«Штурмфогель» без свастики Федоровский Евгений
- Но откуда ты знаешь, что Пихт работает на русских? — спросил Вайдеман.
Коссовски знал первые телеграммы Марта, их содержание вряд ли бы кого-нибудь интересовало, кроме русских. Но вслух он сказал уклончиво:
- У меня еще нет полной уверенности. Я хочу поймать его с поличным, применив метод его старого приятеля Эви Регенбаха — гамбит… То есть жертвую и на этот раз внезапностью.
- Пихт работает на Хейнкеля, — сказал Вайдеман.
- Вот как! — удивился Коссовски.
- Мы вместе работали на Хейнкеля, сообщая этому старому карлику о «Штурмфогеле».
- Каким образом?
- Я передавал сведения Пихту, Пихт — Хейнкелю, и от него он получал для меня деньги — тысячу марок в месяц.
- И долго ты так… работал? Вайдеман сморщил плоский лоб:
- Не больше года… Потом я отказался. Но, поверь, Зигфрид, ради старой дружбы, я не видел в этом ничего предосудительного!
- Д-да, — в раздумье протянул Коссовски, — ты меня удивил, Альберт.
- Я всегда шел в самые рискованные переделки ради Германии. Меня нельзя обвинить в измене!
- Успокойся, Альберт, я сделаю со своей стороны все, чтобы оправдать тебя. Разумеется, о нашем разговоре…
- Конечно, Зигфрид, — перебил Вайдеман, обрадованный таким исходом. — Я буду молчать. Молчать как рыба.
Коссовски тихо прикрыл за собой дверь.
Он хотел еще встретиться с Зейцем, но так устал, что решил поговорить с оберштурмфюрером утром. «Теперь Март от меня не уйдет», — подумал Коссовски, засыпая.
Давно не чувствовал он себя таким спокойным, как в эту ночь. С гулом проходили по автостраде тяжелые вездеходы — уезжали в Россию новые пополнения. В огромном звездном небе было тихо — союзники не бомбили. Равнодушно шумел лес, укрывший собой то чудо, которое в скором времени ринется навстречу самолетам врагов.
Но вдруг он проснулся и почувствовал тот же липкий испуг, как и тогда, когда шел к Лахузену. Ведь если Пихт расскажет о том, что Коссовски приговорил к расстрелу связного Канариса и Франко, ему грозит тюрьма или виселица. Притом все знают, что Пихт его друг, и не преминут вообще усомниться в способностях Коссовски как контрразведчика и лояльного немца…
- Что же делать? О боже милостивый! — прошептал Коссовски, глядя в черный угол спальни.
В полночь Пауль подъехал к дубу у кафе «Добрый уют».
- Сеня, садись на попутную машину и уезжай. У тебя есть явки, где можно скрыться?
- Я должен добраться до партизан в Словакии. Оттуда меня вывезут на самолете к своим.
- Тем лучше. Ты успеешь. Вот мое письмо Зяблову. Оно закодировано, но все равно упрячь его подальше. В случае чего, скажи, что воевал честно. А может быть, и доведется встретиться… Если повезет.
- Я хочу, чтобы ты уцелел, Павел, — проговорил Хопфиц.
Пихт пожал плечами.
Хопфиц достал небольшую мину в форме чернильницы.
- Эта штука может разнести танк, не то что самолет. Словом, действуй и возвращайся живым.
Пихт и Хопфиц прижались друг к другу. В мужском расставании всегда бывает что-то неуклюжее.
Хопфиц заторопился выйти на дорогу, боясь, что Павел заметит слезы.
Пихт сел за руль и тронул машину с места. В предутреннем мраке долго мерцал красный огонек, а потом «фольксваген» повернул и скрылся в черноте леса.
Глава пятнадцатая
Конец «Штурмфогеля»
На аэродромы, в районе которых развертывались гренадерские и танковые соединения вермахта, осуществляющие операцию «Цитадель», были стянуты боеспособные части со всех направлений. Кроме 4-го и 6-го воздушных флотов здесь находились также румынский королевский корпус и пять венгерских авиационных полков.
2 июня бомбардировщики люфтваффе предприняли массированный воздушный налет на Курск, в котором участвовало 550 самолетов. Советская авиация, разметав их боевые порядки, уничтожила 155 тяжелых машин.
Впервые во второй мировой войне германские войска перешли в наступление в условиях, когда люфтваффе не могли обеспечить безраздельного господства в воздухе. С каждым днем боев чаша весов все больше склонялась в пользу советских ВВС. В непрекращающихся воздушных сражениях советская авиация прочно захватила инициативу, вколотив в землю под Орлом, Курском, Белгородом и Харьковом свыше 3500 самолетов врага.
«С 1943 года, — писал впоследствии германский генерал К. Типпельскирх, — уже никакими способами невозможно было ликвидировать безраздельное господство авиации противника в воздушном пространстве над районами боевых действий».
Шел июнь 1943 года. Открытие Второго фронта затягивалось.
«Армия русских способна наверняка разбить германскую армию, если операции союзников в Европе отвлекут с Восточного фронта 50 германских дивизий, — писал военный обозреватель газеты „Франс-Америк“
В. Бенуа. — До сих пор Советский Союз ведет войну в одиночестве. Требование второго фронта, выдвигаемое Россией, вполне оправдано. Потери Англии не составляют и 5 процентов потерь Советского Союза, а потери Соединенных Штатов составляют едва ли один процент советских потерь».
Воспользовавшись благоприятной обстановкой в Европе, Гитлер отдал приказ ликвидировать Орловско-Курский выступ и захватить Москву с юга.
Потеряв какие-либо перспективы добиться перелома в войне с помощью обычного вооружения, гитлеровцы форсировали работы над «чудо-оружием» — ракетами «Фергельтундсваффе» («Оружие возмездия»), известными как «Фау-1» и «Фау-2», над многоцелевыми самолетами с турбореактивными двигателями «Хе-172» «Фольксягер» («Народный истребитель») и «Ме-262» «Штурмфогель» («Альбатрос»).
Зейц проснулся очень рано с тяжелой головной болью. Ныло тело. Ночная рубашка прилипла к груди. Он повернулся на другой бок и застонал — движение вызывало адскую боль. Дрожащими руками он вытащил из тумбочки бутылку коньяка и сделал большой глоток. «Что же страшного произошло вчера?» Зейц сел на кровати и долго смотрел в одну точку осоловевшими глазами. «Ах да!.. Пихт и Март…»
Зазвонил телефон. Зейц хотел было не поднимать трубку, но еще более продолжительный и требовательный звонок заставил его ответить. Говорил оберштурмбаннфюрер Вагнер:
- Зейц? Какого черта вы молчали ночью? Слушайте важную новость. В Лехфельд сегодня вылетает Герман Геринг. Он решил посмотреть ваш чудо-истребитель. Организуйте немедленно охрану. Конечно, его будут сопровождать свои парни из «Форшунгсамта» и личной охраны. Но и нам следует позаботиться о безопасности рейхсмаршала.
- Понятно, — глухо отозвался Зейц и, растирая лоб, спросил:
- Какие будут приказания относительно Хопфица?
Вагнер помолчал.
- Пусть пока работает. Но вы не выпускайте его из рук и смотрите, чтобы его не выдернул у вас из-под носа Коссовски…
- А что, он тоже выехал к нам?
- Еще вчера.
Зейц положил трубку и скривился, словно от зубной боли. Все оборачивалось против него. Мир почернел. Пихт — это Март, русский агент. Теперь Зейц в этом был уверен. Но если Пихт будет разоблачен, он потянет за собой и его, Зейца. Может быть, им обоим придется вместе болтаться на одной перекладине. Коссовски?.. О, Коссовски, как всегда, выйдет сухим из воды и припишет ликвидацию Марта себе… Он расскажет и о Штейнерте и о тех деньгах в швейцарском банке, которые, как считал Зейц, он честно заработал, получая из Германии грузы с продовольствием и обменивая их на валюту и драгоценности. Голодные аристократы в обозах Франко в то время не очень-то торговались.
Но присваивать проценты — не достойно чести офицера СС. И его же коллеги, жадные, завистливые, с удовольствием засадят отступника за решетку, пошлют на смерть: «Интересы рейха превыше всего». Даже если просто конфискуют вклад и разжалуют его, все равно это будет равносильно самоубийству. И поимка Марта не спасет. А тут еще Геринг… Надо ставить на ноги всю охрану, хлопотать, бегать. От одной мысли, что сейчас, когда разламывается на части голова, надо подниматься, ехать на аэродром, Зейца снова бросило в жар.
Шатаясь, он подошел к столу, хотел написать о Пихте, но пальцы тряслись, ручка выскальзывала из рук. Он смял бумагу, вытащил из кобуры пистолет и заглянул в черное отверстие дула…
- Нет, нет! — закричал Зейц, отмахиваясь.
Тогда из аптечки он достал большую коробку люминала, высыпал таблетки в ладонь и стал их глотать одну за другой.
У него еще хватило сил выбросить коробку в уборную, добраться до постели. Странный, сладковатый привкус пришел из желудка. Зейц почувствовал, что он теряет вес и у него останавливается сердце. Он погружался в сон без боли и страха, и волна блаженной легкости стала окутывать его с головы до ног. Внезапно в глазах вспыхнул какой-то яростно белый свет и долго еще метался в мертвеющем сознании.
Сообщение о прибытии Геринга вызвало переполох в Аугсбурге и Лехфельде. Мессершмитт сам примчался на испытательный аэродром и приказал готовить «Штурмфогель» к полету. Гехорсману в помощь была придана группа инженеров с других машин. К полудню удалось закончить сборку нового двигателя и установить его в моторную гондолу.
Мессершмитт вызвал Вайдемана:
- Господин майор. В этом полете вам нужно показать все…
Коссовски, получив телеграмму о Геринге, поехал к Зейцу, но дверь его квартиры оказалась закрытой. Тогда он поехал на аэродром.
- Я сам удивляюсь, что господина оберштурмфюрера до сих пор нет на месте: он отличается исключительной пунктуальностью, — в ответ на вопрос Коссовски сказал начальник аэродромной охраны лейтенант Мацки.
- Может быть, он заболел и не открывает?
- Разрешите мне съездить к нему на квартиру, — предложил Мацки.
- Едемте вместе.
Квартира, как и прежде, была заперта.
- Здесь что-то не так.
- Давайте, Мацки, взломаем дверь.
Когда Мацки сорвал замок и Коссовски первым прошел в кабинет Зейца, он почувствовал резкий запах коньяка. Зейц неподвижно лежал на кровати. Коссовски брезгливо стал расталкивать его — Зейц не двигался. Коссовски схватил его руку, пытаясь нащупать пульс, — пульса не было.
Коссовски побледнел.
- Скорую помощь, срочно! — тихо проговорил он, чувствуя, как слабеют ноги. — И вот еще что, Мацки, — остановил он лейтенанта. — Пока об этом никто не должен знать. Никто!
Коссовски теперь окончательно понял, что петля затянулась и на его шее. Надо любой ценой самому уничтожить Пихта. Тихо и осторожно. «Мертвые не говорят», — вспомнил он слова Зейца, сказанные тогда, в злосчастной Испании. А перед выстрелом сказать в лицо Пихту, что он проиграл! Слишком долго он охотился за ним, Мартом, чтобы не насладиться всем существом своим, увидев в глазах врага животный страх перед неизбежным концом.
…Транспортный самолет «Ю-52», выкрашенный серебристой краской, мягко коснулся аэродрома. Мессершмитт, Зандлер, высшие служащие фирмы вытянулись у трапа, накрытого бордовым ковром. В проеме распахнутой дверцы появилась тучная фигура рейхемаршала в бежевом мундире с тремя орденскими ленточками. Отдуваясь, Геринг спустился по трапу и сунул руку Мессершмитту, уставившись на него немигающим свинцовым взглядом.
- Очень рад встретиться с вами, Вилли, — сказал он надтреснутым, хрипловатым голосом, растягивая тонкий, лягушечий рот в улыбке. — Показывайте же ваш феномен.
Мессершмитт махнул Вайдеману.
- Разрешите представить главного испытателя, — сказал он, подталкивая Вайдемана к Герингу.
Рейхсмаршал равнодушно скользнул по лицу Вайдемана и уперся в Рыцарский крест:
- Вы фронтовик?
- Да. Испания, Польша, Голландия, Франция, Россия, — отчеканил Вайдеман.
- Видали, каких орлов подобрал себе Вилли! — Геринг оглянулся на свою блестящую свиту. — Ну, майор, покажите, что умеет делать ваш «Штурмфогель».
Вайдеман побежал к самолету, забрался в кабину, оглянулся на Геринга и окружающих его офицеров, среди которых он заметил Коссовски. «Ну, теперь-то ты не посмеешь обвинить меня», — обрадованно подумал он.
«Штурмфогель» рванулся по полосе, приподнял нос и круто взмыл вверх. Вайдеман набрал высоту и закрутил фигуры высшего пилотажа. От чудовищных перегрузок стекленели глаза, ломило плечи и позвоночник, но Вайдеман швырял и швырял машину по небу, выжимая из нее все, на что она была способна.
Затем появился двухмоторный истребитель «Мессершмитт-110». К его хвосту был прицеплен трос с конусом. Вайдеман бросил машину свечкой, сблизился с конусом и нажал гашетки пушек. Конус, пропитанный фосфорным составом, мгновенно вспыхнул белым огнем и растаял в воздухе. Вайдеман перевернул машину на спину и стал падать к земле. Метрах в ста он поставил «Штурмфогель» в нормальное положение и зашел на посадку.
- Максимальная скорость этого самолета около девятисот километров, — сказал Мессершмитт Герингу. — Согласитесь, что в мире еще нет ничего подобного.
На белом рыхлом лице Геринга выступили красные пятна. Рейхсмаршал, пораженный увиденным, разволновался. Мессершмитт знал, что он быстро возбуждается и так же быстро скисает. Но сейчас Геринг был неподдельно растроган.
- С этим самолетом мы покончим со всеми врагами! Поздравляю, Вилли! Вы снова сделали превосходный подарок рейху.
- Я рад служить Германии, — ответил Мессершмитт.
- Сколько у него пушек? — спросил Геринг.
- Четыре двадцатимиллиметровых… Или могут стоять одна пятидесятимиллиметровая и один пулемет.
- Превосходно, Вилли! Все «крепости» янки, томми и иванов разобьются теперь о вашу крепость. — Геринг театрально обнял костлявого Мессершмитта.
Но тут он вспомнил, что Гитлер хотел из «Штурмфогеля» сделать не перехватчик, а бомбардировщик. Сам Геринг был летчиком в первую мировую войну и, конечно, понимал, что из цапли нельзя сделать еще и курицу, но все же спросил:
- Скажите Вилли, а нельзя приспособить «Штурмфогель» под бомбардировщик? Кажется, я подписывал какой-то приказ об этом…
- Господин рейхсмаршал, мы проводили испытания с подвешенными бомбовыми болванками, и самолет терял почти двести километров скорости.
- Вот это и плохо, господин Мессершмитт, — отозвался из свиты фельдмаршал Мильх, юркий, курносый, толстенький человек с пухлым женским лицом и плутоватыми глазами, прикрытыми набрякшими веками.
- Но я с самого начала задумывал делать перехватчик. Вы сами хорошо знаете, что бомбардировщики не моя стихия, а скорее Хейнкеля, — обернулся к нему Мессершмитт.
- А если бомбы спрятать внутрь фюзеляжа? — спросил Геринг.
- Тогда придется перекомпоновать всю кабину и систему управления. Короче, строить новую модель.
- Ну что ж, я скажу фюреру о «Штурмфогеле». Надеюсь, он согласится использовать самолет как перехватчик, — сказал Геринг и подошел к вытянувшемуся Вайдеману. — Вы, майор, доставили мне большое удовольствие своим мастерством.
Черные лакированные «мерседесы» увезли Геринга в Аугсбург. Там Мессершмитт хотел показать рейхсмаршалу свои основные заводы. Зандлер, оробевший перед столь высоким начальством, наконец пришел в себя.
- Завтра в шесть, Альберт, проведем серию последних испытаний, и, кажется, на этом наша работа закончится.
Вайдеман с состраданием посмотрел на посеревшего от утомления и болезни профессора — старик был уже не жилец на этом свете.
- Вам нужно отдохнуть, — сказал он вслух.
Зандлер махнул рукой:
- Какой тут отдых…
Он вытащил книжку и выписал чек на пятнадцать тысяч рейхсмарок.
- Вот вам за сегодняшний полет от Мессершмитта. Только, пожалуйста, не напивайтесь сегодня. Пихт ведь тоже будет сопровождать вас?
- Обещаю вам, что мы будем трезвы, как агнцы, — сказал Вайдеман, и сердце у него заныло от того, что Пихт, очевидно, полетит последний раз, если уж им заинтересовалась контрразведка.
«Неужели Пихт русский агент?» — подумал он, веря и не веря Коссовски.
Наутро синоптики дали обнадеживающий прогноз. Несильный ветер рассеял облачность. Еще в темноте Вайдеман, Гехорсман и Пихт приехали на аэродром. В предрассветном полумраке у машин возились дежурные техники.
По дороге на аэродром Вайдеман и словом не обмолвился о разговоре с Коссовски. Но его выдали глаза. Пихт догадался и встревожился.
«Времени нет. Значит, нужно сегодня», — подумал Пихт.
Он посмотрел на Гехорсмана. Карл сидел, безучастно глядя на дорогу. В последний момент Пауль засомневался в том, что немец сможет взорвать «Штурмфогель», и решил это сделать сам, едва представится возможность.
В столовой за кофе ни Пихт, ни Вайдеман, ни Гехорсман не проронили ни слова. Только когда они направились к своим стоянкам, Вайдеман, пряча глаза, бросил Пихту:
- Ты не подходи в воздухе близко. Можем столкнуться.
- Ладно, — ответил Пихт.
Ровно в шесть Вайдеман запустил двигатели. Пихт закрыл фонарь и тоже включил зажигание мотора.
- Прошу взлет, я «Сигнал», — передал он.
- Прогрейте мотор, черт возьми! — крикнул Зандлер.
Через минуту Пихт был в воздухе. «Действовать, действовать! Нельзя больше ждать ни минуты. Но как? Меня же эсэсовцы не пустят на стоянку… А если когда „Штурмфогель“ встанет на дозаправку?.. Тогда без помощи Карла все равно не обойтись».
О себе Пихт не заботился. Он думал сейчас о своей ближайшей задаче — взорвать «Штурмфогель».
Могуче гудел мотор. Винт золотили первые солнечные лучи. Поголубело небо, скрывая звезды в наступающем дне. В висках больно стучала кровь. Пихт посмотрел на высотомер. Семь тысяч метров показывали его короткие белые стрелки. Пихт надел кислородную маску и открыл краник. В нос ударила холодноватая струя. Он услышал свое дыхание — резкий вдох и выдох. Справа задышал вместе с ним индикатор подачи кислорода. Два белых сегмента то сбегались, то разбегались, открывая и закрывая клапан.
Пихт посмотрел вниз. «Штурмфогель» сидел на земле. Удивившись тишине в наушниках, он взглянул на регулятор рации. «Когда же я отключился? Надо быть внимательней!»
Он включил рацию и сразу же услышал крик Зандлера:
- «Сигнал», «Сигнал»! Будь ты проклят!
- Я «Сигнал». Прием.
- Почему вы молчали?
- Что-то стряслось с рацией.
- Немедленно идите на посадку! «Неужели все пропало?»
- Что произошло?
- Какие могут быть вопросы! Немедленно на посадку!
Пихт убрал газ и двинул ручку от себя. «Мессершмитт» быстро потянуло к земле.
Пихт прошел низко над полосой. Около «Штурмфогеля» стояло много людей.
- Прошу посадку, — сказал он положенную фразу.
- Да. Сделайте одолжение, — буркнул Зандлер.
«Конечно, они что-то пронюхали». Толкнувшись о бетонку, машина проскочила по полосе в лес и нырнула под маскировочную сеть. Пихт откинул фонарь.
- В чем дело? — спросил он у техника.
- Отравился оберштурмфюрер. Зандлер объявил пятиминутный траур.
К Пихту подошел Вайдеман.
- Почему ты молчал в воздухе? — холодно спросил он.
- Да вот рация… Эй, ефрейтор! Позови прибориста. Пусть проверит рацию!
Вайдеман, помявшись, спросил:
- Скажи, когда тебя сбили, как тебе удалось улизнуть от русских?
- Я же писал объяснительную записку командиру эскадры. Упал вдали от окопов, на земле шел бой. Спрятался в березовой роще, и там меня поймали. Бросили в кузов машины вместе с оберштурмфюрером Циммером… Грузовик застрял…
- Знаю. Как долго ты находился в плену?
- Да каких-нибудь часа два.
- А остальные дни?
- Говорю же тебе, прятался в березовой роще.
- Трое суток?
- А что же я должен был делать? И ночью и днем ходили русские. Я решил ждать, пока фронт не откатится.
- Ну, хорошо. — Вайдеман постоял с минуту и отошел.
«Действовать, действовать», — лихорадочно билась мысль. Пихт увидел Гехорсмана и незаметно приблизился к нему:
- Карл, когда-то ты обещал помочь мне…
- Обещал, — отозвался механик.
- Мы не должны пустить «Штурмфогель» в небо.
- Мы не в силах это сделать.
- В силах! — с ударением произнес Пауль.
- Как?
- Взорвать!
- Невозможно! Ведь это предательство!
- Предательство? Ты боишься предать Гитлера, который убил твоих детей? Если мы уничтожим опытный «Штурмфогель», мы приблизим час мира. Мы спасем тысячи людей. Ты же имеешь допуск к «Штурмфогелю»?
- А кто поможет мне?
- Когда «Штурмфогель» сядет на заправку и Вайдеман уйдет, сделай так, чтобы горючее потекло мимо горловины бака.
Гехорсман испуганно поглядел на Пихта и быстро пошел к стоянке. Время траура кончалось, начинались полеты.
Проводив «Штурмфогель» в воздух, Гехорсман почувствовал в ногах такую усталость, что сразу же лег на траву.
От земли тянуло теплом. Травинка, покачиваясь, касалась дряблой, морщинистой щеки, как будто гладила, успокаивая. В далекой синеве неба висели невесомые перышки облаков. Гехорсман вспомнил себя мальчишкой. Отец, слесарь в мастерской по ремонту паровых котлов, в выходные дни уезжал за город и брал ребятишек с собой. Братья носились по высокой траве, ловили бабочек, сшибая их прутьями. А Карл ложился на спину, вот так же, и глядел в небо. Он смотрел на облака не отрываясь, и они рисовали ему одну картину любопытней другой. То появлялся всадник, то выплывали какие-то диковинные звери, люди с длинными бородами, ладьи викингов.
«Карл вырастет отчаянным лежебокой», — смеялся отец. «Нет, он станет изобретателем, как Эдисон и Уатт», — возражала мать. «Поживем — увидим», — отвечал, покашливая, отец.
Отцу удалось открыть свою мастерскую, и в четырнадцать лет Гехорсман был уже неплохим слесарем. В первую мировую войну он попал в авиационные мастерские. Тогда самолеты были тихие и ненадежные, но летали на них отчаянные парни. Летали знаменитые асы: Иммельман, Удет, Рихтгофен, Бельке. а Геринг, теперь вторая фигура в империи, был просто штафиркой…
После войны миллионы голодных бывших солдат бродили по улицам. Но Карлу повезло. Хотя прусская королевская авиация и была запрещена Версальским договором, но самолеты исподтишка строили, и нужда в авиамеханиках была.
Карл никогда не задумывался, что наступит такое время, когда с самолетов будут убивать людей. Это он увидел уже в Испании. Но не особенно огорчился. В конце концов, смерть от огня самолета менее страшна, чем от солдата, который целится в твою голову. Гитлер? Да хоть дьявол, лишь бы у людей была работа и им было бы что есть. Гехорсман старался на жизнь смотреть без забот. Сложности, считал он, выдумывают сами люди. Он просто спал, ел, женился, растил детей… И только когда поседела рыжая голова, когда он потерял всех детей на войне, когда в России он обжигал пальцы о раскаленный от мороза мотор и услышал о растоптанных городах, казнях, расстрелах, насилиях, лагерях, болезнях, он впервые задумался о себе и Германии. Он был ее сыном и не мог не задуматься о ней. А Германия разбойничала в России и Франции, в Голландии и Австрии, на Балканах и в Африке. Слово «немец» люди произносили как проклятие. Но среди немцев он узнал Пихта, Ютту, Эриха Хайдте… Пихт был человеком. И на фронте не раз выручал… И вдруг он предлагает взорвать «Штурмфогель»…
«Ты знаешь, на что идешь, Карл? — спросил Карл себя и кивнул. — Тебя могут схватить и пытать…»
Неужели он боится смерти? Когда не знаешь, за что умирать, тогда худо.
Итак, Вайдеман после полета пойдет пить кофе. Подъедет заправщик…
Травинка, покачиваясь, нежно гладила его дряблые, старые щеки.
Послышался свист и вой. Вайдеман шел на посадку. «Штурмфогель» тяжело опустился на шасси.
- Заправь баки, через тридцать минут я вылечу снова, — сказал Вайдеман, откинув тяжелый фонарь.
- Вы идете в столовую? — спросил Гехорсман.
Вайдеман не ответил. Сбросив парашют и комбинезон на траву, он несколько раз присел, разминая тело, и пошел к аэродромным баракам, где была столовая.
Гехорсман вызвал заправщик.
Вскоре приземлился и Пауль. Он торопливо выскочил из кабины и побежал к стоянке «Штурмфогеля». Через решетчатые ворота аэродромной ограды он заметил машину Коссовски. Капитан показал пропуск часовому, тот козырнул и раскрыл ворота. Машина подъехала к подъезду административного здания. Коссовски что-то сказал офицеру аэродромной охраны.
- Ты готов помочь, Карл? — спросил Пихт, подбегая к механику.
- Да, — с трудом вымолвил Гехорсман. — Сейчас подъедет заправщик, я отвлеку внимание шофера…
Краем глаза Пауль заметил, что офицер охраны свистком подозвал группу солдат.
- Хорошо, Пауль, — еще раз проговорил Карл.
- Я знал… Прощай… И попробуй сохранить себя до победы.
Солдаты во главе с Коссовски и офицером охраны пошли к взлетной полосе. На мгновение путь им преградил керосинозаправщик. Машина подъехала к «ШтурмФогелю» и очень медленно, как бы нехотя стала разворачиваться задом к самолету. Шофер лениво раскрыл капот насоса, сбросил шланги.
- Да скорей же! — прикрикнул Гехорсман, заметив тревогу в глазах Пауля.
Солдаты уже были в каких-нибудь двухстах метрах. Они задержались у Вайдемана, который шел в столовую. Коссовски что-то сказал пилоту, тот оглянулся. Пауль понял, что речь идет о нем.
Гехорсман подтащил шланг к горловине баков, крикнул шоферу:
- Включай!
Толстая струя горючего растеклась по крылу, хлынула на землю.
Пауль быстро пошел к своей стоянке. Ускорили шаги и солдаты с Коссовски и Вайдеманом.
Гехорсман, сообразив, отозвал шофера в сторону, словно собираясь что-то сказать ему. Они зашли за заправщик.
Коссовски вынул пистолет, заторопил солдат. И вот он побежал.
Пауль поставил мину на мгновенный взрыв и, размахнувшись, изо всех сил швырнул ее в сторону «Штурмфогеля». Взрыв поджег разлившееся по земле горючее. Пламя хищно набросилось на самолет.
Гехорсман и шофер, нагибаясь, кинулись прочь.
Солдаты из автоматов открыли стрельбу по бегущему к своему истребителю Паулю. Завыли сирены, поднялась суматоха.
- Что случилось? Где Вайдеман? — кричал в репродуктор Зандлер.
Пихт успел добежать до своей машины, откинул фонарь, вскочил в кабину, включил зажигание двигателя. Над кабиной засвистели пули. Как назло, мотор не заводился. Одна пуля пробила плексиглас фонаря. Наконец, чихнув, заработал двигатель.
В этот момент взрыв заправщика бросил солдат, Коссовски и Вайдемана на землю. Паулю удалось вырулить на взлетную полосу.
Вайдеман приподнял голову, вскочил и бросился к стоянке «мессершмиттов». Под вой сирен прыгали в кабины пилоты, оказавшиеся поблизости.
Пихт захлопнул фонарь, почувствовал какую-то непонятную, давно утерянную легкость. Волнение прошло. Голова обрела ясность, какая бывает после сильного потрясения.
Читать бесплатно другие книги:
