Ярость возмездия Тамоников Александр
– Вот полюбуйтесь, сорвало, ни с того ни с сего.
– Ни с того ни с сего ничего не происходит. Ну, что вы стоите? Уберите хоть остатки воды с пола.
– Конечно!
Павел быстро протер пол, бросил тряпку в ванную. Его поведение, видимо, пришлось по вкусу соседке. Она впервые улыбнулась.
– А что, кран действительно сорвало?
– Я же сказал, можете проверить. Непонятно, что с ним произошло. Даже побриться не успел, завтра придется сантехника вызывать. А вы хотели поговорить насчет компенсации за причиненный ущерб?
– Я неделю назад побелила потолок. Сама, между прочим, без помощников, электрик новую проводку провел к настенному плафону. А теперь ни побелки, ни света.
– Ну, со светом я сейчас и сам разберусь, а вот потолок придется перекрашивать. Но я оплачу все ваши затраты.
– Со светом хоть сейчас разберитесь, – снова улыбнулась соседка.
– Да, конечно, только обуюсь.
Они спустились в ее квартиру. Николая видно не было, наверное, мать уложила спать после нагоняя.
– И что вы будете делать? – спросила она.
– Ничего особенного. Скорее всего, патрон в плафоне замкнул, на щитке сработала защита.
Одинцов открыл крышку блоков защиты всех четырех квартир этажа. И действительно, одна клавиша была опущена вниз. Он поднял ее вверх, ожидая, что вырубит снова, все же в контур попала вода, но тумблер остался на месте, а в ванной, прихожей и кухне загорелся свет.
– Вот и все!
– Ну, хоть так! Мне еще постирать надо.
– Как вас зовут?
– А вам зачем?
– Как же еще решить вопрос по ремонту?
– Надежда Владимировна, – представилась молодая женщина.
– А я – Павел.
– А по отчеству?
– Алексеевич, но не люблю, когда меня называют по имени-отчеству, особенно молодые красивые дамы.
– Не надо. Вот этого, Павел, не надо. Я в комплиментах не нуждаюсь.
– Я сказал то, что думал. Вы, Надежда… Владимировна, действительно очень красивы, и отрицать это невозможно. Но еще раз извините, я пойду. А завтра вечером, как закончу ремонт у себя, заскочу к вам, если вы, конечно, не против, окончательно обговорим стоимость ремонта.
– Я не против, но только прошу без запаха алкоголя и без комплиментов.
– Хорошо!
– А насчет сантехника, то в ЖЭУ ходить нет смысла, там всегда все заняты и тянут деньги. У нас на четвертом этаже в пятнадцатой квартире живет Григорий Васильевич Скрябин. Он пенсионер, но в сантехнике мастер. Жильцы обычно обращаются к нему.
– Да?
– Да. И странно, что вы этого не знали.
– Ничего странного. Просто я после долгого перерыва живу здесь всего год и веду замкнутый образ.
– Это я заметила.
– Может быть, после знакомства с вами что-то изменится?
– Это вряд ли. Я имею в виду собственное участие в ваших изменениях. До свидания, Павел Алексеевич.
– До свидания, Надежда Владимировна.
Одинцов вернулся в квартиру, достал и выжал полотенце, вода ушла в канализацию. Включил главный кран, побрился и прилег на диван. Подумал, а соседка хороша. Старается показать себя неприступной, строгой, но это у нее получается плохо, потому что на самом деле она добрая. Глаза выдают это. Непонятно, почему живет одна, в смысле, без мужа. С ее характером воспитывать сына тяжело. Колька тоже знает, что мать поругает, а потом приголубит. С одной стороны, это хорошо, так и должно быть, но с другой – надо все же с ним пожестче. У пацана тот возраст, когда только формируется характер. И то, что попал в дурную компанию, ничем хорошим закончиться не может. Надо подтянуть его к себе. К наркоторговцам он не вернется, но это не значит, что не окажется в другой плохой компании. В четырнадцать-пятнадцать лет у пацанов искаженные понятия о чести, достоинстве. Они стремятся утвердиться как личность и далеко не всегда там, где это действительно помогло бы им стать нормальным человеком.
Дождь на улице закончился. Это хорошо. Но ситуация изменилась, завтра первым делом надо пойти к пенсионеру-сантехнику, как его называла Надежда? Григорий Васильевич Скрябин. Сколько времени займет ремонт? Наверняка придется новый смеситель покупать. Но это ерунда, на рынке напротив дома этого добра навалом по любой цене. Но часа два уйдет, значит, на кладбище он сможет поехать где-то в обед. Там, с учетом покупки краски, кистей, работы с бурьяном и оградкой, еще часа четыре, в принципе нормально. В шесть можно зайти и к Надежде, обговорить плату за ремонт.
Одинцов накрылся с головой пледом, надеясь, что на этот раз кошмары войны не вернутся. Но Павел ошибся. Погрузившись в сон, он вновь оказался в доме, занятом его разведгруппой, яростно атакующейся боевиками полевого командира Вели Хатаева.
Глава вторая
Вот уже почти час продолжался бой. Боевики плотно окружили участок дома, где засели остатки разведывательной группы. Связист, рядовой Лунько, безуспешно пытался связаться с ротным, капитаном Воробьевым. Из коридора слышался его позывной:
– Клен! Я – Поиск, как слышите меня, Клен?
Ротный не отвечал.
– Лейтенант! – выкрикнул из глубины дома рядовой Головин, вооруженный пулеметом. – Заряжена последняя коробка. У меня всего пятьдесят патронов!
– Экономь боеприпасы.
– Да чего ты, твою мать, молчишь, капитан! – в отчаянии воскликнул связист.
– Спокойно, Назар, – сказал Одинцов, – вызывай ротного. Наши где-то рядом, должны услышать.
– Может, дом создает экран?
– Вызывай! Во двор или в сад ходу нет. Работай где сидишь.
– Но ни хрена не получается, командир! Я готов эту станцию зубами грызть.
– Спокойно! Держимся пока.
Одинцов, отстреляв магазин, укрылся за стеной, перезарядив автомат. И тут неожиданно горячий воздух на мгновение ударил в лицо, а в следующее мгновение в коридоре прогремел взрыв.
«Духи» от гаража выстрелили в дом гранатометом «РПГ7». Все внутри окутало дымом и гарью.
– Живы? – крикнул Одинцов.
– У Стаса голова разбита и нога вывернута, – ответил Головин.
– Как сам?
– Дышать тяжело, а так нормально.
– Шеприн! – позвал лейтенант сержанта.
– Я! – приглушенным голосом отозвался тот.
– Цел?
– Да, вроде.
– Глянь, что с Лунько.
– А чего глядеть, мертвый он, полчерепа снесло.
– Черт, а станция?
– Разбита. Валяется в стороне, вся в дырках от осколков.
– Понял. Держимся!
За окном мелькнули силуэты, и вдруг в проеме окна показалась искаженная в истерическом смехе физиономия:
– Ну что, Паша? Все? А я говорил тебе, не играть в футбол возле дома. Вот, разбил окно, теперь отвечай.
Павел выстрелил в эту идиотскую физиономию, она исчезла, и тут же раздался странный скрежет. Слышался он сверху. Лейтенант поднял глаза – потолок медленно опускался на него.
– Шеприн! – крикнул он сержанту.
– У меня рушится потолок, что у тебя?
– А у меня он уже обрушился.
– Как так? Тогда тебя придавило бы.
– А меня и придавило. Мертвый я, командир, как Лунько. И Миша Омельчук мертв. Посмотри в окно, он на газоне лежит.
– Ты чего несешь? Как может мертвый разговаривать?
– А чем мертвые отличаются от живых? Та же голова, то же тело, две руки, две ноги, вот только между ног, – сержант рассмеялся каркающим голосом, – у баб и мужиков по-разному, но так и должно быть.
– Черт! Ничего не понимаю.
– Ты тоже скоро будешь мертвым, а жена твоя выйдет замуж за другого.
– Заткнись!
– Есть, командир, меня забирают.
– Кто? Куда?
– Ты их не увидишь, это ангелы.
– Какие ангелы, очнись, Шеприн?!
В ответ тишина.
Одинцов вновь посмотрел на потолок, до него оставалось менее метра, и он продолжал, скрежеча, опускаться вниз.
– Омельчук! – крикнул Павел.
– Я, командир! – ответил рядовой.
– Живой?
– А что мне будет? Живой пока.
– А что с Шеприным?
– Ничего, ведет огонь по своему сектору.
– Он жив?
– Да, живой, от выстрела «РПГ» Стаса убило, это да, остальные живы.
– Я перебираюсь к тебе.
– Но с вашей стороны гранатометчик!
– На меня потолок опускается.
– А?! Это бывает, когда перепьешь. У меня было, помню, месяц бухал, когда невеста за другого замуж вышла, потом бросил и тут же «белочку» словил. На меня тоже тогда потолок и стены падали. Это в палате, куда бригада определила.
– Что за бред ты несешь, Омельчук? Ты же женат!
– А это уже на другой, первая замуж вышла, когда меня в армию призвали.
– И где же ты месяц пил, в армии?
– Ну да, в учебке. Вместе с комбатом.
– Какая учебка? Ты же сразу к нам пришел.
– Не-е, это тебя обманули.
Потолок уже касался бронежилета лейтенанта.
Одинцов прыгнул в коридор и сразу увидел изуродованный труп связиста Лунько. Осмотрел радиостанцию, точнее, то, что от нее осталось. Вдруг сзади раздался какой-то шум, и он, обернувшись, увидел в проеме все ту же изуродованную физиономию. Только обладатель ее держал на плече гранатомет.
– Ну что, Паша, лови гостинчик!
Раздался хлопок, и граната, выпустив стабилизаторы, вращаясь, медленно пошла прямо на Одинцова. Она летела так медленно, что, казалось, ее можно поймать и бросить обратно в идиота-стрелка. Гранатометный выстрел прошел через коридор и взорвался в комнате, где находился рядовой Головин.
– Назар! – позвал Одинцов.
– Нет больше Назара, – раздался в ответ голос воскресшего сержанта Шеприна, – нас осталось трое, и патронов с гулькин хрен. Левый фланг оголен, связи нет, что будем делать, командир?
– Всем отход в большую комнату. И, Андрей, проверь потолок.
– На хрена?
– Чтобы было до хрена. Выполнять!
Одинцов дал очередь в окна комнаты, потолок которой удивительным образом вернулся на место. И тут же в проеме появился огромного роста боевик. В руках он держал пулемет. Павел выстрелил в него, но пули отчего-то отлетели от него, как горох от стенки. Грохот и пламя ударили в лицо Одинцова…
Павел так редко спал на диване, что тот издал неистовый скрежет, когда он, поднявшись с него, громко выкрикнул:
– Все? Кто? Где? Огонь! Клен, твою мать!
В ответ тишина.
Одинцов широко открыл глаза, чувствуя, как весь покрылся холодным потом.
«Да что же это такое? К чему подобные сны?» – подумал Павел, прошел в кухню, сел на табурет и закурил. Если так пойдет дальше, придется к психологу обращаться. Это же невозможно, постоянно видеть кошмары.
До утра он больше не заснул, подремал немного и в девять утра пошел на четвертый этаж. Дверь в пятнадцатой квартире в отличие от других была обычная, обитая снаружи дерматином. Павел нажал на звонок и сразу услышал мужской голос:
– Иду!
Щелкнул замок, и Одинцов увидел крепкого еще мужчину лет пятидесяти.
– Здравствуйте. Григорий Васильевич?
– Здравствуй, он самый, а ты сосед с третьего этажа?
– Да. Павел.
– Чем могу?
– Проблема с краном. Мне посоветовали к вам обратиться.
– Правильно посоветовали, что за проблема?
Одинцов рассказал про кран, и Скрябин в ответ кивнул:
– Понятно, смеситель, поди, китайский?
– В магазине говорили, что наш, а там кто его знает?
– Торгаши всегда так говорят, а впихивают дерьмо. Ты погоди, инструмент возьму. – Скрябин вернулся в квартиру, вышел минут через пять, в рабочей одежде, с ящиком в руке. – Ну, пойдем, Павел, поглядим, как решить твою проблему.
Они спустились вниз.
Взглянув на смеситель, сантехник тут же вынес вердикт:
– Надо менять. Хреново то, что трубы стоят близко друг к другу, под них сейчас смеситель найти трудно. Современные шире.
– Может, разводку какую сделать?
– Можно и разводку, но есть вариант получше. Я тебе два отдельных крана поставлю, еще советских, износу им не будет.
– А как же душ?
– И душ организуем.
– Но как? От отдельных кранов?
– А это уже мое дело. Сделаю все в лучшем виде, вот только стоить это будет пять тысяч.
– Надеюсь, не долларов?
– В рублях, – улыбнулся Скрябин. – Мне потребуется часов шесть. Общие краны, смотрю, воду держат?
– Да, они в туалете.
– Знаю.
– Чем я могу помочь?
– Не мешай, займись своими делами. Как сделаю, примешь работу.
– Отлично, тогда я на кладбище поеду, надо могилу матери в порядок привести, пока выходной.
– Это Дарьи, что ли?
– Дарьи Петровны.
– А ты, стало быть, ее пропавший без вести сын?
– Вы знали мою маму?!
– Не так чтобы хорошо. Она умерла почти в то же время, как я здесь квартиру получил. Еще от комбината. От нее и о тебе слышал.
– И что конкретно?
– То, что «похоронка» на тебя пришла. Жена твоя уехала, а Дарья не верила, что ты погиб. Да и гроба не получала. В военкомат ходила, там сказали, что ты в горах погиб, выполняя воинский долг, тело вынести возможности не было, где убили, там и похоронили. Но она не верила. Говорила, жив Пашка, сердцем чую, да вот только сердце не выдержало. А ты, значит, действительно выжил?
– Как видите.
– Чего ж тогда тебя в трупаки отрядили?
– Это, Григорий Васильевич, долгая история.
– Ну, не хочешь говорить, твое право. А почему вернулся домой только недавно?
– Служил. Уволился, вернулся. В пустую квартиру.
– Понятно. Вот оно как в жизни бывает. А сердце матери не обманывало. Ты езжай, Павел, я все в лучшем виде сделаю, заодно трубы, батареи посмотрю. Ты только ключи оставь. Потом поднимешься, заберешь.
Одинцов передал сантехнику запасные ключи, взял сумку, деньги, вышел из квартиры и спустился во двор, где у мусорных баков стояла его «семерка». Поехал на рынок, купил черную краску по металлу, пару кистей. Подумав, прикупил еще лопатку и рабочие перчатки.
Через час он был уже на Старом кладбище. А вот искал могилу часа полтора. Хоть и закрыли кладбище, но разрослось оно почти до железной дороги, заняв все большое поле. Могила матери была рядом с оградой, у этого самого поля, а сейчас ни поля, ни ограды. Долго бродил Павел по тропинкам этого города мертвых, пока наконец среди зарослей дикого кустарника не рассмотрел старенький памятник, плиту с фотографией самого дорогого человека.
– Ну, здравствуй, мама! Ты уж извини, что редко бываю, что заросло все тут. Дела. А порядок мы сейчас наведем. У меня все нормально, живу как могу, здоров. Скучаю. Что еще сказать? Да ты и без слов меня понимаешь, как понимала в детстве.
Одинцов принялся за работу. Рассчитывал убраться за три-четыре часа, но задержался до пяти часов и только к шести вернулся домой.
Скрябин действительно оказался профессионалом своего дела, снял смеситель, пристроил трубу между отводами под душ, заменил краны. Да, возможно, выглядит это несовременно, но внушительно, надежно. Павел проверил работу. Система действовала безупречно. Он по-быстрому принял душ, а переодеваясь, увидел, что мастер поработал и с батареями, вместо старых заглушек стояли новые с краниками. То же самое в гостиной и на кухне. На совесть поработал сантехник. Он говорил о пяти тысячах, но за такую работу следовало заплатить больше, по сути, Скрябин сделал ремонт всей отопительной системы, а не только заменил смеситель.
Взяв восемь тысяч, Павел поднялся к мастеру.
– Ну, как работа? – сразу спросил тот, открывая дверь.
– Отлично. Спасибо, вот деньги, возьмите!
Он протянул Скрябину восемь тысяч, но сосед неожиданно отказался:
– Как же я с тебя, бывшего офицера, деньги возьму? Ты же не просил оплату за то, что воевал?
– Я делал свою работу.
– Вот и я тоже, так что никто никому ничего не должен. Пользуйся ванной, душем, не беспокойся, что где-то прорвет. Не прорвет и не протечет.
– Спасибо, Григорий Васильевич.
– Может, зайдешь, выпьем? У меня бутылочка припасена.
Одинцов бы выпил, но он еще должен был зайти к Надежде и помнил ее условие – без запаха.
– Благодарю, Григорий Васильевич. Сейчас, честное слово, не могу. Давайте как-нибудь позже.
– Что ж, насильно мил не будешь, – вздохнул сантехник. – Жаль, жену хотел помянуть.
– Так помяните, никто вам не мешает.
– Да не пью я один, Паша. Вот такая дурная привычка. А позвать некого. Ну, ладно, вижу, спешишь. Ступай. Время будет, заходи, посидим. Я вечером всегда дома.
– Зайду, Григорий Васильевич, обязательно зайду. До свидания.
– Давай, Паш.
Одинцов спустился к шестой квартире.
Соседка открыла дверь не сразу.
– А?! Это вы? Не пунктуальны, обещали в шесть, а сейчас, – посмотрела она на миниатюрные часики, – двадцать минут седьмого.
– Прошу прощения, на кладбище задержался.
– Проходите. Ничего, если на кухню? А то Колька в кои веки за уроки только сел.
– На кухню так на кухню.
– Присаживайтесь. Если курите, то… курите, – выставила Надежда пепельницу. – Выпить не предлагаю. Во-первых, не держу дома спиртного, вовторых, не терплю пьющих мужчин.
– Это я уже понял.
Он присел на стул, закурил.
– Так что значит проверка, которую вы хотите мне устроить? Надеюсь, это будет не полиграф?
– Нет. Скажите, вы вчера вечером были в сквере?
– Да. Прогулялся перед сном, а что?
– Там же и Кольку встретили, так?
– Допустим.
– Не допустим, а встретили. И защитили его от хулиганов.
– Ну, это сильно сказано – защитил, просто увел из плохой компании. А что, вас что-то в этом не устраивает?
– Да нет, напротив, я благодарна вам. Колька мне все рассказал, если бы не вы, его избили бы.
– Это, Надежда Владимировна, дело прошлое. Ничего особенного я не сделал, так что и обсуждать нечего. Главное, чтобы Николай понял, улица к добру не приводит.
– По себе знаете?
Читать бесплатно другие книги:
