Глинтвейн для Снежной королевы Васина Нина
– Есть проблемы, – сказала она Марии.
– Позови к ней врача, дай успокоительное, – приподнялась на локтях Маруся.
– Проблемы у тебя! – повысила голос акушерка. – Начни думать о себе, несчастная! Только что на «Скорой» привезли твоих заказчиков.
– Сюда?… – опешила Мария. – По «Скорой»?
– Нет. Из «травмы». Ты сама велела мне дозвониться, я дозвонилась, они сорвались из «травмы» и теперь рвутся в родильное отделение, размахивая какими-то бумагами.
– А адвокат?
– Жду с минуты на минуту, – ответила Лиза.
– Они что, совсем спятили? Какими бумагами они там размахивают?
– Они не спятили, они контуженые. У обоих после аварии переломы и ушибы. У женщины забинтована голова. Хорошо еще, что она требует ребенка на английском.
– Так, спокойно… – задумалась Мария. – Приехали так приехали. Ну и что, что контуженые! У них сломаны пальцы на руках?
– На руках? – задумалась Лиза. – Не знаю. Зачем тебе их пальцы?
– Нужны подписи обоих. При адвокате и контуженые вполне законно могут подписаться. Подвези мне каталку, – потребовала мама Муму.
– Подожди, Мария. Есть проблемы.
– Да когда у меня что без проблем получалось?
– Проблемы с ребенком, – добавила Лиза.
– Нет… – прошептала Мария, покачав головой. – Я УЗИ делала две недели назад. Я бы брюхом почувствовала, если что не так!
– Перебирайся, – Лиза подвезла каталку. – Шевелись, с минуты на минуту роженицу привезут из четвертой палаты. На меня и так уже странно смотрят – не пускаю санитарок в родилку.
– Я должна немедленно осмотреть ребенка! – потребовала Мария, переползая на узкую каталку. – До прихода адвоката.
– А куда я тебя волоку, коровушка!
– Подожди. Послед вышел? – Мария ухватилась руками за края каталки, чтобы не выпасть на повороте, – Лиза сильно разогналась.
– Вышел, сразу.
– Анализ крови взяла у ребенка?
– Конечно. Я тебе и его рентген покажу, – ответила Лиза.
– Рентген? Это еще зачем?
В перевязочную они въехали второпях, долбясь о притолоку. Едва Лиза успела закрыть за собой дверь, как в родилку привезли женщину.
Мария протянула руки и приняла от акушерки запеленутого ребенка. Она села, распеленала его и засмотрелась. В глазах мгновенно растаяло напряжение, поздними слезами вытекла адская боль, которую она двадцать минут назад не выпустила вместе с криком.
– Ну и что? – прошептала мама Муму. – Отличный мальчик. Больше пяти?
– Пять триста. Посмотри спину.
Мама Муму подложила ребенку под спину руку, прислушалась к своим ощущениям и через несколько секунд удивленно взглянула на Лизу.
– Нащупала? – кивнула та. – Вот тебе снимки. Сама решай.
Прижав к себе ребенка, Мария повернулась к окну и посмотрела снимок.
– Что за чертовщина?… – прошептала она, пораженная.
– Что будем делать? – Лиза присела на кушетку. – Друзья-хирурги есть?
– Полно, да ведь кого попало не позовешь. Мне кажется, вообще нельзя звать знакомого, – сказала мама Муму.
– И что тогда? Позовем постороннего? Или… – Лиза задумалась. – Есть у меня одна мыслишка.
– Какая тут может быть мыслишка? – Мария подняла ребенка, положила на грудь и осторожно ощупывала его спину легкими поглаживающими прикосновениями пальцев.
– Морг, – выдохнула Лиза.
– Ты что, спятила? – выдохнула Мария.
– Нам нужен хороший патологоанатом. А ты что подумала? Где оседают для спокойной жизни лучшие хирурги? В моргах! Давай сделаем так. Я приглашу сюда твоих контуженых и адвоката. По дороге занесу снимки нашему Кощею Бессмертному. Скажу, что из одной загородной клиники прислали странную патологию. Пусть он быстренько набросает, что думает об этом, и пришлет нам в родильное с посыльным в течение получаса. Если твоих заказчиков подобная странность у ребенка не остановит, мы им заключение не покажем. Ну а если они начнут требовать обследование и заключение немедленно, здесь и сейчас, так – пожалуйте! – все готово. Профессор, хирург со стажем, изучив снимки, уже написал его.
– А если… – задумалась Мария, – если они сразу откажутся? Как только узнают?
– А мы сделаем так, – решительно заявила Лиза. – Мы на эту тему сейчас думать не будем. Пока не получим заключение специалиста, не будем ничего предполагать. Пока не получим ответ от твоих англичан, не будем думать о судьбе ребенка. Знаешь основной принцип безопасной жизни? Не думать о неприятностях, пока они не начались. А уже потом, мобилизовав накопленные спокойной жизнью силы!..
– Ты как моя бабушка, – тихим голосом заметила Мария, – она тоже говорила – если думать о неприятностях, то обязательно их накличешь. Ладно. Чего тянуть? Если эта Сиси берет ребенка, она должна срочно поступить в родильное отделение, у меня ее обменная карта с собой и все документы давно готовы.
– Представляю, – покачала головой Лиза. – Роженица в гипсе. Ну что, подруга? Пойду я, с богом?
Англичане
Очнувшись в коридоре в коляске, Валентина долго не могла понять, что с ней. Она попробовала было привлечь внимание пробегавшей мимо медсестры, но та спешила. Возле родильного отделения началась суматоха, привезли каталку с громко орущей женщиной под капельницей, потом, странно озираясь, прошла цыганка в разноцветном наряде и, схватившись за живот, спросила у Валентины: «Где тут рожают?»
Пошевелив ногами и руками, Валентина решила было встать, но потом передумала. Она не знала, зачем ее посадили в коляску, может, ей нельзя вставать? Может, она неудачно грохнулась в обморок и что-то себе повредила?
На колясках ведь ездят… Она тронула колесо. Коляска чуть развернулась. Валентина хорошо помнила, что перед потерей сознания она разговаривала с Марусей, неожиданно родившей ребенка. Она огляделась и пересекла коридор, вращая руками колеса. Заглянула в открытую дверь родилки. Теперь там было занято четыре стола. Сновало человек десять персонала. Валентина заехала туда, чтобы убедиться, что Маруся с окровавленными раздвинутыми ногами ей не померещилась. Она попалась под ноги одной из санитарок, и та быстренько выкатила коляску обратно в коридор.
Валентина задумалась. По коридору на коляске провезли еще одну женщину, ее левая нога и левая рука были в гипсе, на голове – марлевая повязка с проступившей кровью, на лице ссадины, заклеенные пластырем.
На всякий случай отъехав подальше от странной пациентки, Валентина подумала, что на вшивую бомжиху та не похожа, но мало ли… В этот момент привезли еще одну коляску – с загипсованным мужчиной. Ему досталось больше – обе ноги в гипсе, правая забинтованная рука торчала перед его лицом в сложной конструкции из металлических стержней, а нижняя челюсть поддерживалась гипсовой накладкой, причем на темечке тоже была белая нашлепка. Оказавшись рядом с женщиной, мужчина, скосив глаза (повернуть голову он, вероятно, не мог, а развернуть колесо коляски ему не пришло на ум), тут же что-то залопотал женщине, которая кусала губы, будучи в нервном состоянии, и отвечала ему короткими выкриками.
«Англичане», – вздохнула Валентина. Ее относительно добротных, как сама Валентина считала, познаний в языке хватило только на то, чтобы понять, что у женщины будет мальчик, это уже известно. Мужчина уговаривал жену не волноваться и перестать кричать, а то это плохо отразится на ребенке. Ребенок должен увидеть маму веселой… и еще какой-то… не перевести, и запомнить ее нежный голос.
Валентине стало не по себе. Она жадно обшарила глазами забинтованную женщину. Решительно наклонилась и встала. Прошла несколько шагов. По крайней мере, ноги у нее ходят, руки двигаются, голова не болит. Вздохнув с облегчением, Валентина вновь уселась в коляску и решила посидеть тут еще, чтобы выяснить, действительно ли эта странная пара приехала рожать и какое участие в этом собирается предпринять сильно поврежденный муж.
Минут через пятнадцать пришла женщина в одежде медперсонала, наклонилась к Валентине и доверительно прошептала:
– А что мы тут сидим, такие инвалидные? А почему мы не идем в палату? Что у нас болит?
– Ничего не болит, – пожала плечами Валентина. – Но кто-то же меня посадил в эту коляску…
– Я и посадила, – осклабилась женщина с беспокойными зелеными глазами. – Уже можете встать и идти. Скоро ужин.
После чего, потеряв всякий интерес к Валентине, она открыла дверь с надписью «Перевязочная» и вкатила туда коляску с забинтованной женщиной. Мужчина посмотрел на Валентину и вдруг изобразил мощнейшую по исполнению улыбку. Валентина несколько растерялась. В сочетании с гипсом под подбородком и нашлепкой на его голове улыбка получилась устрашающе нелепой и совершенно беззащитной.
– Все будет хорошо, – попробовала было улыбнуться в ответ Валентина, но неожиданно для себя всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
Из-за этой дикой улыбки мужчины она решила не уходить. Прошла несколько шагов туда-сюда по коридору и определила, что лучшая слышимость получается у самой двери на расстоянии не более полуметра от нее. Понимая, что, стоя на таком расстоянии от двери, она обязательно привлечет чье-то внимание, Валентина быстренько подкатила коляску, села в нее и откинула голову на спинку, закрыв глаза.
Валентина сразу узнала из-за двери голос мамы Муму, что было вполне естественно – она же здесь главная.
Минуты через две напряженного разговора и даже странных истерических выкриков в перевязочную, осторожно обойдя затаившуюся в коляске Валентину, вошел мужчина в дорогом костюме, который он впопыхах прикрыл белым халатом. И сразу же за ним – прыщавый юноша в замызганной одежде медбрата. Юноша выскочил, торопясь, через полминуты.
Теперь голоса за дверью стали намного громче. Мама Муму призывала адвоката напомнить пациентам некоторые пункты договора. Англичанка кричала что-то в ответ, ее муж переводил на ломаном русском, его перебивала женщина с беспокойными глазами.
Англичанка кричала, что она не хочет ангела. Муж переводил не так, он говорил, что жена обеспокоена возможными последствиями. Валентина поняла, что мужчина согласен на любого ребенка, а жена требует медкомиссии.
Маруся попросила всех замолчать. За дверью стало тихо. «Давайте посмотрим ребенка», – предложила Маруся.
И в этот момент Валентина потеряла всяческий интерес к происходящему в перевязочной, потому что внутри ее живота словно кто-то провел тупой детской сабелькой. Она вскочила, прислушалась к себе…
Боль повторилась через восемь минут.
Паника
Лиза не стала говорить Марусе о схватках, начавшихся у Валентины, пока не закончились переговоры.
– Это настоящий торг, – сказала она, задыхаясь от возмущения. – Эта твоя Сиси…
– Она не моя.
– Эта гадина говорила, что за бракованного ребенка нельзя отдавать всю заранее оговоренную сумму. Нужно потребовать уценки. А ее муж переводил тебе совсем по-другому!
– Я знаю, – устало отмахнулась Маруся.
– Он переводил, что жена обеспокоена наростами на его спине, нельзя ли это вылечить?
– Хватит меня доставать! – рявкнула Маруся.
– Я еще не сказала главного! Они ругались потом шепотом в углу. Знаешь, почему? Жена предложила забрать ребенка для дальнейшей его передачи на обследование в какой-то центр!
– Да что в этом плохого?!
– Она сказала, что таким образом они хотя бы окупят часть денег, затраченных на твое содержание при беременности, и вернут первый взнос за ребенка! Где ты видела англичан, которые не платят за обследование младенца, а получают за это деньги?! Гони их в шею – и немедленно!
– Ты так хорошо знаешь английский? – Маруся привстала с кушетки и удивленно посмотрела на Лизу.
– Они хищники, не отдавай им мальчика! Муж еще ничего себе, называет ребенка ангелом, а вот жена… Видела ее глаза?
– Адвокат еще не ушел? – перебила Маруся.
– Все ждут твоего решения, – буркнула Лиза.
– Позови адвоката.
В кабинет вошел невысокий мужчина с грустными глазами утомленного брачными играми оленя.
– Банальная история – клиенты не хотят платить оставшуюся сумму, – он глазами изобразил еще большую грусть, а губами – ободряющую улыбку.
– Правда, что они хотят передать мальчика на обследование в какой-то центр? – спросила Маруся.
– Да это не проблема… – адвокат осторожно пристроил свой весьма обширный зад на краешке кресла. – Проблема у нас совсем другая. Кто подсунул женщине все документы по младенцу? Кто их подготовил?
– Ну, я! – выступила вперед Лиза.
Адвокат вскинул густые ресницы и за секунду оценил высокую статную женщину с выбивающимися из-под медицинской шапочки золотыми кудрями. А так как Лиза была не накрашена (на работе она косметикой не пользовалась), заметив интерес самца, она вызывающе повела желтой бровью (да-да, натуральная блондинка!) и с легкой брезгливостью к подобным взглядам прищурила зеленый глаз.
– Беспрецедентная в моей юридической практике халатность, – с улыбкой процедил адвокат, проведя указательным пальцем по тонким усикам. – Вы, если не ошибаюсь, являетесь подругами? – он осмотрел женщин. Марусю – мельком.
– Да что случилось? – не выдержала она.
– У будущего папы одна группа крови, у будущей мамы – другая, а у ребенка – третья. Вот такое у нас случилось недоразумение, Мария Ивановна. Ваша подруга взяла и подсунула карту ребенка с указанием группы крови. Естественно, женщина в шоке! Естественно, она требует от мужа объяснений. Что он ей скажет, Мария Ивановна? Что сэкономил на центре репродукции человека? Что вам не вводили оплодотворенную супругами яйцеклетку, и тогда… – он замялся, послав Лизе извинительную улыбку. – Жена просто брызжет слюной от бешенства. Если бы не гипс, она бы убила своего мужа прямо здесь, в коридоре. Но почему-то все равно требует отдать им ребенка в счет предыдущей выплаты.
– Они бы все равно когда-нибудь узнали группу крови усыновленного мальчика! – попыталась оправдаться Лиза, но адвокат не позволил ей этого сделать.
– Конечно, конечно! Узнали бы в Америке, куда собирались уехать как можно быстрее. И что бы они тогда сделали? Послали Марии Ивановне жалобу? Развелись из-за измены мужа? Нам это было бы совершенно не важно. Главное – чтобы не здесь и не сейчас.
– Что вы такое говорите! – возмутилась Лиза. – Эта стерва отдала бы там ребенка на изучение, а мы бы ничего не знали!
– Уймите вашу напарницу, – обратился к Марусе адвокат. – Объясните ей на досуге особенности вынашивания детей на заказ. И строгое юридическое и физиологическое выполнение всех правил при этом!
– Пусть убираются. Оба! – Маруся легла, уставившись в потолок. – Вы, если не ошибаюсь, свой процент уже получили.
Адвокат развел руками и вышел, не сказав ни слова.
– Извини, – пробормотала Лиза, – я не подумала…
– Не извиняйся. Все одно к одному.
– Ты что, с ним трахалась? – шепотом спросила Лиза. – Вы не пошли в институт, а просто…
– Пошли! – повысила голос Маруся. – Все было сделано по правилам! Доктор определил беременность. Мы с Марком решили это отпраздновать. Как-то так получилось… само собой…
– Ты чего трясешься? У тебя жар? – Лиза присела на кушетку и взяла Марусю за руку.
– Нет. У меня паника, – ответила та.
– Это очень некстати, – заметила Лиза.
– Слушай, хоть ты не трави душу! Скажи что-нибудь ободряющее. Чтобы мне захотелось встать, выпить чаю, покормить ребенка!..
– Ах, это… Это пожалуйста. Твоя подруга под капельницей. Начались схватки, а у нее давление сильно подскочило.
Цензура
Папа отвез Леру домой. Всю дорогу в машине он молчал, потом молчал и дома, на кухне. Сидел и молча смотрел, как Лера возится с бананом.
– Почему просто не ободрать его? – спросил папа, когда Лера отодвинула тарелку с кожурой.
Девочка посмотрела на него несколько растерянно. Так смотрит человек, который не в силах объяснить, почему он поет про себя песенку или сгрызает сосульку, вопреки всяким страшилкам о загрязнении окружающей среды.
– Я хотел сказать, – смешался папа, – что никто не ест банан ложкой.
– Я ем, – просто ответила Лера.
– Ты не должна говорить маме о том, что слышала в роддоме, – продолжил папа Валя тем же тоном, которым говорил о банане.
– Боишься, что она узнает о тебе и Марусе?
Папа Валя встал и нервно полил цветок на окне.
– То, о чем говорила Маруся, было давно. Не сейчас. Мы с ней дружили, и она… Она забеременела. Давно. Почти десять лет назад. Нет, постой… Девять.
– А где он? – заинтересовалась Лера.
– Кто?
– Ребеночек?
Папа Валя еще раз полил цветок. Потом ему пришлось промокать лужу на полу у подоконника.
– Давай мы поступим так. Знаешь, что такое возрастная цензура?
– Не-е-ет, – протянула Лера.
– Это когда дети задают только те вопросы, на которые могут получить ответы. А вопросы, на которые они в силу своего малого возраста и отсутствия жизненного опыта не могут получить ответы, откладываются до достижения ими определенного возраста. Вся проблема в том, что вопрос о ребенке Маруси ты можешь задать только Марусе, потому что, если на него отвечу я, это будет уже сплетня. Помнишь, что такое сплетня?
– Да. Что-то вроде игры в испорченный телефон, – кивнула Лера.
– Правильно. Я не хочу быть сплетником.
– Когда? – перешла к делу Лера.
– Что – когда?
– Когда я могу узнать, что случилось с твоим и ее ребеночком?
Папа постоял, покачиваясь, постонал тихонько, потом сел напротив Леры за стол и задумался.
Девочка ждала.
– Отлично! – наконец придумал папа Валя и подался к дочери. – Ты можешь спрашивать об этом, как только вы начнете проходить в школе размножение млекопитающих. А пока ты постараешься не нервировать ненужными вопросами, на которые взрослые не смогут дать тебе адекватный ответ, ни Марусю, ни маму Валю. Договорились?
– Договорились – это когда обе стороны что-то получают от сделки. Ты так объяснял на прошлой неделе, – вспомнила Лера.
– Действительно, – отвел глаза папа. – Чего же ты хочешь?
– Мама Муму кормила меня, маленькую, своим молоком, так?
– Так, – кивнул папа и напрягся.
– Почему меня не кормила мама?
– Это просто, – с облегчением выдохнул папа. – Потому что не у всех женщин одинаковый период лактации, – заметив удивленный взгляд дочери, он сбился и развел руками. – Извини, я хотел сказать, что у твоей мамы пропало молоко, вот Маруся… Кстати! Первое слово, которое ты сказала, знаешь какое было?
– Знаю. Муму. А где второй ребеночек Маруси? Если было молоко, значит, был и ребеночек. Мне пять с половиной. Девять минус пять с половиной, получится три с половиной. Этот ребеночек родился через три с половиной года после вашей дружбы. Я правильно посчитала?
Позавчера папа Валя показывал дочке на экране компьютера деление целого яблока на доли. Половинка, четвертинка, осьмушка…
Он встал, потянулся было к розовой лейке с длинным изогнутым клювиком, но потом наступил в лужу под подоконником и передумал.
Не дождавшись ответа, Лера осторожно поинтересовалась:
– Это мы тоже обцензурим?
– Это… Нет. Это я тебе скажу. Ее второй ребеночек умер. Как только родился.
– Ты сплетничаешь, – заметила Лера.
– Да нет, это факт всем известный. А теперь мы пойдем спать. По крайней мере, некоторые, – пробормотал папа Валя себе под нос и вышел из кухни. – Кстати! – сказал он из коридора. – Если подъедет Элиза, я тебя с нею оставлю. А сам поеду в роддом. Что-то у меня на душе муторно…
Элиза
– Все мужчины нервничают, когда жены рожают! – объявила Элиза с порога. – Детка, иди обними бабулю!
Расставив руки в стороны, она становится на одно колено, отчего ее весьма рискованная юбка поднимается, обнажив кружевную резинку чулка.
Лера подходит, некоторое время рассматривает вблизи лицо Элизы, потом неуверенно трется о ее щеку своей. Вблизи на лице Элизы заметен тональный крем, и блестки на веках, и тонкая ниточка карандаша по линии губ, но сильнее всего взгляд Леры притягивают огромные серьги. Они висят почти до плеч, звонкие и заманчивые, как елочные игрушки.
– Элиза, ты сколько раз рожала? – спрашивает Лера.
От неожиданности Элиза садится на пол у полки с обувью, расставив колени, грозит пальцем и строго заявляет:
– Сколько раз я просила тебя называть меня бабулей!
Через час, оставшись одни, они ложатся рядышком на ковер с медицинской энциклопедией. Элиза одета в махровый халат мамы, ее мокрые волосы стянуты полотенцем, а на лице маска из овсянки с медом и лимоном, поэтому разговаривает она медленно, чтобы не нарушить стягивающее действие маски у губ.
– Вот, видишь? Ребенок зреет в матке женщины…
– Это матка? – показывает пальцем Лера на отдельный рисунок. – Похожая на козу?
– Не отвлекайся. Ребенок зреет сорок недель. Он просто плавает себе в жидкости, питается через пуповину.
– Через эту кишку? – показывает Лера.
– Правильно, эта кишка и есть пуповина. Он не дышит и ничего не ест ртом. А потом сам начинает проситься наружу. Это и есть роды. А вот на этом рисунке, видишь, какой сложный путь проходит зародыш с первых своих дней. Здесь нарисована почти вся эволюция млекопитающего. И жабры, и хвостик…
– А можно… – задумывается Лера, – не родить ребенка?
– Конечно, можно. Это называется аборт, – Элиза ложится на спину, задрав подбородок. – В аборте важен срок. Нужно успеть.
– Как это? – ложится с нею рядом на спину Лера.
– До двенадцати недель. Пока еще у зародыша нет души. Вернее, пока в его развивающемся с жабрами и хвостиком теле бродят души вымерших млекопитающих и рыб. Некоторые женщины делают аборт и позже, но я считаю это уже грехом.
– Элиза, а когда я буду все это изучать в школе? – спросила Лера.
– Не помню. Классе в восьмом, наверное.
– А почему ты тогда мне это сейчас рассказываешь?
– Потому что ты у нас редкая умница и благоразумница! – Элиза на ощупь находит ладошку девочки и сжимает ее.
– То есть я сейчас узнала о размножении млекопитающих? – уточняет Лера.
– Точно, – с трудом сдерживает зевок Элиза. – Сперматозоиды, яйцеклетки… Здесь все нарисовано. Странно, что твои родители не подготовили тебя соответствующим образом к рождению братика. Надеюсь, они не обещали найти малыша на капустном поле, потом подложить в гнездо к аисту, чтобы тот принес его под вашу дверь в корзинке?
– Нет. Послушай, ты тоже считаешь возрастную цензуру необходимой?
– Детка, я же тебе не порножурнал показываю! – приподнялась Элиза. – К чему подобные вопросы?
– Это чтобы не быть сплетницей, – честно ответила Лера.
– Ой, как я люблю посплетничать! – потерла ладошки Элиза. – Ой, как я это обожаю! Кому будем перемывать косточки? Дай-ка я угадаю! Ты влюблена в какого-то певца, да?
– Что значит – перемывать… косточки? – нахмурила лоб Лера. – От чего?
Элиза, не ответив, легла.
– Я просто обожаю Шер, боже, как я ее обожаю! – восторженно прошептала она.
– Сплетничают – это когда говорят не о себе, а о других. Задают о них вопросы посторонним людям, потом обсуждают ответы, – объяснила Лера.
– Ну-ка, ну-ка! – Элиза в азарте приподнялась на локте.
– Это касается ребенка папы и мамы Муму.
– Да, и что? – В глазах Элизы начало таять выражение веселого азарта.
– Я не знала, что можно делать эти самые… аборты. Теперь я понимаю, почему ребеночка нет. Наверное, мама Муму сделала тогда аборт.
– Когда? – уставившись перед собой остановившимися глазами, спросила Элиза.
– Девять лет назад. А ее второй ребеночек умер. Ты знала?
– Когда? – бесцветным голосом повторила Элиза.
– Когда я родилась. А вот интересно… Сейчас она тоже рожает вместе с мамой. Нет, мама Муму, наверное, успеет первой. Она хотела перед родами убить папу креслом, но не успела – воды вытекли.
– Когда?… – «заело» бабушку Элизу.
Кукушка
Уголок одеяла приоткрыт, личика ребенка почти не видно в кружевах чепца. Лера вглядывается, вглядывается…
– Покажи Лере его ручку, – шепчет папа.
– Потом… – шепчет мама.
– И ножку…
– Ладно…
– А почему вы шепчете? – громко спрашивает Лера.
От ее голоса родители дергаются, в их глазах появляется одинаковое выражение паники.
Ребенок открывает глаза, смешно морщится и вдруг чихает три раза.
– Вот видишь! – укоризненно замечает папа.
Лера отходит от дивана.
– А откуда вы знаете, что это ваш ребенок? – спрашивает она, уставившись в окно. – Может, его подменили, пока ты спала.
– Перестань сейчас же, – строгим голосом требует мама Валя.
А папа Валя спрашивает:
– Зачем его подменять? Кому нужен чужой ребенок?
– Мало ли, – пожимает плечами Лера. – Вы его хорошо рассмотрели перед тем, как забирать? Может, он больной. Может, у него есть какой-то брак. Вашего забрали, а подложили бракованного. А что? Кукушка, например, всегда подкладывает свои яйца в чужие гнезда. Глупые птицы потом даже не замечают, что вылупляется чужой птенец.