Время – ноль Чернобровкин Александр

Лучшего соседа по комнате, чем Дрон, трудно было найти. Обычно Сергей просыпался в комнате один, Игорь приходил к обеду, и вдвоем шли в пивной бар, где завтракали, обедали и ужинали одновременно. По пути заглядывали в магазин, брали колбасы, хлеба, бутылку водки или пару вина. В баре к пиву покупали пирожков и яиц. Дрон не спеша очищал сваренное вкрутую яйцо, кидал его в рот, следом отправлял половину пирожка и запивал пивом. Делал это механически, словно подкидывал дрова в топку и подливал солярки, чтобы лучше горело. Справившись с пирожками и яйцами, посылал вдогонку солидный шмат колбасы и полбуханки хлеба, разбавленный водкой. Что странно, чем больше он выпивал, тем меньшей казалась его голова, будто водка смывала мясо и мышцы с черепа. Заканчивая трапезу часам к пяти, на обратном пути брали бутылку водки на вечер. Дрон спал часа три, потом залпом выпивал полбутылки водки из алюминиевой кружки и куда-то уходил. Иногда возвращался среди ночи, бесшумно раздевался и спал до обеда. Где он пропадал – на работе или у женщины – Сергей не спрашивал. Деньги у Игоря всегда были, и хотя чаще всего платил не он, когда надо было, Дрон вынимал из кармана скомканные бумажки, небрежно – грязь! – швырял на прилавок одну-две и никогда не брал сдачу. Получалось, Игорь Дрон – истинное детище коммунистического воспитания: плевать ему на материальные блага, подавай духовные. Но вот какие? Книги, музыка, кино, не говоря уже о театре, что сутки напролет он занят разгадыванием какой-то мучительной тайны. В чем смысл жизни, что ли?

А Сергей по вечерам уходил в бар к Паше. В первую встречу после ухода Сергея от Марины друг сидел одиноко перед початой бутылкой вина и, оперевшись подбородком на набалдашник трости, буравил глазами нового кавалера восточной красавицы. Сергею так обрадовался, что позабыл о жертве:

– Сегодня я угощаю: зарплату получил, – предложил Пашка.

– Придержи на худшие времена. Мне тут подвалили дурные деньги, надо спустить побыстрее. – Сергей поманил пальцем официантку.

Бабочкой перепорхнула она от парочки школьников, просаживающих родительские трешки. Сергей не обманул ее ожиданий.

– Коньяка, две. Конфет лоханку. И себе шоколадку.

Официантка радостно похлопала ресницами и пошла в подсобку, где, наверное, сообщила о денежных клиентах уборщице тете Марусе, потому что та прибежала к столику и отполировала его мокрой тряпкой.

– Покушать не хотите? Шашлычка сделаю – под коньячок с пальчиками проглотите! – предложила тетя Маруся.

– Неси, – разрешил Сергей.

Пока дегустировали пятизвездочный, на столике появились сочные горячие шашлыки. Сергей по-купечески расплатился с обеими женщинами и махнул рукой: отвалите, надо будет – позову.

Паша налег на мясо.

– Давно не ел, – объяснил он с набитым ртом. – Мимо шашлычных прохожу – аж голова от запаха кружится. Все собирался с получки отведать, да как-то не получалось.

Умяв порцию, сказал виновато, будто именно он поступил плохо, а не Сергей:

– Марина тебя искала. Плакала...

Сергей молча наклонял стакан из стороны в сторону.

– Я бы такую девчонку на руках носил, – продолжал Пашка, глядя в стол.

– Краями я пошел, нельзя за собой тянуть.

Сообщение это почему-то обрадовало Пашку, даже не попытался скрыть это.

– Проводил я ее до общежития. Всю дорогу о тебе говорила. Жаль, конечно, что... Хотя... Слышь, Серега, а меня не возьмешь?

Сергей не ответил.

– Ну да, – понял Пашка, – только мешать буду.

– Не в этом дело, – возразил Сергей. – Я еще сам не знаю, что к чему, только начал, но заворачивают круто. И если поймают...

– Тюрьмы не боюсь: хуже, чем здесь, не будет! Пусть мало поживу, зато как человек! А там... – Пашка отчаянно махнул рукой.

– Я поговорю, – пообещал Сергей, хотя знал, что Пашку с собой цеплять не будет. Он – это одно дело, а Пашка – другое, еще выкарабкается.

Вернувшись однажды из бара. Сергей застал в пристройке Толика Шишу, сидевшего с Дроном за столом перед двумя бутылками водки: одну уже приговорили, только что принялись за другую.

– В масть подошел, – сказал Толик, наливая Сергею. – Завтра в шесть вечера будь на вашей остановке. Прихвати что-нибудь: клиенты буйные, могут взбрыкнуть.

– Прихвачу, – пообещал Сергей.

Толик быстро выпил свою долю, сказал:

– Ну, ладно, пора, мне, – и ожидающе посмотрел на Дрона.

Игорь будто не замечал его взгляда.

– Ну, бывайте!

Когда он ушел, Дрон сообщил:

– Пика у меня есть, с выкидным лезвием.

– Спасибо, я со своим.

Дрон согласно кивнул головой и исподлобья посмотрел на квартиранта: то ли напутствовал, то ли жалел, то ли прикидывал, не струсит ли.

– На зоне тоже люди... – по-своему благословил Игорь Дрон. – Схожу за самогоном, отметим.

Он принес две трехлитровые бутылки с мутной вонючей жидкостью. Налил полные кружки, предупредил:

– Гнилая артель. Только на себя надейся.

– Почему?

Ответа не услышал. Дрон подул в кружку, будто остужая, жадно выпил и снова налил полную. Самогонка отдавала горелой резиной, но привкус был хлебный, сытный. Сергей пил не спеша. За Дроном все равно не угонишься, а угонишься – сгоришь. Игоря вон тоже хорошо пробирает: вторую бутыль едва начали, а с головы не только мясо и мышцы, но и шкуру, казалось, смыло. Голый череп шевелил нижней челюстью бесшумно, словно самогон был смазкой, которой требовалось все больше и больше. Но вот она кончилась, и Игорь тупо уставился в кружку темными провалами глазниц. Наверное, вспоминает что-то неприятное, потому что рука сдавливала и отпускала алюминиевую кружку, уже и так достаточно помятую.

От пристального взгляда Дрон вздрогнул, выкинул руку вперед и захватил квартиранта за ворот, за шею. Рука сжималась и разжималась, переползая все дальше на шею, пытаясь обхватить ее всю. Сейчас передавит кадык, и уже не крикнешь, не остановишь. Только слов нужных не находилось, таких, чтобы пробились внутрь черепа. Большой палец нажал, как на кнопку, на кадык, медленно вдавливая его, царапая толстым ногтем шкуру.

– Дрон! – в ужасе прохрипел Сергей.

Рука замерла.

– Дрон, ты что?!

Лицо Дрона начало обрастать мясом и мышцами, появилась кожа.

– Ты?! – удивленно произнес он и сразу обмяк и сгорбился. – Пьяный я.

Он тяжело выбрался из-за стола, разулся и захрапел чуть раньше, чем коснулся головой подушки.

Сергей двумя руками, будто совершал намаз, вытер пот с лица, облегченно вздохнул. Дал бог собутыльника – черт бы его побрал!

Солнце еще припекало, поэтому Сергей прохаживался в тени деревьев, рассматривал людей на остановке. Рядом тусовался мужичонка в рваной, гнилой рубашонке. Не этот ли? Для гнилой артели подходит. Нет, уехал на автобусе. Их счастье, а то бы Сергей отказался работать с таким, неловко было бы перед Толиком и Дроном. Время – пятнадцать минут седьмого, если не приедут на следующем автобусе, уйдет в бар к Пашке.

На «Москвич» серого цвета Сергей не обратил внимания, прошел мимо. Из открытого в передней дверце окна спросили насмешливо:

– Ну, что – и дальше гулять будем?!

У окна сидел мужчина лет тридцати пяти, с бычьей шеей и низким, по моде семидесятых годов, бакенбардами. Из-за его плеча выглянул Толик Шиша и мотнул головой, показывая на место на заднем сиденье, рядом с собой.

– Не спеши, чтобы где-то к семи доползли, – сказал обладатель бакенбардов водителю.

За рулем сидел невзрачный мужичок, худой и маленький, с бледным лицом, куцыми бровями и большой лысиной, прикрытой длинными волосинами, старательно зачесанными от левого уха. Водителю можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. На тонком указательном пальце правой руки болтался золотой перстень с малюсенькими бриллиантами, постукивал о руль, оплетенный разноцветной проволокой. Передний щиток был обляпан немецкими переводными картинками, изображающими девиц средней уродливости, а под зеркальцем болталась на капроновом шнурке кукла-шлюшка в прозрачном пеньюаре. Она поворачивалась к Сергею то вздыбленными сиськами и согнутыми коленками, то кобыльим задом и грязными ступнями. Наверное, бегает по ночам на случку к краснокожему, скалившему зубы папуасу, приделанному изнутри к заднему стеклу.

– Тебя Сергей зовут? – спросил сидевший на переднем сиденье и, не дожидаясь ответа, протянул Сергею руку: – Виктор. Спортсмен... Ты будешь Афганец. А это, – он показал на водителя, – Спиря. Шишу ты знаешь, со Старшим со временем познакомишься... На работе называть только по кличкам, на отдыхе – как хочешь?

– А что сегодня будем... работать?

– Ты не объяснил? – спросил Виктор Толика. – Правильно сделал... Налог будем взимать. Подоходный, – ответил он, хохотнув. – Налогоплательщики ждут – не дождутся, подготовились, должно быть. Мы им подготовимся...

– Милиция будет ждать?

Виктор засмеялся, ему подхихикнул водитель и даже Толик улыбнулся.

– Сегодня обойдемся без милиции, сами справимся, – насмешливо ответил Спортсмен. – А если б милиция?.. Полез бы?.. Страшновато, а?

Сергей хотел ответить что-нибудь типа «сам не обделаешься, когда стрелять начнут?», но сдержался. Кого ему бояться? За поясом с правого бока вдавливается в тело пистолет. Шестнадцать патронов хватит на всех. Да и не до этого сейчас: мочевой пузырь болел так, словно терпел с ночи. Сергей закрыл глаза и оказался в вертолете, везущем на боевую операцию: летят давно, уши заложило, гул винтов воспринимается как работа автомобильного движка.

Сергей открыл глаза, посмотрел на соседей по салону. Это не Тимрук, не Зинатуллов и даже не Хализов. Шиша теребит связку ключей. Виктора со страху прохватил словесный понос: болтает без умолку. А Спиря навис над рулем – орел общипанный! – и смотрит вперед так сурово и сосредоточенно, будто не автомобиль ведет со скоростью сорок километров, а ракету в космос выводит.

Остановились на тихой улочке в противоположном конце города.

– Разворачивайся и мотор не глуши, – приказал Виктор Спире и повернулся к Толику и Сергею. – Ну, что – с богом?

Они прошли между одноэтажками к кирпичному домику с большими окнами по обе стороны окованной железом двери, закрытой на винтовой замок, над которой изогнулась бело-красная вывеска «Кооператив „Таврия“. В городе Сергея раньше в таких домах были овощные магазины, называемые в городе „зеленками“. Ирония судьбы?

– Будешь сзади прикрывать, – приказал ему Спортсмен, когда подошли к черному ходу. – Если что – не церемонься.

Открыл дед, бодренький и шебутной, из тех, кто любит прикидываться дурачком. Он придержал дверь, пропуская визитеров, и запер ее на задвижку. Дед не шибко их боялся, даже прятал в уголках губ торжествующую улыбку. Неизвестно откуда к двери выскочил еще один кооператор, помоложе и посолидней, с ломиком в руке. Сергей хотел предупредить Спортсмена и Шишу, но они уверенно открыли дверь с табличкой «Председатель» и зашли в комнату.

Сергей остановился на пороге. Напротив двери за столом в кресле сидел колобок с короткими ручками и блистал золотозубой самодовольной улыбкой. Ручки шаловливо бегали по столу, поправляя папки, стаканчик с ручками и карандашами, перекидной календарь. Слева и справа от председателя присели на углы стола два вышибалы – один с нунчаками, другой со стальной никелированной трубкой, наверное, залитой свинцом. В углу, у сейфа, подпирали стену еще двое, на вид – обычные работяги, но вооруженные молотком и метровым деревянным брусом.

Гости и хозяева смотрели друг на друга, слышно было лишь пощелкивание нунчаков, которыми баловался вышибала, наверное, каратист. Ему и надо всадить пулю в лобешник, если начнется потасовка. Незаметным движением Сергей вынул из-за пояса пистолет, взвел курок. Патрон уже был в стволе.

Кооператорские физиономии скисли. Но испуганно смотрели они не на Сергея, а на Спортсмена, у которого в руке тоже был пистолет. Сергей прижался спиной к косяку, чтобы видеть и тех, кто в комнате, и тех, кто в коридоре.

– Металлолом на стол, – спокойно приказал Спортсмен.

Кооператоры выжидающе посмотрели на каратиста, а председатель схватился за толстую папку, будто надеялся защититься ею от пуль.

– Поживее.

Трубка, нунчаки, молоток и брусок легли на стол.

– Вот там, – Спортсмен указал пистолетом на стену у сейфа, – постройтесь. Мордами к стене... Ну?!

Четверо выполнили приказ.

– А ты сиди, – разрешил Виктор председателю.

Двое в коридоре выронили дрын и ломик и, следуя указанию Сергеева пистолета, прижались к стене. Дед прилип к ней, как штукатурка.

– Монету гони, – сказал Виктор председателю.

Колобок возил по столу папку и то затравленно смотрел на рэкетиров, то ожидающе – на вышибал.

– Шиша, растолку ему. – Спортсмен показал глазами на вышибал.

Никелированная трубка погуляла по четырем бокам – и четыре человека легли у стены. Толик подошел к столу и примерился врезать председателю.

– Не надо, я отдам! – взмолился председатель, прижав к бокам локти и прикрыв голову папкой.

– Я знал, что мы договоримся, – иронично произнес Спортсмен.

Колобок со второй попытки выкатился из кресла, зазвенел ключами у сейфа. Сейф имел два отделения – нижнее, большое, и верхнее, поменьше и с дверцей, – сейф внутри сейфа. Председатель вынул из нижнего черную сумку с длинным ремешком и нарисованными на боку американским и английским флагами, расстегнул змейку, вывалил на стол деньги.

– Тут все. Я пересчитаю, чтобы без ошибки, – скороговоркой бормотал от и тряс круглыми щеками.

– Попозже, – остановил его Шиша. – Внутренний ящик открой.

– Там ничего нет. Все в сумке, как договорились, – председатель умоляюще посмотрел на Спортсмена.

– Сказали – делай, – посоветовал Виктор.

Во внутреннем сейфе лежали печати, какие-то бланки и три пачки денег – две в банковской упаковке и одна перетянута черной резинкой. Толик ссыпал в сумку деньги со стола, добавил к ним пачки из сейфа.

– Мы не договаривались... – взмолился председатель.

– И об этом, – Спортсмен показал на вышибал, – не договаривались. В следующий раз умнее будешь.

Когда шли к машине, Виктор спросил Сергея:

– Почему не сказал, что ствол имеешь?

– Никто не спрашивал.

– Резонно. А где взял?

– Купил-нашел – едва ушел... В песочнице валялся, я и поднял.

– Хорошие детки в ней играются! Он хоть «чистый»?

– Пока да.

Деньги делили в однокомнатной квартире Спортсмена, довольно запущенной, но набитой импортной мебелью. На стенах висели грамоты и фотографии улыбающегося Виктора в спортивной форме с государственным гербом на груди. На серванте стояли кубки, из одного свисала гроздь медалей, золотых и серебряных.

– На стол деньги вываливай, – сказал он Толику.

Спиря мацал каждую пачку желтыми, прокуренными пальцами, прикидывая вес, будто деньги ценятся на килограммы. Пересчитал пачку, перетянутую резинкой.

– Четыреста двести сверху, – немного заикаясь, сообщил он. – По тысяче пятьдесят на брата, как премиальные, Старшой перебьется.

– Лады, – согласился Спортсмен. – Отсчитывай ему пять, а нам по шесть. Две сотни на кабак пустим.

– Я в кабак не пойду, – сказал Спиря и жадно посмотрел на деньги.

– Можешь забрать полсотни, – разрешил Виктор.

Прав Дрон, артель с гнильцой. Впрочем, плевать на неизвестного Старшого, которому непонятно за что отвалили пай. Сергей рассовал деньги по карманам. Сидел смотрел, как остальные распоряжаются своими. Толик поступил так же, только разложил в два кармана поровну. Спортсмен отложил одну пачку, а остальные и долю Старшого кинул в бар в стенке. Туда же положил и пистолет в подмышечной кобуре. Спиря аккуратно завернул деньги в газету, хотел положить сверток в трофейную сумку, но Шиша забрал ее.

– Жадность губит фраеров, – объяснил он. – По пути выкинем.

– Да, подбросишь нас к кабаку и мотай в свою нору, – сказал Виктор Спире и подмигнул Сергею и Толику: – Как насчет девочек?

– Я – пас, – ответил Толик, – Сереге оформи.

– Один момент! – Виктор набрал номер телефона. – Привет, Жанна!.. Да!.. Нет. В кабаке поговорим. Бери Оксану и едьте прямо туда... Все-все-все, там поболтаем! – кинув трубку, предложил: – Тронулись, други?

В зале ресторана Виктор Спортсмен подошел к официантке – толстой крашеной блондинке.

– Привет, лапочка! Ты сегодня – само очарование!

Комплимент, видимо, был дежурный: «лапочка» не прореагировала, устало спросила:

– Вас трое?

– Пятеро.

Официантка убрал с шестиместного столика табличку «Стол заказан».

– Неси по полной программе: у нас сегодня праздник, – сообщил ей Виктор.

– Какой?

– День кооператора! – Он засмеялся собственной шутке и подергал бакенбарды, словно заставлял расти побойчее.

Сергей сидел на удобном стуле, щурился на яркие люстры, на перемигивающиеся огоньки над эстрадой, где худосочная певица мурлыкала песню из репертуара Мирей Матье. Когда карманы полны, в ресторане не так уж и плохо. Правда, и заведение разрядом повыше. Публика делилась на начальствующих и денежных. Первые хорошо себя вели, вторые были роскошно одеты. Красивых женщин, как ни странно, было маловато, видимо, с ними не добьешься ни должности, ни денег, но красавицы и не красавицы были одинаково элегантны и знали себе цену. Породистые кобылки, таких не запряжешь в семейную телегу.

Официантка принесла поднос, уставленный в два этажа тарелками. Стол превратился в выставку деликатесов.

– Икру ставь поближе ко мне. И балычок сюда, – попросил Виктор. – Люблю повеселиться, особенно пожрать! – и подмигнул официантке. – Горячее принесешь, когда девки подкатят... Ну, други, – предложил он, разлив в рюмки армянский коньяк, – выпьем за лося: чтоб е-лося и пи-лося, чтоб хоте-лося и мог-лося!

Отведал Сергей армянский и черную икру. Большой разницу между ними и водкой под колбасу не нашел, но если все говорят, что первое намного лучше, значит, так оно и есть. И значит, новая жизнь лучше всех предыдущих, даже афганской: риска меньше, а вознаграждение качественнее.

– Вот и девочки, – сообщил Виктор.

Через зал, как по плацу, маршировали две длинноногие, крутобедрые, полногрудые, пышноволосые красавицы на разные вкусы – блондинка и брюнетка. На обеих черные туфли на высоком каблуке, черные кожаные мини-юбки, но кофточки разного цвета: у блондинке – бирюзовая, у брюнетки – розовая. Великоватый узкогубый рот и тонкий нос с горбинкой придавал блондинке схожесть с хищной умной птицей, а брюнетка из-за округлости щек и подбородка и больших ореховых глаз казалась мягче, глупее и моложе подруги. Раньше Сергей чурался таких женщин, считал, что они ему не по карману, и убеждал себя, что брезгует.

– Долго вы, девочки! – упрекнул Спортсмен. – Оксана, садись рядом с ним. Это Сергей Афганец.

Одни люди предпочитают в одежде красный цвет, другие – синий: первые лучшим видом защиты считают нападение, вторые не променяют защиту ни на какое нападение. До Афгана Сергею нравились «синие» женщины, теперь – «красные», и был рад, что рядом села брюнетка.

– В Афганистане воевал? – сразу спросила она.

– Пришлось.

– И людей убивал? Прямо так? – Она показала руками, будто душит человека.

– По-разному, – ответил Сергей, улыбнувшись, потому что жест был неподходящим, бытовым каким-то.

Ореховые глаза Оксаны загустели, налились томностью, словно с наслаждением задушила человека. Впрочем, с той же томностью в глазах накинулась на шницель, принесенный официанткой. Ела быстро и быстро тарахтела о вчерашнем происшествии в ресторане. Ее знакомый, сутенер, гонялся с топором за своим коллегой, обещая отрубить кое-что. Подоспела милиция и кое-что осталось целым, к огорчению кровожадного сутенера. Со злости он чуть не убил кого-то другого, промазав, вогнал топор в дерево так, что до сих пор не могут вытянуть. Рассказывала об этом ровно столько, сколько надо было, чтобы наесться, а затем повела Сергея танцевать.

Благодаря высоким каблукам и пышной прическе Оксана казалась сантиметров на пять длиннее, но Сергея это не смущало: если такая женщина с тобой, значит, чего-то стоишь. И еще складывалось впечатление, что партнер ей нужен не для танцев, а как слушатель, точно после долгого, изнурительного поиска нашла, наконец, свободное и вместительное ухо. Хорошо, что не спрашивали ни о чем, и можно было думать о своем. Например, о том, как через несколько часов будет обладать ее красивым упругим телом.

Оксана жила в двухкомнатной квартире в новой девятиэтажке. Первая комната, обклеенная золотисто-зелеными обоями, служила гостиной и явно была перегружена мебелью, коврами и хрусталем. Сергей, сев в кресло и поставив на журнальный столик бутылку коньяка и бутылку шампанского и положив сверток с закусками, организованный официанткой, наблюдал за Оксаной, которая выключила верхний свет и включила торшер с темно-красным абажуром. Комната моментально насосалась красно-розового цвета. Розовый полумрак был стихией Оксаны. Она бесшумно скользила в розовом воздухе, и видны были лишь темно-коричневые волосы, темно-красные губы и черная юбка. И еще был аромат – чужой, восточный, будто вытекший из книжки арабских сказок, которого не перешибал даже запах свежесваренного кофе.

Сергей держал в руке тонкостенную фарфоровую чашечку, отпивал маленькими глотками терпкий напиток, разбавленный коньяком, и старался не пропускать те редкие мгновения, когда Оксана наклонялась к столику и розовый свет выхватывал из полумрака треугольник обнаженного тела в вырезе кофточки. Вырез был глубокий, открывал большие полушария, поддерживаемые снизу бюстгальтером, и казалось, вот-вот женщина наклонится чуть ниже, кофточка провиснет больше – и видны будут крупные темные соски.

Оксана поставила чашечку, пощелкала по фарфору блюдца длинным узким ногтем, похожим на лепесток фиолетового георгина.

– Иди прими ванну, – сказала она, откинулась на спину бурого кресла и будто растворилась в нем.

– Иду, – Сергей нехотя поднялся.

В ванной комнате стены были выложены плиточкой в виде картин: на одной из них обнаженная красавица, возлежавшая на спине тигра, который додумался выбрать для отдыха утес на берегу моря и залюбовался чайками, дельфинами и багряной полоской на волнах, падающей от присевшего на воду солнца; на второй – аж пять подводных див в прозрачных пеньюарах и огромный краб, который так на них выпучился, что глаза напоминали орудийные стволы. Возле умывальника висело с десяток полотенец разного колера и размера, а над ним – овальное зеркало, рамой которому служили две бронзовые русалки, переплетшиеся руками и хвостом. На полочке под зеркалом выстроилось такое количество флакончиков и баночек, что хватило бы на роту вшивых дезертиров. Комната освещалась лампой дневного света настолько, что создавалось впечатление, будто находишься в операционной, и все вокруг, даже стены, пол и потолок, находится под наркозом, а бодрствует лишь вода, текущая из кранов в виде львиных голов.

Заглянула Оксана и протянула вешалку с черным халатом в золотисто-красно-зеленых драконах.

– Наденешь. А свою, всю, оставишь здесь, – громко, чтобы расслышать за шумом воды, приказала она. – Не бойся, ничего не пропадет.

– Мне нечего бояться, – огрызнулся Сергей, потому что неуютно было стоять голым под вроде бы безразличными ореховыми глазами, в уголках которых прыгали бесики.

– И за меня не бойся, – сказала Оксана и, улыбнувшись лукаво, исчезла.

В ванне Сергея разморило, а от вида флакончиков во рту появился гадкий привкус, будто даванул с тоски парочку. В армии доводилось разговляться одеколоном, называлось это «свернуть шею флакушке», удовольствие из малоприятных. Выкупавшись, надел немного великоватый – на любого клиента – халат, подвернул рукава, оставив нарукавным драконами только головы. Наверное, похож в нем на диковинный пузырек японского парфюмерии.

В спальне, обклеенной золотисто-красными обоями и застеленной розовым ковром, царствовала между двумя тумбочками огромная арабская кровать. На тумбочках стояли поднос с коньяком, пепси-колой, рюмками и фужерами и хрустальная ваза с яблоками. Коньяк немного перешиб поганый привкус во рту. Сергей завалился на скользкую простыню, взял из вазы яблоко. В красном свете настенного трехлампового фонаря мякоть блестела розовым соком, а косточки напоминали пулевые раны, которые заполнила подхлынувшая густая кровь. Сергей выковыривал их ногтем, щелчком выстреливал по вазе – стрельба из положения лежа по неподвижной мишени.

Оксана пришла в белом халатике, прикрывающем лишь верхнюю часть трусиков, отчего обтянутый ими лобок выделялся розовым бугорком между темно-коричневыми, загорелыми бедрами. Остановившись у кровати, развязала поясок, повела плечами – и халат опал на ковер. Засунув большие пальцы рук под резинку трусиков, несколько раз хлопнула ею по животу и бедрам, пока сами не поползли к коленям, затем подергала ногами, словно пробовала холодную воду, освобождаясь от последней одежды. Оксана наклонилась и посунулась грудью по кровати, волной накатываясь на Сергея.

Собаки, поднимая рыжую пыль, выбежали плотной стаей из-за дувала, понеслись на Сергея. Впереди летел большеголовый кобель с обрезанными ушами. Стая тявкала тонкими голосами и без перерыва, а он изредка и простуженным басом. Пуля попала ему в грудину. Передние лапы подогнулись, вожак ткнулся мордой в выжженную, бурую землю и заскользили юзом, продолжая гавкать.

Сергей отпрянул от него – и проснулся. Лаяли под балконом, и коричневая штора колыхалась, будто от толчков собачьей брехни. Сергей закурил сигарету, накинул драконистый халат. Балкон был обшит досками, покрашенными в красный цвет, по бокам в ящиках росла герань. У дома на зеленом газоне, задрав морды, захлебывались в лае и рыли землю кривыми лапами десяток малокалиберных шавок, а чуть позади, точно стесняясь этих низкорослых пародий, басил мраморный дог. Он припадал к земле, бросался вперед, грозно рявкал, чуть не обрывал поводок и передавленной глоткой хрипло заканчивал проклятия в чей-то адрес наверху.

– Юрка, прррекрати! – послышалось с соседнего балкона, и шавки зашлись в лае. Дразнил их большой попугай с белым хохолком. Тряся хохолком, будто оттуда падали к клюву слова, попугай несколько раз клюнул прутья клетки, а потом проскрипел: – Пррекрррати!

Сзади Сергея обняли за пояс, на живот легли пальцы с зелеными, как у утопленницы, ногтями.

– Бросай сигарет, пора завтракать, – прошептала Оксана, потеревшись носом о его шею.

Сергей побрился – Оксана приготовила бритву на полочке под зеркалом, – умылся. Завтракали в гостиной принесенными из ресторана, горячей яичницей и кофе со сгущенным молоком. Оксана есть молча не умела, поэтому сообщила:

– Твою одежду я постирала. Все, что было в карманах, лежит в тумбочке, в верхнем ящике. И сверток там... Тебе надо одеться поинтереснее. Я сейчас пойду на сеанс – натурщицей работаю, чтоб не приставали, что тунеядка, платят – тьфу! Но все считают, что много, и не задают глупых вопросов, – а потом съезжу к одному фарцовщику. Цены у него, конечно, еще те – вот у кого жизнь! – зато выбор большой. Да и не в магазине же покупать! Я возьму тысячи две на всякий случай, вдруг еще что-нибудь толковое будет – ты не против? Ну и хорошо... Ты пока видеомагнитофон посмотри. Кассеты в ящике под ним: сверху – порнушка, снизу – хорошие: мелодрамы и боевики. Никому не открывай, будут звонить, скажи, что вернусь к двум. Нет, обедать будем в ресторане, значит, в четыре-пять. А лучше скажи, я сама позвоню, ведь надо будет на базар заскочить, прикупить фруктов, мяса. Обычно я в ресторане ем, но и сама люблю готовить. Тебе что больше всего нравится?.. Напрасно! Для меня еда – это все! Если бы не фигура... – вздохнула она, дальше уплетая за обе щеки. – Да, а какие у тебя размеры? Нет, лучше сама обмеряю. Вы, мужчины, ничего о себе не знаете...

Обмерянный клеенчатым метром, Сергей был оставлен в покое перед видеомагнитофоном. Смотрел все подряд, наверстывая упущенное. Гостиная при дневном свете оказалась обычной мещанской мышеловкой, напичканной барахлом. Внесет и Сергей вклад в ее украшение. Плевать, денег не жалко.

Объяснил это и Оксане, когда вернулась с полной сумкой мужской одежды и осторожно продемонстрировала две пары колгот, сообщив, что обошлись по сотне каждая, и не уточнив, чьи именно сотни.

– Покупай, что хочешь. Только предупреди, когда деньги будут заканчиваться.

– Ну, этого надолго хватит! – Она поцеловала его в щеку и втерла рукой липкий помадный след.

Сергею купила джинсовый костюм, три рубашки, туфли, не забыла о носках, купальных плавках и одеколоне – и все, естественно, заграничное. Одежда была подобрана со вкусом, сидела на Сергее как родная. В зеркале перед ним предстал совсем другой человек – эдакий козырный полумальчик, каких всегда презирал. Морда только пожестче. Ничего, не перепутают, за своего уж точно не примут.

– Тебе идет, – оглядев его со всех сторон, сказала Оксана.