Звезда в оранжевом комбинезоне Панколь Катрин

Стелла закрыла руками уши и встряхнула головой, чтобы ничего не слышать.

– Ты не хочешь больше слушать? – спросил Куртуа.

– Продолжай. Я хочу знать. Я хочу все знать. Это отвратительно. Вы все отвратительны.

Леони стояла возле кровати, вытянув руки вдоль тела. Я ласково уложил ее. Примостился рядом, тщательно стараясь не касаться ее. Мы оба спокойно лежали на белом покрывале из шенили.

Она сказала:

– Надо, наверное, лечь на простыни.

Мы улеглись на белье, по-прежнему одетые, укрылись в отдалении друг от друга.

Она сказала:

– Может быть, нам надо раздеться.

Мы разделись, избегая смотреть друг на друга.

Она тогда сказала:

– Надо притвориться, будто…

Взяла меня за руку, притянула к себе. Мы еще подождали, не двигаясь, не произнося ни слова. Я слышал, как в соседней комнате надрывается телевизор. В этот вечер транслировали футбольный матч. Второй тайм. Это была великая эпоха «Сент-Этьена», Платини и так далее. Рэй неистовствовал перед экраном.

Она тогда сказала:

– Нам тоже надо пошуметь.

Я завернулся в одеяло и лег на нее сверху. Стал изображать движения взад-вперед. Кровать от этого начала ходить ходуном и стучать в стену. Если он там слушал, то должен был быть доволен.

Я зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Не бойся, я тебе ничего не сделаю. Спи, если хочешь».

Через некоторое время он постучал в дверь. Рявкнул: «Ну хватит уже. Вы там закончили или нет?»

Мы ничего не ответили.

Он вошел в комнату. Откинул простыню. Посмотрел на нас. Расхохотался.

– Не слишком-то вы красиво выглядите!

Потом приказал Леони:

– Давай, одевайся быстрее! Валим отсюда.

И они ушли.

На следующий день они пришли. В такое же время. На этот раз он сказал:

– Надо повторить, иногда так бывает, что с первого раза не срабатывает…

И пошел на кухню за пивом. Пришел в гостиную, включил телик. И даже не взглянул, как мы уходили из гостиной в спальню.

Мы разделись, я лег на нее, мы стали раскачивать кровать. Я положил руки с двух сторон ее головы, потом прикрыл ей уши. Она застонала. Я спросил: «Тебе что, больно?» Она ответила: «Да. Только не уши, только не уши».

Когда телепередача кончилась, пришел Рэй, и они ушли.

Вся эта история длилась примерно три недели. Каждый вечер. Он хотел быть уверенным, что «дело сделано не наполовину».

Я больше никуда не ходил. Я ждал их прихода. Ставил цветы в маленькой вазочке у кровати, опрыскивал воздух духами, убирался в комнате, наводил идеальный порядок.

В последний вечер, перед тем как уйти, он обернулся и проронил:

– В твоих интересах, чтобы это сработало!

И разразился своим инфернальным хохотом.

– И это не сработало? – спросила Стелла, кусая пальцы.

– Нет, конечно, – ответил Эдмон, вновь принимаясь теребить галстук. – Это и не могло сработать. Потому что каждый вечер я ложился на нее, завернутый в одеяло, обнимал ее, вдыхал ее запах, говорил с ней тихо-тихо, шептал, чтобы она меня не боялась, что я хочу, чтобы она была счастливой, свободной, говорил, что он не успеет притронуться к ней и пальцем, что я увезу ее и спрячу в надежном месте. Она улыбалась, говорила, что это невозможно, но что я все равно очень милый.

Не милый я был, а безумно влюбленный.

Я разработал план. Надо было снять квартиру в Париже и увезти ее туда, похитить, пока Рэй в кафе с Жераром и Жерсоном, а Фернанда спит.

Я уехал в Париж. Снял маленькую квартирку на улице Ассомпсьон, в спокойном, тихом районе. Когда я вернулся, Рэй был в отъезде – уехал тушить пожары в Испанию.

Леони пропала!

Я искал ее повсюду. Не осмеливался расспрашивать о ней, чтобы меня не заподозрили. Воображал себе, что он убил ее, перед тем как уехать. Она не забеременела, вот он ее и уничтожил.

И вдруг наконец я встретил ее в «Карфуре».

Она выкладывала покупки на ленту кассы. Я проводил ее до машины. Она поблагодарила и сказала, что нам не следует больше видеться.

Какая-то непривычная кокетливая нотка звучала в ее голосе.

Что-то в ней появилось неуловимо легкое, веселое. Она изменилась. Изящно подведенные губы, аккуратно постриженная челка, маленькая забавная сережка в правом ухе.

Я сказал ей, что нашел квартиру в Париже. Что мы можем бежать туда вдвоем, воспользовавшись отъездом Рэя. Добавил, что ничего от нее не ожидаю, что она может распоряжаться квартирой так, как ей заблагорассудится. Я за все заплачу, у нее не будет никаких забот и хлопот. Она повторила: «Нет, Эдмон, не настаивай, оставь меня, пожалуйста!» Как будто я стал вдруг навязчивым, надоедливым. Она положила руку на мою и очень ласково, но твердо сказала:

– Это теперь не актуально. Забудь меня. У меня все в порядке.

Это было для меня шоком. Я почувствовал себя полным идиотом с этими ключами от снятой квартиры в кармане.

Ну, я развернулся да и пошел.

И в этот день на парковке возле «Карфура» я подумал: «Да будь ты проклята!»

Через некоторое время я узнал, что она беременна.

Я чуть с ума не сошел. Рэю все-таки удалось его черное дело. Он будет отцом. А я – дурак, неудачник.

Я осатанел от ярости. Вот тогда-то мы и подрались с Рэем.

На следующий день я встретил на платформе Соланж. Мы ехали в Париж в одном поезде. Я помог ей затащить багаж в вагон. Через три месяца я женился на ней.

Вот, ты все теперь знаешь.

– Вы, наверное, очень страдали, – сказала Стелла. – В этой истории все страдают.

– Я больше не хотел ничего о них слышать. Я избегал их, затыкал уши, когда о них говорили. Не хотелось больше быть жалкой марионеткой в их постановке. Она могла мне довериться. Знала ведь, что я люблю ее.

– Она встретила этого человека и увидела в нем свое спасение. Наверное, потом удар был очень жестоким.

– Тот еще негодяй! Такую женщину, как твоя мать, нельзя бросать, задурив ей голову!

– Он ей не лгал. Он попросил ее дождаться его. Может, он был искренним? Мы никогда об этом не узнаем. Он умер через две недели после того, как они расстались. Он так никогда и не узнал, что она беременна.

– Вот оно как…

Он был, казалось, удивлен. Повторил:

– Через две недели? Точно? А откуда ты знаешь?

– Да в книжке, которую я читала Леони и которая написана, как выяснилось, дочерью Люсьена Плиссонье. В конце книги она благодарит отца, который умер 13 июля 1977 года.

– Ты уверена?

– Да.

– Он умер 13 июля! – еще раз повторил Куртуа, словно не мог в это поверить. – 13 июля! Это невероятно!

Он откашлялся, расправил штаны, поглядел на руки: по-прежнему непонятно, куда деть эти две большие неуклюжие штуки.

– Когда я была маленькая, мне очень нравилось, как вы на меня смотрите… – сказала Стелла.

Эдмон Куртуа пригнул голову и уставился в одну точку где-то на задворках парковки.

– Вы слышали, что я вам сказала?

Он дернулся, словно разбуженный. Бессмысленно посмотрел на нее, приходя в себя.

– Да-да, я тебя слушаю.

– И в то же время я обижалась на вас. Вы были таким же, как и все остальные.

– Ты хорошая девочка, Стелла.

Она вставила ключ в замок зажигания. Мотор затарахтел, затрясся.

– Сегодня я подежурю у ее палаты. А завтра решим. Нельзя ее оставлять одну. Пора кончать делать глупости.

Он вылез из грузовика, махнул ей рукой, спросил: «Палата № 144, я правильно запомнил?»

Она кивнула: «Да, все верно». И грузовик тронулся с места.

Одно-единственное желание – спать.

А об остальном она подумает завтра.

Она тащилась на скорости тридцать километров в час, вцепившись в руль и не сводя глаз с темной ленты дороги. Ее ослепили фары встречной машины, она сморгнула. Запела во все горло, чтобы не сомлеть окончательно, старую песню Синди Лопер, которую всегда ставила, чтобы не заснуть… «She bop, he bop, we bop, I bop, you bop, they bop…»[32] – горланила она, напирая на каждый слог. Потом ее мысли вернулись к Люсьену Плиссонье, она громко пропела на тот же мотив: «Стелла Плиссонье, Стелла Плиссонье, Стелла Плиссонье». Все громче и громче.

СТЕЛЛА ПЛИССОНЬЕ, СТЕЛЛА ПЛИССОНЬЕ.

После такого долгого молчания, после всеобщего замалчивания орать во все горло было очень здорово.

Грузовик бесшумно въехал в ворота фермы. Ночь была темной, безлунной. У Жоржа и Сюзон не горел свет. Она молча выругалась, поскольку не видела ни зги. Могли бы оставить мне свет во дворе. Вечно они забывают.

Она припарковалась возле красной «Кенгу» Жоржа.

Выключила зажигание, взяла сумку.

«Стелла Плиссонье, – еще раз прошептала она. Достала из сумки ключи. – Стелла Плиссонье, да, это я».

Она направилась к двери. Натолкнулась на что-то у входа в кухню. Вещь, видимо, большая, тяжелая. Она ткнула предмет мыском ботинка. «Не полено, точно», – успела подумать в эту секунду. Наклонилась посмотреть. Что-то теплое, неподвижное, мокрое. Тут она заорала, завыла. Перед глазами вспыхнули тысячи алых звезд.

У Жоржа и Сюзон зажглось окно.

Свет озарил двор, который показался чужим и враждебным, полным странных, сулящих опасность теней.

Прибежал Жорж. Он был в пижаме, сверху накинул теплую куртку. Кричал на ходу: «Что случилось? Это ты, Стелла?»

Он бежал, как утка, которой отрезали голову.

Она упала ничком, обняла еще теплое тело Медка. Там, где из перерезанного горла еще сочилась теплая, липкая кровь. Плача, стала его гладить, легонько встряхнула, как будто могла вернуть его к жизни. Погрузила руки в густую шерсть. Покачала, причитая: «Деточка моя маленькая, мой любимый малыш! Нет, нет, только не ты! Только не ты!»

Стелла подняла голову, горестный вопль понесся к небесам.

Жорж подбежал, забормотал: «Господи, быть не может! Да быть такого не может!» Он тяжело дышал, как рвущийся из клетки зверь.

Рядом с Медком под большим камнем лежала записка.

Она схватила ее, прочитала: «100 % Тюрке». Те же наглые, широкие, большие буквы. Она протянула записку Жоржу.

– Это не может быть Тюрке, – возразил тот. – Он уехал в Дижон на соревнования по игре в петанк.

– Тогда это Рэй. Или Жерсон. Или Лансенни.

– Тоже невозможно. Они все с невероятной помпой, чуть ли не под фанфары туда вместе отправились около восьми вечера. Хотели там переночевать, чтобы с утра выспаться и играть на свежую голову. Они были одеты в цвета Сен-Шалана, так как представляют команду города. Ну, а в это время Медок точно у нас был. Он попросился на улицу, когда началась вечерняя программа. Примерно в восемь тридцать пять. Я встал, выпустил его и снова сел перед теликом.

– Ты никогда не любил Медка. Он тебя нервировал, ты сам говорил. Ворчал, что он все ко мне липнет.

Жорж почесал щеку, тяжело и устало посмотрел на нее, но быстро опустил глаза.

– Ты нарочно выпустил его? – спросила она, пытаясь поймать его взгляд.

– Ну давай, давай, договаривай! Скажи еще, что я его убил!

Он почти кричал. От их враждебных, громких голосов ночь становилась еще темней, еще опасней.

Во дворе раздались чьи-то шаги – быстрые, легкие, торопливые.

Стелла повернула голову и увидела, что к ним бежит Том.

И у него в руках охотничье ружье Жоржа.

Это был ничем не примечательный июньский день 2010 года. Душный, влажный день.

Меня занесло в маленький городок Плезанс-дю-Жерс. Недалеко от Лурда.

Я сидела на террасе кафе. Было так жарко, что люди не решались выйти на улицу без уважительной причины.

Я заказала «Панаше» и развернула газету.

На террасу вошла пара. Мужчина был во вьетнамках, рубашке и коротких нейлоновых шортах. Заморыш с горделиво торчащей белокурой бородкой. Женщина – Брижит Бардо в роли Камиллы из «Презрения», темный паричок, большие черные очки.

Она была так хороша собой, что мне аж защекотали нос пузырики от «Панаше».

С ними были еще два мальчика, примерно восьми и десяти лет.

Они сели через несколько столиков от меня.

После долгого совещания они наконец сделали свой заказ.

Я одним глазом смотрела в газету, а другим наблюдала за интересным семейством.

Мужчина что-то тихо-тихо говорил женщине. Что-то злое, неприятное. Она не реагировала, смотрела в одну точку перед собой.

Она была беременна – вероятно, на пятом или на шестом месяце.

А потом…

Мужчина поднял руку и ударил ее. Ударил еще и еще раз.

Она ударилась головой о каменную колонну. Он стукнул ее опять.

Она не издала ни звука. Поправила очки и продолжила смотреть в одну точку.

Мальчики закричали: «Папа, а чем мама так провинилась, что ты бьешь ее?»

Заморыш ответил: «Если вы не понимаете, она-то все прекрасно понимает».

Тут появился официант, принес заказ. Они все взяли соломинки и принялись за напитки.

Через некоторое время женщина отправилась в туалет. Я вышла за ней. Мужчина догнал меня, притиснул к перегородке.

«Ты сейчас отвалишь, или я ее излупцую как следует», – сказал он.

А она посмотрела на меня.

Я никогда не забуду этот взгляд.

Она умоляла меня не вмешиваться.

Показала мне глазами, чтобы я уходила.

Я ушла.

И ничего больше не видела.

И так долгое время я жила, ничего не видя.

Пока наконец не решила начать писать эту книгу.

Писательство помогает увидеть то, что было напрочь забыто.

Едва я начала писать, как в ушах контрапунктом зазвучал голос Гортензии. Голос Гэри. Заговорили Жозефина, Ширли, Зоэ, Филипп, перебивая друг друга, торопясь рассказать мне, что у них нового случилось в жизни.

Они вторглись в историю Стеллы и Леони, Рэя, Адриана, Жоржа и Сюзон, Жюли и всех других персонажей, которые, как грибы после дождя, появлялись в моем рассказе.

Я писала этот роман, думая о той женщине на террасе кафе в Плезанс-дю-Жерс. И о всех других, с которыми я разговаривала, когда писала эту книгу. О женщинах, которых избивали, насиловали, над которыми издевались. Они нашли в себе смелость говорить со мной, и я всех их благодарю.

Спасибо и тем, кто был со мной в это время:

Надин, у которой я гостила на ферме, где были ослы, собаки, кошки, гуси, поросенок и попугай!

Глории, которая открыла мне ворота «Железки»;

Жерому, который консультировал меня в области медицины;

Мартине де Рабоди, которая помогала мне с музыкальными терминами;

Дидье Ролану, «солдату огня»;

Мишель Бенвенути из французского консульства в Эдинбурге.

Спасибо также:

Октавии Дирхаймер;

Шарлотте де Шанфлери;

Софи Монжермон;

Тьерри Пере;

Коко Шери;

Саре Маг;

Алену Касториано из Майами, Софи Легран из Англии;

Дом-Дом, Патрисии, Лило, Марианне, Мэгги, Жильберу, Кристофу.

Спасибо: Кьяре Фругони за книгу «Средние века перед глазами», Марджери Уильямс за «Плюшевого Кролика», Питеру Лайнхэму за «Дам из Саморы», Инес де ла Фрессанж за «Парижанку»;

Брюно Монсенжону и его книге «Мадемуазель» о Наде Буланже;

Жоржу Дюби и Мишель Перре за «Историю женщин на Западе», второй том исследования «Средние века».

Спасибо еще всем тем, чьи слова и действия вдохновили меня, обогатили деталями, теми самыми «божественными деталями»:

Джемме, Беатрисе А. и Беатрисе Б. Д., Мари-Луизе де Клермон-Тоннер, Жан-Жаку Пикару, Франку делла Валле, Элизе, Вилли Колдуну, Аурелии Райя, Карине Бизе, Мишелю, Гийеметте Фор, Давиду Ларусри, Анне-Сесиль Бодуен, Адели ван Рит, Филиппу Пети. Благодарность распространяется на все три тома книги!

Еще спасибо Шарлотте и Клеману, моим любимым деточкам!

Ромену. И конечно же, Жану-Мари. Спасибо, что вы были рядом!