Вариации на тему любви Золотько Александр

– Не, ты не понял… – Умник помахал рукой перед лицом Малыша. – Не любовью они торгуют. Сексом. Я же тебе объяснял… А мы…

– Ну, баба толково притворяется. – Малыш указал пальцем на проекцию. – Любит она, понятно… Деньги она любит… Талант имеет.

– Дурак, – сказал Старик. – Она любит, она не может не любить… Каждого клиента, каждого: толстого, лысого, даже если он ей больно делает – любит. В кровь лицо разобьет ей клиент – она только спасибо скажет. Лишь бы ему было приятно, лишь бы… Понятно?

– Нет, – честно ответил Малыш.

Он не понимал, как можно любить всех. Как это возможно?

– У нее железяка в голове, – вдруг сказал Умник. – Не совсем железяка, там все сложнее, но у нее в голове эта штука, которая воздействует на мозг. Возбуждает центры, отвечающие за любовь. Отсюда идет сигнал… вот отсюда, с этого пульта. Вот панель, на ней шкала, гляди… Я отсюда могу усилить ее любовь, ослабить, вообще отключить. Одним движением руки.

Умник потянулся к панели, Малышу показалось, что вот сейчас он возьмет и выключит Марию. Совсем выключит, как электронную куклу, которую Малыш видел у соседской девчонки.

– Руки убери, – тихо сказал Старик.

– Не очень и хотелось, – пожал плечами Умник. – Все равно там автоматика. Клиент Марии горло сожмет – а у нас стимулятор повышает индекс любви, если любишь, все простишь и стерпишь… Правда?

Малыш недоверчиво посмотрел на Умника, на Старика, снова на Умника. Врут ведь? Понятно, что врут. Как это – железяка в голове? Нет, Малыш всякое видел, когда в Даунтауне с девочками работал. И как некоторым мозги вправляли – чтобы не умничала, не крысятничала или чтобы особо привередливой не была или брезгливой.

Сам Малыш такого не любил, ему девку ударить – противно. Не лежит у него к этому душа, но видел, как учат непонятливых клиенту улыбаться, правильно говорить: «Угостишь, красавчик?» И никаких железяк: человек – животное понятливое, дрессировке поддающееся. С другой стороны…

Выспросить подробнее Малыш не успел – явились сменщики. Привет-привет, удачи, как тут у нас дела – так себе, Мария что-то по индексу нестабильна, нужно присмотреть – глянем, куда денемся – все, пока!

Малыш хотел Старика по дороге расспросить, вроде тот неподалеку от Малыша жил, но Старик пошел провожать совсем поплывшего Умника на другой конец Сектора.

– До завтра, – сказал Умник. – Ты там со своей подругой… поаккуратнее, работу на работе оставляй… Понял?

– Нет.

– И хрен с тобой – поймешь, поздно будет… – Умник достал из кармана сигарету, но Старик ее отобрал. – Жалко, что ли? Меня жалеть не нужно…

Никого жалеть не нужно, вспомнил Малыш урок своего первого работодателя. Жалеть начнешь – и сам с катушек слетишь, и того, кого жалеешь, угробишь. Это работа, Малыш, только работа.

Только работа, пробормотал Малыш, только, мать ее, работа.

Настроение у Инги было так себе, завтрак получил – спасибо. На большее рассчитывать сегодня не приходится. В результате Малыш посмотрел допоздна телевизор и спать лег на диване.

С шалавой – проще, сказал Умник. Только там ничего, кроме секса. А мы торгуем настоящей любовью, сказал Старик. Малыш, засыпая, подумал, что чудят мужики. Клиенты, правда, есть… Но это клиенты… Тупые… как это сказала когда-то одна из девок, еще помнившая о своем высшем образовании? – пресытившиеся. Хочется им чего-нибудь этакого… такого, чего с женой не устроишь. Скоромненького. На двоих, на троих, с плетками, в джакузи, на заднем сиденье машины… на траходроме, в компании полусотни еще таких же зажравшихся. Или какую-нибудь этакую – с шестым номером бюста, с ногами от зубов, талию чтобы в кулаке можно было зажать…

А тут – Мария. Любовь, говорите?.. Говорите… Все бабы одинаковые, если разобраться, и больше, чем могут, они дать не способны. Так они устроены. Хоть гвоздь ты ей в голову забивай.

Ночью Малышу и приснилось, как Марии гвоздь забивают. Волосы на затылке приподняли, взяли гвоздь-сотку, приставили – Старик гвоздь держит, а Умник здоровенным молотком замахивается… Ба-бах! Гвоздь сразу не вошел, будто в суковатую доску его забивали, загнулся немного, его Умник клещами выровнял, да снова молотком… Мария вскрикнула, забилась, застонала… Малышу показалось, что она умирает, а потом увидел, что это она от удовольствия…

– Проспишь! – сказала Инга, стаскивая с Малыша плед. – Сам говорил – на новом месте с этим строго.

Малыш явился вовремя. Умник и Старик пришли раньше, успели переговорить со сменщиками, Малыш самый конец разговора застал. Снова что-то про превышение уровня стимуляции на двадцать процентов, про то, что к нулевому показателю ИЛ Мария вернулась почти сразу после оргазма… Думали даже, что клиент заметит, но он…

– В общем, из Центра сказали, чтобы мы подняли уровень стимуляции на двадцать процентов, – сказал Дрон. – Мы тут уже в установках поправили…

– Мать твою, – пробормотал Старик.

– Дай гляну, – Умник выпихнул Дрона с кресла, посмотрел на пульт. – А то вы наваяете, блин…

Мария медленно снимала одежду с Риты. Решила сделать подарок Мартину. Он никогда не просил, но Мария угадала его желание, почувствовала. Сам бы он никогда не решился ей такое предложить, да и Марии была не слишком приятна мысль, что Мартин будет ласкать другую женщину. Но ведь… Она может сделать это для любимого, а значит, должна. Должна. Он видит, как Мария борется с собой, понимает, на какую жертву она идет ради него – и это, наверное, возбуждает его еще больше.

– Вот ведь… – Умник налил себе из термоса кофе. – Как-то Мария нестабильна. Смотри, как график индекса плавает. Чуть приподнимется вверх и сразу назад, к линии разрешенного минимума. А с обследованием велено не лезть. Мы ей мозги не поплавим?

Старик не ответил.

– А что, мозги могут поломаться? – спросил Малыш.

– Мозги – штука такая, что всегда могут сломаться. Слишком много в них шариков, чуть что не так – и привет, – ответил Умник. – Я и сам, без чипа в мозгу, иногда сомневаюсь – все вокруг настоящее или я уже в коме…

– Курить нужно меньше, – посоветовал Старик.

Мария проводила Мартина до входа. Рита ушла раньше, отработала свое, приняла душ и ушла. На пороге Мария сунула ей сотню, Рита поблагодарила и сказала, что если еще нужно, то она всегда… только позвони…

«Она ненастоящая», – подумала Мария.

– Спасибо, – сказал Мартин, прощаясь. – Я знаю, что ты… И я тебе благодарен…

Мария заплакала, Мартин осторожно вытер ей слезы и ушел.

– Сука, – прошептала Мария, опустившись на стул возле входной двери. – Как же вы меня задрали…

– А я бы ее в таком настроении к клиентам не пустил, – сказал Малыш.

– В смысле? – повернулся к нему вместе с креслом Умник.

– Если бы она на панели работала, я бы ее в таком настроении к клиенту не отправлял. Дня на три дал бы ей отпуск.

– Отпуск? – переспросил Умник. – Какой, к чертям, отпуск? У нее на сегодня восемь клиентов. Восемь! Знаешь, какие это деньги? Деньжищи! Ты таких даже не видел, не то что в руках держал.

– За каким дьяволом? За что такие деньги? – Малыш хлопнул себя ладонью по колену. – За бабы кусок? Вы о чем? Ну ладно, ну железка у нее в голове, любит она клиентов… И что? Она как-то по-другому ноги раздвигает? Форма лоханки у нее меняется? Пальчики вырастают? Ну ничего же такого она не творит, я смотрел – ни вчера, ни сегодня. Я видел куда круче упражнения… Да любая шалава с улицы, даже припортовая дешевка умеет работать интереснее, чем эта…

– Тонкий ценитель, – подмигнул Умник.

– Да нечего тут ценить! Она как кукла – как поставишь, так и будет стоять. Что прикажешь, то и сделает. С ней что, на прием можно сходить? Хренушки, коровой она будет выглядеть среди эскорт-девок. Коровой! Что, проблемы найти настоящую телку, в хлеву?

– Как это ты разошелся, – покачал головой Умник. – Что, подруга этой ночью не дала? Ты к ней с неприличными предложениями из репертуара Марии не совался?

– Нет, не совался! Незачем мне репертуар вашей Марии изучать…

– Нашей Марии, – поправил его Старик. – Твоей, моей и Умника. Пока. А через неделю, если ты не вылетишь отсюда раньше, то будет она только твоя и Умника. И если с ней что-то пойдет не так, то вас вывернут наизнанку. Знаешь, сколько операция по вживлению той самой железки в мозг стоит? Мария два года работает, так вот только с начала второго года она начала приносить прибыль. Только с начала второго года – при ее расценках и популярности, имей в виду.

– Все с ума посходили, денег некуда девать…

– А у нас товар больно экзотический. Нигде больше такого не найдешь… – Старик закурил сигарету, обычную, на табаке. – Наш клиент имеет деньги, много денег. И у него есть все… почти все… Самые изощренные проститутки – к его услугам. Телезвезду в постель уложить? Вопрос денег, так же как с проститутками, и не намного дороже… Двух, трех, четырех одновременно? Да не проблема, свистнуть, заплатить… Садизм, мазохизм? Ради бога, с извращением и переподвывертами – наслаждайся… Сколько твое наслаждение продлится? Год? Два? Ладно – дольше. Придется, правда, себя подогревать… Наркотиками, выпивкой, фокусы все жестче, все ближе к грани… Ты на улице работал, знаешь, что рано или поздно появляется урод, желающий девочку удушить, кожу снять, глаза выдавить… Так ведь? И не псих, просто он уже все попробовал, и ему хочется все больше и больше… Танатос всегда рядом с Амуром…

– А что, богатенькие не влюбляются? – с сарказмом в голосе поинтересовался Малыш. – Не женятся по любви?

Старик не ответил, посмотрел с усмешкой в глаза Малышу сквозь пряди табачного дыма, и не ответил, дал возможность самому сообразить.

– Даже если и по любви, – вмешался Умник. – Сколько шансов, что законная супруга станет с ним такими вот делами заниматься?

– Раньше говорили, что любовь за деньги не купишь, – тихо сказал Старик. – А сейчас… Клиент платит не просто за секс, он за свои деньги получает настоящую любовь – жертвенную, отчаянную, невероятную, искреннюю…

– Всякую, – подвел итог Умник. – И с этой любовью можно делать все, что угодно, хоть на стол ставить, хоть ноги о нее вытирать. Поначалу все больше изголодавшиеся по искренним чувствам приходили. Могли просто посидеть рядом на диване, держа за руку, могли со слезами на глазах целоваться часами… Но за такие деньги да при таких возможностях… Нет, не все, конечно, вот тот вчерашний коммивояжер, например, он приходит раз в месяц, всего на час. Он не может больше тратить, он и так сверхурочно подрабатывает, чтобы на очередное свидание с Марией хватило… Но чаще… чаще… все происходит круто… и чем дальше, тем… Ты, собственно, для этого и нужен. Если клиент решит пошалить чуть больше разрешенного и оговоренного…

Малыш недоверчиво покрутил головой.

– Что смотришь? – засмеялся Умник. – Все выглядит так – ты обращаешься в Центр, там с тобой беседует психолог, оговаривает с тобой подробности, детали, помогает понять, что именно тебя гложет, что тебе жена недодает, кроме любви, понятное дело… Составляется сценарий, Мария его получает, внимательно знакомится с ним… Она ведь должна знать, что и как ей нужно делать. И она помнит это, когда приходит клиент. Помнит только это и то, что она клиента любит. И любит она – по-настоящему, она не может фальшивить в этот момент, просто не способна. А клиент – клиент, один раз попробовав, уже не может этого прекратить. Это покрепче, чем первая доза у пушера. Взрослые серьезные дяди подсаживаются на настоящую любовь… Я так понимаю: поначалу все пытаются проверить – врет реклама или нет. Ну не может нормальная баба притворяться любящей, когда ее… ну ты видел. И еще увидишь. Проверяют они, тестируют раз за разом, так увлекаются, что не могут остановиться…

– Такие дела, – сказал Старик.

А Малыш тогда не поверил. Нет, не так. Он поверил, конечно, принял к сведению, отложил себе в башку, что бабки платят за любовь, что Мария любит на самом деле, без обмана. Ей железка в голове не дает даже шанса на ложь и фальшь. Но поверить, что кто-то способен платить за любовь такие деньжищи… За чувство, которое Малыш испытывал каждый день – он ведь любит Ингу? Любит ведь? И бывшую свою любил, заводился с полоборота, стоило ей только рукой провести по его груди… Это же любовь? Если хочешь женщину – это любовь? Если она с тобой в постель ложится… Ну, не каждый день, каждый день даже погода разная, не то что настроение у женщины. Это ведь любовь? Это не может не быть любовью, иначе выходит, что Малыш никогда любви и не испытывал… Потому что не было у него другого. Только так к нему относились его подруги… Не может быть, чтобы он не встречал за всю свою жизнь женщину, которая его любила, по-настоящему любила.

Малыш внимательно наблюдал за Марией, за ее посетителями. Прикидывал, а сам он… сам он смог бы своей Инге разрешить делать с собой все, что ей заблагорассудится? Слепо довериться, отдать себя в ее власть? Смог бы? И приходил к выводу, что… это вряд ли… кое-что попробовать, конечно, можно было бы, но вот все подряд… А следом за этими мыслями приходил в голову и другой вопрос: а Инга? Что она сделала бы для него? По любви, не потому, что он все-таки согласится ей новую шубку купить, а просто так, потому что… потому что любит Инга его, готова ради этой любви…

Напарники с пониманием поглядывали на Малыша, но не лезли к нему в душу, работа и работа, и ничего больше…

До ухода Старика на пенсию оставалось два дня.

Умник расспрашивал его, что тот хочет на память от коллег, где планирует закатить отходную. Теперь Малыш сидел в кресле возле пульта: Старик уже три дня как перебрался на диван, не вмешиваясь в работу парней, и даже когда нужно было принять какое-то решение, не лез с указаниями, а Умник советовался с Малышом, и советовался уже на полном серьезе, как с равным.

Дело шло к ночи, день выдался для Марии напряженным – с восьми часов утра она уже отлюбила девять человек. Один клиент пришел с приятелем, заплатил по двойному тарифу за то, чтобы видеть, как Мария плачет и давится слезами, выполняя прихоти чужого мужика.

«Если любишь меня», – сказал клиент… «Люблю», – ответила Мария.

Уровень стимуляции поднимали за прошедшие дни еще дважды, и теперь удавалось держать нормальные показатели ИЛ до самого конца сеанса, а потом плавно снижать его до плюс-нуля. Пока – удавалось. На сегодня – последний клиент, а потом у Марии получалась свободная ночь. Это большая редкость для нее – целая ночь в одиночестве.

То, что с последним на этот день клиентом что-то не так, Малыш почувствовал сразу, как только увидел его на мониторе внешнего обзора. Дерганый какой-то был человечек в шикарном костюме из супердорогой ткани «мерцающий призрак». Безумно дорогой и невероятно красивой ткани. Костюм стоил, как небольшое шале где-то на берегу в не слишком престижном районе Сектора. А человечек в нем был… Неприятный. С таким Малыш в старые времена свою подопечную никогда не оставил бы в номере мотеля. Да нигде бы не оставил. Но ведь это клиент. Проверенный, мать его, клиент…

С ним предварительно разговаривал психолог. Да и, если верить картотеке, – клиент этот был постоянным, почти год уже наведывался раза два-три в месяц и ничего такого не требовал. Нет, любил поиграть в связывание и эротическое удушение, рукам иногда волю давал, под настроение, но ведь не все время Марию использовал, иногда просил, чтобы она его наказала за грубость и плохое поведение.

Малыш посмотрел на Умника.

– Что? – спросил тот.

– Стремно мне как-то…

Умник вывел на монитор досье клиента.

– Вроде ничего такого… Уважаемый человек, денежный. Женат, трое детей. Любовница, опять же… Сам посмотри.

Дэн пришел вовремя. Как всегда – при полном параде. Он не может появиться перед Марией, не наведя лоск. Свежая, только что из салона, прическа; букет перламутровых роз – удовольствие не из дешевых; головокружительный лосьон для бритья – Мария поцеловала Дэна на пороге, приняла цветы и снова поцеловала.

Боже, как она хотела схватить Дэна за руку и потащить за собой в спальню, но он никогда не торопился, смаковал минуты общения с ней небольшими глотками, как редкое вино.

– Милая, – прошептал Дэн. – Положи цветы на столик.

Что-то в нем сегодня было необычное. Какая-то загадка светилась в его глазах, обещание чего-то нового. «И прекрасного», – подумала Мария.

– Хорошо, – улыбнулась Мария, чувствуя, что начинает задыхаться от желания. – Мы пойдем в спальню?

– Нет, не сразу… Давай посидим на диване… у нас ведь есть время.

– Конечно… конечно, милый… – Мария провела кончиками пальцев по его лицу. – Конечно, давай посидим на диване…

Она шагнула в комнату, положила цветы на стол, как он сказал. Хотела спросить, какое вино он будет сегодня пить, но не успела – удар в спину швырнул ее на пол. Больно! Очень больно, она ударилась плечом о журнальный столик и вскрикнула.

Дэн бросился к ней, схватил за волосы, не давая встать, рывком повернул ее лицо к себе:

– Нравится? Тебе так нравится?

– Да… – прошептала Мария. – Да…

Она чувствовала его дыхание на своем лице, и это было прекрасно.

– А так? – Дэн надавил коленом ей на грудь, сильно, всем весом. – Так хорошо?..

Мария застонала хрипло, закрыла глаза.

Хорошо, прошептала она беззвучно, хорошо… да, хорошо… Нарастающая боль превращалась в наслаждение, непостижимое и глубокое.

– Ну, милая, у меня для тебя есть сюрприз… большой сюрприз… – Дэн, глядя Марии в глаза, достал из кармана пиджака бритву – с растрескавшейся перламутровой ручкой, старую, опасную, которую сейчас можно было купить только в антикварной лавке. – Очень большой сюрприз…

Лезвие легонько коснулось ее щеки, чуть-чуть, Дэн вздохнул, рука напряглась…

– Нет, – сказал Дэн. – Не сразу. Это потом, чуть позже, когда ты попросишь… Ты ведь попросишь?

– Да, – прошептала Мария, и слезинка скатилась по ее щеке. Рядом с каплей крови.

– А пока… – Дэн отпустил ее, выпрямился и ударил ногой в живот. – Так ведь тоже приятно?

Мария нежно прикоснулась к его ноге, словно пытаясь смахнуть пыль с его обуви.

Входная дверь с грохотом распахнулась, Дэн оглянулся с недовольным видом. Ему не должны были мешать. Ему не имели права мешать – он ведь заплатил. За каждую чертову минуту заплатил. И он ничего еще не сделал. Он и сам еще не решил – пустит ли он бритву в дело. Или отложит ее на следующий раз… Это ведь тоже должно заводить – ожидание. Ожидание и предвкушение…

Руку с бритвой словно сдавило тисками. Хрустнуло в суставе, боль вспышкой ослепила Дэна. Удар. Перед глазами Дэна полыхнуло, он дернулся, но его руку держали крепко, тело мотнулось и повисло. И новый удар. Бритва отлетела в сторону. Еще удар…

– Оставь его! – крикнула Мария, вскакивая. – Не смей его бить…

Ее ногти полоснули Малыша по лицу, оставляя кровавые полосы.

– Да выключите вы уже стимулятор! – крикнул Малыш, перехватывая следующий удар Марии. – Вы что, не видите?..

Дэн встал. Оглянулся в поисках бритвы, она лежала на диване. Нужно сделать шаг и взять, пока Мария удерживает этого здоровяка. Взять…

Мария кричала, ругалась, пыталась дотянуться до лица Малыша, тот ревел, уворачиваясь от ее ногтей, пытаясь отводить удары и не причинить ей боль. Женщина была очень сильной. Она защищала любимого человека. Она…

Вдруг Мария замерла, удивленно посмотрела на свои руки, на Дэна, который уже почти дотянулся до бритвы… Мария отшатнулась в сторону, пропуская Малыша, тот сделал два шага и ударил Дэна ногой по ребрам. Еще раз. Потом, без паузы, не давая ему опомниться, схватил за шиворот и брючный ремень, подтащил к распахнутой двери и вышвырнул во двор.

Дэн закричал от боли. Кажется, он сломал руку.

Его схватил за воротник Старик, встряхнул и пинками погнал к машине.

Малыш оглянулся на Марию:

– Все нормально?

– Да, нормально… Я просто испугалась… – тихо сказала Мария и всхлипнула. – Он… Он хотел…

– Я знаю, я видел. – Малыш оглянулся на дверь.

Посоветоваться со Стариком? Что теперь делать? В инструкции ничего не было предусмотрено по такому вот поводу. Вызвать врача? Психолога? Она ведь еле стоит на ногах, дрожит вся. У нее шок – у любого на ее месте был бы шок, ее чуть не порезал бритвой этот ненормальный.

– Сядь, – сказал Малыш. – Вот, на диван – сядь.

Мария шагнула к дивану, ноги подогнулись, и если бы ее не подхватил Малыш, то упала бы на пол.

Черт!

Малыш оглянулся по сторонам, держа Марию на руках.

В спальню. Нужно отнести ее в спальню.

– Умник! – позвал Малыш, пытаясь сообразить, где размещены сенсоры голографических камер. – Что нужно делать? «Скорую» вызвать?

Пискнул браслет на руке Малыша.

– У нее там сильные повреждения? – спросил Умник.

– Да нет… так, царапина на лице. Наверное, ушибы на теле, он ее ударил несколько раз…

– Не переломы?

– Откуда я знаю? Дышит. Нормально дышит, значит, ребра целые.

– Тогда уложи ее в постель, дай обезболивающего. У нее аптечка в ванной, возле зеркала. Что?.. А, тут с тобой Старик хочет поговорить…

Малыш отнес Марию в спальню, отбросил в сторону покрывало с кровати, положил женщину на одеяло.

– Я связался с Центром, – сказал Старик, голос его, чуть искаженный динамиком браслета, казался спокойным и незнакомым. – Они говорят, что если ничего такого страшного, то пусть просто отдохнет. И на завтра у нее будет свободный день. График визитов сдвинут на сутки.

– Хорошо, – сказал Малыш, быстро сходил в ванную, выгреб все баночки из аптечки и принес их в спальню.

Потом спохватился и сбегал на кухню за водой.

Мария высыпала себе на ладонь несколько таблеток, проглотила их, запила принесенной водой. Откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Укрыть? – спросил Малыш.

Он уже снял с женщины туфли, аккуратно поставил их возле кровати.

– Не холодно?

– Там в шкафу… плед, – еле слышно сказала Мария. – Если можно…

Малыш достал плед, осторожно укрыл Марию, расправил складки. Постоял возле кровати.

– Я пойду? – спросил он. – Может, снотворного принять?

– Нет, не нужно снотворного, – сказала Мария. – Просто посидите возле меня. Хорошо? Просто посидите…

И что делать? Нужно возвращаться к пульту. Дать ей снотворное, но ведь… Малыш набрал номер Старика.

– Что? – спросил тот.

– Она просит…

– Я слышал, что она просит, – сказал Старик.

– Так что мне делать?

– Сам решай.

Сам решай, беззвучно повторил Малыш. Хреново ей, понятно ведь. Совсем хреново. И не хочет она снотворного сейчас, не насильно же ей пилюлю в рот совать…

– Если я останусь – по голове вам не настучат? – спросил Малыш.

– Нет, не настучат. У нее все равно свободная ночь. До прихода смены – ты сам себе хозяин.

– Ладно, – сказал Малыш. – Ладно.

Он присел на край кровати.

– Я посижу с тобой… с вами…

– Спасибо, – прошептала Мария, ее рука скользнула из-под пледа и легла на его ладонь. – Спасибо вам… Я…

Мария всхлипнула.

– Кровь, – спохватился Малыш. – Я сейчас возьму салфетку и вытру…

– Не нужно, мне даже не больно, – пальцы Марии сжали его пальцы, удерживая Малыша на месте, не отпуская. – Я даже не чувствую ничего. И тело не болит… Я не почувствовала его ударов… Он – ничтожество. Он…

– Не нужно об этом. – Малыш скрипнул зубами. – Не думайте об этом… Может, принести чего-нибудь выпить?

– Нет, не нужно… Мне уже хорошо. Мне очень хорошо. Спокойно. От вас исходит ощущение доброй силы. Правда… Доброй и уверенной силы… – Мария осторожно погладила Малыша по руке. – Я хотела… Вы… Если вы откажетесь, я пойму. У вас, наверное, есть жена… или подруга… Есть?

– Да, – внезапно охрипнув, ответил Малыш.

– Она не обидится, – сказала Мария. – Если бы вы могли просто полежать возле меня… Просто так – полежать. Рядом со мной.

Малыш посмотрел на свой браслет. Спросить у Старика? Они же сейчас все видят, наблюдают за ним и за Марией, слышат каждое слово. Ну не звери же они, в конце концов! Ничего ведь не будет, она просто хочет тепла и сочувствия.

Малыш осторожно лег рядом с Марией.

Света в спальне почти не было, только небольшой ночник у изголовья кровати. Малыш не видел в тени лица Марии, только слышал ее дыхание.

– Я так устала, – тихо сказала Мария. – Боже, как я устала… Я чувствую, как схожу с ума. Каждый день… Каждый проклятый день – их руки, их лица, их взгляды… их желания… А я не могу ничего сделать, не могу отказать, не могу оттолкнуть… Это сильнее меня… Ты понимаешь? Сильнее меня… Когда они рядом – мне кажется, что я их люблю… И я…

Малышу захотелось зажмуриться и закрыть руками уши. Он не мог не слышать боли в ее голосе. Ему и самому становилось больно. Нестерпимо больно.

– Иногда мне кажется, что я в аду. Что я умерла тогда, во время операции, и попала в ад. И теперь я буду вечно испытывать эту проклятую любовь и… и беспомощность. Ты понимаешь? Понимаешь?

– Понимаю…

Мария повернулась на бок, прижалась лицом к его плечу.

– Я бы… Я бы хотела, чтобы всего этого не было… И денег этих проклятых не было, и шмоток этих. Мне и дом этот не нужен… проклятый дом. Я на панели работала, возле порта. Милашка, давай все сделаем по-быстрому! Отойдем за угол… стань на колени, милая… еще десятку накину, если ты постараешься… притворись, что тебе это тоже нравится… тебе же нравится? Я думала, что хуже быть не может… Когда предложили, я даже ни на секунду не задумалась, сразу согласилась. Сразу. А теперь… теперь уже поздно… Мне кажется, что я теперь не смогу любить… не смогу любить по-настоящему…

– Все еще будет хорошо, – сказал Малыш и осторожно погладил Марию по щеке. – Все изменится…

Малыш сказал это, чтобы успокоить женщину, но вдруг почувствовал, что она плачет – бесшумно, лишь еле заметно вздрагивая. Ее слезы намочили рубашку на его плече. Ее губы шевелились, она говорила-говорила-говорила, а ему вдруг показалось, что она целует его в плечо. Малыш хотел отодвинуться, но Мария обняла его крепко, прижалась лицом к его груди.

– Правда изменится? Правда? У меня все еще получится… Мне снится иногда, что все закончилось, что однажды утром кто-то говорит мне – все. Ты свободна. Можешь уйти из дома. Можешь сама выбирать, кого тебе любить… Иди… – Мария всхлипнула. – А утром, наяву приходит кто-то с липкими руками и липким взглядом, и я снова… снова и снова… Ты не видел те сценарии, которые я получаю перед тем, как принять нового клиента? Он любит внезапный секс, грубый, в нетрадиционном месте… может быть, в прихожей… а этот обожает преодолевать сопротивление… робость, стыдливость… и чтобы не сразу ответить на его чувство, а распалиться, будто это… будто он такой мастер, который способен расшевелить самую холодную женщину, развратить самую робкую… разбудить в ней страсть… Я читаю инструкции, а потом, когда он приходит, я… я люблю его, люблю и даже счастлива, что знаю – точно знаю, как сделать его счастливым… И сама бываю счастлива, когда счастлив он – урод с липкими руками и грязными желаниями…

– Тебе нужно уснуть, – прошептал Малыш, с трудом избегая ее поцелуев. – Усни, а утром…

– Хорошо, – сказала Мария. – Как скажешь… Я усну. Полежу тихонько и усну. Как ты хочешь…

– А завтра, – неожиданно для себя прошептал Малыш, – мы что-нибудь придумаем. Мы придумаем, как все это прекратить…

– Не нужно. Если тебе будет плохо… если тебя накажут – не нужно. Я…

– Ерунда, – почти веря в искренность своих слов, сказал Малыш. – Все будет хорошо. Все будет отлично. Ты уедешь…

– Мы… Давай уедем вместе… – Мария еще крепче прижалась к нему. – Я не хочу, чтобы ты уходил, не хочу уйти без тебя… Словно я тебя знаю уже тысячу лет. Тысячу тысяч лет. Так бывает? Так бывает, что можно влюбиться в человека всего за одну минуту? Ты когда-нибудь влюблялся с первого взгляда?

Малыш хотел ответить, что да, влюблялся, но потом вдруг понял, что никогда раньше не ощущал того, что чувствует сейчас. Это было странное чувство, оно шло от Марии, проникало в глубину его души и, вскипев, било в мозг.

– А как же… – Мария вдруг отстранилась от него. – А твоя девушка? Нет, так нельзя… нельзя так обращаться с чужими чувствами… она же любит тебя, тебя невозможно не любить…

– Все будет хорошо, – снова прошептал Малыш. – Не думай ни о чем – я все решу. Все будет хорошо. Спи.

И Мария уснула, дыхание ее стало ровным и спокойным. Только когда Малыш попытался высвободиться из ее объятий, она тихонько застонала, как обиженный ребенок.

Малыш не мог остаться с ней. Просто – не мог. Иначе… Иначе он мог не сдержаться и… Тогда бы он стал похож на одного из этих уродов… Как все запуталось, простонал Малыш, выйдя из спальни. Еще час назад все было просто и прозрачно, а теперь…

Это неправильно. Инга не виновата… он не виноват… У них с Марией ничего не будет, сказал себе Малыш. Я просто помогу ей сбежать из этого ада. Отпущу ее, соврал себе Малыш, прекрасно понимая, что врет.

И вообще, ничего у него не получится, все ведь видели Умник и Старик. И, наверное, все слышали. Отрегулировали трансляцию звука так, что еле слышный шепот Марии грохотал в их комнате, словно… просто грохотал… И что они почувствовали, когда Мария рассказывала о своих мучениях? Неужели это не вызвало у них хотя бы жалости?

Вот сейчас Малыш войдет в пультовую, а они…

– Бутерброды будешь? – спросил Умник, когда пришел Малыш. – И кофе.

– Нет, не хочу…

– Точно? Не передумаешь? А то я сегодня жрать хочу, не позавтракал утром. Съем, а ты потом…

– Ешь, не бойся. – Малыш прошел по комнате, мельком глянул на проекцию.

Спальня, Мария спит. Включен режим ночного виденья, наверное, для того, чтобы вовремя вмешаться, если Марии все-таки станет плохо. Старик глянул через плечо на Малыша и отвернулся.

– Может, домой поедешь? – спросил Умник. – Из Центра разрешили… Тебе даже премия полагается, между прочим. Неплохой кусок. Что-то золотое своей Инге купишь, и еще в заначке останется. Езжай…

– Нет, я останусь… – Малыш спохватился, понял, что получается слишком уж неестественно, и добавил: – Я могу этот… отгул к отпуску приплюсовать? Мы с Ингой хотели съездить… слетать…

– Наверное, можно, – пожал плечами Умник. – Но если бы меня чуть не исполосовали бритвой, то я бы отправился в кабак… или дома набрался до поросячьего визга… Ты, кстати, придумай, как подруге своей будешь царапины на лице объяснять. Очень характерные царапины. Хорошо еще, что на лице, а не на спине, иначе не отбрехался бы…

– Как-нибудь, – сказал Малыш. – Что она, не знает, где я работаю? Я с такими украшениями раньше домой иногда приходил…

Малыш сел на диван, потянулся.

– Я тут подремлю, можно?

– Давай, – разрешил Старик. – Имеешь полное право.

Придется притворяться, подумал Малыш, закрывая глаза. Какой тут сон… сердце колотится, как сумасшедшее. Нет, уснуть никак не получится. А еще нужно придумать, как помочь Марии. Придумать…

А потом Малыш вдруг понял, что уснул, что проспал всю ночь, что уже утро и солнце проникло в комнату через раздвинутые шторы.

– Проснулся, – сказал Умник.

– Малыш, ты как? – спросил Старик. – В норме?

– Нормально. – Малыш открыл глаза. – А что такое?

– Еще хочешь отгул заработать?

– Домой хочу, – сказал Малыш.

– Ну, как знаешь, только у нас за сверхурочные хорошо платят, и я бы на твоем месте не отказывался. – Умник заговорщицки подмигнул. Получилось это, правда, не слишком весело. – Тут такое дело – у Марии сегодня свободный день, да и нужно ей немного расслабиться… Так что – у нее шопинг. Без сопровождающего ее выпускать не любят, так что…

– И я здесь при чем? – поинтересовался Малыш, надеясь, что на его лице ничего не отразилось. – Я не сопровождающий…