Человек войны Негривода Андрей

– Доклад?

– Нор-п-ш-ма... П-ш-ш-яли нору!

– Потери?

– П-ш-ш-лько п-ш-ш-духи! Есть п-ш-ш-зык!

– Добро! – улыбнулся Андрей. – Связь по графику! И выйди наверх – тебя не слышно ни фуя! Отбой!

– П-ш-ш-нец связи!..

Андрей посмотрел на часы – с момента захвата НП прошло четыре минуты. Он вернулся от входа к топчанам, где Гром все это время «уговаривал» плененного «духа» рассказать о системе ближних постов крепости и о системе радиосвязи ее с НП.

Павел сидел на высоком топчане, свесив с него ноги, а афганец стоял на коленях в метре от него и что-то бормотал вполголоса. Его нос, бывший некогда с горбинкой, теперь был похож на негритянский, «размазанный» по всему лицу, а его безумные, очумелые глаза уставились куда-то в одну точку. Вообще, глядя на него, можно было подумать ненароком, что по нему проехался танк.

– Ну, что?

– Голый номер, ком! – ответил Гром с сожалением. – То ли он еще от анаши не отошел и не соображает ни хрена, то ли отмороженный фанатик...

– Что он бормочет?

– А-а!.. – Павел отмахнулся. – Типа угрожает...

– Как это?

– Коран читает... Сам себя накручивает, типа воины Аллаха самые-самые и тому подобная лабуда... Аяты из восьмой суры, «Аль-Анфаль»...

– О как! – удивился Андрей искренне. – Интересно!.. А перевести сможешь?

– Я и без перевода могу, капитан... – улыбнулся Гром. – Мы эти, «основные» суры Корана в свое время наизусть учили... А «Восьмая» как раз для таких отморозков, как этот, бля!.. «Воин Аллаха», якорь ему в жопу!..

– Ну? Так просвети нас, «неверных»!

– Ладно... Значит, так... – Павел сел на топчане по-турецки и стал распевно декламировать: – Аят 13. «Победа, поддержка и помощь были вам, страх и поражение – им за то, что они уклонились от повиновения Аллаху и Его посланнику. Они были на одной стороне, а Аллах и Его посланник – на другой. А кто отделяется от Аллаха и Его посланника, тот понесет тяжелое наказание, потому что Аллах силен и суров в наказании...»

Зрелище это было настолько диковинно-несуразным, что все разведчики группы Кондора замерли на месте и стали внимательно вслушиваться.

– ...Аят 14. «О верующие, вступите в это сражение и будьте уверены в победе и поддержке Аллаха, а неверным, которые не уверовали в знамения Аллаха, будет еще и другое наказание в Судный день – наказание в огне ада...»

Гром настолько вошел в роль, что даже закатил глаза к небу и стал раскачиваться, словно «китайский болванчик».

– ...Аят 15. «О, вы, которые уверовали в Истину Аллаха и поклонялись Аллаху! Когда вы встретите на поле сражения тех, кто не уверовал, и они будут наступать на вас превосходящим вас числом, не бегите от них и не подставляйте спины их саблям!..»

– Во дает, прапор! – улыбнулся Оса.

– ...Аят 16. «Тот, кто в тот день обратит тыл к неверующим и побежит от них, за исключением тех, кто совершает маневр или хочет соединиться с другим отрядом, чтобы усилить его, тот навлечет на себя гнев Аллаха, и ад будет его убежищем...»

Это распевное декламирование было настолько странным, что затих даже их пленник. Он совершенно очумелыми глазами смотрел на Павла и никак не мог сообразить, что происходит.

– ...Аят 17. «Если же вы, верующие, одержали победу над ними и убили их, то знайте – не вы убивали их своей силой, а Аллах помогал вам и убивал их своей поддержкой вас и страхом, которым Он наполнил их сердца. И ты (о Мухаммад!), когда бросил горсть песка в их лица, чтобы испугать их, знай – не ты бросил, а Аллах Всевышний бросил, и страх охватил их. Аллах хотел испытать верующих, прежде чем наделить их Своими благами и выяснить их верность и смирение. Аллах – Всеведущий и Всеслышащий! Знает все их дела, слышит их так же, как Он слышит и знает слова и дела их врагов!..»

– У Пашки, че, крыша поехала? – спросил вполголоса Гранд. – Че это он разошелся? Надышался, что ли? Мож, ему по уху зарядить, чтобы мозги прочистить?

– ...Аят 18. «Вот – великая победа для вас! Ведь Аллах ослабляет все козни и уловки неверующих!..»

– Не! У него точно крышу сорвало! – Алексей решительно двинулся в сторону топчанов. – Щас полечим!

– Я те, салага, ща так полечу между глаз, что потом по пещере с фонарями «дальнего света» шарахаться будешь! – Гром резко вскочил с топчана и встал в стойку и белозубо улыбнулся. – Учиться надо, молодой человек, изучать противника, его привычки, привязанности и веру. Иначе получится, как у Высоцкого: «И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь!..»

– Фу-уф! – выдохнул громко Гранд и тоже улыбнулся. – А я уж подумал: амбец нашему прапору!..

– Ладно, мужики... – проговорил Андрей. – Закончили балаган!.. С этим красавцем все ясно... Хрен че от него узнаешь! Шахид хренов!..

– Че делаем, ком?

Андрей задумался.

«...Ситуация – полное говно! Соваться к крепости на ура, не зная систему „ближней охраны“, – полный дебилизм. Там всех положить можно. И не узнаешь ни хрена у этого придурка. А сидеть здесь, в этой норе, без дела четверо суток, в пяти километрах от укрепрайона, и ждать высадки десанта, так на кой хрен тогда вообще было сюда прилетать? Так можно было сидеть и в Кабуле. – Он посмотрел на афганца. – Хотя... Думается мне, что кое-что мы все-таки узнать сможем!.. Ты уж прости меня, „воин Аллаха“, но раз ты решил поиграть в Зою Космодемьянскую, то я тебя немножко оскорблю в твоей вере... Сам напросился! Теперь не обижайся!»

Андрей вспомнил тот поход, зимой 90-го, по горам Нагорного Бадахшана. И то, как его бессменный «замок» в РДГ Медведь, старший прапорщик Игорек Барзов ровно за минуту сумел добыть всю нужную информацию у такого же оголтелого фанатика-моджахеда Нурали Довлатова.[20]

Он тогда тоже трепыхался и пыжился, рассказывая, какой он крутой моджахед и непримиримый «воин Аллаха».

– ...Не буду говорить! Режь меня, стреляй!!! Я – моджахед, воин Аллаха! И ты, собака, ничего не узнаешь!

От удивления рука Бандеры, который уже успел отвесить таджику несколько увесистых оплеух, зависла в нескольких сантиметрах от небритого лица таджика:

– Во дает!

– А мы тебя ни стрелять, ни резать не будем, – вдруг произнес Медведь, совершенно спокойным голосом. И, обращаясь к Филину, пояснил: – Я еще когда за Речкой в ВДВ служил, узнал немного об этих обычаях. Тут, видишь ли, командир, дело такое: ему от пули или ножа умереть – за счастье. Коран говорит, что моджахед, умерший вот таким вот образом, как воин, значит, беспрепятственно попадает в небесное воинство Аллаха. Это почетная смерть... Потому что душа уходит через голову. Так, Нурали?

Таджик исподлобья смотрел на Игоря и на его руки, плетущими что-то знакомое из конца репшнура.

– Так! Можешь не отвечать, Нурали, я и без тебя знаю, что это так... Но есть для моджахеда и смерть позорная, когда его душа, ну в смысле вояки этого, выходит через жопу. Грязная она тогда, и к Аллаху ее не допускают. Никогда...

– Как же это? – подыграл Игорю Филин, догадываясь, что тот задумал.

– Ничего сложного: если моджахед утонул или же, к примеру, его повесили. Тогда все! Амба всем гордым мечтам! Горло-то не свободно – вот душа его и уходит через запасной ход, измазавшись в говне. Позорная смерть, как у вонючего ишака.

Поднявшись, Медведь ловко накинул связанную петлю на шею Нурали и потянул вверх. Горе-моджахед стоял на цыпочках и пускал слюну, а Игорь продолжал, как ни в чем не бывало, свои объяснения Филину:

– И мечется несчастная душа в потемках, не попадая в райские сады... Западло им вот так умирать, командир, все, что хочешь, отдаст. Или расскажет... Расскажешь, уважаемый? Я ведь шутить не люблю с вашим братом – суки вы, а сук, мы, русские, вешаем. Как бешеных шакалов. Ну!!! Говори, мразь!!!

Минута – и таджик рассказал все, что ему было известно.

«...Тогда сработало, – подумал Андрей, глядя на талиба. – Сработает и сейчас! Воспользуемся старым опытом прошлой афганской войны!.. Ты мне, красавец, все расскажешь! Все, что знаешь! До самой последней запятой!..»

– Слушай, Паша. – Кондор посмотрел на «прапорщика». – А помнится мне, что ты еще на Корсике хвастался, что сумел где-то добыть кусень хорошего сала, чуть ли не настоящего, хохляцкого?

– Было дело! – заулыбался Гром. – Туристы какие-то из Херсона пристали, шо банный лист до жопы: «Продай берет Легионера!» Ну, продавать я, ясное дело не стал, а предложил им бартер – я им берет, а они мне сало из Хохляндии. Ну, они на следующий день и приволокли кусман, размером с силикатный кирпич...

– А ты?

– А у меня после смены обмундирования старенький берет остался... Вот я его и обменял!

– И шо оно, то сало? Осталось еще?

– По бутербродику на всех хватит! А что, пожрать захотелось? Так давно пора! Желудок уже к позвоночнику прилип на хрен!

– М-да-а!.. Пожрать совсем не мешало бы! – сказал Андрей и заулыбался во весь рот.

– А че это ты так скалишься, командир? – Павел хитро посмотрел на своего капитана. – Или твоя хохляцкая душа уже сало почуяла и радуется?

– Да анекдот вспомнил! – Андрей уже даже начал похихикивать.

– Так! Предлагаю бартерную сделку! – громогласно объявил Павел. – По бутерброду доброго сала на каждого в обмен на анекдот командира!

Тихая до сей поры пещера НП в одну секунду наполнилась шумом голосов, топотом тяжелых «берцов» и металлическим позвякиванием.

– Давай, ком!

– Мочи анекдотище!

– Отморозь по-одесски!

– Поржем и пожуем нормального, капитан!

– Давай, Андрюха, чтобы жить стало веселее!

Его легонько подталкивали со всех сторон, кто под локоть, кто под ребро, кто в плечо...

– Ну-ка ша мне тут! Мустанги! – рявкнул Андрей с деланой строгостью. – Разгулялись на свежем воздухе!..

И подождал минуту, пока стихли последние голоса.

– Знач, так! Свалил одессит-хохол с женой-еврейкой в Израиль...

– Типа тебя? – спросил улыбающийся Гранд.

– Ну, типа того... Ну вот... Живут себе там, а через год от его родителей с Одессы приходит посылочка – толстенный кусень сала...

– С кирпич, как Пашка выменял?

– Именно!.. Вот!.. Ну и одессит взял его в две руки и пытается куснуть, то так, то сяк... А кусок толщиной сантиметров в десять – ну никак рот не раззявить!.. Мучился он, бедный, мучился, пока жинка к нему не подошла... Посмотрела на муженька и говорит: «Та шо ж ты за дурень-то такой? Та возьми ж и порежь!» Мужик подумал минуту, посмотрел на сало... А потом и говорит жинке, показывая на уголки своего рта: «Да-да!!! Разрежь мне здесь и здесь!»

Андрею показалось на одну секунду, что в пещеру прилетела и взорвалась граната от «РПГ-7». Хохот четырнадцати мужских глоток был такой, что его, наверное, было слышно и в самой Тора-Боре... И на хрена, спрашивается, надо было рисковать головой и снимать караул НП ножами, чтобы ровно через десять минут полностью себя демаскировать этим «конским ржанием»?..

– Ну, ладно! Все! Ша я сказал! – Андрей смеялся не меньше других. – Ну?! И шо там с нашими бутербродами?

– Так уже нарезаются! – ответил Гром и стал сноровисто распаковывать свой рюкзак. – Кто-то из салабонов поможет «старому прапорщику» настрогать хлеб на полувзвод голодных морд?

– Так за здрасти! – тут же отозвался Гранд.

– От молодец! – проговорил Андрей. – Ну и правильно! Твои 110, Леша, обязательно надо натуральным продуктом подпитывать...

– А то!

– Только ты не четырнадцать кусков настрогай, а пятнадцать... Ага?

– ??? – И Гром, и Гранд, замерли на месте и уставились непонимающими взглядами на командира.

– Че вылупились, як на новые ворота? «Лошарик» наш с дорожки наверняка ни хрена, кроме косяка анаши, не жрал... Проголодался, видать, потому и сидит обиженный... А обиженный человек, Гром, никогда ни хрена тебе не скажет!.. Ты его покорми сначала, а потом уж вопросы задавай.

Тишина в пещере в один миг образовалась такая, словно кто-то невидимой рукой взял, да и вырубил на фуй звук. Только потрескивающие в костре головешки да завывание ветра вдалеке, у входов в пещеру, нарушали эту тишину.

– Есть такое, пацаны, международное соглашение Женевской конвенции, подписанное хрен знает когда, «до царя Гороха», после Великой Отечественной... В которой четко прописано, что к военнопленным нужно относиться гуманно... Соблюдать их человеческие права... Кормить их, поить и создавать условия для жизни... Вот мы и соблюдем эти предписания!.. Ну, не жрал человек часов десять до того, как его в плен взяли! Мы же это понимаем и уважаем его права... Мы его сначала покормим, а потом и вопросы задавать начнем! Глядишь, он раздобрится, на сытый желудок, да и расскажет все, о чем его спросят!..

В этот момент лицо Кондора стало каким-то зловещим... И... совсем уж кровожадным... Сейчас, именно в этот момент, в мерцающем свете сполохов костра, он был похож на Фауста... Или на Вельзевула... Или на кого угодно из этой плеяды... Сейчас он вершил суд...

– Слушай, ком... Мож, не стоит оно так-то уж?.. – проговорил неуверенно Гром. – Че-то ты совсем круто завернул.

– А как-то оно стоит?! – рявкнул Филин, и в его голосе уже не было и тени того веселья, которое было ровно минуту назад. – Как стоит, прапорщик?! Положить на подходе весь личный состав? Или отсидеться здесь, в этой норе?! Как стоит!.. Вот ты из Питера?

– Да...

– А представь себе, Паша, что твоя семья гуляет по Эрмитажу, а в этот момент на него падает здоровенный самолет типа «Ту-154»... Представил?! А потом какое-то мудило расскажет тебе по каналу «Аль-Джазира», что, мол, ничего личного, а это у него просто такой способ вести войну за свои интересы... И все, представьте! – Кондор повысил голос, чтобы его было слышно всем разведчикам. – А теперь, как это принято у нас, в разведке, я хочу услышать возражения или другие предложения, как нам получить нужную информацию!

Тишина стояла гробовая.

– Вопросов, жалоб, предложений, надо понимать, нет!

И Андрей улыбнулся... Или оскалился... Кто уж там разберет?

– Поэтому... Гранд!

– Я!

– Нарезай хлеб под бутерброды, на всех!

– Есть!

– Гром!

– Я, командир!

– Ну а ты нарезай уж обещанное «по бартеру» сало... Ужинать будем...

– Есть! – ответил Павел и стал кромсать своим боевым ножом кусок сала.

– Вот и ладушки... Дизель!

– Я!

– Ну-ка возьми-ка ты, Густав, петельку и поставь нашего уставшего от трудов ратных «лошарика» на ноги.

Не говоря ни слова, Дизель влез на топчан, встал на нем в полный рост, накинул на шею пленного петлю и поднял руку вверх.

Этот парень, поволжский немец, просто не знал пределов своей силы, которой наградила его природа! Это именно он, Густав Талис, десять дней нес на себе, нес больше двухсот километров(!), полуживого Андрея, когда была организована операция по его спасению год назад в Боливии...[21]

Афганец, довольно плотный мужчина лет тридцати, взлетел с каменного пола пещеры так, словно его выстрели из катапульты... И опустился обратно... Но не на колени, а на самые кончики пальцев, как это делала в Большом театре Настя Волочкова...

Филин взял кусок хлеба, на котором красовался здоровенный кусок свиного сала, и приблизился к пленнику:

– Гром!

– Я, командир!

– Переводи ему слово в слово, чтобы эта мразь поняла сначала, что я хочу с ним сотворить.

Он подождал несколько секунд, внимательно вглядываясь в широко раскрытый рот полузадушенного «духа».

– В священное воинство Аллаха, Махмуд, ты уже все равно не попадешь!

Гром произнес несколько слов, на которые, как это было ни странно, моджахед ответил.

– Он говорит, что его зовут не Махмуд, а Абдул, командир!

– А мне насрать! Для меня они все Махмуды! Так вот, Махмуд... Я хочу знать все то, что знаешь ты о Тора-Бора! И времени у меня нет! И у тебя его нет!.. Гром, переводи! – рявкнул Андрей страшным голосом.

Он подождал минуту, пока Павел закончил свой монолог на языке дари:

– У тебя, Махмуд, еще есть шанс умереть как воин, а не как собака... Я даю тебе минуту! После этого ты сначала поешь... – Андрей приблизил бутерброд к глазам талиба. – А потом мы тебя повесим на сосне у входа в пещеру... Время пошло!

Афганец затрепыхался на стропе так, словно это был карась, выброшенный на берег. Он что-то хрипел и брызгал слюной.

– Че он там блеет, прапор?

– Говорит, что если бы ты попал в его руки, то он не стал бы издеваться, а просто отрезал бы тебе голову, освободив от мучений...

– А! Так оно еще и благодетель, оказывается... С большим сердцем... Густав! Ну-ка приподними его на пару сантиметров!.. Придется кормить, как видно...

Дизель натянул стропу так, что у афганца вытянулась шея, а когда к нему приблизился Андрей, он стал визжать таким противным пискливым голосом, что у всех едва не заложило уши.

– Ком! Он орет, что правоверный мусульманин, и просит не приближаться к нему с плотью грязного животного...

– Так пусть говорит! – рявкнул Андрей еще раз и поднес бутерброд с салом к самому рту талиба. – Скажи ему, что я, русский офицер, обещаю подарить ему смерть настоящего шахида, если он начнет говорить. А если нет, то он сдохнет как вонючий ишак!

В течение следующих десяти минут афганец говорил не переставая, да так быстро, захлебываясь собственными словами, что Грому пришлось пару раз его попросту остановить и приказать повторить сказанное заново. Теперь Андрей не лез в это «воркование двух голубков», зная, что Павел настолько опытен, что и без него задаст все нужные вопросы.

Андрей отошел к огню костра и присел на корточки.

На душе было мерзко и пусто. Словно прошлась по ней многотысячной конницей орда Чингисхана. Филину было мерзко и противно оттого, что только что пришлось сотворить с этим человеком. Противно оттого, что ему, русскому офицеру, которым он никогда не переставал быть, пришлось уподобиться этим скотам, которые «воевали за священный ислам», и растоптать человека в его вере. Сейчас Андрей был противен сам себе!

«...Прости меня, господи! Прости мне грехи мои, ибо видишь ты, что согрешил я во благо! Прости меня, Милостивый и Милосердный!..»

Он бросил бутерброд в огонь и стал наблюдать, как начал таять и «плакать крупной слезой» народный символ его родины.

Андрей, пристально глядевший в пламя костра, не заметил, как к нему подошел Гром:

– Все, Андрюха. «Исповедь» закончена. Он раскололся, как гнилой орех, – до самой задницы.

– Ну и ладно, – проговорил Андрей угрюмо.

– А знаешь, что он сказал в самом конце? – Павел присел рядом. – Он сказал, что ты его все равно обманул. Его собратья, мол, умерли как настоящие воины в бою, а он умрет как шакал, потому что замерзнет на морозе, а любого умершего мусульманина, а особенно своей смертью, надо хоронить до захода солнца. А здесь, на этой горе, этого никто делать не будет. Так что...

Андрей посмотрел Павлу прямо в глаза:

– Я дал ему слово русского офицера, Паша...

Он поднялся и подозвал к себе Вайпера:

– Збигнев, организуй вынос трупов из пещеры.

– Зараз зробим!

Кондор подождал несколько минут, потом жестом указал Грому на пленного и пошел по тому коридору, по которому они и проникли на НП.

Втроем они дошли до валуна, который еще так недавно укрывал собой разведчиков от ветра несколько часов кряду. Андрей достал из нарукавного кармана комбинезона моток лейкопластыря, входившего в ИПП (индивидуальный перевязочный пакет) каждого разведчика, и наступательную гранату.

– Переведи ему мои слова, прапорщик.

Андрей прямо поверх одежды примотал пластырем гранату к правому плечу талиба, а затем связал ему ноги и уложил рядом с камнем.

– Теперь, Махмуд, твоя смерть зависит только от тебя. – Он посмотрел прямо в глаза моджахеда. – Либо замерзнешь, либо дотянешься зубами до кольца и умрешь, как воин. Я тебя не обманул!

Они с Громом успели отойти от валуна всего-то метров на десять, когда бухнул взрыв. Но ветер сделал свое дело – скрыв его в своем натужном вое.

– Вот так.

– Слушай, ком, где ты этому научился? Нет, я знал, конечно, и про свинину, и про «достойную смерть», но... У меня никогда и в мыслях не было использовать это именно так!

– Значит, острой нужды не было, Паша. А научился... Жизнь научила. Так что удалось узнать, прапор?

– Он, оказывается, был старшим на НП.

– Вот даже как? – удивился Андрей. – Но те «трубачи» были и по возрасту старше, и поопытнее, по всему видать.

– Но они афганцы! А этот Абдул – араб.

– Наемник?

– Угу. Из Иордании. Посчитал своим долгом воевать с «неверными» в рядах «Аль-Каиды» и приехал сюда полгода назад.

– Ясно. Что по существу?

– Связь у них каждый день после дневного намаза – в 12.30.

– Как это происходит?

– В крепости сидит на связи один из «непримиримых» и в течение получаса связывается с постами.

– Хреново!

– Нормально, капитан! Радист – афганец! А местные для арабов что-то типа «второго сорта». Ну, типа: «Мы приехали вам помогать, потому что вы сами ни хрена не можете, а поэтому вы должны целовать нас в попу и относиться как к большим баям!» Радист не рискует задавать лишних вопросов «большому человеку». «Восток – дело тонкое, Петруха!» А на НП старшими назначаются только арабы, которые и сами-то не считают нужным базарить с афганцем. В общем... Радисту в крепости достаточно услышать только «Все в порядке!».

Андрей остановился у самого входа в коридор, закурил сигарету, подымил минуту и спросил:

– Слушай, Паш, тебя ничего не смущает?

– Да я над этим уже полдня мозги ломаю, Андрюха! – Павел тоже закурил и прислонился плечом к холодному камню. – Бардак какой-то непонятный! Либо Усаме этому на все насрать, либо он полный дебил, либо там командует кто-то другой, кто был когда-то у него «Аистом» и запомнил систему охраны, а вот придумать новую мозгов ему уже не хватает.

– А самого Усамы там просто нет то бишь?

– Не знаю! Но то, что это один из этих трех вариантов, я уверен, иначе я тогда вообще ничего не понимаю!

– Ну да. «Либо я поц, либо лыжи не едут».

Андрей сделал две глубокие затяжки.

– Вот и мне так кажется. Только какой вариант правильный?

– Не знаю я, командир.

– Что с постами?

– Пулеметные гнезда разбросаны по горам довольно густо. Говорит, что раньше были и патрули, но теперь там засели в глухую оборону.

– Понятно.

– В «зеленке» новых минных полей нет. По крайней мере, за те полгода, что он здесь, их не ставили – не было нужды. А теперь нет времени.

– Думаешь, набрехал?

– Нет. Он был по-настоящему напуган твоим бутербродом. В общем... Если это так, то я сумею, по старой памяти, провести группу почти к самой крепости. По крайней мере, к кромке «зеленки» точно.

– Что он сказал о численности гарнизона?

– Около полутора тысяч боевиков. Но в скором времени их количество удвоится, а может, и утроится.

– Откуда он может это знать?

– Сказал, что об этом в Тора-Бора говорят все, кому не лень. Те, кто поумнее, понимают, что Джелалабад удержать на удастся... Талибы будут отступать из города именно сюда, в сторону Хайбера... Полторы или две тысячи боевиков...

– Добро! А знаешь, Паша, я, наверное, теперь несколько лет не смогу сало есть. Абдул этот мерещиться будет.

– Да и я тоже. – Гром затушил окурок и сунул его в щель между камнями. – Круто ты его...

– A la guerre comme a la guerre!..[22]

– Это точно. Ну, че? Идем к пацанам?

– Пошли. Погреемся у костерка. Нам еще сегодня, наверное, предстоит кости поморозить.

– Хочешь прогуляться к крепости?

– Посмотрим.

...В 21.00, точно в установленное время, Оса вышел на связь с полковником Ла Грассом:

– Большой на связи, – доложил он Андрею и протянул переговорное устройство.

– Пилигрим Большому! – проговорил капитан в микрофон.

– Пилигрим! Доложи обстановку! Состояние группы?

– Все в порядке, Большой! Обнаружены и захвачены два НП.

– Есть новые данные?

– Так точно, Большой!

– Доклад!

– Передаю связь Грому!

Полковник, который очень хорошо знал Андрея по совместной службе на Корсике, знал от генерала Жерарди и о его проблемах с языком после последнего задания в Боливии, поэтому нисколько не удивился этому решению. Тем более что он знал и другое – Павел был бессменным следопытом группы, и уж кому-кому, а ему-то должны были быть известны все подробности.

Кондор протянул прапорщику «переговорник»:

– Давай, Паша. Доложи полковнику обстановку, а то у меня не получится скорее всего. И сжато! Без лишних подробностей!

Доклад Грома занял пять минут времени, после чего он вернул устройство в руки Андрея.

– Кондор на связи!

– Общая картина ясна, Кондор, – услышал он голос полковника. – Что думаешь делать?

– Прогуляться к объекту.