одиннадцать. Прошли двадцать восемь километров, а если считать по прямой, до края Ямы будет двадцать.
Он прикоснулся к обручу на запястье.
– Мне казалось, браслет здесь не работает. Ты говорил…
– Я говорил о связи с компьютером и с другими людьми, но есть автономные функции. Таймер, имя носителя, личный код, статус… Если крысы тебя сожрут с костями, а обруч выплюнут, имя твое не пропадет, Дакар!
– Не то имя, – пробормотал он, – совсем не то… Настоящее уже пропало.
Скалы расступились, отодвинулись в полумрак, дав место небольшой овальной площадке. Слева ее пересекала осыпь, груды огромных камней, перемешанных с глиной и щебнем; в самой ее середине торчал внушительный остроконечный монолит. Другие глыбы разнообразных форм и размеров, стояли и лежали по всей площадке – необтесанные, шершавые, но явно носившие след прикосновения человеческой руки. Это ощущалось не в фактуре камня, а в расположении этих плит и обелисков, на первый взгляд беспорядочном, но все же какой-то едва ощутимой аурой напоминавшем кладбище.
Крит повернул налево. Проковыляв по осыпи шагов десять или двенадцать, они остановились у монолита, белого камня трехметровой вышины. Видимо, это был кварц.
– Место гибели Керулена, – пояснил Охотник. – Предполагаемое место – ни тела, ни браслета, ни другого снаряжения не нашли. Ничего, кроме камеры с видеозаписью. Считается, что он ее отшвырнул, когда накрыло обвалом. Но, быть может, его сожрали манки на верхних ярусах, а камера просто потеряна.
– Керуленова Яма – это в его честь?
– Да, партнер. Он пересек ее в триста двенадцатом году и, как следует из записи, добрался до Ледяных Ключей. Он не Охотник был, не Диггер, а магистр из Оружейного Союза. Шел с большой командой, но всем велел остаться в Светлом Штреке, около убежища. Искатель славы! Но хорошо подготовленный, если добрался до Ключей и проделал половину обратной дороги.
– Что же с ним случилось?
Крит пожал плечами:
– Что угодно! Может, и правда под осыпь попал – тут бывают обвалы, а со свода падают грунт и камни. Или с крысами не справился – жег огнеметом, а тварь какая сзади подкралась… Или горючую смесь израсходовал, а тут и манки навалились… Или ресурс брони не рассчитал…
– А нашего ресурса хватит?
Охотник ухмыльнулся.
– Пятьсот лет прошло! Есть старые вещи, есть новые, и новые обычно лучше старых. Семь компаний Оружейного Союза делают броню, и твоя из самых надежных, фирмы «Линн».
– А твоя?
– Сделана по спецзаказу. – Крит любовно похлопал по нагрудному щитку. – Военный трофей! Достался мне в Сабире. Не чета Керуленовой, хоть тот магистром был!
– Ты знаешь, что означает его имя?
– Имя как имя. Не хуже, чем Крит или Дакар.
– Керулен – река в Монголии, Крит – остров в Средиземном море, а Дакар…
Охотник махнул рукой.
– Об этом Мадейре расскажешь. Двигаемся, партнер!
Они пересекли осыпь и зашагали от камня к камню. Их было пара сотен, и, проходя мимо, Крит перечислял имена и называл обстоятельства гибели: «Дон, сунулся в Яму без огнемета… Таити и Нева, захотелось покувыркаться, сняли броню… Теруэль, попался здоровой стае манки… Сува, отказал разрядник… Калгурли, крысиный ловец, завяз в зыбучем песке… Сирия – хорошая баба была, да пауки съели!.. Малаита – сгинул у Ключей, а как, о том неизвестно…» Крит показал на плиту, в которую был вплавлен излучатель:
– Моя работа! Память о Чогори и трех его Охотниках. Не тех парней он нанял – молодые были, только из учеников… Не знаю, как погибли, – ни костей не нашел, ни браслетов, а от Чогори – руки, башку и этот разрядник. Громкая история была! Чогори – человек известный, гранд Первой Алюминиевой… Не слышал, Дакар?
Он покачал головой.
– Нет, откуда… – Потом спросил: – Останки этого Чогори – здесь, под плитой?
Крит удивленно покосился на него – кажется, не понял вопроса.
– Почему они должны быть под плитой?
– В мое время умерших хоронили в земле. Были особые места – кладбища, и над каждым покойным лежал камень с именем и датами жизни.
– Дикий обычай, – прокомментировал Охотник, – такой же дикий, как смерть от болезней, которую ты описывал. Человек – даже капсуль, моча крысиная! – должен умирать по-человечески, по своему желанию, без боли, под сонную музыку. А когда умрет, ему уже все равно – под камнем гнить или в компост превратиться. В компост полезнее для общества.
Дакар решил не ввязываться в споры. В подземелье и обычаи подземные… В этом мире ежегодно умирали сотни миллионов или даже миллиард – куда их девать, все эти трупы?
Через полчаса, отшагав изрядное расстояние, они углубились в лабиринт глинистых холмов, засыпанных камнем и щебнем долин и оврагов, поросших гигантскими мхами – где до колена, а где и до пояса. Здесь, на нижних уступах, почти у самого дна, было душно и сыро; на камнях конденсировалась влага, а в разломах и каньонах встречались мелкие лужицы. Кроме запахов сырости и гниения, в воздухе висела кислая вонь, словно в окрестностях трудилась дюжина кожевенных заводов с дубильными чанами. В одном из мест, где запах был особенно силен, Крит остановился и показал на норы в склоне пологого холма:
– Гнездовье манки. Здесь я отыскал голову Чогори.
Входные отверстия были круглыми, метра полтора в диаметре. Пахло от нор ужасно, но никакой активности в их глубине не замечалось.
– Притаились? – спросил он Охотника, разглядывая покрытую костями и нечистотами почву.
Крит оскалился в усмешке.
– Нет там никого! Нет и никогда не будет, пока я жив и навещаю этот холмик! Сжег я их, Дакар. Всех сжег – самок, самцов, детенышей… Должно быть, семь или восемь десятков. Теперь тут безопасная дорога, и мы…
Охотник вдруг окаменел, расширив ноздри и втягивая смрадный воздух. За камнями, торчавшими выше темных нор, метнулись белесые тени – одна, вторая, третья… Перемещались они стремительно и не были похожи ни на людей, ни на животных – бежали на двух ногах, но сильно наклонившись и вытянув передние лапы. Полумрак делал неясными очертания фигур, но вряд ли ростом и массой они превосходили человека, даже казались меньше.
Ду-дут! Ду-ду-дудут! Выстрелы хлестнули короткими очередями.
– За мной, Дакар, – негромко приказал Охотник и ринулся вверх по склону. Он припустил следом.
У камней, скорчившись, с пустыми выкаченными глазами, лежали два тела, и от них тянулась кровавая дорожка. Сдвинув очки на лоб и проследив ее взглядом, Крит нахмурился.
– Одного упустил, гниль подлесная! Кажется, ранил… А твари они живучие, партнер!
Не отвечая, Дакар с ужасом уставился на трупы. Тела этих существ были покрыты грязной беловатой шестью, густой и одинаково короткой на груди, конечностях и черепе; ноги и руки мощные, с выпирающими буграми мышц, круглая голова утоплена в плечи, шеи почти не видно. Их морды – или все-таки лица?.. – заставили его содрогнуться: глаза с огромными зрачками, морщинистые веки, лишенные ресниц, две ноздри в шерстистой маске – вместо носа, массивные челюсти, огромные пасти… Ни люди, ни обезьяны! И, насколько помнилось ему, на питекантропов с картинок тоже не похожи – пасть лягушачья, зубы острые, словно у хищника. Зубы морлока, плотоядной твари…
Крит подтолкнул его в спину.
– Пошли, нечего их разглядывать! Если подранок к своим добежит, еще налюбуешься! И на живых, и на мертвых!
Вслед за Охотником он поднялся на вершину холма, спустился вниз и отшагал с километр по дну извилистого оврага, где в зарослях мхов копошились мелкие членистоногие, то ли пауки с клешнями, то ли крабы без панцирей. Крит двигался в быстром темпе, почти бежал, но эта нагрузка его не тяготила – дыхание оставалось ровным, мышцы не знали усталости, пот мгновенно высыхал – или, возможно, его поглощала подкладка костюма. Минут через десять тропа, проложенная в зарослях, вывела их на открытое холмистое пространство, где груды глины и песка перемежались с каменными глыбами. Вокруг камней почва словно расплескалась, и он подумал, что эти обломки, видимо, оторвались от свода и рухнули вниз с огромной высоты.
Крит остановился, нюхая воздух и прислушиваясь. Он тоже замер, напрягая слух и стараясь не дышать носом – здесь, на дне кратера, все еще разило вонью. Он молча слушал тишину, с каждой секундой все заметней и ясней различая негромкие звуки, шорох осыпавшегося песка, шелест мхов в овраге за спиной и далекое невнятное верещанье.
– Крысиная моча! – выругался Охотник. – Идут за нами, манки отвальные!
– Кто они? Откуда? – спросил он.
– Дикари, людоеды, а откуда, ты у Мадейры спроси. Он тебе выложит сорок гипотез… – Склонив голову, Крит снова прислушался. – Бормочут твари, мясу радуются… двое своих на обед и нас двое… Большая стая! Сотни полторы… Сожгу? Нет, не сожгу, сделаем иначе. С пустым огнеметом обратно идти никак нельзя… Давай, партнер, за мной!
Охотник свернул с натоптанной тропинки. Преследуемые верещанием, которое делалось все громче, они запетляли в лабиринте скал и глинистых возвышенностей с зеленоватыми пятнами мха. Под ногами скрипел мелкий щебень, и этот звук словно отдавался эхом, умножаясь и наплывая со всех сторон; потом слева и справа замелькали быстрые тени, блеснули огромные выпуклые глаза, пахнуло кислой застарелой вонью. Две или три мохнатые твари приблизились к ним, он выстрелил, но не попал – их движения были на редкость стремительны.
«Морлоки, – кружилось в голове, – морлоки…» Правда, ни Крит, ни сам он не походили на элоев – в этом будущем, напоминавшем роман Уэллса, люди были так же агрессивны, как в далеком прошлом, так же привержены уничтожению и разрушению, разрядникам и огнеметам. Нет, не элои, совсем не элои!
Они выбрались на плоский участок, заваленный костями. Чьи кости, он не разобрал, едва поспевая за Охотником, – тот ринулся к холму, подковой обнимавшему кладбище непогребенных останков. Холм был крутым и тоже с норами, как в гнездовье манки, но отверстия нор казались больше, не метр-полтора, а величиной в половину тоннеля – того, которым они шли к Керуленовой Яме. Отверстий было четыре, и Крит устремился к крайнему.
– Не отставай! Камни слева видишь? В них спрячемся…
«От кого?» – подумал он на бегу и оглянулся.
В тридцати шагах от них грязно-белым облаком мчалась стая, скопище жутких косматых существ, послушных ярости и голоду. Мерцающие глаза, скрюченные когтистые пальцы, клыкастые рты, удушливый смрад, безостановочное бормотание, в котором слышались угроза и алчная хищная жадность – догнать, не упустить… Звери? Полулюди? Он выстрелил в их толпу, один из монстров рухнул наземь, и десять соплеменников тут же вонзили в упавшего клыки.
Крит подтолкнул его к камням, в узкий проход между массивными глыбами, где и собаке не развернуться. Задержавшись перед этой щелью, Охотник что-то делал со своим протезом – послышался щелчок, затем его рука взметнулась, словно рычаг катапульты, из пальцев вылетел блестящий шар и скрылся в одном из отверстий. Сила и точность броска казались удивительными – до этой норы было метров шестьдесят.
– Лицом вниз! Не смотри туда!
Он успел выполнить эту команду, прикрыв очки ладонями. В норе, против ожиданий, ничего не взрывалось, Крит хлопнул его по плечу, и он опустил руки. Из отверстия било ярким ослепляющим светом.
– Граната догорает, – сказал Охотник. – Сейчас… сейчас полезут, твари… А эти пусть погреются!
Ствол над плечом Крита повернулся, плюнул ярко-оранжевым огнем, и в набегавшей стае заверещали и завыли. Пять или шесть нападавших, объятые пламенем, рухнули на землю, их мех и плоть пылали, но судорожные движения и корчи длились не больше двух секунд. Огонь еще пировал над неподвижными телами, трудолюбиво превращая кости в пепел, когда из норы выползло серое чудище, почти такое же, как в клипе о Черном Диггере Дуэро. Он узнал его и содрогнулся от ужаса. Страшная вытянутая морда, алые яростные глазки, пасть с клыками, пусть не полуметровыми, но величиной с ладонь… Лапы как древесные стволы, кривые когти, низкое, приземистое, но длинное туловище и почти такой же длинный хвост… Дракон! Или, может быть, тиранозавр…
Чудище мотало головой, то опуская ее вниз, то задирая вверх и жадно втягивая воздух.
– Самец, – заметил Крит. – А вот и самка… – Второе чудище полезло из норы. – Ничего не видят, гниль подлесная! Ну, не видят, и ладно… главное – унюхать… А я им помогу.
Охотник чиркнул огненной струей по спине твари, она пронзительно взвизгнула, кинулась прочь от норы и холма, распахнула пасть и врезалась в стаю мохнатых белесых существ. Второй монстр ринулся следом, быстро перебирая лапами, разбрасывая сухие кости и черепа; их треск сливался с ревом и рыком первого чудища, ловившего добычу. Мохнатые отхлынули, но тут же, заверещав, накрыли монстров грудами тел, свалили наземь, впились когтями и клыками и начали терзать. Это было нечто жуткое, акт взаимного пожирания, превозмогавшего боль и смерть, сцена, уместная не в реальности, а в преисподней. Впрочем, Яма не слишком от нее отличалась, и были в ней свои ужасы, свои приспособления для пыток и свои дьяволы.
– Бежим, – распорядился Крит. – Бежим, партнер! Нечего глазеть, тут не Большая Арена!
Проскользнув в щель между камнями, они обогнули холм, промчались мимо других холмов и темной лужи, в которой что-то кипело и булькало, перебрались через овраг и начали карабкаться в гору. Лишайники, сиявшие ровным люминесцентным светом, озаряли их путь, воздух стал почище, смрад уменьшился.
– Эта стена Ямы круче, но вдвое ниже, – сказал Крит. – Часа за два можно подняться. Выйдем на Плоский Карниз, к правому штреку, а там рукой подать до Ледяных Ключей. Однако… – Он огляделся по сторонам. – Однако мы сошли с тропы, и эти места мне незнакомы. Вернуться надо. Думаю, туда.
Читать бесплатно другие книги:
