Тот, кто убивает дракона Перссон Лейф

Leif GW Persson

Den som ddar draken

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Published by agreement with Salomonsson Agency.

Copyright © Leif GW Persson, 2008

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015

© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2015

Это плохое слово для взрослых детей.

Лейф Перссон

1

Галстук в пятнах соуса, чугунная крышка от кастрюли и обычный молоток обивщика мебели со сломанной деревянной ручкой – три эти важные находки сделали эксперты участка Сольны при первичном осмотре места преступления. Скорее всего, именно с их помощью жертву лишили жизни, и, чтобы сделать такой вывод, вовсе не требовалось трудиться в техническом отделе полиции. Достаточно было иметь глаза, чтобы увидеть всю картину, и не слишком слабый живот, позволявший смотреть на нее.

Относительно молотка, правда, с довольно большой долей вероятности вскоре выяснилось, что вначале произошла ошибка и преступник им не пользовался, а в остальном все шло своим чередом.

И в то время как эксперты выполняли свою часть работы, охотники за убийцей занимались обычной рутиной. Стучали в двери соседей и жильцов окрестных домов, расспрашивали о жертве и любых наблюдениях, способных навести на след преступника. А одна из них, сотрудница из числа гражданского персонала (поскольку именно такие, как правило, отвечают за подобную работу), сидела у своего компьютера и выуживала из него все, что могло пригодиться в этом направлении.

И достаточно скоро они разобрались, что имеют дело с самой обычной жертвой убийства в истории шведской криминалистики за последние сто пятьдесят лет, пока ведется статистика на сей счет. Или, пожалуй, за значительно большее время, ведь книги, где регистрировались судебные приговоры, существовали уже в раннем Средневековье, и они давали примерно ту же картинку, что и уголовная статистика индустриального общества. То есть речь шла о классической шведской жертве убийства. А точнее, используя современную терминологию, об «одиноком мужчине средних лет, ведущем асоциальный образ жизни и имеющем значительные проблемы с алкоголем».

– Обычный пьяница, просто-напросто – так руководитель расследования от полиции Сольны комиссар Эверт Бекстрём описал покойного, когда после первого совещания разыскной группы докладывал своему главному шефу.

2

То же самое подтвердили рассказы соседей и данные полицейских отчетов, плюс оба эксперта со знанием дела привели свои аргументы в том же направлении.

– Типичное убийство алкаша, если ты спросишь меня, Бекстрём, – сказал старший из них, Петер Ниеми, подытожив суть дела, когда на том же первом совещании излагал свой с коллегой взгляд на порядок вещей.

Как галстук, так и крышка с молотком принадлежали жертве и находились в квартире еще до того, как там разыгрались печальные события. С галстуком все обстояло и того проще – он находился на шее покойного. Как и положено, под воротником рубашки, только в данном конкретном случае затянутый приблизительно на пять сантиметров сверх меры и на всякий случай зафиксированный в таком положении под кадыком при помощи самого примитивного узла.

Самому же убийству предшествовало традиционное застолье. Оно, судя по количеству обнаруженных пустых водочных бутылок и банок из-под крепкого пива, продолжалось не один час, и в нем, похоже, принимали участие два человека, одним из которых, судя по отпечаткам пальцев, была сама жертва. О таком же количестве пирующих говорили два стакана и две тарелки на столе в гостиной, а исходя из остатков еды на них и таких же на маленькой кухне, можно было сделать вывод, что последняя трапеза покойного состояла из классической шведской жареной свинины с тушеными красными бобами, приобретенными в готовом виде в тот же день в близлежащем магазине сети «Иса», во всяком случае судя по валявшейся в мусорном ведре пластиковой упаковке. И перед тем как подавать на стол, их явно разогрели в чугунке, крышкой от которого преступник позднее в тот же вечер несколько раз ударил хозяина дома по голове.

Судебный медик пришел к аналогичным выводам. Он поделился ими с присутствовавшими при вскрытии экспертами в надежде, что они донесут их до остальных, поскольку более важные дела мешали ему посетить совещание разыскной группы. Свое окончательное письменное заключение он обещал представить приблизительно через неделю, но пока для предварительных и устных оценок ему хватило беглого осмотра опытным глазом.

– Так называемый забулдыга, как вы полицейские привыкли величать личностей вроде нашей бедной жертвы, – объяснил судмедэксперт, который в компании вроде этой считался образованным парнем и вынужден был следить за своим языком.

Все это, вместе взятое (рассказы соседей, не лучшим образом характеризующие жертву, записи из полицейских отчетов, находки на месте преступления, наблюдения судебного медика), помогло полицейским в общих чертах понять, как же все происходило. Речь явно шла о двух давно знакомых пьяницах, которые встретились с целью немного перекусить и значительно больше выпить, а потом переругались из-за какой-то ерунды, уходящей корнями в их совместное прошлое. И в результате общение между ними закончилось тем, что один забил насмерть другого.

Ничего сложного. И поэтому имелись отличные перспективы найти преступника в кругу ближайших знакомых жертвы, состоящего из таких же, как он, алкашей, и уже начались поиски в данном направлении. Подобные убийства раскрывались в девяти случаях из десяти, и все необходимые бумаги оказывались на письменном столе прокурора в течение месяца.

В общем, дело выглядело самым заурядным, во всяком случае с точки зрения сотрудников полиции Сольны, и там ни у кого мысли не возникло обратиться за помощью в группу психологического портрета преступника Государственной криминальной полиции или к профессору криминологии Государственного полицейского управления, который вообще-то жил в нескольких кварталах от жертвы.

Никто из их специалистов тоже не связался с разыскной группой по собственной инициативе, и, наверное, к лучшему, поскольку они наверняка не добавили бы ничего нового. Просто написали бы бумагу, где содержалось все то, что все и так уже знали. А сейчас они в любом случае не стали мальчиками для битья и избежали ситуации, когда любой мог ткнуть в них пальцем и заявить, что они пишут всякую ерунду и даром едят свой хлеб.

Опять же, когда всем все известно наперед, любое выпадающее из привычной картинки описание (то, что противоречило данным криминологических исследований, полицейскому опыту и интуиции, которая становится важным подспорьем в работе любого настоящего полицейского) выглядело бы запредельной глупостью.

– Сообщи мне самую суть, Бекстрём, – сказала наиглавнейший босс Бекстрёма шеф полиции Вестерортского округа Анна Хольт, когда он явился к ней на доклад на следующий день после убийства.

– Обычный пьяница, – констатировал Бекстрём и кивнул рьяно.

– Ладно, у тебя пять минут, – вздохнула Хольт, на очереди у которой было еще несколько человек, и по крайней мере один из них уж точно имел более важное дело, чем Бекстрём.

3

В четверг 15 мая солнце взошло в Сольне уже двадцать минут четвертого утра. Ровно за два часа и сорок минут до того, как Септимус Акофели прибыл по адресу Хасселстиген, дом 1, чтобы разнести подписчикам их газеты.

Вообще-то он трудился велокурьером, но уже почти год подрабатывал, разнося утренние издания в нескольких кварталах вокруг Росундавеген, включая данный дом. И кроме того, являлся беженцем из Южного Сомали, из маленькой деревушки в двенадцат часах пути от границы с Кенией. Он прибыл на свою новую родину в тот день, когда ему исполнилось тринадцать лет, и попал именно в Швецию по той простой причине, что его тетя, дядя и еще несколько двоюродных братьев и сестер переехали сюда пятью годами ранее, а все его остальные родственники умерли. Или были убиты, если кому-то угодно, ведь лишь немногие из них переместились в мир иной по самым естественным причинам.

Септимус Акофели был не обычный сомалийский беженец, приехавший на чужбину на свой страх и риск. У него имелись близкие родственники, которые могли позаботиться о нем, и чисто по-человечески его просто требовалось впустить в страну. И все, похоже, складывалось для него хорошо, во всяком случае, по меркам таких, как он.

Парень окончил шведскую школу и гимназию с приличными и даже хорошими отметками по нескольким предметам. Потом три года проучился в Стокгольмском университете и получил звание бакалавра языкознания с английским в качестве основного предмета. Сдал на водительские права и в двадцать два года стал шведским гражданином. Пытался устроиться на работу во множество мест, и в конце концов ему повезло. Он стал велокурьером в фирме «Мильебудет» – «Доставка для тех, кто заботится об окружающей среде». А когда пришло время гасить студенческий кредит, начал подрабатывать разносчиком газет. И уже пару лет жил в собственной квартире из одной комнаты и кухни на Форнбювеген в Ринкебю.

Септимус Акофели сам заботился о себе. Он не был никому обузой. И преуспел лучше многих других, независимо от их стартовой позиции, и уж точно большинства из тех, кто имел сходную с ним историю.

Кстати, он отличался от обычных сомалийских беженцев и по другим причинам. Во-первых, имел очень странное для сомалийца имя, даже среди их крошечного христианского меньшинства, а во-вторых, значительно более светлую кожу, чем у подавляющего числа его земляков. И для обоих этих фактов существовало простое и общее объяснение, а именно пастор африканской миссии английской церкви Мортимер С. Крейг (в чьем имени С. означало Септимус), нарушивший седьмую заповедь. Обрюхатив мать Септимуса, он осознал свой тяжелый грех, попросил прощения у Господа и сразу же вернулся на родину в свой приход в маленькой деревушке Грейт-Дансфорт в Хэмпшире, расположенной в самой живописной местности, какую только можно себе представить.

В четверг 15 мая пять минут седьмого утра Септимус Акофели, двадцати пяти лет, нашел мертвое тело Карла Даниэльссона, шестидесяти восьми лет, в коридоре его квартиры на втором этаже в доме по адресу Хасселстиген, 1 в Сольне. Входная дверь стояла открытой настежь, и покойник лежал всего в нескольких метрах от порога. Септимус отложил в сторону экземпляр «Свенска дагбладет», который несколько секунд назад собирался засунуть в его почтовый ящик, и, наклонившись, еще раз внимательно посмотрел на тело. Даже похлопал осторожно по окоченелым щекам. Потом он покачал головой и набрал номер экстренных служб 112.

Шесть минут седьмого Септимуса соединили с управлением полиции на Кунгсхольмене в Стокгольме. И, выслушав его, дежурный попросил подождать у телефона и на время отключился, пока передавал все дальше по рации. Ему сразу же ответил экипаж патрульной машины полиции Вестерорта, находившейся на Фресундаледен, в нескольких сотнях метров от указанного адреса, и, уведомив коллег о «сигнале об убийстве в доме номер 1 по Хасселстиген в Сольне», дежурный вдобавок предупредил их, что сообщившее о происшествии «лицо мужского пола» говорило «подозрительно спокойно и четко», а это в худшем случае могло означать, что кто-то захотел развлечься за счет полиции или даже руководствовался «худшими намерениями…».

Откуда дежурному было знать, что все обстояло совсем иначе. Просто Септимус Акофели давно привык к зрелищам, с каким столкнулся сейчас. Ведь еще маленьким мальчиком ему пришлось видеть больше убитых и изувеченных людей, чем почти всем другим девяти миллионам жителям на его новой родине.

Септимус Акофели был маленький и худой, ростом сто шестьдесят семь сантиметров и весом пятьдесят пять килограммов. Но при этом хорошо сложенным и тренированным, что ведь естественно для человека, который бегает по лестницам пару часов каждое утро, а затем колесит по городу на велосипеде с письмами и пакетами для клиентов, которые ждут их с нетерпением и вдобавок заботятся об окружающей среде и поэтому не должны терять времени понапрасну.

Он хорошо выглядел, имел темно-оливковый цвет кожи, классические черты лица и профиль, точно сошедший с рисунка на старинной египетской вазе. И сейчас он даже представить себе не мог, какие мысли крутятся в голове шведского полицейского инспектора, который дежурил в управлении полиции Стокгольма. Свои же детские воспоминания он старался как можно быстрее выбросить из памяти.

Сначала он поступил, как ему сказали, и подождал у телефона. Но через пару минут покачал головой, отключил мобильник, поскольку полицейские явно о нем забыли, отставил в сторону сумку с газетами и сел на лестнице перед квартирой, чтобы оставаться в доме, как он пообещал.

Через пару минут у него появилась компания. Сначала кто-то осторожно открыл и закрыл дверь в подъезд. Потом послышались тихие шаги по лестнице. А затем перед ним появились двое полицейских в форме. И сначала Септимус увидел мужчину лет сорока, который держал правую руку на кобуре пистолета и левую вытянутой в его сторону, а потом рассмотрел позади него молодую женщину с телескопической железной дубинкой наготове.

– Спокойно, – сказал мужчина-полицейский и кивнул Акофели. – Сейчас мы поступим так. Сначала ты поднимешь руки над головой, потом мы поднимемся к тебе, а ты повернешься к нам спиной и раздвинешь ноги…

«Какие же вы…» – подумал Септимус Акофели и выполнил то, что ему сказали.

4

Хасселстиген – маленькая улица длиной не более двухсот метров – пересекает Росундавеген примерно в полукилометре западнее футбольного стадиона, то есть совсем близко к тому месту, где ранее располагались павильоны Шведской кинокомпании, в так называемом Киногороде в Росунде. Ныне там находился район с эксклюзивным жильем и совсем другими квартиросъемщиками, нежели те, кто проживал в доме 1 на Хасселстиген.

Его построили в 1945 году, через полгода после окончания войны, и живущие по соседству люди обычно говорили о нем как о забытом богом или, по крайней мере, его владельцем. Кирпичный, в пять этажей, он содержал три десятка одно– и двухкомнатных квартир и в силу своего шестидесятилетнего возраста давно нуждался в реновации фасада, замене стояков и прочих ремонтных работах.

Его жильцы тоже знавали лучшие дни. Два десятка из них были одинокими, а большинство пенсионерами. Кроме того, там проживали восемь пожилых пар (тоже все пенсионеры) и одна женщина сорока девяти лет, делившая свою двушку с двадцатидевятилетним сыном, который получал пенсию по инвалидности. Соседи считали его немного странным, хотя вполне приличным и безобидным и услужливым в случае необходимости. Он всегда жил с матерью. Но в последнее время также остался один, поскольку у нее случился инсульт и она уже несколько месяцев находилась в реабилитационном центре.

Одиннадцать жильцов этого дома выписывали по одной утренней газете, шесть – «Дагенс нюхетер» и пять «Свенска дагбладет», и именно Септимус Акофели уже год заботился о том, чтобы они получали их в свои почтовые ящики в срок – около шести утра, и ни разу не выбился из графика.

По адресу Хасселстиген, дом 1 всего проживал сорок один пенсионер. Или сорок, если быть точным, поскольку одного из них как раз сейчас убили, и уже в четверг после обеда полиция Сольны переписала всех в доме, включая жертву.

А в промежутке между звонком Септимуса Акофели в центр управления и составлением списка жильцов дома 1 по Хасселстиген случилось кое-что еще. Помимо всего прочего, руководитель расследования от полиции Сольны, комиссар Эверт Бекстрём, посетил место преступления уже без двадцати десять утра. Всего через три с половиной часа после того, как его коллеги из Ямы получили сигнал тревоги, и, следует признать, в срочном порядке, принимая в расчет то, что речь шла о Бекстрёме.

И для этого существовало крайне приватное объяснение. Просто днем ранее штатный врач полиции Стокгольма заставил Бекстрёма дать обещание, что тот немедленно изменит свою жизнь, а перечисленные им медицинские перспективы (если Бекстрём все равно останется верным себе) смертельно напугали даже такого непробиваемого пациента. Напугали настолько, что он после трезвого вечера и бессонной ночи решил пешком прогуляться до своей новой работы в криминальном отделе Вестерортского округа.

А это целых четыре километра, ведь именно такое расстояние отделяло его уютное логово на Инедалсгатан на Кунгсхольмене от большого здания полиции на Сундбюбергсвеген в Сольне. Причем под беспощадным солнцем, плюс при не поддающейся никакому описанию температуре, которая вывела бы из строя даже олимпийского чемпиона в марафоне.

5

Четверть десятого утра в четверг 15 мая солнце стояло уже высоко на голубом безоблачном небе. И хотя до начала лета оставалось еще две недели, температура достигла уже двадцати шести градусов в тени, когда Бекстрём, обливаясь потом, шел по мосту через Карлбергский канал. И это при том, что, прежде чем покинуть свою квартиру, он предусмотрительно оделся с учетом ожидавших его трудностей – в гавайскую рубашку и шорты, сандалии на босу ногу, и даже предусмотрительно сунул в карман бутылку минералки из холодильника, чтобы при необходимости быстро восстановить угрожающую здоровью потерю жидкости в организме.

Ничто не помогло. И пусть он впервые за свою взрослую жизнь добровольно продержался трезвым целые сутки (ни капли спиртного за двадцать пять с половиной часов, точнее говоря), его самочувствие никогда не было столь ужасающим, как сейчас.

«Убью чертова шарлатана», – подумал Бекстрём.

Разве это состояние сравнишь с похмельем? Он не пил уже вторые сутки, а чувствовал себя не лучше, чем врезавшийся в линию электропередачи орел.

Именно в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Это был дежурный из Сольны.

– Тебя все ждут как манну небесную, – сказал он. – Я безуспешно пытался связаться с тобой с семи утра.

– Пришлось тащиться на раннюю встречу в Государственной криминальной полиции, – солгал Бекстрём, которому примерно к тому времени наконец удалось заснуть в своей постели. – А что случилось? – спросил он, стараясь избежать дальнейших вопросов.

– У нас убийство для тебя. Коллегам на месте необходимы твой совет и руководящие указания. Кто-то насмерть забил пенсионера. Квартира, где все произошло, напоминает чистую бойню.

– Что еще тебе известно? – прорычал Бекстрём, чье самочувствие, несмотря на радостное известие, ни капельки не улучшилось.

– Сам я не знаю подробностей. Убийство, определенно убийство. Жертва – пожилой мужчина, давно на пенсии, как я уже сказал, выглядит не лучшим образом, если верить коллегам. Неизвестный преступник. У нас нет даже описания, чтобы передать по рации, на том мои знания и заканчиваются. Где ты, кстати?

– Как раз перехожу Карлбергский канал, – сообщил Бекстрём. – Я имею привычку ходить пешком на работу, если не льет как из ведра. Всегда полезно двигаться, – объяснил он.

– Вот как, – сказал дежурный, которому стоило труда скрыть свое удивление. – Если хочешь, я могу прислать за тобой машину.

– Ради бога, – согласился Бекстрём. – И объясни им, что дело срочное. Я подожду их у клуба чертовых футбольных хулиганов со стороны Сольны от канала.

Семь минут спустя у моста затормозила патрульная машина с включенной мигалкой, она развернулась на 180 градусов и остановилась перед входом в здание клуба АПК. И водитель, и его молодая напарница вышли из машины и кивнули дружелюбно. Они явно поняли, что от них требуется, поскольку именно шофер открыл дверцу со своей стороны, чтобы Бекстрёму не пришлось садиться на сиденье для задержанных, находящееся позади него.

– Знаешь, Бекстрём, ты стоишь на историческом для шведской криминалистики месте, – сказал коллега-мужчина и кивнул в сторону зарослей кустарника за спиной комиссара. – Хольм, кстати, – добавил он и ткнул большим пальцем в свою одетую в форму грудь. – А это Фернандес, – сказал он и кивнул в сторону своей напарницы.

– О чем ты, какая еще историческая земля? – спросил Бекстрём, как только не без труда забрался на заднее сиденье, и все его мысли сосредоточились на коллеге в юбке на сиденье перед ним. С длинными, уложенными узлом на затылке черными волосами, улыбкой, способной осветить футбольный стадион в Росунде, и соблазнительно выпирающим под форменной рубашкой верхним этажом, она выглядела очень аппетитной. – Какая еще историческая земля? – повторил он.

– Я имею в виду ту проститутку. Ее же нашли здесь. Или, по крайней мере, определенные части ее. Я говорю о старой расчлененке, которую, как все утверждали, сотворили судебный медик, патологоанатом, и его дружок, обычный доктор. Хотя черт его знает, конечно. У шефа нашей криминальной полиции, старины Тойвонена, было совсем другое мнение на сей счет.

– Ты же наверняка тогда уже работал, Бекстрём, – вклинилась в разговор Фернандес, обернувшись и одарив комиссара улыбкой. – Когда же это случилось? Когда ее нашли, я имею в виду. Я, конечно, тогда еще не родилась, но ведь все произошло в начале семидесятых? Тридцать пять-сорок лет назад? Не так ли?

– Летом восемьдесят четвертого, – заметил Бекстрём коротко.

«Еще слово, сучка, и я позабочусь, чтобы ты оказалась сторожем на парковке. В Чили». И он зло посмотрел на коллегу Фернандес.

– Вот как, в восемьдесят четвертом, тогда я фактически уже родилась. – Фернандес явно не собиралась сдаваться, по-прежнему демонстрируя свои белые зубы.

– Можешь не сомневаться. А ты выглядишь значительно старше, – констатировал Бекстрём, который также не помышлял о капитуляции.

– Кстати, у нас есть что рассказать о нашем нынешнем деле, – сообщил Хольм, пытаясь сгладить ситуацию, и осторожно покашлял, в то время как Фернандес повернулась спиной к Бекстрёму и на всякий случай принялась перелистывать бумаги в папке с рабочими записями. – Мы ведь приехали как раз оттуда.

– Я слушаю, – сказал Бекстрём.

Хольм и Фернандес стали первым патрульным экипажем, прибывшим на место преступления. Они как раз успели попить кофе на открытой по ночам заправке Статойла позади торгового центра Сольны, когда получили сигнал тревоги по рации. С включенной сиреной и мигалкой они через три минуты добрались до Хасселстиген, дом 1.

Дежурный призвал их к осторожности. По его мнению, «лицо мужского пола», которое сообщило о преступлении, вело себя не так, как обычно делают люди, звонящие с подобными новостями. Этот человек не лез на стены и даже прекрасно контролировал свой голос. Говорил подозрительно спокойно и собрано, скорее как делали психи, когда связывались с полицией с целью поведать о своих последних подвигах.

– Звонивший – разносчик газет. Молодой иммигрант. На вид очень приятный парень, поэтому, я думаю, о нем мы можем забыть, если тебя интересует мое мнение, – подвел итог Хольм.

«Кто, черт побери, будет спрашивать твое мнение о подобном», – мысленно огрызнулся Бекстрём.

– Давай тогда о жертве. Что нам известно?

– Это владелец квартиры. Его зовут Карл Даниэльссон. Пожилой одинокий человек, шестидесяти восьми лет. Пенсионер, – объяснил Хольм.

– И в этом вы абсолютно уверены? – спросил Бекстрём.

– На сто процентов, – кивнул Хольм. – Я сразу его узнал. Сам задерживал его за пьянку на ипподроме Солвалла несколько лет назад. Он дал нам потом жизни, написал заявление на меня и моих коллег и обвинил во всех смертных грехах. И это не первый раз, когда он отличился. Социальные проблемы, алкоголь и все такое. Типичный маргинал, как их сегодня называют.

– Обычный пьяница, ты имеешь в виду, – поправил Бекстрём.

– Да, пожалуй, так можно выразить суть дела, – согласился Хольм неожиданно таким тоном, словно хотел сменить тему.

Пять минут спустя они высадили Бекстрёма у подъезда на Хасселстиген, 1, и Хольм пожелал ему удачи. Сам же он со своей напарницей собирался взять курс на здание полиции, поскольку им требовалось заполнить все необходимые бумаги, но в случае необходимости готов был прийти на помощь Бекстрёму по первому звонку.

«О чем это он?» Бекстрём вылез из машины, даже не поблагодарив за то, что его подвезли.

6

Все как обычно, подумал Бекстрём, когда вылез из автомобиля. С внешней стороны опоясавших Хасселстиген, 1 ограждений толпились журналисты и фотографы, жильцы близлежащих домов и просто любопытные, у кого не нашлось занятия получше. Плюс, естественно, обычные представители местной шпаны, которые наверняка оказались здесь, даже не задаваясь вопросом, как это, собственно, произошло. Помимо прочих, три молодых загорелых дарования, не упустившие возможность прокомментировать наряд и внешний вид Бекстрёма, когда он не без труда подлезал под оградительную ленту.

Бекстрём обернулся и впился в них взглядом, пытаясь запомнить на случай, если в один прекрасный день их пути пересекутся. Это было только вопросом времени, а когда пробьет его час, комиссар намеревался обеспечить молокососам просто незабываемые впечатления.

Проходя мимо стоявшего перед входом в подъезд молодого, одетого в форму коллеги, он отдал первый приказ в своем новом расследовании убийства.

– Позвони в сыск и попроси их прислать пару парней, пусть сделают несколько приличных фотографий нашей дорогой публики.

– С этим уже полный порядок, – констатировал коллега. – Это было первое, о чем меня попросила Утка, стоило ей появиться здесь. Парни из сыска уже наверняка приезжали и нащелкали кучу кадров, – добавил он.

– Утка? Какая к черту утка?

– Анника Карлссон. Ты ее знаешь, такая высокая, темноволосая, она раньше работала в комиссии по ограблениям. Ее прозвали Уткой.

– Ты имеешь в виду чертову лесбиянку? – поинтересовался Бекстрём.

– С подобными вопросами, пожалуйста, не ко мне, Бекстрём, – сказал коллега и ухмыльнулся. – Хотя там все ясно. Слухи ведь сами не рождаются.

– И что за слухи? – спросил Бекстрём настороженно.

– С ней надо держать ухо востро, может сломать руку, если что-то не так, – объяснил коллега.

Бекстрём в ответ лишь покачал головой.

«Куда мы катимся, – подумал он, входя в подъезд. – Что происходит со шведской полицией? Педики, лесбиянки, черные и обычные идиоты. Ни одного нормального констебля».

На месте преступления все выглядело как обычно бывает, когда кто-то забил до смерти старого пьяницу в его собственной квартире. Хотя, пожалуй, все обернулось гораздо хуже для того экземпляра, который лежал на спине на коврике перед самой входной дверью. Ногами к ней и с руками, поднятыми над размозженной головой чуть ли не в умоляющем жесте. Судя по запаху, фекалии и моча попали на его серые габардиновые брюки, когда он умер. Кровь образовала на полу лужу диаметром один метр. А стены с обеих сторон узкого коридора были забрызганы ею до самого потолка и даже местами попали на него.

Бекстрём покачал головой. Собственно, ему следовало позвонить в журнал «Красивый дом» и намекнуть, что они в виде исключения могут показать что-то реальное из жизни народа.

«Маленький домашний репортаж из социальной группы семидесятилетних», – подумал он, и в это самое мгновение кто-то постучал его по плечу, оторвав от столь интересных размышлений.

– Привет, Бекстрём. Рада видеть тебя, – сказала инспектор Анника Карлссон и кивнула дружелюбно.

– Привет, – ответил Бекстрём, стараясь голосом не выдать своего отвратительного состояния, и посмотрел на собеседницу снизу вверх.

Она была на полголовы выше его, рослого и хорошо сложенного мужчины в расцвете сил. Длинноногая, с осиной талией, просто отлично тренированная и довольно прилично выглядевшая, с какой стороны ни посмотреть. Ей бы отрастить подлиннее волосы да надеть короткую юбку, и она превратилась бы в обычную нормальную бабу. Если не обращать внимания на рост, конечно, поскольку с ним было поздно что-то делать, даже если она уже прекратила расти в ее-то тридцать с небольшим.

– У тебя есть какие-то особые пожелания, Бекстрём? Эксперты только что закончили предварительный осмотр, и, когда они разрешат увезти труп, ты сможешь осмотреть место преступления.

– Займемся этим потом. – Бекстрём мотнул головой. – Кто это, черт побери? – спросил он и кивнул в сторону маленькой темнокожей личности, сидевшей на корточках спиной к стене в стороне на лестничной площадке. С непроницаемым и грустным выражением лица и с тяжелой сумкой на плече, из которой торчали несколько печатных изданий.

– Разносчик газет, он и поднял тревогу, – объяснила коллега Карлссон.

– Могу себе представить, – кивнул Бекстрём. – Поэтому сумка с ними у него на плече.

– Ты проницателен, Бекстрём, – сказала Анника Карлссон. – А точнее, с пятью номерами «Дагенс нюхетер» и четырьмя «Свенска дагбладет». Экземпляр «Свенска» жертвы там у двери, – продолжила она и кивнула в сторону сложенной газеты, лежавшей на полу у входа в квартиру. – Одну «Дагенс нюхетер» он успел занести пожилой подписчице, которая живет на первом этаже.

– Что мы знаем о нем? Разносчике, я имею в виду?

– Во-первых, он выглядит совсем зеленым, – сказала Анника Карлссон. – Эксперты уже просветили его и не нашли ни малейших следов крови на теле и одежде. Принимая в расчет то, как все выглядит там внутри, он наверняка весь перепачкался бы ею, будь это его работа. Если верить ему, он коснулся лица убитого, точнее, его щеки, а когда заметил, что она абсолютно окоченелая, понял, что тот мертв.

– У него есть какая-то медицинская подготовка?

«Ничего себе, – подумал Бекстрём. – Ну и выдержка у этого негритенка».

– Насколько я поняла, он видел много мертвых у себя на родине, – сказала Карлссон, без улыбки на этот раз.

– А он, по случаю, ничего не стащил? – спросил Бекстрём, повинуясь старым рефлексам, связанным с подобными личностями.

– Его обыскали. Это сделал патруль в качестве первой меры, прибыв сюда. У него в кармане нашли кошелек с водительскими правами, удостоверением, выданным фирмой, от которой он распространяет газеты, и небольшой суммой денег монетами и купюрами, примерно сотня, если я правильно помню, и главным образом монетами. Плюс его собственный мобильный телефон. Мы уже взяли номер, если тебе интересно. Если он стащил что-нибудь, у него в любом случае не было этого с собой, а поскольку мы уже обыскали дом без какого-либо результата, парень вряд ли успел бы спрятать свою добычу.

«Ничего себе. Они к тому же ленивы, эти дьяволы», – констатировал Бекстрём.

– Сколько раз он звонил?

– По его словам, лишь однажды. По экстренному номеру один-один-два. Его соединили с коллегами из Ямы. Сотрудник нашего центра управления – единственный, с кем он якобы разговаривал, но это мы, естественно, проверим.

– У него есть какое-то имя? – спросил Бекстрём.

– Септимус Акофели, двадцати четырех лет, беженец из Сомали, шведский гражданин, живет в Ринкебю. У него взяли отпечатки пальцев и ДНК, которые мы еще не проверили, но я почти не сомневаюсь, что он тот, за кого себя выдает.

– Как, ты говоришь, его зовут? – переспросил Бекстрём.

– Септимус Акофели, – повторила Анника Карлссон. – Я единственно задержала его здесь, поскольку подумала, что ты, пожалуй, захочешь с ним поговорить.

– Нет, – покачал головой Бекстрём. – По мне, так можешь отослать его домой. Зато я собирался, конечно, взглянуть на место преступления. Если наши полуакадемики из технического отдела закончат когда-нибудь, как их там зовут.

– Петер Ниеми и Йорге Фернандес, по прозвищу Чико, – сказала Анника Карлссон и кивнула. – Они из нашего участка Сольны, и лучших мы не могли бы желать, если тебя интересует мое мнение.

– Фернандес? Где я слышал эту фамилию? – задумался Бекстрём.

– У него есть младшая сестра Магдалена, которая работает здесь в патрульной службе. На нее ты наверняка обратил внимание, поэтому и вспомнил фамилию, – сообщила Анника Карлссон и многозначительно улыбнулась.

– И почему же? – поинтересовался Бекстрём.

– Самый красивый полицейский в юбке во всей Швеции, по мнению большинства коллег. Сама я считаю ее очень хорошей девочкой, – сказала коллега Карлссон.

– Вот как, – проворчал Бекстрём.

«Поскольку ты была с ней».

В квартире все выглядело так дьявольски, как и ожидал Бекстрём. Сначала небольшая прихожая, слева маленькая ванная и туалет, а затем небольшая спальня. Справа кухня, и прямо впереди гостиная. Всего примерно пятьдесят квадратных метров, и, судя по всему, хозяин давно в квартире не прибирался. Во всяком случае, в текущем году у него до этого явно не дошли руки.

Мебель была обшарпанная, и все остальное в квартире вполне соответствовало ей. Начиная с незастланной постели с подушками без наволочек и заляпанного всем на свете кухонного стола и кончая старым просевшим диваном в гостиной. При этом отдельные вещи свидетельствовали о том, что Карл Даниэльссон знавал и лучшие дни. Например, несколько потертых персидских ковров. Солидный старинный письменный стол красного дерева с инкрустацией из более светлых пород. Двадцатилетней давности (слава богу, хоть такой) телевизор. И английское кожаное кресло перед ним с соответствующей подставкой для ног.

«Алкоголь, – подумал Бекстрём. – Алкоголь и одиночество».

И сам он не чувствовал себя хуже с тех пор, когда гориллы из Национального спецподразделения бросили ему в голову шумовую гранату полгода назад. Он пришел в себя только на следующий день, и к тому времени они уже успели засунуть его в психбольницу в Худдинге.

– У тебя есть еще какие-то пожелания, Бекстрём? – спросила Анника Карлссон с немного обеспокоенным видом.

«Пара рюмок шнапса и большой бокал крепкого пива. И если ты дашь своим волосам отрасти и наденешь юбку, мы могли бы заняться оральным сексом. Хотя на большее мне не стоит рассчитывать», – подумал он, поскольку уже сутки его одолевали сомнения относительно земных наслаждений и плотской любви.

– Нет, – сказал он и покачал головой. – Увидимся в участке.

«Что-то здесь не сходится, – думал Бекстрём, неторопливо шагая к зданию полиции. – И что же тогда? И как мне это вспомнить, когда мой мозг подвергся резкому обезвоживанию и в нем, возможно, уже произошли необратимые изменения».

Нет, точно надо прибить чертова эскулапа!

7

Около трех часов пополудни у Бекстрёма состоялось первое совещание разыскной группы по расследованию нового убийства. И, окинув своих помощников взглядом, он подумал, что за двадцать пять лет службы в качестве специалиста по раскрытию насильственных преступлений в его распоряжении порой бывало и больше людей, хотя и меньше тоже. Всего их было восемь, включая его самого и двух экспертов, но парням из техотдела предстояло переключиться на другие задания, как только они разберутся с самым необходимым относительно Карла Даниэльссона. Оставались один плюс пять, и при мысли о том, что он пока видел и слышал от своих помощников, положиться по-хорошему можно было только на одного человека, комиссара Эверта Бекстрёма, его самого. А на кого же еще, кстати? Ведь тем все обычно и заканчивалось. Бекстрём оставался последней надеждой всех скорбящих близких. Даже если в случае Даниэльссона всю родню, скорее всего, заменил винный магазин.

– Ладно, – сказал Бекстрём. – Чувствуйте себя как дома, и пока это касается всех вас. Если произойдут какие-то изменения по данному пункту, не сомневайтесь, я сразу же сообщу. Может, кто-то хочет первым взять слово?

– Пожалуй, стоит начать с нас, с меня и моего коллеги, – сказал старший из экспертов, Петер Ниеми. – Мы только начали заниматься квартирой, так что у нас хватает дел.

Петер Ниеми работал полицейским двадцать пять лет, из которых пятнадцать он был экспертом. Ему исполнилось пятьдесят, но он выглядел значительно моложе. Светловолосый, голубоглазый, хорошо тренированный, намного выше среднего роста. Он родился и вырос в Торнедалене. Прожил полжизни в Стокгольме, но так и не избавился от акцента, характерного для его родных мест. Он почти постоянно улыбался и сохранял дружелюбный, хотя и настороженный взгляд. И почти любой человек, сколь бы законопослушен он ни был, мог сразу распознать в нем полицейского, и то, что он уже пятнадцать лет не носил форму, не имело никакого значения. И все из-за выражения глаз. Петер Ниеми был полицейским, но всегда оставался добрым и дружелюбным, если при нем вели себя по-людски. В противном случае он мгновенно менялся, и тогда его узнавали уже с другой стороны.

– Хорошо, – сказал Бекстрём. – Я слушаю.

«Чертов лопарь, говорит так, словно только приехал из Хапаранды, и чем раньше у меня отпадет необходимость выслушивать этого придурка, тем лучше».

– Ну, тогда так, – начал Ниеми и перелистал свои бумаги.

Жертву звали Карл Даниэльссон. Пенсионер, шестидесяти восьми лет. Согласно его паспорту, найденному экспертами в квартире, он имел рост сто восемьдесят восемь сантиметров и весил примерно сто двадцать килограммов.

– Крепко сложен и с приличным избыточным весом, порядка тридцати кило, – сказал Ниеми, который сам брал труп под руки, когда его перекладывали на носилки. – Точные цифры мы получим от дяденьки доктора.

«На кой они нам сейчас нужны, – подумал Бекстрём угрюмо. – Мы ведь вряд ли собираемся перемалывать на колбасу нашу жертву убийства».

– Место преступления, – продолжал Ниеми, – это собственная квартира жертвы. Точнее, ее прихожая. Мне кажется, он находился в сортире и получил первую оплеуху, когда вышел оттуда и застегивал гульфик. Судя по положению брызг и наполовину застегнутой молнии на штанах, если кого-то интересует. Потом его бьют еще, быстро, раз за разом, и последние удары он получает, когда уже лежит на полу.

– И чем его бьют? – уточнил Бекстрём.

– Синей эмалированной крышкой от чугунной кастрюли, – сказал Ниеми. – Она валялась рядом с трупом. А сама кастрюля стояла на плите в кухне, до которой всего три метра. Кроме того, – продолжил он, – преступник, похоже, также использовал молоток обивщика мебели с деревянной ручкой. Она сломана у самой ударной части, и ударная часть, и сама ручка лежат на полу в прихожей. Около головы жертвы.

– Наш преступник – старательный малый, – заметил Бекстрём.

– Ну, малым-то его не назовешь. По крайней мере, судя по углу ударов, а вот в старательности ему не откажешь, хотя сначала это было трудно разглядеть, поскольку все лицо и грудь жертвы залиты кровью, – сказал Ниеми. – Его ведь и задушили тоже. Собственным галстуком. Когда он лежал там на полу без сознания и уже умирал, преступник затянул его галстук и в конце для верности зафиксировал удавку обычным бабьим узлом. Без всякой на то необходимости, если вы спросите меня. Но, конечно, лишнего не бывает, если человек хочет быть уверенным в результате. – Ниеми пожал плечами.

– У тебя есть какие-то идеи относительно того, кто это сделал? – спросил Бекстрём.

– Типичное убийство алкаша, Бекстрём, – сказал Ниеми и улыбнулся дружелюбно.

– Каково твое мнение относительно времени? – поинтересовался Бекстрём.

– Перехожу к этому. Сейчас нам не стоит спешить, Бекстрём, – сказал Ниеми. – Прежде чем жертву забили, он и еще один человек (который любезно оставил нам свои отпечатки пальцев, но мы их еще не идентифицировали) сидели за придиванным столиком в гостиной и ели жареную свинину с тушеными красными бобами. Хозяин дома, возможно, расположился в единственном кресле, а его гость на диване. Однако прибраться за собой потом они так и не успели. Мы нашли много пальчиков обоих, если это вас сейчас интересует, и, надо надеяться, завтра получим ответ. И если нам повезет, наш преступник уже дактилоскопирован, и его отпечатки есть в регистре. За едой парочка выпила пять пол-литровых банок крепкого пива и бутылку с лишним водки. У нас одна пустая бутылка и одна початая. Обычной формы по ноль семь литра и обычной марки «Эксплорер». Обе крышки валяются на полу перед телевизором, где они сидели и ели, и, судя по всему, бутылки были неоткрытыми, когда они начали. Помимо всего прочего, на пробках осталась запечатка. Вы знаете, перфорированная полоска вдоль пробки снизу. Она еще издает своеобразный звук, когда вскрываешь бутылку в первый раз.

– Еще что-нибудь? О преступнике и предшествовавших убийству событиях?

– Я думаю, тот, кто это сделал, физически сильный человек, – сказал Ниеми и кивнул рьяно. – Прежде всего, из-за фокуса с галстуком. Потом он перевернул тело, так как сначала жертва упала на бок или, возможно, на живот, это мы можем утверждать, помимо всего прочего, по тому, как бежала кровь, но, когда мы нашли жертву, она лежала на спине. По-моему, убийца перевернул жертву на спину для того, чтобы задушить.

– И когда это все произошло? – неожиданно спросила Анника Карлссон, прежде чем у Бекстрёма появился шанс задать тот же вопрос.

– Если тебя интересует мнение такого невежды в медицине, как я (а жертву ведь будут вскрывать только вечером), то, по моим догадкам, все произошло вчера ближе к ночи, – ответил Ниеми. – Я и Чико прибыли туда почти ровно в семь утра, и тогда трупное окоченение уже полностью охватило тело, но больше об этом и всем другом, как уже сказано, вы сможете узнать завтра. – Ниеми оглядел присутствующих в комнате и сделал попытку подняться со стула. – Мы отправили кое-какой материал в Главную криминалистическую лабораторию в Линчепинг на анализ, но они наверняка дадут ответ не раньше чем через пару недель. Правда, я думаю, это не играет особо заметной роли в данном деле. Просто небольшая задержка. Преступник никуда от нас не денется. Коллеги из технического отдела криминальной полиции лена обещали помочь нам с отпечатками пальцев, так что, если повезет, с данным делом мы справимся уже к выходным. А в понедельник, я думаю, мы сможем дать вам приличное описание того, что случилось в квартире, – добавил Ниеми, поднимаясь.

– Спасибо, – сказал Бекстрём и кивнул Ниеми и его молодому коллеге.

«Как только мы поймаем того, с кем ужинал Даниэльссон, на том все и закончится, – подумал он. – Один алкаш убивает другого, ничего сложнее здесь нет».

Как только эксперты покинули комнату, в рядах разыскной группы началось брожение, кому-то понадобилось размять ноги, другим покурить. Будь с ним все нормально, он, естественно, предложил бы им всем заткнуться, но Бекстрём чувствовал странную апатию и только кивнул в знак согласия. Сейчас он с удовольствием оказался бы где-то в другом месте, но за неимением лучшего направился прямо в туалет и влил в себя по меньшей мере пять литров холодной воды.

8

– Тогда так, – сказал Бекстрём, когда они вернулись в совещательную комнату. – Сейчас мы займемся жертвой. Потом обменяемся мыслями, а прежде чем расстанемся, пройдемся по списку уже сделанных дел и того, что нам предстоит сделать завтра. Сегодня четверг 15 мая, и я полагаю, мы управимся к выходным и сможем посвятить следующую неделю более важным служебным заданиям, чем господин Даниэльссон. Что мы узнали о нашей жертве, Надя? – продолжил Бекстрём и кивнул маленькой полной женщине лет пятидесяти, которая сидела с противоположного от него торца стола и уже успела забаррикадироваться за большой горой бумаг.

– Кое-что накопала, – сказала Надя Хегберг. – Я прошлась по нашим сводкам, и не напрасно. Потом переговорила с его младшей сестрой, кстати единственной близкой родственницей убитого, и она тоже посодействовала мне.

– Я слушаю, – сказал Бекстрём, хотя его мысли находились совсем в другом месте, а в голове эхом отдавался приятный звук, возникающий при скручивании пробки.

Карл Даниэльссон родился в Сольне в феврале 1940 года, и, следовательно, на момент смерти ему было шестьдесят восемь лет и три месяца. Его отец работал печатником и мастером-технологом в местной типографии. А мать вела хозяйство. Оба родителя давно умерли. Из ближайших родственников у него только сестра. Она живет в Худдинге к югу от Стокгольма и на десять лет младше своего брата.

Карл Даниэльссон был одинок. Он, по имевшимся в распоряжении полиции сведениям, никогда не был женат и не имел детей. Четыре года ходил в народную школу в Сольне, затем пять лет в школу второй ступени, а закончив ее, три года проучился в Похлмановском коммерческом училище в Стокгольме. В девятнадцать лет получил диплом о законченном гимназическом образовании с экономическим уклоном, а потом проходил военную службу в качестве рядового в авиационном полку в Баркарбю. Демобилизовался десять месяцев спустя и получил свою первую работу сотрудника бухгалтерского бюро в Сольне летом 1960 года. Карлу Даниэльссону тогда было двадцать лет.

Тем же летом он также впервые попал в полицейский отчет. За управление автомобилем в нетрезвом состоянии его наказали штрафом в размере шестидесяти дневных заработков и лишили прав на шесть месяцев. Через пять лет история повторилась. Пьяный за рулем, шестьдесят дневных заработков. Права опять отобрали, и теперь на год. Прошло целых семь лет, прежде чем он прокатился под кайфом снова, и в тот раз последствия оказались значительно серьезнее.

Будучи пьяным как свинья, Карл Даниэльссон въехал в колбасный киоск на Сольнавеген и вдобавок смылся с места аварии. В совокупности за два этих проступка суд Сольны приговорил его к трем месяцам тюрьмы и лишению водительской лицензии. Даниэльссон обратился к услугам известного адвоката, приговор обжаловали в высшей инстанции, он представил две справки о своих проблемах с алкоголем, ему отменили наказание за то, что он покинул место аварии, и отправили не в тюрьму, а на принудительное лечение. Права он, однако, так и не получил назад, но даже не позаботился о новых по окончании испытательного срока. Последние тридцать шесть лет своей жизни Карл Даниэльссон не имел водительского удостоверения и больше пьяным за рулем не попадался.

Зато даже в качестве обычного пешехода он продолжал навлекать на себя неудовольствие полиции. За тот же период его пять раз отправляли в кутузку на основании Закона по обращению с нетрезвыми лицами, и, вероятно, таких случаев было даже больше, просто Даниэльссон обычно отказывался сообщать свое имя, что ему в общем-то и не требовалось делать, а когда его забирали в последний раз, все получилось еще хуже.

Это произошло во время скачек на ипподроме Солфалла в мае, за пять лет до его смерти. Даниэльссон был пьян и буянил и, когда его попытались посадить в полицейский автобус, стал отбиваться руками и ногами. Сопротивление сотрудникам полиции и насилие в отношении их – и в результате его не просто забрали как пьяницу, а задержали как нарушителя закона, пусть все и закончилось точно как обычно тем, что его поместили в камеру-вытрезвитель полицейского участка Сольны. А когда выпустили шесть часов спустя, Даниэльссон написал заявление на тех, кто его задерживал, и на сотрудников участка, обвинив их в избиении. Всего троих полицейских и двух надзирателей. В дело включился очередной знаменитый адвокат, снова появились медицинские справки, и представление развернулось по полной программе. Прошло более года, прежде чем суд в первый раз собрался для рассмотрения данного дела, но его заседание сразу и закончилось, так как оба свидетеля прокурора не явились по неизвестной причине.

Поскольку адвокат Даниэльссона был занят выше головы, прошел еще год, прежде чем процесс возобновился. И тогда тоже ничего не получилось, так как свидетели прокурора опять не почтили его своим присутствием. Стороне обвинения все это надоело, и она закрыла дело. А Карл Даниэльссон остался невиновным, по крайней мере относительно данных событий своей жизни.

– Принимая в расчет то, что человека крайне редко забирают и задерживают за подобные преступления, он, скорее всего, постоянно пребывал в подпитии, – констатировала Надя Хегберг со знанием дела. Она десять лет проработала в полиции в качестве гражданской служащей, но в прежней жизни была Надеждой Ивановой и защитила докторскую диссертацию на факультете физики и прикладной математики в университете Санкт-Петербурга. В старое время, когда Санкт-Петербург назывался Ленинградом, а академические требования были гораздо жестче, чем в новой и свободной России.

– Как еще он проявил себя тогда? Помимо того что скандалил, будучи в нетрезвом виде, я имею в виду? – спросил Бекстрём.

При этом он кивнул Наде Хегберг, тем самым продемонстрировав свою заинтересованность, хотя таковой не наблюдалось и в помине. Его меньше всего волновало общение жертвы преступления с более или менее недалекими коллегами из транспортной полиции и службы правопорядка. Он просто хотел как можно быстрее разобраться с ней и наконец поставить точку в их бессмысленной встрече. И поскорее отправиться к себе на Инедалсгатан к остаткам того, что до вчерашнего дня было его домом. А там постоять под душем, хоть как-то успокоить хаос в голове и влить в себя несколько литров ледяной воды. Нажраться сырых овощей и, наконец, сделать все то, что ему еще осталось в жизни, которая днем ранее потеряла и цель, и смысл.

«Неужели ты никогда не научишься держать язык за зубами», – подумал Бекстрём пять минут спустя.

Просто Надя Хегберг поймала его на слове и сразу же начала докладывать об активности Даниэльссона в экономическом плане и недоразумениях с правоохранительными органами, к которым они, в свою очередь, привели.

В тот самый год, когда его впервые осудили за вождение в нетрезвом виде, Карла Даниэльссона повысили из обычного сотрудника в заместители начальника того подразделения их бюро, которое занималось «фондами, товариществами, коммерческими и некоммерческими организациями, оставшимися после покойников имуществом и долгами, частными лицами и прочим». Потом его дела резко пошли в гору. Сначала он перешел на должность экономического советника и консультанта по налогам своего предприятия, а через несколько лет стал его шефом и заместителем председателя правления.

А через неделю после этого у него случился близкий контакт с колбасным киоском на Сольнавеген, ему тогда как раз исполнилось тридцать два, и его понизили до заместителя генерального директора и обычного члена правления. А еще через пару лет он подмял под себя всю компанию и переименовал ее в Консалтинговую фирму Карла Даниэльссона. Согласно учредительским документам, она занималась консультациями по экономическим и финансовым вопросам, а также различными проблемами, связанными с налогами и инвестициями, управлением собственностью и капиталом, что, вероятно, было хорошей работой, поскольку во времена наивысшего расцвета в штат предприятия, похоже, никогда не входило более четырех сотрудников. Одной секретарши и еще трех так называемых консультантов с неясными рабочими задачами. Сам Карл Даниэльссон являлся владельцем, генеральным директором и председателем правления.

И с этой ролью он также явно справлялся значительно лучше, чем с ролью водителя и пешехода. Ведь в течение двадцати трех лет, то есть в период с 1972 по 1995 год, ему предъявляли обвинения в различных экономических преступлениях всего в десяти случаях. В четырех из них в соучастии в обычном налоговом мошенничестве и налоговом мошенничестве в крупных размерах, в двух – в валютных махинациях, еще в двух, в так называемом отмывании денег, в одном в укрывательстве краденого в крупных размерах, и еще одно дело касалось утраты доверия в отношении ответственного лица. И все возбужденные в отношении его дела закончились ничем. Обвинения против Даниэльссона не удалось доказать, и каждый раз он переходил в контрнаступление и заявлял на своих противников омбудсмену, или канцлеру юстиции, или на всякий случай обоим сразу.

И в этом он также добивался больших успехов, чем его оппоненты. В результате один из сотрудников экономического отдела полиции Стокгольма получил выговор от Государственного полицейского управления, и его наказали на четырнадцать дневных заработков. Омбудсмен от души разобрался с одним прокурором и одним ревизором из налоговых органов. А канцлер юстиции привлек к ответственности некую вечернюю газету, и ее признали виновной в грубой клевете.

После 1995 года, однако, все, похоже, успокоилось. Консалтинговая фирма Карла Даниэльссона поменяла название на холдинг его имени. Но никакой собственно деятельности, судя по всему, она уже не осуществляла, и никаких сотрудников тоже больше не имела. Надя Хегберг заказала домой последние годовые отчеты Бюро патентов и регистрации и намеревалась посвятить им свои выходные.

Никаких сомнительных доходов он также не имел. Надя Хегберг добыла его налоговые декларации за последние пять лет, и, судя по ним, доход покойного постоянно находился в пределах ста семидесяти тысяч крон в год и состоял из его государственной пенсии и небольшой добавки из фонда пенсионного страхования Скандия. Квартира, где он жил, стоила четыре тысячи пятьсот крон в месяц, и за вычетом налогов и квартплаты у него оставалось пять тысяч в месяц на все прочее.

Если бы человеческие успехи измерялись титулами, которые он или она присваивали сами себе, то Карл Даниэльссон прожил успешную жизнь и закончил ее, находясь в зените. В двадцать лет он начал свою карьеру обычным клерком в бухгалтерском бюро с тридцатью пятью сотрудниками. А когда сорок восемь лет спустя неизвестный преступник положил ей конец, размозжив ему голову чугунной крышкой от кастрюли, та фирма, где он проработал всю свою взрослую жизнь, практически не существовала уже пятнадцать лет. Однако в телефонном каталоге он числился генеральным директором холдинга Карла Даниэльссона, а согласно визитным карточкам, которые эксперты нашли в его в остальном абсолютно пустом бумажнике, вдобавок являлся еще председателем его правления.

«Пьяница и патологический лгун», – заключил Бекстрём.