Восточная миссия (сборник) Бортников Сергей

Вот что значит стрельба в горах: объект кажется совсем близким, а на самом деле он невероятно далеко!

А ведь вольноопределяющийся Максименко предупреждал об этом… Черт! Откуда он все знает?

Через несколько дней Веверн встретился в штабе со своим коллегой и давним приятелем штабс-капитаном Волковым, батарея которого разместилась на соседней высоте.

– Какими судьбами, Николя?

– Да вот… Приехал объясниться с начальником дивизии. Он приказал мне разбить Красичинский замок, могущий, при нашем наступлении, стать опорным пунктом противника.

– И что ты ему ответил?

– Ответил, что и пробовать не буду…

– А он?

– Обещал отрешить меня от командования батареей, если я этого приказания не выполню.

Они рассмеялись.

Красичинский замок, родовое владение князей Сапег, был сложен из крупного камня, трехдюймовые снаряды русских пушек могли оставить на его стенах лишь незначительные метки. Командир дивизии, бывший офицер Генштаба, этого попросту не понимал.

После взятия Львова воины 10-й дивизии графа Келлера почти не принимали участия в активных боевых действиях. Так, иногда вступали в стычки с небольшими отрядами противника, изредка совершавшими вылазки из осажденной крепости Перемышль. Поэтому день тезоименитства наследника цесаревича, имя которого носил 1-й Оренбургский казачий полк, был отпразднован почти что с гражданским, мирным размахом.

Как раз кстати подоспели и награды от царского правительства – аж 160 Георгиевских крестов 2, 3 и 4-й степеней. Один из них достался старшему уряднику Федулову. Только тот почему-то не обрадовался. Перед глазами Григория неотступно стояло недвижимое тело молодого венгерского гусара. И хотя доблести казаку по-прежнему было не занимать, в последнее время он все реже просился в разведку, все чаще, тоскуя по вечерам у костра, заводил печальные уральские песни.

Это не ускользнуло от внимания командира полка Тимашева. 6 октября, на следующий, после праздника, день, между ними состоялся серьезный разговор.

– Что, братец, закручинился?

– Да так, ваше высокоблагородие… Дом вспомнил… Матрену…

– А я-то, грешным делом, подумал, что ты по войне истосковался… Уж больше месяца шашкой не махавши…

– Устал я, господин полковник…

– Можешь звать меня Леонидом Петровичем.

– Хорошо.

– А крест того, обмыть полагается…

– Он и так обмыт. Вражей кровью.

– Что-то раньше я от тебя таких разговоров не слыхал.

– Это потому, что думал я инакше… Угрызеньями совести не перенимался…

– И что тебя так мучит?

– А вот все время думаю, против кого эта война? Против иноверцев? Антихристов? Нет! Нонче супротив нас не басурманы, а такие же христиане, как мы!

– Только не православные. Католики. Протестанты.

– Ну и что с того? Господь-то один, не так ли? А как же – не убий, Леонид Петрович?

– Эх, братец, ты просто продолжения не знаешь… «Не убий без надобности» – говорится в заповеди.

– Тогда другое дело…

Удивительно, но приблизительно такие же чувства испытывал в то время и начальник 10-й дивизии генерал Келлер. Ему, немцу по происхождению, непросто было воевать против своих. Нет, рука Федора Артуровича не дрогнет, пруссак – так пруссак, австриец – так австриец… Он до конца дней своих верой и правдой будет служить Отечеству. Впрочем, как и многие другие его соплеменники, волею судеб оказавшиеся в рядах русской армии.

А их всегда было немало.

В императорской свите среди 53 генерал-адъютантов немцами оказались 13 человек (24,5 %). Из 68 лиц свиты генерал-майоров и контр-адмиралов – 16 (23,5 %). Из 56 флигель-адъютантов – 8 (17 %). Всего в Свите Его Величества из 177 германское происхождение имели 37 человек (20,9 %).

Из высших должностей – корпусные командиры и начальники штабов, командующие войсками военных округов – немцы составляли третью часть.

Кроме того, атаманами казачьих войск (?!) являлись: Терского – генерал-лейтенант Флейшер; Сибирского – генерал от кавалерии Шмидт; Забайкальского – генерал от инфантерии Эверт; Семиреченского – генерал-лейтенант Фольбаум.

По понятным причинам в ходе войны немцы меняли свои фамилии. Иоганн Клейст становился Иваном Клестовым, Теодор Мут – Федором Мутовым, Вольдемар фон Визе – Владимиром Фонвизиным и т. п.

И это, несмотря на начатую при императоре Александре III активную борьбу с «германским засильем», после чего в подразделениях русской армии ввели существенные ограничения по количеству офицеров неправославного вероисповедания. С тех пор в одном полку могли одновременно служить не более 10 % католиков и не более 25 % протестантов…

Правда, в отличие от Гришки Федулова, граф недолго терзался сомнениями. Ему, человеку государственному, не пристало руководствоваться минутной слабостью. Он дал присягу – и никогда не изменит ей.

Забегая вперед, отмечу, что свою непоколебимую верность Родине (и государю-батюшке!) Федор Артурович докажет еще не раз. Не поддастся на уговоры большевиков; не снимет погон с мундира перед врагами, обещавшими спасти от верной гибели, и не отдаст им саблю; не станет трусливо убегать подземным ходом, услужливо предложенным монахами для того, чтобы скрыться от петлюровцев, и выйдет к ним сам. К сожалению, те ответного благородства проявлять не стали – вероломно открыли огонь сзади и добили штыками своих пленников (среди которых окажется и генерал Келлер) в самом центре Киева, у памятника Богдану Хмельницкому…

Через десять лет белогвардейский поэт Петро Шабельский-Борк напишет:

Николай Тиличеев происходил из вполне обеспеченной и достаточно знатной семьи. Но службу Отечеству, как и большинство русских дворян, игнорировать не стал – вскоре после окончания гимназии поступил вольноопределяющимся в артиллерийское подразделение под командованием капитана Веверна.

Как раз в канун Великой войны.

Ее начало он воспринял, как сигнал для совершения военных подвигов, и ежедневно стремился чем-то отличиться.

Вольноопределяющийся – тот же рядовой, только с басонами[10] на погонах и перспективой роста!

За разведку подступов к крепости Перемышль, в присутствии начальника штаба Южного сектора, Николая произвели в прапорщики.

Сам он никак не ожидал офицерского чина в такой короткий срок своей службы и был даже сконфужен этим событием, так как, по его искреннему убеждению, ничего героического пока не совершил.

Солдаты батареи, и раньше с особым почтением относившиеся к смельчаку, всегда обращались к нему по имени-отчеству; теперь же они стали называть офицера не иначе как «ваше благородие Николай Александрович», совершенно игнорируя его фамилию.

Одновременно с производством в прапорщики, Тиличеев получил первое жалованье и… принес его капитану Веверну.

– Командир, что мне с ними делать?

– Как что? То, что обыкновенно делают с деньгами: расходовать на свои нужды!

– Да не нужны они мне! А копить бессмысленно, мать моя материально обеспечена, а все, что мне нужно, я и так получаю в батарее.

– Все равно на что-нибудь они вам пригодятся. Спрячьте.

Николай сгреб свои деньги обратно, запихал их в карман и вышел. Часа через полтора вернулся – довольный, сияющий.

– Знаете, командир, я нашел применение деньгам!

– Ну…

– Роздал их солдатам.

Так он поступал и впоследствии, распределяя свои деньги среди подчиненных в зависимости от их зажиточности и семейного положения.

Как-то раз Максименко доложил капитану Веверну, что на одной из высот, покрытой густым кустарником, он заметил какие-то странные сооружения, напоминающие два шалаша из хвойных веток. По его предположениям, так были замаскированы две пушки, время от времени обстреливающие расположение 6-й батареи.

Дистанция казалась небольшой, и Болеслав Вильгельмович попытался накрыть противника залпом.

Открытая по его приказу стрельба еще раз продемонстрировала, насколько обманчивы на глаз расстояния в горах: снаряды не долетали до цели, разрываясь далеко от австрийских позиций. Но именно это обстоятельство, как ни странно, дало положительный эффект.

Австрийцы утратили бдительность и перестали маскироваться. Из шалаша вынесли стол и два стула. Справляясь по карте, разложенной на столе, принялись открыто обстреливать русских. А тем оставалось только посылать по адресу врага бессильные угрозы.

Однако такая ситуация не могла продолжаться бесконечно.

Вскоре россияне незаметно доставили на свои позиции тяжелое орудие и, пользуясь «методой» Максименко, первым же выстрелом накрыли надоедливую огневую точку.

Несколько недель после этого в зоне поражения 6-й батареи было тихо и спокойно. А потом все началось сначала…Только теперь невидимый противник сосредоточил свой огонь не на позициях артиллеристов, а на пехоте, засевшей в окопах у подножия высоты.

Уральские казаки, присоединенные к 9-й кавалерийской дивизии, на брюхе облазили все окрестности, но так и не установили, где находятся легкие орудия противника. Вскоре капитан Веверн получил угрожающую записку от помощника начдива генерала Гандурина: «Вам не стыдно смотреть, как австрийцы безнаказанно избивают нашу пехоту?»

И тогда Болеслав Вильгельмович решил лично возглавить группу разведчиков, в которую вошли прапорщик Тиличеев, наблюдатель Чухломин и трое уральцев.

Они благополучно миновали открытую поляну и углубились в лес, сильно поросший кустарником. Сухие ветки то и дело попадали им под ноги и своим предательским треском нарушали тишину.

Из предыдущих донесений было известно, что где-то тут у австрийцев стоит передовое охранение из цепи сторожевых постов, за которыми находится их полевой караул. Но точного его расположения лазутчики не знали.

Сердца всех шестерых забились учащенно, когда саженях в двадцати от них, словно из-под земли, выросла ссутулившаяся фигура немолодого, по всей видимости, австрийца, на которую жестом указал шедший впереди казак. Головы разведчиков невольно повернулись в другую сторону, где по всем законам военного искусства должен был находиться еще один часовой. Ну, конечно же, вот и он – из-за высокого куста выглядывает пола серо-голубой шинели…

Казаки легли на землю, артиллеристы последовали их примеру. Передний взял направление между часовыми и медленно пополз на животе, осторожно перекладывая свою винтовку. Остальные проделали то же самое. Вскоре цепь передовых постов осталась позади. Теперь только б не нарваться на полевой караул…

Батарея, на которую охотились россияне, неожиданно открыла пальбу. Неужели она стоит на соседней поляне? Нет, вряд ли, – здесь, в лесу, могут работать только гаубицы, а сейчас, вне сомнений, бьют из пушек…

Тиличеев выбрал самое высокое дерево и залез на него. Знаками показал, что ничего не видно, и спустился наземь.

Лес начал редеть…. А пушки все били и били… Двигаясь на звук, разведчики подползли к опушке леса: прямо перед ними, саженях в пятидесяти, открылись пехотные окопы противника, за которыми и укрылась артбатарея. Самих пушек не было видно, лишь легкий дымок выдавал их место нахождения.

Веверн разложил на снегу карту и нанес на нее все видимое боевое расположение неприятеля. Задание выполнено, пора отправляться в обратный путь!

Спустя несколько часов грязные, измокшие разведчики вернулись домой.

– 6-я батарея к бою!

Снаряды, со свистом рассекая воздух, один за другим посыпались на австрийские позиции.

С того времени неприятель окончательно оставил в покое русскую пехоту.

Веверн и наблюдатель Иван Чухломин рассматривали в бинокль австрийские позиции.

– Ваше благородие, там за кустами как будто кто-то хоронится…

– Где?

– Да вон, у самой батареи…. Стоит и смотрит…. Во, опять пошел! Да все кустами, кустами… Коль простой человек, скажем, крестьянин, шел бы прямо…

Незнакомец все ближе подбирался к ним и, наконец, совершенно неожиданно для себя, наткнулся на русский окоп, замаскированный в кустарнике. С ильный испуг тотчас же отразился на его лице, но мужчина быстро овладел собой и упал в ноги о фицеру.

– Ты кто такой? – спросил Болеслав Вильгельмович.

– Хлоп, панночку, хлоп. Шел на свое поле поискать картопли, може, дэсь ще зосталась…

– А где твое поле?

– Да вон там, – он указал рукой куда-то вниз, под обрыв.

– Почему же ты не шел дорогой, а прятался все время по кустам? И как собирался попасть на свой участок? Прыгнуть с обрыва, что ли?

Русин начал божиться и креститься, пытаясь поцеловать руку Веверна. При этом бормотал так много и так быстро, что разобрать, о чем он говорит, не было никакой возможности.

Капитан вызвал конвой, написал донесение и отправил задержанного к командиру 3-го полка Сухачевскому. Тот поверил крестьянину, пожалел его и отпустил.

А через два дня на позиции 6-й батареи обрушился шквальный огонь противника. Причем двенадцатидюймовые неприятельские снаряды ложились точно в цель – такого за австрийскими артиллеристами никогда ранее не наблюдалось.

Канониру Сидорину полупудовым осколком разрезало до кости всю ногу. Старшему фейерверкеру Куварину разорвало руку от локтя до плеча. Убило несколько лошадей.

– Вот что наделал, гад проклятый, – возмущался Чухломин. – И как только господин полковник его не раскусил? Отпустил подлеца, а ведь ясно было, без всяких сумлений, что он шпион!

И действительно, австрийский шпионаж под Перемышлем (в отличие от российского) был на самом высоком уровне. Подозрительные личности шныряли всюду. Их часто задерживали, но за недостаточностью улик почти всегда отпускали на свободу.

Исключением стал только один местный житель, обосновавший в своей усадьбе, арендованной под штаб русской дивизии… почтово-голубиную станцию. Солдат 1-го полка из немцев-колонистов вошел с ним в связь и заманил в ловушку. Шпиона взяли с поличным и расстреляли.

В то время шпионаж в Австрии был возведен в ранг чуть ли не государственной политики.

Высшим учреждением, руководившим вербовкой и подготовкой тайных агентов, было «Осведомительное бюро Императорского и Королевского Генерального штаба», находившееся в Вене.

Его деятельность в основном сводилась к направлению в нужное русло действий низших органов и обобщению всех разведданных.

Следующую ступень составляли второстепенные бюро и отделы, ведавшие определенными районами и направлениями разведки. Во главе их стояли начальники, имевшие от одного до пяти-шести подчиненных из числа офицерского состава. Плюс агенты и вербовщики шпионов.

Тайные агенты, служившие австрийскому правительству более или менее продолжительное время, пользовались большим доверием и уважением командования. Часть их проживала в пределах Австро-Венгерской империи и выезжала в Россию по мере надобности для выполнения того или иного поручения, часть жила в Румынии или непосредственно в России.

Среди бюро, работавших на восточном направлении, выделялись:

1) Черновицкое под началом полковника Фишера, на которого было возложено общее руководство шпионажем в России. Оно располагало большим количеством агентов, вербовавшихся как в Буковине, так и по всей территории Румынии и России, и имело в своем распоряжении весьма значительные денежные суммы. Кроме обычного сбора различных сведений о противнике, Черновицкое бюро занималось политической пропагандой в пользу Германии и Австрии, ставило себе в задачу порчу русских магистральных железнодорожных линий (например, взрыв железнодорожного моста у Жмеринки) и склоняло русских солдат к дезертирству. Из видных агентов бюро пятеро жили до войны в России: Адам Хаскалович и Станислав Кубик – в Варшаве, Бурдин и Цукерман – в Одессе, Гольдштейн – в Кишиневе.

2) Львовское под началом капитана Ведерина. Обслуживалось оно почти исключительно женщинами, снабженными подложными русскими паспортами.

3) Бухарестское, два видных агента которого – Кунин и Рубинштейн – жили до войны в Москве. Вообще румынской полицией было официально зарегистрировано более семи сотен германских и австрийских шпионов.

4) Бюро в Оршове[11], которым руководил капитан Кляр, имело в своем ведении Сербию, Румынию и часть Черного моря.

При штабах армий, корпусов и даже дивизий состояли также особые разведывательные бюро и отделения; так, в армии Линзингена начальником бюро из четырех сотрудников был обер-лейтенант Фелькель; армию Бем-Эрмоли обслуживало Львовское бюро капитана Ведерина; в 48-й германской дивизии, действовавшей против российской 9-й армии, разведкой заведовал Фехтнер, и так далее…

Пять контрразведывательных бюро находились в Мункаче[12], Ужгороде, Мармарош-Сигете[13], Станиславе[14] и на железнодорожной узловой станции Унгены[15]. Во главе их стояли гражданские лица; например, Ужгородским заведовал доктор права Барецкий, Станиславским – Птачевский, остальными – полицейские комиссары.

Контрразведывательным бюро армии Линзингена в Мункаче руководил капитан Фридман, а в армии Бем-Эрмоли – ротмистр Себастиан, причем его бюро размещалось во Львове.

Для подготовки агентов и шпионов в Австрии существовало три школы: в Вене, Кракове и Кошице (Кашау). Курс обучения длился 2–3 недели. После несложного экзамена выпускники поступали в распоряжение Венского центрального отделения школы, откуда и направлялись на Восточный фронт.

В тех районах, где российское охранение было особенно бдительным, австрийцы прибегали к следующей хитрости: выпускали шпионов из своих окопов и открывали по ним огонь, якобы пытаясь подстрелить «беглецов».

Тайные агенты, отправлявшиеся не на участки фронта, а в глубь России, следовали обыкновенно через Румынию либо переправлялись через Дунай преимущественно между Тульчей[16] и Измаилом[17] при помощи местных жителей, бравших за свои услуги от 10 до 20 рублей. В Тульче их встречали австрийские агенты и переправляли в Галац[18], где шпионов снабжали паспортами и деньгами.

Самым важным агентам доставались французские, английские, американские и даже турецкие паспорта.

Очень часто австрийцы вербовали в шпионы 15—16-летних мальчиков; те терлись около штабов и обозов, подслушивали разговоры русских воинов, рвали и портили телефонные провода; многие из них разъезжали по железным дорогам в эшелонах и, пользуясь симпатиями солдат, легко получали нужную информацию.

Особое внимание уделялось вербовке шпионов из числа проституток, ибо во все века и времена именно продажным женщинам чаще всего удавалось выуживать самые ценные сведения из разомлевших мужчин.

Пропаганду сдачи в плен и дезертирства взяли на себя студентки Львовского университета. Они поступали добровольцами в австрийскую армию и сразу сдавались в плен, чтобы вести «разъяснительную работу» среди русских солдат.

Политическая агитация производилась агентами-эмигрантами из Малороссии, организовавшими Союз освобождения Украины, щедро финансируемый австрийским правительством. Их задача заключалась в том, чтобы в случае отступления русской армии всячески вредить ей, препятствовать работе земств и городов, взрывать мосты, склады, магазины и тому подобное.

Все собранные данные доставлялись в бюро самими шпионами или же специальными курьерами. Важную перевалочную роль взяли на себя две конторы Линде. Сам Линде, австрийский артиллерийский офицер, числился директором Бухарестского филиала коммерческого учреждения в венгерском городе Арад, установившего посредничество между пленными австрийцами и их родными для доставки писем и посылок. В конторах Линде служило несколько германских и австрийских офицеров. Шпионская корреспонденция, поступавшая в Бухарестскую контору, пересылалась оттуда специальными курьерами в Арад, где тщательно просматривалась и поддавалась цензуре…

Для доставки шпионских донесений австрийцы пользовались также почтовыми голубями; таковые были обнаружены в Подволочиске[19] и Радоме[20].

Записывать собранные сведения агентам не рекомендовалось – только запоминать.

Донесения писали по возможности на папиросной бумаге секретными чернилами[21], в обыкновенном виде незаметными на белой бумаге и проступавшими наружу только при нагревании; папиросная бумага вкладывалась затем под внутреннюю цветную подкладку конверта.

В начале войны в Двинском районе была обнаружена масса австрийских шпионов, переодетых в форму противника. 2 сентября 1914 года в Ровно было арестовано 5 человек, из которых четверо оказались русскими солдатами, побывавшими в плену. Им было поручено взорвать железнодорожный мост через реку Гуска у Шепетовки.

При обыске у диверсантов изъяли полтора пуда динамита, карту, хлороформ для усыпления часовых. Инструктировал и снабжал деньгами их австрийский обер-лейтенант Шиллер, начальник разведывательного бюро в городе Луцке.

Особой щедростью австрийцы не отличались. Так, например, шпионам, посылаемым в Россию, выдавали на расходы авансом только 80—150 рублей кредитными билетами; за взрыв моста у станции Жмеринка, имевшего большое стратегическое значение, или демонтаж рельс предлагали 25 тысяч рублей. Наряду с этим шпион Бурдин, купец из Одессы, получил в апреле 1915 года 16 тысяч рублей.

Но как бы велики ни были расходы Австрии на организацию широкой шпионской сети, они оказались ничтожными по сравнению с общими расходами, вызванными Великой войной, и, несомненно, быстро окупились достигнутыми результатами…

Чтобы хоть как-то взбодрить упавшего духом старшего урядника Федулова, Тимашев решил основательно загрузить его. Разведка, патрулирование, хозяйственные работы…

И повсюду за Григорием кто-то присматривал из благонадежных солдат или младших офицеров.

В этот раз рядом с ним находился хорунжий Антонов – он более остальных был озабочен судьбой казака. Когда-то Федулов спас молодому офицеру жизнь, зарубив самурая, уже занесшего над его головою меч…

Конный разъезд объезжал высоту, на которой расположилась 6-я батарея капитана Веверна. И вдруг в сторону ущелья метнулись чьи-то тени. Первым их заметил именно Федулов.

– Стой!

На опушке леса застыли два всадника. Судя по форме – русские гусары.

– Вы кто будете?

– Вахмистр Гордина и рядовой Прыщов.

– Хорунжий Антонов. Ну-ка, подойдите ближе, братцы… Чем это вы тут заняты?

– Несем охранную службу, ваше благородие!

– В каком полку?

– Десятом Ингерманландском!

– И кто у вас командир?

– Его высокоблагородие господин полковник Богородский!

– А ротмистр Барбович у вас служит?

– Так точно. Только Иван Гаврилович уже не ротмистр, а подполковник…

– Вот дела… А я и не знал, – улыбнулся хитрец Антонов. – Передайте ему привет от комполка Тимашева, меня лично и всех оренбуржцев!

– Слушаюсь, ваше благородие!

В те времена лазутчики редко переодевались в форму врага, поэтому бдительность на войне не помешает…

Казаки сделали еще один круг и чуть не столкнулись с уральцами – дальше начиналась зона их ответственности. И хотя хорунжий сразу узнал своих по форме, он и в этот раз решил не отступать от требований Устава.

– Здорово, станичники!

– Здравия желаем!

– Кто старший?

– Подхорунжий Жуков.

– Откуда будете?

– Уральские мы!

– Ты ба, земляки! – обрадовался Федулов. – Приходите к нам на огонек. Поболтаем про житье-бытье, чайку попьем…

– Нет, уж лучше вы к нам!

– Отставить! – неожиданно рассерчал Антонов. – Кругом марш!

Самую дерзкую за все время осады вылазку противник предпринял 13 ноября.

Тревожно загудел полевой телефон. Веверн схватил трубку…

– Ваше благородие, австрийцы наступают!.. Скорей! Скорей!..

Накануне капитан поздно лег спать и никак не мог сообразить, кому и что нужно от него в такую рань. Но все же соскочил со своей походной кровати и, на ходу одеваясь, рванул в сторону батареи, – артиллеристы уже были на местах.

Хлестко били винтовки, дробно стучали пулеметы. Вражеская шрапнель накрывала окопы, тяжелые снаряды вздымали землю, засыпая ею и горячими осколками русскую пехоту.

Вся поляна усеяна притаившимися австрийцами. Они подошли слишком близко: еще один-два прыжка и будут в русских окопах.

Веверн прижался грудью к выемке в бруствере и с тревогой посмотрел в бинокль. Странно, но австрийцы лежали, словно мертвые, – так, будто и не собирались подниматься. Чего они медлят, чего?

– Правое, огонь!..

Шрапнель, перелетев через неприятельские цепи, рванула посреди леса.

Он уменьшил прицел.

– Правое, огонь!..

Разрыв отнесло в сторону градусов на тридцать.

Неужели ошибка в такой ответственный момент? Не может быть: орудие село крепко в землю, изменить наводки уже нельзя!

– Огонь!..

Шрапнель накрыла задние ряды неприятеля в прежнем, верном направлении. Остальные лежащие цепи оказались в мертвом пространстве, в безопасности от огня 6-й батареи.

Но австрийцы так и не пошли в атаку.

Позже выяснилось, что многие из них просто не могли подняться. Вся опушка да и сам лес оказались полны трупами.

Среди русских тоже было немало потерь. Особенно ранеными: враг стрелял разрывными пулями – с крестообразным надрезом в головной части. Попадая в тело, они раскрывались, как цветок, и наносили ужасные увечья.

Британцы, придумавшие и применившие это «ноу-хау» в Англо-бурской войне, назвали пули «дум-дум» – по имени предместья Калькутты, где находился оружейный завод, первым наладивший их выпуск[22].

После боя начальник Южного сектора обложения крепости отправил через одного из пленных солдат письмо коменданту крепости генералу Кусманеку, в котором предупредил его, что если впредь хоть одного русского поразит такая пуля, то все взятые в плен австрийцы будут расстреливаться на месте. Угроза возымела действие!

Похоронив убитых и отправив в госпиталь раненых, русские солдаты принялись готовиться к новым боям.

Артиллеристы что-то исправляли в расчетах, чистили пушки и подвозили боеприпасы. Кавалеристы – драгуны, гусары, казаки – первым делом обиходили лошадей, ремонтировали сбрую, поправляли упряжь.

«Царица полей» пехота в основном была занята собой. Винтовками. Обмундированием.

Оренбуржцы обосновались неподалеку 6-й батареи капитана Веверна. После недавнего боя они стали относиться к «пушкарям» с еще большим уважением. Федулов привязал коня, подошел к наблюдателю Ивану Чухломину, которого знал лучше остальных, и почтительно похлопал по плечу:

– Здорово, братец!

– Здорово…

– Молодцы! Ей-богу, молодцы… Если бы не вы, они б нас всех здеся положили…

– Не все вам отличаться!

– Теперичя тебе точно крест на грудь прилепят.

– Лучше на грудь, чем на могилку…

– И то правда… Вот, скажи мне, ради чего все это? Ну, возьмем Перемышль…

– Перейдем Карпаты – и ударим сначала на Будапешт, а затем на Вену! После чего двинем дальше – на Берлин!

– Ладно! Ударим… Двинем… А что потом? Присоединим Германию с Австро-Венгрией к Рассее?

– А ты, Гриня, сильно не напрягайся по этому поводу… У начальства голова поболе будет. Вот возьмем Берлин и посмотрим, что с ним делать!

– Ну-да, ну-да…

Увлекшись разговором, приятели не заметили, что за ними со стороны пристально наблюдает уральский казак. Приглядевшись, Иван признал в нем Семена Зырянова, с которым недавно ходил в разведку.

– Здорово, братец! Чего ты стоишь, как неродной? Подходи, присоединяйся, так сказать, к беседе…

– А это кто с тобой?

– Старший урядник Федулов…

– Что-то мне его голос больно знаком… Уж не ты ль это, братец, намедни на чаек нас звал?

– Я!

– Давай знакомиться. Семен.

– Гриня.

– Назвался груздем – полезай в кузов!

– Тебе из фляги плеснуть аль из самовара?

– Самовара, братец, самовара…

– Бери коня – пехом шагать далече!