Дикарка. Неизвестный маршрут Бушков Александр

Глава первая

Романтика железных дорог

Пейзаж за окном был удручающе однообразным и за полтора часа успел надоесть до крайности – бесконечная тайга, подступавшая вплотную к железнодорожному полотну, а иногда не менее наскучившие пустые поля, обширные поляны, заросшие дикой высокой травой, без малейших следов не то что цивилизации, но и вообще присутствия человека. Поезд шел не так уж быстро, но вагоны все равно порой опасно кренились на стареньких рельсах, жалобно скрипели. Подобно всем остальным пассажирам, Марина внешне не реагировала, но про себя все чаще думала, что крайне обидно вот так глупо погибнуть, слетев под откос вместе с этим музейным экспонатом.

Была в этом путешествии и хорошая сторона – никто не обращал на Марину особого внимания, разве что индивидуумы мужского пола, не потерявшие еще способности к сексуальным контактам. В простеньких джинсах, дешевой темной блузке, с заплетенными в толстую косу волосами и яркими пластмассовыми сережками в ушах, она ничем не отличалась от аборигенов. Как и одетая примерно так же Рита, сидевшая через три ряда от нее. Для пущей подстраховки Марина отдала ей небольшую сумку со всем мало-мальски ценным имуществом, оставив при себе лишь паспорт, немного денег и выкидной нож, отобранный у одного из «вампиров». И они старательно делали вид, будто незнакомы вовсе. Мало ли что...

Пожалуй, она поступила совершенно правильно, взяв билеты в самый дешевый, общий вагон с деревянными скамейками, лет за двадцать отполированными до блеска задницами и спинами небогатых путешественников. Были в этом поезде, совершавшем рейс по территории целых шести совершенно независимых республик, и вполне комфортабельные вагоны с отдельными купе, туалетами и прочими ошеломляющими для здешних мест удобствами. Но, чтобы купить туда билет, требовалось показывать документы. И потом прекрасно известно, что в многолюдстве людям специфических профессий затеряться гораздо проще и надежнее.

К некоторому удивлению Марины, внезапно выяснилось, что мысли Тараса Бородина двигались тем же путем.

Она совершенно неожиданно увидела его на перроне, в одиночестве направлявшегося к соседнему общему вагону. Ошибиться она не могла, это был доподлинный Бородин. Правда, нисколько не похожий на высокопоставленного служащего могучего концерна – небритый, в высоких резиновых сапогах, дешевых джинсах и грубой клетчатой рубашке, с потертым рюкзаком на плече и видавшим виды ружейным чехлом в руке. Он двигался в потоке нагруженных поклажей пассажиров так сноровисто и привычно, что любой из аборигенов мог признать его своим земляком. Самая обычная картина – собравшийся в глухие леса местный охотник. Идеальная имитация.

Остановившись и придержав Риту, Марина подождала, пока Тарас поднимется в свой вагон. И подумала, что принятое по наитию решение, вероятно, оказалось даже более верным, чем ей казалось поначалу. Быть может, он и увлекается охотой, но вряд ли настолько стремится к первобытности, чтобы трястись в самом дешевом вагоне по ветхим рельсам. Компания «Центр» располагает не только множеством автомобилей, но и собственными вертолетами и легкими самолетами. Бородин занимает достаточно высокий пост, мог бы воспользоваться любым транспортом концерна, хоть наземным, хоть воздушным. И тем не менее...

Конечно, еще не факт, что он направляется в Снежинск. Но уже одно то, что он внезапно объявился в поезде, маскируясь под местного, заставляет навострить ушки...

Что до нее, ей просто не оставалось ничего другого, кроме как попробовать осмотреться в Снежинске. Столица была ею выработана, как золотоносный «карман». Марина не видела там больше ни следов, которые имеет смысл отрабатывать, ни людей, которых можно вдумчиво допросить. Разве что Бородина… Но в столице к нему чертовски трудно подобраться. Она оказалась в точке, откуда было только два пути: либо доложить в контору все как есть, либо... А черт его знает! Первый путь не годился, второго, собственно, и не существовало вовсе. Остался лишь Снежинск...

Она старательно притворялась, будто дремлет, откинувшись на высокую жесткую спинку сиденья. Благо, оказалась не одна такая. Многие подремывали, не обращая внимания на шум и гомон: здесь ели, разливали водку, спорили, укачивали детей. Запах стоял неописуемый, и Марина подумала мимолетно, что за двенадцать лет своей жизни в Питере успела отвыкнуть от вони, чей химический состав выражается дюжиной длиннющих и сложных формул, от матерных слов, переплетавших любую фразу, от одинаковых лиц, отмеченных тоскливой неудачливостью, от визгливого хохота, убогого лексикона, с каким обсуждали жалкие темы, казавшиеся этим существам вселенскими проблемами, от тяжелого запаха неухоженных тел, немытых волос и грязных ногтей. От всего остального. Приходилось делать над собой нешуточное усилие, напоминая, что она родилась на том же самом географическом пространстве, и в ее жилах текла та же кровь. Они были другие. Она ушла куда-то, то ли вперед, то ли вверх, а эти остались на месте, тупо пережевывая жвачку туповатых бесед, скудных желаний, примитивных мыслей. Она вдруг ощутила острую, пронизывающую ненависть к этому двуногому стаду. Они даже не надеялись на что-то другое, им было комфортно и здесь...

Сквозь опущенные ресницы Марина посмотрела на сидевшего в углу вагона китайца неопределенного возраста, то ли двадцати, то ли всех шестидесяти лет. И вновь, в который раз, не поняла, в самом деле он снова уколол ее мгновенно-цепким взглядом, или ей почудилось.

Китаец оставался для нее насквозь непонятным. Как он сел в уголок, у окна, так и просидел там полтора часа, словно статуэтка, почти не шевелясь, ни с кем не общаясь, почти, такое впечатление, не дыша. Порой она физически ощущала на себе этот цепкий, мгновенный, тут же уходивший в сторону взгляд, но до сих пор не могла увериться точно. Очень уж чужие были у него глаза – антрацитово-черные, раскосые, узкие, неподдававшиеся пониманию белого человека. Какой-то иной мир, чуть ли не иная планета смотрела на Марину узенькими черными щелями...

Она достала сигареты, которые держала при себе для таких вот случаев. Многие курили прямо в вагоне, прибавляя опостылевшего туземного колорита. Но она вышла в тамбур, щелкнула зажигалкой, умело втянула дым, прислонилась к колыхавшейся стенке, словно бы невзначай, рассеянно глядя сквозь немытое стекло двери в соседний вагон.

Бородин сидел почти посередине вагона, у прохода, ружейный чехол он держал между ног, рюкзак запихнул под сиденье. О чем-то спокойно разговаривал с несомненным аборигеном, пожилым и пьяным, и снова выглядел местным, таким же аборигеном, в жизни не видевшим компьютера, не летавшим на самолете, не покидавшим пределов этого карликового государства. Марина ощутила нечто вроде профессионального уважения: настолько идеальными были и грим, и актерская игра...

В тамбуре, кроме нее, толклись еще двое парней, дымили вовсю, от них остро несло водкой, из кармана у одного торчала откупоренная бутылка. Оценив обстановку, Марина приготовилась в случае чего дать отпор в полном соответствии с незатейливыми туземными традициями – матерщиной и коленом пониже пояса. Но оба курильщика, и на том спасибо, не обращали на нее внимания, таращась в выбитое стекло вагонной двери с таким видом, словно там, в проплывавшей совсем близко чащобе, кувыркались на ветвях голые стриптизерши.

Поезд дернулся, стал ощутимо замедлять ход. Марину легонько приложило о грязную стенку, но она тренированно удержала равновесие. Швырнула под ноги окурок согласно здешним обычаям, чтобы не выбиваться из роли, растерла его подошвой. Посмотрела на Бородина.

– Ты, сучка! – послышалось рядом.

Она неторопливо повернула голову, успев меланхолично подумать: ну вот, началось! Не стоит их в случае чего особенно калечить, до пункта назначения ехать еще не менее часа, к чему привлекать к себе излишнее внимание...

И подобралась, как зверь. Лица обоих уже были скрыты черными капюшонами с дырками для глаз и рта, оба держали в руках пистолеты, но именно в нее целился только один. Собственно, не так уж и целился – просто направил оружие дулом в ее сторону.

Он и рявкнул:

– Пошла в вагон, сучка! Ну, живо!

Марина, изобразив на лице должную степень испуга, проворно юркнула в вагон. Парни за ней не пошли, остались в тамбуре. Положительно, у них не было интереса конкретно к ней... Поезд, скрипя, визжа и раскачиваясь, ехал все медленнее, пока не остановился совсем. Гомон медленно затухал.

И в этот момент Марина услышала где-то впереди, в стороне тепловоза и комфортабельных вагонов, донельзя знакомый звук: длинную, отчетливую, громкую автоматную очередь, выпущенную из какого-то смутно знакомого ей оружия. Надо полагать, редкая, мало распространенная марка, сразу и не определишь...

Она перехватила взгляд Риты, успокоила ее глазами, чуть приподняла ладонь. Была предварительная договоренность – если случится нечто непредвиденное, и им придется разделиться, ничего страшного. Прибудут в Снежинск поодиночке. Главное, установить потом контакт. Даже в такой дыре должно быть нечто, пусть отдаленно похожее на гостиницу и почту, поскольку, если верить справочникам, там отыщутся и телефоны, и парочка туристических контор.

Марина пробежала к своему месту и плюхнулась. Очень вовремя: дверь вагона с лязгом отлетела в сторону, грохнули два выстрела, с потолка посыпался какой-то мусор, и тип в черном капюшоне, водя пистолетом, ожесточенно заорал:

– Всем спокойно! «Народная воля»!

На рукаве у него уже красовалась широкая красная повязка с какой-то разлапистой черной эмблемой, грубо выполненной по трафарету и несведущему глазу казавшейся непонятнее заковыристого китайского иероглифа.

Очень мило, подумала Марина, сидя неподвижно и бросая по сторонам внимательные взгляды. Радикалы. Экстремисты хреновы. Она перед отлетом читала о них в сводках конторы. Что-то давненько не давали о себе знать борцы за непонятную идею. Последний раз рванули бомбу в столице недели две назад...

Через два ряда от нее вдруг взметнулся неброско одетый человек, извернулся, выхватывая пистолет из-под мышки. Но стоявший в дверях отреагировал быстрее, всадил в него три пули, и тот – несомненно, полицейский агент в штатском – шумно свалился в проход под истошные женские визги, тотчас умолкшие после нового выстрела в потолок.

В окно Марина увидела, как по обе стороны вагона пробежали фигуры в камуфляже, в черных капюшонах, с автоматами непривычного вида. Свистопляска, судя по всему, разворачивалась на полную. Послышалась еще одна очередь, гораздо ближе, короткая.

Потом в вагон с двух сторон ворвались автоматчики в потрепанных пятнистых комбинезонах, с неизменными красными повязками. Один дал короткую очередь в потолок – небрежно, привычно, словно поздоровался – и заорал:

– Документы приготовили! Живо! Никому не будет вреда, кроме врагов революции!

И оба стали сновать у скамеек классическим «челноком», как обученные охотничьи собаки. Марине сразу стало ясно, что они действуют без дурацкого формализма, избирательно. У тех, кто выглядел вовсе уж туземно, документов не проверяли вовсе, цепляясь лишь к тем, кто выглядел почище и имел несчастье обладать физиономией с некоторыми проблесками высшей нервной деятельности.

Марина опустила руку к лодыжке, коснулась сквозь джинсы ножа, засунутого за голенище короткого кожаного сапожка. Если прицепятся к Рите и заграбастают их сумку, придется драться. Она в несколько секунд просчитала, как рванет на себя автоматчика, когда он до нее доберется, нанесет коленом ослепляющий удар в лицо. Очередью сразу по второму, уйти влево, прикрыться вон тем толстяком – лучшего щита и не нужно, в нем увязнет ведро пуль – быстренько разобраться с двумя подсадными и, как ни рискованно, прорываться в лес. А как иначе поступить, если под угрозой будут и сообщница, и вещи?

Обошлось. Автоматчик бросил на съежившуюся Риту лишь беглый взгляд, ее соседями не заинтересовался вовсе, прошел мимо. Стало легче на душе, но ненамного – ее собственная участь оставалась под вопросом. Насколько она помнила теоретические установки этих опасных придурков, во врагах они держали весь остальной мир. Быть может, имеет смысл навязать им политологическую дискуссию?

– Документы! – рявкнул возникший над ней автоматчик.

Точнее, автоматчица. Сразу было видно, что это девушка. Что вовсе не позволяло полагаться на мнимую женскую солидарность. Давно известно, что настоящий радикал-террорист не имеет ни пола, ни возраста – неоэтика в чистом виде, доведенная до абсурда и приспособленная к ситуациям, которых ее создатели и защитники вовсе не желали.

Выжидательно улыбаясь, Марина протянула свой паспорт. Неведомо, какое выражение появилось у девушки на лице под черным капюшоном. Она какое-то время рассматривала кусочек пластика с цветной фотографией, потом решительно засунула его в нагрудный карман комбинезона и повела стволом.

– Шагай!

– Послушайте... – осторожно начала Марина.

И едва не получила по зубам. Автоматный приклад остановился совсем близко от ее лица. Обрызгав ее слюной, девушка истошно заорала:

– Пошла отсюда, живо! Ноги прострелить?! На улицу!

Спорить и дискутировать было чрезвычайно опасно. Марина встала, согласно новой команде заложила руки за голову и пошла к выходу, постаравшись не встречаться взглядом с Ритой. Главное, девчонка пока выкрутилась, смотришь, все обойдется.

Спрыгнув со ступенек – кроме нее, никого больше из вагона не выгнали – она задержалась на миг, но тут же последовала новая команда вышедшей следом долбаной амазонки. И Марина присела на корточки рядом с двумя хорошо одетыми людьми, столь же старательно державшими руки за головой.

К их группе от головы поезда гнали еще троих. Среди товарищей по несчастью Бородина не оказалось. Что ж, если у него местные документы, он мог без труда вывернуться, прикинувшись безобидным пролетарием, отправившимся на охоту для прокормления большого семейства.

Где-то в вагоне стрекотнула короткая очередь. Поодаль, на краю поляны, стояли два небольших японских грузовичка и японский потрепанный джип. Марина насчитала четырнадцать вооруженных людей. В вагонах наверняка еще с десяток. У террористов есть все шансы. Неизвестно, когда власти дознаются о случившемся. Даже если сейчас, немедленно, из столицы вылетят военные вертолеты, практически нереально высмотреть с воздуха укрывшихся в тайге людей, а соответствующей аппаратуры у здешних сил правопорядка может и не оказаться. К тому же неизвестно точно, где искать, чащоба необозрима. Одним словом, успеют смыться с заложниками и добычей. Вон, волокут большие сумки, определенно в целях беспощадной борьбы с врагами революции избавили последних от всего мало-мальски ценного...

Подошел широкоплечий тип, тихо спросил что-то у прилежно стоявшей над Мариной девушки. Судя по движению губ, ухмыльнулся, громко спросил:

– А почему вы в таком виде и в общем вагоне? Шпионка?

– Я просто хотела посмотреть экзотику, – сказала Марина, изображая испуг и полнейшую безобидность.

– Экзотику? Будет тебе экзотика, век не забудешь! – зловеще пообещал человек в маске и отошел, громко отдавая какие-то распоряжения своим.

Подогнали еще троих – двух мужчин и одну женщину, очень похоже, иностранцев. Тип в маске распоряжался без всякой суеты, помогая себе уверенными жестами. Впрочем, и без его команд все действовали довольно слаженно, быстро, очевидно, уже имея опыт.

Новоприбывших загнали в кузов одного из грузовичков, а Марину и двух мужчин – во второй. Туда же прыгнуло по несколько человек в камуфляже. Тут же на лицо Марине упала широкая полоса пыльной и грязной материи, кто-то сноровисто завязал под затылком узел, безжалостно захватив пряди волос. Рук связывать не стали. Должно быть, считали, что городской цивилизованный человек ни за что не побежит в дикую тайгу. Вероятно, это казалось справедливым в отношении товарищей Марины по несчастью – очень уж раздавленный был у них вид – но ее саму цивилизация коснулась крайне мало...

Она, сидя в уголке кузова, прилежно восстанавливала в памяти все, что видела перед тем, как ей завязали глаза. В кузове, помимо двух пленников, трое террористов. Та девка, угрожавший ей экзотикой тип и еще один. Все с автоматами. Марина присела на пол. Ага, судя по звукам, мотор заработал, грузовичок сорвался с места, резво помчался куда-то, определенно по неширокой таежной тропинке, слышно, как хлещут по бортам ветки... Никто больше в кузов не садился, значит, врагов так и осталось трое. Документы вроде бы по-прежнему у девки, это нужно учесть...

Рядом кто-то тяжело плюхнулся, сильные пальцы сжали ее щеки, вывернули лицо влево.

– Ну, ты кто такая? Шпионка империалистическая?

– Ну, почему? – спросила Марина со слезой в голосе. – Я совершенно мирный человек... Хотела посмотреть бывшую Россию… Еще до ее распада…

– Дело ясное. Враг революции! – неприязненно оборвал ее человек, тот самый, командир. Может быть, и в самом деле какой-то их главарь. – Ты не переживай, ничего страшного с тобой не будет. Потребуем за тебя выкуп, ваше сраное Северное правительство обязательно заплатит. Поскучаешь у нас пару недель, и все обойдется. А впрочем, мы тебе, такой гладенькой, скучать не дадим... Сиди смирно, дернешься, по башке получишь!

Он возбужденно сопел ей в ухо. Расстегнул блузку, закинул одну руку на шею и принялся мять груди, приговаривая:

– Будет тебе экзотика, посмотришь! Никогда не пробовала с русским патриотом, лежа голой жопой во мху? Обучим...

– Гром! – насмешливо протянула девушка. – Ты что, ее прямо здесь собрался идейно перевоспитывать?

– А почему бы и нет? – без малейшего смущения откликнулся Гром. – Ехать еще долго, и я успею, и Свирепый, и ты, если хочешь. Зачем добру пропадать? Все равно ее в лагере завалят моментально, драть будут, пока не выкупят. Лучше уж первыми попробовать прямо тут, пока чистенькая...

– Тоже верно, – откликнулся второй, видимо, Свирепый. – Давай, помогу с нее штаны стянуть.

– Нет, спасибо, я сам, без помощников...

Он лапал Марину самозабвенно и грубо, она ничего не видела, но по положению тел чувствовала, что этот самый Гром надежно заслонял ее широкой спиной от остальных. Легонько коснулась его кончиками пальцев, помогая себе сориентироваться.

– Ого, – сказал он, хохотнув. – Девочка умная, девочка будет по-хорошему, да? Ну, стягивай штанишки.

Он чуть отодвинулся. Марина еще раз в немыслимом темпе прокрутила перед мысленным взором декорации – откуда слышались голоса тех двоих, в какой именно позе сидит на корточках прильнувший к ней Гром, прикинула ширину и длину кузова, рассчитала, где примерно сидят другие заложники...

Подтянула колени к подбородку, словно для того, чтобы удобнее было стянуть джинсы, взялась левой рукой за пряжку пояса. Правую молниеносным движением запустила под штанину, двумя пальцами извлекла нож, уже нанося точный удар, нажала кнопку, выбрасывая лезвие, согнулась, пряча лицо за туловищем террориста, левой рукой сорвала с глаз повязку...

Время словно остановилось на миг. Лезвие-шило мягко вошло в грудь Грома против сердца, он издал непонятный звук и замер после долгой судороги. Остальные двое так и сидели на своих местах – Свирепый на скамеечке у заднего окошка кабины, девка на полу у заднего борта, их автоматы лежали рядом...

Марина отчаянным рывком швырнула обмякающее тело прямо на Свирепого и взмыла. Оттолкнулась обеими ногами от грязных досок, метнулась к заднему борту, в полете видела, как лицо девки меняется медленно-медленно, как до нее начинает доходить решительное изменение ситуации… Поздно, сучка, поздно!

Марина нанесла удар, сломавший шейные позвонки, отпихнула девку коленом, схватила ее автомат, вскинула, падая на колено, и короткой очередью прямо-таки снесла Свирепому башку. На крышу кабины ляпнулись густые красно-белые брызги. Не теряя времени, Марина запустила пальцы в нагрудный карман комбинезона девушки, выхватила свой паспорт, сунула его в карман джинсов. Все это отняло у нее максимум три-четыре секунды. Грузовичок, замыкавший недлинную колонну, все так же несся по извилистой лесной тропинке. Двое заложников таращились на Марину совершенно ополоумевшими глазами, а трое мертвецов перекатывались, как куклы, когда машину подбрасывало на колдобинах.

Глава вторая

Романтика забытых деревень

В кузове впереди идущего грузовика поднялись двое в камуфляже, вытянули шеи, пытаясь что-то разглядеть за высокой кабиной. Ну, конечно, не могли не слышать выстрелов... И в овальном зеркальце задней стенки кабины появилась встревоженная рожа, уже без черного капюшона.

Марина преспокойно всадила в эту рожу короткую, на три патрона очередь. Брызнули стекла – и это, и лобовое. Грузовичок вильнул, зацепил правыми колесами высокий откос, накренился. И Марина, не дожидаясь аварии, выпрыгнула, грамотно приземлилась на согнутые ноги, упала, перекатилась. Видя, как грузовичок летит кубарем, полоснула очередью по второму, что шел впереди, ради переполоха.

Вскочила и кинулась в тайгу, петляя, пригибаясь, скорее, по профессиональной привычке. Они ни за что не успели бы оценить ситуацию, не говоря уж о том, чтобы стрелять прицельно.

В самом деле, первые выстрелы – длинные, заполошные очереди – раздались, когда она была чуть ли не в километре от тропинки. Лупили наугад для самоутверждения и по врожденной злобе...

Усмехнувшись с нескрываемым превосходством, Марина остановилась и заняла удобную позицию за толстой сосной. Самое глупое – сломя голову удирать от погони, совершенно не контролируя ситуацию, не видя противника. Гораздо разумнее другая тактика: самой сесть в засаду. Если погоня выйдет прямо на Марину, убавить количество охотников, насколько удастся, и отступать, чтобы потом повторить этот прием, пока остаются патроны...

Вот, кстати... Она выщелкнула магазин, все равно время у нее есть, один за другим выбросила на колени патроны, пересчитывая. Набралось аж восемнадцать, и еще один в стволе. Проворно снарядила магазин, вставила. В руках у нее был сущий антиквариат – автомат Калашникова, судя по надписям и дате, выпущенный еще в забытой ныне стране под названием СССР, для Марины столь же загадочной и неизвестной, как Атлантида. Воронение на стволе и деталях затвора давным-давно стерлось, металл матово белел, но оружие выглядело вполне ухоженным. Что ж, при надлежащем уходе такой вот раритет вполне способен прослужить уйму лет и действовать надежно – в чем несколько минут назад убедились незадачливые пленители...

Марина прислушалась. Раздалось еще несколько длинных, глупых очередей, определенно на том же месте. Ну конечно, они не полезут в чащобу, где весьма проблематично отыскать невеликими силами одинокого беглеца, который, как показали недавние события, мало напоминает хрупкое оранжерейное растение. Рациональнее будет на полной скорости убраться в свое неизвестное логово. Сами говорили, что до него еще долго ехать...

Точно. Едва различимый шум моторов быстро затихал, становился этаким комариным жужжанием, все отдаляясь, а потом утих совершенно. Как ни напрягала Марина слух, не слышала идущих по лесу людей. И не видела никого. Лес понемногу возвращался к нормальной жизни. Донеслось птичье щебетание, какой-то зверек высунул из-за ствола мохнатую мордочку, солнечные лучи красиво светили сквозь кроны сосен...

– Романтика, блядь, – тихонько сказала Марина себе под нос. – Усраться можно...

Вокруг стояла безмятежная тишина, пели птицы, шмыгало мелкое зверье, незнакомое по названиям, светило солнце, в воздухе стояли свежие, странные для городского человека запахи дикой природы. Марина начинала подозревать, что точно так все выглядело и во времена ее первобытных предков. Она не чувствовала ни страха, ни растерянности. У нее был в руках автомат с девятнадцатью патронами – сущее богатство, если стрелять одиночными. На ней не осталось ни малейшей царапины, за ней даже никто не гнался. Единственный удручающий факт – она представления не имела, где в данный момент находится, как далеко ее увезли от железной дороги и куда идти.

Но это еще не смерть. На тренировках по выживанию их выбрасывали и не в такие дебри, причем, что характерно, без всяких автоматов и ножей. И тамошние джунгли были гораздо более негостеприимными, и всяких поганых насекомых вкупе с прочими недоброжелательными тварями имелось гораздо больше, и под ногами хлюпало грязное вонючее болото, да вдобавок по пятам шлепали изображающие противника опытные рейнджеры, не склонные делать экзаменуемым ни малейших поблажек. И ничего, справилась...

Марина в два счета сориентировалась по солнцу. Несомненно, машины террористов поехали куда-то на север от железной дороги. Следовательно, двигаться нужно к югу. Все время к югу. «Железка» тянется на тысячи километров вправо и влево – реликт полузабытой эпохи, когда от Польши до Китая простиралась одна-единственная страна, та самая, чье сокращенное название красовалось на старом автомате в ее руках. Промахнуться невозможно – когда-нибудь да упрешься в рельсовый путь. А там уж следует шагать на восток, в сторону Снежинска, до которого гораздо ближе, нежели до столицы. Как ни безлюдны эти места, какие-то деревни в окрестностях все же имеются, она помнила карту. Правда, есть опасения, что народ там и вовсе примитивный по сравнению даже с городскими туземцами, но все же, стоит надеяться, умеет говорить членораздельно, слышал хоть краешком уха, что есть на свете такие вещи, как города, полиция, власть...

Высмотрев подходящее дерево, Марина спрятала автомат в кустарник, подпрыгнула, ухватилась за нижнюю ветку, раскачалась и ловко взметнула туда тело. Полезла выше и выше, вскоре оказалась над зеленым морем хвои, но карабкалась дальше, пока ствол не стал совсем тонким и угрожающе качнулся.

Осмотрелась. Отсюда, с верхушки высоченной сосны, вид открывался на многие километры. Железной дороги она так и не увидела – на юге сплошной стеной поднимались поросшие лесом невысокие округлые горы. Марина смутно помнила из прошлой жизни, что у этих гор есть какое-то особое название, но оно никак не всплывало в памяти. И черт с ним!

Итак, дорога где-то там, за горами. На юг, на север, на запад, на восток, куда ни глянь – сплошной зеленый ковер, синеватые вершины гор, дикое безлюдье. В этой необозримой дикости было что-то, крайне раздражавшее Марину и даже злившее. Она и прежде, до того, как ее мирная жизнь безвозвратно разлетелась вдребезги, почти не бывала в тайге, хотя в родных краях Марины ее хватало. Сугубо городской ребенок. Так что эти девственные, первобытные, изначальные пространства вызывали у нее одно-единственное желание: побыстрее выбраться в места, обладающие самыми минимальными признаками цивилизации – какая-нибудь убогая хижина, пара-другая человеческих существ, одним словом, искусственная среда обитания...

И тут она увидела дымки. На юго-востоке – не менее дюжины. На лесной пожар это не походило нисколько. Дымки тянулись к небу отдельно друг от друга и все время, пока она за ними наблюдала, не расширились и не распространились. Была в них некая регулярность, свойственная той самой искусственной среде, в которую она прямо-таки жаждала попасть. Каждый привязан к определенному месту, тянется в небо, не меняя внешнего вида, объема...

Конечно, это мог оказаться и лагерь террористов. Но дымы все же поднимались в противоположной стороне, в направлении, где пролегала железная дорога. Придется рискнуть...

Она слезла с дерева – вся в смоле и пыли, грязная, как черт. Подобрала автомат, поставила его на предохранитель, повесила на плечо и решительно углубилась в чащобу, взяв направление туда, где видела дымы.

По ее расчетам, до них было километров десять. Примерно так и оказалось. Часа через два пути – ее часы работали даже после всех прыжков, курбетов и пируэтов – она услышала размеренное железное бряканье. Дернув плечом, сбросила в руки автомат, перевела предохранитель на одиночную стрельбу, присела за колючий куст.

Черно-белые невысокие животные бродили меж деревьев, именно от них и исходило бряканье. На шее у каждого висела ржавая металлическая коробочка. Марина не сразу вспомнила, что это коровы. Травоядные млекопитающие. От них каким-то образом получают молоко. При них вроде бы должен ошиваться этот, как его... ага, пастух.

Но, как она ни присматривалась, человек так и не появился. Экзотические коровы бродили совершенно самостоятельно, хватая мордой траву, брякая коробочками. Марину они видели, но не обращали на нее никакого внимания. Рога у них были жуткие, однако держались эти твари мирно. И Марина тоже перестала сосредоточиваться на них и пошла в прежнем направлении. Скоро послышались те самые, долгожданные в данных условиях, техногенные звуки: лязг железа, человеческие голоса, ленивый собачий лай. Стук лошадиных копыт и странный ритмичный грохот, словно сплетенные воедино...

Она увидела источник этих звуков. Невысокая лошаденка тащила грубый деревянный экипаж прямоугольной формы на шатких, скрипучих колесах – чисто деревянных, без покрышек и камер. Экипаж на подобных колесах должно было немилосердно трясти, но управлявший им бородатый человек в какой-то странной одежде явно не испытывал ни малейших неудобств. Он развалился на устилавшем дно экипажа слое сухой травы и мурлыкал нечто, напоминавшее ритмом песенку.

Экипаж проехал мимо и скрылся из виду. Все это ничуть не походило на лагерь экстремистов, но Марина двигалась дальше по-прежнему осторожно.

Скоро она вышла на опушку. Прячась за крайними деревьями, долго наблюдала за невиданным зрелищем. Несомненно, это и была пресловутая деревня. Правда, Марина и в благополучном детстве ни разу не бывала в тогдашних деревнях, так что не могла сравнивать увиденное теперь с прошлым.

На обширном, расчищенном от деревьев пространстве она насчитала не менее двадцати домов – не объединенных в улицы строгим городским порядком, а стоявших довольно далеко друг от друга. Странные строения из потемневших бревен и таких же досок, крыши крыты совсем черными дощечками, а некоторые – охапками желтой сухой травы. Над крышами поднимаются кирпичные невысокие башенки, из которых идет дым... Ах, так это трубы! Она видела похожие в Англии. Точно, дымовые трубы, первобытность какая, романтика, блядь, хоть ложкой ее хлебай...

Вокруг домов – невысокие заборчики из переплетенных прутьев, и там, внутри, что-то растет, очень уж одинаковое, правильными рядами, на одинаковых земляных возвышеньицах, очень низких. Она присмотрелась и в гуще зеленых листьев увидела несомненный огурец. А, так это огород...

Кое-где появлялись люди, мужчины и женщины. Мужчины поголовно бородатые, в просторных длинных рубашках, подпоясанных узкими ремешками, в мешковатых штанах, неглаженых, без «стрелки», как на городских брюках. Кто в сапогах, кто босиком. Женщины – в уродливых платьях одинаково серого цвета, больше похожих на подпоясанные мешки с прорезями для головы и рук. Они либо переходили из одного дома в другой, либо странно манипулировали на огородах с непонятными сельскохозяйственными орудиями. У крайнего дома полуголые дети играли со щенком.

Марина перешла на другое место – метров на триста правее, все так же прячась за деревьями. Не следовало торопиться, нужно сначала осмотреться, как следует...

Еще пару раз изменив дислокацию, она наблюдала за деревней в общей сложности не менее двух часов. И за все это время ни разу не увидела кого-то, хотя бы отдаленно похожего обликом на террориста. Только эти мужчины и женщины с их странными занятиями, визгливые полуголые дети, валявшиеся кое-где свиньи, коровы, пасущаяся лошадь. Ни единой машины. Ни разу не донеслось звука телевизора или радиоприемника. Ни единого провода и электрического фонаря. Пожалуй, тут нет ни телефона, ни доступа в Паутину... Но ведь должно же в деревне быть какое-то начальство! В любой стране во все времена в деревнях имелась власть. Вдруг у руководителя да отыщется мобильник?

В конце концов, Марина решилась. Все наблюдения говорили в пользу миролюбия деревни. Нужно идти…

Будем рассуждать логично, сказала себе Марина. Когда-то здесь была Россия. И даже относительно недавно, всего двенадцать лет назад. Многие должны это время помнить. А значит, здесь умеют говорить по-русски, не мог же язык столь радикально измениться всего за дюжину лет! Значит, можно договориться...

Знать бы только их традиции... Она лихорадочно перебирала в памяти все, что ей когда-то попадалось на глаза в архивах конторы об этих самых деревнях.

Примитивная жизнь. Натуральное хозяйство. Откровенная деградация. Все это – шаблонные фразы, не способные ей помочь в данной конкретной ситуации. Черт побери, насколько она помнила, у крестьян в глухих деревнях всегда есть какие-то обычаи, которые следует соблюдать. Как-то по особенному полагается друг друга приветствовать, что ли… И многое делать именно так, а не иначе, а то к тебе преисполнятся недоброжелательности, откровенной враждебности. У них должны быть какие-то специфические табу, у этой долбаной деревенщины, это в любой работе по этнографии написано... Припомнить бы еще примеры!

Ну, ладно… Обмозгуем. Людоедства у них точно нет – до такого не дошло даже в диких осколках России. Иначе об этом упоминалось бы в архивах. И рабства у них вроде бы нет. Это гораздо южнее, где возле китайской границы обитают какие-то племена узкоглазых и черноволосых, с распадом страны восстановившие свои вовсе уж древние уклады... Не средневековье, в конце концов. Вряд ли у них положено убивать случайно забредшего путника. И о такой гнусной традиции архивы не промолчали бы... Деньги у нее при себе есть, добрых две сотни синих баксов... Вот только будут ли их воспринимать жители деревни, как деньги? Во многих учебниках подчеркивается, что во времена революций, распада, деградации, всеобщего одичания бумажные деньги исчезают из обращения моментально, остаются лишь те, что из драгоценных металлов... Стоп, стоп! В этой стране вообще нет собственных денег, она пользуется исключительно американскими долларами и прочей твердой валютой... Ну, в крайнем случае, можно им предложить часы или расплатиться натурой за то, что какой-нибудь абориген отвезет на своем странном экипаже в более цивилизованные места... Только выбрать помоложе, похожего на человека...

Как бы там ни было, а сидеть за деревом бессмысленно. Пора что-то предпринимать...

Марина спрятала автомат в глубину куста, присыпала его сухой хвоей, проверила, на месте ли нож в сапожке. Вздохнув полной грудью, пригладила волосы, вышла из леса и неторопливо направилась к ближайшему строению.

Первыми ее увидели игравшие со щенком дети. И моментально кинулись в дом, громко плача и что-то крича. Щенок проворно юркнул под дом. Хорошенькое начало, подумала Марина сердито и остановилась у покосившегося забора.

Неторопливо вышла женщина в длинном сером платье и тщательно завязанном платке – самого неопределенного возраста, то ли совсем старуха, то ли не старше Марины. Присмотревшись к ее платью, Марина стала подозревать, что видит ту самую экзотическую ткань, что в учебниках истории именовалась «домотканой материей».

Женщина пялилась на незнакомку как-то странно: не сказать, чтобы враждебно или зло, просто-напросто в тусклых глазах неопределенного цвета стояло густейшее равнодушие, словно Марина была пустым местом.

– Чего надо? – спросила она вяло.

По крайней мере, язык, точно, не изменился, обрадовалась Марина. Уже легче...

– Я отстала от поезда, заблудилась, – произнесла она медленно, внятно, решив не углубляться в криминальные сложности жизни. – Не знаю, где я... Железная дорога далеко?

– Там, – неопределенно махнула женщина.

– Далеко? – терпеливо спросила Марина.

– Далеко.

– Сколько километров?

– Кого?

– Километров.

– А это чего?

– Сколько мне туда идти? – попробовала Марина другую тактику.

– А я что, туда ходила? Говорят, к закату дойдешь...

– Часа два шагать?

– Кого?

Нет, она явно не имела представления не только о километрах, но и о часах...

– Есть тут у вас какое-нибудь начальство? – спросила Марина.

– Есть атаман. Только его сейчас нет. Они все уехали в Южное. Может, и приедут.

– А телефон у вашего атамана есть?

– Кого?

Марина, плюнув мысленно, решила поставить очередной эксперимент: извлекла синюю десятку, поводила перед глазами хозяйки покосившегося дома.

– Знаешь, что это такое?

– Бумага какая-то, – сказала хозяйка без всякого интереса, почесывая бок. – А может, тряпка. Она тоже так мнется...

Шаткая дверь распахнулась, выскочил согнутый старичок с совершенно белыми нестрижеными волосами и неопрятной бородой. Сбежал с крыльца, еще издали крича:

– Вы из города, девушка?

– Совершенно верно, – сказала Марина, приободрившись.

На лице у женщины мелькнула то ли радость, то ли облегчение. Она сказала, тупо улыбаясь:

– Вот ты с ней и поговори, дед. Придурковатая она, видно. Слова бессмысленные лепечет, тряпкой машет...

Повернулась и решительно ушла в дом. Старичок не то что обошел – обежал Марину крутом, восхищенно таращась и загадочно гримасничая.

– Боже ты мой! – воскликнул он с надрывом. – Из города!.. И в джинсах, в натуральных джинсах!

Из глаз у него потекли слезы. Марина подумала спокойно: а ведь этот уродец из кунсткамеры, судя по возрасту, может и помнить кое-что...

– Откуда вы?

– Ну, вообще-то я из Питера, – сказала Марина. – Как бы вам объяснить, где это...

– Не нужно! – живо прервал старик. – Не нужно, что вы! Ах ты, боже мой, Петербург! Нева! Летний сад! – он произносил все эти слова с невероятным умилением, наслаждаясь каждым звуком. – А здесь столько лет ни газет, ни телевизора...

Несмотря на шутовскую одежду, старик показался Марине человеком вполне цивилизованным. Ну да, конечно, он ведь из прошлого, сразу ясно...

– Что же мы стоим? Проходите в дом, проходите! – старичок сорвался с места, вприпрыжку взбежал по трем ступенькам, распахнул дверь. Марина, не колеблясь, поднялась на крыльцо. Навстречу прошла та самая женщина – как мимо пустого места, с совершенно отрешенным лицом.

– Сюда, сюда пройдите! – старичок бежал впереди. – Это моя комната, мой кабинет!

Марина, подняв брови, присмотрелась к «кабинету». Мебель не то что простая – примитивнейшая, сколоченная из кое-как обструганных досок, что кровать, что стол с двумя табуретами. Однако на грубой, приколоченной к стене полке стояли штук двадцать книг, а в углу красовался невероятно древний на вид небольшой телевизор или монитор старинного компьютера.

– Работает? – кивнула она в ту сторону.

– Да что вы... – чуть ли не плача, сказал старик. – Электричества нет уж лет десять. Садитесь, что вы стоите...

– Так, – сказала Марина, осторожно усаживаясь на табурет, казавшийся хоть и неказистым, но прочным. – Значит, и телефона мне у вас не найти?

– Откуда?..

– Даже у атамана?

– Ну, откуда у атамана телефон?.. До ближайшего телефона – километров пятьдесят... А вы кто?

– Я ученый, – сказала Марина.

– И чем занимаетесь? – спросил старик с живейшим любопытством.

– Социологией, если вы понимаете, что это такое, – сказала Марина, не особенно раздумывая.

Разоблачения она в этих условиях не боялась. Старикашка наверняка торчит тут долгие годы, в отрыве от цивилизации, так что можно нести любую галиматью и, не моргнув глазом, уверять, будто это и есть современная социология, будто та социология, в которой, очень может быть, старик когда-то разбирался, здорово изменилась, до полной неузнаваемости...

Но он не лез с коварными вопросами – вытянув шею, полузакрыв глаза, мечтательно тянул:

– Социология... Этнография... Кибернетика... Я ведь еще помню.

– Вы, должно быть, многое помните, – вежливо сказала Марина.

– Ого! Мне семьдесят один... или два... или все же один... Помню лишь, что уже за семьдесят. Я ведь еще помню не только Россию, но даже Советский Союз... Мне сравнялось тогда двадцать один год, и мы защищали Белый Дом...

– Вы что, бывали в Вашингтоне? – удивилась Марина. – Что-то я не помню, чтобы Белый дом пятьдесят лет назад от кого-то приходилось защищать...

– Я имею в виду наш Белый дом... – его морщинистое, крохотное личико исказилось, он ударил себя по голове сухим кулачком. – Ну, зачем?

– Что – зачем? – лениво спросила Марина, блаженно вытянув усталые ноги.

– Зачем мы защищали Белый дом?

– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Вам должно быть виднее. Я вообще не знаю, что это за дом такой, от кого вы его защищали и зачем...

– Вот именно, зачем, зачем? – из глаз у него бежали слезы. – Кто мог знать?.. Мы не думали, что так получится... Хотите молока?

– Пожалуй.

Он убежал куда-то и вскоре вернулся со странным сосудом из обожженной глины и такими же стаканами. Налил их до краев, пододвинул один Марине.

Она поднесла свой к губам, принюхалась с некоторым колебанием. Нет, конечно, старикашка разливал из одного сосуда и уже отпил из своего стакана, так что вряд ли хочет ее отравить. Но на привычное молоко эта густая белая жидкость не походила ничуть, она пахла совершенно иначе, чем-то, вот странно, живым...

– Пейте, пейте! Это молоко!

– Из коровы? – уточнила Марина.