Самое время для новой жизни Троппер Джонатан

Глава 18

На следующий день я проснулся “с раннего ранья”, как мы говорили в студенческие времена, отделился от спящих Линдси и Элисон, натянул куртку, найденную в прихожей, спустился к озеру. На подъездной аллее позади BMW красовался новенький “форд-таурус” оттенка электрик (авто таких кричащих цветов бывают, наверное, только в прокате). Чак сидел у берега, на деревянной скамейке рядом с пристанью Шоллингов, курил.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Ты что тут делаешь?

– В мыслях блуждаю.

– Да уж, территория незнакомая.

– Ха-ха.

– Когда вернулся?

– Часа в два или около того.

– Мы не слышали, как ты вошел.

– Знаю. Я за вами подсмотрел, – Чак заговорщицки ухмыльнулся мне, выпустив струю бело-серого дыма. – Неплохо, чувачок. Сразу с двумя, ты подумай. Гигант.

– Нос у тебя получше выглядит.

– Да, – Чак рассеянно потер переносицу. – Вправили. Один знакомый ортопед.

– А жаль. Он так выгодно скрывал твое лицо.

– Очень мило.

Над дальним краем озера вставало солнце – туманный, призрачный шар – и бросало оранжевый отсвет на окрестную синь. От воды неспешно поднимался туман и, казалось, приглушал все звуки, кроме громогласной отрыжки лягушки-быка. Интересно, подумал я, что делают лягушки зимой? Впадают в спячку? Умирают?

Тут над головой зашумело, засвистело, мы взглянули вверх: стая диких гусей – штук пятнадцать – заходила на посадку. Двигаясь синхронно, они облетели озеро и у противоположного берега спланировали на воду, выставив вперед перепончатые лапы, как шасси. Мгновенно в только что неподвижном озере закипела жизнь. Мы с Чаком смотрели во все глаза.

– Потрясающее зрелище, – Чак затушил сигарету. – Того и гляди за кадром раздастся голос британского диктора, который расскажет нам о миграциях белолобого гуся.

Я улыбнулся:

– Для нас, похоже, природа хороша тем, что ее тоже показывают по телевизору.

Позади хлопнула дверь – не наша, соседская. Обернувшись, мы увидели парнишку лет восьми, он спускался к воде, а за ним по пятам бежал большой золотистый ретривер. Мальчуган был худенький, в красно-черной клетчатой рубашке, со светлыми волосами, недавно остриженными и немытыми. Он чуть помедлил в нерешительности, заметив нас, потом накинул собаке на шею поводок и продолжил свой путь.

– Здравствуйте, – он приблизился к нашей скамейке.

– Привет, – ответил я, а Чак помахал рукой.

– Вы живете в доме Шоллингов?

– Да, мы друзья Элисон. Я Бен, а это Чак.

– Ага, – парнишка поскреб псу шею.

– А тебя как зовут? – спросил я.

– Джереми.

Ретривер подошел, обнюхал нас, я почесал ему грудь, чтобы подружиться.

– А это Тас, – сообщил мальчишка.

– Тас?

– Да. Как Тасманский Дьявол, знаете такой мультик?

– Само собой.

Тас, похоже, обожал, когда ему чешут грудь, уселся передо мной, как бы приговаривая: “Чеши-чеши, только подольше”, и зажмурился от удовольствия.

– Ты его так назвал?

– Нет, папа, – сказав это, он вдруг потупил глаза, потом снова посмотрел на нас с какой-то тревогой. – Я на гусей пришел посмотреть. Они прилетают сюда каждый год в одно и то же время.

– Правда? – заинтересовался Чак.

– Да. Это канадские казарки. Летят во Флориду. Пробудут здесь с неделю и полетят дальше. Весной на обратном пути они тоже садятся здесь.

– Здорово, – сказал я.

– А что у вас с носом? – спросил мальчишка Чака.

– Дружок врезал.

– Вы? – Джереми посмотрел на меня.

– На сей раз не я. Обычно мы бьем его по очереди.

– Он, похоже, сломан. Вам бы к доктору сходить.

– Зачем мне к нему идти, я его в зеркале каждый день вижу.

– А в зеркало он смотрит каждые пять минут, – вставил я.

– Вы разве доктор? – спросил Джереми недоверчиво.

– Так точно.

– А людей с коной лечили когда-нибудь?

– Кона – это что?

– Когда спишь, спишь и никак не можешь проснуться, – совершенно серьезно объяснил Джереми.

Я заметил, что у мальчика удивительные голубые глаза и левый время от времени непроизвольно подмигивает.

– Это называется кома. Ка, о, эм, а – кома. Откуда ты знаешь про кому?

– Мой отец ей заболел.

– Правда? – удивился я. – Нам очень жаль.

– Да, – сказал Джереми без выражения. – Он делал пробежку, и его сбил грузовик. Папа спит уже почти три месяца.

– Это правда очень грустно, – вздохнул Чак.

– Он даже ничего понять не успел, – мальчик явно повторял услышанное от взрослых.

Дверь дома Джереми снова отворилась, на террасу вышла девочка лет двенадцати, крикнула:

– Джереми, ты что там делаешь?

– Это Мелоди, – объяснил мальчик. – Думает, раз папы нет, она тут главная.

– Джереми! – снова позвала девочка.

– Я гуляю с Тасом! – крикнул он в ответ.

– Завтракать пора! – настаивала Мелоди.

– Скоро приду.

– Мама сказала – сейчас же.

Джереми раздраженно закатил глаза и слегка потянул Таса за поводок:

– Пойду.

– Ох уж эти сестры, – я сочувственно улыбнулся.

– У вас что, тоже есть?

– Нету, – признался я.

– Повезло, – Джереми повернулся к Чаку. – А вы смогли бы помочь моему отцу?

Мы с Чаком быстро переглянулись.

– Уверен, доктор делает для него все возможное. А я ведь еще молодой врач. Тот, кто лечит твоего отца, наверняка старше и опытней.

– Наверное, – и мальчик пошел к дому.

– Эй, Джереми, – окликнул я.

– Что?

– Еще увидимся.

– Конечно, – он притянул Таса поближе и стал взбираться на холм, – увидимся.

– Бедняжка, – вздохнула Элисон, когда за завтраком я рассказал о встрече с Джереми. – Я и не знала, никто ничего не говорил. Мы с Миллерами давно знакомы. Я даже нянчилась с Мелоди, ей годика два было… Отец с Питером рыбачили вместе.

Готовить не хотелось, мы ели хлопья с молоком, и я знал наперед, что буду за это наказан. Еще один симптом тридцатилетия – привычная легкая непереносимость лактозы внезапно обострилась.

– Плохи его дела, похоже, – Чак отхлебнул сока. – Три месяца в коме. По статистике, шансов у парня мало.

– Надо навестить Рут, – сказала Элисон. – Ей, должно быть, совсем худо.

Она встала, натянула свитер и, направляясь к двери, бросила на ходу:

– Не забудьте покормить Джека.

Джек сидел на постели, завернувшись в одеяло, и как будто не выказывал желания вскочить, метнуться к выходу, поэтому я не закрыл дверь сразу, а решил немного поговорить.

– Как оно, Джек?

– Нормально, – на меня он, однако, не смотрел. – Вы собираетесь меня сегодня выпустить или нет?

Джек сидел глянцевый от пота, капельки выступали на переносице, в уголках век. Глаза налились кровью, веки были натерты до красноты. Я посмотрел на Чака и сказал:

– Не думаю.

– Джек, ты же сразу побежишь искать кокс, он все еще циркулирует у тебя в крови, – начал Чак.

– Но мне нужно что-нибудь, старик. Хоть что-нибудь дайте. Хреново мне.

– Это ломка, – объяснил Чак. – К ночи станет гораздо хуже.

– Да, Чак, врачебного такта тебе не занимать, – съязвил я.

– Вы хоть понимаете, – Джека била легкая дрожь, он выпрямился и плотнее закутался в одеяло, – что по вашей милости я могу лишиться работы?

– В данный момент нас больше заботит твоя жизнь. Попробуй заснуть, – я стал закрывать дверь.

– Бен…

– Что?

– Вы не можете меня больше тут держать.

– Знаю, Джек. Но я буду не я, если не попробую.

Остаток дня Джек провел тихо. Тишина показалась мне отчасти зловещей. Я представлял, как Джек сидит на постели, дрожа, кутаясь в одеяло, словно бродяга, но Чак сказал, что он, скорее всего, спит.

– Организм сам отключится, – пояснил он. – Слезать с кокса – дело нелегкое. Того, что давало силы, больше нет, и издевательство, которое ты учинил над собственным телом, оборачивается против тебя же. Некоторые неделями спят.

Глава 19

Вечером я вышел на лужайку перед домом Шоллингов подышать свежим воздухом. На подъездной аллее Джереми Миллер бросал мяч в кольцо, и я направился к нему. Судя по ранцу, лежавшему неподалеку, мальчик возвращался из школы.

– Как дела? – я перехватил отскочивший мяч и направил в корзину. Фьють!

– Нормально, – Джереми поймал мяч и снова любезно перебросил мне как гостю. Я заметил, что на нем футболка с постером из “Голубого ангела”: Джек едет на мотоцикле, а позади взрывается здание. Мой следующий мяч ударился о дальний край кольца, но я все-таки попал.

– Кольцо помогло, – прокомментировал Джереми как-то машинально.

– Нравится Джек Шоу? – поинтересовался я, подпрыгивая, чтобы забросить мяч, но он отскочил от кольца прямо в руки Джереми. Мальчик повел его ударом между ногами к лицевой линии. Джереми кидал по-детски: поднимал мяч от живота к груди обеими руками и выбрасывал в прыжке. Фьють!

– Да, – ответил Джереми. – “Голубой ангел” – мой любимый фильм всех времен.

– А “Западню” смотрел?

– Да. Тоже хорошо, но “Голубой ангел” мне больше понравился. А вы знаете, что Элисон с ним дружит?

Он сделал бросок. То же движение с тем же результатом.

– Ага.

– Вы тоже с ним дружите?

– Да, – я бросил парню мяч.

– Вот здорово, наверное, – протянул Джереми мечтательно.

Я представил себе Джека, сидящего, завернувшись в одеяло, на постели, среди тазиков с рвотой, всего в поту, и подтвердил:

– Еще как.

Джереми сделал бросок, мяч ударился о кольцо – я не смог его поймать. Повернулся было пойти за ним, и тут Джереми сказал:

– Папу сегодня вечером отключают.

Я встал как вкопанный и, не говоря ни слова, наблюдал за мячом, который упрыгал с подъездной аллеи на лужайку Шоллингов, немного откатился и наконец замер. Дети часто нас шокируют, потому что не научились еще подготовить собеседника. Просто выкладывают не раздумывая все свои мысли.

– Правда? – задал я бессмысленный вопрос.

– Да. Мама говорит, оно и к лучшему, ведь даже если он теперь проснется, уже не будет прежним. К тому же папа не хотел, чтобы ему искусственно поддерживали жизнь, так в завещании сказано.

– Наверное, он знал, что делает, – сказал я.

О чем думал Питер Миллер, вписывая этот пункт в завещание? Вряд ли о том, как скоро он станет актуальным.

– Ну да, – согласился Джереми. – Я где-то даже рад.

Он будто каялся.

– Я в общем-то знал, что он уже не выздоровеет, и очень долго грустил. Вся семья грустила. Но чем дальше, тем сложнее грустить, понимаете? Это очень плохо, как вы думаете?

– Нет, – сказал я, размышляя над вопросом. – Наверное, каждый человек – нормальный, здоро вый человек – в такой ситуации сначала горюет, а потом чувствует, что нужно жить дальше. Ты и твои родные как бы застопорились, понимаешь, горюя по отцу, и, пока врачи искусственно поддерживают в нем жизнь, вы не можете жить дальше.

Джереми слушал, глядя на меня во все глаза, и где-то в глубине этих глаз я прочел, что произнес те самые отчаянно необходимые ему слова.

– Мама сказала нам с Мелоди написать отцу письма, она прочтет их ему перед тем, как его отключат. Мама считает, нам не следует там быть. Только ей.

– И я с ней полностью согласен.

– Ну да. Надеюсь только, Мелоди не будет сходить с ума. Она ведь то еще представление может закатить.

– Не сомневаюсь.

Так мы стояли в надвигающихся сумерках и, разглядывая свои кроссовки, размышляли о жизни и смерти. Я смотрел на Джереми, и меня переполняли теплые чувства, я восхищался этим мальчиком, который в свои восемь уже столько вынес, но упрямо не желал цепенеть от горя. Уверен, я так не смог бы.

– Ты настоящий боец, Джереми, – сказал я. – Ты выдержишь.

– Знаю, – согласился он просто. – Главное, чтобы мама выдержала.

– Ты ей поможешь. Вы все будете друг другу помогать.

– Ну да, – ответил он тихо. – Сыграем один на один?

В тот вечер – уже третий в домике на озере – исчезновение Джека стало главной темой выпуска новостей. Хмурясь, Том Брокау сообщил, что последним видел Джека его агент три дня назад по прибытии кинозвезды в нью-йоркский отель “Плаза”. “Версия о том, что Шоу мог стать жертвой преступления, органами правопорядка пока не рассматривается”, – отметил Брокау, и на экране появились кадры пресс-конференции, которую начальник полиции Нью-Йорка давал в 55-м участке. “Сегодня в 12:30 стало известно об исчезновении Джека Шоу. В настоящий момент оснований думать, что имело место какое-либо преступление, у нас нет. Пока могу сказать только одно: родные и близкие Джека Шоу обеспокоены, а мы занимаемся этим вопросом”.

Снова Брокау. “Расследование исчезновения кинозвезды ведется, утверждает департамент полиции, однако офицер, пожелавший остаться неизвестным, сообщил нам, что полиция склонна связывать исчезновение Шоу с наркотиками. В последние несколько месяцев американские СМИ много писали о предполагаемой наркозависимости кинозвезды. Совсем недавно Шоу арестовали, ему было предъявлено обвинение в хранении запрещенных законом веществ и вождении автомобиля под их воздействием, опровергнуть которое он не смог.

Голливуд обеспокоен судьбой Джека Шоу – одного из ведущих молодых актеров, а кое-кто из знаменитых режиссеров и вовсе остался не у дел, так сказать. На съемочной площадке «Голубого ангела – 2», где с исчезновением Шоу встал весь съемочный процесс, мы пообщались с Лютером Кейном”.

Следующий кадр: Лютер Кейн в звуковом павильоне. Высокий костлявый человек, идеально гладкая лысина комично оттенена кустистыми бровями. Напряженный взгляд мэтра за работой, но голос мягкий, ровный: “Мы представления не имеем, где Джек, очень за него беспокоимся. Надеюсь, с ним все в порядке и уже сегодня будут хорошие новости”.

Брокау. “Лауреат премии Киноакадемии Кейн, с чьей картины «Голубой ангел» начался звездный путь Джека Шоу, отказался комментировать финансовые последствия исчезновения актера, сказав, что деньги значения не имеют и в данный момент его волнует только безопасность Джека. Мы расскажем вам, как будут развиваться события”.

Мы выключили звук и молча смотрели друг на друга. Понимая, конечно, что весть о пропаже Джека однажды прогремит, каждый втайне надеялся: как-нибудь обойдется.

Теперь, когда Джека официально объявили пропавшим, когда – батюшки мои! – Том Брокау даже соизволил рассказать об этом в вечерних новостях, до нас вдруг дошло, что мы натворили, и мы были потрясены. Еще и тем, в какой переделке можем оказаться.

– Твою мать, – прошептал Чак.

– Да уж, впечатляет, – отозвалась Линдси.

– Может, позвонить Сьюарду, как-нибудь заставить его прекратить охоту? – предложил я.

– Шутишь? – поинтересовался Чак. – Ему только того и надо – найти виноватого. Узнай он, сделает нас козлами отпущения для прессы, для полиции – для всех. Он кого угодно в чем угодно обвинит, лишь бы Джек оказался чист.

– Чак прав, – подтвердила Элисон устало. Почти весь день она провела, утешая Рут Миллер, и это, похоже, порядком ее вымотало. – Джек и раньше имел проблемы со страховой, но чтобы на работу не явиться – такое с ним впервые. Если докажут вину Джека, страховку получить будет практически невозможно.

– Позвольте мне все прояснить, – начал я. – Мы, значит, проводим здесь еще недельку-другую, и Джек слезает с кокса, так? Отлично. А дальше у нас два варианта. Первый: Джек ничего не станет говорить про нас Сьюарду и полиции и в результате вряд ли когда-нибудь вернется к работе. Второй: мы раскроемся, признаем свою вину, в этом случае Джек, возможно, продолжит сниматься, а мы отправимся прямиком за решетку. Такой у нас расклад? Выбираем между карьерой Джека и нашими жизнями?

– Не совсем, – ответила Линдси.

– То есть как?

– Выбираем не мы, выбирать будет Джек.

– Можно маленький вопрос? – вступил Чак.

– Давай уж.

– Каким местом мы думали?

Остаток новостей мы досмотрели в мрачном молчании, которое периодически нарушал Чак, бормоча себе под нос каждые пять минут: “Том Брокау, так тебя растак” – едва ли не с благоговением.

Погруженный в раздумья, я даже не обратил внимания, сколько сегодня трупов.

Выпуск новостей закончился, мы выключили телевизор, и Элисон направилась к бару красного дерева в углу гостиной:

– Кто желает выпить?

– Если нальешь – выпью, – ответил Чак.

С коктейлями мы расправлялись быстро, Элисон в конце концов надоело вскакивать и всем подливать, поэтому она смешала водку с клюквенным соком в большом кувшине и поставила его на чайный столик. Линдси повозилась со стереосистемой, наладила CD-плеер, включила старый альбом Джо Джексона.

– Наверное, завтра будут похороны, – вздохнула Элисон. – Вечером Питера Миллера отключат от системы жизнеобеспечения. Врачи сказали Рут, что он вряд ли доживет до утра.

Я подумал о Джереми и предложил:

– Я пойду с тобой.

– Хорошо, – благодарно согласилась Элисон.

Запищал пейджер Чака. Он вынул его, посмотрел на экран, пробормотал себе под нос:

– Кого это разбирает?

Я взял валявшуюся на диване трубку, бросил ему (Чак перетек на пол и сидел по-турецки на ковре). Набрав номер, он сказал:

– Доктор Найман, слушаю.

Мы все улыбнулись: до сих пор чудно было слышать, как Чак именует себя доктором. Вдруг наш доктор Найман вытаращил глаза, быстро накрыл трубку ладонью и прошипел:

– Это Сьюард!

Оставив Чака в гостиной, мы втроем рванули в кухню слушать разговор по громкой связи. Элисон нажала кнопку, раздался голос Сьюарда:

– …в отпуске.