Ева Чейз Джеймс

– Теперь никто не узнает его, – сказал я и открыл свою дверь. В прихожей стоял Рассел.

– Здравствуйте, мистер Клив, – хмуро сказал он, и я почувствовал, что он произносит эти слова только по обязанности, а не от искреннего желания приветствовать мое появление дома.

– Привет! – Я готов был уже пройти в спальню, но, посмотрев на слугу, остановился. – Что произошло?

– В лонжевой вас ожидает мисс Кэрол, – с упреком проговорил он. Упрек был в его позе, лице и даже в бровях.

– Мисс Кэрол? – уставился я на Рассела. – Что ей нужно? Почему она не на киностудии?

– Не знаю, сэр. Она ожидает уже более получаса.

– Положи это в спальню, – распорядился я, отдавая слуге рюкзак, и прошел в лонжевую комнату.

Кэрол стояла у окна. По-видимому, она слышала, как я открыл дверь, но не обернулась. Я с восхищением посмотрел на ее стройную фигурку в элегантном костюме, в ткани которого удачно сочетались белые и красные тона.

– Привет, – сказал я и закрыл дверь.

Мисс загасила сигарету о край пепельницы, повернулась на мой голос и испытующе посмотрела на меня. Не выдержав взгляда, я опустил глаза.

– Разве ты не работаешь сегодня утром? – Я подошел и остановился рядом с Кэрол.

– Мне необходимо было увидеть тебя.

– Садись, – пригласил я и указал на кушетку.

– Надеюсь, у тебя все в порядке.

Кэрол села, некоторое время молчала, словно не зная, что ответить и с чего вообще начать разговор.

– Пока не знаю, – прозвучало весьма неопределенно.

Она взяла вторую сигарету, вставила ее в мундштук и прикурила. Внезапно я почувствовал растущее во мне раздражение: сейчас мисс Рай начнет читать мне нотацию. Я встал и наклонился к гостье.

– Послушай, Кэрол… – начал я, но она перебила меня.

– Мне не нравится такой тон, Клив. Я знаю: ты опять хочешь уйти от разговора, но нам надо серьезно поговорить с тобой, – резко сказала она.

– Очень сожалею, Кэрол, но сегодня мои нервы на взводе. – Я не хотел ссориться с ней. – Если что-то не так, скажи мне об этом сразу.

– Утром я встретила Мерль Венсингер. Она тревожится за тебя.

– Если мисс Венсингер обсуждает с тобой мои дела, – холодно сказал я, – то она забывает, что я плачу ей за молчание.

– Мерль любит тебя, Клив. А со мной заговорила о тебе потому, что считала нас помолвленными.

Я уселся в противоположном от Кэрол углу кушетки.

– Даже если бы мы были мужем и женой, Мерль не имеет права обсуждать мои дела, – сказал я, охваченный холодной яростью.

– Она не обсуждала твои дела, – спокойно ответила Кэрол. – Она просила уговорить тебя начать работать.

Я закурил и бросил спичку в пустой камин.

– Но я и так работаю, – сказал я. – Если мисс поверенную беспокоят отчисления от моих гонораров, почему она не скажет об этом напрямик?

– Странно, что ты воспринимаешь ее слова подобным образом.

– Да, я воспринимаю их именно так. Ради бога, Кэрол, не говори мне, что автора можно заставить писать. Ты же знаешь, что это не так. Мерль хотела, чтобы я написал какую-то идиотскую статью для журнала, но у меня не было настроения. Именно поэтому мисс Венсингер и сердится.

– Она ни словом не обмолвилась о журнале, но не будем больше говорить о Мерль. Поговорим о Бернштейне, Клив.

– А зачем нам разговаривать о нем?

– Ты же знаешь, что в субботу он приезжал ко мне?

– Да, ты говорила мне.

– Я сделала все, что могла. Я прочитала ему отрывки из твоей пьесы. Я даже уговорила его взять ее с собой и просмотреть.

Я уставился на Кэрол.

– Ты дала ему копию моей пьесы? – спросил я. – Где же ты достала ее?

– Мне удалось раздобыть, – немного нетерпеливо сказала Кэрол, – а где, это не важно. Я так надеялась… – вырвалось у нее. Она безнадежно махнула рукой и добавила: – Если бы ты приехал ко мне, все было бы иначе. Боюсь, что ты пропустил весьма удобный случай, Клив.

– Я этому не верю. Если бы Бернштейн хотел поставить мою пьесу, он бы поставил ее. Но когда человека надо уговаривать купить пьесу, значит, это не то, что ему нужно. Такой человек наобещает все, что угодно, и тут же забудет. Не пытайся убедить меня, что к такому же методу прибег Ингрем и уговаривал Голда купить у него его детище.

– Между твоей пьесой «Остановка во время дождя» и пьесой Ингрема «Земля бесплодна» существует огромная разница, – резко возразила Кэрол. Увидев, что ее слова больно ударили меня и что я не смог этого скрыть, она попыталась смягчить удар, продолжив в ином ключе: – Но его пьесу и твою просто нельзя сравнивать… Я хочу сказать…

– Хорошо, хорошо, – сердито оборвал я. – Мне ни к чему, чтобы в разговоре со мной ты прибегала к ретушевке. Ты хочешь сказать, что моя пьеса недостаточно хороша и что для того, чтобы ее просмотрел Бернштейн, все мы втроем – ты, Джерри Хайамс и я – должны пресмыкаться перед ним и умолять его.

Кэрол нервно закусила губу, но промолчала.

– Нет, так я не намерен продавать свою пьесу. Когда я продам свою «Остановку во время дождя», ее купят потому, что она этого стоит. Я не собираюсь навязывать ее кому-либо, как уличная девка это делает с собой. Пусть Бернштейн идет ко всем чертям.

– Хорошо, Клив, пусть Бернштейн идет ко всем чертям. Но ведь тебе от этого не станет легче, ведь не станет же?

– У меня все в порядке. Неужели ты не можешь отказаться от опеки надо мной? Послушай, Кэрол, когда мне потребуется твоя помощь, я дам тебе знать. Слишком многие интересуются мной. Это выводит меня из себя. – И, чтобы не разобидеть мою гостью вконец, я добавил: – Конечно, я очень благодарен тебе, но пойми, это касается только меня. Мои дела идут прекрасно.

Она снова внимательно посмотрела на меня.

– Да? – удивилась Кэрол. – За два года ты не написал ни одной строчки. Ты живешь своими прошлыми заслугами, Клив. В Голливуде это не пройдет. Тут об авторах и режиссерах судят только по тому, насколько удачны их новая книга или фильм.

– Мой следующий фильм будет просто великолепен, – попытался отшутиться я. – Не нервничай, Кэрол. Ведь мне же сделал предложение Голд. Это должно убедить тебя, что я все еще в цене.

– Перестань паясничать, Клив, – сказала гостья, и лицо ее порозовело от волнения. – Дело не в том, можешь ли ты писать или нет. Вопрос стоит иначе: когда ты возьмешься за работу?

– Пусть эта сторона моей жизни тебя не беспокоит, – сказал я. – Почему ты не поехала на киностудию? Я думал, что ты занята с Ингремом.

– Да, работы у меня много. Но я должна была повидаться с тобой, Клив. О нас все сплетничают. – Кэрол встала и подошла к окну. – Все думают, что мы помолвлены. А мне как поступать? Доказывать обратное?

Именно на этот вопрос у меня не было ни малейшего желания отвечать.

– Что ты хочешь этим сказать… как это – сплетничают?

– Все говорят о субботе и воскресенье. – Кэрол повернулась и посмотрела на меня. – Как ты мог, Клив? Как ты мог пойти на такое? Ты сошел с ума!

«Ну, начинается!..» – подумал я.

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем ты лжешь? Я знаю, с кем ты провел уик-энд. Я думала, что ты давно пришел в себя. Почему ты ведешь себя как мальчишка?

Я уставился на нее.

– Что ты хочешь сказать? Я должен прийти в себя.

Кэрол отошла от окна и снова села на прежнее место на кушетке.

– Каким ты иногда бываешь глупым и упрямым, – устало сказала женщина. В голосе у нее не было ни злобы, ни презрения, а только горечь и сожаление, за которыми, я понимал, скрывалось и страдание. – Ты хочешь, чтобы тебя считали неотразимым, да? Ты желаешь очаровать всех женщин подряд, испытываешь необходимость, чтобы они падали при виде тебя? Почему ты выбрал такую женщину? К чему все это приведет?

Я нетерпеливо схватил сигарету. Закуривая, я выигрывал время, чтобы привести себя в равновесие от охватившей меня злости.

– Как неприятно слышать от тебя подобные вещи, Кэрол, – начал я, все еще с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться и не наговорить ей грубостей, и закончил: – У меня нет настроения продолжать этот разговор. Тебе, наверное, лучше вернуться на киностудию, пока мы не наговорили друг другу таких слов, о которых потом пожалеем.

Несколько минут мисс Рай сидела неподвижно, крепко сжав лежащие на коленях руки. Вся она была нервно напряжена: беседа и ей чего-то стоила. Затем Кэрол глубоко вздохнула, расслабилась, словно сбросила с себя оцепенение.

– Очень жаль, Клив, но я думаю иначе. Неужели ты не можешь прекратить все это? Забыть свое приключение с той женщиной во Фри-Пойнте? Ведь еще не поздно, Клив.

Я уже был сыт по горло разговором, выматывающим мне нервы, и сердит, и мне с трудом удавалось скрывать такое состояние от своей собеседницы.

– Ты нервничаешь без всякой на то причины, – сказал я. – Ради бога, Кэрол, будь разумной.

– Разве ты не провел с той особой субботу и воскресенье? – резко спросила гостья. – Ты уже очаровал ее?

Я вскочил на ноги.

– Послушай, Кэрол, хватит! Лучше уходи. Еще минута – и мы поссоримся.

– Рекс Голд сделал мне предложение, – произнесла тихо мисс Рай.

Слова Кэрол, минуя сознание, попали мне прямо в сердце. Много лет назад меня лягнула лошадь. По моей собственной вине. Меня предупреждали о ее норове, но я думал, что смогу обуздать ее. Когда она внезапно ударила меня, я упал в липкую грязь. Скорчившись от боли, я смотрел на животное, не в силах поверить, что это оно – причина моей ужасной муки. Такую же душераздирающую боль я почувствовал и теперь от убийственной новости.

– Голд? – переспросил я, чтоб только нарушить тягостное молчание.

– Я не должна была сообщать тебе этого, – сказала Кэрол, – потому что такое известие похоже на шантаж, не так ли, Клив? Именно сейчас мне не следовало даже упоминать о подобном событии.

– Я не знал, что Голд… – начал было я, но замолчал, думая про себя: «А почему бы и нет? Кэрол умна, очаровательна. Талантлива. Она могла бы быть прекрасной женой Голду». – И как же ты намерена поступить? – спросил я после долгой паузы.

– Не знаю, – ответила мисс. – Твой уик-энд все спутал, и я действительно теперь не знаю, как мне быть.

– А какое отношение к этому имеет уик-энд? – спросил я. – По-моему, самое главное, любишь ли ты Голда или нет.

– В Голливуде важно лишь то, что поможет сделать карьеру, и ты это отлично знаешь, – сказала Кэрол. – Если бы я была уверена, что мы… ты и я… – Она замолчала, словно собираясь с духом, потом продолжила: – Я не могу решить свое будущее из-за тебя. Понимаешь, я люблю тебя, Клив.

Я ни словом не отозвался на признание Кэрол, только взял ее за руку, которую она поспешно выдернула.

– Не трогай меня. Выслушай терпеливо. Мы знакомы уже два года. Глупо жить прошлым, но я никак не могу забыть тебя таким, каким увидела впервые, когда ты пришел к Роберту Ровену. Мы оба тогда были ничем. Ты произвел впечатление на меня с самой первой минуты. Очень понравилась и твоя пьеса. Я подумала, что человек, написавший такую пьесу, должен быть хорошим, добрым и скромным. Мне импонировал твой испуганный и смущенный вид, который не покидал тебя, пока ты говорил с Ровеном. Ты был простым, милым и совсем не похожим на тех самоуверенных людей, которые обычно посещали моего шефа. Я решила, что тебя ждет блестящее будущее, поэтому и посоветовала переехать из Нью-Йорка в Голливуд. Бывало, до того, конечно, как у тебя появились новые друзья, ты с радостью встречался со мной и с удовольствием посвящал мне свое время. Мы везде бывали вместе, нас объединяли общие интересы и дела. Однажды ты предложил мне выйти за тебя замуж, и я ответила согласием. Но на следующее утро ты уже забыл об этом. Ты даже не позвонил мне в тот день. Я до сих пор не знаю, как ты относишься ко мне. Я знаю только одно: я люблю тебя. Но это не означает, что я стараюсь удержать тебя или, поймав когда-то на сорвавшемся слове, заполучить в мужья. Нет, такой ценой я тебя ни у кого отвоевывать не стану.

Как бы я хотел, чтобы не было этого разговора! Я понимал, что надо срочно принимать какое-то решение, на обдумывание которого времени не оставалось. До субботней ночи я знал, что люблю Кэрол, а теперь я уже не был уверен в этом. Надо заставить ее замолчать и не позволять ей обнажать передо мной свою душу, если я не намерен уступить и не собираюсь жениться на ней. Но если я не пойду на компромисс, между нами все будет кончено. Терять же Кэрол я не хотел. Она была нужна мне. Последние два года, самые лучшие годы моей жизни, были связаны с ней. Она была для меня олицетворением разума и добра. Мне было страшно подумать, как я буду жить без Кэрол.

– Я поверила тебе, когда ты сказал, что любишь меня, – продолжала она. – Может быть, не усомнилась потому, что ты очень многое значил для меня. Ты действительно был очень хорошим, Клив, пока был беден. Некоторых людей успех портит. Ты один из них. Понимаешь, я тревожусь за тебя. С тех пор, как ты начал писать, ты не узнал ничего нового. Ты думаешь, что наделен талантом и этого достаточно. Далеко нет. Даже если человек одарен от природы, он обязан все время работать над собой и совершенствоваться. Чувства успокоенности и удовлетворения должны быть неведомы ему. Темы его произведений должны становиться все более глубокими и сложными. Святая обязанность писателя – сказать какое-то новое слово своим читателям. Слово достаточно значительное, чтобы его стоило выслушать.

– Это целая проповедь. Не хватает только амвона, – нетерпеливо проговорил я. – Но это ясно и без слов. Что ты решила? Ты выйдешь за Голда?

Кэрол закрыла глаза.

– Не знаю. Я не хочу выходить за него. Но если я стану его женой, передо мной откроются большие возможности.

– Ты уверена?

– Голд – натура творческая… у него власть… деньги. Он даст мне право свободного выбора сценариев для постановки фильмов. Можно будет снять великолепные ленты. Может быть, тебе это непонятно, Клив. Я тщеславна не ради себя. Я хочу, чтобы создавались первоклассные фильмы. Я смогу влиять на Голда. Он будет прислушиваться к моему мнению.

– Зачем нам думать о других: о воспитании прекрасного в ком-то. Поговорим лучше о себе. Уж не решила ли ты выйти замуж за Голда только для того, чтобы создавать совместные фильмы, которые бы образовывали людей и приобщали их к культуре?

– Ты считаешь, что это невозможно? Ты против того, чтобы я выходила замуж ради осуществления творческих замыслов?

Я пустил в ход все свое красноречие, чтобы удержать Кэрол от опрометчивого шага, а тем самым спасти для себя, не потерять теперь, когда я еще не знаю, любит ли меня Ева.

– Да, ты не должна выходить замуж за Голда по такой идиотской причине. Я хочу, чтобы ты поняла и меня. Я люблю тебя, Кэрол. Давно люблю, но сейчас я в затруднительном положении. Со мной что-то произошло: я не могу больше писать. Если в ближайшее время ничего не изменится, я окажусь в глубоком нокауте. У меня и раньше бывали такие периоды, но я один и преодолевал их. Если нас будет двое, вряд ли мне станет от этого легче: ведь я не позволю себе переложить груз своих проблем и неурядиц и на твои плечи. По этой причине в моем нынешнем состоянии я не берусь так смело, как тебе, Кэрол, хотелось бы, решать нашу судьбу. Надо подождать. Когда все образуется, мы вернемся к разговору о наших отношениях и к планам о нашем будущем.

Кэрол рассматривала свои изящные, загорелые руки.

– Все это потому, что ты не хочешь работать серьезно. У тебя слишком много свободного времени. – Она замолчала, потом вдруг спросила: – Зачем ты пошел с этой женщиной туда, где тебя могли встретить?

Меня охватила ярость.

– Значит, этот проклятый автор-счастливчик наплел тебе на меня? Да? – крикнул я. – Я так и думал. Он только и делает, что сплетничает и сеет раздоры.

– Джерри Хайамс тоже видел тебя, – устало уточнила Кэрол.

– Ну и что из этого? Хайамсу известно, зачем я встречаюсь с такой женщиной. У нас с ней только деловые отношения, Кэрол. Я не лгу тебе. Я должен написать о ней сценарий. Вот и все.

Кэрол встала.

– Я должна вернуться на студию, – сказала она. – Очень жаль, Клив. Мы ничего не сможем изменить, не так ли?

– Ты не веришь мне? – спросил я, подходя к ней, – этот сценарий меня попросил написать Голд. Как же я смогу написать его, если не буду иметь какого-то контакта с этой женщиной?

Кэрол покачала головой.

– Не знаю, Клив, и мне теперь все равно. Я устала расстраиваться из-за твоих приятельниц. Слишком со многими из них мне приходится делить тебя. У меня нет желания соревноваться с профессионалами. Пока ты не оставишь ту особу, нам лучше не беспокоить друг друга.

– Зачем ты говоришь так, Кэрол? – встревожился я. – Ты хочешь, чтобы я расторг договор? Голд предложил мне 50 тысяч долларов. Я не могу написать сценарий, если перестану видеться с этой профессионалкой. – Мисс Рай отвернулась. Я взял ее за руку. – Поверь же мне, я встречаюсь с ней только для того, чтобы выполнить заказ Голда. Неужели ты не веришь мне?

Кэрол вырвала руку.

– Нет… но все равно помни, ты должен быть осторожен, Клив. Она может причинить тебе боль. Ей не в новинку морочить голову таким, как ты.

Слова Кэрол взбесили меня.

– Хорошо! – крикнул я. – Ты добрая, хорошая девушка. Благодарю тебя за предупреждение! Я буду осторожен. Обещаю, что при каждой встрече с ней я буду вспоминать тебя и твое напутствие и буду очень, очень осторожен!

Кэрол гневно отпарировала:

– Можешь оставить свой дешевый сарказм при себе. Ты сам нарываешься на неприятности, и я очень боюсь, что ты и вправду заработаешь их.

– Тебе бояться нечего! Пока ты испытываешь ко мне жалость, мне опасаться нечего, я спокоен, – сказал я. – Неужели мы должны ссориться из-за таких пустяков? Не лучше ли быть добрыми друзьями и беречь нервы? Если ты решила выйти за Голда, не забудь пригласить меня на свадьбу. Я, конечно, не приду, но ты все же позови меня, потому что для меня это единственная возможность в жизни досадить Голду. Но от его 50 тысяч я не откажусь.

Кэрол с презрением посмотрела на меня, и мне захотелось сделать ей больно.

– Представляешь, какую шикарную свадьбу отгрохает Голд! – усмехнулся я. – Все формальности будут соблюдены. В газетах будет отмечено, что невеста выглядела великолепно. Талантливая Кэрол Рай согласилась стать женой Голда, чтобы нести культуру в массы путем создания идейных кинофильмов! Вот смех-то будет! – Я вынул портсигар и выбрал сигарету. – Значит, ты не хочешь соревноваться с профессиональными проститутками? Я правильно понял тебя, дорогая?

– Надеюсь, она обойдется с тобой, как ты того заслуживаешь. Это пойдет тебе на пользу. Тебе нужна именно такая, как она. Она докажет тебе, Клив, какое ты ничтожество, какой ты низкий и эгоистичный человек. Надеюсь, ей удастся причинить тебе боль. Очень надеюсь.

– Какое счастье, что ты женщина, что ты находишься в моем доме, под моей защитой, потому что только это заставляет меня сдерживаться и…

– И не ударить меня кулаком по лицу?

– Да. Именно так бы я хотел поступить, миленькая!

– Прощай, Клив!

– Ах, как страшно! Кажется, именно это называют «скрытая драма»? Она уходит, занавес закрывается. Ничего вульгарного… Финал-то уж по крайней мере не назовешь вульгарным. Ты великолепно пишешь сценарии и прекрасно изучила сценические эффекты. Сыграй же свою роль и в брачную ночь так же удачно, как ты сыграла ее сейчас, дорогая!

Кэрол подбежала к двери и, не оглянувшись, бросилась вперед. Когда дверь за ней закрылась, мне показалось, что комната опустела. Я подошел к буфету и налил себе виски. Выпив один стакан, я налил еще и тут же проглотил содержимое второго стакана. Затем поставил бутылку в буфет и вышел в коридор. Я почувствовал, что нервы мои сдают, что я пьян и мне хочется плакать. Когда я надел шляпу, по лестнице спустился Рассел. Он мрачно посмотрел на меня, но не сказал ни слова.

– Мисс Кэрол выходит замуж за Рекса Голда, – сообщил я, отчеканивая каждое слово. – Я же знаю, что ты любитель посплетничать, Рассел. Ты, наверное, слышал о мистере Голде, не так ли? Ну так вот, она выходит за него замуж, чтобы писать умные сценарии, ставить идейные фильмы и нести культуру и образование низшим классам. – Я оперся о перила лестницы. – Как ты считаешь, низшие классы хотят быть образованными? Ты думаешь, что правильно она поступила, принеся себя в жертву? Мне кажется, что она делает это зря. Низшим классам наплевать на то, что мисс Рай выходит замуж за Голда только потому, чтобы повысить качество фильмов. Плебеям наплевать на проблему классности продукции Голливуда. Но с женщинами не спорят!

Рассел посмотрел на меня так, словно я ударил его по лицу. Слуга попытался вымолвить что-то, но не смог. Я вышел из комнаты, спустился на лифте вниз и выбрался на улицу. Сев в машину, я сказал себе: «Бедняга, мне жаль тебя!» – и поехал в клуб писателей.

В этот день здесь было удивительно много народу. Я поздоровался со швейцаром и вошел в бар.

– Двойное шотландское виски, – заказал я, садясь за стойку.

– Хорошо, мистер Фарстон, – отозвался бармен и уточнил: – Положить лед?

– Слушай, – процедил я, подавшись вперед, – если бы мне был нужен лед, я сам не забыл бы напомнить тебе о нем. У меня нет желания разговаривать с тобой или с кем-то еще.

– Да, мистер Фарстон, – сказал парень и покраснел.

Я выпил виски до капли и подал стакан бармену.

– Дай еще виски безо льда и без разговоров. Можешь даже не упоминать о погоде.

– Да, мистер Фарстон.

Если мне не удастся продать свой сценарий Голду, я скоро окажусь в таком же положении, как этот парень. Деньги на исходе. Придется браться за любую работу, которую только предложат мне. «Нет, – сказал я себе, – я как-нибудь выкручусь. Или пущу себе пулю в лоб». Да, если дело обернется к худшему, я всегда успею распрощаться с жизнью. Если бы у меня в эту минуту был пистолет, я застрелился бы, не раздумывая. Мое ужасное настроение этому способствовало. Я вложил бы дуло пистолета в рот – и оборвалась бы мгновенно тоненькая нить, связывающая меня с этим миром. Я даже не успел бы почувствовать боли. Было бы забавно размозжить себе голову в баре клуба писателей. Вот было бы разговоров! Для таких, как Ингрем, это явилось бы новой темой для сплетен, он сразу же перестал бы трепаться о том, что встретил меня с Евой в театре, и стал бы распространяться насчет того, как я покончил с собой прямо в баре клуба. Я отпил полстакана виски. «Все дело в том, – сказал я себе, что ты пьян, парень. Тебе жаль себя потому, что от тебя ушла Кэрол. Но у тебя же есть Ева! Да, Кэрол права: я не просто встречаюсь с проституткой, я без нее уже не могу жить. Кэрол – прекрасная девушка. Умница. Красивая и добрая, нежная и откровенная. Все это так, но она выходит за Рекса Голда. А у тебя есть Ева». Я замурлыкал эти слова, как какую-то песенку, но мелодия прозвучала как-то фальшиво. Мелодия не та. Ева не годится Кэрол и в подметки, но все же у меня эта женщина есть. Она не собирается выходить замуж за Голда. Не собирается… Ева замужем за Джеком. Черт возьми! Я хмуро уставился на бар, я забыл про Джека. Всегда мне кто-то мешает. К черту Джека! Ведь он сейчас в Бразилии. Чудное название для песенки. Я сделал знак бармену.

– Как ты считаешь, «Джек в Бразилии» – хорошее название для песни? Правда, оно великолепно?

Парень посмотрел на меня.

– Хорошее, сэр, – согласился он и, взяв со стола стакан, стал протирать его. – Вполне приемлемое для смешной песенки.

– Нет, это название подходит не к смешной, а к грустной и трогательной песне, от которой можно заплакать. Ты не угадал. Я знал, что ты ошибешься. У тебя ведь нет своего мнения, правда?

– Вам это лучше знать, мистер Фарстон. Я плохо разбираюсь в песнях, но…

– Хорошо, хватит… – прервал я, – помолчи. Скажи свое мнение тому, кто считается с ним. А для меня ты не фигура, и я не стану считаться с домыслами бармена. – Я допил виски. – Налей еще.

В это время в бар вошли Питер и Френк Ингрем. Ужасно, что они явились именно теперь, когда я был зол и пьян. Я встал со стула. Питер улыбнулся мне.

– Привет, Клив, – сказал он. – Выпьем по стаканчику? Ты ведь знаком с Френком Ингремом, не так ли?

Я слишком хорошо знал его.

– Конечно, – ответил я и сделал шаг назад, чтобы занять выгодную позицию. – Он – автор голливудских сплетен, не так ли?

Я размахнулся и изо всех сил ударил Ингрема в челюсть. Он упал на спину, послышалось какое-то бульканье, потом я увидел, как Френк зажал пальцами рот, чтобы оттуда не вывалился протез. Может быть, Ингрем – талант, написал же он роман «Земля бесплодна», но гордиться ему было нечем: во рту у него не зубы, а протез. Один ноль в мою пользу: я прожевываю пищу своими собственными зубами. Не интересуясь дальнейшими событиями, я вышел из бара. Медленно прошел коридор и очутился на улице. Уже сидя в машине, я никак не мог подавить непреодолимого желания вернуться назад и снова ударить такую ненавистную мне физиономию. Это искушение было настолько сильным, что я почувствовал боль в глазах, переносице и затылке. Я соображал туго, но понимал, что Мерль Венсингер, Кэрол, нежная Кэрол и теперь Френк Ингрем… а возможно, и Питер Теннет для меня потеряны надолго, а может, и навсегда. Все они теперь ненавидели меня. Я действительно заварил кашу. Если и дальше будет продолжаться в таком же роде, я приобрету репутацию негодяя и скандалиста.

Я быстро проехал на Сансет-стрит. Через несколько дней все мои знакомые перестанут разговаривать со мной. Очевидно, мне придется выйти из членов клуба. «Ну и пусть, – подумалось безразлично. – Самое главное то, что у меня есть Ева». Я снизил скорость, внезапно почувствовав, что должен сейчас же услышать голос той, к которой меня влекло неодолимо. Ничего не поделаешь! Я не властен над собой. Может быть, Питеру или кому-нибудь другому удалось бы убедить меня не бить Ингрема, но никто на свете не смог бы уговорить меня не звонить Еве. Я остановился у аптеки, вышел из машины и направился к телефонной будке. Диск телефона был слишком тугим и трижды срывался, прежде чем удалось набрать номер. Я нервничал, злился, лицо мне заливал пот. К телефону подошла Марта.

– Попросите мисс Марлоу, – сказал я.

– Кто говорит?

Какого черта эта Марта вмешивается? Какое ей дело? Почему Ева сама не подходит к телефону? Если она думает, что мне доставляет удовольствие разговаривать с ее прислугой каждый раз, как я звоню, если воображает, что я испытываю радость, называя свое имя прислуге, которая потом за рюмкой вина будет сплетничать обо мне с молочницей или такими же ничтожествами, как она сама, то Ева глубоко ошибается.

– Говорит человек с Луны! – выпалил я. – Вот кто говорит.

Наступила пауза. Я ждал, что за ответ прозвучит на мою выходку. Марта произнесла словно с неохотой:

– Мне очень жаль, но мисс Марлоу нет дома.

– Нет, она дома! – злобно крикнул я. – В такое время она должна быть дома. Скажите, что я хочу поговорить с ней.

– Кто звонит? Я должна знать, кто просит мисс.

– Слава богу. Мистер Клив… Теперь вы довольны.

– Очень жаль, но мисс Марлоу занята.

– Занята? – тупо повторил я. – Но ведь еще нет и двух часов. Как она может быть занята?

– Сожалею, – без всякого сочувствия прозвучал ответ служанки. – Я передам, что вы звонили.

– Одну минутку, – взмолился я, внезапно почувствовав себя больным и опустошенным. – Вы хотите сказать, что у нее какой-то посетитель?

– Я передам, что вы звонили, – как автомат отчеканила Марти и повесила трубку.

Я же бросил трубку, и она повисла на шнуре. Настроение у меня было отвратительное. Сейчас я вполне мог бы пустить себе пулю в лоб. Если бы у меня был пистолет, я именно так бы и поступил. Застрелился бы прямо здесь, не медля ни минуты. Это самоубийство стало бы сенсацией. Известный писатель покончил с собой, выстрелив себе в голову в телефонной будке. Великолепный заголовок. Но у меня нет пистолета. Плохо мое дело. Если бы я застрелился, Мерль Венсингер решила бы, что я покончил с собой из-за нее. А Кэрол, нежная Кэрол считала бы, что она – причина моего трагического конца. А Френк – известный писатель и сплетник – подумал бы, что я лишил себя жизни из-за случая с ним. И все бы они ошибались. Если бы я размозжил себе голову, единственной виновницей этого была бы Ева. И я готов поспорить на что угодно, что она отнеслась бы к моему самоубийству с полнейшим безразличием, и ей даже в голову бы не пришло, что я застрелился из-за нее. «О'кей, – подумал я. – У меня нет пистолета. Но я могу пойти куда-нибудь и напиться. А это уже выход. Надо напиться вдрызг. Только я со страхом чувствовал, что во всем мире не хватит коньяка, которым я мог бы залить свое горе». Я вышел из автомата на улицу и сел в машину.

«Бедняга! – еще раз сказал я себе. – Мне очень жаль тебя». Эти слова я говорил себе уже утром. Оно было ужасным. И я все еще был пьян. Сидел я в машине, закрыв лицо руками, опершись на руль, и плакал. Вот до чего я дошел. Если бы Ева увидела меня вчера, она стала бы презирать меня. Ее муж никогда бы не поступил так. Джек поехал бы к ней, вышиб бы дверь и вышвырнул из дома того, с кем Ева проводила время. Потом Джек схватил бы свою жену за плечи и стал бы бить ее головой об стену. «Я ненавижу бесхарактерных людей, – говорила Ева в ту первую ночь, когда мы лежали на кровати. – У Джека сильный характер. Он знает, чего он хочет, и ничто не в состоянии заставить его свернуть с намеченного пути». Я тоже знал, чего я хочу, но я не поехал к ней и не бил ее голову об стену. Я сидел, закрыв лицо руками, прислонившись к рулю, и плакал.