Чужие паруса Бушков Александр
– Какой курс, мастер капитан? – напряженно спросил рулевой, привычно кладя ладони на рукояти штурвала.
Мастер капитан малость подумал, потом, ничтоже сумняшеся, ткнул пальцем в правый иллюминатор – в противоположенную от берега сторону.
– В том направлении мели, рифы и прочие неожиданности имеются?
– Никак нет.
– Значит, вот туда и рули. Главное – подальше от Атара.
– Принято подальше от Атара. – Оказавшись на родном посту, Дикс немного успокоился, даже стал собранным и внимательным.
Сварог похлопал его по плечу, на всякий случай отвернул воронку переговорной трубы в сторону и повернулся к детишкам. Сказал громко, чтоб и рулевой ни слова не пропустил:
– Глаз с него не спускать. Если шевельнется – стреляйте. Понятно?
– Так точно! – очень серьезно ответила девчонка и подняла пистоль.
– Мастер шторм-капитан… – не глядя на него, подал голос рулевой, лихо крутя колесо штурвала.
– Что еще?
– Согласно Кодексу, о факте отхода корабля положено извещать двумя короткими ревунами…
– Н-да?..
Дикс вроде бы говорил правду. И вроде бы никаких шалостей, типа на полном ходу направить броненосец на берег, совершать не собирался.
– Ну, положено – значит, положено. Дуди.
Матросик, пардон, уже бертольер поднял руку и дважды потянул за проволочную петлю, торчащую из переборки. Ночь прорезали два отрывистых вопля корабельного ревуна: «Уиау-у-у!.. Уиау-у-у!..»
– Молоток. Если не подведешь – скоро в люди выбьешься…
Так, еще одно дело сделали. Оставалось еще, конечно, навигационное оборудование, но с этим можно и попозже разобраться, когда (и если) отойдем на безопасное расстояние.
Палуба встретила Сварога пронизывающим ветром, темнотой и летящим в лицо вездесущим пеплом. Качка все усиливалась, на скрытом в клубящейся мгле Атаре продолжало громыхать, но уже приглушеннее. То-то еще будет… А как поживает наша зеленая звезда над Атаром? Звезда никуда не делась, горела себе спокойно и ровно. Отчего-то вызывая у Сварога чувство тревоги. Словно это огонек лазерного прицела, и ищет он именно его, Сварога… Он задействовал «кошачий глаз» и быстро огляделся. Адмиральский салон, кажется, там, туда вели раненого кронг-адмирала Вазара. Хватаясь за что попало, чтобы не упасть, он двинулся по ходящей ходуном палубе к кормовым надстройкам, темнеющим в отдалении – и нос к носу столкнулся с давешним парнишкой-вестовым.
– Мастер Сварог, мастер Пэвер докладывает, что освобождены жилая палуба, кубрик и…
Не сбавляя шага, Сварог уцапал пацана за шиворот и поволок за собой. Рыкнул, даже не играя раздражение:
– Я тебе говорил, сопля неразумная, чтоб вы на палубу не высовывались?!
– Так ведь я это, мастер капитан…
– А ну марш вниз!!!
Парнишка испуганно охнул, юркнул в сторону и нырнул в распахнутый люк, за которым угадывался ведущий в недра броненосца узкий трап. Сварог выругался сквозь зубы. Дети, етить их. Глаз да глаз… Он с натугой открыл броневой люк и нырнул в упоительно сухой и теплый колодец. По скоб-трапу спустился на палубу ниже. Движения броненосца не ощущалось, но Сварог на сей предмет беспокоился не особо: пока неповоротливая махина развернется, пока наберет ход…
Гор Рошаль, можно сказать, уже заканчивал. По-хозяйски расположившись за поставленным на место столом и постукивая пальцем по столешнице в такт словам, он негромко, скучным голосом вещал:
– …И шестое. Самое последнее и самое простое. Деваться-то вам некуда. Вы сдались в плен – в отличие, кстати, от своего шторм-капитана, не струсившего покончить с собой, вы вверили свою бесценную жизнь милости победителя, стало быть – вы изменили присяге. Вы – предатель, друг мой. Изменник. Думаете, если вам удастся чудом добраться до своих, кто-нибудь поверит сказке про горстку разбойников, захвативших броненосец? Про их главного предводителя, как две капли воды похожего на адмирала Вазара? Про женщину-волка и про то, наконец, что вы сами, собственноручно, доставили их на борт? В последнее, впрочем, поверят охотно. И если вас не расстреляют на месте, то остаток дней вы проведете в смирительной рубашке, тут и думать нечего… Мы же с вами оба профессионалы и оба прекрасно понимаем, что вы проиграли. Так найдите в себе мужество признать поражение… А вот, кстати, и главный предводитель шайки разбойников…
Гор Рошаль резво вскочил на ноги, бросил руки по швам и приветствовал вошедшего Сварога четким поклоном и громким докладом:
– Мастер шторм-капитан, продолжаю работу на вверенном мне участке!!!
Субординацию демонстрирует, шельмец. Это правильно.
– Продолжайте, грам-капитан, – снисходительно махнул ладошкой Сварог. Привалился спиной к переборке. Немного рисуясь, достал из воздуха сигарету, прикурил от пальца. И, прищурившись, посмотрел на стоящего перед ними человека в форме высшего офицера гидернийского флота. Посмотрел без гнева и презрения. Как экспериментатор смотрит на препарированную мышь. Подыграл, иными словами, «грам-капитану» Рошалю.
В адмиральском салоне тоже успели навести порядок: трупы высших офицеров, равно как и офицеры плененные, исчезли, следы недавнего побоища были кое-как заметены, теперь у двери остались неподвижно стоять только две пожилые женщины-тоурантки с карабинами наперевес. Караул, надо понимать.
– Где остальные? – спросил Сварог.
– Пленные заперты в кубрике, мастер шторм-капитан, и находятся под охраной. До вашего особого распоряжения. Все, кроме этого, с которым я разговор не закончил… Пока не закончил.
– А вам это надо? – поинтересовался Сварог, с ленцой разглядывая струйку сизого дыма от сигареты. – Может, лучше сразу за борт? Чего время-то терять…
Рошаль равнодушно пожал плечами.
– Можно, конечно, и за борт. Просто хотелось было бы поговорить по душам, узнать что-нибудь интересненькое. Он же парень насквозь непростой, коллега мой, можно сказать. Мало ли секретиков у секретной службы. А вдруг да встретимся с гидернийскими кораблями?..
– Сомнительно. Колдун Гудвин, великий и ужасный, сообщил, что операция по захвату на других посудинах проходит успешно, к рассвету весь флот должен быть нашим.
– Тогда, пожалуй, лучше за борт, – вздохнул старший охранитель. – А что у вас?
– Порядок. – Они обменивались репликами вяло и небрежно, словно находились на загородной прогулке и никого рядом не было. – Мы уже движемся. В открытый океан, прочь отсюда. Слышите?
Действительно, палуба под ногами едва заметно вибрировала. Пленный, только сейчас поняв, что эта дрожь означает, наконец-таки вскинул голову. Теперь-то он начинал верить спектаклю, который разыгрывали перед ним двое захватчиков. Лицо его было мокрым от пота – холодного, даже на расстоянии чувствовалось. Сварог, будто только сейчас заметив присутствие еще кого-то в салоне, повернулся к нему и вполне дружелюбно спросил:
– Курить хотите, мастер Рабан?
Гидерниец чем-то неуловимым напоминал старшего охранителя: такой же худощавый, с бледным лицом и водянистыми глазами – в другое время наверняка цепкими и внимательными. Ну да, они ж коллеги…
– У вас все равно ничего не получится, – глядя куда-то поверх Свароговой головы, гордо пообещал он равнодушным голосом. Настолько, впрочем, равнодушным для сложившегося положения, что даже неискушенному в психологии постороннему слушателю, буде таковой оказался б в адмиральском салоне, стало бы ясно: Рабан уже сломался. Еще чуть надавить – и он примется либо унизительно брызгать слюной и сыпать проклятиями в том смысле, что врагу не сдается наш гордый «Варяг», либо ползать перед Сварогом на брюхе, со слезами вымаливая пощаду. Что, в общем-то, унизительно не меньше…
– Фу, как примитивно, – поморщился Сварог. – Еще скажите, что мы все будем болтаться на реях, когда гидернийский флот догонит нас и отомстит… Вы же сами прекрасно понимаете, голуба, что уже получилось. Еще немного, еще, как говорится, чуть-чуть – и корабль будет полностью под моим контролем. Так что ситуация складывается насквозь прозаическая, недвусмысленная и не в вашу пользу. Я – победитель, вы – военнопленный. И, как победитель, я волен поступить с вами так, как мне заблагорассудится… А благорассудится мне, уважаемый, с вами почему-то не церемониться, – помолчав, раздумчиво продолжал Сварог, покачиваясь на задних ножках в креслице. – Вы мне и не нужны. С управлением корабля мои люди справятся, да и ваши помогут – те, кто понимает, что жизнь дается человеку лишь раз и прожить ее нужно… Но если грам-капитану Рошалю вы зачем-то понадобились, то пусть он и решает.
– Кто… – Рабан невольно пустил петуха. Кашлянул и повторил хрипло: – Кто вы такие?
– Объединенная Антигидернийская коалиция, – учтиво ответил Сварог. – Слыхали о такой? Вот и я думаю, что нет. Поэтому выбор у вас…
Он осекся, враз подобравшись, как перед броском, – в душе пронзительно заголосило чувство опасности. Непонятно откуда исходящей.
Палуба вновь ушла из-под ног – но на этот раз в сопровождении надрывного воя, как от авиабомбы. Полное создавалось впечатление, что по кораблю влепили из миномета. Сварог быстро переглянулся с Рошалем – тот ничего не понимал. Рабан, что характерно, понимал еще меньше, по лицу было видно.
Опять вой, очередной удар, на палубе кто-то пронзительно закричал… Сварог опрометью бросился наверх. Едва не упал, когда «Адмирал» содрогнулся в третий раз, грубо оттолкнул кого-то из тоурантцев, попавшегося на пути, взвинтил себя по винтовому трапу и, распахнув люк, выкарабкался наружу, на палубу – аккурат в тот момент, когда на корабль обрушился очередной удар.
Большущий сгусток не пойми чего, похожий на плевок великана, но светящийся нутряным зеленым светом, стремительно, с надсадным свистом прилетел откуда-то из темноты, вмазался в корму, вспыхнул ослепительно – и погас, исчез. Удар швырнул Сварога к фальшборту, с клацаньем захлопнулся люк. За этим плевком последовал еще один, и еще, и еще…
Стреляли прицельно, кучно и часто. Вдогон набирающему ход броненосцу. И стреляла та самая зеленая звездочка над Атаром – именно из нее одна за другой, без перерыва, вылетали светящиеся кляксы. Красивое зрелище это было, черт возьми, в другой раз обязательно полюбовался бы… Вот еще один сгусток на излете врезался в крайнюю трубу, облепил ее как щупальцами и пропал во вспышке света, однако не бесследно: труба смялась гармошкой, дала трещину, из трещины повалил густой дым…
Он непроизвольно втянул голову в плечи. Машинально включил магическое зрение…
Разумеется, это была магия. Причем самого гнусного пошиба. И еще понял Сварог: стреляли не по броненосцу – стреляли персонально по нему. Лазерный прицел-таки нашел его. Он почувствовал, кожей ощутил злобу и горечь, исходящую от неведомого наводчика, – тот столько времени искал Сварога, но захватил цель слишком поздно. И теперь яростно палит вслед уносящемуся на всех парах в океан графу Гэйру, зная, что тот уже далеко, что он не успеет…
Не успеет?! Ну знаете ли… Да если такой плевочек попадет в гребной винт или провалится в трубу, в топку… Сварог до головной боли напрягал «третий глаз», но так и не смог разглядеть, кто поднял на него меч в этот раз. Личность стрелка скрывалась за все тем же зеленым свечением – и это не был Великий Мастер. Это был кто-то другой. Причем кто-то, кто знает Сварога в лицо, и Сварог его знает в лицо, и лицо это… Но тут и стрелок увидел Сварога. Увидел и навел прицел.
А, бля!!!
Завыло над самой головой. Он успел прыгнуть под защиту броневого козырька над какой-то надстройкой, успел произнести заклинание, ставящее щит против магических происков, – но больше не успел ничего. Зеленая клякса шлепнулась на палубу, на то самое место, где секундой раньше стоял Сварог, вспыхнула – и погасла. И вместе с ней погас окружающий мир.
Глава пятая
Ты морячка, я моряк…
Сварог тонул. Погружался все глубже и глубже в вязкую морскую воду, вокруг становилось все темнее, все больнее давило на уши, но пошевелиться, забарахтаться, рвануться вверх, к воздуху и свету, он почему-то не мог – ноги и руки его не слушались. Хотя он дышал, это бесспорно. На секунду возникло недоумение – как же это так, господа хорошие?! – а потом он вспомнил: есть у него такая способность, дышать под водой. Страха не было. Было интересно, чем все это кончится, и немного тоскливо – жаль, что все кончилось именно так…
А потом мир немного сдвинулся, и Сварог без всякого удивления обнаружил, что стоит на каменистом берегу, у самой кромки воды. Ленивые волны прибоя с шорохом наползают на гальку и откатываются, наползают и откатываются… Океан простирался до самого горизонта. Ни солнца, ни луны, ни прочих небесных тел на небе не наблюдалось, однако откуда-то свет все же исходил – раз он явственно видел камни и берег без всякого «кошачьего глаза».
Позади раздалось вежливое покашливание. Сварог захотел оглянуться, но ничего не вышло: тело по-прежнему его не слушалось. И тогда он понял, что все-таки утонул и ныне пребывает на морском дне – совсем как приснопамятный Садко. А океан под ногами – это… это… вот бляха-муха, что ж это за океан под водой, а?..
– Не забивайте себе голову всякой ерундой, граф, – сказали за спиной. Голос был мужской. Спокойный и уверенный. – Океан как океан. Не в нем дело.
– А в чем? – спросил он.
Сзади хмыкнули.
– Вы нас, право, удивляете, граф. Ни страха, ни паники, ни агрессии… Впрочем, это даже хорошо – что удивляете. Значит, на карте судеб появляются новые варианты, ранее неучтенные. Предопределенность может быть изменена…
– Полагаю, спрашивать, кого это «вас» я удивляю – излишне?
– Пока да. Вы не готовы.
– Так я умер?
– Это с какой стороны посмотреть, – не задумываясь, ответил человек сзади. – Возможно, что смерть есть лишь рождение для другого мира… Впрочем, это тоже не важно. Вы, кажется, хотели найти дорогу в свой мир?
– Типа того…
– Это можно устроить.
– Условия?
Искренний смех. И непонятный шорох, будто огромная птица расправила крылья.
– «Условия»! Великолепно, честное слово, великолепно.
– Просто что-то слишком часто мне в последнее время обещают помочь и отнюдь не бескорыстно, – заметил Сварог. – Это, знаете ли, наводит на размышления…
– Ну, о наших условиях, с вашего позволения, поговорим в другой раз. Вы, повторюсь, еще не готовы. Сначала вы должны понять, что собой представляет мир этот. Увидеть его целиком – и тогда, возможно, наши условия не покажутся вам… скажем так: странными. Ведь если странное – значит, непонятное. А непонятное всегда пугает, не так ли? А мы не хотим, чтобы вы пугались, граф.
– Да я как-то особо и не пугаюсь…
– Это потому что вы еще не видите. Даже о своих друзьях вам известно только то, что они сами позволяют вам знать.
– Так умер я или нет? Уж это-то я имею право знать?
– Да что вы, в самом-то деле… Живы, живы, успокойтесь. Вас несильно задело, корабль был уже далеко – а поражающая сила тех славных плевков прямо пропорциональна квадрату расстояния до цели, это же школьный курс…
– И кто в меня стрелял?
Некто за спиной тяжко вздохнул, и на этот раз совершенно точно зашуршали крылья.
– Да какая разница?!.. Нет, все же вы еще не готовы. Прощайте, граф. До, надеюсь, скорой встречи.
Воздух прямо перед Сварогом распахнулся, раскрылся, как трещина в орехе, и оттуда, из бездны, хлынул ослепительно черный свет, настолько черный, что Сварог непроизвольно зажмурился.
…И открыл глаза не сразу. Сначала прислушался. Человеческих голосов не услышал. Равно как и иных звуков, указывающих на чье-либо присутствие: посвистывания там, посапывания, шевеления, скрипа стульев или шарканья подошв. Вместе с тем не наблюдалось и полного, тотального, в своей абсолютности завораживающего и пугающего беззвучия, как давеча в океанской пучине. Эфир отнюдь не молчал. Откуда-то издали доносились то ли хлопки, то ли шлепки, следовавшие друг за другом через равные и короткие промежутки. Словно с методичностью робота выбивают белье… или… или забортная вода оглаживает корпус рассекающего ее судна. Из того же далека долетал ровный беспрестанный гул, напоминающий жужжание рассерженного жука. Намного ближе к Сварогу раздавалось мерное (и мерностью своей несовместимое с человеческими действиями) поскрипывание. Причем поскрипывало, что называется, в разных местах: и над головой, и слева, и в ногах. Короче говоря, все вместе взятое наводило на мысль о плывущем корабле. Ну, слава Богу…
И еще в звуковую картину вкраплялся гораздо более близкий, чем шлепки и гул, шум. Что-то до боли знакомое… Льющаяся вода? Во всяком случае, похоже. А это что? Показалось, или действительно что-то приглушенно звякнуло и за этим последовало неразборчивое восклицание?..
К анализу ситуации подключилось обоняние. Пахло, надо сказать, недурственно. Приятственно пахло, надо сказать. Над Сварогом плавали ароматы крепкого мужского парфюма, свежего белья, слегка припахивало хорошим табаком… а еще ноздри щекотал тот трудно поддающийся описанию, но всегда безошибочно отличаемый от прочих запах моря.
Тело же чувствовало комфорт. Мягко снизу, удобно голове, до подбородка прикрывает нечто одеялоподобное. И еще тело ощущало едва заметное, ласковое покачивание.
Значит, все-таки корабль. Будем надеяться, тот самый. Впрочем, и «тот самый» может находиться в разных руках…
Кстати, о руках. Сварог легонько пошевелил конечностями. Ну да, свободен. Это отрадно, хотя тоже не повод прыгать от счастья: «Мы победили, мы победили!» Попутно Сварог сделал еще одно открытие, и оно… нет, не удивило, не озадачило… скажем так: самую малость смутило. Оказывается, он был гол, как Адам до сотворения Евы.
Вот теперь рекогносцировка посредством четырех из пяти органов чувств завершена. Вывод – не отыскивалось причин, чтоб и дальше притворяться колодой. Сварог поднял веки.
Сперва, как и ожидал, он увидел потолок: низкий, светло-серый, посередь которого на крюке болтался до омерзения знакомый гидернийский фонарь. Разве что этот, в отличие от попадавшихся Сварогу ранее, был раза в два крупнее, горел ярче и помещен, навроде попугая, в клетку-жалюзи. Ну да, выключатели одноразовым светильникам не полагаются, фитильков, которые можно прикрутить, чтоб не коптили, нет, значит, затемнение обеспечивают металлические створки.
Он резко сел – и, как выяснилось, сел на кровати, в белоснежном ворохе постельного белья. Белья, следует признать, отменного качества. Прямо как в графской опочивальне фамильного манора. А на подушках с пижонским размахом вышит шелковыми нитками вензель – переплетение букв «К» и «Д». Еще отметим, что кроватка явно чрезмерных для военно-флотских нужд размеров. Уж никак не матросский рундук, к радости моли и жучков-короедов набитый нехитрым скарбом, а полномасштабное, годное для нешуточных плотских утех ложе в стиле какого-нибудь сластолюбивого Людовика номер такого-то. Сварог резко свесился вниз, заглянул под ложе. Злобные морские демоны, пиратствующие ниндзя и всяческие гидернийские партизаны там не обнаружились. Под кроватью в ряд стояла оставшаяся в наследство от прежнего владельца батарея пустых бутылок, «Надо будет распорядиться, чтоб убрали, а то позорит, понимаешь», – хмыкнул Сварог и вновь сел.
От резкого движения помутилось в глазах и заныл ушибленный о палубу затылок. Сварог ощупал голову – внушительная шишка. И, как хор в древнегреческой трагедии, нытье в затылке подхватили все наличествующие болячки: ушибы, ссадины, царапины. Ну это ерунда. Это мы заклинаниями быстренько подлатаем. Главное – живы. Главное – зеленый плевок задел только краем, как совершенно справедливо заметил некто из сна. Нет, блин, ну и приснится же такое… Или здесь сны тоже вещие? Очень, знаете ли, похоже. Вот только вопрос: о чем они вещают?
Взглядом он пробежал по переборкам, как и в адмиральском салоне, обшитым лакированным коричневым деревом. С двух сторон смотрят друг на друга картины в толстых золоченых рамах: работа кисти местного Айвазовского, изобразившего трехмачтовую шхуну, которая средь бурных волн угодила в объятия гигантскому осьминогу и безысходно заваливалась набок, и портрет. А-а, знакомая физия! Довольно похоже намалевали, хотя мягкому подбородку, погрешив против истины, придали волевые очертания и переборщили с романтическим блеском очей. Правый нижний угол портрета пересекали строчки, утопающие в восклицательных знаках и оканчивающиеся разудалой хвостатой подписью. Не иначе дарственная надпись художника, осчастливленного заказом от его знаменитости шторм-капитана Ксэнга, командира одного из самых грозных кораблей Великой Гидернии.
Недалече от портрета прижата скобами к лакированной панели какая-то неразумно длинная шпага в исцарапанных, древнего вида ножнах, под ней пристроен календарь… Хм, весьма любопытный, надо отметить, календарик. В том, какой сегодня на дворе день, помогают разобраться жирные черные крестики, которыми бывший обитатель этих хором зачеркивал прожитые дни… Прям как солдат-срочник, изнывающий по дембелю. Так вот: перечеркнутые числа позавчера как закончились. Новые цифры во главе с красной единицей (можно догадаться, что день высадки непременно станет воскресеньем) ждут своего часа в «подвале» длинного, как плавание через океан, листа. А между старыми и новыми числами, между зачеркнутыми и нетронутыми – в большом количестве заготовлены пустые клетки. И две пустышки уже перечеркнуты – ага, следует так понимать, идет второй день увлекательного плавания в нулевом году. Мы окунулись, согласно гидернийскому времяисчислению, в безвременье, где нет ни дней недели, ни чисел месяца. Какой-то неправильный подход, дорогие товарищи, вы не находите? И нам придется ждать нового временного цикла до тех пор, пока гидернийцы не соизволят высадиться на Граматаре? А ежели мы несогласные?..
И еще один предмет удостоился быть вывешенным на стену: карта под стеклом. Старинная – если, конечно, не умелая подделка под старину. Бумага в трещинах и разрывах, с одного угла обгорелая. Нарисован на ней материк незнакомых очертаний, а вокруг вовсю резвятся намалеванные звери самого что ни на есть фантастического пошиба. Целый зоосад невиданных тварей. Иные тесно сплетены, иные заслоняют друг дружку, рычат, грызутся, бодаются. Зверюшки все больше незнакомые, разве что вон дракон или козел, правда, с заячьим хвостом, – а вот дальше пошла такая жуткая помесь всех со всеми, что невольно закрадывается подозрение: уж не карта ли острова доктора Моро висит тут на видном месте? Ну а если серьезно… если серьезно, то наверняка неведомый топограф фантастическими гибридами аллегорически обозначал течения, ветра, впадины, мели, а также рельеф, ландшафты и прочее – похоже, по-другому обозначать не обученный. М-да, чтоб прочесть такую карту, поди, мало быть просто топографом и в придачу зоологом – еще надо знать вивисекцию и разбираться в древней мифологии не пойми какой страны…
Карта, как и шпага фамильная – небось реликвия, что-то вроде от прадеда к деду, от потомственного моряка к продолжателю династической традиции.
Каюта – а дедукция, завещанная мистером Холмсом, подсказывает, что перед нами капитанское обиталище – располагала двумя дверьми. Та, что напротив кровати, несомненно вводит в коридор, а куда ведет вторая, которая значительно уже и ниже первой, Сварог, в общем-то, тоже догадался.
За спиной – он оглянулся – иллюминатор, открывший графскому взору полную морскую лепоту, усладу для мариниста. Бледно-зеленая океанская равнина, покрытая кружевами «барашков», не ходила ходуном, не обдавала девятыми валами, а размеренно перекатывалась невысокими горбами. Впору самому хватать пастельные карандаши и запечатлевать бугры морские…
Стоять. Из какой такой шкатулки выскочили эти «бугры»? В высшей степени неслучайные… Ну да, как же, как же. «Не ходи на бугры морские», – некстати или, наоборот, кстати пришли на ум слова, вернее, бредни юродивого, которого они с Клади повстречали на пути в город Митрак…
Так, шаур здесь. Вон он, поблескивает на прикроватной тумбочке. А за его рукоятью багровеет рубин. Бумага Ваграна где? В кармане. Значит, что? Значит, вокруг свои?
Сварог соорудил себе утренний набор джентльмена – кофе и сигарету. Вполне допустимо, поправился граф, не утренний, а дневной. Кстати, проникающего в иллюминатор света хватало и без гидернийского светильного чуда. Что, уже день? Интересно, сколько ж он провалялся в забытьи? Судя по отсутствию грохота тонущего континента и дымов снаружи, корабль отдалился от опасного берега на изрядное расстояние. Теперь бы выяснить – на какое. И куда это мы направляемся. Скорость, судя по всему, не очень большая… Но выяснять ничего не хотелось. Тело окутывала ласковая истома, душу – спокойствие и умиротворенность, а разум – абсолютный пофигизм. После, все после. А вот фонарик можно было и затемнить, просто кому-то лень было морочиться с залезанием на стул и с кручением рычажков. Понятно – кому именно лень, вон знакомая одежда брошена на кресло…
Сварог, попивая кофеек, свесил ноги с постели с той стороны, где к кровати притулилась тумбочка. На тумбочке, помимо шаура, рубина и карты, лежала раскрытая тетрадь. Ее, а не оружие взял в руки Сварог и положил на колени. А на место тетрадочки определил кофейное блюдце, превращенное в пепельницу.
Мягкая, явно дорогая кожа переплета ласково и приятно, как холеный кошак, терлась о ладони. Да и бумага на тетрадь ушла не из дешевых, не из макулатурной переработки – белее белого, с хрустом перелистывающаяся, одно удовольствие на такой писать.
Бегло просмотрев записи, сделанные образцовым, как шеренги прусских солдат, почерком, Сварог уяснил, что он держит в руках. Не судовой журнал, как он сперва подумал, – личный дневник капитана, пардон, шторм-капитана Ксэнга. Наверное, мастер Ксэнг открыл для себя истину, что он живет в судьбоносное время великих перемен-переломов и потому не может не оставить потомству, будущим Ксэнгам, увлекательного рассказа о последних днях одной великой эпохи и первых днях эпохи еще более великой.
Сварог раскрыл тетрадь на последней записи.
«Сегодняшний день вновь наполнил меня небывалой гордостью за свою страну. Прими, Тарос, мою благодарность за то, что мне выпал счастливый жребий стать по праву рождения подданным Великой Гидернии. Однако не в первый раз я задаю себе вопрос: одно ли везение тому причиной? И все больше склоняюсь к тому, что не одно… Сегодняшний день снова навел меня на размышления о теории астроморфизма. Отбор вершится на небесах. Там выносят приговор, кому быть, кому не быть. Решают, глядя на дела отцов и матерей. Мы зарабатываем для своих детей право быть гидернийцами. Дети достойных родителей, получающие их кровь, дети, которых ждет воспитание в добродетельных семьях, где живет подлинный гидернийский дух, – они и только они допускаются быть рожденными. Мертворожденные младенцы, дети, которым суждено прожить недолго, – вот отбраковка в этом отборе. А также рожденные больными, уродами, умственно неполноценными (думаю, это специальная кара за особо тяжкие прегрешения родителей) – то есть те, кого справедливо и мудро двести тридцать лет назад повелел „вывозить на глубины и топить вместе с щенками, кошками и прочей мусорной грязью“ своим указом король Инруан. Право же, я не буду удивлен, если в недалеком будущем теория астроморфизма найдет научное подтверждение. Читающим эти строки я порекомендовал бы обратиться к трактату основоположника астроморфизма Прата Брольтэнга „Откровения, написанные облаками“».
– Всенепременнно, – пробурчал Сварог.
«Возвращаюсь к дню сегодняшнему, – писал далее образованный гидернийский капитан. – Наблюдая, как горят деревянные тоурантские башмаки, на которых в глупой самонадеянности эти людишки мечтали одолеть океан, глядя, как неразумно они ведут себя, предпочитая мучительную смерть в береговом огне легкой и быстрой смерти от пули, я представил себе, что было бы, доплыви они до гидернийского Граматара. Не надо быть Акумелой-Придумщиком, чтобы вообразить ту картину. („Что за Акумела такая, почему не знаю?“ – подумал Сварог.) Эти существа стали бы воспроизводить ту убогую жизнь, что вели на Атаре. Для чего каждый из них живет? Жрать, пить, спать, испражняться и плодиться. Ничего более. Жизнь без Цели оправдывает лишь существование тварей неразумных и бессловесных. Человек без Цели пуст, как соломенная кукла. Зачем тогда ему жизнь и чем она отличается от небытия? Такая же пустота. Цель же очевидна для любого развитого человека – общее дело, общее величие. Кто называет Гидернию злодейским государством, забывает о том, что Гидерния раз в столетие неизменно предлагала свой патронат всем без исключения странам. Подчинение нашему королю, соблюдение гидернийских законов позволили бы со временем потомкам ныне живущих не-гидернийцев стать полноправными подданными нашего короля… Но никто не согласился. Так кто же виноват, что им не суждено ступить на землю Граматара? Если тонущему человеку протягивают руку, но он за нее не хватается, то кого следует винить в его гибели? Неужели протянувшего руку – за то, что, видите ли, не вытащил утопающего силком из воды? Этим атарским существам не суждено достигнуть величия, им не суждено испытать счастья приобщенности, когда твоя капля, сливаясь с тысячами других капель, образует море. Приблизить, а может быть, и самому дождаться восхода истинного Величия: достижение долголетия, а вслед за ним бессмертия, возвращение умерших из Океана-Без-Берегов, странствия по тропам, где никто никогда еще не был…»
– Так, так, – пробормотал себе под нос Сварог, – уже теплее. Если это не метафора, то капитан явно имеет в виду не простые тропы, а те самые – Тропы. В тетрадочке, пожалуй, есть смысл покопаться на досуге. Глядишь, Ксэнг где и проговорился об аппарате, пусть просто намекнул на его существование – а это уже ниточка, или намекнул на существование какого иного подступа к Тропе…
«Не долее чем через час, когда вернется с берега мастер Р., я отдам приказ на отплытие. Что я буду ощущать, оглядываясь на уходящий под воду Атар? Наверное, то, что план „Гидерния без скверны“ близок к завершению…»
На этом последняя запись заканчивалась. Тетрадь была исписана на треть, и больше уж ей не суждено пополниться измышлениями мастера Ксэнга. Сварог полистал капитанские мемуары, выискивая взглядом ключевые слова. Ага… Глаз наткнулся на небезынтересное слово «острова». Уж не о тех ли самых речь идет?
«…Человека за бортом заметил баковый наблюдающий. В подзорную трубу я разглядел голову над водой, накрытую, как капюшоном, черной материей, и руки, которые до запястий облегала все та же материя. Недалеко от места, где был замечен человек за бортом, растеклось по поверхности радужное пятно, напоминающее масляное. Иных признаков кораблекрушения, если пятно можно отнести к таковым, осмотр в трубу не выявил. Человек плыл, плыл умело и плыл не в сторону острова. Остров, обнаруженный нами по системе Вахлонда, перемещался с той же скоростью и в прежнем направлении. Посовещавшись с мастером Р., я приказал изменить курс. Мы сошлись на том, что остров, единожды обнаруженный, сможем отыскать и вновь. Пловец же мог утонуть или пасть жертвой хищной рыбы. А человек за бортом мог сообщить нам ценные сведения о тех же островах. Тем более – откуда он мог взяться в открытом океане, если не с одного из островов?
Я приказал готовить к спуску на воду катер. Расстояние до пловца в момент обнаружения составляло около четверти кабелота. В одной десятой кабелота от человека я намеревался дать „самый малый“ и спустить шлюпку.
Меня сразу заинтересовало не только то обстоятельство, почему человек плывет не к острову, а еще и то, что человек плыл быстро, работал руками и ногами изо всех сил, словно честолюбивый матрос, бьющийся за главный приз на водных состязаниях дивизий. Заметив наш корабль, не мог же он всерьез рассчитывать скрыться от него?
Мы преодолели первые каймы дистанции между кораблем и человеком, когда человек ушел под воду. Совершенно в том уверен – он сознательно нырнул.
– На градус выше, мастер шторм-капитан, – вдруг произнес мастер Р., который тоже не отнимал от глаза подзорную трубу.
Я переместил окуляр в указанном направлении и увидел примерно в пятнадцати каймах от места, где только что находился пловец, погружающийся в воду предмет. Скорее всего, хвост подводного существа. Но изогнут он был под прямым углом, с утолщением на конце, и утолщение это блеснуло, как стекло на солнце. Пловец над водой так и не показался…»
«Подводная лодка? – изумился Сварог. – Во дела! Здесь же и обнаружение островов по какой-то хитрой системе. Короче говоря, загадки ходят косяками. Касаемо подлодки, если предположить…»
Дверь ванной распахнулась. Она перешагнула порог, ступила босыми ногами на черно-красный ковер капитанской каюты. Полотенце, по обыкновению всех помывшихся женщин всех стран, народов, планет, цивилизаций и миров, обвивало голову наподобие чалмы. Было и другое полотенце, закрывавшее тело от груди до колен.
– Ага, мы проснулись, – произнесла Клади с загадочной интонацией.
Сварог – все-таки не пристало дворянину и королю встречать даму совсем уж в неподобающем виде – подтянул одеяло, прикрывая наготу.
– Я смущена, мастер граф, – потупив взор, произнесла баронетта невинным голоском. Видимо, не от чего-то, а от чрезмерного конфуза Клади не совладала с нижним полотенцем, и оно соскользнуло с необсохшего тела. – Видите, как я волнуюсь. Одна, рядом с раздетым до полного неприличия мужчиной…
Не слишком спеша, Клади попыталась вернуть полотенце на прежнее место. Уж лучше бы не прикрывалась вовсе, потому что – ну конечно же, так вышло совершенно случайно, – заново обернувшись полосатой льняной тканью, она оставила Сварогову взгляду (который никак не хотел перебегать на иные предметы – скажем, на портрет капитана Ксэнга) белый бугорок с коричневой виноградинкой соска, скульптурно безукоризненный изгиб бедра, капли воды, прочерчивающие мокрые дорожки на нежной коже живота… Да, выходит, не сумела мужская братия сберечь от женщин великую тайну: что не так распаляет сама нагота, как полуобнаженность, будоражащая воображение… и не только воображение.
– Моветонно для незамужней баронетты очутиться в такой пикантной ситуации, вы не находите? Бросает тень. Могут пойти толки, начаться пересуды в сферах… – Мелкими, покорными шажками японской женщины Клади приближалась к кровати. – Пострадает женская честь. – Она тяжко вздохнула. – Вам, мужчинам, конечно, все равно. Для вас это лишь очередное забавное приключение, которое можно потом рассказывать вашим дружкам за бокалом вина, а те при этом будут громко гоготать.
Отлетело в сторону второе, верхнее полотенце, выпуская на волю светлые шелковистые волны.
Сварог тайком вздохнул, поняв, что не начать ему день с обстоятельных расспросов: «Где мы, куда плывем? Какой держим курс? Каковы потери? Как наши орлы? Кто рулевой и где поселились тоурантцы?» Потому что на его дурацкие вопросы она ответит своим женским вопросом: «Кого ты больше хочешь, меня или новостей?» И не ответишь же женщине: «Я умираю, дорогая, хочу новостей». Проще уж самому себе исцарапать лицо. И стало быть, не проще ли вообще обойтись без ненужных разговоров? Тем более все меньше и меньше его интересуют новости. Что поделать, инстинкт, понимаете ли, который не заглушило касательное попадание магического плевка, берет свое со всевозрастающей силой.
– Пропала честь, пропала юная баронетта, совсем пропала в объятиях коварного обольстителя, – сказала юная баронетта, отбрасывая одеяло с чресел коварного обольстителя и опускаясь на колени.
«Кто из нас пропал, это еще вопрос», – подумал Сварог, прежде чем забыл думать обо всем.
…Полетела на пол тетрадь капитана Ксэнга. И Сварога утянуло в теплый водоворот, которому не хотелось сопротивляться. Он опять тонул – но на этот раз в теплых и влажных касаниях, в шепоте и стонах, в переплетении пальцев и тел, в изгибах и жаре ее тела, в сладкой пустоте…
«Интересно, сколько ж я проспал…»
– Скажи-ка мне, – произнес Сварог, когда понял, что вновь обрел дар речи.
Клади приложила к его губам палец.
– Подожди. Ты же проголодался? Или, – ее зеленые глаза блеснули озорными искрами, – мастер граф не сумел нагулять аппетит? Я, между прочим, голодна, как тысяча тигриц. Не соблаговолит ли мастер граф отзавтракать вместе с юной баронеттой? Только давай обойдемся без твоих дурацких булочек.
Не дожидаясь согласия Сварога, Клади вскочила, подбежала к двери и несколько раз дернула за витой шнурок, подвешенный у косяка.
– Как в замке барона Таго, – вздохнула она. Обернулась. – Сейчас вы получите свой завтрак, мастер граф. Завтрак для героя.
Глава шестая
Завтрак для героя. Версии и открытия
Сварог встретил их, как и подобает капитану: одетым, выбритым до синевы, застегнутым до последней пуговицы, подтянутым и серьезным, стоя в позе капитана Немо – со скрещенными на груди руками, под картиной с гибнущим парусником. Разве что трубки в зубах недоставало для полноты образа да грозно насупленных бровей.
Боевой подруге капитана пришлось облачиться в свой зеленый охотничий костюм – пусть старательно очищенный от грязи и пепла, однако все ж таки несколько поизносившийся в походах; Клади в нем смотрелась этакой амазонкой, с тяжелыми боями вырвавшейся из плотного кольца окружения… Увы, ничего подходящего для нее во встроенном шкафу не отыскалось – там были прописаны только походные и парадные мундиры шторм-капитана Ксэнга да затесавшийся среди них Сварогов камзол, потрепанный и изорванный значительно больше зеленого охотничьего костюма. Надо сказать, Сварога наряд спутницы вполне устраивал, однако известно, что у женщин с одеждой особые отношения.
– Я скоро возненавижу себя в этих зеленых тряпках, – сказала Клади, закалывая собранные в хвост волосы невесть откуда добытой заколкой. – Сколько можно разгуливать Политеей-охотницей!..[7] Тебе, между прочим, тоже не мешало бы сменить костюмчик. Во-первых, как в других мирах, не знаю, а у нас на Атаре боевыми кораблями священники обычно не командуют. Мы-то, конечно, привыкли, а вот неподготовленные тоурантцы будут, мягко говоря, в недоумении. И во-вторых, мы теперь моряки, а не охотники и не летатели по воздуху, стало быть, и костюмчики должны подходить к обстановке. – Она ненадолго задумалась, прикрыв глаза. – Что-то сапфировое или бирюзовое, с вкраплениями желтого. Или лазурное с оранжевыми вставками.
Сварог вынужден был признать, что некая правота в ее словах присутствует – во всяком случае, в пункте первом. Священнослужителей тоурантцы, возможно, тоже офигенно уважают, но уж точно не за умение командовать броненосцами. К тому же возможны всякие глупые недоразумения. В горячке, дыме с пеплом и полумраке схватки на цвета его камзола, конечно, никто внимания не обращал. Сейчас же, пока не разберутся, еще и проходу, того и гляди, давать не будут, начнут бухаться в ноги: «Батюшка, дозволь исповедаться, грехи отпусти, окрести ребеночка, освяти наш брак…» Ладно, решил Сварог. И переоделся в наименее навороченный из мундиров шторм-капитана.
В дверь постучали, и, без положенного «добро на войти», дверь распахнулась от доброго толчка извне.
– Салют мечом, кронг-адмирал Сварог! – в проем порывистым ветром ворвался радостно скалящийся наследник гаэдарского престола Олес, в каждой руке сжимая по плетеной корзине.
– Молокосос и невежа. Привык в своих замках вламываться куда захочет без спросу… – раздалось следом знакомое ворчание, и в каюту чинно ступил суб-генерал Пэвер. – В штрафники бы тебя на месяц, да меня командиром…
Но извиняться за младшего по званию суб-генерал не стал, вместо того зычным голосом командующего парадом поприветствовал Сварога:
– Здравия желаю, мастер раненый граф! Ага, вижу, идете на поправку, отлично. Ну да, с вашими-то способностями… Так, так… – И Пэвер завертел головой, видимо, любопытствуя, как же выглядят покои флотского военачальника.
Сухопутный вояка осмотром остался заметно недоволен. Что-то, видать, не сошлось с его представлениями об апартаментах, подобающих командиру боевого корабля. Он неодобрительно покачал головой и раздраженно поправил пояс с оружием (там, слева, красовался прежний меч, справа был подвешен штык, справа же просунут кремневый пистоль).
Звякнуло в корзинах, которые молодой князь определил у стены под откидным столом, тут же его и откинув. Из навалов снеди, из залежей фруктов, как головы гадюк из мха, торчали горлышки винных бутылок. Их-то первым делом под одобрительный кивок Пэвера принялся извлекать Олес.
– Нога как? – спросил Сварог.
– Отлично! Вы бы видели здешний лазарет, капитан – мертвого поднять можно…
– Это точно, – подтвердил Пэвер. – Нам бы такой в шестой полк – и еще не известно, чем бы война закончилась…
– А вы-то как, мастер Сварог? – поинтересовался князь. – Мы и вас хотели в лазарет определить, но баронетта изволила воспротивиться…
– Капитана в капитанской каюте и стены лечат, – бросила Клади. – Сам видишь, здоров командир.
– Ну, вроде да… – Олес оглядел Сварога с ног до головы. – Как думаете, чем это по нам шарахало?
– Да пес его знает, – искренне ответил Сварог. – Какие-то магические штучки… Корабль-то цел?
– Слава Пресветлому, хранит нас Господь… Трубы лишились, но и на трех идем уверенно. Больше никаких повреждений. Что это было, не знаю, но оно сгинуло.
«Не уверен», – мрачно подумал Сварог.
Молча поклонившись на пороге, в каюту зашла черноволосая женщина, Чуба-Ху. Последним, чуть запоздав, появился Рошаль, еще раз выглянул в коридор и тщательно запер за собой дверь. Был он в неизменном, некогда роскошном коричневом балахоне, будто его в теплой каюте пробирает озноб. «Да уж, – подумал Сварог, – свою хламиду он поменяет лишь точно на такую же – с потайными карманами и карманчиками…» И констатировал:
– Нуте-с, вся команда в сборе. Потерь нет, никто серьезно не ранен. И, судя по вашим довольным лицам, кораблик наш. – Он подмигнул своему бравому экипажу. – Что-то не слышу заверений в собственной гениальности и прирожденном таланте флибустьера.
– Лично у меня нет слов, граф, – только развел руки суб-генерал. – Преклоняю колена…
– Зато у меня есть, – высокомерно перебил Рошаль и повернулся к Сварогу. Удивительное дело, но в его рыбьих глазах появилось нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческими эмоциями. – Мастер капитан, до последнего момента я, каюсь, не верил, что ваша затея с захватом этого…
– Ладно, голуби мои дорогие, отставить, – великодушно махнул рукой король далеких стран. – Я понял. Давайте к делу. Вопрос первый: кто в лавке остался? Мы ведь, я так понимаю, плывем?
– Как поплыли, так и плывем, остановок не делаем, – Олес разворачивал завернутые в бумагу бокалы. – А в рубке сейчас дож распоряжается.
– Дож? – повернулась к нему Клади. – Мне отчего-то казалось, что он остался на берегу.
– Это другой дож, – Пэвер остановился перед шпагой, потрогал ножны. – Они без дожа не могут. Сразу выбрали нового. Едва закончили с ритуалами… Следует признать, тоурантцы поступили мудро. Подобрали самого подкованного в морском деле – некоего Тольго, который пять лет ходил по Руане старшим матросом на «Герцоге Джунгаре».
Выборы дожа, ритуалы, курс, которым следует «Адмирал»… Гроздья вопросов – выбирай, с чего начать. Да, многое Сварог пропустил…
– А дож не… – Пэвер многозначительно посмотрел на Рошаля, присевшего на стул в уголке каюты.
Бывший княжеский охранитель, уловив недосказанное, скупо ухмыльнулся:
– Тольго под присмотром, не беспокойтесь. При нем помощником приставлен Рорис из рода Бамо – рода, который всегда соперничал с родом Тольго за власть в Клаутэне. Рорис и на этот раз стал бы дожем, если б выбирали, как обычно – исходя из заслуг фамилии перед доменом…
Браво, выходит, и охранитель времени не терял, занимался прямым своим делом. Поди ж ты, уже установил, кто на кого зуб имеет, кто за кем присматривать станет… Из сказанного получается, что он этого Рориса из семьи Бамо уже вербанул в агенты, сыграв на противостоянии родов. Неплохо.
- Пусть, как челн, грозой гонимый,
- Пляшет ворон в бурной мгле, —
- Рад он пристани родимой
- На незыблемой скале… —
негромко пропел Олес, увлеченно вкручивая штопор в матовую бутыль.
– Хватить орать, испытуемый, – сказал Пэвер, снимая со стены шпагу. – Я и так уже оглох от пальбы, землепотрясений и воплей храбрых тоурантцев…
– Которых я бы не рекомендовал в глаза именовать тоурантцами, – бросил Рошаль. – Мне удалось установить…
(Пэвер рекомендаций Рошаля не слушал. Он отошел в сторону, держа шпагу обеими руками на уровне груди, будто намеревался вручить ее кому-то в качестве именного оружия. Остановился точно под фонарем, наполовину вытащил клинок из ножен и внимательно, как энтомолог в засушенную бабочку, вглядывался в потемневшую сталь, бормоча себе под нос то удовлетворенно: «так, так», то загадочно: «ага, ага», а то и потрясенно: «ах, в этом смысле…». Клади тихонько заглянула ему через плечо.)
– …что ввиду исконно натянутых отношений между Тоуром и доменом Клаустон, жители означенного домена считают намеренным оскорблением, когда их называют тоурантцами. Их следует звать клаустонцами или клаутэнцами. Чревато, знаете ли… – не обеспокоенный уменьшением количества слушателей занудно продолжал Рошаль.
– Да ладно вам, Рошаль, лекции читать! – поморщился Олес, взмахнув штопором с навинченной на него пробкой. – Не в Гаэдаро. И папаша мой, чтоб ему в адских подвалах пожарче горелось, колпаком уже не прикрывает.
«А у нас все по-прежнему, – умилился Сварог, взяв со стола бутылку вина и разглядывая этикетку. – Как они без моего присмотра умудрились не перестрелять друг дружку, ума не приложу. Видимо, были заняты очень посторонними делами…» Он сознательно отпустил разговор – чтобы почувствовать, какие произошли изменения и сдвиги в климате вверенного ему обстоятельствами экипажа. Так настройщик бренчит на пианино незатейливую мелодийку, при этом сосредоточенно вслушиваясь, где какая клавиша западает и какая нота фальшивит. Однако хватит оперных арий, импровизаций на тамбуринах и прочих сольфеджио, все уже ясно. Сварог поставил на стол бутылку, на чьей этикетке стояла печать военно-морского интендантства Гидернии. Вино называлось «Звезда Граматара», под названием имелась приписка: «Из личных погребов мастера Гроха, королевского флота Гидернии поставщика со времен короля Малдага Светоносного».
– Ну вот что, непобедимая Первая морская конница! – сказал Сварог уже другим голосом. Внушительно сказал. Чтоб сразу уяснили требуемый настрой. – Отставить балагурить, слушай сюда! Праздничные завтраки, «гром бокалов раздавайся», «лейся песня» и «за победу мы по полной осушили» – все отставить до поступления команды «можно». Сейчас же последовательно и четко… Мастер суб-генерал!
Пэвер не слышал, с головой уйдя в изучение шпаги, и увлек за собой Клади – что-то показывал, что-то нашептывал.
– Мастер суб-генерал! – еще раз воззвал Сварог.
А с мастером суб-генералом творилось неладное. Вот он прикрыл глаза ладошкой, отвел руку театральным жестом, поднес шпагу к самому лицу, едва не касаясь носом клинка, и уверенно произнес, будто гвозди вбивал:
– Да, да, да.
– Не может быть, – выдохнула Клади.
– Она. – Пэвер отбросил в сторону пустые ножны, вскинул шпагу над головой, словно вел батальоны на штурм бастионов. – Она, чтоб моим яйцам болтаться заместо флага! Простите, баронетта, но чугунное ядро и двадцать тысяч разрывных патронов мне в зад, если это не она!
Пэвер опустил шпагу, уткнул острием в ковер, перехватил за трехгранный клинок под эфесом. Обвел каюту слегка помутненным взглядом.
– Вы хоть понимаете, что у меня в руках! Кроме того, что это шпага придурковатого адмирала Фраста!
Такого Пэвера Сварогу видеть не доводилось. Даже когда суб-генералу был предъявлен шаур, даже когда суб-генерал узнал, что порог его дома в Митраке переступил человек, совершивший путешествие из другого мира, мастер Пэвер выглядел менее потрясенным.
– Это клинок Лано-Безумца! Гидернийские задницы, конечно, ни о чем не подозревали, ха-ха… А я нашел! Ради одного этого стоило удирать из Митрака, шваркаться об землю в железном ящике и едва не поджариться в лаве!..
Бросив раскладывать фрукты, молодой князь бросился к Пэверу и чуть ли не вырвал у того шпагу.
– Чушь собачья, – отрезал Рошаль, но тем не менее и он поднялся, с явственным любопытством вытягивая по-куриному шею.
Сварогу стали вдруг близки ощущения учителя, вернувшегося в класс после болезни и обнаружившего, что детей как подменили. Оставалось только подойти к суб-генералу и отобрать у него игрушку, как учитель отбирает какую-нибудь плевательную трубочку у заигравшегося хулигана. Да еще и линейкой по затылку треснуть… Сварог и Чуба, единственные, кто ни рожна не понимал. Чуба-Ху подошла к столу и продолжила славное дело молодого князя: доставать провизию из корзин, расставлять, нарезать…
Сварог налил себе «Звезды Граматара», отпил. Недурно. В меру терпкое, чуть сладкое, букет не без изысканности.
Со стороны шпаги раздавались возгласы и комментарии:
– И что с того!..
– Строка из «Прощания Рогнега»…
– А помните еще это:
- Зверь морской, что в океане
- Крова мирного лишен,
- Спит меж волн, но их качанья
- Он не чувствует сквозь сон…
– Ну да, ну да… Ведь по заказу Фраста…
Читать бесплатно другие книги:
