Брестские ворота Дмитриев Николай

Увидев, как одна из цепочек машин с чёрными крестами на крыльях вдруг сделала разворот и стала заходить сверху на лагерь, Сашка встрепенулся и, стряхивая на ходу остатки сна, начал продираться через кусты назад к палатке.

Но он не успел. Гул моторов стал нестерпимым, казалось, резко снизившиеся самолёты вот-вот начнут цеплять крыльями верхушки деревьев, потом что-то засвистело, и вдруг земля вздрогнула от громких разрывов.

Так и не добежав до палаток, Сашка инстинктивно грохнулся на землю, а когда, ничего не соображая, приподнялся и тряся головой посмотрел на лагерь, первое, что он увидел, была оторванная голова старшины, катившаяся по усыпанной песком линейке.

Сашка отчётливо разглядел, что веки у головы вроде бы дёргаются, и ему вдруг показалось, что он вот-вот услышит привычный окрик. Но никакого окрика не последовало. Наоборот, снова налетёл натужный моторный рёв, раздался тот же пронизывающий, прижимающий к земле свист, и новая серия бомб обрушилась на лагерь.

В страхе, не понимая, что происходит, Сашка вскочил и круглыми от ужаса глазами смотрел по сторонам. Вокруг всё грохотало, горело, в воздухе трепыхались обугленные обрывки палаточного брезента, а линейки теперь вообще не было видно из-за густых клубов дыма и пыли.

Животный страх охватил парня, и он, не слишком соображая, что делает, инстинктивно рванулся в лес и, стремясь только к одному – подальше сбежать от всего этого ужаса, забился глубоко в чащу, а там, прикрыв голову руками, свалился под замшелый комель.

Сашка всё ещё дрожал, не в силах прийти в себя от пережитого. Оторванная голова, валявшаяся на песке лагерной линейки, неотрывно стояла перед глазами, но это был совсем не тот случай, когда что-то случается с кем-то одним, а все остальные, находясь в безопасности, глазеют, сгорая от любопытства.

Из состояния нервного шока бойца вывел бесцеремонный тычок сапога в задницу.

– Вставай, бздун!..

Сашка поднял голову и увидел неизвестно откуда взявшегося, злого как чёрт сержанта.

– Я… Я… Ничего… – забормотал Сашка.

– Тоже мне, ничего… – передразнил его сержант. – В лес вон удрал… Собирай вас теперь…

Сашка уже осмысленно посмотрел на командира и вдруг заметил затаённый, глубоко спрятанный страх, всё же читавшийся в глазах сержанта, и понял, что это была нарочитая, по долгу службы, грубость. А тот, словно отвечая на невысказанный вопрос, сказал:

– Впрочем, наверно, так и надо было. Только сейчас кончай труса праздновать и дуй в лагерь.

– А что там? – испуганно спросил Сашка.

– Сам всё увидишь, – ворчливо отозвался сержант и дружески подтолкнул бойца в спину.

Лагерь представлял страшное зрелище. «Юнкерсы» зашли предельно точно, и бомбовые серии легли как раз по линии палаток, так что теперь вместо правильных рядов образовались цепочки глубоких дымящихся воронок, вокруг которых было разбросано множество окровавленных, полуголых тел.

В одном конце лагеря ярко горела полуторка хозвзвода, в воздухе кружились непонятные чёрные хлопья, и бывший там же дощатый сортир унесло неизвестно куда; на другом конце, у края искромсанной взрывами линейки валялся поломанный грибок, а под ним, сжимая в руке винтовку, лежал так и не ушедший со своего поста мёртвый часовой.

Судя по крикам и стонам, доносившимся со всех сторон, среди убитых ещё лежало много раненых, которым требовалась немедленная помощь, и именно осознание этого факта вернуло Сашке возможность соображать. Он посмотрел на себя, увидел, что на нём, кроме майки с трусами и сапог на босу ногу, ничего нет, зло выругался.

Сашка почему-то решил, что надо как-то одеться, но шедший следом сержант беззлобно прикрикнул:

– Ну чего встал, олух? Живей беги за носилками! Раненых собрать надо…

– Ага, – машинально кивнул Сашка и побежал в конец лагеря, туда, где раньше размещался медпункт.

Там уже командовал другой сержант. Рукав его гимнастёрки был окровавлен, но сержант, не обращая внимания на ранение, толково распоряжался. По его приказу десяток бойцов собирали разбросанные медикаменты, и полуодетый фельдшер уже начал обихаживать первых раненых.

Сашка как раз раздвигал очередную раскладушку, когда краем глаза заметил, что к ним от леса бежит лейтенант. Видимо, для того, чтобы сократить расстояние, он бежал прямиком через лес от городка, где жили командирские семьи. Портупея у него съехала набок, на гимнастёрке проступали тёмные пятна пота, но лейтенант, едва отдышавшись, сразу спросил:

– Сержант, где комбат?

Сержант, против обыкновения не встал смирно, а зажимая ладонью рану на руке, внешне спокойно ответил:

– Нет никого, товарищ лейтенант. Дежурный погиб при бомбёжке, а из командиров вы первый…

– Так… – лейтенант поглядел на разгромленный лагерь и покачал головой. – Потери большие?

– Думаю да, – ответил сержант. – Пока только уточняем…

Лейтенант хотел ещё что-то спросить, но его внимание отвлёк треск мотоциклетного мотора. Впрочем, все, кто был рядом, тоже посмотрели на дорогу, и через ещё до конца не осевшую пыль увидели, что к лагерю несётся мотоциклист.

Одноцилиндровый курьерский Иж-8 подкатил к медпункту и остановился. Покрытый с головы до ног пылью водитель нагнулся и, открыв краник декомпрессора заглушил мотор. Потом, подняв очки на лоб, какую-то секунду растерянно смотрел на разбомблённый лагерь и только потом несколько сбивчиво спросил:

– Товарищ лейтенант, где комбат?

– Ещё не прибыл, я за него… – и, понимая, что курьер примчался с приказом, командир выжидательно посмотрел на мотоциклиста.

– А что, больше никого?.. – мотоциклист зачем-то оглянулся по сторонам. – Что тут у вас?..

– Бомбёжка, – резко оборвал его лейтенант и строго спросил: – С чем прибыли?

– Передаю приказ. – Мотоциклист, взяв себя в руки, заговорил коротко и чётко: – Вам надлежит немедленно идти в выжидательный район.

– В выжидательный район?.. С кем?.. – сам себя спросил лейтенант и, тут же спохватившись, спросил: – А что в штабе?

– Там говорят… – так и не слезший с седла мотоциклист немного привстал. – Вроде как война… Но ещё говорят, возможно, масштабная провокация…

Слово «масштабная» мотоциклист, видимо, копируя кого-то из старших командиров, выделил особо.

– Масштабная, значит… Ладно, – лейтенант как-то встряхнулся, поправил портупею и обратился к мотоциклисту: – Доложите в штабе то, что видели. Потери пока подсчитываем. Передайте, чтоб за ранеными прислали транспорт. А мы выступим, как только – так сразу…

Двойственность последней фразы была всем понятна. Понял её и мотоциклист.

– Я могу сказать, что потери очень большие? – он выжидательно посмотрел на лейтенанта.

– Да, – коротко выдохнул лейтенант и добавил: – И ещё передай: всё возможное будет сделано…

– Ясно, – не по-уставному ответил мотоциклист и нажал кикстартер.

Мотор фыркнул и завёлся с полуоборота. Мотоциклист дал газ, развернулся и, набирая скорость, помчался с докладом назад, в штаб. А лейтенант, проводив глазами посланца, обратился к сержанту:

– Я вижу, вам зацепило руку. Потому прошу остаться за старшего. Тяжелораненых пока уложите на койки и дождитесь транспорт. Да и ещё, – он немного подумал. – Я сейчас собираю людей, и мы выходим. Если комбат прибудет позже, доложите, ясно?

– Так точно, ясно! – чётко ответил сержант, и лейтенант, вздохнув, зашагал по линейке…

Сержант Семён Нарижняк проснулся от грохота. Перед этим ему снилась какая-то чертовщина. Будто он куда-то бежит, а кругом грохочут молнии, но почему-то без вспышек, и от того, что их не видно, приходилось бежать, куда угодно, всё время опасаясь, что невидимая молния (а то, что это молния, Семён был почему-то убеждён) ударит где-то рядом.

Открыв глаза, он понял, что уснул, упираясь головой в ручки «максима». Видимо, перед утром сон всё-таки сморил его, а из-за неудобной позы и приснилась всякая дрянь. Осознав это, Семён сначала обрадовался, что всё виденное только сон, но в следующий момент поспешно оглянулся, опасаясь, не заметил ли чего напарник.

Но, похоже, второй номер пулемётного расчёта тоже сладко подрёмывал у телефона, проведённого в крытый дворик, и вряд ли видел Нарижняка. Успокоившись на этот счёт, Семён потянулся и вдруг вздрогнул от неожиданности. Грохот, разбудивший его, был не во сне, а на самом деле.

Этот грохот в виде каких-то непонятных хлопков разной силы доносился откуда-то с запада, и Семён, поспешно стряхнув остатки сна, выглянул в амбразуру. То, что он увидел, так поразило его, что некоторое время сержант неотрывно смотрел наружу, не в силах понять, что происходит.

Четырёхамбразурный пулемётный дот с крытым двориком был встроен в прибрежный холм с таким расчётом, чтобы держать под обстрелом пойму. Откинутая металлическая заслонка не мешала смотреть, и Нарижняк хорошо видел, что по всей линии окопов, вырытых вдоль пограничного Буга, встают частые дымно-огненные султаны.

Звук несколько запаздывал, но разрывы Семён видел хорошо и с ужасом понял, что это не что иное, как обстрел пограничной заставы с той стороны. Он инстинктивно прижался к амбразуре, чтобы разглядеть всё получше, и увидел пригибающиеся фигуры пограничников, бегущих к окопам, и пулемётный расчёт, вытаскивающий станкач на открытую позицию прямо возле заставы.

К пулемётчикам подбежал какой-то командир и вдруг, нелепо взмахнув руками, повалился навзничь. Одновременно с этим тяжёлый снаряд, угодивший прямо в домик заставы, в один миг превратил строение в кучу обломков, разлетающихся по сторонам.

Нарижняк знал, что мелкие инциденты на границе не редкость, но то, что он видел, не вмещалось ни в какие рамки, и Семён, оторвавшись от амбразуры, через соединительную дверь, отделявшую боевое отделение дота, выскочил в дворик.

Как он и думал, напарник ещё спал, прикорнув у телефонного столика. Бесцеремонным толчком разбудив его, Семён оттеснил бойца в сторону и, схватив трубку, торопливо завертел ручку индуктора. КП коменданта района отозвался сразу.

– Слушаю. Дежурный лейтенант…

Семён не дал дежурному договорить и закричал в трубку:

– Товарищ лейтенант! Границу обстреливают! Из пушек! Сильно!..

– Не паникуёте, сержант, – голос дежурного был на удивление ровен. – Это серьёзная провокация. Огонь без приказа открывать запрещено.

– Но как же… – попытался уточнить Нарижняк, но в трубке вдруг что-то пискнуло, голос дежурного пропал, и сразу же исчезло привычное потрескивание работающей линии.

– Алё!.. Алё!! – закричал Нарижняк, но мембрана не отзывалась.

Сержант бросил бесполезную трубку, посмотрел на испуганно хлопающего глазами напарника и, крикнув ему: – К пулемёту! – выскочил назад в боевое отделение.

То, что Семён увидел, снова заглянув в амбразуру, поразило его. Обстрел позиций пограничников стал ещё интенсивнее, но как бы местами несколько сместился в сторону, а от противоположного берега густо отчаливали резиновые понтоны, до отказа набитые солдатами.

– Товарищ сержант, что это? – дрожащим голосом спросил напарник, глядя через соседнюю амбразуру.

– Как это что? – Нарижняк выругался. – Вражеское вторжение на сопредельную территорию.

Сейчас он слово в слово повторил услышанное на прошлой неделе от лектора, но эта фраза странным образом успокоила напарника, и он спросил:

– Товарищ сержант, что будем делать?..

– Что? – Нарижняк повернулся к бойцу и приказал: – Беги на КП коменданта района. Доложишь, что немцы переправляются через Буг. Находятся в зоне огня.

– Так на НП, наверное, тоже видят…

Отдельные снаряды, выпущенные с перелётом, уже рвались в районе дота, и напарнику явно не хотелось выходить наружу.

– А телефон?! – рявкнул Нарижняк. – Телефон же молчит!

Окрик подействовал, боец опрометью бросился к выходу, а Нарижняк снова прильнул к амбразуре. Он увидел, что теперь несколько понтонов бесцельно болтались посередине реки, а из тех, что сумели достичь берега, выбирались солдаты и лезли на откос.

Навстречу им из полуразрушенных окопов с винтовками наперевес выскакивали рванувшиеся в контратаку пограничники, и почти на самом урезе завязался рукопашный бой. Обстрел с немецкой стороны прекратился, и уже можно было явственно различить доносившиеся от реки пулемётные очереди и отдельные выстрелы.

Ожидая, что напарник вот-вот вернётся, Семён сел к пулемёту и, откинув крышку коробки, проверил заправку ленты. Потом крутнул турель, примериваясь из какой амбразуры стрелять лучше, и даже поводил тупорылым стволом «максима» из стороны в сторону.

Так длилось с минуту, прежде чем Семён услыхал какую-то возню во дворике и, обрадованно решив, что боец прибежал обратно, повернулся. Однако в дверях вместо напарника он увидел измученного командира-пограничника. Щегольская гимнастёрка лейтенанта была испятнана кровью, в руке он сжимал наган и, глядя в упор на Семёна, зло выкрикнул:

– Сержант!.. Почему не стреляете?

– Я не могу без приказа… Дот демаскирую… – не спуская глаз с лейтенанта, неуверенно возразил Нарижняк.

– Да ты что, болван?.. Немцы сейчас здесь будут! – лейтенат взмахнул пистолетом. – Стреляй! Я приказываю!

– Но, товарищ лейтенант… – протянул было Семён, и тут пограничник сорвался.

Он поднял пистолет и, целя Семёну прямо между глаз, повторил:

– Стреляй!

Нарижняк, поняв, что лейтенант в таком состоянии вправду может спустить курок, ухватился за ручки пулемёта и привычно, но уже через целик, посмотрел в амбразуру. От противоположного берега как раз отчаливала следующая партия понтонов с солдатами, спешившими на подмогу, и Семён без колебаний нажал гашетку.

«Максим» затрясся, и длинная очередь хлестнула по реке, сразу зацепив пару понтонов. С них посыпались в воду уцелевшие солдаты и поплыли одни к заставе, другие обратно, а сами пробитые понтоны медленно начали сплывать по течению, превратившись в едва видимые над водой серые поплавки.

Стрельба Нарижняка не осталась незамеченной, и почти сразу совсем рядом с дотом начали падать снаряды. Командир-пограничник тут же взялся перекрывать заслонками свободные амбразуры, но именно в этот момент слепяще-яркий сноп пламени ворвался внутрь дота. Взрывная волна с силой бросила Нарижняка на замок пулемёта, и от этого удара сержант мгновенно потерял сознание…

Сколько он пролежал в таком состоянии, Семён не знал. Когда сержант наконец поднял гудящую, тяжёлую как чугун голову, первое, что он увидел, была развороченная осколком щёчка «максима» и свешивающийся сверху, всё ещё раскачивающийся, изогнувшись как змея, оборванный взрывом гофрированный шланг.

Догадываясь, что посланный издалека снаряд, скорее всего, угодил в край боковой амбразуры и главная сила взрыва осталась снаружи, Семён испуганно начал ощупывать самого себя, проверяя, не угодил осколок, разбивший пулемёт, заодно и в него.

Вроде руки-ноги кое-как слушались, если не считать разбитой головы, он, кажется, был цел. Медленно, ещё проверяя, повинуется ли тело, Семён обернулся и увидел лежащего навзничь командира-пограничника. Его мертвенно-белое лицо было запрокинуто далеко назад, грудь залита кровью, похоже, лейтенанта убило наповал другим осколком.

Странная слабость охватила Нарижняка, он бессильно опустил голову на ручки пулемёта и вдруг услыхал гомон в закрытом дворике. Решив, что это или подошла пехота прикрытия, или прибежал напарник, Семён радостно вскинулся и вдруг с ужасом понял, что речь, которую он слышит, чужая.

Сержант не ошибся. Ещё минута, и через соединительную дверь в боевое отделение вломились сразу трое оживлённо болбочущих немцев. Двое были простые солдаты с винтовками, а у третьего виднелись на мундире непонятные Семёну нашивки и на плече висел автомат.

Они наскоро оглядели задымленный дот, а потом тот, что с автоматом, весело заключил:

– Официр унд унтер-официр…[22]

Тем временем один из немецких солдат обшарил у убитого лейтенанта карманы гимнастёрки, а потом основательно тряхнул за плечо Нарижняка. От резкой боли, пронизавшей голову, Семён застонал, а немец, чему-то обрадовавшись, радостно гоготнул:

– О, унзер эрсте гефангене![23]

Владелец автомата, видимо, какой-то чин, наклонился, внимательно рассмотрел побитое лицо Нарижняка, зачем-то пощупал ярко-красные треугольнички на его петлицах и хмыкнул:

– Зенден вир ин цум штап[24].

Оба солдата, не переставая болботать, подхватили Нарижняка под руки и через крытый дворик выволокли наружу. Здесь, к своему удивлению, совсем рядом с дотом, Семён увидел бронетранспортёр, похожий на большое корыто с колёсами. Боковая дверца машины была распахнута и, затолкав Нарижняка внутрь, немцы бросили пленного на холодный металлический пол…

Небольшая группа пилотов, переругиваясь на ходу, торопилась к аэродрому. Молодой, недавно прибывший в часть лётчик, которому наверняка хотелось понежиться, а не вылезать из тёплой постели, громче всех возмущался:

– На хрена бежим, наверняка тревога учебная?..

В тон ему высказывались и другие, вот только командир эскадрильи, бежавший вместе со всеми, отмалчивался. Молчал и старший лейтенант Сергей Верников, так как на это у него были свои причины, о которых он предпочитал не распространяться.

Однако, когда они добежали до места, ругань мгновенно смолкла. Аэродром горел, обрушенная взрывом бомбы вышка СКП[25] валялась на боку, большая палатка ТЭЧ[26] была изорвана в клочья, а на взлётной полосе, где выстроились самолёты, уже суетились механики, оттаскивая в сторону вовсю полыхающие машины.

Увидев такое, пилоты остолбенело остановились.

– Ё-моё!.. Это что ж… – после короткого молчания испуганно начал молодой лётчик, но тут же, взяв себя в руки, окликнул пробегавшего мимо техника: – Командир!.. Что случилось?

– Немцы внезапно налетели, товарищи лётчики, – техник на секунду приостановился. – Так дали, никто не ждал…

Недоумённую растерянность оборвал недальний раскатистый крик:

– По маши-и-нам!..

Подчиняясь команде, пилоты сорвались с места и помчались на самолётную стоянку. На вооружении их дивизии были разные типы машин. В центре, вдоль взлётной полосы плотно стояли «Чайки», дальше выстроились только что полученные «Миг-3», а в самом конце размещалась эскадрилья новеньких «Як-1».

Сергей Верников добежал до своего «Яка» одним из первых. Выскочивший из-под плоскости, видимо, ещё не преодолевший недавний страх моторист сбивчиво доложил:

– Машина к полёту готова!

Сергей одним прыжком вскочил на плоскость, влез в кабину и, не закрывая фонарь, скомандовал:

– От винта!

– Есть от винта! – откликнулся уже вытащивший из-под колёс колодки авиамеханик.

– Контакт!..

– Есть контакт!

Винты начали медленно проворачиваться, мотор фыркнул раз-другой и ровно заработал, превратив лопасти в сверкающий круг. Едва дав мотору прогреться, Сергей, не дожидаясь сигнальной ракеты, взял ручку газа на себя, и его «Як» медленно пополз по взлётной полосе.

И тут внезапно, почти на бреющем, вырвавшись из-за леса, четвёрка машин с чёрными крестами на крыльях, зашла на новую штурмовку. С рёвом пролетев над стоянкой, они снова обстреляли стоявшие на земле самолёты и, почему-то не обратив внимания на взлетающий «Як» Сергея, с левым разворотом ушли на запад.

Сергей, поджав губы, сдвинул сектор газа и под нарастающий рёв мотора решительно пошёл на взлёт. Его «Як-1» промчался по полосе, Сергей мельком успел заметить несколько загоревшихся машин и как-то машинально отметил, что один из пилотов «Мига», так и не успев сесть в кабину, безжизненно свесился через борт. Видимо, лётчик был сражён очередью, но думать об этом Сергею было некогда. Больше всего он сейчас боялся, что немцы могут вернуться и сбить его на взлёте.

Но всё обошлось. «Як» благополучно набрал высоту, и Сергей, уверенно наклонив ручку, заложил крутой вираж. Видимость была «миллион на миллион», небо казалось чистым, и вдруг несколько было успокоившийся Сергей заметил жавшегося к земле немца.

Двухместный штурмовик «Ме-110» был совсем рядом. То ли он отбился от строя, то ли потерял своего качмарика[27], но как бы там ни было, «мессер» летел один. Скорее всего, это был самолёт-разведчик, возвращающийся с задания, но для Сергея это значения не имело, и он, атакуя немца, начал заходить ему в хвост.

Встречная дымная трасса прошла недалеко от фонаря, и Сергей, поняв, что хвостовой стрелок немца поторопился дать упреждающую очередь, резко ушёл вправо. Потом, немного выждав, пользуясь своим положением, снова пошёл в атаку.

И опять, не выдержав, немец начал стрелять слишком рано. Сергей хотел снова отвалить в сторону, но дымная лента, висевшая в воздухе, вдруг оборвалась. Сергей подошёл ближе, однако немец больше не стрелял, и стало понятно: «Ме-110» ещё раньше расстрелял свой боезапас.

Сергей уверенно подошёл почти вплотную, ему даже показалось, что он видит расширенные от страха глаза хвостового стрелка. Ясное дело, у того кончились патроны, и теперь, оставшись безоружным, он с ужасом ждёт, что русский лётчик вот-вот всадит в него очередь.

Верников же, продержавшись за хвостом немца с минуту, отвернул чуть вправо и покачал крыльями. Ему было хорошо видно, как ствол пулемёта, до этого судорожно дёргавшийся под приподнятым козырьком кабины, замер, а потом и вовсе плавно отошёл в сторону.

Выходило, что немец его понял и пошёл на мировую. Сергей увеличил скорость и подошёл к штурмовику так, чтобы разглядеть лицо пилота. Расстояние было совсем небольшим, и Сергей хорошо видел, что немец неотступно следит за ним.

Считая первичный контакт установленным, Сергей сдвинул фонарь, высунулся насколько возможно из кабины и сначала ткнул себя большим пальцем в грудь, а потом рукой показал направление на запад. Было заметно, что смотревший на него немец почти совсем повернулся в его сторону, и тогда Сергей жестом изобразил посадку.

Немецкий лётчик закивал головой, заулыбался, приветственно помахал Сергею рукой, и они минут десять летели крыло в крыло, то и дело посматривая друг на друга. Когда же впереди показался аэродром, немец тоже изобразил рукой посадку и больше уже не смотрел на Сергея.

Сергей опасался, что немецкие зенитчики, охранявшие аэродром, обстреляют его, и он, демонстрируя своё намерение садиться, заранее выпустил шасси. Но немецкие пушки молчали, и Сергей, уже ничего не опасаясь, вслед за немцем вышел на глиссаду.

Серая, видимо, бетонированная посадочная полоса просматривалась прекрасно, и Сергей, несколько поотстав от «Ме-110», стал снижаться. Немец, летевший первым, уже сел и начал рулёжку, когда колёса «Яка» тоже коснулись земли и застучали по бетонке.

Закончив пробег, «Як-1» остановился прямо посередине взлётной полосы. Сергей первым делом привычно выключил зажигание, выждал, пока мотор окончательно стих, и, не зная, чем обернётся его отчаянный перелёт, огляделся.

На немецком аэродроме шла обычная полётная суета. Сергей выбрался из своего «Як-1» и, ожидая, что будет дальше, затоптался возле самолёта. Довольно быстро вокруг него образовалось заинтересованно глазеющее кольцо аэродромной обслуги. Минут через десять напряжённого ожидания появился лётчик того самого «Ме-110», вслед за которым он прилетел сюда.

Улыбаясь, немец покровительственно похлопал Сергея по плечу и, пробормотав скороговоркой: «Гут, камрад»[28], – жестом пригласил следовать за ним.

Ещё через десять минут Сергей оказался в закрытой на замок комнате, где, кроме стола и двух стульев, ничего не было. Довольно высоко расположенное окошко, пропускавшее совсем мало света, было затянуто металлической сеткой.

Да, похоже, он просто угодил под арест, но на первых порах ни на что другое рассчитывать не приходилось, и Верников в который раз задумался над тем, что привело его в этот закуток.

Ему, сыну расстрелянного большевиками гвардейского офицера, при новом режиме ничего не светило, и мать, не переставая клясть себя за то, что в своё время не уехала за границу, чтоб хоть как-то устроиться, вышла замуж за «перспективного коммуниста».

Характер у отчима оказался ещё тот, и мать уговорила Сергея переехать жить к тётке, родной сестре отца, что в дальнейшем оказалось весьма полезным. Отчим в конце концов угодил под расстрел, мать как жену «врага народа» арестовали, а живший совершенно отдельно да к тому же под другой фамилией Сергей оказался в стороне.

Больше того, его тётка, работавшая простой учётчицей на военном заводе, погибла от какого-то взрыва, как считалось, при вражеской диверсии, и перед Сергеем, как раз окончившим десятилетку, открылась возможность поступить в лётное училище.

Мысль улететь за кордон у него появилась сразу, как только он начал самостоятельные полёты, но, понимая всю сложность такого поступка, он до поры до времени сдерживался и, только увидев результаты бомбардировки и поняв, что началась война, решился.

В этот момент дверь хлопнула, и в темноватую комнату вошёл высокий худой немец. Разглядев знаки различия старшего офицера, Верников вскочил, а тот, подойдя к столу, представился:

– Полковник Шольц. – И после короткой паузы сказал: – Господин старший лейтенант, я приветствую ваш мужественный поступок.

По-русски он говорил совершенно правильно, но немецкий акцент чувствовался.

– Да, я сознательно перелетел на вашу сторону, – подтвердил Сергей.

– Я знаю, – кивнул полковник. – Лётчики «Ме-110» всё рассказали.

Полковник сел, жестом пригласил Сергея сесть напротив и вполне дружелюбно сказал:

– Как я понимаю, вы решили драться с жидо-большевиками?

– Нет, я просто не желаю их защищать, – твёрдо ответил Сергей.

– Понимаю, – кивнул немец и, внимательно посмотрев на Сергея, спросил: – Вы дворянин?

– Да, – Сергей энергично кивнул.

– Очень хорошо, очень… – немец побарабанил по столу пальцами и поинтересовался: – А скажите, господин лейтенант, имя генерала фон Лампе вам слышать не приходилось?

– Отчего же нет? – Верников улыбнулся. – Мама, вспоминая прошлое, говорила, что он служил вместе с моим отцом в Семёновском полку и часто бывал в нашем доме. Только тогда он был капитаном…

– Прекрасно, прекрасно… – почему-то дважды повторил немец и опять забарабанил по столу пальцами…

Утренний немецкий налёт на дивизионный танковый парк, в общем-то, оказался безрезультатным. Едва заслышав гул летевших где-то недалеко бомбардировщиков, дежурный поднял тревогу и первым делом решил рассредоточить технику, загнав танки в лес под деревья.

Из остававшихся на ночь в парке по крайней мере человек двадцать умели управлять танком, так что через 15 минут вместо бронированной шеренги вдоль выезда разрозненно торчало всего полтора десятка танков, отчего-то не пожелавших завестись с первого раза.

Немецкие бомбардировщики не заставили себя ждать, но бомбовые серии, распахавшие взрывами территорию парка, практически не причинили вреда оставшимся на стоянке машинам, поскольку к осколкам танки не чувствительны, а прямых попаданий не случилось.

И едва самолёты улетели, как в парк на полуторке примчались помпотех и командир второй танковой роты. Убедившись, что потерь практически нет, они довольно переглянулись и помпотех облегчённо вздохнул:

– Ух, а я уж думал тут ни черта не осталось…

– Да уж, – согласился комроты-2 и поинтересовался: – Кто приказал рассредоточиться?

– Я, – ответил дежурный и обеспокоенно спросил: – А как в городке?

– Пока не бомбили, – помпотех нахмурился, – но всё может быть…

В этот момент рёв мотора идущей на предельной скорости машины прервал разговор, и через минуту рядом с командирами затормозила штабная «эмка». Из легковушки выскочил начальник политотдела и ещё на ходу крикнул дежурному:

– Как тут?

– Товарищ полковой комиссар, – дежурный встал по стойке «смирно» и доложил по всей форме: – Перед налётом машины были рассредоточены, и потерь нет.

– Хорошо. – Комиссар по-штатски вытер платком вспотевший лоб и показал на оставшиеся на месте машины. – Это что, подбитые?

– Нет, эти просто не успели вывести, – соврал дежурный.

– Хорошо, – снова сказал комиссар и, спрятав платок, распорядился: – Сейчас начнут прибывать экипажи. Машины проверить и приготовить к маршу. Я в штаб дивизии.

Комиссар неуверенно затоптался у легковушки и тогда дежурный, пользуясь моментом, быстро спросил:

– Товарищ полковой комиссар, как с семьями быть? Эвакуировать бы… А то ведь и городки бомбить могут…

– Что, эвакуация? – комиссар удивлённо посмотрел на командира. – Не паникуйте. Никакой эвакуации.

– Так дети же… – вставил и своё слово помпотех.

– У всех дети, – отрезал начполитотела.

Командиры переглянулись. Они знали, что у полкового комиссара детей нет. А тот, ни на что не обращая внимания, заявил:

– Наш корпус ударит по немцам, мы отбросим их обратно, и никакой эвакуации не потребуется. Могу сообщить вам, из штаба округа получен приказ: «Действовать по-боевому». Вот и действуйте.

Полковой комиссар недовольно сморщился и, садясь в свою «эмку», сердито хлопнул дверцей. Легковушка отъехала, и комроты-2 вслед ей зло хмыкнул:

– Это как это, по-боевому? Выходит, хочешь – наступай, хочешь – отступай, хочешь – обороняйся… Так, что ли? А соседи?

Командиры недоумённо переглянулись.

– Это он, видать, в политическом плане, для красного словца ввернул, – заметил дежурный. – Приказ наверняка конкретен.

– Только мы его пока не получили, – с какой-то странной интонацией сказал помпотех.

– Это ты к чему? – не понял дежурный.

– Так я ж могу полуторкой за деталями на техсклад махнуть. А там флигель, где наши живут, рядом.

Командиры понимающе переглянулись.

– О, давай! – дежурный одобряюще хлопнул помпотеха по плечу.

– И там сам действуй по-боевому, – горько усмехнулся комроты-2 и натянул шлем.

Помпотех быстро подошёл к оставленному в стороне грузовику и не приказал, а по-домашнему сказал стоявшему у машины пожилому старшине-шофёру:

– Митрич, надо по-тихому к семьям смотаться, посмотреть…

– Знамо дело, нужно, – кивнул Митрич и полез в кабину.

До городка, где жили командирские семьи, было вёрст десять. Раскачиваясь на ухабах плохо накатанной лесной дороги, полуторка шла с максимально возможной скоростью в сорок километров, отчего баранка всё время пыталась вырваться из рук Митрича, и он вполголоса матерился.

Примерно на середине пути лес поредел, дорога поднялась на взгорбок, открылась широкая панорама, и, глядя в подслеповатое окошко полуторки, помпотех вдруг попросил:

– Останови-ка, Митрич…

Помпотех вылез из кабины и начал осматриваться. Шофёр, сначала не понявший, в чём дело, тоже выскочил из кабины, первым делом проверил машину, вернулся к кабине и озабоченно спросил:

– Товарищ командир, что случилось?

– Случилось, Митрич… Смотри.

Помпотех показал на хорошо видимый сверху массив леса, где укрывались военные городки, и присвистнул. Над деревьями во многих местах поднимались столбы дыма, а в небе, хорошо различимые даже издали, кружились немецкие самолёты.

– Выходит, везде бомбят, – зло выдохнул Митрич.

Не сговариваясь, старшина и помпотех молча полезли в кабину, и Митрич так погнал полуторку, что лёгкий грузовичок уже не раскачивался, а подпрыгивал на ухабах. Какое-то время шофёр сосредоточенно крутил баранку, а потом глухо сказал:

– Командир, если ваши целы, увозить надо…

– Куда? – растерянно спросил помпотех.

– А прямо на станцию. Если что, поездом сразу уедут, – решительно заявил Митрич.

– Так это ж целых сто километров, – неуверенно возразил помпотех.

– Ну и что? Три часа езды, всего делов.

В этот момент полуторка так подпрыгнула, что Митрич еле удержал руль и замолчал, сосредоточенно следя за дорогой. Ещё минут двадцать бешеной гонки, и они, одолев остаток пути, не снижая скорости, въехали на территорию военного городка.

К их удивлению, всё было цело. Длинный сарай техсклада прятался в глубине двора, а двухэтажный деревянный флигель как ни в чём не бывало стоял на своём месте. Однако тишины во дворе не было, и едва помпотех вылез из остановившейся посреди двора полуторки, как его со всех сторон окружили женщины, начавшие встревоженно выкрикивать: