Последнему – кость Чернобровкин Александр

– Эй, закурить есть?

– Есть.

– Иди сюда, – пригласил-приказал Жук.

В облепленной афишами комнате стрекотала киноустановка. За узким столом сидели Коська и Петька Базулевич, молчаливый неповоротливый тугодум, будто собранный из геометрических фигур – параллелепипедов, цилиндров, пирамид – и ужасно волосатый, отчего напоминал обомшелый бульдозер. Даже воняло от него не сивухой, а соляркой: работал, как и Жук, водителем в леспромхозе. В центре стола выстроились бутылки с самогоном – три полные, заткнутые пробками из свернутых газет, а четвертая почти пустая. Рядом с бутылками лежал хлеб, сало и пирожки с поминок.

– Садись, – Вовка указал на кушетку рядом с собой, – давай, что там у тебя.

Лешка положил на стол пачку «Примы». Вовка Жук закурил, навесил над бутылками плотное облако дыма. Пыхтел так заразительно, что к пачке потянулись и остальные.

– Дай еще стакан, – приказал Жук Коське. Разлив на четверых остатки из первой и вторую бутылку, предложил: – Ну, глотнем по капельке, по капельке, чем поят лошадей. Выпив, промокнул рот тыльной стороной волосатой ладони, процедил: – Х-хо-р-рош! Интересно, где она дрожжи достает?

– Олька, старшая ее, в райцентре на хлебозаводе работает, – ответил Коська, который почти не выбирался из будки, но знал всё обо всех.

Жук проследил, как Лешка справился с самогонкой, поощрительно хлопнул по плечу: – Достойная смена растет!.. В школе, учишься? Какой класс?

– Восьмой, но должен в девятом, на год позже пошел.

– Молодец, аттестат зрелости получишь по заслугам! – хохотнул Жук.

– Новенькая, Юлька, тебя учит? – спросил Коська. Дождавшись ответа, скривил по-обезьяньи мордочку, многозначительно бросил: – Что я вам сейчас расскажу!.. – Он несколько раз затянулся, интригуя слушателей, медленно выпустил дым, сплюнул с губ прилипшую табачину. – Кручу вчера семичасовой. Заходит Игорь Мухомор и ихняя, – кивнул на Лешку, – поддатые оба, с бутылкой. Сели, выпили, тары-бары. У меня тоже бутылка была, начали ее. Смотрю, Юлька поплыла, головой, как курица, клюет. Я еще подлил – потухла. Положили ее на кушетку, говорю Мухомору: «Действуй!», а сам побежал обилечивать. Возвращаюсь, смотрю, Игорь сидит сопли жует. Ну, я фильм быстренько запустил. Мухомора – к черту. Она ручонками подергала, побрыкалась-куда там, поздно уже!.. Потом говорю Мухомору: мол, давай. Вошкался он на ней, вошкался, вдруг слышу, засопел. Ну, я…

Лешка попал в подбородок, отчего Коськины челюсти лязгнули, как траки вездехода. Киномеханик, чуть не утянув за собой стол, грохнулся вместе со стулом на пол. В следующее мгновение Алексей прыжком перелетел с кушетки в угол, вжался плечами в стены и поднял кулаки, готовый драться до последнего.

– Сиди! – остановил Вовка Жук выламывающегося из-за стола Базулевича. – И ты сядь! – прикрикнул на Лешку.

– Ах, ты, падла! Да я тебя… за что же он так, а?! – поглядывая на Жука ожидающим помощи взглядом, орал Коська. – Я тебе, щенок!..

– Хавальник закрой, – сказал ему Жук. – Получил – и ладно: меньше языком будешь ляпать. – Волосатая лапа сдавила бутылку, оставив на свободе только горлышко, наклонила его в стакан Коськи. – Меньше слов, больше жизни – пей!

Коська долго мял подбородок, проверяя, цела ли кость, порывался что-то сказать, злобно косил заячьи глаза на Лешку, а потом молча выпил. Пока собутыльники тянули из стаканов дымчатую жидкость, успел переварить обиду, затараторил по-новой, однако о женщинах как бы забыл, а если ненароком касался, то запинался на полуслове, ловил пугливым взглядом Лешкины кулаки и продолжал дальше.

А Лешка неожиданно для себя быстро захмелел. Он посматривал на соседа по кушетке, на широкую короткопалую руку, покрытую темными волосами и шрамами, на плечо, так распирающее пиджак, что швы расползались, на толстую бурую шею, на прижатое к голове ухо, на низкие бакенбарды и усы подковкой, на массивный подбородок, словно разрубленный посередине. Да, Вовка Жук – мужик что надо! Сила! Петька Базулевич, вон, здоровее на вид, а слушается Вовку, боится. И Коська хороший парень, болтливый, но хороший. А учительница – дрянь! – чего о ней вспоминать?! Вот Жук…

– Прикуривай, Вов… Черт, спички падают… Нет, Вов, Коську больше не буду бить. Но если ты скажешь…

– Приходи в гараж, шофера из тебя сделаю, – обещал Жук. – Aссом будешь!

– …В кино можешь бесплатно ходить, – лез целоваться Коська, – мы ведь теперь кореша – и всё!

И ныряли со стола бутылки, и вязли в клубах дыма слова, и горечь от курева капала в стаканы. Прочь стакан! Вовка – друг!

Лешка долго не расставался с ним. Они куда-то шли, падали в подмерзшую, твердую грязь, подпирали заборы, прикуривая влажную сигарету, одну на двоих, которая все время тухла. Лешка не хотел ночевать у Жука, а тот настаивал. И все-таки отпустил домой, подарив перчатки.

– Бери, у меня еще есть… Кому сказал!.. Все равно возьмешь, в карман засуну. И смотри мне!.. Ты мне друг или портянка?!

– Да, – мычал Алексей. – Вовчик, если кто, если кого…

Потом он шел один, часто втыкался руками в грязь, с трудом поднимался, чтобы снова упасть. Со слезами на глазах он докаывал темноте, что за друга – всех! А шлепнувшись, плакал, точно выполнил обещание.

Под руками хрустнул ледок, пальцы обожгло водой. Лешка зачерпнул ее двумя руками. Льдинки резали щеки, грязь затекала в рот. Отплевавшись, он размазал пригоршню жижи по лицу, чтобы остудить жар. Немного просветлевшим взглядом посмотрел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Ага, вон дом учительницы. Зачем-то он был нужен. Ах, да!

Алексей завозил руками по шершавым складкам земли. Не то – слишком маленький, опять не то… вот! А вон и окно. Над занавеской виден был потолок с овалом света, падающим от ночника. Не спит? Очень хорошо! Лешка вцепился левой рукой в забор, а правой размахнулся.

По окну звонко разбежались трещины от центра к краям, посыпались осколки. Это за Мухомора! Еще бросок – разлетелось второе окно. А это за всё – за всё!

Свет в комнате погас. Надо бежать, а то увидит. Нет, Лешка не трус. Пусть только кто-нибудь попробует. Пусть только… Больно: земля твердая и холодная. Пора идти домой. Домой…

Глава шестая

«БЛЯДЬ» – полуметровыми печатными буквами было написано на доске. Юлия Сергеевна словно ударилась о притолоку и три метра до стола прошла, склонив голову. Руки учительницы мяли журнал, спина согнулась, заострила лопатками, подбородок подрагивал.

– Кто написал?

Класс тихо и тревожно дышал, ни скрипа, ни смешка.

– Что ж, если автор боится признаться… Дежурный, вытри доску.

И только вдох и выдох, вдох и выдох.

– Неужели в классе одни трусы?

– Это я написал. – Порфиров поднялся.

– На большее ты не способен. Вон из класса, – спокойно произнесла учительница.

Алексей с наигранной ленцой выбрался из-за парты. До стола пять шагов. Поднимет она голову или нет? Ну!.. А нос у нее некрасивый – будто сдавленный в переносице пальцами. Голова Юлия Сергеевны поползла вверх. И глаза некрасивые – узкие и злые.

Алексей скривил губы в презрительной улыбке и тихо, но внятно, швырнул как заклятие в расширенные женские зрачки:

– Блядь!

Сдерживая смех, снял с вешалки фуфайку, буцнул ногой дверь. Все – рассчитался!

Дверь еще раз хлопнула, послышался стук каблучков в направлении директорского кабинета. Значит, выгонят из школы. Ну и черт с ними! Пусть далее сегодня выгоняют. Лешка развернулся и пошел в туалет. Возле двери на мгновение задержался. Здесь была его последняя драка в школе – драка, сделавшая его некоронованным королем этого двухэтажного здания. Он сел на подоконник, закурил. Пламя повернутой вверх спички немного не добралось до пальцев, сникло. Черно-белый, загнутый стерженек полетел в унитаз.

Лешка знал, что рано или поздно эта драка должна была состояться. После его победы над братьями Тюхниными старшеклассники перестали цепляться к Порфирову и посматривали настороженно, а он прикидывал силенки каждого из них, понимая, что завис в неопределенном положении: неясно было, какое место он занимает в табели о силе среди учеников. Тут еще начал позволять себе больше, чем раньше, во что-то это должно было вылиться рано или поздно.

Вылилось хорошо для Порфирова и по самому короткому варианту. Он тогда потянулся к ручке, но дверь распахнулась от удара ногой изнутри и больно стукнула Лешку по пальцам. Даже не успев сообразить, кто перед ним, врезал на вспышке ярости. Десятиклассник Федька Крикунов, первый силач школы, прилип от удара к стене. Лешка испуганно замер. А-а, терять уже нечего! С левой, с правой – и Крикунов осел на корточки и закрыл голову руками.

– Хватит!

Порфиров тоже решил, что хватит, и зашел в туалет, где в проходе испуганно расступилась малышня.

Теперь он привык к шараханию учеников, когда шел по коридору. Сначала это тешило, потом вызывало презрение: трусы! Иногда презрение выплескивалось в непосильный толчок в грудь или щелчок в лоб зазевавшемуся. И жертвы молча сносили.

Открылась дверь в туалет. Алексей по привычке дернулся спрятать сигарету в ладонь, но сдержался.

– Пошли со мной! – рявкнул Мухомор.

Почему бы не сходить? Порфиров ввалился вслед за преподавателем в узкий кабинет при спортзале. Алексею приходилось бывать здесь раньше. Игорь Андреевич часто приглашал сюда самых резвых учеников для «воспитательной работы». «Воспитывал» со знанием дела – без синяков. Вот и сейчас он выдвинул ящик стола, вынул оттуда кожаные перчатки. Медленно, подергав каждым пальцем, надел одну.

Лешка достал из кармана Вовкин подарок и, так же подергав пальцами, натянул перчатку.

– Ты чего?! – Мухоморская рука в перчатке замерла у длинного носа, будто защищая его от Лешки.

– А ты?

Красные пятна покрыли лицо и шею учителя.

– Твои выходки надоели всем! – Игорь Андреевич стянул перчатку, швырнул в стол. – Как ты посмел оскорбить учительницу?!

– А ты?

– Вон отсюда! Из школы вылетишь!

– Ну и ладно.

– Я с тобой поговорю в другом месте!

– Поговорим, – согласился Лешка. – Я тебе, Мухоморище, с огромным удовольствием наквашу харю! – Он неторопливо вышел.

– Ты!..Ты!.. – слышалось сзади.

Он шел по гулкому спортзалу и ждал нападения. Не дождался и, выходя из спортзала, громко захохотал: все, даже учителя, боятся его!

Алексей бродил по центральной улице, всматриваясь в проезжающие автомобили. Темно-красный КамАЗ с желтым пятном грузовика у левой фары не повстречался ему. Чтобы без толку не маячить, пошел в клуб. Коська копался в разобранной киноустановке. От нее воняло горелыми проводами, а от него – немытым телом и бражкой. Физиономия у Коськи была такая же помятая, как одежда на нем, а одежду будто корова пожевала.

– Деньги есть? – без надежды спросил киномеханик подрагивающим голосом.

Алексей достал из кармана пятерку, стянутую у отца в последнюю получку.

– Ну, Леха, ну!.. – Коська схватил деньги. – Спас, братуха! – и загрохотал по лестнице, крикнув снизу: – Посиди там!

Две большие бутылки вина сдружили их окончательно. Коська поддержал Лешкино решение бросить школу и предложил устраиваться учеником к нему. И сразу дал практический урок – заставил помогать в ремонте киноустановки. Коська давал указания, брызгая слюной, а Лешка долбил отверткой, пока не сломал еще что-то. Тогда Коська махнул на аппарат рукой.

– Огнем пусть горит, ящик чертов! Не установка, а сенокосилка, все ленты порвала! – Он смачно зевнул. – Ой, спать хочу!.. Покемарим, Леха?

Лешку тоже разморило то ли от вина, то ли от встряски в школе.

– Давай, – согласился он.

Они завалились на кушетку и заснули в обнимку, как братья. Разбудила их завклубом. Она стояла в дверях на фоне вечернего неба и из маленького ротика, краснеющего на ухоженном лице, вылетали совсем неухоженные слова:

– Коська, мать твою!.. Ты кино думаешь крутить?!.. Отсыпаешься, боров… а там народ ждет!..

Коська долго мотал головой и тер глаза, будто хотел навести резкость, чтобы лучше рассмотреть, кто перед ним стоит и лается. Вроде бы сумел и начал утвердительно кивать головой, отмечая кивком конец фраз, а при матах еще и правое ухо выставлял, наверное, чтобы оценить ругательство по достоинству. Когда завклуба на секунду замолкла, захлебнувшись трехэтажным прилагательным к слову «мать», Коська с дурным смехом ляпнул:

– Кина не будет: кинщик заболел! Ха-ха!..

– Как не будет?! Ах, ты!.. – Наругавшись досыта, объявила: – Всё, Коська, надоел ты мне! Пиши заявление – и катись к!..

Она хлопнула дверью и по железной лестнице покатились звуки спотыкающихся шагов.

– Выгонит, – посочувствовал Лешка.

– Не-а, – Коська лениво потянулся. – Она меня каждый месяц выгоняет. А кто кино будет крутить?.. То-то! – многозначительно помахал он указательным пальцем. – Ладно, ты иди, а я еще чуток харю подавлю, – бухнулся он на кушетку.

Домой Лешка пошел голодный и злой. Не успел разуться и снять фуфайку, как нарвался на ругань матери.

– Что, допросился, скотина, из школы выгоняют?! Так тебе и надо! Живи дурак дураком!.. Что киваешь?! Я кому говорю?!

– Да иди ты! – огрызнулся Лешка, заходя на кухню.

– Ах ты, паскуда! – Мать ударила его мокрым полотенцем.

– Ну?! – оттолкнул ее Лешка.

Мать удивленно, по-рыбьи, захлопала губами и визгливым, скрипучим, точно несмазанным голосом крикнула отца.

Он зашел в кухню, вопросительно глянул на жену.

– Меня бьет! На родную мать руку поднял!

Отец без слов ударил.

В Лешкиных глазах так сверкнуло, будто в темноте с разлету налетел на столб. И сразу шибануло в голову бешенство. Он не соображал, что делает, когда почувствовал, как его кулак ткнулся во что-то твердое. Оказалось, в отцову скулу. А дальше все завертелось, словно катился с высокой горы. Запомнил только соленый привкус во рту, сладкий запах пота, своего и батиного, звон бьющейся посуды, упавшей с перевернутого стола, испуганные глаза матери и трясущееся, точно в ознобе, тельце Верки, которую чуть не сбил, когда выбегал из дома.

Очухался в лесу. Прислонившись лбом к холодному дереву, отдышался и прислушался. Погони не было. Лешка тяжело осел на твердую, чуть припорошенную снегом землю. В голове гудело протяжно и надрывно, как вентилятор в леспромхозовском гараже, стоило наклонить ее, как к горлу подскакивала тошнота. Левый глаз казался чужим, с трудом удалось разлепить ресницы. Деревья сразу расплылись, превратились в темную, мутную стену. Придется смотреть одним правым. Ничего, места знакомые, не заблудится, уж дорогу к Вовке Жуку как-нибудь найдет.

Смерзшаяся, комковатая земля вдавливалась в босые ноги, больно била по пальцам, когда спотыкался. Алексей обхватил плечи руками, чтобы унять дрожь, но согреться не удалось. У Светкиного дома за сараем стоял стог сена. Забор скрипнул под Лешкиной тяжестью, спружинил после прыжка. Во дворе несколько раз гавкнул Полкан. Сено стало душистым, пьянило летими запахами. Лешка забрался поглубже, расслабился. Из левого глаза все время текло: то ли кровь, то ли слезы.

Всё, домой Лешка больше не вернется, будет жить у Вовки. Работать устроится в леспромхозовский гараж, а нет – уедет в райцентр. Ванька Тюхнин говорил, что в общаге место найдется, и жить можно, сколько хочешь.

Хлопнула садовая калитка, послышались шаги. Возле стога что-то поставили на землю, наверное, корзину. Рядом с Лешкиной головой выхватили охапку, и в просвет между травинками он скорее угадал, чем разглядел Светку.

– Свет, – тихо позвал он.

Смирнова вскрикнула и выронила сено.

– Не бойся, это я, Лешка.

– Ты чего там сидишь? – справившись с испугом, спросила она.

– С батей подрался… Ты это, принеси сапоги старые или калоши, а то босиком холодно идти. Я потом верну.

– А куда пойдешь?

– Не твое дело. Найду куда. Ты сапоги неси.

– Сейчас. – Она бесшумно растворилась в темноте.

Вернулась не одна.

– Вылазь, Леша, – позвала Светкина бабка, – вылазь, не бойся… Пошли в дом.

На кухне она долго осматривала его голову, аяякала и тяжело вздыхала, затем набрала в миску теплой воды из выварки, стоявшей на печке, заставила умыться и вымыть ноги.

– Смалютился, дурак старый, нашел кого бить! – Она смазала чем-то пахучим и липким опухоль вокруг Лешкиного глаза. – Чуть 6ез глаза сына не оставил!.. Ну, иди ложись.

– Не могу, мне надо…

– Никуда тебе не надо, – перебила бабка, – ложись в постель. Или кривым хочешь остаться?!.. Не бойся, родителей твоих и на порог не пущу!

Алексей проспал всю ночь и, с перерывами, почти целый день. Снилось, что убегает от кого-то, большого и черного, отбивается от собаки с уродливой мордой, похожей на человеческую, хлебает грязную воду из бурного ручья, текущего после проливного дождя по дну оврага. А утром с трудом выпил чашечку чаю. Зато в обед поел хорошо, и опять в удушливые сны врывались голоса и звуки, опять дрался и пил…

Светка весь вечер сидела у кровати, рассказывала всякую девчачью ерунду, но об учительнице ни словом не заикнулась, будто и в школу не ходила. Лешка смотрел на ее чистенькое личико и не мог понять, красивая она или нет.

На следующий день пришла Лешкина мать. Она долго разговаривала на кухне со Светкиной бабкой. Лешка сидел одетый на кровати, ждал. Он уже знал, что вернется домой. Поломается немного и вернется.

Отец был на работе. Мать посадила сына за стол, налила вина. Примостившись напротив, привычно раскачивалась из стороны в сторону и печально смотрела на сына.

– Мужик… – с тяжелым вздохом и долей гордости произнесла она, когда Алексей в три глотка опорожнил стакан.

Глава седьмая

– Да, лихо тебе врезал Порфир-старшой! – сказал Вовка Жук. – Ты смотри: недели две прошло – да? – а глаз красный. Батя твой – тот еще мордоворот! Помнишь, Петруха, как летом он тебе наклевывал, пока я не встрял?

Базулевич невразумительно промычал в ответ.

– Ничего, Леха, вернешься из армии, тогда ты ему вешать будешь! – Жук прислушался, испуганно приказал: – Прячь бутылки и стаканы, директор идет.

Алексей спрятал две бутылки и стаканы за протектор, прислоненный к стене в дальнем конце гаража. Жук и Базулевич забрались под свои машины и самоотверженно зазвякали ключами.

Директор – коренастый мужчина с бульдожьими щеками и двойным подбородком – остановился у Вовкиного КамАЗа, позвал:

– Вылазь, Жук. Почему не выехал?

– Да это… тормоза травят, – Вовка смотрел под ноги, а руки держал по швам.

Директор принюхался.

– Опять пьяный!.. Значит, так… – он завернул фигурный мат, – если сейчас не выедешь… – сделал паузу.

– Можно, конечно, и в другой раз доделать, – быстро согласился Жук.

– Вот-вот, доделаешь в другой раз, когда разрешу. И Базулевич тоже. Слышал, Базулевич?

– У-У, – послышалось из машины.

– И смотрите у меня, – пригрозил на прощание директор.

– Придется выезжать, – произнес Жук, стараясь не смотреть на Алексея.

А Лешка и не думал обвинять его в трусости: директор – существо из другого мира, где росчерк пера сильнее самых крепких кулаков, и даже в голову не приходило, что директора можно избить так же, как других посельчан.

– Видишь? – кивнул Вовка на директорский дом, когда проезжали мимо: – Особняк отгрохал! Мороз на улице, а у него форточки нараспашку: радиаторы греют, к котельной подключился. Вода прямо в доме, хочешь – горячая, хочешь – холодная. Ни тебе колодца, ни возни с печкой. Как в городе!

Выехав за поселок, остановил машину, поменялся с Алексеем местами.

– Сцепление плавно опускай.

– Помню. – Лешка медленно опустил педаль, автомобиль тронулся без рывка. Переключив передачу, Лешка с радостью произнес: – Поехали!

– Давай, не спеши и свободней сиди, не горбься. – Жук закурил сигарету. – В школу думаешь ходить?

– Неохота.

– Ходи. Все равно заставят учиться, так лучше пока молодой, пока голова свежая. – Он расплескал струю дыма о лобовое стекло. – Юлька-то наша драпанула, теперь у тебя проблем не будет… А это, – дым снова забился о стекло, – ты что – втрескался в нее?

После паузы Лешка кинул слово-заклятие, выношенное для учительницы.

– Это точно, – согласился Вовка. – Вот на этой седушке, – он хлопнул по сиденью рядом с собой, – драл ее. Вот такими слезами, – отмерил половину указательного пальца, – плакала, просила, чтобы на станцию отвез. Да ты что, говорю, три часа в один конец! Она деньги сует. А что мне деньги, мне своих хватает! Ну, она давай себя предлагать. Тоже мне красавица – набор костей и пачка сухожилий!

– А чего ж ты тогда?

Вовка пожевал кончик сигареты, сплюнул табачинку.

– Все они, городские, шлюхи. Только выпендриваться и хвостом вертеть умеют. Дома грязь, жрать нечего, дите обоссанное лежит, а она книжки читает или у зеркала вертится. А вломишь для порядка, сразу в милицию бежит.

– Это твоя первая?

– Ага… Лучше деревенскую бери. Пусть не такая красивая, зато спокойней с ней. – Он опять пожевал сигарету. – И жить надо подальше от города. Там, где кончаются железная дорога, электрификация и советская власть! – Жук зло захохотал. – Жизнь, Лешка, – это мясо: последнему – кость! А в городе последним всегда будешь ты, – жестоко закончил он и жадно затянулся.

Потом окурок прочертила воздухе красную дугу, зарылся в снег.

– Сейчас будет грунтовка в лес, поворачивай. И не круто, чтобы хвост прошел.

Алексей осторожно повернул, внимательно наблюдая в зеркало за колесами в конце полуприцепа. Машина пошла медленней и загудела натужней.

– Давай поменяемся, – предложил Вовка, и, не останавливая машины, пересели.

После того, как КамАЗ загрузили бревнами, в кабину забралась Бандитка – бабища с лицом, похожим на перепеченный блин – круглым и в пятнах, рытвинах, лепестки шелухи. Наверное, никто в поселке, кроме леспромхозовской кассирши, не знал ее фамилии и имени, всем хватало клички. Бандитка стрельнула у Жука сигарету и запыхтела ею, смачно почмокивая.

– Что, надоело работать? – спросил Вовка.

– Да пошел он!.. – матюкнулась она неизвестно в чей адрес. – Дай еще одну. – Прикурила новую сигарету от окурка и добавила: – Я не лошадь. Пусть сам пашет.

– Пять мужиков за ночь пропускаешь, а говоришь, не лошадь! – поддел Жук.

– Пошел ты… – беззлобно ругнулась она.

Лешка посмотрел на нее с восхищением: во баба! И курит, как мужик, затянется – искры летят!

– Бандитка, что там вчера возле вашего барака было? – спросил с усмешкой Жук.

– Пошли они!..

– Ну, расскажи, чего ты?! – Жук заранее улыбался.

Вчера в леспромхозе давали аванс, и мужики, по появившейся с наступлением холодов привычке, направились в барак, где жили ссыльные проститутки. Сослали их, скорее всего, по другим статьям, но в поселке в такие тонкости не привыкли вникать, поэтому величали по основной профессии – проститутками. Женам была не по душе новая привычка мужиков. Они бы еще вытерпели отсутствие мужей по ночам, но выпотрошенные карманы простить не могли, поэтому пришли к бараку на разборки.

– Чего рассказывать?! Бабы и есть бабы. – Бандитка потушила пальцами окурок, спрятала в карман фуфайки. – Вышла на порог – сразу смолкли. Митькина было выпрыгнула, ну, я ей и двинула промеж глаз. А чего?!

– Ничего! – весело согласился Жук. – Но, говорят, ты трусы сняла и трусами их, трусами!

– Брешут, я без трусов была.

Шофер и ученик захохотали.

– Ну-ну, а дальше?

– Чего дальше? Зашла я. Они стекла давай бить. Ну, я взяла швабру, вышла. Ну, дала им, пока швабра не сломалась.

Громкое ржание переполнило кабину.

– А об кого сломала?

– Об кого надо. Пошли они все!..

Бандитка матюкалась минуты три. Жук все это время захлебывался смехом, негромко похохатывал и Лешка, с удивлением и восхищением поглядывая на попутчицу.

Когда у проулка, где стоял барак, высадили ее, Алексей спросил:

– А чего их к нам присылают? Больше некуда, что ли?!

– По старой памяти. Здесь же тот самый сто первый километр, что за пятьсот верст от порядочных городов. Вот проституток и кидают сюда на перевоспитание… нас! – Вовка снова заржал.

Дальше ехали молча. Дорога змеилась по лесу, побелевшему от снега. В одном месте спугнули ворон, которые обклевывали дохлятину на обочине. Что это был за зверек – Лешка не успел разглядеть. Теплый воздух в кабине расслаблял, клонило ко сну. Чтобы взбодриться, Алексей закурил.

– А-а-а… – зевнул Вовка, показав черные, прокуренные зубы. – Что-то сморило меня. Садись за руль. – Они на ходу поменялись местами. – Не гони и на левую сторону не выезжай. Перед развалиной, что у райцентра, разбудишь. – Он прислонился плечом и головой к дверце и быстро заснул.

Лешка с удовольствием вел КамАЗ. Руки сжимали теплое рулевое колесо, под ногами щелкали педали, за спиной погрохивали на ухабах бревна. В кабине приятно пахло горелой соляркой и кисло – сигаретным дымом и сивухой. Лешкина шея быстро устала держать голову в одном положении, покалывало в позвонках. Время от времени он задирал вверх подбородок и вертел им влево-вправо, чтобы размять загривок. Но все равно машину интересно вести. Он уже не сомневался, куда пойдет учиться после школы: только шоферская работа, где, как говорит Вовка Жук, сам себе хозяин-барин.

Глава восьмая

Новый год Порфиров встречал у Гилевича. Вовкины родители уехали в райцентр к дочери, поэтому в доме, кроме Алексея, собрались братья Тюхнины, их старшая сестра Надька со своим парнем Мишкой Кузиным, Светка Смирнова и ее подруга и соседка девятиклассница Ленка Титова.

Подготовились к празднику основательно. Стол украшали две бутылки самогонки, стянутые Вовкой у родителей, две бутылки водки, купленные Мишкой, и пять вина от Лешки и Тюхниных. И еды было много: маринованные грибы, квашеная капуста, копченый окорок, кровяная колбаса, холодец, жареная рыба, картофельная баба – постаралась Вовкина мать.

Парни сразу распили две бутылки вина и хотели еще пару давануть, но помешала Надька.

– Хватит, а то до Нового года нажретесь, праздник испортите. Идите лучше телевизор смотреть.

Алексей сидел на диване рядом со Светкой. По телику показывали цирк, соседка весело смеялась, дергала Лешку за рукав. Ничего – забавно. Одного Гришку цирк не увлекал. Он было задремал, потом сходил на кухню и теперь напихивался чем-то, громко чавкая. Вскоре на кухню ушли Ванька и Мишка и не вернулись. Алексей ждал, ждал, не выдержал и сам пошел.

Приятели сидели на низеньких скамеечках у печки, курили. Из-за сваленных у топки березовых поленьев выглядывало горлышко бутылки.

– Ты, Леха? – облегченно выдохнул Мишка. – Бери посуду, подсаживайся.

Ванька наполнил три стопки, выпили.

– …Они думают, если шибко грамотные, значит, все, – продолжал Мишка рассказывать Тюхнину. – А вот им! – Он хлопнул ребром ладони по локтевому сгибу другой руки. – Командир мне говорит, мол, построже с ними, Кузин, не церемонься, а не будет порядка, с тебя шкуру спущу. Ну, я и не церемонился. Остальные сержанты тоже. Так что в армии вам легко будет: офицеры любят деревенских. Это городских, особенно студентов-чмошников! – тех, как!.. – Кузин лихо, с армейским уклоном выругался. – Так им и надо. А то мастера только бегать и стреляться. Из-за одного такого… – Мишка скрипнул зубами. – Хорошо, командир заступился. Ну, говорит, Кузин, был бы кто другой, пальцем бы не пошевелил, а тебя в обиду не дам, но смотри, больше не перегибай. – Он пососал потухший окурок, кинул в приоткрытую топку. – Наливай, Вань.

На кухню пришел Гришка, налили и ему. Выпив, Кузин спросил у Тюхи-старшего:

– Как там в ПТУ? Местные гоняют?

– Гоняют. На той неделе ввалился в комнату Задар…

– Старший? – перебил Мишка.

– Младшой… Выгнал из комнаты и завалился спать на мою кровать. Я пошел в другую комнату ночевать – повезло мне. Он ночью проснулся, говорит, похмеляйте. А Сенька вякнул, мол, где мы сейчас достанем, закрыто все. Задар и начал его бить. Бил, пока Егор бутылку не принес. Я утром захожу в комнату, а там кровищи!..

– И у нас такое было. Только старший приходил. Ну, парни – сила! – с восхищением вспомнил Кузин. – Ладно, буду в райцентре, поговорю, чтоб тебя не трогали. Я перед службой со старшим работал, бухали часто… Только это – выставить надо будет. Литра два – он конь еще тот.

– Конечно же, поставлю, даже три! – быстро согласился Ванька.

– Ну, тогда это, там еще бутылка есть, разливай и ее.

Четвертую допить не успели. Сначала пришел Вовка, а за ним притопали девки.

– Пьют, скоты! Я же тебе говорила! – сказала Надежда Лене. – А ну, сюда бутылку. – Она стукнула Ваньку по затылку и забрала вино. Хотела ударить и Мишку, но сдержалась. – Ладно, давайте за стол садиться. Старый год проводим.

Новый год встречали самогоном: водка и вино закончились. Лешка собрался поесть от души, но за выпивкой как-то некогда было, а потом расхотелось. Он курил сигарету и, выпятив нижнюю губу, медленно выпускал дым, возводя зыбкую стену между собой и сидевшей напротив Светкой, чтобы спрятаться от ее поблескивающих глаз. Она почти без умолку хохотала, раздвигая мокрогубой улыбкой покрасневшие щеки до ушей, а в редкие перерывы задавала Лешке бестолковые вопросы. Слева от него сидела Лена, невнимательно слушала Ваньку и капризно просила что-нибудь подать: то колбасу, то воду, то сигарету. Она почему-то обращалась по очереди к Ваньке и Лешке, словно хотела их поссорить. Стерва. Еще и нос морщит, как Юлия Сергеевна. Это с ее-то пятаком! Надька небрежно отталкивала лезшего целоваться, пьянеющего Мишку и все время ела. Перемешав в тарелке капусту, грибы и холодец, молотила их сосредоточенно, а глаза были пустые, точно смотрела не на еду, а внутрь себя. Ох, оставит она свинью без праздничного завтрака! Гришка и Вовка сидели в обнимку, спорили: Гилевич тарахтел, захлебываясь словами и икая, а Тюха взглядом исподлобья буравил Ленку и изредка ронял тяжелые, как двухпудовые гири, слова. Разговоры слились в общий гул, накатывались волнами на Лешку, раздражая его, и откатывались, оставляя после себя липкую тоску. Хотелось зареветь или ударить кого-нибудь. Еще этот Светкин хохот – на вдохе, будто всхлипывает, а не смеется, – заткнулась бы, что ли?!

– Давай выпьем, – предложил ей.

– Я и так пьяная, – игриво сказала Светка, но придвинула к нему свою стопку.

Лешка с интересом наблюдал, как Смирнова со слезами на глазах давилась самогоном.

– Ой, Леш. не могу больше: противная!.. Пойдем лучше танцевать.

– Пойдем, – согласился он в надежде, что удастся разогнать тоску.

Светка прижалась к нему горячим телом, маленькие груди вмялись в его нижние ребра. Волосы бы причесала, а то подбородок ему щекочут. Он топтался со Светкой по кругу, посматривая на экран телевизора. Там тоже танцевали и пили. Пили шампанское, из хрустальных бокалов. Мужчины были одеты в черные хвостатые пиджаки, напоминали ласточек, а женщины – по-разному, но очень красиво. Старые напоминали посельчанок – такие же толстые, а молодые – Юлию Сергеевну, А ведь и Светка худая. И сомлела уже, еле ноги передвигает, носом уткнулась в его рубашку и мнет ее пальцами.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

65 % мирового ВВП сосредоточено всего в 600 городах. Филип Котлер, один из лучших экспертов по марке...
Юный некромант приезжает в гости к тете Аглае, готовясь провести обычное скучное лето, и вступает в ...
«Микроскопический живчик, забравшийся в нужное место, станет слоном спустя некоторое время. Крошечны...
Кит Блессингтон – профессиональная сиделка. Она нанимается к известному музыкальному продюсеру, кото...
Книги Виктора Казакова читают в России, во многих странах СНГ, Чехии; продаются они в русском книжно...
Вернувшись домой из командировки в очередную «горячую точку», доктор Джеймс Вольф обнаруживает в сво...