Пиранья против воров Бушков Александр
– Ну...
– Подбрось-ка их повыше, – сказал Мазур. – По-над берегом... Повыше только.
– Гвоздь, в натуре...
– Антошик, ты сделай, как человек просит, – ласково посоветовал Гвоздь. – Авось что полезное получится...
Ковбой оглянулся на своих, пожал плечами, размахнулся как следует – и персики взлетели по широкой дуге высоко над водой...
Мазур остался на месте, он только развернулся на пол-оборота и резким движением вздернул полу пиджака, вскидывая висевший на длинном ремне через плечо коротенький автоматик «Клин». Держа его у бедра, только чуть-чуть поводя стволом, несколько раз надавил на спуск.
Сухие хлопки одиночных выстрелов слились в серию. Высоко над водой взлетели мокрые ошметки – раз-два-три-четыре-пять, вышел Мазур погулять... Растерзанные пулями остатки персиков тихонько шлепались в реку, и от них разбегались круги...
Мазур с законной гордостью подумал, что его, похоже, рано еще списывать на берег. «Клин» – не самое лучшее оружие, созданное человечеством, но пристрелянный ствол в умелых руках способен откалывать неплохие фокусы...
– Это кто? – громким шепотом поинтересовался Ковбой.
– Кирила Питерский, – значительным тоном ответил Гвоздь. – Самоличной персоной. Не доводилось слышать?
– Да вас, расписных, столько... – протянул Антоша Ковбой.
Увиденное произвело на него должное впечатление – но он, как любой на его месте, изо всех сил пытался держаться столь же невозмутимо и значительно, но получалось плохо.
– Да ну что ты, Ковбой, – с ленцой протянул Гвоздь. – Нас, в общем, даже мало, гораздо меньше, чем наглого молодняка – но вот качество, родной ты мой, качество... Ладно, не будем переливать из пустого в порожнее. Кирила совсем и не собирался устраивать в борделе бардак, но вот поработать там ему было жизненно необходимо, а потому давай-ка ладком обговорим ситуацию...
Он дружески приобнял собеседника за могучую талию, и они отошли в сторонку. Мазур подметил – Гвоздь, хотя вроде бы и относился скептически ко всем разговорам о возможных снайперах, все же занял такую позицию, чтобы массивная фигура Антоши заслоняла его от указанной Мазуром точки.
Кажется, разговор наладился – тихих реплик разобрать было невозможно, но движения высоких договаривающихся сторон не суетливые, спокойные. Слегка развернувшись, Мазур встал так, чтобы держать в поле зрения и Гвоздя с собеседником, и высотку, поднял рацию ко рту...
Короткое жужжанье, тугое сотрясение воздуха!
Темная невеликая дырочка возникла на виске Гиги совершенно неожиданно – и осетин, сбитый ударом пули, опрокинулся на гальку, нелепо взмахнув руками.
Дальнейшее разбилось на череду изолированных кадриков – Мазур видел, как Гвоздь падает на землю, не убитый и не раненый, по своему хотению падает, сбив Антошу подсечкой, прикрывшись им от следующих пуль и выхватив пистолет; видел, как те, у черных джипов, растерянно оглядывались, не сообразив залечь; видел, как от ближней «Волги» в их сторону кидаются охранники с оружием наготове.
И больше он ничего не видел – опрометью кинулся к господствовавшей над пустынной местностью лесистой горушке, бежал по всем правилам, петляя и часто бросаясь наземь, выпустив наугад пару коротких очередей. Изредка он оглядывался – но там, на берегу, не прибавилось ни убитых, ни раненых...
Когда начались деревья, он петлял от ствола к стволу, выскакивая из-за них то справа, то слева, чтобы не было системы, чтобы противник не вывел регулярность. Машинально, на автопилоте он выполнял заученные маневры, потому что иначе просто не мог, тело работало само, без участия головы – но где-то в глубине души зрело убеждение, что он предохраняется зря, что там, наверху, никого уже нет...
Так оно и оказалось. В выбранном им самим месте, идеально подходившем для наблюдательного пункта – а также снайперского выстрела по людям на берегу – живых более не наблюдалось. А вот мертвых было ровнехонько двое – те, кого он тут оставил с наказом смотреть в оба и не подпускать никого. Убитые пистолетными выстрелами в упор – по пуле на каждого. Тот же холодный профессионализм, с которым Мазур сталкивался все время своего пребывания здесь, все время своей подневольной работы...
Вниз он спускался гораздо медленнее, уже нисколечко не боясь, что получит пулю в затылок. Автомат болтался на ремне, нужды в нем не было никакой...
На берегу продолжались деловые переговоры – конечно, с учетом изменившейся обстановки. Те, из джипов, понуро стояли с поднятыми руками, что неудивительно для людей, оказавшихся под прицелом парочки автоматов. А Гвоздь, сидя на корточках над поверженным Ковбоем, говорил спокойно и задушевно:
– Я же тебя порву, как Тузик грелку, за такие фокусы, раком поставлю, сосунок. Из тебя кровельщик, как из собачьего хвоста сито...
Лицо у него было спокойное, но на него следовало бы ради облагораживания надеть какую-нибудь уютную, приятную маску – вроде физиономии Фредди Крюгера, гораздо более мирной по сравнению с тем ласковым оскалом, что сейчас был обращен к младшему собрату по нелегкому ремеслу.
– Дядя Коля! – прямо-таки взвыл поверженный. – Бля буду, не я! Не мои это! Я ж тебя уважаю...
Его трясло крупной дрожью. Гвоздь поднял на Мазура бешеные глаза, и тот парочкой скупых жестов обрисовал ситуацию.
– Ну ладно, – сказал Гвоздь, в последний раз встряхнув младшего собрата. – Считай, по нулям, никто никому не должен. Но если ты мне еще раз неприятности создашь, сявка, я тебя в неглыбком месте утоплю... Пшел! – Он резко выпрямился, кивнул Мазуру. – Поехали, Степаныч. Садись за руль. А ребята тут срочно уберут...
Не дожидаясь вторичного приглашения, Мазур, и сам жаждавший отсюда убраться как можно быстрее, прыгнул за руль. Погнал «Волгу» по немощеной дороге, круто поднимавшейся вверх, в город. Не поворачивая головы к спутнику, сказал сухо:
– Две пули на двоих. Оба мертвые. Или стрелок был очень уж резкий, или... Или он твой, Фомич. Кто-то, кого они прекрасно знали, уважали и никак не ожидали такого вот подвоха...
– Останови, – резко бросил Гвоздь, и, не успела машина замереть, как он выскочил на обочину, проворно отошел метров на двадцать, махнул Мазуру.
Тот подошел вразвалочку, спросил с каменным лицом:
– Опасаешься подслушки, Фомич?
Он видел по лицу собеседника, что угодил в десятку. Гвоздь, однако, промолчал, досадливо скривился. Ну разумеется, неуместно ему было, такому могущественному и несгибаемому, признаваться перед своим то ли заложником, то ли батраком, что дела в теневом королевстве давно уже пошли наперекосяк, и мысли приходят в то шизофреническое состояние, когда кажется, что доверять нельзя никому...
– Степаныч, ты профессионал, – сказал Гвоздь отрывисто, сухо. – Что тебе еще нужно? Денег? Людей? Пулеметы бесшумные? Луну с неба? Все тебе будет, кроме Луны, только работай... Сукой буду, озолочу, проси, что хочешь, как в сказке, кроме жопы... Ну прав ты, прав. Эта проблядь где-то близко, под самым носом, а вычислить его я не могу... Ты когда начнешь хоть что-нибудь понимать?
– Как только догадаюсь, почему пули пролетают мимо нас с тобой, – сказал Мазур, глядя ему в глаза. – Если есть ключик, он именно в этой загадке. Масса народу, должно быть, уже в курсе, что ты почуял казачка и пригласил для охоты на него целого адмирала...
– Генерала, – поправил Гвоздь с каменным лицом. – Я тебя как генерала светил. Московский генерал, суперспец...
– Генерал, адмирал – это детали, – сказал Мазур. – Главное в сути, а суть проста и многим известна... Отчего же до сих пор никого из нас двоих не шлепнули? Не пойму. Мелькают какие-то наметки, но в картинку никак не сливаются... – Он помолчал и решился: – Фомич, можно циничный вопрос? Если с тобой, паче чаяния, что случится, кому останется хозяйство? Те самые заводы, газеты, пароходы? Я не из праздного любопытства спрашиваю... Какая доля может отойти законной супруге?
– Мизерная, – почти не раздумывая, ответил Гвоздь. – Вовсе даже ничтожная. Степаныч... А, Степаныч? Ты это брось, понял? Ларка тут не при делах. Я, конечно, тоже читал эти американские романчики – где коварная супружница травит мухоморами мужа-миллионера или нанимает ему взвод киллеров... Вздор. У нас это не проходит. А если и проходит, то исключительно с барыгами по жизни, с торгованами по первой и единственной профессии. Я – дело другое. Если мне упадет на темечко дистанционно управляемый кирпич, дело приберет стая. И не достанется Ларке ни гвоздя от заводов, ни винта от пароходов, о чем она прекрасно знает, она у меня умная. Нет, ты не в ту сторону смотришь...
– Но ты ведь думал, Фомич, об этом нюансике? – без улыбки спросил Мазур. – Вовсе и не удивился моему вопросику, гладко и подробно ответил, так, словно прокручивал уже идею...
– Ну и что, ежели прокручивал? – глядя в сторону, сказал Гвоздь. – Приходилось прокручивать все варианты. Жизнь научила не доверять никому... только, повторяю, ты не там ищешь. Ларке достанется сущая мелочь, и она это отлично понимает. А потому и не станет никогда крутить. Ей и в нынешнем ее положении жить хорошо. Да и не смогла бы она самостоятельно выйти на эту хитрющую крутизну, что невидимкой возле меня стелется... Это не только ее касается. Я многих проверял, по отдельности...
«Вот то-то и оно, – подумал Мазур. – По отдельности. А если те, кто по отдельности выглядел чистехоньким, образовали сочетание, которого ты не предусмотрел? И я, старый дурак, тоже. Нелепица? Не такая уж...»
– А Томка?
– Степаныч... – поморщился Гвоздь. – Ну ты же сам в это не веришь. Уж тут-то...
– Не верю, – сказал Мазур. – Тыкаюсь вслепую, в надежде, что вдруг в башке сложится цельная картина из этих дурацких обрывочков... Вот если бы я знал, кто меня тебе продал...
– Э, нет, – сказал Гвоздь решительно. – Это уж, прости, так секретом и останется... еще и оттого, что с этой стороны нет никакой угрозы. Короче. Что тебе нужно все-таки?
– Вот чего мне пока что не нужно, так это денег, – сказал Мазур, подумав. – Парочку надежных... впрочем, кто нынче при таком раскладе может быть надежным? Лучше уж парочку откровенно тупых ребят – но таких, которые будут выполнять приказы от сих и до сих, ни единого вопроса не зададут. Чем они проще и дальше от жизненных сложностей, тем лучше. Найдешь?
– Такого добра...
...Мазур слушал доклад, сидя в кабинете, в отведенных ему покоях, с распущенным узлом галстука и стаканчиком виски в руке – расположившись в вальяжно-раскованной позе немаленького босса, имеющего право руководить и строго спрашивать отчета.
Судя по поведению собеседника, ничем внешне не примечательного крепыша лет тридцати по кличке Быча, тот не был посвящен в глубинные сложности, искренне полагая Мазура не пленником на крючке, а значительной персоною из столиц, близкой к Папе. Особым интеллектом Быча не блистал, но излагал факты подробно и толково.
О том, что незадачливый директор магазина «Радость» не дрыхнет долгим алкогольным сном, а натуральным образом мертв, точнее говоря, лишен жизни насильственным образом, дознались даже не поздним вечером, а утром следующего дня. Валькирия Танечка, судя по ее показаниям, так и ушла домой, ничегошеньки не заподозрив – уверяла, что шеф и раньше заваливался дрыхнуть надолго, в той самой комнате, так что не стоило его будить. Ночной сторож, явившийся с концом рабочего дня, опять-таки не заподозрил, что провел ночь в компании остывшего трупа – он тоже прекрасно усвоил привычки нанимателя, заступив на вахту, лишь мельком заглянул в комнату и со спокойной совестью отправился дрыхнуть сам. Утром приехала Танечка, а сторож ушел. Лишь часов в одиннадцать дня кто-то из постоянных, особенно настырных собутыльников, жаждавший то ли общения, то ли деньжат на опохмел, энергично взялся будить мнимоспящего, стащил его с дивана... и вылетел в торговый зал, распугав воплями ранних ценителей прекрасного. Тут оно все и закрутилось – милиция, переполох, эксперты...
Насколько можно было судить по предварительным наметкам, следствие пребывало в тупике. Посетителей у покойного бывало множество, и они четко делились на две категории – собутыльники и серьезные клиенты. Первые были столь многочисленны, экстравагантны и непредсказуемы, а вторые столь респектабельны, богаты и влиятельны, что у любого следака, по твердому убеждению Бычи, «мозги завернутся за извилины». Добытая неисповедимыми путями информация о состоянии дел особыми открытиями не блистала и приливами энергии не отмечена – пока что допросили лишь Танечку и сторожа, оставив обоих на свободе, и занимались главным образом тем, что кропотливо составляли список всех, имевших доступ в служебные помещения, одновременно прикидывая, на кого можно и постучать кулаком по столу, а кого вообще не следует замечать, чтобы не связываться лишний раз со взводом высокооплачиваемых адвокатов или с собственным высоким начальством...
Мастера кисти и резца тем временем приложили все силы, чтобы шакалы пера и телекамеры о происшедшем не узнали, похоже, им это удалось – бродили лишь туманные слухи, будто с Задуреевым «что-то стряслось», и не более того. О смерти, тем более насильственной, ловцы сенсаций еще не дознались. Большинство полагало, что Семен свет Климентьевич отправился лечиться от белой горячки, что с ним случалось в среднем пару раз в квартал.
– Ну, а у тебя самого есть соображения? – спросил Мазур без особой надежды.
Крепыш откровенно почесал в затылке:
– Да кто его знает... Там, говорят, был такой шалман, что и не удивительно... Художнички, музыканты, вообще непонятно кто, лишь бы с пузырем... Человечишка был насквозь несерьезный, за что его мочканули, и не поймешь...
– Однако ж ухитрились и мочкануть грамотно, и незаметно смыться, а? – сказал Мазур.
– Ну, повернулось так по счастливому случаю... Он эту ляльку, Танечку, постоянно порывался трахнуть. Может, ей надоело? Взяла, пожаловалась своему парню, и тот... урегулировал?
– А что, есть такой парень на горизонте? – спросил Мазур незамедлительно.
– Черт его знает...
– Это не ответ, милый, – сказал Мазур уверенно. – Ты уж постарайся выяснить все точно. Где живет, с кем живет, чем дышит... Ясно?
– Ага. Займусь. Еще что-нибудь?
– Минут через пятнадцать приготовь машину, – сказал Мазур. – Покрутишь меня по городу, постараешься сбить возможные хвосты, ежели таковые обнаружатся... Сумеешь?
Крепыш оживился:
– Что-что, а это... В лучшем виде, шеф.
Судя по его воодушевленному лицу, с баранкой он управлялся гораздо ловчее, нежели с решением головоломок. Ну что ж, сейчас такой и нужен...
Проводив нежданного подчиненного, Мазур взглянул на часы и побыстрее включил телевизор, сверившись с программой, выбрал местный канал, где как раз наступало время криминальных новостей.
Излишне уточнять, что о сегодняшнем инцеденте на берегу реки виртуозы голубого экрана не дознались вовсе. Не было никакого инцидента – поскольку никто не ставил в известность доблестные правоохранительные органы, а трупы волшебным образом улетучились и с речного берега, и с горушки, чтобы, надо полагать, столь же загадочным для непосвященных манером быть похороненными сугубо частным образом...
Квелые были новости – по сравнению с теми криминальными сложностями, в которых Мазур барахтался пятый день подряд. Право слово, квелые. Два гражданина, насосавшись спиртосодержащих жидкостей, лишили часов третьего, трезвого и законопослушного. Очередные охотники за цветными металлами раскурочили очередной светофор. Известная телеведущая Нинель Чучина, по своему милому обыкновению укушавшись водочки в ночном клубе «Паломник», была употреблена по прямому назначению прямо в женском туалете – увы, звездулька была в столь пассивном состоянии, что не только не могла опознать злодея, но даже о том, что была цинично употреблена, узнала лишь часок спустя от дяденек милиционеров, с превеликим трудом ее разбудивших путем вульгарного растирания ушей.
И все прочее в том же духе – пьяные водители, трезвые карманники, разбитые физиономии. И лишь напоследок...
Все выглядело почти так же, как в прошлый раз – полуголое тело, небрежно прикрытое куском пыльного брезента. Тот же репортер, то же назойливое скольжение камеры по трупу, те же интонации – сопляк с микрофоном старательно пугал себя и заводил аудиторию, живописно повествуя о второй вылазке неизвестного сексуального маньяка: вновь лицо разбито чем-то тяжелым до полной неузнаваемости, отрублены пальцы на руках, мужской галстук в полосочку небрежно завязан на шее жертвы...
Мазур смотрел на экран, не отрываясь. Бог ведает, почему никто не взял этих обормотов с камерой за шиворот и не отволок подальше – они снимали со всем прилежанием. Ручеек крови, вытекший из-под брезента, обнаженные ноги, татуировка на щиколотке в виде сине-зеленого дельфина, обвившегося вокруг якоря...
Он прекрасно помнил эту татуировку. И ее хозяйку. Удар был неожиданным и, признаться, могучим. В первый момент потянуло бежать куда-то, выхватить пистолет из-под мышки, немедленно ткнуть стволом в чью-то физиономию, добиться признания, правды, отомстить...
Быть может, он так и поступил бы – случись все на пару дней раньше, когда он не погрузился еще в здешние сложности с головой. Теперь же... Теперь происходящее вовсе не казалось ему простым, как перпендикуляр. Теперь он попал в ситуацию, когда не следовало верить ни собственным глазам, ни первым скороспелым версиям. Все, все, все было не тем, чем казалось! А потому первую пришедшую на ум версию, прямолинейную и незатейливую, следовало отбросить, сделав над собой нешуточное усилие...
Мазур щедро плеснул себе неразбавленного виски, откинулся на спинку кресла. Перед глазами крутились лица, в ушах звучали голоса, ключевые реплики сплетались в причудливых сочетаниях... или сочетания эти только казались причудливыми?!
Он, конечно, был в первую очередь боевиком, одушевленным лезвием, расчетно-наводящей приставкой к разнообразному оружию. И все же жизнь его не раз ставила в ситуации, когда приходилось не просто резать тех, на кого указало начальство, но и вполне самостоятельно искать правду. Хреновый из него был Штирлиц, если совсем честно, но и работать мозгами случалось...
Кажется, его била дрожь. Вполне возможно, это были неизвестные науке побочные эффекты, сопровождавшие постижение истины. Или, чтобы не быть чересчур уж оптимистичным, не истины, а пути к таковой. Как бы там ни было, загадочные кусочки – не все, пока еще далеко не все! – начали складываться в осмысленную картинку, прежние загадочные петли и зигзаги складывались в конкретные физиономии.
У противника проявлялось лицо – медленно-плавно-постепенно, как на погруженной в ванночку с вонючим раствором фотографии. Пару секунд назад виднелись лишь пресловутые туманные контуры – а теперь харю можно и опознать...
Гипотеза казалась дикой – но так частенько случается с самой что ни на есть доподлинной правдой. И дело не в том, что догадка дикая, иррациональная, порой безумная – а в том, что многие детали, подробности и факты идеально укладываются именно в эту версию, как костяшки домино в коробочку...
Его по-прежнему трясло – от мощного прилива охотничьего азарта, перемешанного с нечеловеческой тоской. Затянув узел галстука, накинув пиджак и направляясь к двери, он все еще ощущал эту хищную дрожь в каждой клеточке тела.
Она исчезла минут сорок спустя, а вот тоска, наоборот, захлестнула так, что выть хотелось – когда он, убедившись в полном отсутствии слежки, распахнув дверцу и усевшись на сиденье жигуля рядом с Михасем, с ходу отметил странную деревянность позы, застывший взгляд. А там и увидел темную дырочку с опаленными краями на правом виске старого знакомого – аккуратную, без капельки крови, результат мастерского выстрела в упор в самый, дураку ясно, неожиданный момент...
И тело было еще теплым.
Глава вторая
Орущий мужик
Он вошел в кабинет Гвоздя, уже успокоившись, холодный и собранный, как встарь, не принимавший сгоряча каких бы то ни было решений. Сейчас никак нельзя было торопиться, потому что от взвешенных поступков зависело абсолютно все, в том числе и жизнь, жизнь – в первую очередь...
– Ну вот, Степаныч, мы тут тоже не сидим сложа руки, – сказал Гвоздь, выйдя из-за стола и с удовольствием потягиваясь. – Только что переправили сюда твою картинку. Не волнуйся, никто божью старушку не обижал даже словесно – она, едва завидя сто баксов, сама искала, чего бы еще впарить столь щедрым и обходительным посетителям...
– Жива-здорова, значит, старушка, – без улыбки сказал Мазур.
– Живехонька, чего доброго, нас переживет. Эти к ней больше не являлись после того раза. А скорая ее быстренько в бодрый вид привела – ничем таким особо жутким в нее не плеснули, каким-то примитивным усыпителем...
– Это понятно, – так же хмуро кивнул Мазур. – Бабушка сама по себе никому была не интересна ни в каком смысле...
– Ты уж прости, я, грешным делом, полюбопытствовал. – Гвоздь достал из стола и протянул ему тщательно завернутый в белую бумагу плоский пакет. – Ты же не предупреждал, что никто смотреть не должен... Дрянь редкостная, по-моему. Лучше уж Томкины лошадки. В них хоть какой-то смысл есть, а вот в этом лешем никакого эстетического смысла я не вижу... Владей, если хочешь. Между нами, зачем тебе эта похабень?
– Да так, – сказал Мазур. – Отработать одну догадку... У меня беда, Фомич, я об этом в первую очередь думаю... Убили моего человека, из системы, прямо на месте встречи, так и сидел в машине с пулей в голове...
Он, слегка наклонившись вперед, зорко следил за лицом Гвоздя – но не узрел там ни тени замешательства, наоборот, озабоченность и словно бы некое понимание.
– Это к которому ты плыл через реку? – преспокойно спросил Гвоздь. – В самый первый день?
– Следили?
– Издаля, сокол, издаля... Уж не посетуй. Мало ли что могло сгоряча прийти тебе в голову. Это потом я к тебе присмотрелся и понял, что сгоряча у тебя ничего не бывает. Но тогда кто ж знал... Знаешь, что такое разумная предосторожность? – Гвоздь ухмыльнулся: – Должен тебе сказать, Степаныч, задумано было просто прекрасно, вовсе даже нетрадиционно. Мы все – люди насквозь сухопутные, у нас в мозги въелось, что красавицу Шантару испокон веков пересекают только по мосту, это когда я пацаном был, лодки еще ходили с берега на берег, пассажиров возили за десять копеек, но с тех пор столько воды утекло в прямом и переносном смысле... Ты, конечно, от моих оторвался. Давать кругаля на машине даже и не стоило – пока они неслись бы в обход, ты мог до соседней губернии добраться... что ты на меня так смотришь? – В его улыбке появилась едва заметная напряженность. – Степаныч, что до твоего кента – это не я. Мне не было ровным счетом никакого смысла его отправлять на тот свет. Если бы ты мне его раньше показал, я бы с него пылинки сдувал...
– Да? – усмехнулся Мазур одним ртом.
– Будь уверен, – серьезно сказал Гвоздь. – Жизнь наша – езда на велосипеде. И, чтобы удержаться, нужно все время ехать. То есть – думать быстро. Когда мне брякнули, что ты рванул вплавь через нашу вовсе даже не узенькую реченьку, я все обдумал в темпе... Возможностей у тебя было только две: либо рвануть из нашего города сломя голову, либо вызвать кого-то своего и ему пожаловаться: что злой дядька Гвоздь взял тебя в плен, что придумал тебе, как в той сказке, нехилую работенку: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что... Поскольку ты вскоре вновь у меня в гостях объявился, первый вариант безоговорочно отпадал. А второй, соответственно, оставался. И тут уж нетрудно было кое-что просчитать наперед. Ясно, как день, что твои военные ко мне со стволами наголо ни за что не ворвутся – в вашей спецуре не дураки, они ж понимают, что девочку твою никто в поместье держать не будет, а вычислить укрытие время нужно... Рано или поздно какая-нибудь умная голова, что фуражку носит не красоты ради, сообразит: проще и безопаснее будет не рыть носом землю в поисках прекрасной пленницы, а подмогнуть тебе найти моих обидчиков... Ну, скажи, я правильно вычислил?
– Правильно, – сказал Мазур, глядя в сторону.
– Вот видишь. Теперь сам подумай: ну зачем мне его убивать? Да он мне живой был необходим до зарезу... Веришь?
Мазур молча кивнул. «Это не ты, – думал он пасмурно. – Тебе и в самом деле это не нужно, ты от этой смерти чуть ли не больше всех теряешь...»
– Вопрос только – кто? – продолжал Гвоздь. – Мои ссученные, или ваши? Ну что ты на меня так смотришь? Может, и не врут все насчет знаменитой «Белой стрелы», может, вам и дали потихоньку приказ таких, как я, отстреливать? Тебе этого и знать было не обязательно, у тебя ведь интересы в другой плоскости лежат, ты всю сознательную жизнь импортную дичь режешь и топишь, а по доморощенной другие работают...
– Читал я что-то про эту пресловутую «Белую стрелу», – сказал Мазур. – Бред какой-то.
– А вот кто его знает... Когда начинается вереница мастерских мокрух, и виновники в воздухе растворяются, как дым, от любого куста шарахаться начнешь. Это вариант, Степаныч? Какой-нибудь суровый кремлевский дядька решил извести нас, как класс – и поручил это дело военным, потому что от ментов толку мало, а чекистов за все эти годы насквозь деноминировали...
– Я, конечно, не пророк, – сказал Мазур. – И Кремль на прослушке не держу, кишка тонка. Но если бы на тебя и в самом деле нацелилась власть, с тебя бы и начали. Возможностей хватало, я тебе о них подробно рассказывал... Нет, Фомич, то, что с тобой происходит, типичная, я бы выразился, бытовуха.
– Вот и покажи мне ее, – сказал Гвоздь. – Покажи мне эту паскуду, а дальше можешь и не пачкать свои натруженные руки...
– Всему свое время, – сказал Мазур решительно. – Будет вам и белка, будет и свисток... Давай-ка о другом. Я хочу поговорить со Светланой. Хотя бы по телефону. Чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И немедленно.
Вот оно! То самое секундное замешательство, которого он ждал заранее. Гвоздь быстренько справился с собой, но Мазур уже сделал выводы...
– Не пойдет, Степаныч, – решительно сказал Гвоздь. – Уж извини, никак не могу... Телефон в нынешней ситуации – вещь опасная. И прослушать могут, и запеленговать. Подожди денек, ладно? Я пока прикину, как можно это устроить, чтобы никого не навести на след и ничего не провалить. Договорились?
Какое-то время Мазур старательно играл мимикой, изображая поочередно раздражение, неприкрытую злость, смирение перед обстоятельствами. Актер из него был не великий, но и Гвоздь его не настолько уж хорошо изучил, чтобы разоблачить игру прямо здесь и сейчас...
– Ну ладно, – сказал Мазур. – Подожду денек, только, я тебя очень прошу, не вздумай меня на мякине прокинуть... Я ведь могу и жутким быть, Фомич, очень даже нехорошим. Оба мы с тобой волки те еще...
Гвоздь сказал тихо и очень серьезно:
– Степаныч, вот потому я и не пытаюсь с тобой передергивать. Мы с тобой – из одной колоды, знаешь ли!
– Ну да? – усмехнулся Мазур.
– Представь себе, – сказал Гвоздь. – То, что я четверть века топтал зону, а ты верно служил родному государству – разница, в общем, абсолютно несущественная. Мы с тобой социально близкие люди в том смысле, что оба большую часть жизни прожили не по писаным законам, а по понятиям. То, что понятия у нас разные, ни черта не меняет. Главное, это понятия данной конкретной стаи, а не писаные законы, по которым живет стадо. И какая, к чертям, разница, что мне вешали срока, а тебе – ордена? А? Да нету никакой разницы.
– Вопрос, конечно, философский, – усмехнулся Мазур.
– Да ни хрена там нет философского, Степаныч. Одна се ля ви на грешной земле... Лучше скажи, чем тебе еще подмогнуть? Что-то ты давненько ничего серьезного не просишь...
– Значит, попрошу, – уверенно сказал Мазур. – Можно бумажку с ручкой? – Он взял два квадратных листка из прозрачной коробочки и разборчиво написал на одной фамилию, имя и отчество, а на другой – название заведения.
– И? – вопросительно поднял бровь Гвоздь.
– За поименованным здесь человеком нужно постоянное наблюдение – сказал Мазур. – С нынешнего момента, днем и ночью...
– А цель?
– Одна, – сказал Мазур. – Чтобы я знал, что она делает по часам и минутам. От и до. Это реально?
– Еще как.
– Есть одно немаловажное уточнение, – сказал Мазур небрежно. – Я хочу, чтобы этим делом занялись ребятки из того вашего крыла, что подчинялось покойному Вове Котовскому. Это не значит, что я кому-то не доверяю, отнюдь. Считайте это моей блажью.
– Хорошо, – усмехнулся Гвоздь. – У серьезного человека и блажь заслуживает серьезного отношения... А с этим вот заведением что изволите сделать? Не спалить, надеюсь? Очаг культуры все-таки, областная научная библиотека...
– Помилуйте, – ухмыльнулся Мазур ему в тон. – К чему такие ужасы? Я там просто-напросто хочу поработать.
– Когда?
– А нынче же ночью, – сказал Мазур. – Где-нибудь, этак, после полуночи. Вам не кажется, что это самое идеальное время для работы в научной библиотеке? Никто тебя не отвлекает, никто не путается под ногами... Можете устроить так, чтобы я ночью туда попал, и никто потом об этом не узнал?
– Сделаем, – сказал Гвоздь чуточку озадаченно. – Задали вы мне задачку... Загвоздка не в том, что это сложно – чего там, ребята крутанутся – а в том, что такого я еще в жизни не организовывал. Непривычное для меня место.
– Цивилизуйтесь, Николай Фомич, – сказал Мазур с усмешечкой. – Коли уж в легальные бизнесмены подались... Ну, не смею более тратить ваше время...
Он встал и, легонько помахивая завернутой в бумагу картиной, вышел из кабинета. Спускаясь по лестнице, поймал себя на том, что взвешивает картину на руке, пытается прикинуть, на сколько она потянет. Выходила сущая ерунда, менее килограмма – да и то главным образом за счет старой, основательной деревянной рамки и стекла. Бумага сама по себе ни черта почти и не весит. Тем пикантнее ощущения.
Впрочем, он мог и ошибаться. Возникшие в мозгу ассоциации были элементарной ошибкой, путаницей, выдачей желаемого за действительное, белой горячкой, шизофренией, старческим маразмом...
Мазур предусмотрительно утешал себя этими оптимистическими мыслями – когда не спеша шел по двору, когда поднимался в свои апартаменты, когда извлекал картину из обертки, бесцеремонно кромсая плотную хрусткую бумагу перочинным ножичком.
Темнело в эту пору поздненько, и света было достаточно природного. Он сидел в уютном глубоком кресле, держа перед собой застекленную картину на полусогнутых руках – локти для удобства уперты в колени, сигаретка дымится в углу рта.
Всего-то полметра на полметра, не более. Очень похоже, этюд когда-то был частью более обширной работы – в правом верхнем углу четко виднеются полоски и полукружья, слишком четкие и осмысленные для обычных клякс или там помарок, или пробы кисти. Правда, уже не определить, что красовалось на отрезанном куске.
Мужик яростно орал, разинув рот так, что это превышало всякие человеческие возможности. Это даже и не совсем человек – некая помесь со зверем, ни один человек не сможет так разинуть хайло, да и зубы какие-то странные: сатир? оборотень? фавн? или кто там еще?
Что интересно, была в этом орущем страхолюде некая загадочная привлекательность. Он странен, но не уродлив, диковинный, но ничуть не омерзительный. Все дело, сдается, в недюжинном мастерстве художника. Он был талантлив, ясно даже такому далекому от изящных искусств человеку, как Мазур. Быть может, те же самые чувства заставили и молодого подполковника сгрести в мешок именно эти картины, а не какой-нибудь массивный портсигар или золотой канделябр...
Послышался негромкий знакомый стук, дверь почти сразу же распахнулась, и зацокали каблучки. Очаровательная и послушная, экологически чистая девочка Ксюша принесла поднос с ужином. Без дополнительных указаний водрузила его на обычное место, встала поодаль, наблюдая за Мазуровыми занятиями с хорошо скрытым презрительным самомнением юности – и грамотно поставленной гримаской красивенькой дурочки. Хотя не проста была девочка, ох, не проста – но что поделать, приходится принимать ее такой, какова она есть, дареной девушке в диплом не смотрят...
– У вас будут какие-нибудь распоряжения? – поинтересовалась Ксюша с безразличным видом. – Пожелания? Фантазии?
– Ксюша, – сказал Мазур, поставив картину на пол рядом с креслом. – А ты, собственно, Ксения или Оксана?
– А какая разница?
– Огромная, – сказал Мазур. – Оксана – это, по-моему, что-то мягкое, домашнее, пейзанское... только не притворяйся, будто ты не понимаешь значения слова «пейзанское». Мне кажется, ты отлично разбираешься в иностранных и редких словах... Так вот, Оксана – это вареники, блузочка с вышивкой, садик вишневый коло хаты, – и он тихонько пропел: – Ой, за горами там жницы жнуть... А Ксения, мне упорно представляется – очки в строгой оправе, пачка учебников и указка в руках... но иногда – еще и пылающий под маской серьезной училки секс-эппил...
– Мистер, я уже успела понять, что охальник вы изрядный... – сообщила Ксюша с легкомысленным выражением мордашки. – Это вы, я так понимаю, столь длинной и сложной цепочкой подсознательных ассоциаций меня в постель загоняете? Подождите, а? Вам тут снова почта пришла...
Она безмятежно извлекла из кармашка два конверта, один поменьше и полегче, другой побольше и потолще, протянула их Мазуру.
– А ведь это прогресс... – сказал он не без растерянности, взвешивая на ладони запечатанные, не обремененные никакими адресами и фамилиями конверты. – Помнится, раньше ты молчком на бумажке царапала и тут же оную жгла...
Ксюша преспокойно сообщила:
– Раньше был риск, что здесь есть подслушка, а теперь я знаю совершенно точно, что ее тут нет...
– Медленно смерив ее взглядом – от черных туфелек до белой кружевной наколочки в волосах, этакого мини-кокошника – Мазур покрутил головой:
– Ксения-Оксана, а тебе никогда не приходило в голову, что ты занимаешься рискованными, мягко говоря, делишками? Опасно совмещать роли тайного почтальона и чинной горничной – особенно в таком вот поместье...
– Кирилл Степанович, – сказала она задушевно. – Неужели вы способны выдать юную очаровательную девушку, которая вам которую ночь отдается со всем пылом нерастраченной невинности?
Мазур пожал плечами, чуточку опешив:
– И все же...
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – изрекла Ксюша. – Это о вашем поколении, я читала, уйма нянек заботилась – парткомы и профкомы, женсоветы и прочие худсоветы... А нашему приходится сугубо на себя рассчитывать... Пусть и с риском. Это философская система, не правда ли?
– Пожалуй, – кивнул Мазур.
Девчонка показала ему язык и, покачивая бедрами, удалилась в спальню. «Милая, до шампанского иногда надо еще дожить... – рассеянно подумал Мазур, вскрывая оба конверта. – А дожить-то и не каждому удается, вот ведь что...»
Он решил начать с того, что был полегче – там оказался один-единственный листок, аккуратно сложенный вчетверо.
«Кирилл Степанович! Я вас завтра жду в десять, только непременно устройте, чтобы за вами никто не следил. Дело серьезное, и мне просто-напросто не на кого больше полагаться... Лара».
Упоминавшийся в письме адрес – улица, дом, квартира – был Мазуру напрочь незнаком, ни с чем не ассоциировался. Если бы еще быть твердо уверенным, что это в самом деле почерк Лары... Ведь записка может укладываться в его версию так, а может и – совершенно эдак... Или нет?
Хотя в письме ни словечком не упоминалось, что его следует предать кремации, Мазур на всякий случай придвинул массивную пепельницу с тремя обезьянками и щелкнул зажигалкой. Пустой конверт изничтожать не стоило, поскольку он был девственно чист.
Крутя головой и похмыкивая, он взялся за второе письмо, представлявшее собою гораздо более серьезный эпистоляр – густо исписанные аккуратным разборчивым почерком листы... два... три... четыре... пять. Подписи нет. А вот содержание...
Первая фраза, жирно подчеркнутая красным фломастером, звучала интригующе: «Вы ведь уже убедились на примере магазина „Радость“, что моей информации можно доверять?»
А далее шли подробнейшие инструкции. Ему то ли предлагалось, то ли предписывалось быть завтра не позднее тринадцати ноль-ноль на некоей даче, куда следовало явиться с видеокамерой – а чтобы не опоздать, выехать лучше загодя.
Далее следовало подробное описание дороги, наиболее заметных из машины ориентиров и примет, места, где спрятан ключ от «нежилой половины». «Те, кого ему следует снять» появятся примерно в половине второго. И снова инструкции – откуда снимать, где лучше всего оставить машину в надежном отдалении...
Конец первой части. Далее следовала часть вторая, не менее интригующая. Адрес, телефон, имя и полное описание внешности человека, с которым уже достигнута предварительная договоренность о том, что к нему придет некий гость и за двадцать тысяч долларов приобретет некие фотографии, а также кассету с негативами. Как легко догадаться, эта роль отводилась опять-таки Мазуру. «Ага, сейчас, – подумал он хмуро. – Что для меня двадцать тысяч долларов? По всем углам пачки валяются...»
Он перечел послание еще раз. Загадок оно таило не в пример даже больше, нежели первое, от Лары. Судя по описанию, дача находилась где-то у черта на куличках, за городом, в лесу – идеальное место для того, чтобы аккуратненько, без шума и лишней огласки пристукнуть не одного Мазура, а целый взвод. Даже если прихватить с собой автомат – риск нешуточный. Самое глупое в этой жизни – считать себя круче всей планеты. Сядет за сосну снайпер, аккуратно, плавненько потянет курок, задержав дыхание – и сочиняйте прочувствованный некролог контр-адмиралу К. С. Мазуру, которого любили интеллигентные дамы, легкомысленные девицы и даже одна французская диверсантка...
Но, с другой стороны – зачем громоздить настолько уж сложную ловушку? Почему бы, если хочешь заманить в уединенное место и пристукнуть к херам, не написать просто: если вы подъедете в такое-то время к такому-то месту, то узнаете ответ на все загадки от маленького, хроменького, в черной шляпе? И, пока будешь торчать на проселочной дороге, высматривая хроменького, в черной шляпе... К чему лишние сложности?
Особо изощренное коварство? Да зачем? И к чему добавлять еще вторую часть, насчет субъекта, у которого в обмен на поразительную для Мазура сумму следует купить катушку с пленкой?
Пикантнейшая ситуация. С одной стороны, информация этого самого неизвестного о магазине «Радость» оказалась как нельзя более кстати... но где гарантии, что пославший сообщение на пейджер и автор сего эпистоляра – одно и то же лицо? Некая изощреннейшая компрометация? И там, на даче, то ли очередной труп с ножом в спине, то ли пудика два героина и группа захвата за кустами вкупе с репортерами криминальной хроники?
Ну, что-что, а уж засаду в кустиках он ни за что не прохлопает, с э т о й стороны опасаться нечего. Что же, решаться? В том-то и оно, что следует решиться...
– Войдите, – повернул он голову на энергичный стук.
– У вас никого? – спросил Гвоздь, не переступая порог.
– Ксюшка в спальне, – сообщил Мазур вполголоса, отводя глаза.
– А, там ей самое место... Ничего, подождет. Поехали. С очагом культуры все решилось, а об остальном в машине поговорим... За шофера ко мне сядете?
– Какой разговор? – пожал плечами Мазур, накидывая пиджак.
Две «Волги» уже дожидались у распахнутых ворот – одна битком набита охраной, другая пуста. Мазур проворно сел за руль и вывел машину за ворота.
– Накапал ты мне дури в мозги, Степаныч, – сказал Гвоздь, старательно маскируя иронией легкое беспокойство. – Каждый раз теперь думаю – а не притаился ли снайпер за деревцем...
– Никакого снайпера, по-моему, не будет, – сказал Мазур. – Если что-то и произойдёт, оно будет обставлено совсем иначе.
– Уверены?
– Уверен.
– Твоими б устами... – протянул Гвоздь. – Ладно. Не буду из тебя жилы тянуть, работай на свой манер... А хочешь, теперь я тебя, загадочного такого, немножко удивлю?
Мазур молча кивнул, не отрывая глаз от извилистой дороги.
– За твоим объектом и так уже идет наблюдение, – сказал Гвоздь. – Еще Котовским поставленное за пару дней до его безвременной кончины, еще до того, как ты к нам в гости приехал... Как раз такое, что ты заказывал: плотное, круглосуточное... Только я стал ставить задачу, как меня огорошили: Папа, говорят, на этом деле уже сидят, в три смены пашут... Котовский задачу ставил, Гига задачу подтвердил...
– А интересно, правда? – сказал Мазур.
– Степаныч, но это ж чепуха какая-то... Что за непонятки? Я бы еще понял, возьми вы все под колпак кого-то серьезного...
– Фомич, – сказал Мазур почти что умоляюще. – Ну я тебя прошу, дай поработать спокойно денек-другой... Да, вот кстати! Мне срочно нужно двадцать тысяч долларов, и желательно бы к завтрашнему утру...
– А что так мало? – пожал плечами Гвоздь. – Я и больше дам, на достойное дело...
– Больше пока не требуется, – сказал Мазур. – Разве что... Сколько может стоить хорошая видеокамера?
– А хрен ее знает. Свистну завтра ребятам, съездят и купят.
...Оказалось, что научная библиотека выглядит ночью даже несколько таинственно – впрочем, как любое место, куда люди приходят исключительно белым днем. Какой-то пожилой субъект при галстуке и с бородкой вел его по коридорам, лестницам и книгохранилищам, опасливо косясь, но не решаясь задать ни единого вопроса. Выслушав четко сформулированную Мазуром задачу, вперил взгляд в потолок, несколько раз кивнул сам себе – и повел направо, зажег свет в большом читальном зале, обогнул пустой стол библиотекарши, распахнул дверь в заднюю комнату и зажег свет там. Плавно повел рукой:
– Вот, собственно, все, чем располагаем... Фонды давненько не пополняли, денег не выделяют... Вас устроит?
– Вполне, – нетерпеливо сказал Мазур.
– Чем-то помочь?
– Нет, спасибо, – сказал Мазур. – Я, знаете ли, сам умею читать, хоть и мобильник у меня на поясе... Вы идите, я вас позову, если что...
Бородатенький раскланялся и чуть ли не на цыпочках удалился в сторону лестницы. Интересно, сколько ему заплатили? Видимо, все ж таки заплатили – не стал бы Гвоздь ради таких пустяков автоматом интеллигента стращать, заплатить проще...
Мазур вернулся в книгохранилище. Что-то скрипнуло совсем близко, через пару полок от него, он в первый миг инстинктивно развернулся туда, сунув руку под пиджак, но вовремя опомнился, тихонько смеясь над собой – ну конечно, старые половицы или голодные мыши, что же еще...
Прошелся вдоль полок, читая фамилии и названия на старых, потрескавшихся переплетах, прикидывая, с чего бы начать. Книги и в самом деле старые, попадаются во множестве даже дореволюционные, но так даже лучше: в них вовсе уж великолепные иллюстрации, а нам, хоть читать мы и умеем, необходимы в первую очередь картинки...
Сняв несколько томов, он огляделся – и отнес их в читальный зал, положил стопочкой на широкий мраморный подоконник: дом был старой, еще царских времен, постройки, и некоторая роскошь кое-где сохранилась. Повозившись со старым расхлябанным шпингалетом, распахнул окно. Сел на подоконник и, пуская дым в ночную прохладу, принялся просматривать оглавление первой, наугад выбранной книги.
Потом сходил за новой порцией. Попозже – за третьей. На подоконнике уже не повернуться было от книг, а в горле першило от сигарет, понемногу подступали разочарование и безнадежность, он начинал думать, что потянул пустышку...
И тут он наткнулся!
Страхолюд был, конечно, не тот же самый – этот, в книге, взят в другом ракурсе, но между ними столько общего, что ошибки быть не может. Одна и та же рука. И лошадка, лошадка! Одна и та же рука, одно и то же имя...
Поначалу он не хотел верить. Мало ли что на свете случается. Но в том-то и соль, что сделанное только что открытие прекрасно укладывалось в версию, да что там, входит в нее, как патрон в рожок...
Читать бесплатно другие книги:
