Исповедь травы Мазова Наталия

КОДА: НОВЫЙ ГОРОД

– Ты все-таки уходишь?

Я аккуратно складываю вещи перед тем, как затолкать их в сумку. Бесполезное, конечно, занятие – в такой тесноте они все равно помнутся, так что это своего рода ритуал, означающий, что этот дом я покидаю не в спешке, не в обиде, а обдумав все, с полным уважением к хозяевам… то есть к Хозяину.

– Есть ли хоть что-то, что может изменить твое решение?

Он сидит в кресле, вполоборота ко мне – лица не видать, на него падает тень, а голос почти спокоен… знаю я это «почти».

– Ты же сам знаешь, Джейднор, что нет.

– Мне будет очень не хватать тебя, моя Королева.

– Мне тебя тоже, Лорд. Но я должна, – ремешок на сумке затягивается с трудом – так я ее набила. Даже не подозревала, что у меня здесь столько барахла, как бы опять пряжка не отлетела… – Рэссла вирз, я ведь за последние годы изрядно подзабыла это слово – «должна»!

Поворачивается. Глядит в глаза. Нежно-нежно берет за руки.

– Послушай… Ведь это предрассудок – насчет Нездешних и смертных… Ты Помнящая, это уравнивает тебя с нами – а я люблю твою душу, и не так уж важно, в какое тело она облечена. Твоей силы хватит даже на то, чтобы выносить моего ребенка, ты же сможешь принять и удержать лунную плоть на время родов…

– Дело даже не в том, что я смертная… Знаешь старую сказку о том, как пальма полюбила лилию? Так вот, в садах Эсхара, у Пэгги, растут древовидные лилии. Вроде бы и живут триста лет, и ствол у них, а не стебель… вот только и на таких лилиях никогда не вырастут ни орехи, ни финики!

Он отводит глаза.

– Я Огонь, Джейднор, а в основании Башни должно лежать Камню. Ты сам это знаешь, и потому незачем рубить хвост в несколько заходов. Ищи себе ту, чье место – подле тебя, а мое место на пыльных дорогах мироздания. Может, еще встречу кого-нибудь, кто пожелает идти по ним со мною, – я резко поднимаюсь на ноги и вскидываю на плечо сумку.

– Но куда бы ни завели тебя эти дороги – знай, что в Башне Теней всегда тебя ждут.

Вот так – коротко и ясно. Даже не поднялся из кресла. Правильно, долгие проводы – лишние слезы, как гласит народная мудрость.

– Aen ye-o jthalet, – говорю я ему вместо «прощай» или «до свидания».

…и не потому, что смертная, даже не потому, что по натуре бродяга. И даже не потому, что с трудом сдержала крик, когда на следующий день после нашего благополучного прибытия в Авиллон Гитранн пришел к Хозяину… был бы тот королем, сказала бы «представиться» или «преклонить колено», а так даже и не знаю, как обозвать… Я тогда прекрасно видела глаза обоих: Его, до Кармэля не склонявшегося никогда и ни перед кем – и Хозяина, на чьем лице ясно читалось: «Зачем мне ты, когда не вернулась Она?!» Умирать буду, не забуду этой сцены…

Просто потому, что это знатные леди изменяют своим лордам с менестрелями – я же не вправе изменять своим менестрелям даже с Лордом.

Что он мне может дать такого, чего не в состоянии дать их песни?

Это ТОГДА я так себе сказала – в начале сентября, когда еще была в своем праве и Зеленое Пламя незримой короной пылало над моей головой. Когда мы часами бродили с Гитранном по Розовому саду и ветер играл его плащом цвета листьев осеннего ясеня… Когда с минуты на минуту ждала – вот вернется Флетчер, и я их познакомлю, и может быть (предел мечтаний, невозможное счастье!) мы даже где-нибудь поиграем вместе. Уже представила себе во всех подробностях тот кабачок в Городе Мира Чаши, которому предстоит навсегда запомнить наши слегка пьяные учинения…

А потом с кленов облетела сияющая золотом листва, и в одном плаще, без надетой под него куртки, стало холодно, и земля в оголившихся клумбах перестала отличаться от асфальта, и утром в мое раскрытое окно робко залетела первая снежинка…

И настал день ежегодного бала в Башне, которого я всегда ждала с нетерпением, но в этот раз с особенным: ведь на балу будет играть Гитранн, и весь Город увидит, как я танцую под Его песни! Я даже, тайком от него, сделала себе платье под стать его нарядному камзолу – тоже зеленовато-коричневое и сплошь выложенное тонким узором из золотой нити…

И стоя на галерее с видом владычицы этого праздника и глядя сверху вниз на прибывающих гостей, увидела Флетчера – в роскошной, синей с серебром, одежде горных кланов Сирэллиэ, при мече, со сверкающим на груди Мастерским Символом… под руку с Тинэтин Лиурой, Жрицей Утешительницей, чаще именуемой попросту Тинкой. Он что-то говорил ей, улыбаясь, и лицо его было совсем таким, как тогда, два года назад, когда мы вдвоем у него дома украшали некое хвойное древо неизвестной породы, возведенное в статус рождественской елки…

Холодок пробежал по спине – и впервые в жизни я прокляла свою интуицию, которая даже сейчас не желала меня обманывать.

Я не подошла к ним тогда. Впрочем, нашлись, э-э, доброжелатели, которые то и дело, одинаково пряча взгляд, шептали: «…уже больше трех месяцев… сделал предложение, она пока молчит…»

Тинка, умеющая ходить по воде, Утешение душ наших… Менее всего я виню в случившемся ее. В конце концов, это ее работа. Точно так же, как моя – раздвигать пределы миров, маня людей в неизведанно прекрасное, обещать, дарить надежду… Я не могу ревновать к ней, особенно после того незабываемого момента, когда мы, пятеро Жриц Стихий, впервые слились в единое сознание. Как может средний палец ревновать к мизинцу, если они – части одной руки? И сможет ли рука нормально функционировать, если один палец возненавидит другой за то, что, допустим, на нем кольцо?

Вот только Воды в моем характере нет ни капельки. Наверное, в детстве всю слезами выплакала! И видеть, как Флетчер ее целует, я тоже не могу!

По-моему, он даже не глянул в мою сторону, когда над залом закружили звуки «Белого облака», она же «Приди в мой дом» – одной из самых колдовских песен Гитранна… И я танцевала, когда хотелось плакать, впервые в жизни через силу – КОГО теперь манить в свой дом лесной лаийи? (Искренне надеюсь, что на том, что увидели зрители, моя тоска никак не отразилась…)

После танца он подошел сам, ибо уже невозможно было делать вид, что меня нет в зале. Улыбался, смешил, совсем как раньше, нас обеих, а потом, когда думал, что Тинка не видит, наклонился ко мне и одними губами прошептал: «Прости…»

Я взяла его за руку – он попытался вырвать ее, но я держала крепко – и выдохнула ему в лицо: «Rae asfa aom! Ты этого хотел от меня… радость моя?»

Я ОТПУСКАЮ ТЕБЯ…

Хотела как лучше – и опять вышло, как всегда. Только лишний раз причинила боль – мне ли его не знать… Но все лучше, чем, уподобляясь героиням идиотских сериалов Тихой Пристани, закатывать сцену, или проклинать небеса, твердя с упорством, достойным лучшего применения: «Все равно ты уже в двух жизнях был моим и сейчас моим останешься!»

Трать-тарарать, силы святилища ничего мне не обещали! И он тоже ничего мне не обещал! Просто – не дождался. Не мужское это ремесло – ждать. Мне так нравилось думать, что мы обречены друг на друга… но в конце концов, предсказывать будущее не во власти Огненных, для этого надо быть Жизнью или хотя бы Ветром. «Кто вправе роптать?..»

Три дня после этого бала я тихонько плакала в Башне, скулила, как побитый котенок. А на четвертый день Хозяин сделал мне предложение. Что я ответила, уже известно…

…да хотя бы потому, что теперь ни один остряк-самоучка не посмеет пройтись насчет того, что у Хозяина и Магистра Ткущих Узор все женщины общие!

Дура-баба ты, Элендис. Такой, наверное, и помрешь.

Я медленно спускаюсь по ступенькам. Вечер. Холодно почти как зимой. Стражей нет – небось, греться ушли, они ведь тоже люди, хотя большинство приходящих в Башню думает иначе.

Как меня всегда завораживает эта пора… Лучшие мои Слова написаны в это время суток.

Домой не хочется. Мадам Гру ругаться будет… если только в моей комнате уже не живет другой жилец. Я ведь больше полугода носу туда не показывала. Можно бы к Гитранну, но он сразу после бала подался в свой Лесной Венец, даром что точно знает – Ланнад давно не живет в замке… Даже не попрощался, морда рыжая, Нездешняя.

Пойти, что ли, по Городу пошляться… по любой его версии, куда Силовой Орнамент вынесет.

Я ныряю внутрь. По какому-то непонятному наитию поворачиваю влево, а не вправо от Башни. Каблуки отбивают четкий ритм по каменному полу, воля скомкана, подобно платью в сумке.

Шаг – и вместо шитой серебром туники на мне нечто из темно-зеленой шерсти, длиной чуть выше колена.

Шаг – и плащ превратился в разлетающееся пальто, правда, оставшись кожаным и черным.

Шаг – и неожиданно слева открывается коридор, где стены словно сотканы из пляшуших языков огня. Тревожный, ярко-оранжевый отсвет. Я бывала здесь один раз, года три тому назад. С трудом припоминаю, что бы это могло быть. Кажется, Техноземля… А, все равно – не Тихая Пристань, и ладно.

Раз, два, три… На счете «двадцать» я упираюсь в небольшую металлическую дверь. Толкаю – заперто. Тяну на себя – и оказываюсь в низком коридоре, облицованном грязным кафелем непонятного цвета. Подземный переход, как и следовало ожидать…

Дверку бы эту не забыть. У Техноземли репутация места, откуда так просто не выйти. И вообще, это последние лет двести она Техноземля, а в реестре Башни Теней значится совсем другое название – Мир Дешевой Обиды…

Поднимаюсь на поверхность. Вокруг меня кипит городская жизнь, проносятся машины, народ толпится у лотков, зазывно светятся витрины еще не закрытых магазинов. Все вроде бы как у нас, только как-то нервно. Почти никто не бросает на бегу взгляд вокруг себя, не вбирает, как лучшее вино, это чудо – вечерний Город…

На земле тонкий слой не очень чистого снега. Десятое ноября распростерло свои ледяные крылья над мирозданием. Время торжествующего Камня.

…Что это?!

Четыре повторяющихся хода мелодии – под них очень удобно спускаться по лестнице. Ноги так и рвутся проделать положенное движение. Мать вашу, быть не может!

Случалось вам, пробираясь по лесу, не успеть перехватить отодвинутую идущим впереди гибкую ветку орешника – и получить хлесткий удар прямо по глазам?! Или, как вариант, по губам?!

Если нет – вам меня не понять.

Кровавым росчерком пылает во мраке неоновая литера М. Голос – не Его, незнакомый! – доносится оттуда. Перехватив поудобнее сумку, мчусь туда, как цунами.

На пятачке между базарчиком и входом в подземку, и свечи горят у самых его ног, бросая отсветы на лицо. Одет в черное, даже плащ не постеснялся набросить. А лицо… именно таким обычно представляют себе Гитранна те, кто никогда Его не видел, но слышал запись голоса. Черные прямые волосы давно не стрижены, неровно падая на лоб, узкие глаза, черты лица как раз на полпути между Степным Волком и Лордом Залов Ночи…

ДА КАК ОН СМЕЕТ!!!!

В следующую же секунду я уже стыжусь этой мысли – но это в следующую. А в первую… не знаю, как мне удалось не выкрикнуть это вслух.

Значит, говоришь, ничего тебе от них не надо, кроме их песен?!

Я ведь так хорошо знаю, что надо сейчас делать – вот конец третьей строфы, в этом месте я всегда срываю с лица покрывало и отдаюсь слиянию музыки и движения так, как никогда не отдавалась мужчине. Да и наслаждение получаю не меньшее, хотя и другого свойства.

Я еще не забыла ту ночь – уже в Авиллоне – когда Он по моей просьбе пел все Пять Смертных Печатей, а я стояла возле Него на коленях, и в ладони моей дрожал, меняя прозрачность, кристалл, запоминающий звук! Сколько раз я оживляла этот кристалл в компании друзей и радовалась их отраженной радостью!

Но эту вещь – Смертную Печать Огня, первый Его подарок мне, – я незаметно привыкла считать своей. Пусть не лучшая, но любимейшая, словно про меня сложенная. Я успела сродниться с каждой ее нотой так, как может только танцовщица. И вдруг увидеть ее в чужих руках, услышать от совершенно постороннего… бог мой, да он еще и слова меняет! Ну уж это слишком!

Где у меня та агатовая подвесочка? Вроде недалеко, я же все украшения в карман сумки положила.

Он продолжает играть, когда я протискиваюсь сквозь толпу и оказываюсь прямо перед ним. Чернобурый лисий мех на капюшоне, пожалуй, еще усиливает впечатление. Ага… твое лицо меняется, ты чуть не сбился с ритма… не иначе, боишься, что сам вызвал меня этой песней…

…Опомнись, Элендис!!! Ты ли это?!!

Что я такое наделала, как мне вообще такая мысль могла в голову прийти? Здесь ведь даже Орденское Право Мэллора неприменимо – Луг далеко отсюда, заведомо не в этой Сути. А этот парень – такой же уличный артист, как я и мои друзья, он тоже дарует ЭТО людям. Ради куска хлеба обычно поют вещи попроще, опускаясь до толпы, а не поднимая ее до себя.

Так как Я САМА посмела, уже после Кармэля?! Или действительно права была Райнэя, и мне не сами песни важны, а преломление их через меня, знание, что это МОЕЙ властью смеется и плачет народ?

Власть… Вон оно что… Воистину трудно выйти незапятнанным из Города-под-Тенью, если ты не святой. Как я проклинала одержимых – и вот сама позволила войти в себя ЭТОМУ! В отчаянии я шепчу себе под нос, как покаянную молитву, строку из кодекса Братства: «Не пожелай себе того, чего не можешь полюбить – то же, что любишь, и так твое.»

Воистину! Любить, а не иметь, не обладать! Не уподобляться Райнэе! Если я люблю Флетчера – да будет он счастлив с Тинкой, ибо ему так лучше! Если я люблю песни Гитранна – пусть их слышит как можно больше народу! Радоваться же надо, что неведомым путем они добрались и на эту, весьма тяжелую Суть, а не ощущать себя обворованной!

Между тем этот… черный менестрель доиграл Смертную Печать Огня – и теперь смотрит мне в лицо со страхом.

– Кто… ты?

И тогда я, сгорая от стыда, бросаюсь бежать – прочь от того, кого посмела поставить ниже себя, прочь от тех, кто это видел, прочь, через узкую проезжую часть, туда, за киоски, куда не падает свет фонарей…

…удар – и громоздкая, как бронеход типа «личинка», легковая машина уносится прочь, даже не сбавив скорости, а я лежу на асфальте, задыхаясь от боли. Капюшон слетел с моей головы, волосы рассыпались, сумка отлетела в сторону… а я завороженно смотрю, как медленно проваливается сквозь решетку канализации тонкая цепочка со знаком Черной Луны.

Вся толпа, слушавшая песню, быстро обступает меня, народ все прибывает, я, как во сне, различаю сквозь гул голосов: «Не было же никакой машины… как из-под земли вылетела!»

– Дайте пройти! – теперь уже он, черный менестрель с Техноземли, протискивается сквозь толпу, чтобы опуститься передо мной на колени.

– Что с тобой? Тебе очень больно?

– Конечно, больно, – его лицо белее мела, и только расширившиеся глаза чернеют провалами. – Но я попробую встать… – я с огромным трудом пытаюсь приподняться, и тогда превосходящая все мыслимое боль словно взрывается в моей груди и особенно в спине, и сознание мое мгновенно гаснет…

А в этот миг далеко от места происшествия сильный порыв ветра ударил в закрытое окно – раз, другой, взвыл, с размаху ударившись о стекло, яростно ударил третий раз… И, сдавшись, форточка распахнулась, и стекло пошло трещинами от удара о стену…

Шинно почувствовал, как рыженькая девушка, только что мирно дремавшая у него на груди, похолодела, напряженно выгнулась – и вдруг забилась в кольце его рук, как пойманная птица.

– Что ты, Тайка? – произнес он, невольно заражаясь ее тревогой.

– Мне страшно, Гэлт, – неестественно ровным голосом ответила девушка. – Мне привиделось… я задремала, и мне привиделось, что я – осенний лист, последний на ветке. Ветер сорвал меня и бросил на землю, и нога прохожего вмяла меня в грязь. Только и всего.

Она замолчала, все еще дрожа, и тогда оба ясно услышали, как воет ветер и звенит бьющееся стекло в соседней комнате.

Одним гибким движением Тайка вырвалась из рук Шинно, схватила с полу начатую бутылку с вином и исчезла на кухне. До Шинно донесся плеск жидкости, льющейся в раковину.

Милая вечеринка вдвоем кончилась неожиданно и зловеще.

Набросив рубашку, Шинно взял свечу, подошел к темному, отливающему последней синевой зеркалу ночного окна – и не увидел себя. Вместо этого взгляду его открылась картина обнаженного поздней осенью леса. У почти погасшего костра прямо на земле неподвижно лежал юноша с закрытыми глазами и руками, стиснутыми на рукояти джэльты. Порывы ветра разносили в клочья почти мертвый костер, и пепел, подобно первому снегу, ложился на лицо и одежду юноши, засыпал сединой его длинные темные волосы. Сон, похожий на смерть, и только яркой, до боли в глазах, точкой, пульсировал синий свет в камне его перстня.

Машинально Шинно бросил взгляд на свое кольцо – точную копию того, в зеркале ночи. Конечно, камень был спокоен – драгоценная игрушка, мертвая имитация сапфира Огня…

– О небо, что это? – Тайка неслышно подошла сзади, обняла за плечи. Шинно мимолетно удивился, что и она ВИДИТ, но задумываться над этим было некогда.

– Один человек попал в беду, – отрывисто бросил он. – То есть даже не столько человек, сколько… Мир в опасности, Тай.

Он повернулся к ней, и она увидела, как он изменился. Не было больше веселого и хитроватого Гэлта, первого донжуана в их кругах – перед нею стоял рыцарь в черном и желтом, и в руках его откуда-то взялась шпага с позолоченным эфесом, но острее шпаги был взгляд зеленоватых глаз.

– Мне надо туда, – сказал он и слегка коснулся губами ее лба. – Ты только ничему не удивляйся.

– А я и не удивляюсь, – спокойно ответила Тайка. – Иди. Надо – значит, надо.

Шинно пристально посмотрел на нее, заметив непонятно:

– Я и не знал, что у святой Ирмы уже начали появляться собственные адепты… Что ж, тем лучше для нее!

С этими словами он взобрался на подоконник и шагнул прямо сквозь стекло. И не стало его, а Тайка увидела, что теперь в головах спящего в лесу сидит лиса, ярко-рыжая, как язык огня или осенний лес, сидит неподвижно, словно охраняя, и только хвостом поводит из стороны в сторону.

А потом картинка в окне начала гаснуть, и вот уже снова видно лишь отражение девушки со свечой в руках, а за ее спиной носятся по комнате осенние листья, проглаженные утюгом, которые вырвал из вазы незваный гость-ветер…

Тайка сняла с полки магнитофон. Вставила кассету, отмотала не глядя…

– Ты меня слышишь? – негромко сказала она тому, что было за ночным окном. – Я не знаю, кто ты или что ты. И в Бога верить меня тоже не учили. Но я говорю тебе: ничего у тебя не выйдет. Ты не пройдешь. У тебя нет власти – ни надо мной, ни над кем! – и резко нажала клавишу.

И в лицо ночному ветру золотом труб и серебром струн ударила торжественная мелодия, взвилась в темное небо и обрушилась оттуда блистательным водопадом:

ТЫ УЧИТЕЛЬ НАШ, ТЫ СПАСИТЕЛЬ НАШ,

УЛЫБНИСЬ – СРАЖАЙСЯ – УМРИ!

– Улыбнись, сражайся, умри! – повторила Тайка, по-прежнему неотрывно глядя в ночь. Она не знала, откуда пришли к ней эти слова, но, выговорив их, она словно тоже взяла в руки невидимый клинок, чтобы преградить путь тому, леденяще чужому, в которое шагнул Гэлт…

Пламя свечи в ее руке взметнулось, словно подтверждая: тебе не пройти, Тень!

…что-то слишком часто я стала здесь оказываться, не к добру это. Словно тут, в Замке-без-Лица, установлен какой-то магнит, который вытягивает меня сюда из реальности – причем каждый раз в момент неимоверного внутреннего напряжения, обильно приправленного испугом.

Странно – в этот раз замок пустынен. Все так же пляшут среди черных полированных стен разноцветные вспышки, но музыки нет, и ни души вокруг. Единственный звук, гулко разносящийся по мраморным коридорам – перестук подковок на моих каблуках. Никогда бы не подумала, что здесь бывает так… Впрочем, что я вообще знаю об этом месте, кроме того, что нет ничего опаснее, чем прийти сюда по доброй воле, возжелав запредельного и запретного?

Одиноко бреду коридором, который кажется мне смутно знакомым – ишь ты, уже и места узнавать стала… Он выводит меня все в тот же большой бальный зал с галереей поверху и поддерживающими ее массивными колоннами. Пляска света кончается на его пороге – зал озарен ровным льдисто-голубоватым сиянием, подобным свету зимней луны и вселяющим в мое сердце леденящий ужас. А там, у стены, где тогда был трон – только возвышение, ступени, покрытые черным ковром, и над ними мозаика во всю стену – пляшущий черный единорог на серебристом фоне.

«ИДИ ТУДА,» – проникает в мое сознание знакомый ласковый голос. Я вздрагиваю – и подчиняюсь. Альтернативы все равно нет, если он захочет меня найти, то с легкостью отыщет в любом закоулке своего заколдованного замка. Опускаюсь на ступени – оказывается, этот ковер сделан из меха лис, черно-серебристых, как звездная ночь. Бедные зверьки, сколько же вас пошло на это великолепие!

Я жду, но нет никого и ничего. Все тот же свет, все тот же страх…

«Кончай издеваться, Звездный!» – наконец бросаю я мысленный призыв. «Хочешь прийти ко мне, так иди! Я тебе не девочка восемнадцати лет, что ждет твоего прикосновения, как иссохшая земля дождя!»

С этими словами я зарываюсь лицом в лисий мех. Черт, опять слезы на глаза наворачиваются. В голос бы пореветь – кому-кому, а мне от этого обычно бывает легче, – но здесь для этого не лучшее место, и я только носом хлюпаю. Как все прозаично даже тут, в трепетном мире, не принадлежащем физплану, где, по идее, слезы, если уж текут, то серебряными жемчугами катятся из ничуть не покрасневших глаз…

Гибкая рука касается моих волос – я демонстративно вздрагиваю, не поворачивая головы. Нежно и спокойно он гладит меня по волосам, по плечам, по спине, утешая без слов. Я все так же холодно неподвижна – хочешь гладить, так гладь, нашел себе рыжую кошку… Но мало-помалу я сдаюсь – не умею я противиться его чарам, даже сейчас, после всего, не умею. Действительно, есть во мне что-то кошачье – при всей своей драной помоечной гордости и независимости всю жизнь буду тянуться к руке, которая гладит просто так, ни за что, мимоходом…

«Вот так, успокойся, моя Королева. Если ты боишься, что оттолкнула тогда меня своими словами – не бойся. Ты не способна обидеть меня, бесценная моя. Разве что огорчить…»

Его прикосновения все меньше похожи на утешение и все больше на откровенную чувственную ласку. Другая рука скользнула мне под плечи, и вот уже моя голова покоится у него на коленях, щеку мою ласкает прикосновение тончайшего бархата, и все меньше желания противиться…

– Так… Этого следовало ожидать! Ты опять за свое, Актер? Тебе не надоело?

Я вскидываюсь, как ужаленная. Этот звучащий надо мной немыслимо мелодичный голос… как вообще оказался ЗДЕСЬ тот, кому он принадлежит?

– А ему никогда не надоедает, – отзывается другой, тоже до боли знакомый, в котором серебряным бубенчиком позвенивает убийственная ирония. – У этого товарища вообще на редкость однообразные вкусы.

Перекатившись по лисьему ковру, я вскакиваю на ноги и поднимаю глаза к галерее, на которой стоят двое. Первый из них кажется зеркальным отражением Звездного: тоже темно-синяя, как ранняя ночь, одежда – но другого покроя, проще и удобнее; те же длинные серебристые волосы, но по-другому лежат; те же характерные Нездешние особенности черт лица – но прекрасные без подрисованной маски. Второй… я едва узнала его в коричневом берете на манер пятнадцатого века, но выбивающиеся из-под него золотистые пряди не спутать ни с чьими другими, да и тонкая полуулыбка – его, Магистра Ливарка…

– Слушай, Актер, я уже предупреждал тебя, что если ты опять попытаешься прикинуться мной, то будет очень больно и неприятно? – спокойно говорит Линтар, перекидывая ногу через край галереи. Интересно, это что, у всех основателей Ордена такая привычка – прыгать со второго этажа? Хотя нет – вон Ливарк двинулся в обход, к лестнице в зал…

Звездный не торопясь поднимается, отступает на шаг, словно для того, чтобы лучше разглядеть Линтара и Ливарка:

– Явились, значит… Двое на одного? Поздновато же вы озаботились ее нравственностью, должен сказать. Где вы были, родственнички, когда она вешалась на шею всем, кто позволял ей это? А теперь, когда она уже натоптала тропинку сюда, ко мне – спохватились?

– Тебя послушать, так преступник не тот, кто взламывает квартиру, а тот, кто не поставил стальную дверь! – усмехается Ливарк, быстро сбегая по лестнице и присоединяясь к Линтару, который давно уже стоит внизу, на мраморном полу. – Ты прекрасно знаешь, что Элендис уязвима с этой стороны, и ловко на этом играешь – и еще смеешь обвинять ее и нас?

– А кто сделал ее уязвимой, а, Ливарк Тах-Серраис? – ответно усмехается Звездный. – Когда ты охмурял ее матушку, ты, помнится, не стеснялся в средствах. Один «Снежный танец» чего стоил, а уж то, что ты после этого вытворял… Что, не подумал тогда, что у ребенка такие вещи в тонкой памяти отпечатываются? Сам заложил ей в сознание мину замедленного действия, а уж взорвать ее и без меня нашлись бы охотники.

Я замираю, как громом пораженная. Магистр Ливарк… и моя мать? Так, значит…

– Знаю, знаю, о чем ты сейчас думаешь, Эленд, – Звездный поворачивается ко мне. – Да, вот такой он, твой папенька. Потому ты и мечтала всю жизнь о том танце, что сама началась с такого же. Ловко он тогда это дело обставил – в лучшем моем стиле! А кое в чем даже превзошел…

– Это была плата за твою возможность появиться на свет и дожить до возраста инициации, – перебивает его Линтар. – Мы все тогда обговорили с твоим отцом, он прекрасно понимал, на что идет. И между прочим, после твоей матери у него очень долго не было ни одной женщины – он ее забыть не мог до самого твоего появления в Авиллоне.

Ливарк во время этого диалога стоит прямо и спокойно, вот только взгляд его плотно прикован к носкам моих сапожек…

– В общем, рано или поздно, но мы спохватились, Актер, – Линтар подходит к устланному ковром возвышению еще на несколько шагов. – Так что Элендис тебе придется оставить для твоей же пользы. Даже если ты действительно влюбился в нее, во что готов поверить Серраис, но лично я не верю ни секунды.

– Почему бы не спросить об этом у самой Элендис, Певец? – с издевкой произносит Звездный. – Она свободная женщина и не нуждается в отцовском присмотре.

– Ты прекрасно знаешь, что она ответит и почему – против тебя у нее воли нет. Но не забывай, что, помимо нас, у нее имеется Поборник, которых вообще-то и держат в Братстве ради подобных ситуаций. Не боишься, что он, как любящий брат, будет бить тебе морду всякий раз, когда ты появишься на ее горизонте?

– А вы двое, несомненно, ему поможете? Вот он, ваш хваленый Светлый гуманизм!

– Во-первых, если понадобится, то и поможем, – вмешивается Ливарк. – Во-вторых, мы, Братство, никогда не были столь наглы, чтоб называть себя Светлыми. А в-третьих, блинн, если ты мужчина, то отвечай за свои действия по-мужски, а не бегай от ответственности!

– Ну если разговор пошел в таком тоне… – в руках Звездного медленно проявляется уже знакомый мне клинок с хрусталиной в навершии. – Решайте сами, кто из вас – один против двоих я не встану!

Ливарк резким движением вскидывает руку, и я узнаю в этом движении свое недавнее, когда в мою ладонь пришел из луча света длинный кинжал с посеребренным лезвием. Вот только клинок у Лорда Огня должен быть подлиннее моего, а на лезвии – позолота…

– Не стоит, Серраис, – останавливает его Линтар. – У меня с ним дополнительные счеты – я обещал ему неприятности за кражу своего истинного облика и сейчас их устрою! – еще не договорив, он сбрасывает темно-синий плащ и рвет с пояса длинный тонкий меч – если я ничего не путаю, такая убивалка называется эсток.

В следующий миг клинки с лязгом скрещиваются. Ливарк отходит в сторону, чтоб не путаться под ногами, а я сижу и как-то совершенно отстраненно смотрю, как кружатся по залу две таких похожих фигуры. Снова в глазах откуда-то взялись слезы, и в этом размытом мире острых лучей я не в состоянии отличить одного от другого, понять, где сейчас ангел мой, а где демон. Дерущиеся время от времени что-то выкрикивают азартно, Ливарк тоже подбадривает Линтара возгласами. А я… я даже не могу прикоснуться мыслью к тому, кому надо, потому что здесь не физплан, и коснуться мыслью то же, что коснуться словом – но странное оцепенение сковало губы мои…

Неужели исход этого поединка будет зависеть от того, кого выберу я? Но зачем мне выбирать, ведь я уже выбрала тогда, в плену у Райнэи! И даже теперь, когда потерян Флетчер, когда я своими руками разрубила отношения с Хозяином, я не отрекаюсь от этого выбора!

Проклятье, переходящее в хриплый стон… Я быстро протираю глаза, размазав слезы по лицу, и вижу у дальней колонны Линтара, наступившего ногой на клинок с хрусталем. Сам Звездный прислонился к этой колонне, зажимая рану в боку – кружевные манжеты уже все в крови…

– А теперь из моего облика – живо, ну! – сквозь зубы выговаривает Линтар. – И убирайся с глаз долой, и чтоб я тебя рядом с Элендис не видел!

Прекрасное лицо в серебряном ореоле словно расплывается – и снова обретает четкость, но уже став изящной голубой мордой болотного демона, то есть темного лаийи воды, из Хир-Хаанаре. Острые уши, глаза как темный пурпур, лиловая нечесаная грива до пояса…

– На этот раз твоя взяла, Певец, – отвечает он с присвистом. Могу представить, как ему сейчас больно. – Только все равно кроме как тут ей не жить! Не забывайте про шесть позвонков, родственнички!

– Ничего, мы обо всем позаботились, – холодно отвечает Линтар. – Как ты думаешь, почему при нас только меч Поборника, а не он сам?

Последние слова он договаривает уже по инерции, в никуда – Звездный исчезает в мерцании зеркальных бликов, а когда оно рассеивается, у колонны никого нет… Линтар наклоняется за клинком с хрусталиной и с размаху бьет им по колонне, а потом отшвыривает обломки ногой.

Тем временем Ливарк подходит ко мне, опускается рядом на лисий мех.