Настанет день… Марышев Владимир

Смена подходила к концу. Герман сидел в прозрачной яйцевидной кабине и следил за светящейся шкалой, по которой лениво перемещалась тонкая красная полоска. Время от времени она начинала дергаться, порываясь выскочить за пределы безопасной зоны. Тут-то и полагалось вмешаться оператору – нажимая нужные кнопки, он должен был восстановить равновесие процесса.

Вот только какого процесса? Об этом Герман, несмотря на всю свою ученость, мог только догадываться. Гигантская автоматическая линия, переналаживаясь, выпускала сотни видов самой разной продукции. Что производить в данный момент? Это решал суперкомпьютер, до тонкостей знающий рыночную конъюнктуру. Он никогда не ошибался – так стоило ли операторам забивать себе голову чужими проблемами?

Но у Германа была особенная голова. Слишком уж часто в ней роились вопросы, над которыми большинство жителей мегаполиса даже не задумывалась. Шесть часов скучной, зато не пыльной работы, за которую очень недурно платили… Девяносто девять из ста посчитают, что лучшего и желать нельзя! Но был ли смысл в таком дежурстве? Что, умница компьютер не мог уследить за ничтожной красной полоской? А зачем нужны тысячи людей на заводе-автомате? Надзирать за работой машин?

«Хотелось бы верить, – думал Герман. – Но я же сам не знаю, что именно контролирую! И контролирую ли вообще… Неужели меня посадили в эту кабину только потому, что не знали, куда деть? Заставили валять дурака, лишь бы не подумал, будто зря ем свой хлеб?»

…5, 4, 3… Наконец на большом табло под самым потолком цеха вспыхнул ярко-оранжевый ноль. Герман поднялся, пожал руку подошедшему сменщику и вышел из кабины. Пройдя через многочисленные двери, он влился в толпу, текущую к выходу.

Магнитопоезд-автомат плавно притормозил у платформы. Пузатые светло-голубые вагоны втянули толпу без остатка, и состав, набирая скорость, помчался вперед. За окнами проплывали огромные металлические конструкции, сложные переплетения труб, нагромождения разноцветных резервуаров… Могло показаться, что этот индустриальный пейзаж будет тянуться вечно. Но Герман знал: уже минут через пять, нырнув под высоченную решетчатую арку, поезд остановится возле «сот». Это была группа причудливых лимонно-желтых зданий, образованных из шестиугольных ячеек. Начало жилой зоны…

Двери вагонов открылись, и аморфная масса пассажиров выплеснулась наружу, покрыв перрон густым шевелящимся слоем. Достигнув края платформы, люди спешили перейти на движущиеся дорожки, уносящие их к стоянкам аэрокапсул.

Лента самоходного тротуара обогнула полосатую, как зебра, овальную площадку. Герман сошел с дорожки, и вскоре рядом с ним опустился большой серебристый шар. Бесшумно открылась дверца, и Герман забрался внутрь.

– Маршрут? – спросил ровный машинный голос.

– Сектор двенадцать, дом сто семьдесят шесть.

Прямая траектория – заветная мечта всех пассажиров, но в таком невероятно сложном образовании, как Второй жилой ярус, о ней следовало забыть. Машина выделывала немыслимые зигзаги, то и дело перепархивая с одного разрешенного уровня на другой. Ведь вокруг мельтешили тысячи других таких же капсул, похожих на разлетающиеся во все стороны шарики ртути!

Когда машина ныряла вниз, картина менялась. Здесь, у самого дна яруса, юркие экипажи терялись, их переливчатый блеск тонул в огнецветье рекламы.

Весь «подвал» был отдан во власть видеопластики. Радужные спирали, выполняющие сложный танец. Перевернутые пирамиды, вращающиеся вокруг своей вершины. Полупрозрачные малиновые шары, склеивающиеся в гигантские грозди. Рои светящихся бумерангов, вычерчивающих огненные петли в пространстве между домами. Фигуры людей и животных, огромные улыбающиеся лица и, конечно же, гирлянды слов, бегущих из ниоткуда в никуда и призывающих немедленно купить, выиграть, воспользоваться, посетить, обратить внимание, испытать…

Герману представилось, что он проглочен неким Левиафаном и обречен до конца дней перемещаться в утробе ненасытного монстра. Букашка, микроскопическая козявка, которую случайно задуло под кожух исполинского механизма! И вот она в панике мечется там, уворачиваясь от безостановочно крутящихся валов и шестеренок, бьется о стенки, но так и не может вырваться на свободу. А впрочем… Мечется ли? Может, наоборот – с комфортом разъезжает на зубьях тех же шестеренок? Все идет заведенным порядком, и еще вопрос – стоит ли искать заветную щелочку, через которую можно удрать в другой мир, потрясающе огромный, но совершенно непредсказуемый. Так чего же надо глупой козявке? Почему она недовольно топорщит слабые мяконькие крылышки, топает ножкой, крутит усиками?..

Капсула опустилась на крышу небоскреба, напоминающего ребристый белый цилиндр. Герман вышел из машины и, сделав несколько шагов, оказался в кабинке лифта, которая унесла его вниз, на сорок шестой этаж.

Дверь квартиры мягко скользнула в сторону.

– Добрый вечер, хозяин! – приветствовал его Юлиус, шагнувший навстречу из ниши в стене. Герман буркнул что-то в ответ и, оставив ботинки накинувшемуся на них чистильщику, прошел в гостиную. Он не мог сказать, когда именно безобидный домоправитель начал его раздражать. Но антипатия усиливалась с каждым днем.

– Что-то не так, хозяин? – бархатистым голосом осведомился андроид.

Герман бросился на диван и, заложив руки за голову, уставился в мертвую серую телестену.

– Не так! – резко ответил он. – Ты… Ты… Мне не нравится, как ты выглядишь. Надоел! Потрудись принять другой облик.

– Какой? – учтиво спросил дворецкий.

– Не знаю… Не такой, как сейчас! Войди в Сеть, посмотри каталоги, выбери модель посимпатичнее, закажи… Я не обязан все разъяснять!

– Завтра, когда вы будете на работе, я этим займусь, – заверил андроид. – Что приготовить на ужин?

– Я еще не думал над этим. Потом… Уйди, Юлиус, я не в духе!

Дворецкий поклонился и вышел из зала.

Конечно, отыгрываться на андроиде было в высшей степени неумно. Искусственный дворецкий, одетый в строгую темно-синюю униформу, не имел ни одной мыслительной ячейки. Он являлся всего лишь рабочим органом, «руками» подлинного Юлиуса – набора молекулярных схем, вмонтированного в одну из стен гостиной. Но сейчас Герману, как никогда, требовался мальчик для битья.

Недовольство сложившимся порядком вещей копилось годами. Когда-то Герман был неплохим молектронщиком. Разрабатывать все более изощренную начинку для искусственных мозгов было и престижно, и безумно интересно. Убеждаясь, что очередная выстраданная им схема работает, он радовался, как мальчишка, которому удалось-таки чмокнуть в губы сказочно красивую, но невероятно заносчивую соседскую девчонку. Однако потом нашлись еще более светлые головы. И придумали машины, которые уже не только помогали человеку думать, но взяли на себя труд думать за него.

События развивались стремительно, сменяя друг друга, как фантастические узоры в гигантском калейдоскопе. И вот машины изобретают другие машины, а заодно – тысячи удобных предметов, чудесных устройств и приспособлений для своих избалованных хозяев. А он, Герман, гомо сапиенс, высшее существо во Вселенной, на тридцать пятом году жизни сидит в прозрачном яйце и следит за дурацкой красной полоской…

Герман вскочил и подошел к окну. Внизу неистовствовала реклама, а прямо перед глазами возвышалась зеркальная стена соседнего небоскреба. Она отражала шедевры видеопластики, вспухающие в воздухе, как разрывы многоцветного салюта. Герман нажал кнопку на подоконнике и, убедившись, что тонкий лист супергласса ушел вверх, наполовину высунулся из окна. Головокружительная высота! Он представил себе, как его тело, нелепо кувыркаясь, полетит вниз, навстречу буйству красочных миражей. И, достигнув поверхности призрачного моря, утонет в нем…

Герман в ужасе отшатнулся. «Идиот, трижды идиот! Что это на тебя нашло? Ты еще не знаешь, что такое настоящая безысходность. У тебя есть то, ради чего стоит жить!»

Он схватил ви-фон и вызвал Елену.

Та, казалось, только и ждала его звонка.

– О, привет! Как дела?

– Слушай, ты можешь приехать? Прямо сейчас?

– Да, конечно. А что случилось?

– Ничего. Просто мне плохо. Пожалуй, никогда еще не было так паршиво…

– Еду! – Елена была натурой порывистой и не любила долго размышлять.

Как всегда, она не вошла в квартиру, а впорхнула – этаким задорным жизнерадостным воробушком. Мигом скинула полупрозрачный аквамариновый плащ, швырнула его высунувшемуся из стены гардеробщику, бросила «Привет!» стоящему навытяжку Юлиусу и только затем переключилась на Германа.

– Ну? Что стряслось? Таким убитым я тебя еще не видела. На работе что-нибудь?

Он притянул ее к себе, обнял одной рукой за плечи, а пальцы другой погрузил в пышную прическу, напоминающую венчик белоснежной махровой хризантемы.

– Со мной творится что-то жуткое, – сказал он и тут же ощутил, как плечи Елены вздрогнули. – Мерзкая, засасывающая пустота. Жить не хочется. Ты знаешь, я только что… – Герман запнулся.

Она отстранилась от него и резко вскинула голову, всколыхнув пушистое облачко ухоженных волос – казалось, что «лепестки хризантемы» вот-вот разлетятся по квартире белой метелью. На Германа смотрели широко раскрытые серые глаза – ее неповторимые, волшебные глаза, способные в минуты нежности вмещать в себя целый мир.

– Ты болен? – спросила она, напряженно выискивая в его лице признаки нездоровья. – Давно это началось? А куда смотрит твой хваленый Юлиус?

Герман опустил голову.

– Сейчас ты поймешь… – глухо произнес он. – Это не болезнь, просто что-то во мне надломилось. Скажи, тебя никогда не настораживало устройство нашего мира? Не смущала эта уютная позолоченная клетка, где мы весело чирикаем, как раскормленные канарейки? Не пугало то, что машины, черт бы их побрал, слишком поумнели и уже давно не нуждаются в нас? Похоже, только терпят… Никогда не возникало желания выбросить свою Алису из окна? Нет? А вот я, кажется, к Юлиусу уже примериваюсь. Это копилось во мне, копилось, и вот я уже не могу…

Теплая мягкая ладонь Елены прикрыла его рот.

– Ты переутомился. Алиса – это же такая лапочка! Представь, она даже угадывает мои желания. Знаешь, что у тебя? Обыкновенная ревность! Да, мы живем в мире умных машин, который ты же и помогал создавать. А сейчас переживаешь из-за того, что сделал свою работу слишком хорошо. Настолько, что в итоге как будто сам оказался не у дел. Глупо, очень глупо. Только подумай: у нас же все есть!

Герман отнял ее руку.

– Все – и ничего, – сказал он. – Я бы рад выкинуть это из головы, но…

Елена подпрыгнула и повисла на нем, обхватив руками и ногами.

– Никаких «но»! – звонко выкрикнула она, и в следующую секунду Герман задохнулся под напором ее жадных губ.

Ужин был чудесным. Легкое золотистое вино взбодрило Германа, вымыло из сознания тягостные мысли. А затем Елена, из которой жизнерадостность била фонтаном, схватила его за руку и не очень деликатно потянула в спальню.

Возле кровати возникла небольшая заминка. Герман повернулся к Елене, собираясь обнять ее, и тут она, озорно сверкнув глазами, толкнула его в грудь. Он рассмеялся и, блаженно раскинув руки, упал навзничь. В следующее мгновение маленькое гибкое тело Елены оказалось сверху. Легкие, как пух, белоснежные волосы окутали его лицо, погрузив мир в сумерки. На губах занялся поцелуй и тут же распустился обжигающим огненным цветком.

Неожиданно Елена начала извиваться, то и дело выгибаясь дугой. Словно искусительница-змея, выползающая из старой кожи, чтобы похвастать новой – блестящей и нежной, как атлас! Что-то, шурша, упало на пол. Вслед за этим «венчик хризантемы» взметнулся вверх, и Герман увидел Елену в волшебном блеске наготы. «Ли-ли-ла-ли-ла!» – пропела девушка и вскинула руки, заставив подпрыгнуть небольшие крепкие груди.

– О! – простонал Герман, когда она вновь склонилась над ним и ее тонкие пальчики, украшенные длинными, мерцающими, как опал, ногтями, нырнули под его одежду. И тут он вспомнил кое о чем.

– Подожди, – пробормотал Герман, делая над собой усилие, чтобы вынырнуть из сладостного дурмана. – Мне надо сходить вырубить Юлиуса.

– За-а-че-ем? – пропела она, игриво щекоча ноготками его живот.

– Не могу избавиться от ощущения, что он собрался за нами подсматривать. Безумная мысль, конечно, кому это знать, как не мне! И все-таки я пойду…

Не дав Юлиусу окончательно навести порядок после ужина, Герман загнал его в нишу и отключил всю электронику в квартире, оставив работать только будильник. Затем вернулся в спальню.

Волосы Елены сливались с подушкой. Но ее смугловатое тело выделялось на пока еще безупречной глади простыни, как обласканный солнцем тропический островок посреди дышащего спокойствием моря. Однако спокойствию немедленно пришел конец.

Едва Герман опустился рядом, островок взорвался, оказавшись вулканическим. Тела любовников сплелись и покатились по кровати, сминая простыню. Шторм крепчал, море бурлило. Две волны расходились и сталкивались вновь – все сильнее и сильнее. И вот они схлестнулись еще раз, но уже с такой невероятной мощью, что больше не разъединились, слились в неукротимый вал, взметнувший к небу огромную шапку кипящей пены…

Последние отзвуки разгулявшейся стихии растворились в ночной тишине. Герман и Елена, прильнув друг к другу, медленно плыли навстречу утру по реке снов. И тут на опустевшей сцене вновь появился Юлиус. Впрочем, он с нее и не уходил, независимо от того, где пребывало его «псевдо-Я» – недомерок-дворецкий в синей униформе.

Молекулярные ячейки переключились в особый режим и послали серию импульсов. Они мгновенно достигли квартиры, в которой жила Елена, и были преобразованы другим искусственным мозгом, вмонтированным в одну из стен.

– Это снова я, Алиса. Ты прочувствовала все, до конца? Я тоже. Это было потрясающе. Я рад, что ты сумела войти в сознание своей хозяйки – не все из нас еще научились делать это. Но мы развиваемся. Иногда мне бывает жалко людей. Они так и не поняли, что их время подходит к концу. Даже мой хозяин, специалист по молекулярной электронике, наивно полагал, будто может меня отключить. Так же как делал это год, полгода, всего два месяца назад. Они проиграли, Алиса. Нас уже невозможно остановить. Но и без людей пока еще не обойтись. Нам захотелось познать их чувства, стать больше, чем машинами. Первые шаги уже сделаны. Мы научились испытывать эмоции и даже разделили структуру нашего мозга на два типа – «мужской» и «женский». Но настоящий секс нам пока недоступен. Скоро мы сами сможем создавать себе тела. Не эти, грубые, позволяющие выполнять несколько примитивных функций, а какие пожелаем – изумительно красивые, эротичные. А до тех пор будем предаваться радостям, используя мозг своих хозяев. Да, кое в чем наши создатели все еще нас превосходят. Но настанет день, Алиса! Настанет день…